CC BY
193
И.А. Бронников КРИЗИС
ПРЕДСТАВИТЕЛЬНОЙ ДЕМОКРАТИИ И НОВЫЕ ПРАКТИКИ ГРАЖДАНСКОГО АКТИВИЗМА
Аннотация
В статье рассматривается генезис представительной (репрезентативной) демократии, а также становление принципов представительного правления. Показано, что в современном мире наблюдается повсеместное падение доверия граждан к властным институтам, что приводит к углубляющемуся кризису представительной демократии. Во многом это связано с феноменом «постдемократии» и формированием новых моделей избирательного процесса. Представлены потенциальные варианты выхода из углубляющегося кризиса представительной демократии. Анализируются особенности репрезентации и деятельность ключевых акторов, действующих в рамках противоречивого постинформационного общества. Доказано, что нынешняя модель интернет-коммуникаций является благодатной почвой для создания новых практик гражданского активизма, их консолидации. Однако подобные практики, зачастую, являются несистемными и эпизодическими, препятствуя повышению общего гражданского участия граждан. В статье обосновывается тезис о том, что эпоха пост-правды способствует планомерному вмешательству государства в онлайн-пространство, что приводит к смещению фокуса внимания с насущных проблем общества. Между тем, существующие практики гражданского активизма имеют особую самостоятельную ценность и позволяют отстаивать общественные интересы на местном, региональном и федеральном уровнях.
Ключевые слова:
постинформационное общество, граждан-
I. Bronnikov
CRISIS OF REPRESENTATIVE DEMOCRACY AND NEW PRACTICES OF CIVIL ACTIVISM
Abstract
The article deals with the genesis of representative (representational) democracy, as well as the formation of the principles of representative government. It is shown that in the modern world there is a widespread decline of citizens' trust in power institutions, which leads to a deepening crisis of representative democracy. This is largely due to the phenomenon of "post-democracy" and the formation of new models of the electoral process. Potential models of a way out of the deepening crisis of representative democracy are presented.
The features of representation and the activity of key actors acting within the framework of a contradictory postinformation society are analyzed. It is proved that the current model of Internet communications is a fertile ground for creating new practices of civic activism, their consolidation. However, such practices are often non-systematic and episodic, hampering the increase in the overall civil participation of citizens. The article substantiates the thesis that the era of post-truth contributes to the systematic intervention of the state in the online space, which leads to a shift in focus from the urgent problems of society. Meanwhile, existing practices of civic activism have a special independent value and allow to defend public interests at the local, regional and federal levels.
Key words :
post-information society, civic activism,
ский активизм, гражданское участие, civic participation, representative democ-
представительная демократия, интернет- racy, internet technologies.
технологии.
События последних десятилетий ознаменовались показательным падением доверия граждан к государству и институтам репрезентативной (представительной) демократии, главным образом - выборам и политическим партиям. Согласно исследованию, проведённому Edelman Trust Barometr, общий уровень доверия к институтам власти в мире в 2017 г. составлял 48%, в России - 36% [3]. Более того, в 2017 г. минимальный уровень поддержки получили не только институты власти, но также бизнес, средства массовой информации (СМИ) и неправительственные организации.
Возникшая в XVIII в. система представительства продемонстрировала высокую адаптивность благодаря многосоставной структуре институциональных механизмов, т.е. принципов представительного правления (Манен). Обычно выделяют четыре основных принципа:
1. Управляющие назначаются посредством регулярных выборов;
2. Процесс принятия решений властью сохраняет определенную независимость от желаний электората;
3. Управляемые могут выражать свои мнения и политические предпочтения независимо от управляющих;
4. Публичные решения проходят испытания дебатами [28, с. 53-54].
Современная проблема сложившейся в XIX столетии традиционной
модели делегирования полномочий своим представителям заключается в том, что она не способна репрезентативно функционировать в условиях противоречий «глобальной деревни» постинформационного общества. Эти противоречия можно обозначить следующим образом:
1. Низкая государственная состоятельность при разрастании бюрократического аппарата и общая неспособность власти обеспечить эффективное функционирование ключевых институтов;
2. Отсутствие реального влияния на процесс принятия политико-управленческих решений со стороны акторов гражданского общества.
Таким образом, современный кризис представительной демократии приводит к тому, что все чаще прямая демократия олицетворяется своеобразным контрфорсом сложившимся политическим порядкам, претерпевающим качественные метаморфозы. Оптимистический взгляд на пробле-
му, высказываемый сторонниками технического прогресса (техно-оптимисты) предполагает, что благодаря развитию интернет-технологий в скором времени будут реализованы принципы прямой демократии [2; 4; 6; 17; 35]. Как правило, под такими «принципами» понимается прямое участие в форме постоянного народного волеизъявления и голосования по любым вопросам. В качестве примеров, обычно приводится опыт таких стран как Эстония, Южная Корея, Финляндия, Швейцария, Исландия, Нидерланды.
Однако ни для античного полиса, ни для современных политических практик сама прямая демократия не является стержневой составляющей. Главное в демократии - возможность обсуждения насущных проблем как можно большим количеством участников, т.е. всеми желающими. В большинстве классических республик это реализовывалось как прямое участие граждан в обсуждении насущных проблем города в общем собрании на главной площади. Задачей современного политического процесса является рост политического участия: вовлечение как можно большего числа граждан в процесс принятия политико-управленческих решений и осознание проблем общества.
Принято считать, что термин «демократия» одним из первых употребил греческий мыслитель Геродот, а понятия представительного правления возводят к временам Римской республики. В Средние века институты репрезентации стали создаваться на специфических корпоративист-ских началах. Так появляются европейские «протопарламенты», в которых были представлены делегаты из разных сословий, гильдий и образований [24]. Важной вехой стало принятие «Билля о правах» (1689 г.), налагавшего ограничения на право короля применять и приостанавливать действие законов без согласия выборных представителей парламента. Фундамент современного представительного правления связан с событиями Американской и Французской революций, когда было провозглашено, что вся власть принадлежит народу и осуществляется им через доверенных представителей, которые имеют широкие полномочия и несут всю полноту ответственности. В этой связи следует отметить, что исторически республики не всегда являются демократиями, и наоборот демократии часто не соблюдают принципы республики. К примеру, тысячелетнюю Венецианскую республику довольно сложно причислить к демократии, т.к. большую часть населения составляли неграждане, которые не
обладали политическими права и не участвовали в управлении государством. Один из авторов «Федералиста» (сборник из 85 статей, подготовленный американскими политическим деятелями в поддержку ратификации Конституции США в 1787-1788 гг.) Дж. Мэдисон полагал, что американское государство, прежде всего, должно быть республикой: «Два главных пункта, составляющих отличие демократии от республики, таковы: первый состоит в том, что правление в республике передается небольшому числу граждан, которых остальные избирают своими полномочными представителями; второй - в большем числе граждан и большем пространстве, на которые республика простирает свое правление» [33, с. 83]. Базируясь на американском опыте, французский политический деятель аббат Сийес отстаивал необходимость репрезентативного правления для выяснения воли народа демократическим путем. В своей брошюре 1789 г. «Что такое третье сословие?» он указывал на то, что только общее право и общее представительство составляют одну нацию [9, с. 160].
Следует учитывать также факт, что репрезентация через выборы может отчасти противоречить идее демократии. Фактически, выборы - по большей части не демократический, а аристократический (в некоторых случаях даже олигархический) институт, ведь на выборах побеждают не лучшие, а самые богатые, беспринципные, влиятельные, известные кандидаты. Критики демократии справедливо указывают на то, что их механизм не дает возможности выбрать наиболее достойных и эффективных руководителей - граждане в лучшем случае склонны выбирать себе подобных, а в худшем - готовы доверить государственное управление некомпетентным демагогам [14]. Именно поэтому в классических республиках прямые выборы практиковались ограничено, чаще использовался альтернативный институт жребия, позволявший верить в то, что республика состоит из граждан-правителей. В дальнейшем конфликт между репрезентацией и демократией привел к рождению двух важнейших идей: конституции и разделения властей.
Общественный договор, заключающейся по Томасу Гоббсу, чтобы не допустить уничтожающего состояния «войны всех против всех» путем делегирования всей полноты власти суверену, можно рассматривать как идею о том, что правитель будет представлять весь народ. Х. Арендт отмечала, что в современных политических режимах демократические элементы зачастую ограничиваются выборами, что приводит к установлению
правления олигархического толка, в котором элиты концентрируют богатство и власть в своих руках.
Й. Шумпетер, рассуждая о капитализме, социализме и демократии в середине XX века, предостерегал от прямой демократии ввиду сложности ее воплощения и непредсказуемости желаний масс. Он ввел понятие минималистской демократии: «Демократический метод (или демократия) -это такое институциональное устройство для принятия политических решений, в котором индивиды приобретают власть принимать решения путем конкурентной борьбы за голоса избирателей» [36]. Продолжая эту мысль, американский политолог А. Пшеворский называет демократию своеобразной игрой, по правилам которой проигравшие могут попытать свое счастье вновь, но в рамках действующих политических институтов. Шумпетера много критиковали за то, что «доктрина минимальной демократии» полностью выхолащивает базовые принципы демократии. Между тем, симптоматично, что большинство современных исследований (Polity, Freedom House, Economist Intelligence Unit, индекс Ванханена, индекс Боллена), занимающихся оценкой уровня демократии в разных странах, по-прежнему обращают внимание в основном на свободу и честность электоральных процедур.
Политическая история западных государств свидетельствует о том, что парламент занимает важное, но не определяющее место в системе государственного управления. Современный Запад вступил в период «постдемократии», кризисными признаками которого является снижение роли парламентских структур и существенное усиление исполнительной власти [18]. К. Крауч также акцентирует внимание на уменьшении роли институтов демократии в связи с функционированием новых моделей управления демократией и избирательным процессом [1].
Вопреки мнению классиков идеи представительной власти и сторонников парламентаризма (Дж. Локк, Э. Берк, Г. Болингброк, Ф. Гизо, Д.-Ст. Милль, А.Д. Градовский, Б.Н. Чичерин и др.), которые рассматривали парламент как собрание экспертов, призванных определять оптимальный путь развития страны и представлять своих избирателей «в соответствии со своей совестью и пониманием национального интереса» (Э. Берк), его критики еще в начале XX века указывали на недостаток рационализма в современном парламентаризме и его превращение в неэффективный ин-
ститут, ставший средоточием фракционных интриг и площадкой для борьбы за власть амбициозных политиков [18].
Современный кризис представительного правления, характеризующийся слабой легитимностью парламентаризма и воспринимающийся как фасад, скрывающий истинный механизм принятия властных решений, становится полномасштабным. Деформация политических систем и практик представительной демократии приводит к общей апатии и недоверию граждан к своим представителям. Футуролог Э. Тоффлер намекал на туманные перспективы парламентов в информационном обществе. В таком обществе «постепенно происходит отказ от принципов представительной демократии. Фактически парламентарии исходят из собственных взглядов, в лучшем случае выслушивая экспертов. Повышение образовательного уровня и современная техника дают возможность гражданам самостоятельно вырабатывать многие политические решения» [32, с. 435-436].
Рассмотрим, какие существуют потенциальные модели выхода из углубляющегося кризиса представительной демократии. Во-первых, многолетняя мимикрия представительного правления полностью дискредитировала саму суть репрезентации, поэтому в современном мире надо переходить к формам прямой демократии, базирующихся на возможностях сетевых технологий. Накоплено большое количество удачных примеров включения граждан в процесс принятия решений [15; 21; 25; 27; 31], к примеру, краудсорсинговые практики.
Во-вторых, трансформация репрезентации также может усиливать роль граждан в политическом процессе. Конечно, электоральные процедуры должны и всегда будут занимать важное место, но необходимым условием современной представительной демократии становится публичная дискуссия и регулярное взаимодействие управляющих и управляемых. Б. Барбер, автор концепции «сильной демократии», подчеркивает, что прямая демократия требует не просто участия, но гражданских навыков (см^кИ^) и гражданских добродетелей (civicvirtues), необходимых для эффективной партиципа-торной делиберации и принятия решений [28, с. 58].
Дж. Пристли писал: «Чем большей политической свободой обладает народ, тем прочнее его гражданская свобода» [7, р. 33]. Решение вопроса формирования разнообразных институтов гражданского общества, а также согласования и обеспечения баланса государственных интересов с
интересами общества и личности напрямую зависит от уровня развития взаимосвязей институтов государства и общества [31].
Что касается Российской Федерации, то изменение российского политического и институционального контекстов в последние годы привело к заметным сдвигам в политических ориентациях наших граждан. Показательно, что большинство жителей страны считают, что желаемый порядок вполне возможен без их участия. По данным опроса фонда «Общественное мнение», более 90% россиян не проявляли в последние два года никакой политической или гражданской активности, из них 95% опрошенных не состояли в партиях и не собирали подписи в поддержку какого-либо политика, 94% не агитировали «за» или «против» какой-нибудь законодательной инициативы и чуть более 90% не были ни наблюдателями на выборах, ни волонтерами, не участвовали в деятельности некоммерческих организаций или в массовых акциях. Это, в общем, не удивительно: 87% граждан считают, что не могут влиять на принятие государственных решений в стране; 81% не видят возможности путем голосования улучшить что-то в своем регионе; более 80% опрошенных не готовы лично участвовать в политике, потому что «все равно ничего изменить нельзя» [13]. А согласно опросу, проведенному Аналитическим центром Юрия Левады, по репрезентативной всероссийской выборке в августе 2016 г. только 18% людей готовы лично участвовать в политических акциях, объясняя это тем, что в России невозможно влиять на принятие государственных решений [16].
На фоне нарастающего абсентеизма меняется и качество политического и общественного участия. Оно становится более целенаправленным, предметным, затрагивающим конкретные социальные проблемы. В содержательном смысле лейтмотивом гражданского активизма является общественная активность граждан, широкое вовлечение в политический процесс, гражданственность в отстаивании индивидуальных, групповых и публичных интересов на местном, региональном и федеральном уровнях. Источники политического активизма заложены как в индивидуальном существовании, в потребности индивида в самореализации, свободе и признании, так и в жизни общества, которое через свои институты имеет возможность организовывать, направлять и контролировать социальную активность [37, с. 615].
Тем более, что феномен коммуникации XXI в. связан с переходом общества от информационной парадигмы к парадигме коммуникационной [12, с. 292], включающей в себя объединение и сотрудничество широких масс и действенные wiki-практики. Бесспорно, реалии постинформационного общества не могли не сказаться на качестве, форме и интенсивности гражданского участия, связанного как с процессами со-управления (политические партии, общественно-политические движения, Общественная палата, Открытое правительство, Совет при Президенте Российской Федерации по развитию гражданского общества и правам человека, Комитет гражданских инициатив, портал «Российская общественная инициатива», «Активный гражданин» и пр.), так и с практикой кооперации, взаимопомощи и благотворительности.
Среди основных причин вовлечения населения в гражданскую активность можно выделить большое количество нерешенных проблем (в социальной, экономической, культурной, образовательной и иных сферах общественной жизнедеятельности), а также необходимость самореализации и осуществления общественно-полезной деятельности, направленной на достижение как индивидуальных, так и общих целей [26, с. 146]. Всплеск инициатив снизу (Grassroots), акций «одного требования» и добровольных ассоциаций связано с желанием большого количества граждан доводить свои запросы и потребности до власти напрямую, без посредников.
В этой связи, интересно отметить, что С.В. Патрушев выделяет два типа гражданской активности:
1. Гражданское участие - адаптивная публичная активность, связанная с реализацией универсальных прав, свобод и соответствующих компетенций - знаний, умений, поведенческий навыков и способностей, обеспечивающая достижение индивидуальных, групповых и общественных целей в существующих институциональных условиях;
2. Гражданское действие - неадаптивная публичная активность, связанная с проблемами реализации универсальных прав и свобод: обеспечение равноправия гражданских статусов, преодоление разрыва между формальными и реальными правами в повседневной жизни, устранение барьеров на пути гражданского участия, снятие ограничений на осуществление прав в тех или иных сферах [30, с. 25-26].
Если гражданское участие закрепляет, воспроизводит и развивает сложившиеся институционализированные модели гражданского общества, то гражданское действие способствует медленной трансформации существующих практик, направленных на достижение общественного консенсуса.
Взаимодействуя между собой, индивиды и акторы гражданского общества транслируют и воспроизводят сложившиеся формальные и неформальные нормы и правила. Неслучайно в Доктрине информационной безопасности Российской Федерации (утверждена Указом Президента РФ от 5 декабря 2016 г. №646) первым пунктом национальных интересов в информационной сфере значится «обеспечение и защита конституционных прав и свобод человека и гражданина, в части, касающейся получения и использования информации, неприкосновенности частной жизни при использовании информационных технологий, обеспечение информационной поддержке демократических институтов, механизмов взаимодействия государства и гражданского общества...» [19].
Возможности информационно-коммуникационных технологий способствовали стремительному росту и трансформации традиционных гражданских и социальных практик. Учитывая, что проникновение интернета в России по состоянию на июнь 2017 г. составляет 76,4% [5], и в настоящее время 45% опрошенных россиян старше 18 лет пользуются хотя бы одной из социальных сетей почти каждый день [20], указанная трансформация происходит стремительными темпами.
В наше время можно выделить несколько основных групп интернет-практик гражданского активизма: сервисы «жалоб»; многочисленные сервисы онлайн-петиций; краудфандинговые платформы; сервисы для координации гражданской деятельности; площадки для сбора мнений по тем или иным вопросам; краудсорсинговые платформы; площадки электронных референдумов; платформы научных коммуникаций. Социальные сети, платформы онлайн-коммуникаций увеличивают и без того резонансный эффект от работы указанных площадок, позволяя реализовывать более частые и непродолжительные акции современного общественного и гражданского участия. Более того, «.формы гражданской самоорганизации, неполитических движений чем дальше, тем больше начинают выступать своеобразным «тестером», индикатором исчерпанности административно-управляемой «вертикализации» гражданских отношений, пытаясь
вернуть общественным институтам декларируемый им демократический смысл» [26, с. 153].
Важный виток развития гражданского активизма связан с акциями протестных движений как в России, так и во всем мире. Принципиальное отличие современных протестных форм активности от иных форм политического участия состоит в том, что протест способен самостоятельно «производить» политический дискурс и повестку, предлагая новый язык и альтернативные каналы коммуникации [10, с. 102]. Это лишний раз подтверждает, что общество находится в активной фазе кризиса репрезентативной демократии, и одновременно в процессе выработки политической субъектности «цифрового» поколения, самостоятельно создающего информационные поводы и новые виды кооперации, открытые для внешних связей.
Обобщая результаты анализа формирования новых практик гражданского интернет-активизма и их влияние на развитие гражданского общества, целесообразно сделать следующие выводы:
1. Гражданское общество является ключевым основанием формирования постинформационного общества, включающего в себя сложные неиерархические взаимодействия акторов, которые способствуют консолидированной выработке новых практик гражданского активизма;
2. Экспоненциальный рост интернет-пользователей и качественное развитие информационных технологий способствовали виртуальному «коммуникационному сближению» граждан и активизации разных социальных групп общества;
3. Нынешняя модель интернет-коммуникаций является благодатной почвой для создания новых практик гражданского активизма, их консолидации. Однако, несмотря на президентскую избирательную кампанию 2018 года интернет-коммуникации используются хаотично и непоследовательно, отражая ценностные установки «телевизионного» электората. Как справедливо отмечает В.И. Буренко: «Искусство власти в эпоху динамичных процессов в мире состоит в том, чтобы, опираясь на систему национальных ценностей, преодолевать традиционализм и осуществлять модернизацию в интересах развития общества и человека. За политикой традиционализма, за провозглашением консервативной модернизации как идейной основы современной российской политики скрывается стремле-
ние отдельных групп обезопасить себя от посягательств со стороны социально и политически ущемленных общественных сил» [11, с. 34-35];
4. Период постправды (post-truth), связанный с постоянным искажением транслируемой информации и активным воздействием на эмоциональные установки, способствовал планомерному вмешательству государства в интернет-пространство. С одной стороны, это вмешательство связано с информационной безопасностью, борьбой с фейковыми новостями, хакерами и нарастающим кибертерроризмом. С другой стороны, оно усугубляет и без того несистемные эпизодические практики гражданского активизма, препятствуя повышению политического участия граждан;
5. До настоящего времени в России крайне низкой остается такая важная стержневая форма гражданской активности как общественная солидарность, что выражается в разнонаправленности интересов акторов гражданского общества.
Таким образом, масштаб и воздействия новых коммуникационных технологий, во много превосходят все то, что случалось с нашим обществом с момента появления радио. Так, Д. Брабхам, профессор Анненберг-ской школы коммуникаций и журналистики в Университете Южной Калифорнии, отмечает, что привычка смотреть на мир сквозь толщу слоев данных изменит множество социальных явлений. Н. Шах, профессор Лю-небургского университета утверждает, что технологии будут систематически менять наше понимание того, что значит быть в социуме и что значит заниматься политикой. Это не просто инструмент управления уже существующими системами - это структурное изменение тех систем, к которым мы привыкли. Д. Кларк старший исследователь в лаборатории компьютерных наук и искусственного интеллекта в Массачусетском технологическом институте, отмечает, что интернет (и в целом коммуникация, осуществляемая с помощью компьютеров) станет более распространенным, но менее ощутимым, менее видимым. В некотором смысле он станет фоном всего, что мы делаем [17, с. 169-171].
В современном мире, пронизанном сетевыми коммуникациями, значительное число информационно-коммуникационных ресурсов функционирует в режиме инициативного горизонтального коммуницирования между гражданами, когда каждый сетевой пользователь является равноправным и независимым инициатором коммуникации, информационным
источником, транслятором собственного мнения, участником дискуссий и обсуждений, а также реципиентом информации [12, с. 303].
При этом надо учитывать, что описанные изменения будут происходить в рамках формирующегося противоречивого постинформационного общества, в котором цифровые технологии и big data [22] с возможностью анализа данных о каждом гражданине [23] приобретают все большую значимость. Это во многом корреллирует с известным высказыванием М. Фуко о том, что нынешний человек находится в рамках искусственно созданного информацией мира.
Определенный исследовательский интерес представляют вопросы сосуществования онлайн практик гражданского активизма с реальными процессами в повседневной жизни. Насколько современное гражданское общество трансформируется в связи с встраиванием интернет-коммуникаций в практику воплощения гражданского участия? Стоит ли рассматривать отдельно традиционные виды гражданской активности и новые интернет-практики? Современные политико-коммуникационные процессы показывают, что в последние годы наблюдается однобокая политизация информационного пространства, в особенности это заметно в виртуальной среде. Это наглядно демонстрирует, что новая политика строится на компенсации реальных ресурсов и поступков изобилием образов [29]. В любом случае дистанция между этими видами участия, по всей видимости, навредит эффективному отстаиванию общественных интересов и затруднит процесс достижения общественного блага. Как видится, «демократическая автономия» с постоянным включение элементов прямого участия граждан и полноценным использованием совещательных демократических механизмов только зарождается и дает первые ростки [34, с. 17-18]. В то же время развитие технологий и новых средств коммуникации способствует принятию обществом предлагаемых моделей информационного взаимодействия, имеющих особую самостоятельную ценность, что не может не сказаться на практике политического и гражданского участия.
Литература
1. Crouch C. Postdemocrazia. Laterza, Roma-Bari, 2003.
2. Dalton R.J. Citizenship Norms and the Expansion of Political Participation. Political Studies. Vol. 56. 2008.
3. Edelman Trust Barometr. URL: http://cms.edelman.com/sites/default/files/2018-02/2018_Edelman_Trust_Barometer_Global_Report_FEB.pdf (дата обращения 03.01.2018).
4. Gilchrist A. The Well-Connected Community: a Networking Approach to Community Development. Bristol: Policy Press. 2004.
5. Internet in Europe Stats // Internet World Stats. URL: https://www.internetworldstats.com/stats4.htm (дата обращения 03.01.2018).
6. Macedo S. Democracy at Risk: How Political Choices Undermine Citizen Participation, and What We Can Do About It. Washington, DC: Brookings Institution Press. 2005.
7. Priestley J. Political Writings. Cambridge: Cambridge University Press. 1993.
8. Przeworski А., Limongi F. Modernization: Theories and Facts. World Politics. №49. 1997.
9. Аббат С. От Бурбонов к Бонапарту. СПб. : Алетейя, 2003.
10. Бараш Р.Э., Петухов В.В., Петухов Р.В. Информационно-коммуникационные факторы формирования новых практик гражданского активизма // Социологическая наука и социологическая практика. 2015. №4(12).
11. Буренко В.И. Особенности формирования демократических ценностей в контексте политической модернизации // Информационный гуманитарный портал Знание. Понимание. Умение. 2016. №6.
12. Володенков С.В. Социальные медиа как инструмент современной публичной политики: особенности и перспективы применения // Политическая наука. 2017. №1.
13. Выжутович В. Порядок в обмен на свободу. URL: https://rg.ru/2016/11/10/opros-70-rossiian-gotovy-prenebrech-demokratiej-radi-poriadka-v-strane.html (дата обращения 03.01.2018).
14. Гельман В.Я. Из огня да в полымя: российская политика после распада СССР. СПб.: Изд-во «БХВ-Петербург», 2013.
15. Горелов А.А., Горелова Т.А. «Закат Европы» О. Шпенглера и возможность заката мира // Знание. Понимание. Умение. 2016. №1.
16. Готовность участвовать в политике. URL: http://www.levada.ru/ 2016/08/23/gotovnost-uchastvovat-v-politike/ (дата обращения 03.01.2018).
17. Грингард С. Интернет вещей. Будущее уже здесь. М.: Альпина Паблишер,
2017.
18. Грызлов Б.В. Кризис представительной демократии и тенденции развития западного парламентаризма // Политическая экспертиза: ПОЛИТЭКС. 2007. Т. 3. №1.
19. Доктрина информационной безопасности Российской Федерации (утверждена Указом Президента РФ от 5 декабря 2016 г. №646. URL: http://www.garant.ru/products/ipo/prime/doc/71456224/ (дата обращения 03.01.2018).
20. Каждому возрасту - свои сети // Опрос ВЦИОМ. URL: https://wciom.ru/index.php?id = 236&uid = 116691 (дата обращения 03.01.2018).
21. Кин Э. Ничего личного: как социальные сети, поисковые системы и спецслужбы используют наши персональные данные. М.: Альпина Паблишер, 2016.
22. Ковачич Л. Большой брат 2.0. Как Китай строит цифровую диктатуру. URL: http://carnegie.ru/commentary/71546 (дата обращения 03.01.2018).
23. Ковачич Л. Большой брат под кожей: как Китай выводит слежку на генетический уровень. URL: http://carnegie.ru/commentary/75492 (дата обращения 03.01.2018).
24. Куликов В.В. Парламентаризм и западная либеральная демократия // Политическая экспертиза: ПОЛИТЭКС. 2005. №2.
25. Новек Б. Умные граждане - умное государство. М.: «Олимп-Бизнес», 2016.
26. Никовская Л.И. Гражданский активизм и публичная политика в России: состояние и вызовы // Государство и граждане в электронной среде. Сб. науч. ст. Библиотека Российской Академии наук. СПб., 2017.
27. Никовская Л.И., Скалабан И.А. Гражданское участие: особенности дискурса и тенденции реального развития // Полис. Политические исследования. 2017. №6.
28. Павлова Т.В. Политическое представительство и массовая политика: теоретические проблемы и российская специфика // Политическая наука. 2014. №4.
29. Павлютенкова М.Ю., Маркова Е.А. Информационно-коммуникационные технологии в создании политической медиареальности в России // Проблемы постсоветского пространства. 2017. №4(2).
30. Патрушев С.В. Гражданская активность: институциональный подход (перспективы исследования) // Полис. 2009. №6.
31. Сковиков А.К. Гражданское общество и государство: механизм взаимодействия // Ро1№оок. 2016. №4.
32. Тоффлер Э. Третья волна. М., 2002.
33. Федералист: Политические эссе А. Гамильтона, Дж. Мэдисона и Дж. Джея. М.: Издательская группа Прогресс-Литера, 1994.
34. Чугунов А.В. Электронное участия в контексте трансформации концепции демократии // Управленческое консультирование. 2017. №8(104).
35. Шваб К. Четвертая промышленная революция. М.: Издательство «Э», 2017.
36. Шумпетер Й. Капитализм, социализм и демократия. М.: Экономика, 1995.
37. Яковлева О.К. Благотворительное поведение как форма социального активизма в России // Вестник пермского университета. Философия. Психология. Социология. 2017. №4.
References
1. Crouch C. Postdemocrazia. Laterza, Roma-Bari, 2003.
2. Dalton R.J. Citizenship Norms and the Expansion of Political Participation. Political Studies. Vol. 56. 2008.
3. Edelman Trust Barometr. URL: http://cms.edelman.com/sites/default/files/2018-02/2018_Edelman_Trust_Barometer_Global_Report_FEB.pdf (data obrashcheniya 03.01.2018).
4. Gilchrist A. The Well-Connected Community: a Networking Approach to Community Development. Bristol: Policy Press. 2004.
5. Internet in Europe Stats. Internet World Stats. URL: https://www.internetworldstats.com/stats4.htm (data obrashcheniya 03.01.2018).
6. Macedo S. Democracy at Risk: How Political Choices Undermine Citizen Participation, and What We Can Do About It. Washington, DC: Brookings Institution Press. 2005.
7. Priestley J. Political Writings. Cambridge: Cambridge University Press. 1993.
8. Przeworski A., Limongi F. Modernization: Theories and Facts. World Politics. №49. 1997.
9. Abbat S. Ot Burbonov k Bonapartu. SPb.: Aleteiya, 2003.
10. Barash R.E., Petukhov V.V., Petukhov R.V. Informatsionno-kommunikatsionnye faktory formirovaniya novykh praktik grazhdanskogo aktivizma. Sotsiologicheskaya nauka i sotsiologicheskaya praktika. 2015. №4(12).
11. Burenko V.I. Osobennosti formirovaniya demokraticheskikh tsennostei v kon-tekste politicheskoi modernizatsii. Informatsionnyi gumanitarnyi portal Znanie. Ponimanie. Umenie. 2016. №6.
12. Volodenkov S.V. Sotsial'nye media kak instrument sovremennoi publichnoi politiki: osobennosti i perspektivy primeneniya. Politicheskaya nauka. 2017. №1.
13. Vyzhutovich V. Poryadok v obmen na svobodu. URL: https://rg.ru/2016/11/10/opros-70-rossiian-gotovy-prenebrech-demokratiej-radi-poriadka-v-strane.html (data obrashcheniya 03.01.2018).
14. Gel'man V.Ya. Iz ognya da v polymya: rossiiskaya politika posle raspada SSSR. SPb.: Izd-vo «BKhV-Peterburg», 2013.
15. Gorelov A.A., Gorelova T.A. «Zakat Evropy» O. Shpenglera i vozmozhnost' za-kata mira. Znanie. Ponimanie. Umenie. 2016. №1.
16. Gotovnost' uchastvovat' v politike. URL: http://www.levada.ru/2016/08/23/gotovnost-uchastvovat-v-politike/ (data ob-rashcheniya 03.01.2018).
17. Gringard S. Internet veshchei. Budushchee uzhe zdes'. M.: Al'pina Pablisher,
2017.
18. Gryzlov B.V. Krizis predstavitel'noi demokratii i tendentsii razvitiya zapadnogo par-lamentarizma. Politicheskaya ekspertiza: POLITEKS. 2007. T. 3. №1.
19. Doktrina informatsionnoi bezopasnosti Rossiiskoi Federatsii (utverzhdena Uka-zom Prezidenta RF ot 5 dekabrya 2016 g. №646. URL: http://www.garant.ru/products/ipo/prime/doc/71456224/ (data obrashcheniya 03.01.2018).
20. Kazhdomu vozrastu - svoi seti. Opros VTslOM. URL: https://wciom.ru/index.php?id=236&uid=116691 (data obrashcheniya 03.01.2018).
21. Kin E. Nichego lichnogo: Kak sotsial'nye seti, poiskovye sistemy i spetssluzhby ispol'zuyut nashi personal'nye dannye. M.: Al'pina Pablisher, 2016.
22. Kovachich L. Bol'shoi brat 2.0. Kak Kitai stroit tsifrovuyu diktaturu. URL: http://carnegie.ru/commentary/71546 (data obrashcheniya 03.01.2018).
23. Kovachich L. Bol'shoi brat pod kozhei: kak Kitai vyvodit slezhku na ge-neticheskii uroven'. URL: http://carnegie.ru/commentary/75492 (data ob-rashcheniya 03.01.2018).
24. Kulikov V.V. Parlamentarizm i zapadnaya liberal'naya demokratiya. Politicheskaya ekspertiza: POLITEKS. 2005. №2.
25. Novek B. Umnye grazhdane - umnoe gosudarstvo. M.: «Olimp-Biznes», 2016.
26. Nikovskaya L.I. Grazhdanskii aktivizm i publichnaya politika v Rossii: sostoyanie i vyzovy. Gosudarstvo i grazhdane v elektronnoi srede. Sb. nauch. st. Biblioteka Rossiiskoi Akademii nauk. S-Pb., 2017.
27. Nikovskaya L.I., Skalaban I.A. Grazhdanskoe uchastie: osobennosti diskursa i tendentsii real'nogo razvitiya. Polis. Politicheskie issledovaniya. 2017. №6.
28. Pavlova T.V. Politicheskoe predstavitel'stvo i massovaya politika: teoreticheskie problemy i rossiiskaya spetsifika. Politicheskaya nauka. 2014. №4.
29. Pavlyutenkova M.Yu., Markova E.A. Informatsionno-kommunikatsionnye tekhnologii v sozdanii politicheskoi mediareal'nosti v Rossii. Problemy postsovetskogo prostranstva. 2017. №4(2).
30. Patrushev S.V. Grazhdanskaya aktivnost': institutsional'nyi podkhod (perspek-tivy issledovaniya). Polis. 2009. №6.
31. Skovikov A.K. Grazhdanskoe obshchestvo i gosudarstvo: mekhanizm vzaimode-istviya. PolitBook. 2016. №4.
32. Toffler E. Tret'ya volna. M., 2002.
33. Federalist: Politicheskie esse A. Gamil'tona, Dzh. Medisona i Dzh. Dzheya. M.: Izdatel'skaya gruppa Progress-Litera, 1994.
34. Chugunov A.V. Elektronnoe uchastiya v kontekste transformatsii kontseptsii demokratii. Upravlencheskoe konsul'tirovanie. 2017. №8(104).
35. Shvab K. Chetvertaya promyshlennaya revolyutsiya. M.: Izdatel'stvo «E»,
2017.
36. Shumpeter I. Kapitalizm, sotsializm i demokratiya. M.: Ekonomika, 1995.
37. Yakovleva O.K. Blagotvoritel'noe povedenie kak forma sotsial'nogo aktivizma v Rossii. Vestnik permskogo universiteta. Filosofiya. Psikhologiya. Sotsiologiya. 2017. №4.
