CC BY
43
УДК 34 ББК 67
кто боится сильного следствия?
анатолий Михайлович багмет,
и.о. ректора Академии СКРоссии, кандидат юридических наук;
юрий Анатольевич цветков,
заведующий кафедрой менеджмента деятельности следственного органа Академии СК России,
кандидат юридических наук E-mail: [email protected]
Citation-индекс в электронной библиотеке нииОн
Аннотация. Анализируются основные аргументы противников становления сильной и самостоятельной следственной власти в Российской Федерации; обосновываются подходы к построению наиболее эффективной модели взаимодействия публичных участников уголовного судопроизводства, выдвигаемые научной школой Академии СК России
Ключевые слова: следователь, Следственный комитет, прокурор, досудебное производство, надзор, конфликт, эффективность
Annotation. the authors of this work analyze the main arguments of opponents of the development of a strong and independent investigative authority in the Russian Federation, in contrast to which justify the proposed research school of the Academy of the Investigative Committee of the Russian Federation approaches to building the most effective model of interaction between public participants in criminal proceedings.
Keywords: investigator, the Investigative Committee, the Prosecutor, pre-trial proceedings, supervision, conflict, efficiency
В музее Академии СК России есть весьма примечательный документ — обращение прокурора Воронежского окружного суда от 27 мая 1894 г. к судебному следователю по важнейшим делам о соединении уголовных дел в одно производство. Важно даже не содержание обращения, а используемые автором речевые обороты: «Имею честь уведомить Вас, Милостивый Государь, — обращается прокурор к следователю, — для надлежащих соображений при направлении производящихся Вами следственных действий об убийстве Петровской и других, об убийстве урядника Кологри-вова и Шведова... я полагал бы целесообразным коих следствия об убийстве Кологривова и Шведова присоединить к делу об убийстве Петровской. Прокурор (подпись)»1. Сравнивая этот документ со стилистикой современной служебной переписки, приходишь к неутешительному выводу о том, насколько обмельчала за минувшее столетие общая и правовая культура профессиональных взаимоотношений публичных участников уголовного судопроизводства.
Сегодня предварительное следствие в России переживает свой ренессанс. Впервые образуются не только самостоятельные следственные органы и возникают новые субъекты следственной деятельности (следователь-криминалист), но происходит также формирование науки и системы высшего образования,
заточенной на потребности следственной практики. Из придатка какого-либо ведомства следствие трансформируется в самостоятельный орган государственной власти, а сама следственная деятельность — в полноценную институционально и юридически завершенную операционную систему. «Великая» эпоха всевластия прокурора в уголовном процессе сменяется новой эпохой — эпохой сильного следствия. Она, безусловно, изменит, да и сейчас уже изменяет весь облик и содержание уголовного судопроизводства. Однако такое развитие событий устраивает далеко не всех юристов — ученых и практиков.
Так, в №10 «Вестника Московского университета МВД России» за 2014 год опубликована статья доктора юридических наук судьи Верховного Суда РФ в отставке Н.А. Колоколова «Великое противостояние: следователь vs прокурор», в которой ученый, в прошлом следователь, как бы перечеркивает всю свою предыдущую научную деятельность, прошедшую под лозунгом за «укрепление власти следственной»2. Анализируя следственно-судебную практику последних лет, автор выступает за максимальное расширение надзорных полномочий прокурора на досудебной стадии. И надо признать, что в своём предложении ученый не одинок. Заведующая кафедрой уголовно-процессуального права МГЮА профессор Л.А. Воскобитова точно
так же убеждена, что «необходимо усиливать и процессуально укреплять надзорную функцию прокурора на стадии предварительного расследования...»3, как будто только это и является единственной панацеей ото всех бед в уголовном судопроизводстве.
Основной тезис статьи Н.А. Колоколова заключается в том, что позицию государства от лица стороны обвинения может представлять только прокурор, а значит, в споре между следователем и прокурором, по какому бы вопросу уголовно-процессуальной деятельности он ни возник, последнее слово должно оставаться за прокурором. «Перенос спора между следователем и прокурором в суд — явное свидетельство их незрелости, в основе которой. излишняя амбициозность некоторых чиновников»4, — утверждает ученый. Логичным было бы предположить, что автор предлагает умерить свои «амбиции» сразу обеим сторонам: и следователю, и прокурору. Однако не тут-то было! «При возникновении спора между следователем и прокурором именно прокурору принадлежит последнее слово»5, — уверен автор. Выходит, что «амбиции» должен умерить следственный орган, а прокурор на них имеет полное право. Вот только возникает вопрос: на каких конкретно нормах закона, кроме как на чисто вкусовых предпочтениях того или иного ученого, основано такое видение? И это на самом деле краеугольный вопрос всей проблемы, которую многие ученые, не исключая и самого Никиту Александровича, желают представить в предельно упрощенном виде как проблему чисто субъективного порядка, порожденную амбициозностью конкретных должностных лиц.
Процессуальные конфликты между прокуратурой и следственными органами, если и возникают, то природа их значительно сложнее. По сути, это не конфликты амбиций, это конфликты идентичностей: прокурор зачастую цепляется за свою прежнюю идентичность хозяина процесса, а следователь отстаивает свою новую идентичность носителя самостоятельной и полноценной следственной власти6. Ведь законодатель не по какой-то нелепой случайности, а вполне осмысленно ослабил власть прокурора и укрепил власть следователя. Это называется система сдержек и противовесов: прокурор не может без следователя возбудить уголовное дело и собрать доказательства, а следователь не может без прокурора направить дело в суд и поддерживать обвинение в суде. Другими словами, законодатель, в противовес власти прокурорской, наделил самостоятельностью власть следственную, однако уравновесил обе власти блокирующими полномочиями прокурора. Именно такая модель, хотя в ней и заложена потенциальная возможность разногласий и даже
процессуальных конфликтов, «обрекает» и следователя, и прокурора на сотрудничество как единственно возможный способ эффективной деятельности каждого из них. И почему эта модель так сильно удивляет некоторых наших ученых? Ведь это всего лишь один из этапов реализации той самой судебной реформы, Концепция которой была сформулирована и утверждена российским парламентом еще в 1991 году.
Основным объектом критики со стороны Н.А. Ко-локолова стала возможность принятия судом решения об избрании обвиняемому по ходатайству следователя меры пресечения в виде заключения под стражу при наличии возражений со стороны прокурора. «Государство в уголовном процессе одно, а представляют его два участника процесса, которым законодатель позволяет иметь различные точки зрения по всем вопросам»7, — возмущается профессор. В обоснование своей позиции ученый приводит ряд примеров из су-дебно-следственной практики, в частности, об избрании вопреки возражениям прокурора меры пресечения и продлении срока содержания под стражей прокурорским работникам и иным лицам, обвинявшимся в покровительстве нелегальному игорному бизнесу на территории Московской области. Вопрос состоит в том, как правильно трактовать эти примеры? Автор трактует их таким образом, что «заключая обвиняемого под стражу вопреки мнению прокурора, суд неизбежно становится на сторону обвинения»8. Однако давайте разберемся, что называется, sine ira et studio, т.е. без гнева и пристрастия, как говорили римляне.
Итак, следователь полагает, что основания для заключения обвиняемого под стражу имеются, а прокурор считает, что таковые отсутствуют. Суд, удовлетворяя ходатайство следователя, также усматривает основания для заключения под стражу. Вышестоящая судебная инстанция, проверяя по представлению прокурора решение суда первой инстанции, подтверждает правильность ранее сделанных выводов. Значит, основания-то всё-таки есть! Почему же в таком случае суд должен быть связан неправильной позицией прокурора и тем самым поставить под угрозу жизнь и здоровье потерпевшего и свидетелей, если предотвращение такой угрозы является одним из оснований для избрания меры пресечения?
Разбираться с такого рода противоречиями следует в системной связи с иными положениями законодательства. Так, в соответствии со ст.70 Семейного кодекса РФ государство в лице органа опеки и попечительства вправе обратиться в суд с заявлением о лишении родительских прав. Такое заявление в силу ст. 45 ГПК РФ рассматривается при обязательном уча-
стии прокурора, который, точно так же представляя государство, дает заключение по существу заявления. Заключение прокурора может не совпасть с позицией органа опеки и попечительства, однако оно не будет обязательным для суда. Почему же в данном конкретном случае суд не связан позицией прокурора и это никого не смущает?
В соответствии со ст. 23 Закона РФ от 17.01.1992 №2202-1 «О прокуратуре РФ» прокурор или его заместитель приносит протест на противоречащий закону правовой акт в орган или должностному лицу, которые издали этот акт, либо в вышестоящий орган или вышестоящему должностному лицу, которые обязаны рассмотреть этот протест и о результатах его рассмотрения сообщить прокурору в письменной форме. Если протест прокурора не будет удовлетворен, прокурор вправе обратиться в суд в порядке, предусмотренном процессуальным законодательством России. И такая практика ни у кого не вызывает нареканий.
На каком же основании объем полномочий прокурора по надзору за предварительным следствием и характер взаимоотношений его со следственными органами должен принципиально отличаться от объема полномочий по «общему» надзору и характера взаимоотношений с другими органами государственной власти и местного самоуправления? Ведь если уж законодатель заложил саму возможность спора между следователем и прокурором, наиболее последовательным было бы как раз, чтобы конечное слово в разрешении такого спора принадлежало не одной из спорящих сторон, а независимому арбитру, коим в данном случае может быть только суд. Недопустимость такого спора — не что иное, как предрассудок, унаследованный от советской эпохи, когда прокуратура устами Вышинского провозгласила себя хозяйкой уголовного процесса. На самом же деле дореволюционный процесс, который был куда ближе к европейским стандартам демократического судопроизводства, допускал судебный порядок разрешения такого рода споров. Так, например, правительствующий Сенат в 1913 г. постановил, что в случае разногласий между прокурором и следователем по таким важным вопросам, как, например, вопрос о возбуждении уголовного преследования, следователь вправе был передать дело вместе со своими возражениями в суд, которому и надлежало разрешить эти разногласия9.
Аналогичным образом следует поступить и в том случае, если прокурор отказывается утверждать обвинительное заключение и поддерживать обвинение в суде. В такой ситуации обвинение в суде должен поддерживать сам следователь или руководитель след-
ственного органа, чтобы именно суд поставил точку в этом споре, а не прокурор, который вне рамок реальной и непосредственной проверки доказательств одним росчерком пера перечеркивает всю многомесячную кропотливую работу следователя. Кстати, именно в этом и состояли наши предложения10, а вовсе не в том, чтобы полностью устранить прокурора из уголовного процесса. И тем более никто из нас ни в выступлениях, ни в публикациях никогда не называл прокурора «па-разиточной шестерней», как это нам почему-то приписано с легкой руки того же автора11.
Однако наиболее убедительным аргументом за сильное следствие или против него были бы не рассуждения, а экспериментальная проверка нашего предложения в условиях реального уголовного судопроизводства. И такой социально-правовой эксперимент проведен на площадке Приднестровской Молдавской Республики (далее — ПМР), где следователи не только расследуют уголовные дела, но и поддерживают государственное обвинение в суде. В октябре 2012 года, с принятием закона ПМР от 16.10.2012 «О Следственном комитете Приднестровской Молдавской Республики», следственный аппарат выведен из органов прокуратуры в самостоятельное ведомство — СК ПМР. Одновременно были внесены изменения в ст.6 Конституционного закона ПМР от 12.07.2006 «О прокуратуре Приднестровской Молдавской Республики», в силу которых прокуратура была лишена полномочий по осуществлению уголовного преследования — данная функция в полном объеме передана Следственному комитету ПМР. В то же время за прокуратурой сохранена функция по осуществлению надзора за предварительным следствием, однако процессуальный механизм его осуществления исключает блокирование одной из сторон действий другой. Именно руководитель следственного органа в силу п. «н» ч.1 ст.361 УПК ПМР утверждает обвинительное заключение и направляет уголовное дело в суд. Прокурор же в соответствии со ст.35 УПК ПМР уполномочен вносить представления следственному органу об устранении выявленных нарушений законодательства ПМР, допущенных в ходе предварительного следствия. В случае несогласия руководителя следственного органа либо следователя с представлением прокурора последний вправе обратиться с представлением об устранении указанных нарушений к руководителю вышестоящего следственного органа либо в суд, и только решение суда по предмету спора между следователем и прокурором обязательно для каждой из сторон.
Сторонники усиления надзорных полномочий прокурора в российском уголовном процессе никогда
не дают себе труда выяснить, насколько эффективно прокурор использует тот объем полномочий, который был за ним сохранен. В этом плане весьма показателен следующий пример.
В отделение милиции №2 УВД по г. Кургану 12.10.2010 обратилась Е-ва М. с заявлением об исчезновении своего сына Е-ва Ю., проживавшего в дер. Костоу-сово Кетовского р-на Курганской области, о местонахождении которого не было известно с 15 августа 2010 г.
В ОВД по Кетовскому р-ну Курганской области 17.12.2010 обратилась К-ва М. с заявлением об исчезновении своей сестры К-вой И., в котором указала, что в начале августа 2010 г. сестра уехала на автомобиле вместе со своим сожителем и неизвестными людьми, при этом последний был должен кому-то деньги.
Вплоть до 12.10.2011 указанные заявления о безвестном исчезновении двух граждан находились в производстве ОВД по Кетовскому р-ну, где по ним по различным основаниям выносились постановления об отказе в возбуждении уголовного дела.
Только 12.10.2011, т.е. спустя год с момента подачи первого заявления, прокуратурой Кетовского р-на материалы проверки по заявлениям об исчезновении Е-ва Ю. и К-вой И. были направлены для проведения проверки в порядке ст.144, 145 УПК РФ в Кетовский межрайонный следственный отдел СУ СК России по Курганской области. Изучение материалов показало, что Е-в Ю. и К-ва И. были сожителями и пропали в один день при схожих обстоятельствах, поэтому материалы проверки были соединены в одно производство. Немногим более двух недель следователям понадобилось для того, чтобы установить криминальный характер их исчезновения, и 31.10.2011 по данному факту было возбуждено уголовное дело по признакам преступления, предусмотренного п. «а» ч.2 ст.105 УК РФ.
Изучение личностей потерпевших показало, что Е-в Ю. незадолго до своего исчезновения стал потерпевшим по уголовному делу о вымогательстве денежных средств, одним из подозреваемых по которому проходил ранее неоднократно судимый за совершение особо тяжких преступлений Федорцов. Изучение круга общения последнего, а также исчезнувших, позволило установить лиц, которые были свидетелями и соучастниками совершенного Федорцовым убийства Е-ва Ю. и К-вой И. Уже на втором месяце расследования было установлено местонахождение трупов Е-ва Ю. и К-вой И., а вскоре доказана и причастность Федорцова к совершенному преступлению, которую он сам последовательно отрицал на всем протяжении предварительного и судебного следствия.
Приговором Курганского областного суда от
26.10.2012, постановленным на основании обвинительного вердикта коллегии присяжных заседателей, Федорцов был признан виновным в вымогательстве у Е-ва Ю. денежных средств и убийстве Е-ва Ю. и К-вой И. из мести за уголовное преследование и ему назначено наказание в виде пожизненного лишения свободы.
Приведенный пример, хотя он и говорит сам за себя, все же нуждается в кратком комментарии. Прокурор в силу положений ведомственных правовых актов должен проверять розыскные дела о без вести пропавших не реже 1 раза в месяц и давать по ним указания. А теперь, исходя из этого факта, попробуем ответить на следующие вопросы:
почему для того, чтобы понять, что одновременное исчезновение двух сожителей является, как минимум, взаимосвязанным событием, следователю понадобился всего один день, а органам внутренних дел и прокуратуре не хватило и года?
почему для того, чтобы установить, что сожители исчезли при криминальных обстоятельствах, следователю хватило двух недель, а органам внутренних дел под надзором прокуратуры не хватило и года?
Хотелось бы спросить уважаемого Н.А. Колоко-лова и всех тех, кто вместе с ним ратует за возврат к «славной» эпохе всевластия прокурора: каких прерогатив не хватило прокурору для того, чтобы разобраться, что одновременное исчезновение двух сожителей является, как минимум, взаимосвязанным событием, и своевременно поставить вопрос о возбуждении уголовного дела? Однако вместо того, чтобы осуществлять реальный, а не мнимый надзор за розыском без вести пропавших, т.е. использовать свои полномочия в интересах людей, прокуратура предпочитает бдительно следить за каждым процессуальным «шорохом» в СК России. Наиболее показательной в этом отношении является практика отмены прокурорами постановлений следователей об отказе в возбуждении уголовных дел. Всего за 2013 год в СК России отменено 91631 такое постановление, а по результатам дополнительных проверок возбуждено 675 уголовных дел, т.е. 0,74% от числа отмененных. Таким образом, коэффициент эффективности процессуальной деятельности по отмене решений следователя об отказе в возбуждении уголовного дела (0,0074) крайне низкий, что свидетельствует о нерациональном расходовании государственных сил и средств в данном направлении деятельности. Контраргумент профессора Н.А. Коло-колова о том, что эффективность надзорной практики Президиума Верховного Суда РФ составляет примерно такой же процент12, вряд ли можно признать сколько-нибудь релевантным: надзор, осуществляемый на
стадии возбуждения уголовного дела, от надзора Президиума Верховного Суда РФ отделяют, как минимум, пять надзорных стадий, поэтому доля брака по мере прохождения каждой последующей стадии естественным образом сокращается. Однако для большей «наглядности» приведем конкретный пример.
Постановление следователя Курчатовского межрайонного следственного отдела СУ СК России по Курской области об отказе в возбуждении уголовного дела по факту смерти Ч., скончавшегося вследствие ишемической болезни сердца, отменялось прокурором в связи с необходимостью приобщения к материалам проверки амбулаторной карты Ч. в целях установления факта предыдущего обращения умершего за медицинской помощью по поводу сердечнососудистых заболеваний, а также для проверки версии о криминальном характере смерти последнего в связи с желанием родственников получить в наследство имущество Ч.
Данный пример указывает на то, что желание прокурора под любым предлогом отменить решение следователя настолько велико, что он игнорирует даже такую простую юридическую истину, что независимо от того, сколько людей имело мотив желать смерти покойного, никакого правового значения это не имеет, если смерть наступила в результате естественных причин. А теперь давайте зададимся вопросом: что нужно обществу — высокие статистические показатели работы прокурора по отмене по формальным основаниям постановлений следователя об отказе в возбуждении уголовного дела или реальная неотвратимость наказания, залогом которой является раскрытие тяжких и особо тяжких преступлений прошлых лет, коих в СК России только за 2013 год раскрыто 7436. И это не результат везения, это результат целенаправленной работы, поставленной на системную основу как одно из приоритетных направлений деятельности СК России с момента его образования. К сожалению, мы не сможем сравнить эти данные с аналогичными показателями за тот период, когда следственный аппарат находился в составе органов прокуратуры. Не сможем потому, что такой статистики попросту не велось: до создания Следственного комитета это было никому не нужно.
Итак, кто, а главное, почему боится сильного следствия? Ответ на этот вопрос дал сам же инициатор дискуссии — профессор Н.А. Колоколов. На одном из научных форумов в Академии СК России ученый так сформулировал опасения по поводу укрепления процессуальной самостоятельности следователя: «Все страшатся произвола»13. Но тут же ответил и себе, и своим единомышленникам: «Однако если мы говорим о чиновнике, то произвол неизбежен»14. Так зачем же произвол следователя заменять произволом прокурора? Не лучше ли в таком случае, вместо шараханья от одной крайности в другую, культивировать систему сдержек и противовесов, поставив между следователем и прокурором суд — самый оперативный и надежный способ разрешения процессуальных конфликтов и профилактики любого «великого противостояния».
1 Историко-познавательная экспозиция музея Академии СК России «Кабинет судебного следователя».
2 Колоколов Н.А. Укрепление власти следственной/Уголовный процесс. — 2007. — №7. — с.41-52.
3 Обвинение или обвинительный уклон? // СПС Консультант Плюс: Комментарии законодательства: Юридическая пресса
4 Колоколов Н.А. Великое противостояние: следователь vs прокурор // Вестник Московского университета МВД России. — №10. — 2014. — С. 255.
5 Там же.
6 Цветков Ю.А. Кризис социально-правовой идентичности следователя и прокурора // Уголовное судопроизводство. — 2014. — № 1. — С. 14-20.
7 Колоколов Н.А. Указ. соч. С. 246.
8 Там же. С.255.
9 Случевский В.К. Учебник русского уголовного процесса. Ч.1: Судоустройство. — М.: Зерцало, 2008. С. 310.
10 Багмет А.М., Цветков Ю.А. Товарно-информационная концепция коммуникации следствия и суда // Библиотека криминалиста. Научный журнал. — 2014. — №1 (12). — С.18.
11 Колоколов Н.А. Указ. соч. С.252.
12 Колоколов Н.А. Современные стандарты взаимодействия участников уголовного судопроизводства// Расследование преступлений: проблемы и пути их решения: Сборник научно-практических трудов / под ред. А.И. Бастрыкина. — Вып. 5 — М.: Академия СК России. — 2014 — С. 243.
13 Колоколов Н.А. Процессуальная самостоятельность следователя: взгляд судьи Верховного Суда РФ// Расследование преступлений: проблемы и пути их решения: Сборник научно-практических трудов / под ред. А.И. Бастрыкина. — Вып. 4 — М.: Академия СК России. — 2014 — С. 355.
14 Там же.
