CC BY
40
САНГАДЖИЕВ Ч.Г.
КУЛЬТУРНАЯ АВТОНОМИЯ В ПРОЕКТАХ ЭМИГРАНТОВ-ЕВРАЗИЙЦЕВ
(1920-1930-е ГГ.)
Одной из главных проблем в политической мысли Русского Зарубежья (1920-1930-е гг.) было осмысление процессов развития Советского Союза во всех общественных сферах. Русские эмигранты, оказавшиеся за пределами родины и лишенные возможности участвовать в ее судьбе, тем не менее продолжали жгуче интересоваться ее развитием уже под руководством большевиков. Информационные сводки из СССР и аналитические статьи на тему советских преобразований в экономике, политике, культуре занимали, пожалуй, центральное место во всех печатных изданиях русского зарубежья, независимо от их политической ориентации. Так постепенно возникал образ советского государства в представлении русских эмигрантов, образ негативный, положительный или смешанный, в зависимости от их идейных позиций. Важное место в этом образе занимала тема советского национально-государственного строительства, другими словами, проблема федерализма в Советской России.
Юридически сложившееся к середине 1920-х гг. федеративное устройство СССР и РСФСР как новое явление в российской истории встречало неоднозначную оценку в русском Зарубежье. Многие правые эмигранты, считая большевизм чужеродным, неорганичным для России явлением с национально-исторической точки зрения, были убеждены и в неорганичности его государственного опыта. С такой точки зрения, советский этнотерриториальный федерализм казался им искусственным насаждением Советской власти, не имеющим никаких причин и предпосылок в российской истории. На этом критическом фоне как лояльные сторонники советского федерализма выделялись евразийцы, одно из "пореволюционных" идейных течений белой эмиграции. Исходя из своей программы построения в будущей России полиэтничной евразийской нации, евразийцы одобряли советский этнотерриториальный федерализм, видя в нем первое историческое признание факта многонациональное™ России. Первая опубликованная евразийская программа от 1926 года с удовлетворением отмечала: "С нашей точки зрения, революция привела к созданию наилучшим образом выражающей евразийскую идею форме - форме федерации. Ведь федеративное устройство не только внешне отмечает многочленность евразийской культуры, вместе с тем сохраняя её единство. Оно способствует развитию и расцвету отдельных национально-культурных областей, окончательно и решительно порывая с тенденциями безумного русификаторства" (1).
Вместе с тем, в этой формулировке обращает на себя внимание инструментальность евразийского понимания института федерализма: для евразийцев он выступал исключительно как способ решения проблемы национально-культурных меньшинств. Каких-либо иных, самодостаточных задач перед федерализмом, например, политических или экономических, они не ставили. В данном случае евразийцы следовали дореволюционной российской традиции связывать понимание смысла федерализма единственно с решением национального вопроса. Поэтому ими отвергалась характерная для западных федеративных моделей децентрализация власти между центром и регионами как ненужная и вредная для России в силу ее специфики. Как заявляла программа евразийского движения от 1927 года: "Надлежит подчеркнуть, что начала федерации и автономии Евразийцы отстаивают в советском, а не европейском их понимании" (2). Ведущий евразийский теоретик по праву Н.Н.Алексеев, опираясь на органическую теорию права, доказывал, что западные модели федерализма не универсальны и не подходят для цивилизационной специфики России."... Федерализм никак нельзя смешивать с децентрализацией или автономным самоуправлением", - утверждал он (3).
Поэтому в советском федерализме евразийцев привлекал также жесткий политический централизм, проистекавший из диктатуры правящей партии. Централизация государственной власти в одном-единственном центре представлялась им необходимой для решения проблемы целостности России.
Принятие советской федеративной модели евразийцами, однако, не означало ее полного сохранения в проектировавшейся ими будущей России-Евразии. Программа евразийского движения от 1931 года указывала, что "в области политической Евразийство стремится к развитию нынешних форм советской федерации..." (4). Только такая формулировка могла объединить аморфное евразийское движение. Выработанная на I евразийском съезде 1931 г., она явилась результатом бурных дискуссий, содержание которых, к сожалению, не сохранилось. Можно говорить, что внутри движения были серьезные расхождения в видении дальнейших путей развития советской федеративной модели, что обуславливалось политической аморфностью евразийской организации. Главным камнем раздора стало отношение к принципу национального самоопределения. Можно выделить несколько разных федеративных проектов, разработанных евразийцами на основе приятия или неприятия этого главного принципа. Так, проект евразийцев К.А.Чхеидзе и Э. Хара-Давана, высоко ценивших принцип самоопределения, предусматривал
сохранение в будущем евразийском государстве советской этнотерриториальной модели федерализма без каких-либо внешних изменений (5). Противоположным по характеру являлся проект евразийцев Н.Н.Алексеева и Г.В.Вернадского, исходивших из своего неприятия принципа самоопределения как источника сепаратизма (6). В данном проекте планировалось в будущей постбольшевистской России совершить постепенный переход от советской этнотерриториальной модели к чисто хозяйственно-географической федерации. Национальные республики как искусственный продукт большевизма, считали Н.Н.Алексеев и Г.В.Вернадский, должны были быть поглощены областями. То есть, самоопределение народов должно ограничиться культурной автономией. Наконец, некий компромиссный вариант будущего евразийского федерализма мы находим в черновых записях П.Н.Савицкого и Н.С.Трубецкого (7). Также деля государство на хозяйственно-географические федеральные области, они, однако, придавали этносам в составе этих областей статус фактически самоуправляющихся административных единиц. По сути, это автономные национальные республики без территориального суверенитета.
Позиции этих федеративных проектов внутри евразийского движения были неравными. Проекты Э. Хара-Давана и К.А.Чхеидзе не оказывали заметного влияния на мнения большинства участников евразийского движения, будучи маргинальными для евразийской идеологии. Компромиссный проект П.Н.Савицкого и Н.С.Трубецкого мы находим в их черновых рукописях, которые никогда не были опубликованы, что характерно указывает на невостребованность этого проекта среди рядовых евразийцев. В качестве официальной позиции евразийства по федеративному вопросу скорее был принят проект Н.Н.Алексеева, книги и статьи которого руководство евразийского движения особо позиционировало как программные для всех евразийцев. В этом проекте федеративность государства обеспечивалась только чисто административным дроблением России на хозяйственно-географические области, не имевшим реальной автономии. Таким образом, "евразийский федерализм", если предположить его существование как цельной политической программы, по сути сводился к введению культурной автономии для разнообразных меньшинств: этнических, религиозных, культурных. Иных, самодостаточных задач - экономических, политических, управленческих - он не имел. Остается рассмотреть, каков же характер и объем культурной автономии предполагали евразийские мыслители в будущем русско-евразийском государстве?
Оторвав принцип этнокультурной автономии от территориального суверенитета, евразийские мыслители хотели навсегда ликвидировать главную, на их взгляд, предпосылку сепаратизма. Евразийство декларировало всемерное поощрение самобытного развития всех национальных культур Евразии. Единственным ограничивающим принципом такого развития в будущем евразийском государстве П.Н.Савицкий называл принцип конвергентности: все евразийские культуры должны развиваться сообращенно, на основе единой системы ценностей, постепенно сливаясь в общеевразийскую культуру. Для образного изображения такой будущей единой культуры Н.С.Трубецким был использован образ радужной сети, в которой разные цвета, постепенно переходя друг в друга, образуют системное единство. То есть, образ радужной сети предполагал сохранение этнокультурного разнообразия в рамках системного единства. Тень зловещей русификации, отвращавшая инородцев от общерусских эмигрантских партий, вынуждала евразийцев искать новые, более привлекательные социокультурные модели, сохраняющие целостность полиэтничного государства. Не отказываясь от монистического понимания самого явления культуры, евразийцы находили в концепте радужной сети (он чаще всего использовался евразийцами) ту модель "многообразия в единстве", которая обеспечила бы социокультурную стабильность полиэтничного государства. Ассимиляция как радикальный метод обеспечения такой стабильности в евразийских печатных изданиях благородно и с негодованием отвергалась. Если мы вслед за французским историком М.Ларюэль определим евразийство как интеллектуальную попытку легитимации и укрепления целостности Российской империи (8), то увидим в евразийской модели "радужной сети" новый механизм укрепления социокультурной устойчивости российского государства. Ведь, как отмечают современные исследователи имперских систем, империю от обычного государства, среди прочих признаков, отличает наличие долговременных механизмов стабильного существования и развития мозаичной социокультурной территории (при отсутствии ассимиляции) (9). Евразийцам на теоретическом уровне, думается, удалось найти такой механизм. Признание этого можно найти в словах Э.Хара-Давана, писавшего, что "программа евразийцев не хочет все народы стричь под общую российскую гребенку и тем обезличивать их... и каждой национальности дается право внести свою самобытную культуру как частицу в общий букет общеевразийской культуры, этого "единства в разнообразии" (10).
Конкретной политической формой осуществления культурной свободы народов в евразийском государстве выдвигалась культурная автономия. В той или иной степени, культурная автономия являлась разрешением национального вопроса во всех евразийских федералистских проектах. Налагалась ли на нее автономия политическая (Э.Хара-Даван-К.Чхеидзе) или нет (Н.Алексеев), или ограниченно-
административная (Н.Трубецкой - П.Савицкий), сама автономность духовной жизни народов России-Евразии не подвергалась сомнению. Детальное же описание будущей культурно-национальной автономии в печатных евразийских изданиях отсутствовало - все манифесты, декларации и прочие официальные тексты ограничивались общими формулами всемерного развития этнокультурного многообразия России. Более -менее конкретное описание можно найти только в черновых, архивных материалах евразийцев - в проекте программы по национальному вопросу П.Савицкого (11) и "Утверждении евразийцев" от середины 1923 года (первый опыт "общей" евразийской декларации) (12). Опираясь на эти документы, воссоздадим евразийский проект культурной автономии.
Естественно, для евразийцев первым и важнейшим вопросом культурного самоопределения национальностей России-Евразии являлся языковой вопрос. Хотя главным элементом культуры евразийство признавало религию, язык также признавался им как очень важный нациообразуюгций признак, как одна из основ идентичности. Поэтому общегосударственным языком евразийцы признавали только русский язык - как инструмент сохранения и укрепления единого социокультурного пространства российского государства. В зависимости от местных условий, некоторые местные языки должны были быть признанными официальными для данной более или менее однородной национальной территории. Нерусские языки, таким образом, могли получить статус региональных. Соответственно, администрация таких регионов должна была быть двуязычной, владея и местным языком. Далее, в низших школах на этой территории местный язык является обязательным предметом преподавания, наряду с русским.
В школьном вопросе евразийцы делали ряд важных оговорок в соответствии со своими идеологическими принципами. Во-первых, по их заявлениям, необходимо создать новую, "де-европеизированную" систему образования, которая была бы орудием создания новой национальной культуры (смысл термина "де-европеизированная" не раскрывался). Во-вторых, единству государства должно соответствовать единство системы образования по всей стране, в том числе и для национальных школ. В-третьих, хотя русские культурные предметы (язык, история, литература и т.д.) и должны быть в них обязательными, евразийцы оговаривались, что "тем не менее такие школы не должны быть средством русификации" (13). Евразийцы высказывали убеждение, что подлинно национальные, народные культуры всех народов Евразии прекрасно могут быть сопряжены с русской культурой и развиваться параллельно с ней. Опираясь на свою фундаментальную концепцию негативной европеизации, они считали, что во враждебное положение к русской культуре инородческие культуры становятся только в руках европеизированных сепаратистов. Идея национализма проникла в Россию с Запада, утверждали евразийские мыслители, так что де-европеизированные национальные школы, проникнутые общеевразийским духом, не могут стать инкубатором сепаратизма. Де-европеизация в контексте таких идей понималась евразийцами как деконструкция европейского по происхождению национал-сепаратизма, угрожающего целостности России.
Поэтому в будущей Евразии, освободившейся от европейского культурного ига, можно будет проводить либеральную языковую политику. Как отмечалось выше, в низших школах языком обучения станет родной язык учащихся. В средних школах язык обучения будет смешанным, в зависимости от предмета (национальная литература и русская литература и т.п.). П.Н.Савицкий даже писал о возможности организации двух раздельных типов школ: национальных с местным языком обучения и русских. Их открытие или закрытие в данной области будет зависеть от желания самого населения (родительских комитетов). Наконец, в ВУЗах язык обучения будет выбираться добровольно, в зависимости от понимания студентов.
Как видим, языковая политика очень даже либеральная, при сохранении русского языка как интегрирующего. По масштабу свободы национальных языков России она совпадает с языковой политикой СССР 1920-х гг.
Второй сферой культурной автономии, акцентированной евразийством, являлась сфера духовной жизни. Если евразийский манифест 1926 года выдвинул теорию потенциального Православия, то в дальнейшем евразийцы отказались от столь одиозной теории. Евразийская программа от 1931 года уже заявляла о благожелательности ко всякой вере - главным для Евразии признается не столько Православие, но религиозность человека вообще, безотносительно к конкретной конфессии. Вслед за "Вехами", евразийцы утверждали, что позитивные начала общественных отношений коренятся только в религиозном сознании. Религия обеспечивает органическую связь власти, народа и Церкви, потому что "народ в церкви и народ в государстве не два разные существа, а одно существо". Поэтому евразийцы отвергали либеральное понимание религии как свободного выбора со стороны индивида: он не может выбирать свое сообщество, соборную национальную личность, к которой он принадлежит. Индивидуальная свобода выбора евразийской философии чужда, ибо она нарушает правильное иерархическое строение мира, общества и государства. Н.С.Трубецкой формулировал: "Здоровый человек всегда религиозен. И неправда, будто бы "религия -
частное дело каждого": в действительности религия всегда была, есть и будет делом не только частного человека, но и народа" (14).
Таков, в целом, проект евразийской культурной автономии, воссоздаваемый нами по евразийским трудам.
Однако при его создании перед евразийцами вставала одна существенная проблема: как совместить подлинную культурную автономию с укреплением целостности России, что являлось главной целью всех интеллектуальных построений евразийцев. В поиске методов решения этой проблемы они вновь обратились к советскому опыту. Евразийцы, по сути, заимствовали сталинскую формулу духовной унификации многонациональной страны: культуры, национальные по форме, евразийские по содержанию. В своих статьях по этой проблеме евразиец К.А.Чхеидзе доказывал плодотворность сталинской формулы культуры "национальная по форме, социалистическая по содержанию", ибо она, по его мнению, устанавливала единое ценностное содержание разных национальных культур, тем самым устраняя культурно обусловленный антагонизм миросозерцаний по типу "русский-нерусский". Он был уверен, что "именно здесь лежит путь к действительному искреннему братству народов России-СССР, воспитывающему чувства, далекие от "классовой ненависти" или вражды "угнетателей и угнетенных" (15).
Таким образом, евразийцам нужно было предложить всем национальным культурам России единое ценностное содержание. В ряде трудов ими приводится перечень таких единых евразийских ценностей: осознание народом себя как органической части Евразии, твердая религиозность культуры, отвержение европеизма и европейской цивилизации, демотическая основа народного быта, сохранение и опора на свои древние национальные традиции, но без ложной архаизации и шовинистического самобахвальства (16). Конечной целью такого культурно-духовного сближения народов России должно было стать, по мысли евразийцев, образование общеевразийской культуры, и тем самым, ее субъекта-носителя - единой евразийской нации. Так что, надо констатировать, что в своих федеративных проектах обустройства России евразийцы пытались сделать культурную автономию инструментом дальнейшей интеграции народов России в единое целое.
1. Евразийство. Опыт систематического изложения, 1926 г. // Пути Евразии. Русская интеллигенция и
судьбы России. -М., 1992. -С. 396.
2. Евразийство: формулировка 1927 года.//Евразийская хроника. -Париж, 1927. -№9. -С. 11.
3. Алексеев H.H. Советский федерализм//Евразийский временник. Кн. 5. -Париж, 1927. -С. 249.
4. Евразийство: Декларация, формулировка, тезисы. -Прага, 1932. -С. 24.
5. См.: Чхеидзе К.А. Национальная проблема//Евразийская хроника. -Прага, 1926.-№3.; он же. О
национальном вопросе //Евразийские тетради. -Париж, 1936. -№6.; он же. О национальностях России-СССР // Знамя России. -Прага, 1935 г. -№6(70).; Хара-Даван Э. О наших национальных задачах // Ковыльные волны. -1930. -№1.; он же. История национального вопроса // Вольное казачество. -1933. -№128.; он же. Расы // Вольное казачество. -1933. -№129.; он же. Создание наций // Вольное казачество. -1933. -№130.; ГАРФ. Ф. 5783. Оп. 1. д. 239. л. 27. (неопубл. статья Э.Хара-Давана "Тупики и исходы русской революции").
6. См.: Алексеев H.H. Советский федерализм // Евразийский временник. Евразийский временник. -
Париж, 1927. Кн. 5.; он же. На путях к будущей России (советский строй и его политические возможности). -Париж, 1927.; Вернадский Г.В. Опыт истории Евразии с половины VI века и до настоящего времени. -Берлин, 1934. -С.170-172.
7. См.: Савицкий П.Н. Программа евразийской партии по национальному вопросу (проект). Б/д. - ГАРФ.
Ф. 5783. Оп. 1. д. 453.; Записка теоретического характера Н.С.Трубецкого от 31.05.1925. - ГАРФ. Ф. 5783. Оп. 1.д. 445.
8. См.: Ларюэль М. Идеология русского евразийства или мысли о величии империи. -М., 2004.
9. Каспэ С. Империя и модернизация: общая модель и российская специфика. -М., 2001. -С. 43. Ю.Хара-Давай Э. Евразийство с точки зрения монгола//Евразийская хроника. -Париж, 1928. -№10. -С.
30.
И.ГАРФ. Ф. 5783. Оп. 1. д. 453.
12.ГАРФ. Ф. 5783. Оп. 1. д. 445. лл. 15-44.
13.ГАРФ. Ф. 5783. Оп. 1. д. 445. л. 40-41.
14.Трубецкой Н.С. Наследие Чингисхана. Взгляд на русскую историю не с Запада, а с Востока // его же. Наследие Чингисхана. -М., 1999. -С. 290.
15.Чхеидзе К.А. О национальностях России-СССР // Знамя России. -Прага, 1935 г. -№6(70). -С.21.
16.Чхеидзе К.А. Национальная проблема//Евразийская хроника. -Париж, 1926. -№.3. -С. 58.; ГАРФ. Ф. 5783. Оп. 1. д. 453. л. 2. (проект национальной программы евразийской организации, автор П.Н.Савицкий).
