CC BY
343
ИСТОРИЯ
УДК 93/99(4/9)
В.А.Аракчеев
КРЕСТЬЯНСКИЕ ПЕРЕХОДЫ ПО СУДЕБНИКАМ И ПРОИСХОЖДЕНИЕ ПОЖИЛОГО
Псковский государственный педагогический университет, arakk@rambler.ru
The legal status of taxed (group corvée) people in the 16th century Russia is characterized by increasing enslavement of rural and city residents. The research has shown that this enslavement was developing twofold. State and tsar peasants and suburb people were registered at places of residence not later than June 30, 1585, and were searched for directly by scribal commissions. Privately-owned serfs were returned to their former owners, as provided by the procedure of «the forbidden years» introduced in 1581.
Ключевые слова: вотчины, Судебники, тягло, пожилое, крестьянские переходы
Задача настоящей статьи состоит в исследовании происхождения особенностей крестьянских переходов по Судебникам 1497 и 1550 гг., в том числе такой, как требования уплаты пожилого. Формулиро-воки ст. 57 Судебника 1497 г. не дают оснований для интерпретации их только в контексте отношений между крестьянином и вотчинником: «А христианом отказыватися из волости, из села в село один срок в году [1], за неделю до Юрьева дни осеннего и неделю после Юрьева дни осеннего. Дворы пожилые платят в полех за двор рубль, а в лесех полтина. А которой христианин поживет за ким год, да поидет прочь, и он платит четверть двора, а два года поживет да по-идет прочь, и он полдвора платит; а три годы поживет, а поидет прочь, и он платит три четверти двора; а четыре года поживет, и он весь двор платит».
Как понимать оборот «отказ из волости» — как переход крестьянина из одной административной единицы в другую или как уход из волости дворцовой или черносошной? Из источников известны лишь факты отказа крестьян из вотчин и поместий или черносошных волостей как землевладельческих и тяглых единиц. Поэтому я склоняюсь к второму варианту прочтения текста. Стоящий в статье на первом месте оборот «из волости» недвусмысленно свидетельствует о том, что законодатель имел в виду в первую очередь интересы государства, контролировавшего в конце XV в. огромный фонд дворцовых, оброчных и черносошных земель. Такая интерпретация ст. 57 не противоречит имеющимся наблюдениям об аграрной политике Ивана III в конце XV в. на присоединенных новгородских землях, где в результате конфискаций удельный вес дворцовых и оброчных земель достиг 40% [2]. Очевидно, что крестьяне уходили не только от землевладельцев, но и из черносошных и дворцовых волостей, и процедура отказа распространялась на все категории крестьян.
Правительство бдительно следило за соблюдением законности, особенно в тех районах, где частновладельческие и государственные земли лежали череспо-лосно. Об этом свидетельствует царский указ от 5 сентября 1555 г. новгородским дьякам по поводу злоупотреблений помещиков в черносошных деревнях Пусто-
ржевского уезда. В челобитной выборных голов черносошных станов Ржевы Пустой говорилось: «...Дети боярские ржевские и псковские и лутцкие и из иных присудов вывозят за собя во хрестьяне жити наших хре-стьян из ржевских ис черных деревень не по сроку по вся дни беспошлинно. А как, деи, изо ржевских и из наших ис черных деревень приедут к ним отказщики с отказом в срок хрестьян из-за них отказывати в наши в черные во ржевские деревни, которые крестьяне похо-тят итти жити в те наши в черные деревни, и те, деи, дети боярские. хрестьян, деи, из-за себя не выпуща-ют...». Из данного фрагмента хорошо видно, как проходил отказ крестьян в середине XVI в.: тогда как интересы черных крестьян представляли выбранные волостью «отказщики», помещики отказывали черных крестьян самостоятельно. Очевидно, что и пожилое уходившие крестьяне платили в одном случае черной волости «в столец», в другом случае — землевладельцу. В резолютивной части грамоты дьяки предписали: «. из-за тех детей боярских и из-за земцов в наши черные во Ржевские деревни крестьян по сроку отказывати. А выход бы есте велели им тем крестьяном платити по нашему указу» [3]. Даже в середине XVI в. государство не игнорировало интересы черносошных крестьян.
Таким образом, при исследовании процедуры крестьянского отказа по Судебникам необходимо рассматривать ее не только в связи с борьбой землевладельцев за рабочие руки. Как считает Ю.Г.Алексеев, «эти руки в конце XV в. не были дефицитом и не служили предметом ожесточенной борьбы между феодалами, как стало сто лет спустя» [4]. Закон о Юрьевом дне нужно рассматривать в контексте противостояния черносошных волостей и феодалов. Такой подход позволяет иначе интерпретировать природу пожилого. Поскольку черносошные крестьяне не несли феодальных повинностей, ясно, что сопоставление величины повинностей крестьян в пользу землевладельцев в денежном выражении и пожилого не позволяет раскрыть его происхождение. Крестьян владельческих и черносошных объединяли лишь их обязанности по отношению к государству, и именно в фискальной политике последнего целесообразно искать источник происхождения интересующей нас нормы.
Рассмотрим номенклатуру и размеры государственных податей на материалах Северо-Запада России. Обежная дань, установленная Иваном III после инкорпорации Новгорода, составляла 4,66 московской деньги. Ямские деньги, впервые упомянутые в жалованных грамотах 1500 г. волоцкого князя Федора Борисовича Иосифо-Волоколамскому монастырю, в Двинской земле в 1540-х годах взимались в размере 5,7 деньги с черносошной обжи, а примет в Бежецкой пятине на рубеже XV-XVI вв. составлял 1,5 деньги с обжи. Таким образом, сумма государственных налогов на Северо-Западе не превышала 11,9 московской деньги с обжи [5]. Если учесть, что крестьян регулярно привлекали к выполнению натуральных повинностей — ямской, посохи и городового дела, а также что уровень налогообложения на Северо-Западе мог быть ниже, чем в Центре, можно допустить, что в среднем крестьянский двор нес большее налоговое бремя. В 1552 г. на обжу приходилось в среднем 1,25 двора, а в конце XV в. — чуть меньше; значит объем государственных налогов, приходившихся на рубеже XV-XVI вв. на крестьянский двор, составлял приблизительно 9,5-10 московских денег.
Сопоставим размер государственных налогов и пожилого, взимавшегося со двора. Прожив год в составе волости, крестьянин должен был платить «четверть двора»: «в полех» — 50 денег, а «в лесех» — 25 денег. Сумма пожилого в 2,5-5 раз превышала размер тягла в денежном выражении, и, таким образом, пожилое полностью покрывало все траты, которые волость или землевладелец несли для выполнения тягла.
Впервые на связь норм Судебников с «податной ответственностью» указал С.Б.Веселовский [6]. Признанный мастер ретроспективного исследования, Веселовский в данном случае ограничился рассмотрением побочных сюжетов — расчетов за повоз и оставленный в земле хлеб. Он упустил из виду распространенное явление — обычай предоставления льготы новым тяглецам. В жалованных грамотах, выдававшихся до середины XV в., крупным монастырям и вотчинникам, как правило, предоставлялись льготы в выплате дани с новоприходцев. Считается, что «в большинстве жалованных грамот льготы пришлым крестьянам даются на пятилетний срок» [7]. Это далеко не так; ничуть не меньше распространены льготы на сроки в 3, 6, 7 лет. Известны 66 жалованных грамот конца XIV — XV вв., в которых льгота в выплате податей для новоприходцев и иногда старо-жильцев варьирует от 1 года до 30 лет.
За 1480-е гг. известны всего три таких акта, причем один был выдан тверским князем накануне утраты суверенитета, второй — верейским и белозерским князем Михаилом всего на 3 года, и лишь акт 1486 г. был выдан правительством Ивана III [8]. По мнению С.М.Каштанова, «с 1491 г., после ликвидации последнего крупного удела — Углицкого, правительство Ивана III прекращает предоставление податных освобождений как светским, так и духовным феодалам» [9]. Податные привилегии черным и частновладельческим слободам предоставлялись также в виде исключения, как, например, окольничему Сати-
ну на слободку в Вяземском уезде в 1504 г.; причем льгота распространялась лишь на людей, призванных «из-за рубежа из-за литовского» [10]. Изменения в финансовой политике должны были оказывать большое влияние на форму крестьянского отказа.
Во владениях, не обладавших податным иммунитетом, вотчинник часто предоставлял льготу ново-приходцам. Сошный оклад волости или боярщины оставался неизменным от описания к описанию, и часть новоприходцев включалась в тягло как дополнительная и неучтенная государством сила. Но если приходец в конце XV в. появлялся в вотчине или волости за 1-3 года до описания, он оказывался зафиксированным в писцовой книге, и сошный оклад податной единицы возрастал. В результате волости и землевладельцы были вынуждены платить налоги и за запустевшие после ухода крестьян участки, и за пустоши, осваиваемые новоприходцами. Таким образом, введение пожилого стало особенно актуальным в конце XV в.
Представительные данные о сроках льготы для крестьян содержатся в некоторых судных списках, например в судном списке 1504 г. по тяжбе Троицкого Калязина монастыря на свои земли в Кашинском уезде. Землевладелец или община освобождали ново-приходца от участия в волостном разрубе податей на 4-5 лет, тем более что государственный кадастр часто не сразу фиксировал нового тяглеца. Они не несли повинностей по волостному разрубу, за них платили односельчане-волощане. Селился ли новоприходец в готовом дворе, или волощане ставили ему двор заново, это не имело значения: все равно волость несла расходы по поселению льготчика. В грамоте 1533 г. о выселении крестьянина с монастырского селища податные отношения землевладельца и поселенца описаны достаточно точно: «...Ивашко жил за Богословским игуменом на Богословском селище на Иванчине на лготе, да лготу отсидел, а пошлин Богословскому игумену с того селища ни которых не платил, ни под суд ся им не дает, а живет в том селище силно» [11]. Поэтому чем дольше жил новопорядчик в волости на льготе, тем большим кредитом волощан по податям он пользовался. Этим фактом обусловлено появление нормы о пожилом в Судебнике 1497 г.
Вторая задача, стоящая перед исследователем крестьянского отказа, — объяснение дифференцированного размера пожилого, зависящего от места и срока проживания крестьянина. За один год жизни в вотчине или волости крестьянин платил 1/4 пожилого, за два года — 1/2 пожилого, за три года — 3/4 пожилого, за четыре года — всю его сумму. С.Н.Кисте-рев обоснованно возводит происхождение четырехлетнего срока выплаты пожилого к порядку землепользования, характерному для трехпольной системы, и нормам обычного права. «.Четвертый год действительно считается годом полного освоения земельного участка (двора), за который и предстоит внести полную плату. Обустройство на новом месте и расчистка поля под посевы в течение первого года, посев яровых и озимых на второй год, введение в оборот третьего поля и запуск под пары одного из ранее обработанных в течение третьего года приво-
дило на четвертый год к началу нового цикла оборота полей, то есть уже позволяло считать, что поля пашутся “по старине”» [12]. Если крестьянин жил на новом месте четыре года, он был в состоянии полностью освоить полевой надел и либо включиться в процесс выплаты повинностей, либо, сняв урожай с двух полей и оставив на следующий год озимое поле, «отказаться» в другую волость или вотчину. Таким образом, объясняется хронологическая дифференциация размера пожилого.
Топографическая дифференциация — зависимость размера пожилого от места проживания крестьянина «в полех» (рубль) и «в лесех» (полтина) — в литературе объясняется ущербом землевладельца от временного запустения двора. В Судебнике 1497 г. эти различия не мотивированы, но уже в Судебнике 1550 г. содержится важное дополнение: «. а в лесех, где десять връст до хоромного лесу.» (ст. 88). Фактор удаленности от селения строевого леса оказывал влияние на размер пожилого. Вопрос о степени сельскохозяйственного освоения центральных районов России в XVI в. до сих пор в полном объеме не изучен. Однако ряд фактов свидетельствует о том, что даже в приграничных уездах Северо-Запада, как, например, в Пусторжевском, строевой лес порой располагался вдалеке от поместий. В 1583 — 1584 гг. при наделении черносошными землями выведенных из Ливонии помещиков писцы даже определяли места прогонов вблизи поместий В.Н.Огарева и И.М.Чихачева, по которым другие помещики и их крестьяне могли вывозить «хоромный» лес [13].
Представляется целесообразным проверить нашу гипотезу на материале источников, возникших на основе обычая, — порядных грамот. В истории изучения статей Судебников о крестьянском отказе не было ни одной попытки исследовать их как проекцию сложных отношений поряда-отказа на юридические формулы этого законодательного памятника. Право отказа получило освещение только в Судебниках по вполне очевидной причине: крестьянин, уходя из вотчины или черносошной волости, в отличие от холопа, не получал отпускную, и по фактам отказа возникали судебные иски. Таким образом, в статьях 57 и 88 Судебников отразились лишь те моменты процедуры отказа, которые вызывали тяжбы.
С другой стороны, условия крестьянского по-ряда оказались зафиксированы только в порядных записях, поскольку правительство не интересовали условия гражданско-правовых сделок, следствием которых была не утрата тяглеца, а лишь смена им сеньора. Но поскольку историки не попытались рассмотреть проблему системно, в их работах создавалось искаженное видение проблемы отказа как одной из форм классового противостояния. Поэтому комплексный подход к исследованию права крестьянских переходов должен заключаться в перекрестной проверке данных одного типа источников (законодательных памятников) данными другого типа (порядных записей), пусть и более поздних.
Пионерами в деле оформления поряда были монастыри. Среди порядчиков были не только «новые» для землевладельца крестьяне. Более того,
древнейшая из известных нам порядных новгородского Вяжицкого монастыря 1556 г. зафиксировала договор как раз со старинным крестьянином, который порядился «на старую свою деревню на обжу земли с четвертью» [14]. Величина земельного надела, характерная для зажиточного крестьянина (1,25 обжи), не оставляет сомнений в том, что он был старожильцем, и поэтому в договоре не предусмотрена льгота и подмога для порядчика, а также обязательство ставить двор.
Наиболее развернутый формуляр имеет порядная Вяжицкого монастыря с двумя крестьянами, поселившимися на пустошь в Водской пятине «на об-жю». Договор был заключен 4 августа 1590 г. сроком на 4 года. Условия договора были детально регламентированы: «. нынешняго 98 году поставити нам на той Николины деревни на Высоком 2 дворы крестьянские, мне Ждану поставити изба трех сажен наземная, да противо клеть, да два хлева, да межи хлевов два пристена, а мне Кирилы на другом дворе поставити изба трех сажен наземная, да противо клеть, да два хлева, да межи хлевов два пристена; а прийти нам жити на ту деревню в 99 году, на Николин день на Вешной, и пришод нам на ту деревню на Высокое в те свои в поставленные дворы пашня роспахати, и поля росчистити, и городьба около поль городити, и луги росчистити. А жити нам во льготе на той деревни с Николина дни вешняго вперед четыре годы, и в те нам льготные лета монастырские хлебные дани и денежных оброков ничего не давати, и государевых нам податей в те во льготные лета своей пашни со обжи никаких не платити, и монастырского никоторого дела нам не делати... а после льготных лет своей нам с пахотные обжи платити всякие государевы подати с волостью вместех. А не поставим мы на той пустоши на Николиной деревни на Высоком на обжи по своему договору и по записи двух дворов крестьянских, или не пойдем жити на Николину деревню на Высокое, и игумену Закхию взяти на нас за дворовое поставленье и за нероспашку 10 рублев московская по сей рядной записи» [15].
По условиям порядной 1590 г. крестьянам не предоставлялась подмога, но неустойка также не была связана с выплатой государственных повинностей. Как видно из наиболее ранних сохранившихся порядных, составлявшихся в период, когда норма о Юрьевом дне сохраняла свое действие, землевладельцы выдавали подмогу и предполагали взимать неустойку за распашку или нераспашку земель и «дворовое по-ставленье». Особенно характерна в этом отношении порядная 1590 г., по условиям которой крестьяне освобождались от государственных повинностей на 4 года. Понятно, что в течение четырех лет подати с обжи, которую занимали крестьяне-льготчики, выплачивали крестьяне монастырской волостки. Если предположить, что после истечения срока льготы по-рядчики покинули освоенную деревню, возникает вопрос: каким образом компенсировались убытки крестьян, тянувших тягло за новопоселенцев в течение 4 лет? Логично заключить, что эту функцию выполняло пожилое Судебника. Таким образом, если льготчик, не дожив срока льготы и не войдя в волост-
ной разруб, уходил, он выплачивал издержки волости или землевладельца, понесших за него государственные повинности.
Показанная нами связь происхождения пожилого с порядками отбывания тягла и предоставления льготы крестьянам всех категорий убеждает в том, что статьи 57 и 88 Судебников, определенно ограничивавшие свободу передвижения крестьян, не были непосредственно связаны с вотчинным режимом, складывавшимся в крупных вотчинах, прежде всего монастырских. А значит истоки крепостного режима, введенного в России в конце XVI — первой половине XVII в., лежали в сфере фискальной политики государства.
1. В Судебнике 1550 г. этот оборот конкретизирован: «отка-
зыватись из волости в волость и из села в село». См.: Судебники XV-XVI вв. / Подг. текста Р.Б.Мюллер и Л.В.Черепнина. М.; Л.; 1952. С.27, 172. Принимая во внимание имеющиеся в литературе суждения о неполноте сохранившегося списка Судебника 1497 г., решаемся предположить, что и в его протографе был аналогичный оборот «из волости в волость». См.: Плигузов А.И. О списках Судебника и духовной грамоты Ивана III // Судебник 1497 г. в контексте истории российского и зарубежного права XI-XIX вв. М., 2000. С.137-148.
2. Аграрная история Северо-Запада России XVI в.: Новгородские пятины. Л., 1974. С.271.
3. Дополнения к Актам историческим. Т.1. СПб., 1846. №56. С.120.
4. Алексеев Ю.Г. Судебник Ивана III. Традиция и реформа. СПб., 2001. С.364.
5. Аграрная история Северо-Запада России XVI в. С.24-27.
6. Веселовский С.Б. Село и деревня Северо-Восточной Руси XIV — XVI вв. М.; Л., 1936. С.45.
7. Алексеев Ю.Г. Указ. соч. С.363.
8. Акты социально-экономической истории СевероВосточной Руси. Т.2. М., 1958. №158. С.174; №397. С.402-403; Т.3. М., 1964. №106. С. 144.
9. Каштанов С.М. Финансы средневековой Руси. М., 1988. С.20.
10. Акты социально-экономической истории. Т.3. №186. С.200.
11. Акты исторические. Т.1. СПб., 1836. №134. С.195.
12. Кистерев С.Н. Исковая давность в древнерусских юридических памятниках // Россия и христианский Восток. Вып.1. М., 1997. С.99-100.
13. Российский государственный архив древних актов. Ф.1209. Оп.1. Кн.8183. Л.75 об. Пример Пусторжевского уезда весьма показателен как раз потому, что он находился на обильной лесами границе с Литвой, что зафиксировал проезжавший невдалеке от этих мест в 1517 г. С.Герберштейн. См.: Герберштейн С. Записки о Московии / Пер. с нем. А.И.Малеина и А.В.Назаренко. М., 1988. С.235-236.
14. Акты юридические. СПб., 1838. №177. С.195.
15. Там же. №186. С.199-200.
