CC BY
110
ИЗ ИСТОРИИ ПРАВА
Кризис юстиции в России второй половины XVII в.
Д. О. Серов
Развитию судебной системы любой страны свойственны кризисные периоды — периоды снижения до критического уровня эффективности деятельности национальных органов правосудия. Именно наступление таких периодов обусловливает необходимость проводить судебные реформы, т. е. осуществлять системные изменения в области судоустройства и судопроизводства с целью нормализовать функционирование судебной системы1. Однако до настоящего времени в научной литературе освещалось кризисное состояние российской юстиции в периоды, предшествующие лишь судебной реформе 1864 г.2 и судебной реформе 1990-х — начала 2000-х гг.3 В настоящей статье пред-
Серов Дмитрий Олегович, заведующий кафедрой государственно-правовых наук Новосибирского государственного университета экономики и управления (НГУЭУ— «НИНХ»), кандидат исторических наук.
1 О предпосылках, признаках и цели проведения судебной реформы подробнее см.: Серов Д. О. Сколько было судебных реформ в истории России? (Опыт историко-право-вого анализа) // Россия как цивилизация: Сб. науч. ст. Новосибирск, 2008. С. 246—270.
2 См., например: Гессен И. В. Судебная реформа. СПб., 1905. С. 1—30; Морякова О. В. Система местного управления России при Николае I. М., 1998. С. 102—112, 122—128.
3 См., например: Стецовский Ю. И. Любой
ценой? // Право и власть: человек, закон и правосудие. М., 1990. С. 414—446; Петру-хин И. Л. Правосудие: время реформ. М.,
1991. С. 38—42 и др.
принята попытка охарактеризовать кризисное состояние правосудия в преддверии первой из отечественных судебных реформ — судебной реформы Петра I.
Формированию кризиса юстиции в России второй половины XVII в., как представляется, способствовали следующие особенности судоустройства и судопроизводства. В области судоустройства: функциональная и организационная неотделенность органов правосудия от органов управления; отсутствие судов общей юрисдикции (при значительном количестве специализированных судов); отсутствие единства в устройстве судебной системы. В области судопроизводства: отсутствие строго регламентированного порядка прохождения дел по инстанциям; доминирование частного обвинения на начальной стадии уголовного процесса; недостаточная си-стематизированность процессуального законодательства. Поскольку особенности судебного устройства XVII в. уже освещались в иной работе4, в рамках настоящей статьи следует остановиться на рассмотрении отмеченных особенностей тогдашнего судопроизводства.
Явно выраженная во второй половине XVII в. нечеткость порядка прохождения дел по инстанциям обус-
4 См.: Серов Д. О. Судоустройство и судопроизводство России накануне судебной реформы Петра I: тенденции развития (1696— 1716 гг.) // Проблемы истории России: Сб. науч. тр. Екатеринбург, 2008. С. 92—95.
ловливалась двумя факторами: непреодоленной инерцией старинного права челобитья и давней традицией, по которой любой судебный орган (за исключением Боярской думы) мог выступать в качестве суда первой инстанции как для жителей того города, где он располагался, так и для приезжих. Реализация права челобитья (права каждого подданного обращаться к государю напрямую, минуя нижестоящие административно-судебные органы) образовывала (до поры до времени) вполне эффективный механизм обратной связи между широкими слоями населения и верховной властью. Любое нарушение закона или установленного порядка, сколько-нибудь чувствительно ущемлявшее интересы подданных, могло отозваться подачей челобитной, побуждавшей монарха (пусть не всегда и не сразу) выправлять ситуацию5.
Первое законодательное ограничение права челобитья последовало лишь в середине XVII в. в связи с внесением в ст. 20 гл. 10 Уложения 1649 г. нормы о запрете частным лицам обращаться к царю, минуя центральные административно-судебные органы («в приказе не бив челом»)6. При этом в законодательстве
5 См.: Дитятин И. И. Роль челобитий и земских соборов в управлении Московского государства // Дитятин И. И. Статьи по истории русского права. М., 1895. С. 272—289; Веселов-ский С. Б. Приказной строй управления Московского государства // Русская история в очерках и статьях. Киев, 1912. Т. 3. С. 169—170.
6 Российское законодательство X—XX вв. / Под ред. А. Г. Манькова. М., 1985. Т. 3. С. 104— 105. М. А. Чельцов-Бебутов интерпретировал запретительную норму названной статьи как относившуюся исключительно к судебным делам (Чельцов-Бебутов М. А. Курс уголовно-процессуального права: очерки по истории суда и уголовного процесса в рабовладельческих, феодальных и буржуазных государствах. 2-е изд. СПб., 1995. С. 675). Между тем уже в начальной фразе ст. 20 гл. 10 говорится о «людях, которым... доведется о судных своих и о иных каких делах бити челом государю». Из этого со всей очевиднос-
второй половины XVII в. данный запрет более не воспроизводился, порождая для тяжущихся хронический соблазн вовлекать в поиск судебной истины монарха. Неудивительно, что в преамбуле именного указа от 2 февраля 1700 г. удрученно констатировалось: «А ныне бьют челом великому государю самому... не бив челом в приказех судьям»7.
Что касается права жителя страны обращаться напрямую в любой судебный орган, то данная традиция вовсе не пресекалась в законодательстве XVII в. Иными словами, введя запрет на обращение к царю, минуя приказ, законодатель никак не ограничил право подданных обращаться в приказ (или приказную палату разрядного города), минуя местного воеводу или губного старосту. По этой причине центральные органы власти, являвшиеся судами либо второго, либо даже третьего звена (для территорий с разрядным делением), нередко выступали на практике в качестве суда первой инстанции — причем не только для жителей Москвы, но и для всех тех, кто имел финансовую или служебную возможность находиться в столице для ведения судебных дел.
В предпетровское время сохраняла безусловную актуальность и идущая с глубокой древности тенденция доминирования частного иска как основания для начала не только гражданского, но и уголовного процесса. Здесь нельзя не вспомнить авторитетное суждение И. Я. Фойницкого о том, что в древний период истории отечественного права дело могло быть начато «только по жалобе или челобитью потерпевшего, его семьи или рода»8. В самом деле, еще в ст. 19 Простран-
тью следует, что в ст. 20 гл. 10 Уложения 1649 г. ограничивалось право челобитья как такового, вне зависимости от его содержания.
7 Полное собрание законов Российской империи с 1649 г. СПб., 1830. Т. 4. № 1748. С. 3.
8 Фойницкий И. Я. Курс уголовного судопроизводства. СПб., 1996. Т. 1. С. 32.
ной редакции Русской Правды нашла закрепление характерная норма, согласно которой дело об убийстве не начиналось, если труп не был опознан9 (поскольку в этом случае заведомо исключалось обращение в суд родственников потерпевшего).
Не менее показательны и ст. 57, 65 и 67 Псковской судной грамоты, в которых впервые в истории отечественного права регламентировался порядок проведения — исключительно по инициативе истца — обыска в доме подозреваемого10. Если же обратиться к процессуальным нормам, внесенным в Уставную книгу Разбойного приказа редакций 1616—1617 гг. и 1635—1648 гг.11, Уложения 1649 г., Новоуказных статей 1669 г.12, то в них также невозможно выявить ни малейшего упоминания об инициирующей роли какого-либо органа власти или должностного лица в той исходной точке уголовного судопроизводства, которая сегодня именуется стадией возбуждения уголовного дела. В этом отношении особенно примечательна посвященная процедуре обыска ст. 87 гл. 21 Уложения 1649 г., в которой оказались по существу воспроизведены основные положения отмеченных статей Псковской судной грамоты13. Из контекста процессуальных разделов Уставной книги Разбойного приказа названных редакций, Уложения 1649 г. и Новоуказных статей 1669 г. совершенно очевидно, что возбуждение уголовного преследования со стороны местных и центральных административно-судебных органов должно было происходить в двух случаях:
9 См.: Российское законодательство Х— ХХ вв. / Под ред. В. Л. Янина. М., 1983. Т. 1. С. 65.
10 Там же. С. 337—338.
11 См.: Памятники русского права / Под ред. Л. В. Черепнина. М., 1959. Вып. 5. С. 188—202, 220—239.
12 См.: Памятники русского права / Под ред. Л. В. Черепнина. М., 1963. Вып. 7. С. 396—434.
13 См.: Российское законодательство Х—
ХХ вв. Т. 3. С. 244.
когда в рамках уже находившегося в производстве дела содержавшиеся под стражей обвиняемые давали показания о соучастниках преступления или же когда происходили массовые антиправительственные выступления.
Между тем в Уставной книге Разбойного приказа редакций 1616— 1617 гг. и 1635—1648 гг., в Уложении 1649 г. и в Новоуказных статьях 1669 г. содержится немало казусов, подразумевающих или прямо упоминающих о приводе татей и разбойников в губную избу частными лицами (прежде всего, истцами). В связи с этим нельзя не отметить и важной нормы, закрепленной в ст. 42 Уставной книги Разбойного приказа редакции 1616—1617 гг. (и воспроизведенной затем в ст. 31 гл. 21 Уложения 1649 г.), согласно которой истцу воспрещалось заключать мировое соглашение с находившимися под стражей обвиняемыми в разбое14. Остается добавить, что даже дела по государственным преступлениям, процессы по знаменитому «слову и делу», и те почти неизменно начинались с «извета» — письменного или устного сообщения опять-таки частного лица15. В общем, как выразился С. А. Петровский, до XVIII в. в отечественном судопроизводстве «все основывалось на жалобах»16.
Таким образом, следует констатировать, что Российское государство и во второй половине XVII в. продолжало в значительной мере самоустраняться от возбуждения уголовного преследования и тем самым от выявления преступлений. В целом
14 См.: Памятники русского права. Вып. 5. С. 197; Российское законодательство Х— ХХ вв. Т. 3. С. 234.
15 О данном сюжете подробнее см.: Kleimo-la A. M. The Duty to Denounce in Muscovite Russia // Slavic Review. 1972. Vol. 31. No 4. P. 759—779.
16 Петровский С. А. О Сенате в царствование Петра Великого: историко-юридическое исследование. М., 1875. С. 100.
же рассмотренную особенность дореформенного уголовного процесса можно наиболее кратко выразить формулой: «Нет челобитчика — нет и подсудимого» («Нет заявителя — нет и уголовного дела»).
Далее необходимо коснуться вопроса о систематизации процессуального законодательства в предпетров-ское время. При всех достижениях в развитии отечественного процессуального (особенно уголовно-процессуального) законодательства в XVII в. к исходу века сложилось далеко не лучшее положение с его систематизацией. Проблема заключалась в постоянно нараставшей во второй половине XVII в. интенсивности законотворческого процесса. Так, если в 1645—1676 гг. в России в год в среднем издавалось 23 законодательных акта, то в 1676—1682 гг. — 24, а в 1682—1696 гг. — уже 4417.
В результате Уложение 1649 г. стремительно «обрастало» всякого рода дополнениями и изменениями (причем, сообразно тогдашней законотворческой практике, никак не согласованными друг с другом). Данная тенденция затрагивала в полной мере и сферу процессуального законодательства. Достаточно сказать, что, согласно подсчетам А. Г. Мань-кова, с января 1649 г. по январь 1696 г. было принято 83 законодательных акта, относившихся к судо-производству18. Между тем на протяжении 1650 — 1690-х гг. не было предпринято никаких мероприятий по систематизации процессуального законодательства — ни в виде кодификации, ни в виде консолидации, ни в виде инкорпорации.
17 См.: Маньков А. Г. Законодательство и право России второй половины XVII в. СПб., 1998. С. 23. Для сравнения можно отметить, что за десятилетие 1631—1640 гг. в нашей стране было издано 98 законодательных актов, а за восьмилетие 1641—1648 гг. — 63 (Он же. Уложение 1649 года — кодекс феодального права России. 2-е изд. М., 2003. С. 56).
18 См.: Маньков А. Г. Законодательство и право России... С. 30.
Подобная несистематизирован-ность законодательства не могла не использоваться в корыстных целях недобросовестными должностными лицами органов правосудия. Как позднее, уже в 1722 г., сколь образно, столь и удрученно, констатировал Петр I, «всуе законы писать, когда их не хранить, или ими играть, как в карты, прибирая масть к масти, чего нигде в мире так нет, как у нас было, а отчасти еще и есть.»19.
Помимо рассмотренных особенностей дореформенного судоустройства и судопроизводства, складыванию кризиса юстиции способствовали также ситуация с юридической подготовленностью служащих органов правосудия и состояние правовой пропаганды. Дело в том, что в России XVII в. в принципе отсутствовала система специальной подготовки в области юриспруден-ции20 (как и вообще какие-либо нормативно закрепленные квалификационные требования к должностным лицам административно-судебных органов). Наибольшими же знатоками права во второй половине XVII в. являлись дьяки и подьячие — канцелярские служащие приказов и воеводских изб, а также представлявшие интересы сторон в судах стряпчие и «люди, которые за делы ходят»21.
В общем, как справедливо заметил Г. Ф. Шершеневич, в допетровской России «были законоведы в
19 Законодательные акты Петра I / Сост. Н. А. Воскресенский. М.; Л., 1945. Т. 1. С. 107.
20 О состоянии юридического образования в России XVII в. см.: Томсинов В. А. Юридическое образование и юриспруденция в России в XVIII столетии: Учеб. пособие. М., 2010. С. 18—21.
21 Что касается «людей, которые за делы ходят», то эта корпорация старомосковских законоведов осталась поныне совсем неизученной. О стряпчих XVII в. см.: Введенский А. А. Монастырский стряпчий (из истории древнерусской адвокатуры) // Русский исторический журнал. Пг., 1921. Кн. 7. С. 31—60.
лице дьяков и подьячих, но не было образованных юристов»22. Впрочем, целенаправленно правоведению не учили и подьячих. Н. Ф. Демидова, собравшая уникальные сведения о профессиональном обучении канцелярского персонала во второй половине XVII в., не выявила никаких упоминаний касательно изучения будущими приказными хотя бы основ действовавшего законодатель-
ства23.
Почти монопольными знатоками законодательства дьяки и подьячие становились отнюдь не случайно. Для подавляющего большинства населения допетровской России законы были попросту недоступны. За исключением Уложения 1649 г. (опубликованного в 1649 г. двумя ти-
24
ражами подряд24 и специально разосланного по приказам и воеводским избам), ни один нормативный акт не издавался в XVII в. типограф-ски25. Тогдашняя правовая пропаганда сводилась к зачитыванию наиболее важных законов на городских площадях и торгах — что исключало сколько-нибудь прочное усвоение содержавшихся в них норм даже непосредственными слушателями26. Основной же массив законодательных материалов во второй половине XVII в. продолжал, как и во времена Русской Правды, бытовать в письменном виде, откладываясь в дос-
22 Шершеневич Г. Ф. История кодификации гражданского права в России // Ученые записки Императорского Казанского университета. Казань, 1899. Кн. 2. С. 68.
23 См.: Демидова Н. Ф. Приказные школы начального образования в Москве XVII в. // Торговля и предпринимательство в феодальной России. М., 1994. С. 152—167.
24 См.: Ивина Л. И. Уложение 1649 г. и его издания // Вспомогательные исторические дисциплины. Л., 1983. Т. 14. С. 160—166.
25 См.: Луппов С. П. Книга в России в XVII веке. Л., 1970. С. 28—37.
26 Подробнее об этом см.: Новомбергс-
кий Н. Я. К вопросу о внешней истории Со-
борного уложения 1649 года // Историчес-
кие записки. М.; Л., 1947. Т. 21. С. 44—45.
тупном лишь ограниченному кругу лиц текущем делопроизводстве органов власти27.
Наконец, следует остановиться на характеристике такого существенного элемента кризиса дореформенной юстиции, как широкое распространение взяточничества. В этом отношении в России ко второй половине XVII в. сложилась весьма своеобразная правовая ситуация28. В эпицентре данной ситуации находился «посул» (заодно с его разновидностями «поминками» и «почестью»). Представляя собой добровольное частное вознаграждение должностному лицу, имевшее (как обосновал Ю. Г. Алексеев) изначально легальный характер, посул начал постепенно, но необратимо крими-нализовываться в XV в.29 Процесс этой криминализации завершился в Судебнике 1497 г., согласно ст. 1, 33
27 Впрочем, с рассылкой списков законодательных актов (даже таких значимых, как Новоуказные статьи 1669 г.) по местным административно-судебным органам во второй половине XVII в. нередко возникали проблемы. Подборку примеров такого рода см.: Но-вомбергский Н. Я. Указ. соч. С. 47—49.
28 Проблема взяточничества в России XVII в. затрагивалась многими авторами, как правоведами, так и историками. См., например: Анциферов К. Н. Взяточничество в истории русского законодательства (до периода сводов) // Журнал гражданского и уголовного права. 1884. Кн. 2. С. 1—35; Ширяев В. Н. Взяточничество и лиходательство в связи с общим учением о должностных преступлениях: уголовно-юридическое исследование. Ярославль, 1916. С. 71—91; Tor-ke H. J. Crime and Punishment in the Pre-Petrine Civil Service: The Problem of Control // Imperial Russia. 1700—1917: State. Society. Opposition. Nothern Illinois University Press, 1988. P. 5—21; Седов П. В. Подношения в московских приказах XVII века // Отечественная история. 1996. № 1. С. 142— 145; Астанин В. В. Борьба с коррупцией в России XVI—XX вв.: диалектика системного подхода. М., 2003. С. 3—14.
29 См.: Алексеев Ю. Г. Судебник Ивана III: традиция и реформа. СПб., 2001. С. 186—190.
и 38 которого получение посула вос-прещалось30.
В XVII в. позиция законодателя стала менее однозначной. С одной стороны, в Уложении 1649 г. посул как таковой не подвергся запрещению. Согласно нормам, закрепленным в гл. 10, 21 и 25 Уложения, должностные лица подлежали уголовной ответственности, только если принятие посула обусловило совершение ими иных преступных деяний (от вынесения неправосудного приговора до служебного подлога)31. С другой стороны, во множестве нормативных актов второй половины XVII в. (в первую очередь, в наказах различным должностным лицам) посул безоговорочно возбранялся32. Характерно, однако, что запрет на получение «чистых» посулов не сопровождался в XV—XVII вв. какими-либо санкциями.
Начиная с 1670-х гг. наряду с термином «посул» в отечественном законодательстве время от времени стал употребляться и термин «взятка». Насколько удалось установить автору статьи, в законодательстве термин «взятка» был впервые использован в именном указе от 28 февраля 1677 г. об организации деятельности таможенных голов и целовальников33. Как яв-
30 См.: Российское законодательство X— XX вв. / Под ред. А. Д. Горского. М., 1985. Т. 2. С. 54, 58—59.
31 См. ст. 5—9, 12, 15—16, 144, 146 и 150 гл. 10, ст. 83 гл. 21, ст. 7 и 17—18 гл. 25 Уложения 1649 г. (Российское законодательство X—XX вв. Т. 3. С. 102—104, 123—124, 244, 253 и 256).
32 См.: Полное собрание законов Российской империи с 1649 г. Т. 1. № 114. С. 310, 313— 314; Там же. Т. 2. № 1074, 1148, 1181. С. 616, 717, 762; Там же. Т. 3. № 1443, 1511, 1526, 1533. С. 131, 203, 214, 217 и др.
33 См.: Полное собрание законов Российской
империи с 1649 г. Т. 2. № 679. С. 90—91. В де-
ловом обиходе названный термин употреб-
лялся и ранее. См., например, коллективную челобитную жителей Семеновской слободы
Москвы от 21 июня 1659 г. на объездного го-
лову Ф. Бессонова (Московская деловая и бы-
товая письменность XVII века. М., 1968. С. 71).
ствует из контекста нормативных актов и материалов судебной и административной практики, взятка исходно означала частное вознаграждение должностному лицу, получение которого было сопряжено с вымогательством. К примеру, докладывая результаты служебной проверки, дьяк А. А. Курбатов писал в марте 1700 г. главе Оружейной палаты Ф. А. Головину, что подьячий Тихон Беляев «с клятвой говорил, что взятков... наглостию своею никаких не бирывал, а что, по давней обыклости... ему давали в почесть, то он при[н]имал»34.
Как бы то ни было, сложившаяся законодательная невнятица привела к тому, что принятие посулов стало в XVII в. de facto легальным явлением. Никак нормативно не регламентированный посул прочно укоренился как в центральных (как убедительно показала Н. Ф. Демидова), так и в местных административно-судебных органах (как показали Б. Дэвис и П. В. Седов)35. Дело дошло до того, что расходы на подкуп должностных лиц всех уровней стали открыто фиксироваться в финансовой документации.
Так, 6 января 1665 г. монастырский стряпчий Аввакум Прокофьев внес в расходную книгу запись о том, что подьячему приказа Костромской четверти Григорию Емельянову было дано «от очные ставки от записки с беглым Кирилова монастыря крестьянином с Левкою Со-фоновым... рубль 16 алтын да дья-
34 Российский государственный архив древних актов (далее — РГАДА). Ф. 160. 1700. № 3. Л. 1.
35 См.: Демидова Н. Ф. Служилая бюрократия в России XVII в. и ее роль в формировании абсолютизма. М., 1987. С. 144—145; Davies B. The Politics of Give and Take: Kormlenie as Service Renumeration and Generalized Exange, 1488—1726 // Culture and Identity in Muscovy, 1359—1584. M., 1997. P. 49—61; Седов П. В. Подношения в системе воеводского управления Новгорода XVII в. // Новгородский исторический сборник. СПб., 1999. С. 130—163.
ку Миките Патрикееву рубль»36. Внушительная по тем временам сумма досталась двоим приказным просто за надлежащее оформление протокола очной ставки! А земский целовальник Совьевской волости лаконично отметил 16 января 1675 г. в расходной книге: «Судной избы подьячие Иван Вершинин, Гаврило Панов взяли 8 денег на вино»'37.
В свою очередь, те структурные подразделения приказных органов, в производство которых не поступали судебные дела, стали во второй половине XVII в. полуофициально именоваться «бескорыстными повытья-ми». Назначение служащего в такое повытье являлось основанием претендовать на повышение жалованья. К примеру, подьячий Посольского приказа Л. Т. Протопопов, подав в 1698 г. челобитную об увеличении оклада, специально подчеркнул, что в его повытье «к поживлению дел нет»38.
Формы взяток отличались в XVII в. многообразием. Должностные лица брали в ту пору не только деньгами, но и продуктами питания, спиртными напитками, а, случалось, и предметами домашнего и хозяйственного обихода. Так, для продвижения дела по земельному спору стряпчий переславль-залесского Данилова монастыря просил в 1684 г. прислать из монастыря для передачи подьячим Поместного приказа «винца с ведерочку добраго»'3'9.
36 Стряпчий XVII в. и его отношение к приказному миру // Чтения в Обществе истории и древностей российских. М., 1884. Кн. 3. С. 6.
37 Расходная книга земского целовальника Совьевской волости Вятского уезда 1674— 1675 гг. / Публ. А. А. Преображенского // Археографический ежегодник за 1966 год. М., 1968. С. 415.
38 РГАДА. Ф. 138. 1698. № 17. Л. 1.
39 Свирелин А. И. Подворье Переславского Данилова монастыря в Москве // Архив исторических и практических сведений, относящихся до России. 1860—1861. СПб., 1863. Кн. 5. С. 15. Согласно отчету этого же стряпчего, за 1685 г. одних только копченых сельдей им было роздано в качестве взяток 3850 штук. (Там же. С. 20.)
А жители Мурома жаловались в челобитной 1695 г., что за разрешение административных и судебных дел воевода требовал с них «многие посулы деньгами и огуречным семянем, и анисом», а сверх того, вымогал рогожи, горшки, корыта, ведра, бочки40.
«Аппетиты» же государственных служащих XVII в. были таковы, что даже стряпчие, представлявшие в судах интересы отнюдь не бедствующих монастырей, и те оказывались подчас в затруднительном положении. Например, в одном из писем 1684 г. упомянутый стряпчий Данилова монастыря сетовал, что «не зад-ружены у нас приказные люди, всяк просит, а поделиться нечем». В другом письме стряпчий жаловался, что «ко мне... всего в присылке рубль, и из того рубля не знаю, на дела бумаги покупать или дьяком и подьячим от дел давать »41. В общем, как констатировал игумен Ефрем в письме к устюжскому архиепископу Александру от 22 января 1699 г., «...без дарственного воздаяния не может Москва делать никаких дел»42.
В подобных условиях не приходится удивляться такому факту, что дьяк ведавшего судом по земельным делам Поместного приказа Ф. С. Мануков мог позволить себе — при годовом окладе около 90 руб. — приобрести в апреле 1702 г. в Москве домовладение стоимостью 1400 руб.43 Не приходится удивляться и тому, что в именном указе от 30 января 1699 г. Петр I прямо обосновал расширение полномочий органов городского самоуправления необходимостью освободить тяглых горожан от «многих к ним
40 См.: Титов А. А. Историческое описание города Мурома // Труды Владимирской ученой архивной комиссии. Владимир, 1902. Кн. 4. С. 63.
41 Свирелин А. И. Указ. соч. С. 15—16.
42 Акты Холмогорской и Устюжской епархий / Под ред. Л. Н. Майкова. СПб., 1890. Ч. 1. Стб. 1459.
43 См.: Москва. Актовые книги XVIII столетия. М., 1892. Т. 1. С. 116.
воеводских и приказных людей обид... и поборов и взятков»44.
В целом же кризисную ситуацию с российской юстицией конца XVII в. замечательно емко обрисовал А. С. Пушкин. В черновых записях к так и не завершенной «Истории Петра», характеризуя предре-форменное время, поэт отметил: «Законы... неопределенны, судьи безграмотные. Дьяки плуты»45. Что же касается Петра I, то с его стороны осознание кризиса правосудия нашло отражение в преамбуле к именному указу от 21 февраля 1697 г. об отмене в судах очных ставок.
В данной преамбуле, в частности, констатировалось, что «в судах... от истцов и ответчиков бывает многая неправда в лукавство, и ищут многие истцы исков своих, затевая напрасно, также и ответчики в прямых искех отвечают неправдою ж, составными вымыслы... забыв страх божий... И за теми их воровскими и ябедническими и составными вымыслы... винным [виновным]. отбывательство и продолжение, а ябедником и ворам поживки»46. На повестке дня со всей остротой вставал вопрос о судебной реформе.
Библиографический список
Алексеев Ю. Г. Судебник Ивана III: традиция и реформа. СПб., 2001.
Анциферов К. Н. Взяточничество в истории русского законодательства (до периода сводов) // Журнал гражданского и уголовного права. 1884. Кн. 2.
Астанин В. В. Борьба с коррупцией в России XVI—XX вв.: диалектика системного подхода. М., 2003.
Введенский А. А. Монастырский стряпчий (из истории древнерусской адвокатуры) // Русский исторический журнал. Пг., 1921. Кн. 7.
44 Полное собрание законов Российской империи с 1649 г. Т. 3. № 1675. С. 600.
45 Пушкин А. С. История Петра: подготовительные тексты // Пушкин А. С. Полное собрание сочинений. 4-е изд. Л., 1979. Т. 9. С. 8.
46 Российское законодательство X—XX вв. Т. 3. С. 397—398.
Веселовский С. Б. Приказной строй управления Московского государства // Русская история в очерках и статьях. Киев, 1912. Т. 3.
Гессен И. В. Судебная реформа. СПб., 1905.
Демидова Н. Ф. Приказные школы начального образования в Москве XVII в. // Торговля и предпринимательство в феодальной России. М., 1994.
Демидова Н. Ф. Служилая бюрократия в России XVII в. и ее роль в формировании абсолютизма. М., 1987.
Дитятин И. И. Роль челобитий и земских соборов в управлении Московского государства // Дитятин И. И. Статьи по истории русского права. М., 1895.
Ивина Л. И. Уложение 1649 г. и его издания // Вспомогательные исторические дисциплины. Л., 1983. Т. 14.
Луппов С. П. Книга в России в XVII веке. Л., 1970.
Маньков А. Г. Законодательство и право России второй половины XVII в. СПб., 1998.
Маньков А. Г. Уложение 1649 года — кодекс феодального права России. 2-е изд. М., 2003.
Морякова О. В. Система местного управления России при Николае I. М., 1998.
Новомбергский Н. Я. К вопросу о внешней истории Соборного уложения 1649 года // Исторические записки. М.; Л., 1947. Т. 21.
Петровский С. А. О Сенате в царствование Петра Великого: историко-юридическое исследование. М., 1875.
Петрухин И. Л. Правосудие: время реформ. М., 1991.
Пушкин А. С. История Петра: подготовительные тексты // Пушкин А. С. Полное собрание сочинений. 4-е изд. Л., 1979. Т. 9.
Свирелин А. И. Подворье Переславского Данилова монастыря в Москве // Архив исторических и практических сведений, относящихся до России. 1860—1861. СПб., 1863. Кн. 5. С. 15.
Седов П. В. Подношения в московских приказах XVII века // Отечественная история. 1996. № 1.
Седов П. В. Подношения в системе воеводского управления Новгорода XVII в. // Новгородский исторический сборник. СПб., 1999.
Серов Д. О. Сколько было судебных реформ в истории России? (Опыт историко-правового анализа) // Россия как цивилизация: Сб. науч. ст. Новосибирск, 2008.
Серов Д. О. Судоустройство и судопроизводство России накануне судебной реформы Петра I: тенденции развития (1696— 1716 гг.) // Проблемы истории России: Сб. науч. тр. Екатеринбург, 2008.
Стецовский Ю. И. Любой ценой? // Право и власть: человек, закон и правосудие. М., 1990.
Титов А. А. Историческое описание города Мурома // Труды Владимирской ученой архивной комиссии. Владимир, 1902. Кн. 4.
Томсинов В. А. Юридическое образование и юриспруденция в России в XVIII столетии: Учеб. пособие. М., 2010.
Фойницкий И. Я. Курс уголовного судопроизводства. СПб., 1996. Т. 1.
Чельцов-Бебутов М. А. Курс уголовно-процессуального права: очерки по истории суда и уголовного процесса в рабовладельческих, феодальных и буржуазных государствах. 2-е изд. СПб., 1995.
Шершеневич Г. Ф. История кодификации гражданского права в России // Ученые
записки Императорского Казанского университета. Казань, 1899. Кн. 2.
Ширяев В. Н. Взяточничество и лихода-тельство в связи с общим учением о должностных преступлениях: уголовно-юридическое исследование. Ярославль, 1916.
Юртаева Е. А. История систематизации законодательства в России // Систематизация законодательства в Российской Федерации. СПб., 2003.
Davies B. The Politics of Give and Take: Kormlenie as Service Renumeration and Generalized Exange, 1488—1726 // Culture and Identity in Muscovy, 1359—1584. M., 1997.
Kleimola A. M. The Duty to Denounce in Muscovite Russia // Slavic Review. 1972. Vol. 31. No. 4.
Torke H. J. Crime and Punishment in the Pre-Petrine Civil Service: The Problem of Control // Imperial Russia. 1700—1917: State. Society. Opposition. Nothern Illinois University Press, 1988.
