CC BY
4Культурная интеграция, миграционные процессы и социальная дифференциация как следствия футурошока: философский анализ
Равочкин Никита Николаевич,
доктор философских наук, доцент, профессор кафедры педагогических технологий Кузбасского государственного аграрного университета имени В.Н. Полецкова; профессор кафедры истории, философии и социальных наук Кузбасского государственного технического университета имени Т.Ф. Горбачева E-mail: nickravochkin@mail.ru
Кравченко Сергей Николаевич,
доктор технических наук, доцент, профессор кафедры агроинженерии Кузбасской государственной сельскохозяйственной академии E-mail: k-sn@mail.ru
Сергеева Ираида Анатольевна,
кандидат физико-математических наук, доцент, заведующий кафедрой педагогических технологий Кузбасского государственного аграрного университета имени В.Н. Полецкова E-mail: kafond@ksai.ru
В статье через философскую оптику рассматриваются следствия футурошока - культурная интеграция, миграции населения и социальная дифференциация. Представлены траектории продвижения к будущему с древнейших времен. В вводной части работы авторы актуализируют проблематику изучения тревоги перед будущим, связанной с крахом интеллектуального проекта Просвещения и становления Постмодерна. Обозначены прогнозы Э. Тоффлера как одного из футурологов. Авторы последовательно раскрывают заявленные следствия, соотнося их с событиями новейшей истории. Обобщающим образом показаны проявления взаимодействия культур, запуска механизмов переселения и поляризации по качеству жизни. В заключение сформулированы выводы, пополняющие современное социально-философское знание в аспекте футурологии и оценивания прогнозов по наступлению тех или иных событий.
Ключевые слова: футурошок, культура, трансформации, миграции, уровень жизни, будущее, идеи, прогнозы, коммуникация.
Начнем с того, что страх перед будущим сопровождает человечество на протяжении всего исторического развития. В древнейшие времена человек стремился избежать неблагоприятного исхода предстоящей охоты при помощи различных ритуалов и приемов симпатической магии. Выходит, что даже в такие моменты, когда системы представлений о линейном времени еще не сложились, человек уже вырабатывал приемы защиты от потенциальных рисков и угроз. С развитием представлений о самом себе формируется образ идеального будущего не только после смерти, но и в этой, «мирской» жизни, что сопровождается появлением первых проектов идеального социального будущего - утопий. В это же время конституируются основные подходы и принципы касающиеся естественнонаучного познания действительности, фундированная рациональными ментальными конструктами, аналитика содержания которых свидетельствует о безоговорочной вере в прогресс и исключительно оптимистические перспективы. С провозглашением бэконовской максимы «знание - силы» человечество стремится к исследованию природы и ее последующему подчинению в целях совершенствования качества жизни. Развитие нововременной науки сопровождается открытием объективных истин, отличающихся от религиозных доктрин, что соответствующим образом приводило к проявлению скепсиса по поводу незыблемости одноименной картины мира [7, с. 60]. И если в гуманистических идеях Возрождения человек пытался посредством творчества сравниться с Богом, то уже в эпоху Просвещения авторитет сакрального в сознании заметно утратил свои позиции, тогда как вера в прогресс и безграничные возможности разума, наоборот, возросла до невиданного уровня. Интеллектуалы данного периода были солидарны в том, что промышленные машины способны обеспечить триумф человека в близлежащей перспективе: «Прогресс всегда прав» [13, р. 102].
Однако параллельно с этим осознается и выделяется в отдельный феномен страх перед будущим, что впоследствии концептулазируется в «футурофобию». На данном этапе она связывается с подмыванием устойчивости привычных оснований. Динамика, логика, причины и содержание кризисных процессов данного исторического отрезка главным образом были сопряжены с декадансом культуры. В этом время появляются труды Г. Зиммеля, Ф. Ницше, П. Сорокина, О. Шпенглера и ряда других интеллектуалов, где так или иначе затрагиваются проблемы будущего человечества и его искаженного восприятия и высказываются закономерные опасения. В условиях острых кризисных моментов, которыми была богата социокультурная реальность в конце XIX-первой трети XX столетий, перспективы человечества рассматривалось преимущественно с пессимистической точки зрения. При этом П. Сорокин рассматривал кризис и разрушение современных ему парадигмальных установок как начало формирования новой действительности [6]. Стало быть современное ему состояние культуры характеризуется не как ее окончательная гибель, но как переходный период, связанные с генезисом иных аксиологических модусов, ориентиров и идеалов.
сз о
сг
=Е
0
1
-1 У
"О
=Е СГ
Примечательно, что в начале прошлого столетия первые футуристы указывали на ускорение социального времени. В 1910 году Д. Бернем заявил, что темпы изменений значительно ускорились за последние пятьдесят лет, более того, эти темпы продолжат увеличиваться с каждым новым событием до такой степени, что многие поколения еще будут ощущать на себе результаты сделанного в самом начале ХХ столетия [13]. Важное значение для развития системы представлений о футу-рофобии имеют труды Э. Дюркгейма, который связывал страх перед будущим с аномией, т.е. утратой прежней системы ценностей, интенций, которые направляли развитие общества и государства и отсутствием новых [2]. Т. е. на этом этапе страх перед будущим, сопровождающий человечество с древнейших времен, начинает осознаваться.
Следующий этап развития системы представлений о страхе перед будущим связан с трагическими событиями Второй мировой войны, когда усилились страхи перед антропогенными катастрофами. Р. Мэй делает акцент на объективации тревоги с момента демонстрации миру возможностей атомной бомбы, которую люди осознали из-за неконтролируемости и непредсказуемости связанных с применением ядерного оружия опасных последствий. Усиление транспарентности мира в послевоенный период означает, что отныне угрозы связаны не с какой-то одной сферой, к примеру, экономической, но события оказывают комплексное воздействие, распространяясь, в том числе и на области культуры и политики. Страх становится имманентен современному человеку, но при этом люди стремятся прорабатывать их и искать его источники внутри себя [5, с. 9-10].
По сути социокультурный кризис, наступивший во второй половине прошлого столетия, также является свидетельством краха многочисленных утопических теоретических проектов, составленных интеллектуалами Просвещения [7, с. 61]. На этом этапе «смерть Бога» стала сопровождаться «смертью человека» и «смертью истины», становлением Постмодерна с ее многочисленными «пост-». Формирование нового мировоззрения стало следствием разочарования человечества в вере в разум, науку, прогресс, во все то, что на протяжении столетий определяло направления развития национальных обществ и государств [1, с. 280]. Прежние идеалы и ценности подвергаются своему переосмыслению, переоценке, именно с ними связывают ученые появление глобальных проблем. По мнению Э. Фромма, диа-клектичный и сложностный характер реальности, в которой замена энергии прошла траектории от животной до ядерной, а разум человека постепенно замещался мощностями электронных машин, повторно привел к необоснованной уверенности людей в безграничности знаний и мощи, но одновременно с этим породил множество консюмеристских практик, что и обусловило агрессивное отношение к окружающему миру в стремлениях выйти на высшие уровни развития [9]. Вместо этого человечество столкнулось с углублением глобальных проблем, оно как биологический вид оказалось перед угрозой уничтожения, что наглядно отобразило ошибочность безграничной веры в прогресс. В 1947 году были запущены «Часы Судного дня». В сложившихся условиях сформировались философские концепции ката-строфизма и футурошока, антиутопии стали преобла-— дать над утопиями, создаваемыми под влиянием веры о в технологический прогресс. Как было вынесено в за-со главие, одним из проявлений современного глобализи-== рующегося мира является повышение мобильности лю-^ дей, отсутствие их ограничения географическими или г социальными рамками, полная свобода передвижений,
что в свою очередь будет сопровождаться негативными последствиями, к которым следует отнести культурный шок, атомизацию общества. При этом к позитивным последствиям нивелирования границ национальных государств следует отнести устранение различий в уровне жизни национальных государств, «выравнивание», стирание различий между богатыми и бедными странами: «Богатство будет перераспределяться как внутри наций, так и между ними» [12, р. 109].
Если в отношении прогнозов, касающихся повышения мобильности населения, Э. Тоффлер оказался прав, то разрыв в уровне жизни между национальными государствами на сегодняшний день не только сохраняется, но и усиливается, репрезентируя откровенную поляризацию [8]. В подтверждение тому многочисленные кейсы последних десятилетий, которые предлагают не фрагментарную, но целостную картину усугубления дифференциации в уровне жизни между богатыми и бедными национальными государствами. После Второй мировой войны основная роль в процессе организации и координации взаимодействий на международной арене и отличными друг от друга культурными моделями отведена уже не какой-то одной стране, но целым альянсам -международным и наднациональным организациям, чьи программы первоначально сосредоточивались вокруг стремлений по реализации на практике антивоенных настроений, антиколониальной политики, инициатив по обеспечению правами отдельных групп, а также различного рода протестам. При этом нельзя не сказать, что проводимая международными организациями политика не лишена противоречивости: поскольку, с одной стороны, она строится под влиянием чувства вины, с другой -она все же способствует позитивизации общественных отношений через помощь населению тех стран, которые нуждаются в ней.
Обобщающая философская аналитика дает возможность увидеть, что за несколько десятилетий непосредственно или опосредованно государства, относимые к лидерам международных отношений, смогли как решить проблемы, так и привнести некоторый социальный хаос в неподготовленные к импорту либерально-демократических идей национальные эмпирические контексты. Самоочевидно, что страны, которые включились в систему интернациональных взаимодействий в качестве полноценных участников лишь со второй половины прошлого столетия, не могут реализовать на практике те порядки и институциональные среды, при которых может быть услышан голос каждого, чему чаще всего мешают мощные культурные фильтры. По мнению Р.А. Ша-кира, «решения о вмешательстве, иногда при полном соблюдении международного права, иногда идущие в разрез с установленными правилами международной игры» [10, с. 156]. Здесь мы также можем обратиться к событиям новейшей истории, когда после неудачных попыток диффузии либерально-демократических ментальных конструктов от государств, относимых в валлер-стайновской логике к мировому ядру, следует адресная гуманитарная помощь, призванная помочь странам периферии справиться с затяжным переходным периодом.
Зачастую картина следующая: вмешательство в дела государств с нестабильным социальным порядком извне способствует запуску механизмов миграционных волн которые попросту не могут оставаться в привычных социокультурных координатах и вынуждены переселяться в более развитые страны, где в последующем диагностируется культурный шок, причем как для мигрантов, так и для местных жителей. Де-факто мигранты, оказавшиеся на новом месте, вынуждены сообразовывать свои поведенческие паттерны с западными идеалами
и ценностями, однако ключевая проблема состоит в том, что многие из них оказываются неспособными перенять новый образ жизни и начать мыслить по-другому хотя бы по причине реальной чуждости целого ряда максим. Если мы говорим о носителях восточной культуры, сущностными характеристиками которой являются высокий уровень традиционности, одухотворенность, патриархальность - все это обеспечивает ее монолитность и устойчивость. В свою очередь ярко выраженная ин-тровертность большинства населения из стран, где преобладает восточный тип культуры, затрудняет интерио-ризацию иных ценностей и норм, которые закономерным образом воспринимаются как Другой или вовсе Чужой, при этом вынужденная передислокация требует от мигрантов не только элементарного овладения новой культурой, но и относительно быстрой адаптации к новым реалиям для недопущения утраты себя в непривычных контекстуальных условиях.
Неспособность мигрантов ассимилироваться, в полной мере принять нормы и ценности новой культурной модели, в свою очередь, увеличивает глубину и охват противоречий. Взаимодействие европейцев с мигрантами как людьми, не принимающими их мировоззренческие установки, может вылиться в переживания культурного шока, ввести в апатичное состояние, в состояние отсутствия возможностей оказания противодействия влиянию травмирующих факторов, описанных Э. Тоф-флером [8]. По сути, культурный шок воспроизводит тотальное отчуждение. Отсутствие мирного разрешения конфликта между представителями «старой» и «новой» культуры может привести к обострению социальной напряженности. На сегодняшний день это напряжение снимается геттоизацией - т.е. процессом, который «реализуется в ситуациях, когда человек прибывает в другое общество, но старается или оказывается вынужден (из-за незнания языка, природной робости, вероисповедания или по каким-нибудь другим причинам) избегать всякого соприкосновения с чужой культурой» [4, с. 25], образования гетто. Эти сообщества попытаются создать собственную культурную среду в соответствующей местности, которая будет отличаться как от «старой», характеризующей культуру того социального пространства, откуда были запущены миграционные процессы, так и от «новой», непосредственно развивающейся и функционирующей на месте переселения. Так или иначе, речь идет о попытках создания собственной культурной среды в структуре чуждых социальных координат, которая будет носить автономный, отчужденный характер. Создание «новой» культуры в рамках «старой» влечет за собой дополнительные риски как для структур, обеспечивающих в европейских государствах безопасность, так и для всей архитектоники. Это объясняется тем, что в случае серьезных сдвигов в мировоззренческом фундаменте неизбежно происходят заметные деформации с последующим обретением структурными элементами нестабильности в их отношениях и связах, предельными сценариями чего в отрицательной оптике могут проявиться в деградации и радикально догматизированных настроениях.
Разумеется, уровень жизни людей, населяющих гетто, намного ниже, чем у других социальных групп. Соответственно, на сегодняшний день не может быть речи не только о выравнивании уровня жизни различных национальных государств, преодолении бедности отдельных стран, но даже о выравнивании доходов различных социальных групп в рамках одного национального государства. Прогноз Тоффлера в отношении повышения уровня и качества жизни населения мира не оправдался, зато свою реализацию нашли риски атомизации, по-
вышения стратификации общества, разрыва в уровнях дохода между богатыми и бедными государствами. Как отмечает Б. Джексон, «богатые страны, как и богатые люди в богатых странах, накопили больше богатства, в то время как более бедные страны и люди остались бедными, а финансовый разрыв между двумя группами увеличился» [12, р. 106].
Более того, именно стремление к выравниванию уровня жизни парадоксально приводит к увеличению этого разрыва. Гуманитарная помощь, предоставляемая «первыми» странами, могла бы стать стимулом к развитию экономики откровенно бедных стран, росту производительности, укреплению благосостояния и повышению уровня самостоятельности национальных государств, главным образом за счет совершенствования человеческого капитала в реалиях инновационного развития. Однако такие оптимистичные сценарии довольно-таки редко воплощаются в наличных координатах общепланетарного бытия, но зато можно наблюдать усугубление интенсивности ощущения рядом стран и целых (ма-кро)регионов различных проявлений культурного шока. Любопытно, что население стран, которым оказывается гуманитарная помощь и та или иная поддержка довольно-таки быстро привыкают к ней, но в то же время их сознание переполнено парадоксами и противоречиями, что связано с переформатированием, размыванием или же вовсе разрушением сложившихся культурных систем и установок [10, с. 159]. Иными словами, население таких стран просто утрачивает собственный вектор развития, свою самость.
Получается, что на сегодняшний день оптимистические прогнозы Тоффлера не нашли своего подтверждения, скорее, наоборот, сегодня мы сталкиваемся с противоречивой ситуацией усиления глобализацион-ных процессов, которые, казалось бы, интеграционны по своей сути, при одновременном усилении растущего социального неравенства в ущерб окружающей среде: «Уже сегодня мы видим очертания транснациональной планетарной олигархии и неравноправного планетарного общества» [11, р. 52]. В целом, можно сделать вывод, что полное устранение бедности, «выравнивание» уровня доходов между богатыми и бедными странами, превращение мира в «гомогенное единое» на сегодняшний день в принципе невозможно. Более того, само достижение подобного состояния миросистемы выступает «примером мировоззренческой близорукости космополитически обезличенного подхода футурологов и лидеров стратегии глобализации к развитию цивилизации» [3, с. 214].
Футурошок, таким образом, может рассматриваться как следствие множества допущенных ошибок и просчетов, произошедших при выборе векторов и формулировании целей нового глобального мира, что способствовало обшей «духовной усталости народов, дегуманизации и даже деинтеллектуализации образования, снижению воспроизводственного и интеллектуального потенциала поколений» [3, с. 216]. В философской литературе представлено мнение, согласно которому, как достижение унификации национальных культур и стран, так и шок будущего представляет собой результат ошибочно принятых решений, ошибочной политики. Относительно То-ффлера, его оптимистического взгляда на будущее человечества, веры в постоянное накопление знаний, развития технологий, которые обеспечат дальнейшее развитие человека (несмотря на то, что человек в условиях многочисленных изменений сталкивается с переживанием футурошока, необходимость приспосабливаться к новым условиям влечет за собой развитие личности, накопление ее знаний, спецификацию, профессиональ-
сз о
сг ш
0
1
-1 У
"О ш
сг
со
I_
u
CM CM
ный рост) и глобального общества (принимая во внимание, что главным капиталом станут знания, потребительские потребности будут «отвязаны» от биологических, раньше или позже разрыв между бедными и богатыми странами исчезнет) полностью укладывается в логику эволюционистско-исторического взгляда на будущее [8].
Подводя итоги исследования, можно сделать вывод, что «хотя многие предсказания футуристов 1970-х и 1980-х годов оказались неверными ни в том, что произойдет, ни в том, когда это произойдет, столько же предсказаний оказались точными» [12, р. 103]. К точным прогнозам Тоффлера можно отнести становление информационного или, скорее, уже постинформационного общества, отличительными характеристиками которого выступают ускорение социального времени, высокая скорость распространения знаний, интенсификация коммуникации. С указанными характеристиками связаны изменения мышления личности, образа жизни, в котором объекты материальной культуры постепенно утрачивают свою связь с биологическими потребностями, высокую значимость по причине высокой мобильности населения, частой смены места жительства и работы. С высокой мобильностью, необходимостью разрыва сложившейся системы социальных взаимодействий связано изменение статуса института семьи, характера воспитания, выдвижение новых требований к уровню образования, спецификации работника.
Между тем, становление информационного общества, повышение мобильности населения, усиление коммуникативных контактов, к сожалению, не сопровождается сокращением разрыва между бедными и богатыми странами. Скорее, наоборот, сегодня этот разрыв усиливается. По сути, помощь, которую оказывают страны «первого света» более слабым государствам, становится фактором, который затрудняет развитие последних, «тормозит» его. Повышение мобильности, которое должно отвечать цели сокращения разрывов в уровне доходов, становится, по сути, «утечкой мозгов», переездом ученых, исследователей в страны с более высокой оплатой труда, в результате чего ускорение выведения и аккумуляции знания в этих странах усиливается, социальное время ускоряется.
Высокая мобильность населения сопровождается усилением миграционных процессов, в результате чего культурному шоку сегодня подвержены как сами мигранты, так и люди, которые никуда не переезжали. Под влиянием взаимодействия с иной культурой, их собственная меняется до неузнаваемости, в результате чего личность сталкивается с углублением переживания и культурного шока, и шока будущего. В целом, подводя итоги исследования, можно сделать вывод, что видение развития будущего в работах Тоффлера носит в некоторой степени утопический характер, далеко не все его прогнозы нашли свое воплощение в реальности. Усиление накопления знаний и информации, переход к новой стадии экономического развития сопровождается не только позитивными, но и негативными последствиями, сам ход исторического развития носит более сложный, противоречивый характер, не укладывается в логику концепции поступательного эволюционного развития.
Литература
1. Грей Дж. Поминки по Просвещению: политика и культура на закате современности. М.: Праксис, 2003. 366 с.
2. Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. М., 1996. 430 с.
3. Иманов Г.М. Ноосферная футурология: стратегия глобальной безопасности России и человечества// Общество. Среда. Развитие. 2010. № 7. С. 214-218.
4. Ионин Л.Г. Социология культуры. М.: Изд. дом ГУ ВШЭ, 2004. 427 с.
5. Мэй Р. Проблема тревоги. М.: ЭКСМО-Пресс, 2001. 431 с.
6. Сорокин П.А. Социальная и культурная динамика: исследование изменений в больших системах искусства, истины, этики, права и общественных отношений. СПб.: Изд-во Рус. Христиан. гуманитар. Ин-та, 2000. 1054 с.
7. Спиридонова Л.Ю. Будущее сквозь призму страха в современной культуре: истоки и основные теории // Общество: философия, история, культура. 2023. № 2. С. 59-64.
8. Тоффлер Э. Шок будущего. М.: ООО «Издательство ACT», 2002. 557 с.
9. Фромм Э. Забытый язык. Иметь или быть? М.: АСТ,
2009. 442 с.
10. Шакир Р.А. Столкновение цивилизаций на примере феномена культурного шока: типологический анализ // Социально-экономический и гуманитарный журнал Красноярского ГАУ. 2016. № 3. С. 152-162.
11. Auge, M. The Future. NY: Verso Books, 2015. 112 p.
12. Jackson B.L. Future Shock Revisited // Postmodern Openings. 2019. Vol. 10. № 3. pp. 102-116.
13. Potts J. Futurism, Futurology, Future Shock, Climate Change: Visions of the Future from 1909 to the Present // Journal of Multidisciplinary International Studies. 2018. № 15. pp. 99-116.
CULTURAL INTEGRATION, MIGRATION PROCESSES AND SOCIAL DIFFERENTIATION AS CONSEQUENCES OF FUTUROSHOCK: PHILOSOPHICAL ANALYSIS
Ravochkin N.N., Kravchenko S.N., Sergeeva I.A.
Kuzbass state agricultural university named after V.N. Poletskov; Kuzbass state technical university named after T.F. Gorbachev
The article examines the consequences of futur shock through philosophical optics - cultural integration, population migration and social differentiation. The trajectories of progress towards the future since ancient times are presented. In the introductory part of the work, the authors update the problems of studying anxiety about the future associated with the collapse of the intellectual project of the Enlightenment and the formation of Postmodernity. The forecasts of E. Toffler as one of the futurologists are indicated. The authors consistently reveal the stated consequences, correlating them with the events of recent history. The manifestations of the interaction of cultures, the launch of resettlement mechanisms and polarization in quality of life are shown in a general way. In conclusion, conclusions are formulated that supplement modern socio-philosophical knowledge in the aspect of futurology and assessing forecasts for the occurrence of certain events.
Keywords: futuroshock, culture, transformation, migration, standard of living, future, ideas, forecasts, communication.
References
1. Gray J. Wake for the Enlightenment: Politics and Culture at the End of Modernity. M.: Praxis, 2003. 366 p.
2. Durkheim E. On the division of social labor. M., 1996. 430 p.
3. Imanov G.M. Noospheric futurology: strategy for global security of Russia and humanity // Society. Wednesday. Development.
2010. № 7. P. 214-218.
4. Ionin L.G. Sociology of culture. M.: Publishing house. House State University Higher School of Economics, 2004. 427 p..
5. May R. The problem of anxiety. M.: EKSMO-Press, 2001. 431 p.
6. Sorokin P.A. Social and cultural dynamics: the study of change in large systems of art, truth, ethics, law and social relations. SPb.: Publishing house Rus. Christian. humanitarian Inst., 2000. 1054 p.
7. Spiridonova L. Yu. The future through the prism of fear in modern culture: origins and basic theories // Society: philosophy, history, culture. 2023. № 2. P. 59-64.
8. Toffler E. Future shock. M.: ACT Publishing House LLC, 2002. 557 p.
9. Fromm E. Forgotten language. To have or to be? M.: AST, 2009. 442 p.
10. Shakir R.A. Clash of civilizations using the example of the phenomenon of culture shock: typological analysis // Socio-eco-
nomic and humanitarian journal of the Krasnoyarsk State Agrarian University. 2016. № 3. P. 152-162.
11. Augé, M. The Future. NY: Verso Books, 2015. 112 p.
12. Jackson B.L. Future Shock Revisited // Postmodern Openings. 2019. Vol. 10. № 3. pp. 102-116.
13. Potts J. Futurism, Futurology, Future Shock, Climate Change: Visions of the Future from 1909 to the Present // Journal of Multi-disciplinary International Studies. 2018. № 15. pp. 99-116.
