CC BY
32
В. П. Поршнев Кружки учёных и поэтов при Александрийском Мусее
В истории Александрийского Мусея нерешёнными проблемами остаются количество состоявших при нем царских, а затем императорских пансионеров, а также наличие в Мусее каких-либо внутренних подразделений, наподобие факультетов и кафедр новоевропейских университетов. Находки папирусов, на которых можно было бы прочесть полные списки членов Мусея, пока не зафиксированы; из письменых источников известны только некоторые имена и звания: ppoctathj tj ßiß1io6»Khj (P.Oxy. 1241; Suid. s. v. 'Apollrnvioj), iepeuq о елг тф Moucetj (,Strab., XVII, С794), emctathj toft Moucetou (OGIS 104; CIG III, 5900), cuggev-j ßacilernq ntole^atou (Syll.3 I, 585) vernKopoj toft megaflou SepapiJSoj каг töv ev тф Moucetj [ceitouJmevmv filocofrnv (CIG III, 4724). Но ни один источник не сообщает о численности сообщества Мусея, которое Страбон именует cftvo8oj töv metE%ovtrnv toft Moucetou filologrnv äv8pöv (XVII, С794). Хотя им управлял жрец (iepeuq о елг тф Moucetj), «прежде назначаемый царями, а теперь - Цезарем», само слово cftvo8oj не имело во времена Страбона, как и в предшествующие столетия, сугубо религиозного значения, которое ему придадут в христианскую эпоху (Cod. Just., I, 1, 7, 12); оно означало просто сообщество, собрание мужей, преданных наукам и изящной словесности, или же связанных одной профессией, например - врачей (IG IV2, 679), актёров (SIG 698), или атлетов (OGIS 713). Следовательно, нет возможности определить число членов синода Мусея путём сопоставления с коллегиями жрецов старых святилищ Эллады или птолемеевского Египта. Мы даже не знаем, какую территорию в городе занимал Александрийский Мусей. Учёные и поэты собирались в общей трапезной (cuccttiov), в одном здании, где, возможно, имелись и комнаты для проживания и занятий. Страбон называет его Большим Домом (oiKoj megaq), но по эпитету нельзя судить о его истинных размерах: это могло быть лишь самое крупное строение на священном участке Мусея. Также и эпиграмма Тимона, переданная Афинеем, очень неопределённо говорит о множестве «кормящихся» в Мусее философов (Athen., I, 22 d).
Накопленные первыми Птолемеями богатства вызывают соблазн представить синод служителей Муз в Александрии весьма многолюдным; в публикациях разных лет варьируются цифры от пятидесяти1 до ста2 человек, хотя исследователи подчёркивают, что это количество не было определено уставом и всецело зависело от щедрости Птолемеев. Критерием щедрости долгое время выступало предание о семидесяти двух переводчиках Священного Писания, приглашённых в Александрию по инициативе Деметрия Фалерского и находившихся на полном царском обеспечении все время, пока они были заняты переводом. Хотя ещё Г. Партей (примеч. 2) предлагал сократить их численность на четверть или даже наполовину, именно он, объединив иудейских толковников с другими учёными и писателями Мусея, не прекращавшими на этот период своих занятий, как раз и получил число сто, позже, со ссылкой на Партея, приведённое в Real-Encyclopädie. В настоящее время подвергаются сомнению уже не только число переводчиков, но и сама легенда о переводе, основанная на письме Аристея (Ioseph., Ant. Iud. XII, 1, 4). Кроме того, гипотетических толковников иудейского Закона вообще нельзя рассматривать как пансионеров Мусея; в письме Аристея речь идёт о разовом заказе для Библиотеки, который, если он и имел место, оплачивался отдельно. Что касается жалования членов синода, то единственная цифра, которую обычно приводят исследователи, это 12 талантов в год, выплачиваемых Птолемеем III Евергетом философу Панарету (Athen., XII, 552c). Сюда причисляются бесплатное кормление (Dio Cass., LXXVII, 7; Athen., I, 22d) и освобождение от налогов (OGIS 714). Доходы казны составляли тогда примерно 14 800 талантов в год3, следовательно, на сотню пансионеров Мусея приходилась бы чуть ли не десятая часть всего государственного бюджета. К этой сумме нужно добавить немалые сред-
1 Энциклопедический словарь Брокгауз и Ефрон. Музей Александрийский. http://www.workmach.ru/cat.html. Дитмар А. Б. Родосская параллель. Жизнь и деятельность Эратосфена. - М., 1965. С. 19.
2 Parthey G. Das Alexandrinische Museum. Berlin, 1838. S. 58. MüllerGraupa. Museion. // Pauly's Real-Encyclopädie. Bd. XVI (31 Hbbd.). Stuttgart, 1933. Sp. 809. Боннар А. Греческая цивилизация. Т. 3. От Ев-рипида до Александрии. М., 1992. С. 344. Фролов Э. Д. Греция в эпоху поздней классики (Общество. Личность. Власть). СПб., 2001. С. 586.
3 Левек П. Эллинистический мир. М., 1989. С. 49.
ства на содержание обширного хозяйства Мусея и Библиотеки, его рабов и прислуги. Приводимый Афинеем анекдот о задержке жалования грамматику Сосибию (XI, 493 £-494 а), вроде бы свидетельствует о полном царском произволе, но, с другой стороны, по Страбону (XVII, С794), источником оплаты была общая казна (%р»цата когуа); скорее всего это доходы царских имений, которыми, после того как Египет стал императорской провинцией, управляли римские чиновники. Для большей стабильности такие доходы могли пускаться в оборот под фиксированные проценты. По крайней мере, так содержались Мусеи и философские школы, современные Мусею в Александрии. Феофраст завещал отстроить святилище Муз в Ликее на деньги, положенные у Гиппарха, одного из своих душеприказчиков, занимавшегося, судя по тексту Завещания, ростовщичеством (Diog. ЬавП., V, 51; 55-57). Эпиктета, жительница о. Фера, для содержания семейного Мусея закладывала свои имения в Мелайнах, вдобавок к находящейся в обороте сумме в 3 000 драхм, с которых выплачивались проценты для всех семейных церемоний и трапез (Ю XII, 3, 330). Синод Мусея в Истрии, о котором известно лишь из очень фрагментарной надписи (ИЕв 68, рр. 238 №.163), также получал проценты с постоянной денежной суммы в 300 золотых монет. И сами Птолемеи поддерживали не только Александрийский Мусей, но и щедро финансировали самое древнее святилище Муз - беотийское, сдавая в аренду свои имения в Беотии, для того, чтобы из полученных доходов оплачивать празднества и жертвоприношения в долине Муз (ВСН XIX, пг. 29, р. 379-382). Следовательно, есть основания предположить, что число участников синода при Александрийском Мусее было более или менее постоянным, и не слишком большим. Очень приблизительно можно представить его, вспомнив имена тех знаменитостей, которые одновременно пребывали в Александрии при первых Птолемеях, когда Мусей финансировался особенно щедро.
В царствование Птолемея I (305-282) формируется первый кружок интеллектуалов, принимавших непосредственное участие в организации Мусея и Библиотеки. Кружок, ставший, прообразом будущего синода. В первую очередь следует назвать математика Евклида и философа Деметрия Фалерского, советника и друга царя. За ними идут Тимофей и Манефон, Стратон Физик (вернувшийся в Афины в 286 г., но находившийся при александрийском дворе около десяти лет), историки Клитарх
Александрийский и Гекатей Абдерский, поэты Филет Косский и Александр Этолийский. Можно добавить к этому списку прорицателя Александра Македонского Аристандра Тельмесского, после смерти царя перешедшего на службу Птолемею, ведь прорицатель - цаутеибцеуо^ (Ю VII, 1795), цаутг^ (Буи. Ер1811., IV) - был традиционным участником мусического культа. Напротив, профессии архитектора, художника, скульптора (в отличие от профессий механика и врача), в число мусических не входили, поэтому мы исключаем Дейнократа Родосского и Сос-трата Книдского. Что касается философа Феодора Безбожника, которого пригласил Деметрий Фалерский из чувства давнишней дружбы, - он ещё в Афинах спас его, обвинённого в святотатстве, от суда Ареопага (Diog. Laert., II, 101), или же таких скандальных поэтов как Сопатр Пафосский и Сотад Маронейский, то они, скорее, представляли свободную александрийскую «богему». Таким образом, у истоков Мусея стоят около десяти человек.
За долгое царствование Птолемея II (282-246) сменилось по крайней мере два поколения интеллектуалов. Мусей и Библиотеку возглавляли Зенодот Эфесский, Каллимах, Эратосфен Ки-ренский. Последний был учеником Каллимаха, и вряд ли входил в число пансионеров одновременно с учителем. Также и Аристофан Византийский в этот период лишь учился у всех троих. Одновременно с ними творили Аполлоний Родосский, Лико-фрон Халкидский, Гермипп Смирнский, Филостефан Кирен-ский, Филиск Керкирский. Постоянно проживали в Александрии механик Ктесибий Александрийский и его друг поэт Гедил, воспевавший его изобретения (Филон Византийский, также восторгавшийся красотой машин, будучи иудеем, не мог состоять членом языческого синода), придворные врачи Геро-фил и Эрасистрат (но сообщество медиков Мусея они возглавляли друг за другом, поскольку Эрасистрат учился у Герофила), философ-перипатетик Сотион Александрийский, астроном Аристарх Самосский, математик Конон. Его самый знаменитый ученик - Архимед, но его обучение оплачивалось не Птолемеями, а тиранном Сиракуз Гиероном II. Аполлоний Пергский учился в Александрии в молодости, затем переехал в Пергам и вернулся в Египет только на старости лет. В Александрии жил Феокрит, сюда приезжали Мосх и Бион. Филолог Зоил за свою критику Гомера потерял милость царя и был лишён жалования. Врача Хрисиппа оболгали, привлекли к ответу и наказали бичами (Diog. Ьавтг., VII, 186). Учитывая эти факторы сменя-
емости, а также исключая временно пребывывших в Мусее учеников, мы опять получаем десять или двенадцать одновременно состоявших при Мусее filoloyrnv äv8prnv.
При Птолемее III (246-222) Конон открыл созвездие Волосы Береники, известность приобрели поэт Ликофрон Халкидский, философ Гермипп Смирнский, Посидипп, описавший в стихах Александрийский маяк, антикварий Мнасий Патарский, математик Никомед, ученик Аполлония Родосского грамматик Харит, поэт новой комедии Махаон Сикионский, ученик Герофила Филин Косский, ученики Эратосфена Филохор и Аристон Хиосский, ученики Каллимаха Истр Александрийский и Филостефан киренский. Снова - чуть более десятка знаменитостей.
При Птолемее IV (222-204) прославились Аристарх Самофракийский, философ-стоик Сфер Боспорский, ученик Геро-фила придворный врач Андрей, филологи Леохор Сиракузский, Евфроний и Кратет Малосский. Продолжал творить Калликсен Родосский, чья карьера изографа придворных празднеств и царских кораблей началась ещё при Птолемее II (athen., v, 196a -206c). Царские корабли воспевал и цитируемый Афинеем литератор Мосхион (ibid., v, 206d-209e), продолжал служение Аристофан Византийский. Началась деятельность поэта и теоретика Неоптолема Парийского. Вновь примерно то же число.
Можно возразить, что многие имена нам просто неизвестны, и напомнить о многолюдности Мусея, но количество посетителей его священного участка, участников и зрителей церемоний и празднеств, возможных слушателей публичных лекций, читателей Библиотеки - никак не связано с его постоянным «ядром». Более того, из сведений о других античных Мусеях, которыми мы располагаем, явствует, что оно не зависело и от размеров, и от статуса святилища. Сообщенников (KoivmvoftvtEj) Мусея аристотелевского Ликея, которым, согласно завещанию Фео-фраста, предписывалось постоянно жить в святилище и распоряжаться его имуществом, было десять (diog. laert., v, 53), тогда как обучалось в Ликее до двух тысяч человек (ibid., v, 37). Koivrnv toft ävSpetou töv coyyevöv (оно же именуется Koiveivov и covayoy») в несравнимо меньшем Мусее семьи Фойника-Эпиктеты на фере (IG XII, 3, 330), учреждённом исключительно для совершения обрядов поминовения, напротив, включало уже около тридцати членов, но это обуславливалось многочисленностью всей родовитой семьи. Мусей Аристотеля-Феофраста в качестве примера для нас предпочтительнее, поскольку у основания святилища в Александрии
стояли именно его воспитанники и служители (Деметрий Фалер-ский, Стратон Физик).
Аргументом в пользу малочисленности синода Александрийского Мусея является и наличие трапезной (cooomov). В Спарте, со времён Ликурга, установившего сисситии, количество сотрапезников не превышало пятнадцати человек (Plut. Lyc. 12). Афиней (I, 4f) говорит о двадцати восьми пирующих, собравшихся за платоновской трапезой, но неясно, идёт ли речь о сисситии в Академии, или о героях диалога «Пир». Однако «мусическая простота» (Plut. Quest. conv., VI, 1, 686b; Ael. Var, hist., II, 18) академических трапез, наверное, предполагала не только скромность угощений, но и малое число участников. В Александрии, где за общим столом собирались лучшие умы и таланты, сисситии были формой интеллектуального общения, с обязательными застольными беседами и дискуссиями на заданные темы. Трудно представить себе плодотворную беседу в одном помещении при одновременном участии пятидесяти или ста человек.
Предположив постоянный состав Александрийского Мусея в количестве от десяти до пятнадцати пансионеров4, мы снимаем вопрос о наличии в Мусее каких-либо «кафедр» или «факультетов». Даже знаменитые врачи и механики, чьи профессии предполагали длительное обучение и отнимали почти всё время, не ограничивали себя только этими видами деятельности. Герофил, например, увлекался музыкой, пытаясь использовать музыкальные ритмы для лечения больных. Основатели Мусея Деметрий Фалерский и Стратон, судя по спискам их сочинений (Diog. Laert., V, 59-60; 80-82), были настоящими энциклопедистами. Эратосфен Киренский занимался филологией, грамматикой, историей, математикой, хронологией, астрономией, географией. Но, свободно выбирая одно или несколько направлений, каждый из членов Мусея, будучи весьма одарённой и разносторонне образованной личностью, собирал вокруг себя свой собственный кружок поклонников и учеников. Они, не находясь на царском обеспечении, как раз и создавали много-
4 Десятка (столько участников, напомним, было в Мусее Аристотеля-Феофраста) может быть соотнесена с числом Муз, хором которых руководит бог-Мусагет или богиня-мать Мнемосина: девять пансионеров, над которыми поставлен властями иерей Мусея. Но для столь точной фиксации письменных свидетельств нет.
людность мусического сообщества в Александрии; из их числа, по мере появления вакансий, могли формироваться и новые «кадры» синода Мусея.
Для характеристики таких кружков удобно использовать термин copoj, употребляемый Плутархом по отношению к собраниям академиков в Афинах, организатором и вдохновителем которых был учитель Плутарха Аммоний Александрийский, возможно, в прежние годы, связанный с Александрийским Мусеем, в пользу чего свидетельствуют его авторитетные суждения по всем вопросам культа Муз (Quest. conv., V, 678d), и Синесием Киренским для наименования кружка единомышленников Ипатии Александрийской (Epist. IV: eftSatmrnv %opoq). Сами же участники, очевидно, называли себя именами своих «хорегов»: Apictdp%eioi, Apictofaveioi и т. п. Важно, что объединиться в «хор» вокруг какой-либо знаменитой личности могли как ученики, так и просто друзья и единомышленники, что создавало необычную для современных учебных заведений гармонию обучения и дружеского общения. Членам кружков не обязательно было постоянно находиться на территории Мусея; они могли постоянно проживать в городе, или приезжать в Александрию на какой-то период времени. Для общения служил не только Большой Дом, где, если предположить не сто, а десять-пятнадцать пансионеров, каждому из них могли быть выделены целые апартаменты, но и последовательно перечисляемые Страбоном (XVII, С794) перипаты, экседра, царские сады. Добавим к этому портики и залы Библиотеки. Каллимах, в эпитафии поэту Гераклиту Галикарнасскому (AP VII, 80; Diog. Laert., IX, 17), пишет: ¿mv»c6hv 8' occaKij amfotepoi ^liov ev lecxv Katedftcamev. Это выражение можно понимать как встречу заката за дружеской беседой, или же беседу в специальной комнате, обращенной окнами на запад, но в любом случае предполагается длительное личное общение, тогда как о смерти друга Каллимах получает известие много времени спустя. Следовательно, Гераклит один из «каллимаховцев», но не ученик и не пожизненный пансионер Мусея, а скорее гость Каллимаха.
Но к этому же кружку причисляют и претендентов на постоянное членство в мусическом сообществе (очевидно - по мере появления вакансий). Назовём Гермиппа Смирнского, Аполлония Родосского (до его ссоры с Каллимахом), Истра -секретаря и вольноотпущенника Каллимаха, Филостефана Киренского и Эратосфена Киренского - земляков поэта, которых он мог пригласить в Александрию по личной инициативе и
представить царю. Возможно в этот «хор» входил и Феокрит, разделявший взгляды Каллимаха на художественную форму. Эратосфен Киренский, позже, создаст свой кружок, к которому примкнут Филохор, Аристон Хиосский, Мнасей Патарский.
В такой сфере деятельности как медицина выделяется «хор» Герофила. В него входят Евдем, Каллимах-врач, Бакхей Танагр-ский, Филин Косский, Андрей, Эрасистрат. Последний станет преемником Герофила.
Математики и астрономы, первые годы, ещё до организации Мусея, или в период его строительства, группировались вокруг Евклида и Стратона. Тогда в Александрии появляются Аристарх Самосский, Навкратесс и Аполлоний Пергский. Затем, непосредственно в стенах Мусея, создал своё «хор» Конон; под его началом трудились Архимед и Досифей.
Вокруг Ктесибия Александрийского объединялись не только придворные механики. его почитателем был поэт Гедилл. Филон Византийский по религиозным причинам не мог принять языческого культа, но простое участие в кружке Ктесибия не предполагало совершение каких-либо неприемлемых для иудея обрядов.
Интуитивно найденный принцип организации стимулировал особую форму традиционной для греческой культуры состязательности. До сих пор обращалось внимание на индивидуальное соперничество в стенах Александрийского Мусея. В качестве примеров приводятся взаимоотношения Каллимаха и Аполлония Родосского, инициированное Кононом состязание в решении задач между Архимедом и Досифеем, диспуты учёных (professores) Мусея c участием императора Адриана (Ael. Spart. Hadr., 20, 2). Но, подобно тому как в греческой трагедии хор разделялся на полухория, устраивавшие между собой агон, в Мусее имело место длительное соперничество по крайней мере двух философских, научных или художественных школ, которое заканчивалось либо их слиянием, либо тем, что обе они отмирали, уступая место новым. Врачи-догматики, последователи Ге-рофила, получили оппозицию в лице школы врачей-эмпириков Филина Косского. В филологической науке Аристофан Византийский выдвинул теорию аналогии. В противовес ему Кратет Малосский создал теорию аномалии. Неизвестно, как объединялись философы Мусея, но, скорее всего, противостояли друг другу эклектики, пытавшиеся связать разные системы, и скептики, подвергавшие критике всех и вся. Наоборот, известен случай, когда «полухория» пели в унисон. При императоре
Клавдии, в специально сделанной к Мусею пристройке (Suet. Claud., XLII, 2; Athen., VI, 240b), сменяющиеся чтецы изо дня в день оглашали книги императора по истории этрусков и карфагенян. В такой форме осуществлялись сразу и популяризация знаний, и возвеличивание имени просвещённого монарха. Возможно, что прежде, при Птолемеях, пансионеры Мусея, помимо занятий в своих кружках, читали публичные лекции для большого числа слушателей. Это давало им и более широкие возможности для выбора учеников.
Соучастие в интеллектуальной жизни Мусея учёных и поэтов, не состоявших на государственном обеспечении, также способствовало выживанию Мусея в кризисные периоды, когда он либо просто лишался финансовой поддержки, либо его синод претерпевал прямые репрессии. В этих случаях служители Мусея имели возможность сохранить свои кружки и продолжать встречаться с единомышленниками за пределами Мусея. Мало того, в такие периоды могли спонтанно возникать и новые объединения, по подобию прежних «хоров» Мусея. В 230-е гг. рождается кружок, группирующийся вокруг свободного философа Аммония Саккаса (врач Евстохий, оратор Серапион, философы Иероним, Олимпий, Феодосий, Антоний, Плотин, Геренний, Ориген-язычник, Зеф Аравийский, Америй и Акви-лин; иногда к ним добавляют и Оригена-христианина). После запрета языческих богослужений при Феодосии Великом появляется «блаженный хор» Ипатии Александрийской (Геркулиан, Афанасий, Гай, Синесий Киренский, грамматик и прорицатель Феодосий, жрец Феотекн, поэт Паллад, ритор Гелиодор, префект Пентадий), продолжившей дело своего отца, математика Феона, которого словарь Суда (s.v. ©ernv) ещё определённо причисляет к учёному сообществу Мусея.
