CC BY
66
УДК
Владимир Васильевич Коробейников
г. Ижевск
Не бойся сделать что-то впервые: Ковчег был сооружён дилетантом, а профессионалы построили Титаник.
КОРОТКОЕ ДЕТСТВО (Эпизоды военной поры)
Я родился в 1936 г. в леспромхозовском посёлке Сентег недалеко от Ижевска. Сам я в войне не участвовал, не испытал ужасов голода и бомбёжек, но военные годы и характерные черты жизни времени, на которое выпало моё детство помню вполне отчётливо. Поэтому полагаю, что отражение войны в сознании людей, которые её пережили, даже если они и не рисковали жизнью, не убивали врагов- тема воистину необъятная и неисчерпаемая.
чЧ.
Владимир Васильевич Коробейников
В моих воспоминаниях, изданных в прошлом году отдельной книгой, я уже касался периода своего военного детства1, но, видимо, не раз ещё буду обращаться к темам, которые были лишь набросаны краткими штрихами: я вспоминаю всё новые подробности былого, и новые сюжеты всплывают в памяти. Пока же постараюсь изложить то, что припомнил после издания книги, сгруппировав материал в виде тематических очерков.
Литературную обработку и пристраничное комментирование очерков произвёл мой сын Коробейников Алексей Владимирович.
Увечные победители
Раненые, контуженные и ставшие инвалидами участники войны стали прибывать в наш посёлок с фронта уже в первое военное лето. Мы видели, как мимо нас из города2 шли поезда с красными крестами на вагонах. Люди говорили: «Везут туда, долечивать...» и выразительно махали рукой в сторону посёлка Ува. Начали прибывать и составы с битой военной техникой.
Инвалидов мы видели теперь на каждом шагу, и было впечатление, что их даже больше, чем здоровых: нашим учителем физкультуры в школе работал человек без руки. С фронта пришёл наш сосед Иван Шамшурин, тоже без руки (позже за него вышла замуж моя тётка Антонида Дмитриевна Коробейникова). Вернулся и наш односельчанин, совсем молодой мужик Сахаров, без обеих ног. Соседи по бараку выносили его по утрам на крыльцо, и он полулежал здесь, греясь на солнышке. Приехал с провожатым отец моей одноклассницы Риты Поповой, совсем слепой. Весь израненный, контуженный вернулся брат моего отца Леонид Дмитриевич Коробейников. В поезде я встречал инвалида с дыркой в горле: когда он говорил, то затыкал её пальцем.
Эхо войны отозвалось и в нашей семье: я уже рассказывал в вышеупомянутой книге, как моя сестра лишилась глаза, а я получил осколок снаряда, который до сих пор сидит у меня под сердцем.
Некоторые безногие инвалиды старались смастерить хоть какое-то средство передвижения: к дощечке прилаживали маленькие колёса или подшипники, пытались катиться, отталкиваясь палочками, но асфальта тогда и в городе не было, деревянные тротуары были только вдоль центральных улиц, а по земле или по булыжной мостовой такие коляски тащились едва-едва. Лишь в 50-е
1 Иднакар: методы историко-культурной реконструкции [Текст]: научно-практический журнал. Ижевск: печатный салон «Знак Ижевск», 2010 -ISSN 1994-5698 № 2(9): Коробейников В.В., Коробейников А.В. Двадцатый век в биографии инженера: устная история в сопровождении документов. -Научн. изд. -2010. -146 с.
http://books.google.ш/books?printsec=fi•ontcover&id=JX09nnmnv64C#v=onepage&q&f=false
2 Под «городом» везде в тексте подразумевается Ижевск. (Здесь и далее- примечания издателя)
годы появились инвалидные коляски заводского изготовления- трёхколёсные, на пневмошинах от велосипеда. Они имели привод от ручного рычага-качалки и могли ездить по дорогам с твёрдым покрытием. Позднее появились моторизованные «инвалидки»: двухместный кузовок с брезентовым верхом, двигатель от мотоцикла нещадно трещал и дымил...
Жизнь инвалидов в войну и первые послевоенные годы была не устроена: инвалидов было много, а пенсии они получали мизерные. Пробавлялись они чем могли. До сих пор помню приезжего инвалида на поселковой рыночной площади: на плече у него сидела дрессированная бела мышка, которая за несколько копеек вытаскивала из продолговатого ящичка записку с «судьбой». Но запомнился он мне благодаря загадочному аттракциону: у него был ящик из которого выходили электрические провода. Парни на спор брались за провода, в ящике что-то жужжало и трещало, руки парней начинало трясти и корёжить. Тот кто дольше выдержит, получал заклад. Г ораздо позже я понял, что в том ящике был аккумулятор и высоковольтная катушка с прерывателем. (Впоследствии, работая с электроникой, я и сам не раз попадал под действие электрического тока.)
В посёлке Сюрек, куда переехала наша семья в 1946 г. я впервые увидел примитивные жилища-землянки. В них жили вконец обнищавшие солдатские вдовы с ребятишками; они приехали в леспромхоз в надежде хорошо заработать. Но их мечты, как правило, не сбывались: подкашивала бедность и болезни.Не все жители нашего посёлка работали в леспромхозе. Некоторые, не желая кормить мошкару и мокнуть на лесосеке, уходили «шабашить» по деревням, закупали что-то в городе оптом, а у нас перепродавали.
Те из инвалидов, что «кумекали» в кустарном ремесле сами делали вещи на продажу. Так, бывшие литейщики, собравшись в артель, производили кухонную утварь. На костре они расплавляли алюминиевый лом, заливали металл в формы-получались красивые, блестящие горшки (чугункИ). Дефекты литья (дыры, неровности) они зачеканивали свинцом, шлифовали напильником и несли в деревни, на продажу. Только поставить такую «продукцию» в печь можно было лишь один раз...
Железная дорога
С началом войны пассажирские вагоны отправили на формирование санитарных поездов. А к концу войны санпоездов стало меньше, и по нескольку пассажирских вагонов стали прицеплять к грузовому составу и перевозить пассажиров. После Победы составы стали прежнего объёма- по 6-8 вагонов. Лавки в них были широченные, а верхние полки в разложенном состоянии смыкались: можно лечь вчетвером.
В голове поезда, сразу за паровозом прицепляли спецвагон для перевозки заключённых. После войны этот вагон-зак для «врагов народа» стал ходить почти ежедневно. На станциях, где были лагеря (Каркалай, Областная, Азино) пассажиры могли видеть, как к этому вагону подгоняли автозак, выстраивалось оцепление охраны... Вторым в составе поезда шёл почтово-багажный вагон, за
ним теплушка, в которой был передвижной магазин, а дальше вагон-клуб.
На конечной станции нашей железнодорожной ветки, в посёлке Кильмезь, разворотного кольца для паровозов не было. Туда паровоз уводил все спецва-гоны и один пассажирский, там паровоз переводили по параллельному пути и он вставал во главе поезда, но задом наперёд, и лишь на станции Ува его разворачивали в нормальное положение. Паровозный тендер пополняли углем на Уве и в Кильмези, а чистка топки и забор воды производились на водокачке на станции Инга.
Мне шёл десятый год, отец только что пришёл с войны и работал в механической мастерской леспромхоза, обслуживал дизель -генератор, подававший электроэнергию на лесопилку. Как то вечером мать поручила мне отвезти ему на саночках ужин; повёз ему горшочек с горячим, а обратным рейсом потащил домой заряженный аккумулятор на 4 вольта. Тянуть санки по тропинке, в темноте не легко; того и гляди груз окажется в сугробе!
Зато назавтра отец повесил под потолок махонькую электролампочку и вся комната озарилась необычным бело-голубым светом! К сожалению праздник света был недолгим: солярка у дизеля закончилась- радио замолчало, лампочку сняли, а вскоре и все механизмы леспромхоза и рельсы лесной узкоколейки увезли куда-то, как говорили на переплавку. Но после того ночного похода осталось незабываемое впечатление от станционных огней, которые были на керосиновых фонарях. Я эти огни и раньше видал, но в густой темноте зимней ночи они сверкали как разноцветные звёзды, маня в дальние страны. На стрелочных переводах горели жёлтые ( а с обратной стороны- белые огни), вдали, на семафорах-зелёные. Вот послышался дальний гудок- идёт поезд. Вышел дежурный по станции, покрутил маховик на механизме от которого тросики идут к семафору. «Рука» семафора поднялась, открыв поезду зелёный входной огонь (а со станции теперь виден красный); поезд чувствуется всё ближе, рельсы подрагивают. Дежурный в шапке с красным верхом уже на месте; в одной руке у него кодовый жезл для обмена с поездом, а в другой- красно-жёлтый фонарь. Поезд приближается в клубах пара, из трубы валит сноп искр. Во лбу у него электрический прожектор, внизу- две фары. Паровоз пронзительно или басовито гудит (у каждого свой голос)... Вот поезд прошёл, на хвостовой площадке последнего вагона виден кондуктор в тулупе и валенках, над сцепкой болтается красный огонь.3 А если поезд остановился, то он долго отпыхивается: это включается компрессор, который пополняет запас сжатого воздуха для автосцепки. Вдоль состава пробегает вагонный мастер с проволочным крючком и длинным молотком. Крючком он открывает буксовую коробку каждой колёсной пары: проверяет, есть ли смазка, не горит ли огнём. Да ещё он успевает ударить молотком по ободу каждого колеса и по звуку определяет, нет ли трещины, а то быть крушению .А кочегару надо следить за давлением пара, контролировать
3 Конечно, это не тот кондуктор, который проверяет билеты у пассажиров. Кондуктор грузового поезда, располагаясь на тормозной площадке вагона управлял работой ручного тормоза подчиняясь звуковым сигналам машиниста.
уровень воды в котле, не забило ли шлаком поддувало топки. Вобщем, много забот у поездной бригады. А днём на путях видно работающего обходчика- он контролирует состояние пути на своём околотке: не отвинтились ли гайки рельсовых скреплений, не вылезли ли костыли из шпал, нет ли разбитых стыков рельсов, не подмыло ли балласт под шпалами, да не прогнили ли эти шпалы. Все неполадки он тут же отмечает в журнале, а для срочной остановки поезда у него в сумке есть петарды: он раскладывает их на рельсах перед повреждённым участком; колёсами набежавшего состава они подрываются, машинист услышит громкие разрывы и остановит состав.
В книжке «Родная речь» для 2 или 3 класса я прочитал рассказ про то, как по путям шёл некий человек, явно не путевой обходчик, а прохожий. Вдруг он увидел, что рельсы повреждены и неминуемо крушение поезда. А как поезд остановишь, если нет при себе ни сигнальных огней, ни петард? Тот человек снял белую рубаху, достал нож, разрезал себе руку, кровью намочил ткань, и побежал навстречу поезду размахивая этим тревожным сигналом. Машинист вовремя заметил это и успел затормозить.
Я всегда любуюсь хитросплетением путей на железнодорожных станциях и разноцветьем огоньков. Теперь электрические фонари видны даже днём. Уже давно нет кодовых жезлов, стрелки переводит автоматика, и выросли поколения людей никогда не видавшие паровоза. Придя на вокзал, остановитесь и вы на минутку, глядя на станционное хозяйство, вспомните, что это сделано многими людьми для вас и благодаря их круглосуточной заботе работает просто и надёжно как часы. А когда дремлете на вагонной полке, вспомните, что в это время для вашего комфорта и безопасности круглый год в стужу и слякоть работают тысячи специалистов.
Чтение
Жили мы, как и все небогато, и даже трудно, но широко пользовались услугами недорогой тогда почтовой связи. Всегда наша семья выписывала газеты, журналы, товары почтой, постоянно переписывались с друзьями, родственниками. Письма, несмотря на войну, доходили очень быстро, а если надо отправить письмо совсем срочно, то мы не несли его в почтовый ящик, а просто выходили к поезду и сдавали в почтовый вагон; на второй день его уже получали в городе.
Для меня отец выписывал «Пионерскую правду», которая печатала сообщения о жизни детей нашей страны, песни, ноты, игры, кроссворды. Печатались там и рассказы на целую страницу.
Помню рассказ о подпольщиках Крыма: партизаны прятались в катакомбах, а разведчиком отряда был подросток по имени Володя Дубинин.4 Постоянно скрываясь от врага в горных выработках, партизаны, тем не менее, принимали передачи Московского радио и по ночам расклеивали сводки Совинформбюро
4 Дубинин Владимир (1927-1942). Погиб при разминировании подходов к катакомбам в районе Керчи. Награждён орденом Боевого Красного знамени (посмертно).
по городу, чтобы население знала правду о положении на фронтах. Приёмник у них был батарейный, антенна выносная: по ночам они выносили в степь шест с антенным проводом. А когда «сели» батареи, они выкрали у немцев стартерные аккумуляторы от автомобилей.
Печатались и повествования о жизни детей в странах каптала:
1.Мальчик из бедной семьи американского безработного на последние гроши где-то приобрёл несколько кусков мыла и удачно перепродал их в другом месте. На вырученный барыш в семье мальчика был устроен сытный ужин. (В то время это называлось спекуляцией и преследовалось Законом, а теперь- предпринимательство.)
2.Американский бедняк увидел сквозь решётку канализационного колодца, как что-то блестит в глубине. Пригляделся: да это десятицентовая монетка. Но как её достать? Догадался: нашёл длинную палку, прилепил к ней жвачку и достал монетку. Прочтя этот рассказ, я пытался узнать, что такое жвачка, но никто из взрослых не мог мне объяснить. Я понимал, что жвачка- это ждя жевания, но из чего она сделана? Мы тоже жевали серу (топлёную еловую смолу.) Решил провести эксперимент : к удилищу прилепил кусок серы и пытался поднять с земли монетку. Но сера приставала к монетке и отлипала от удилища. И я решил, что либо американские деньги гораздо тяжелее наших, либо наша сера не такая липучая.
3. В горах Боливии добывают оловянную руду; подземные ходы к залежам протянулись на километры, но проползти в тесном пространстве может только мальчик не старше 6 лет. Так он и ползает, таская санки с поклажей, работает под землёй по 5 суток, покуда не наковыряет достаточно руды. А с собой под землю он берёт специально приготовленную питательную смесь из картофельной шелухи и наркотической травы. Я тогда не понимал, что такое наркотическая трава, но прочтя тот рассказ задумался о том, как бы и мне сделать какую-то питательную мешанину в виде конфетки: съешь её и опять сыт! А то приходится таскать с собой в школу кусок хлеба- от него крошки повсюду, а бутылочку молока в кармане того и гляди разольёшь; в большую перемену поешь, а через час опять голодный...
Что сказать о почте теперешней? В век механизации и компьютеризации услуги почты вздорожали в сотни раз в сопоставимых ценах, а письма идут неделями и теряются.5 Периодику сейчас выписывать- дело дорогое, да и получать каждый номер на почте ходить замучаешься, а почтовые ящики в подъездах разгромлены шпаной. Это тоже эхо войны, но не той, а начатой против нас 20 лет назад.
Радости жизни
Помнится мне счастье Дня Победы, но не тем, что этот день был отмечен
5 22 мая 2011 мне было доставлено письмо, которое было отправлено ешё.2 февраля! Бережно храню этот документ эпохи.
пиршеством или чем-то особенным. Перед занятиями мы, как всегда выстроились в школьном коридоре и спели Гимн Советского Союза, на этот раз с небывалым воодушевлением и усердием. А во время большой перемены каждый получил свою обычную миску картофельного пюре. Только в этот раз пища казалась особенной, праздничной, так как с Победой появилась надежда на лучшую жизнь.
Первый послевоенный год памятен тем, что повсюду пиликали трофейные губные гармошки. Их резкие, необычные звуки неслись словно из иной, неведомой жизни. Очень удивлялись мы тогда и бензиновым зажигалкам: ведь кроме спичек до того знали лишь огниво. Старик-углежог, квартировавший у нас скручивал цигарку, доставал из кисета трут- вываренный и высушенный до состояния ваты берёзовый гриб (нарост) и кресалом из куска старого напильника и с размаху царапал камень (кремень), высекая искру. Искра падала на трут, он начинал тлеть, огонь раздували и поджигали что требовалось. А тут зажигалок демобилизованные навезли великое множество, всяких форм и размеров: и блестящих, аккуратных немецкого производства, и солдатских, слепленных из подручных материалов.
Солдаты привезли немецкие грампластинки; они были прочнее наших, и при падении не разлетались на куски; у них внутри был заложен слой бумаги. Патефоны у нас и свои были, но вот имевшиеся пластинки с записями О. Ковалёвой, Л. Руслановой мы до того «заездили», что они только шипели и трещали. Поэтому и сейчас я помню такие мелодичные, волнующие сладким голосом, но непонятные песни Марлен Дитрих.
Пределом мечты любого мальчишки был тогда трофейный электрический фонарик. У такого фонаря были сменные цветные стёкла6, а лампочка имела внутренний рефлектор и встроенную линзу; «бил» такой фонарь узким и сильным лучом, почти как прожектор паровоза.
В клубе стали «крутить» кинофильмы, снятые не только в Европе, но и в Голливуде. Все фильмы предварялись надписью «Этот фильм взят в качестве трофея после победы Советских войск в Германии». Так я познакомился с фильмом У.Диснея «Белый клык». Фильм не был дублирован, и нам приходилось успевать прочитывать титры перевода каждой сцены. В начале 50-х по всей стране прогремел фильм «Тарзан», тоже «трофейный». Главную роль в нём исполнил Дж. Вайсмюллер, олимпийский чемпион 30-х годов. Поражал гортанный крик Тарзана, которым он созывал своих друзей: обезьян и других животных. Позже я узнал, что этот крик был создан путём наложения голосов трёх известных оперных певцов. Тогда же стали появляться в прокате и отечественные фильмы-сказки про счастливую колхозную жизнь: такие, как «Кубанские казаки», «Сказание о земле сибирской» и пр. Конечно же, они были нам куда интереснее затёртых до дыр и известных до последнего кадра довоенных
6 Я видел такие фонари: основной «жёлтый» свет можно было закрыть передвижным зелёным или красным светофильтром. Эти фонари использовались в Вермахте для сигнализации и регулирования движения по фронтовым дорогам.
фильмов «Волга-Волга», «Весёлые ребята» и т.п. Правда, тогда киносюжеты не воспринимались нами как сказки: мы искренне верили, что и в этих фильмах нам показывают реальную жизнь, но только она где-то очень далеко, и надо хорошо учиться и работать, чтобы эту жизнь приблизить...
В моей памяти из детства остались несколько случаев изобилия, когда мы наедались досыта, буквально «от пуза». Так, однажды, когда родители уехали на несколько дней, я остался за старшего: на мне осталось всё хозяйство, младшая сестра Людмила и брат Павлик. А тут на беду захворал поросёнок: не ест, не гуляет. Позвал соседа за советом. Тот сказал, что надо поросёнка зарезать, пока не издох. Повесили тушу в чулане. А есть опасно: вдруг поросёнок болел инфекционным заболеванием. Приехал отец, принёс откуда-то каустической соды, и мы сварили из поросёнка мыло. Но куда нам столько мыла? Снесли на базар, довольно скоро распродали. Тут же отец купил нам по пригоршне «петушков»7 и крахмальных леденцов. То-то была радость!
А первый раз на базаре я оказался в десятилетнем возрасте, осенью 1947 г. Наша корова Зойка тогда перестала доиться: она была уже совсем старухой: ещё с довоенных лет была кормилицей. И вот решили её «убирать». Мясо засолили в бочке, часть закоптили; о холодильниках тогда даже в газетах ещё не писали. Из остатков наварили большое количество студня. Правда, из старой говядины, да без свинины вкус его оказался «не очень», но поели мы его досыта. Но так как хранить тот студень было негде, мы с отцом продали его на базаре кусочками.
В годы войны мне довелось несколько раз побывать в городе и видеть строительство цирка. Я никак не мог понять тогда, как он будет выглядеть это здание в готовом виде; отец объяснил мне, что цирк - это «тарелка, накрытая перевёрнутой тарелкой». Но на цирковое представление я попал лишь году в 1947. Впечатления были самые яркие: впервые я слышал живую музыку (в оркестровой ложе играл настоящий оркестр), а в буфете столько всего блестящего и цветного: и леденцы в целлофане, и морс. Помнится плоский юмор клоунов: один как бы в телефон говорит другому, чтобы тот прислал ему карточку на память, а тот не понимает, зачем. В конце концов выясняется, что речь идёт не о фотографической, а о продуктовой карточке.. .Зал просто обвалился от смеху!
Зоя-«спекулянтка»
С хлебом в Сюреке бывали перебои; очередь занимали ещё с раннего утра, затемно, ждали, когда испекут и привезут. Пока в очереди с бабами стоишь, каких историй не услышишь: кто как живёт, да с кем живёт. Была там одна знакомая тётка по имени Зоя. Помышляла она обычно тем, что ездила с другими «мешочниками» в город, закупала там то, что у нас в посёлке не продавалось, а иногда даже и простой хлеб, и перепродавала у нас с некоторым «наваром». И вот, слышу её рассказ про то, как собирается она уже из города уезжать с това-
7 Петушки-леденцы домашнего изготовления из плавленого сахара на палочке, обычно отливаемые в плоскую форму в виде птички.
ром, да у неё и деньги ещё остались, и время до поезда. Зашла она в один магазин, мешок приткнула в угол, а сама в очередь встала. Тут входит милиционер. Огляделся и спрашивает: «А это чей мешок, граждане?» Все молчат, и Зоя молчит. Взял милиционер тот мешок, да и унёс. А Зоя бегом на вокзал; с тем и приехала.
Зоя была моложе моих родителей, здоровая, кажется, бездетная и без постоянной работы. Несколько сезонов она помогала нам в заготовке сена. Как-то мама приболела, и на покос поехали без неё: отец, я, и Зоя. Отец дорогой приметно нервничал, и с покоса быстро отправил меня обратно под каким-то надуманным предлогом... Бросаю ли я тень на репутацию этих давно ушедших людей? Не думаю. Правду сказать, жизнь моего отца была довольно бурной, но без этого эпизода и его образ, и описание жизни общества, в котором перемогались миллионы безнадёжно неустроенных женщин, были бы не совсем правдивыми...
Трагедии
У поселковых мужиков бывали ожесточённые пьяные драки, видимо, сопровождавшиеся нанесением тяжких увечий, или даже убийствами. Но видеть эти побоища нам не приходилось, лишь потом проходил слух, что опять что-то не поделили грузчики (командированные за рудостойкой шахтёры из Донбасса), и что снова у нас будет выездное заседание суда из Района. Помню, как увозили осуждённых в Сюмси: их усадили на скамейки в открытый кузов грузовика ЗИС-5, по углам сели вооружённые конвоиры с собаками. Никого из поселковых в эту машину не взяли, хотя многие просились доехать до райцентра по своим делам. Один из тех шахтёров выкрикнул: «Прощайте, товарищи. Мы вернёмся, когда в Сюреке трамваи будут ходить!».
Вспоминаю, как летом 1947 г. наш Сюрек всколыхнула страшная трагедия. Поселковое стадо тогда собиралось на станционной площади. Пастухом был Витька Овсянников, парнишка лет 13. Ходил он обычно с котомкой за спиной и ружьём-берданкой. Однажды мы как-то внезапно рано проснулись как бы от звука выстрела. По посёлку разлеталась весть о каком-то ужасном событии; все бежали к станции, где безнадзорное стадо уже начало разбредаться. Подбежав к толпе, я увидел, что в окружении людей лежит на песке вся в крови Люда Ашихмина, жившая через дом от нас, моя ровесница, а рядом лежит Вить-ка-пастух без чувств. Все стояли в каком-то оцепенении, никто не знал, что делать. Бабы шушукались: «Она шла в магазин, а он уже давно к ней приставал, проходу не давал, вот и стрелИл...». Смысл этих слов стал мне понятен позже: Люду схоронили, Витька навсегда исчез.
Мы ходили в школу в деревню Какси. Там случилась такое: у двух бедных старушек квартировали двое приезжих. Домик был совсем развалюха, огород был в плохом месте, мы видели, как в весеннее половодье его заносило песком, и не понятно было, чем вообще живут эти старушки. Однажды соседи стали замечать, что из домика давно никто не выходит. Зашли в дом и увидели, что
квартиранты исчезли, а хозяйки изрублены топором. Прошёл слух, что те постояльцы искали припрятанное старушками золото... Мы ходили мимо заброшенного домика до окончания семилетки, но всегда мне было жутковато вспоминать ту историю.
Сколько бы ни скудной была наша жизнь в плане материальном, мы, дети, наряду с выполнением обязанностей по дому, занимались и чем-то своим, любимым. Самое полезное и захватывающее- спорт. Но школьные занятия с одноруким физруком были рутинны и скучны: в памяти остались только несколько лыжных походов, в которых участвовали те, у кого лыжи имелись. Остальной спорт мы придумывали самостоятельно. Летом нас увлекали походы в лес за ягодами, грибами. Клещей было тогда совсем немного, да мы и не слыхали, что среди них могут быть какие-то заразные. Много времени проводили на речке Вале: купались, придумывали игры. При этом всё, что нужно для игр, мастерили сами.
Зимой катались на лыжах, на санках. Со всего поселка собирались, чтобы пойти на Бугор-высоченный отвал над железнодорожной выемкой. Санки делали так: на толстую доску намораживали слой соломистого навоза: если разбежаться и удачно плюхнуться на такую каталку животом, то благодаря гладкой соломе можно далеко с горы укатиться. К такой доске умудрялись приладить стойку с поручнями и седушку. Садили пассажира, разбегались, держась за поручни, и прыгали на задок.. .Я даже как-то пытался поставить на каталку парус, чтобы легче было таскать её в гору, но пришлось отказаться от этой затеи: попутный ветер бывал редко.
Спорт
Лыжи мне приобрели, когда я учился в третьем классе: настоящие, армейские, но мне не по росту, и очень тяжёлые. Как-то родители уехали на несколько дней на похороны бабушки Ксении Федосеевны и оставили меня за старшего. Я тогда плохо представлял принципы ведения домашнего бюджета, и цену многим вещам не знал. Оттого оставленные мне, десятилетнему, деньги на пропитание младшей сестры и брата как-то быстро закончились. Тогда я продал те лыжи своему однокласснику Г енке Суханову из деревни Вожектем, как потом оказалось, за совершенно смешную цену. Гена на радостях отдал мне свои конь-ки-«снегурки». Коньки оказались мне вовсе ни к чему: ледяных площадок в посёлке не было, а об искусственных катках мы и не слыхали. Кататься по льду на реке Вала очень опасно: течение в ней местами очень быстрое, во льду есть промоины, покрытые снегом. Бывали случаи, когда в тех промоинах тонули ребятишки или случайные путники.
Летом мы мастерили деревянные самокаты на подшипниках вместо колёс (Подшипники добывали из разбитой техники на «шихте».) Но такие самокаты ездили только по досчатому тротуару. Такой тротуар у нас в Сюреке был от конторы до столовой, всего метров сто.
Посёлок строился посреди леса, а корчевание пней очень трудоёмко, пни стояли годами, поэтому чистого пространства было мало. На поселковой площади была волейбольная площадка: взрослые парни неумело перекидывали мяч через сетку; судья поминутно свистел и кричал: «потеря подачи». Иногда шли в спортгородок. Здесь была «карусель»: столб с верёвкой, которая свисала с вершины. Держась за верёвку можно было гигантскими шагами делать обороты вокруг столба. Были качели, турник, но просто крутиться быстро надоедало. Нас больше привлекали групповые игры: в лапту , в чижа, бег наперегонки, в догонялки, в прятки. Любили катать железный обруч или колесо, подталкивая его проволочным крючком. Строили ходули, только падать с них на пенёк больно. Гоняли мы и в футбол: тряпичный мяч скакал между пеньками. В 50-е годы стали появляться настоящие «футболы» с воздушной камерой в кирзовой оболочке. Шваркнет таким по щеке- долго будет краснеть!
Плотность населения в лесорубном посёлке низкая: при каждом хозяйстве усадьба соток по 30. Поэтому даже собрать команду ребят для игры- дело не простое; пока обойдёшь посёлок, уже устал. Поэтому для игры обычно собиралась разновозрастная, разнополая толпа. Хотя, обычно, девчонки держались особняком: прыгали через скакалку, подпинывали «ляльку» в «классиках», хороводили.
Между ребятнёй случались разборки:, кого-то обидели, нехорошо обозвали не поделили территорию. Помню, что обычно вокруг пеньков, которые окру-
Лезвие такого конька имело сверху пластину с отверстиями. В отверстия пластины продевали верёвочки, которыми привязывали конёк к обуви.
жали дома, поспевала ранняя земляника. Как-то наш братик Паша увидел, как чужие ребятишки под нашими окнами шарят, выискивая ягоды. А те пеньки мы выжигали, и в земле потом подолгу тлели смолистые корневища. Паша выскочил за ворота, стал прогонять чужаков, да ненароком и провалился в горячую золу; обварил ножки до колен, волдыри долго не сходили.
Серьёзные драки бывали у старших подростков. Был у нас гроза посёлка Петька Филимонов; он давно бросил школу, и никто не смел ему перечить. У базарной площади в полуземлянке жил паренёк по фамилии Литвин. Он отчего-то враждовал сразу со всеми, всех «достал». Однажды поздно вечером, когда мы выходили из кино раздался боевой клич Петьки Филимонова: «Парни, айда пи..ить Гитлера!»- такая кличка была у Литвина. Мы, мелкота, тоже побежали следом. Раздался звон разбиваемых стёкол, крики, мат, и все разбежались врассыпную в темноту.
Прозвища
Народ всегда прибавлял к имени какое-то меткое прозвище, которое отражает характерную черту человека и позволяет его моментально идентифицировать, как домашнее животное в стаде. При отсутствии фамилий, или в ситуации, когда полдеревни однофамильцев это было просто необходимо. Остатки этого обычая я ещё застал. Так мою бабушку Наталью Фёдоровну в деревне за глаза звали Митихой, по мужу её, которого звали Дмитрий Исаакович. Хотя при личном общении обращались к ней вполне уважительно: «Фёдоровна».
Дети не отличались в этом деле от взрослых, нарекая друг друга, иногда довольно жёстко, подчёркивая и невинные особенности и физические недостатки. Так, были среди нас «Рыжики», «Пегашки», «Лысые». При дефекте речи прозывали «Шепелявым», «Бурлой».
Меня в посёлке долго звали «Пожарником». Дело в том, что если в лесном посёлке или в лесу случался пожар, то об этом долгими тревожными гудками нас извещали паровозы и локомобиль. И как бы далеко от дома я не заигрался, но услышав гудок всегда мчался домой и проверял, не у нас ли горит, нет ли пожара поблизости, и не оставили ли в нашем доме открытого огня. Я описывал в упомянутой книге опустошительный пожар, который пережили мои родители с «ранними детьми», которые погибли до моего рождения; видимо, поэтому страх пред огненной стихией я приобрёл на генном уровне...
В Ижевском индустриальном техникуме меня звали «Короб», или «В.В.»: в нашей группе был мой однофамилец, но с инициалами «В.А.», а в Ижевском Механическом институте за любовь к технической литературе и немалые успехи в радиолюбительстве я получил от одногруппников весьма лестное прозвище «Профессор».
Стрелялки
Одним из любимых занятий мальчишек военной поры и первых послевоен-
ных лет было материть разного рода «стрелялки». Мы совсем не боялись тогда огнестрельного оружия: видали его не только в кино, но каждый из нас держал в руках ружьё, лазил в разбитый танк, нашими игрушками были патроны и детали оружия с шихтового двора. Некоторые из моих друзей жили на временно оккупированных врагом территориях, мы часто слышали рассказы фронтовиков. Поэтому каждому хотелось иметь своё «оружие», хотя бы для стрельбы стрелами, камешками или пистонами. Но купить в магазине ничего, даже отдалённо напоминающее игрушечное ружье или пистолет с пистонами было невозможно. Вот и мастерили из подручных материалов кто во что горазд, лишь бы «бахало». Детское «огнестрельное оружие», пригодное для звукового эффекта стало доступно для изготовления лишь после того, как в свободной продаже появились спички.
1. Самое простое устройство: надо гвоздём сделать лунку в доске, там где сучок (он твёрдый). Затем накрошить в лунку селитры со спичек (создать боевой заряд-БЗ), поставить сверху гвоздь и ударить молотком. Грохот бывает сильный, но эта модель не мобильна.
2. Широкое распространение получила ручная стрелялка-пугач. Её делали из куска медной трубки-ствола, загнутой в виде буквы «Г», гвоздя-бойка, загнутого в виде той же литеры и резинового кольца. Один конец трубки был расплющен и залит свинцом для герметизации «ствола». В трубку
(ствол) клали селитру со спичек, растирали бойком. Затем на отогнутые концы ствола и бойка надевали резиновое кольцо, а гвоздь, приподняв над зарядом, с растягиванием резинки ставили в стволе наперекос, т.е. на боевой взвод. Отведя руку от лица, нажимали на резинку, гвоздь срывался с перекоса и под действием резинки с силой ударял в заряд, вызывая его мгновенное воспламенение.
3. Из деталей железнодорожных скреплений делали болтовую «хлопушку»: в гайку с обеих сторон плотно вкручивали болты между которыми был засыпан заряд из перетёртой селитры со спичек. Затем конструкцию бросали, стараясь попасть головкой болта в что-нибудь достаточно твёрдое: стену, камень. Это, наверное, была самая опасная модель: при срабатывании один из болтов вырывает из резьбы, он далеко летит и может причинить увечье.
4. Самая простая пугалка на девчонок была такая: на острый конец напильника хвойной серой или хлебным мякишем прилепляли чашечку капсюля для охотничьего патрона. Если бросить напильник на доски, то происходит накол зеркала капсюля. Хлопок от этого бывал хотя и не очень громкий, но резкий.
5. Укладывали мы капсюли и на рельсы перед составом, присыпав их песочком, чтобы не слетели раньше времени от вибрации. Мы прятались по кустам возле полотна и наслаждались грохотом «стрельбы» воображая себя партизанами во вражеском тылу...Капсюли можно было купить на базаре у «трясуна»: так мы называли инвалида, который торговал всякой мелочёвкой. Он, видимо вследствие контузии, беспрестанно вскидывал руку и тряс головой. Правда, чаще всего капсюли у него просто «тырили», отвлекая его разговорами. Капсюлей перед ним лежала целая горка, и он то ли не замечал, то ли не хотел замечать наши проделки.
6. Наиболее близок к реальному оружию был «пОджиг» или «поджИга»: это трубка с запальным отверстием, прикреплённая к деревянной рукоятке. Заряд уплотнялся пыжом и снаряжался нескольким дробинами. Технологию изготовления и способ применения этого оружия можно увидеть в фильме «Брат-2».
Баловство со «стрелялками» приводило к печальным последствиям. Самое простое, если пугач сорвётся с боевого взвода и грохнет прямо на уроке: ну отправят тебя к директору.А бывали и травмы рук, глаз. Но всё же наши хлопушки были не так опасны, как настоящие военные средства, что попадались нам на шихтовых развалах в Сентеге. Кроме боевых патронов там попадались мины, артснаряды. Многих ребятишек, что ковыряли их с надеждой достать порох, или подбрасывали снаряды и гаранты в костёр, а после ворошили огонь, чтобы сильнее «бахнуло», разнесло на кусочки.
Моему поколению пришлось пройти через многие тяготы военной жизни в тылу, видеть трагедии и смерть далеко от линии фронта, и мы были уверены в бесценности человеческой жизни. К сожалению, нынешние пацаны, воспитанные «телеящиком» просто не видят разницы между киношным убийством и реальностью.
Что у тебя в карманах?
Если бы мы попросили вывернуть карманы мальчишку из нашего детства, то могли бы увидеть, что в них лежат (в порядке частоты встречаемости):
1.ЖОстка- кусочек свинца с пришитым лоскутом ткани или кожи. Жостку подбрасывали (набивали) боковой (внутренней) поверхностью стопы. Кто больше раз подбросит, не уронив на землю, тот и выиграл. Родители очень не поощряли нас в этой игре: считалось, что так мы портим дорогую обувь, а бо-
сиком набивать жостку довольно неприятно.
2.Свисток: самый простой деревянный, из молодой лутошки9, или из жести, как
10
у железнодорожного кондуктора , или хотя бы стреляная гильза от винтовочного патрона11.
3. Рогатка: Y-образная ветка с полоской резины.
4.Горсть мелочи и бита (крупный медный пятак царской чеканки) для игр в
12 13
пристенок , в разбивалку и пр.
5.Увеличительное стекло: для выжигания по дереву, для «поджаривания» товарища на пляже.
б.Чижик: обрубок дерева в форме буквы «Г». При игре его навешивали на вертикально вбитый колышек и сбивали деревянными палками- битами. Чижики часто терялись в траве, и чтобы быть всегда готовым к игре каждый носил с собой запасной «спортивный снаряд».
7.Перочиный нож или лезвие безопасной бритвы для соскребания селитры со спичек. Встречались и «финки». Они ценились за особую долговечность заточки лезвия, которое изготавливалось путём обточки на шлифовальном круге плоского или ромбического напильника. Рукоятки были наборные, из пластин крашеного плексигласа14. Финочки были ручной, «зЕковской» работы.
8. Стрелялка (см. выше)
9. Небольшой напильник: для тренировки на меткость бросания в стену, для очерчивания на земле игровых зон.
10. Курево: махра, папиросы-«гвоздики». Наиболее памятные названия папирос:
9 ЛутОшка- свежая ветка толщиной с палец, обычно липовая. С неё трубкой снималась кора, а оставшаяся древесина разрезалась пополам. В одном из отрезков прорезали продольную щель. Затем отрезки вставлялись как пробки в трубочку из коры с двух сторон с некоторым зазором между ними. В трубочке над зазором прорезалась маленькая щель. Если подуть в свисток с той стороны, где стояла «пробка» со щелью, раздаётся свист. Изготовить такой свисток можно за пару минут, пользуясь одним только ножом. Правда, и действует такой свисток не больше одного дня: при высыхании кора трескается.
10 Изогнутая в виде вопросительного знака полоска жести, к округлой части которой с двух сторон припаяны медные монетки, образующие корпус свистка.
11 Если прижать дульце гильзы к нижней губе в вертикальном положении и сильно подуть, то вследствие завихрения потока воздуха получится свист.
12 При игре в пристенок первый игрок бросал монету об стену. Второй игрок, бросал свою монету об стену таким образом, чтобы она при отскоке попала в первую монету. Выигрывал тот, кто попадал в монету противника. Медная мелочь того периода, вследствие инфляции военных лет имела очень низкую покупательную способность. Интересно, что монеты достоинством 1,2,3,5 копеек и весили, соответственно, 1,2,3, 5 граммов т.е. могли быть использованы в качестве мер веса в быту. Поэтому и большие объёмы медной мелочи (от рубля и более) в магазинах обычно не пересчитывали, а взвешивали.
13 Несколько игроков ставили свои монеты стопкой одной из сторон (например, «орлами») вверх. После этого игроки по очереди с некоторого расстояния бросали свои биты по стопке монет. Тот, кто разбивал стопку, получал право бросать биту ребром на любую из монет сверху. Если ему удавалось с первого удара перевернуть монету, он получал её и право переворачивать битой следующую монету.
14 Плексиглас- вид органического стекла.
«Норд», «Байкал».15
11. Спички или бензиновая зажигалка.
Про спички- разговор особый. Исторически сложилось так, что спички (или горючий состав для них) изготавливали предприятия оборонной промышленности, которые производят в качестве основной продукции боеприпасы. Поэтому в войну и после войны спички в их традиционном виде, в коробочках были редкостью; изредка их продавали, но только по карточкам. Однажды меня послали в лавку отоварить карточку на керосин. Я увидел, что продавец в подсобке занимается странным делом: из каждого коробка откладывает по нескольку спичек. Моё появление его нисколько не смутило: он ухмыльнулся и сказал «Да никто и не заметит.» Хозяйки тогда хранили огонь в печи: после топки наиболее крепкие угольки сдвигали в сторону (в загнётку) и засыпали золой. В загнётке тлеющий уголёк сохранялся до 2-3 дней! А если все угли погасли- бери чугунок с крышкой и беги за углями по соседям. Летом печей не топили, угольков горящих достать было нельзя. Обед готовили на плите-подтопке (а там нет загнёт), либо на очаге- таганке, а чай кипятили в самоваре. Курильщикам приходилось пользоваться огнивом. (Правда, нашей семье было в этом плане легче: перед уходом на фронт отец соорудил нам стационарную бензиновую зажигалку: покрутишь ручку тракторного магнето, а от искры на свече можно зажечь ватку с бензином. Бензина отец оставил всего одну бутылку и мы растянули тот бензин до его возвращения.)
Появились и эрзац-спички: ради удешевления производства тонкий деревянный листик или листок картона надрезался в виде гребешка (расчёски), а конец зубъев такого гребешка обмакивался в горючий состав. В гребёнке было по 20-30 «спичек». На неразрезанном пространстве была приклеена «тёрочка». Для зажигания надо было отломить или оторвать спичку и чиркнуть о тёрочку. Те спички были очень вонючие, дымные, но при этом зажигались чуть ли не «от подошвы», и были очень огнеопасны. Помню, приятель мой Валька Балобанов как-то полез за спичками в брючный карман, и с криком выдернул руку назад, а на ладони пылают все спички сразу. Он рукой трясёт, а спички не слетают: приварились. Долго он после ходил с перебинтованной рукой и даже уроков с него не спрашивали.
Многие люди любят смотреть на горящий костёр, а дети- особенно. Даже малыши, пообвыкнув, осмелев, тащат щепочки и норовят сами бросить их в огонь. В посёлках, где я жил, до наступления летней пожароопасной суши жгли пеньки и всякий хлам. Иногда в огонь мы бросали дикий камень: нагревшись он
15 Курение в то время было особым ритуалом, играло коммуникативную роль, а сорт курева был ярким индикатором социального статуса. Вспомним фразу из поэмы «Василий Тёркин»: «А придя бы на вечОрку, хоть не гордый человек, я б не стал курить махорку, а достал бы я «Казбек». В данном мемуаре упомянутые самые дешёвые сорта папирос. Папиросы «Норд», видимо, были затем переименованы в «Север»: на пачке синей краской было нарисовано стилизованное восходящее солнце. Этот образ был заимствован заключёнными для татуировок, и мне многократно приходилось видеть его на кисти руки.
взрывался и во все стороны со свистом разлетались осколки, бывали от них и ранения. Осенью, по дороге из школы мы топили «серу»16, а потом жевали её для подавления чувства голода. В пору уборки картошки по огородам жгли сухую ботву, а в золе пекли картошку. До сих пор, от запаха горящей ботвы у меня просыпается желание печёной картошки из детства. Пытался печь её в газовой духовке- нет, не тот вскус!
Конечно, не у каждого мальчишки в кармане можно было найти все предметы из приведённого списка. Но, по крайней мере, жостка и горсть мелочи были у каждого уважающего себя пацана, а у самых отчаянных всегда была и стрелялка. Снаряжали стрелялки прямо на уроках и ждали перемены чтобы бабахнуть. Однажды (это было в третьем классе) у Мунавира Музафарова произошёл самопроизвольный выстрел посреди урока. После этого в школе мы его больше не видели. Лет через 7 мы встретились в городе на улице: он снял кепарь и поглаживая коротко стриженые волосы татуированной лапищей сказал, что «загорал у тёщи».
Заканчивая разговор о содержимом карманов замечу, что наручных часов тогда и у взрослых почти не бывало, а в специальном карманчике ниже брючного ремня (его называли пистон) носили карманные часы. Однажды я видел, как у взрослого парня, почти мужика, из того кармашка выпал белый резиновый комочек. При этом парень смутился и густо покраснел. Конечно, у такого парня в карманах уже не лежала рогатка, стрелялка или жостка.
Друзья и «тимуровцы»
В Сюреке моими ближайшими соседями были два Шурика: удмурт Пушин и кавказец Насаев. Однажды они предложили мне организовать «тимуровскую команду», чтобы сообща выполнять домашние обязанности. А обязанностей у нас, несмотря на юный возраст, у каждого было много: надо заготовить дров, натаскать из колодца глубиной 20 метров ежедневно 20-30 вёдер воды на домашние нужды и полив огорода, а колодец от дома был за 200 метров, да много ещё чего. Тогда мы зачитывались книгами Аркадия Гайдара, и я охотно согласился на предложение. Решили начать с дров. Назавтра наша интернациональная бригада работала у Пушина: с азартом пилили, кололи, укладывали в поленницу. На следующий день- у Насаева. Работали до обеда, договорились продолжить вечером, но Пушин не явился, пришлось нам заканчивать вдвоём. На третий день по уговору должны были собраться у нас дома- никто из Шуриков не явился. До сих пор вспоминаю то огорчение: понятно, что устали, или просто не смогли, но хотя бы объяснились!
Как-то еду обычным порядком рано утром на велосипеде в магазин за хлебом, а Шурик Пушин гоняет какой-то необычный шарик, весь прозрачный. Я соскочил с велика, и кинулся ловить его, чтобы получше рассмотреть это чудо, а
16 Смола хвойных деревьев -живица- после нагревания на огне превращается в массу, чем-то напоминающёю по консистенции жевательную резинку.
он полетел по ветру, наткнулся на пенёк и лопнул. Шурик как заорёт на меня: «Ты его зачем хватал, он стоит 10 рублей, его отец из города привез...Плати!». Что мне оставалось делать? Ежедневно мне давали на хлеб 10 рублей, пришлось покупать на 9 и постепенно выплачивать долг. После бывалые ребята сказали, что Пушин снова меня обдурил: тот прозрачный «шарик» был всего лишь копеечным изделием Баковского завода резино-технических изделий. В другой раз кто-то натянул низко проволоку поперёк тропинки возле нашего дома. Ночью на эту проволоку налетела соседка: долго вопила матерно и чертыхалась. Как я мог оправдаться, ведь все знали, что я вожусь с проволокой для телефона и радиоприёмника? Через некоторое время Шурик Пушин всё-таки погорел на своих гнусностях: ребята его сильно «отметелили», а я перестал с ним общаться. Не сложились мои отношения и с Шуриком Насаевым: он оказался вспыльчивым драчуном.
Самым надёжным другом за все годы жизни в Сюреке был Юра Стародубов. Жил он на другом конце посёлка, за железнодорожной линией, у выходной стрелки, и у него сложился свой круг общения с соседскими ребятами, но я часто бывал в доме Стародубовых по пути из школы: Юра держал кроликов, а его мама Анна Сергеевна выращивала особенно вкусные помидоры. Мы вместе с ним делали домашнее задание («домашку»), возились с радиодеталями. Юра много читал: его сестра Ида приносила из библиотеки серьёзные книги, например,
17
«Сердце Бонивура». Нам, малышне, книги из библиотеки домой не выдавали, поэтому и я кое-что из тех книг прочитал. Но более всего меня привлекало прослушивание литературных радиопередач: оно способствовало развитию творческого воображения и абстрактного мышления. Немаловажно и то, что радио, в отличие от телевизора, позволяет во время прослушивания заниматься ручным производительным трудом.
Юра коллекционировал всякую летучую живность, в этом ему помогала сестра. В доме на стенах во всех комнатах висели планшеты с наколотыми на иголках жуками и прочими насекомыми. Юра всегда был большим выдумщиком и фантазёром, горячо отстаивал свою точку зрения, но я не могу припомнить, чтобы мы с ним хоть раз поссорились!
Наш отец, хотя и не смог получить настоящего школьного образования, постоянно отслеживал выполнение нами домашних заданий, помогал, сколько мог, решать нам задачки по арифметике. Однажды, поздно вечером, я признался, что не выучил к завтрашнему уроку стихотворение «Родина»: мой учебник взял почитать Гена Мальцев с Четвёртой улицы, да так и не вернул. Отец молча выслушал это , но наутро разбудил меня в 3 часа и отправил за учебником. Я долго стучался в двери и наличники дома Мальцевых, пока наконец-то Генка не выдал мне книгу. Я помчался домой, и к семи утра, ко времени выхода в школу знал то стихотворение наизусть, и помнил его потом ещё лет 30.
17
Виталий Бонивур- герой гражданской войны на Дальнем Востоке. Был сожжён японскими оккупантами в топке паровоза.
Углежог
В Сентеге мой отец не только был механиком леспромхоза, но и заведовал радиоузлом. С началом Войны всё оборудование поселкового радиоузла из нашей квартиры вывезли в город. Остался только зарядный щиток на стене, да антенна на крыше. Комнатка, освободившаяся от радиоузла не пустовала: года полтора в ней прожила сестра моего отца Антонида, затем учительница, учившая меня в первом классе (к стыду своему не помню ни имени её ни фамилии: она часто болела, а потом умерла, хотя ей было не более 20 лет). После них квартировал у нас старичок. Был он то ли мобилизованным колхозником, то ли расконвоированным из лагеря, который был расположен недалеко от нас между Шабердами и Люкшудьей. Он выжигал древесный уголь, необходимый для кузнечных горнов Ижевских заводов (берёзовый уголь жарок почти так же, как и кокс, но при этом он не науглероживает металл, что бывает очень важно для сохранения свойств стали.). Не знаю, получал ли старик какую-то плату за работу кроме хлебных карточек. Работал он весь световой день: уходил на рассвете, возвращался затемно, весь прокопчёный, одежда мокрая, худая, вся в прожогах. Надо было до рассвета её высушить, починить, и мама ставила ему на фуфайку заплату на заплату. На ужин ему наливали нашей похлёбки, молока. Насытившись, он долго скручивал из обрывка газеты «козью ногу»- пальцы были заскорузлые, все в ожогах и ссадинах. Потом доставал из загнётки уголёк, выкатывал его на шесток, брал голой рукой и прикуривал. Меня удивляло, что пальцы его не обжигаются, «А почему не нагибаешься к угольку?»- спросил я его. « А спина моя не гнётся»-отвечал он. Мама ворчала на него: «Не дыми в избе, иди на волю». Он шёл на крыльцо и там курил с видимым наслаждением. Иногда он закуривал и на улице: с размаху вскользь бил по кресалу, чтобы искра попала на трут, раздувая трут зажигал от него лучинку, а от неё- самокрутку. Огонь ему удавалось высечь не скоро: грубые пальцы не слушались, из них всё вываливалось.
Несомненно, угольщиков в посёлке была целая бригада: работа эта коллективная, трудоёмкая и тяжёлая. Надо заготовить лес, распилить его и расколоть, сложить в кучи, покрыть дёрном, зажечь. Печей много, и за ними надо постоянно следить- не дать погаснуть или слишком разгореться, иначе уголь перегорит, будет «пустой» и не даст жару. Не простое дело вовремя загасить печь, снять с неё дерновой колпак, осторожно, не дробя на крошки переложить уголь в короба и довести до города на подводах (погрузка древесного угля в вагоны или в кузов машины навалом превратит его в никуда не годную труху.) И по сей день в Заводе есть Угольные ворота, куда со всех сторон прибывали подводы с ценным грузом на протяжение сотен лет.
Иногда тот старик привозил на подводе к нашему крыльцу по несколько берёзовых тюлек. Нам, оставшимся без отца, такая подмога была очень кстати. Как-то мама, расколов тюльки во дворе, оставила дрова подсушиться. А наш двор был не огорожен; ничего нельзя оставить без присмотра. И те поленья вмиг «испарились». Пошла мама их искать: обнаружились дрова в ближайшем бараке,
ими уже топили печь. Разумеется, без лишних слов она забрала их назад.
18
У старика был знатный поясной ремень: на нём сбоку была медная скоба , в неё вкладывался топорик лезвием вверх. Мне тогда хотелось иметь такой ремень со скобой- топорик всегда при тебе, а руки свободны!
Сидел старик на нашем крыльце, покуривал, доставал откуда-то из-за пазухи потёртый кисет, выкладывал перед собой его содержимое. Там бывали деньги-несколько коричневых рублёвок, хлебные карточки, и много сложенных вдвое-вчетверо засаленных бумажек. Каждую он разворачивал, разглаживал рукой на колене, медленно, шевеля губами читал, а потом долго думал, глядя куда-то вдаль, поверх построек.
Сколько же ему было лет тогда? Он как-то рассказывал, что в «Германскую» войну был молодым парнем в плену у «австрияков», что военнопленных там хорошо кормили. Значит, он был приблизительно 1895 г. рождения, и в пору нашего знакомства ему могло быть едва за 50. И вот я теперь старше его на 25 лет, и моя спина не гнётся, так что и к тарелке трудно нагнуться, и пальцы не слушаются. Хотя и не работал на износ на каторжной работе, но выпавший из печи уголёк и я не боюсь подобрать и бросить в топку. Не напрасно ли я так долго учился? Может, стал бы лесорубом, и не болела бы голова от инженерных и научных премудростей?
Путь в радио
Жосткой и игрой на деньги я никогда не увлекался; при себе имел немного мелочи, ножичек, иногда стрелялку. Но всегда у меня был в кармане моток медной проволоки на всякий случай. И случаи такие представлялись. Как-то бригада связистов ставила высоченные антенны нового радиоузла, и всё уже было готово к подъёму мачт, оказалось, что антенный канатик не закреплён должным образом в орешковом изоляторе. Мачты уже были вывешены на руках, опускать их на землю было поздно, а ни у кого не оказалось вязочной проволоки. И тут я вынул свой припас; всё было сделано как надо.
В другой раз провод тоже пригодился: отец увидел в сельповской лавке приёмник «Родина-47» и мечтал купить его. Однажды вечером мы пошли в лавку на смотрины. Там сказали, что приёмник унёс к себе домой продавец Бармин. Он жил у околицы деревни Какси, возле железнодорожного переезда. В деревне никакого электричества ещё не было, и единственная проводная телеграфная линия шла вдоль Сибирского тракта. Приёмник у Бармина оказался уже подключенным к батареям, но из-за отсутствия антенны молчал, а в доме не оказалось даже обрывка какого-нибудь провода. И тут я как фокусник вынул из кармана свой моточек, проволоку присоединили к антенной клемме, и приёмник ожил! Мы услышали множество радиостанций при полном отсутствии помех и даже шорохов! Казалось, что станции прилипают к визиру настройки: так густо их было в эфире в тот зимний вечер. После этого отец навсегда полюбил
18 Тырнуллон (удм.) - натопорня.
приёмники-супергетеродины19 за простоту их настройки одной ручкой. До этого приёмники у него были прямого усиления: настраиваться на станцию приходилось вращая попеременно три ручки, а их избирательность была достаточна лишь для приёма мощных радиостанций. Но покупку тогда отложили: за приёмник и комплект батарей к нему пришлось бы выложить более 600 рублей-более половины отцовской зарплаты, а мы затевали строительство собственного дома. Но какому же радиолюбителю не хочется услышать дальние страны? Как-то отец принёс из конторы леспромхоза приёмник «Урал-46»: кроме оптического индикатора настройки у него была шкала из разноцветных стеклянных пластин с названиями городов, где были размещены радиостанции. Приёмник был неисправен: техник радиоузла не справился с ремонтом. А мы с отцом просидели несколько вечеров и устранили неисправности. Работал тот приёмник громко, звук был чистый, но напряжение в поселковой электросети «плавало», и мешало обилие радиопомех от электросварки и искрения от скруток в проводах. Такой же приёмник был и в семье моего друга Юры Стародубова, но из-за плохого напряжение в сети включали его редко.
Вообще, в моей жизни было несколько эпизодов, которые оставили в памяти настолько яркий след, что впоследствии вызвали у меня стремление стать специалистом по электронике и заняться коллекционированием и реставрацией старинной радиоаппаратуры.
Наверное, саамы ранний такой эпизод относится к периоду жизни на ст. Сентег, где я прожил до десяти лет. Еще с дошкольного возраста мне часто приходилось бывать с поручениями в соседнем доме; там помещалось поселковое отделение связи, здесь же проживала и семья почтаря, который одновременно был и телефонистом. На стене у них висел громадный телефонный аппарат из дерева с ручкой как у патефона и очень большой, блестящей пластмассовой трубкой. Рядом стоял коммутатор с рычажками: контора, станция, Люк, Майское.. .Я задался вопросом: а как голос ходит по проводам? И я ходил по посёлку, задрав голову, смотрел на провода, но ничего в них не замечал а во время войны все провода по посёлку вообще были оборваны. В начальной школе меня занимала разница возможностей радио и телефона. Если по радио я могу лишь слушать, что передают, то по телефону сам могу говорить, и меня слушают! Правда, можно выступать и на радио. Мама рассказывала, что как-то посреди ночи случился пожар на леспромхозовском конном дворе, так отец «завёл» усилитель радиоузла и, говоря в репродуктор, как в микрофон объявил тревогу по посёлку Сентег.
С устройством «радиожелеза», с начинкой приёмников я познакомился очень рано, так как в годы войны часто копался на складе списанного радиобарахла: я разбирал остатки старинных приёмников и знакомился с их устройством. При
19 Супергетеродин-приёмник, в схеме которого имеется генератор, а сравнительно слабый сигнал станции, принимаемый из эфира, используется для управления работой этого генератора.
этом схемы приёмников были мне не нужны: весь монтаж был выполнен толстым серебрёный проводам, и пути прохождения сигнала были видны невооружённым глазом. Хотя я и почитывал уже журналы «Радиофронт» из отцовской библиотеки, но понимал, что без знания теории самому эту технику мне не освоить.
Отец, уезжая по делам в город иногда звонил нам в Сентег на почту, и жена почтаря по имени Устя бежала к нам истошно крича моей матери: «Ганя, там Вася звонит». Мать всё бросала и бегом на почту, и я за ней, чтобы услышать родной голос. Отец звонил, видимо, из управления комбината «Ижлес» (Впоследствии «Удмуртлес»). Это здание, громадное, двухэтажное, простояло на углу улиц Горького и Бородина до конца ХХ века. На первом этаже там находился узел связи, а в коридоре на стене висел телефонный аппарат для посетителей. Подняв трубку надо было лишь назвать телефонистке на коммутаторе пункт с которым требовалась связь и мгновенно производилось ручное соединение. Трест «Ижлес» как маленькое государство имел свою инфраструктуру, в которую входили и его собственные линии связи.
Заметив мой интерес к телефонии, начальник поселкового узла связи в Сен-теге дал мне почитать популярную книжицу по этой теме. К тому времени я готовился пойти в первый класс и уже немножко умел читать. В книжке всё было очень доступно расписано и разрисовано: я наконец-то понял, как устроена телефонная трубка, узнал что именно находится в коробке телефона. Я был удивлён простотой телефонного аппарата: в нём нет ни ламп, ни катушек, а лишь индуктор для подачи сигнала, да звоночек. Телефон гораздо проще, чем приёмник, и его можно построить самому! Вся хитрость в трубке, в её угольном микрофоне, а наушник я к тому времени уже хорошо знал. Но при изготовлении собственного телефона тогда у меня возникли сложности: не было микрофона, да к тому же и отец, мой главный наставник, уехал на фронт. Устройством телефонной линии к соседу я занялся лишь после войны, да и то пришлось использовать два наушника по концам провода (как в первом телефоне А.Белла): нам приходилось попеременно говорить в каждый из наушников, а потом его же и слушать. А дело было так: в послевоенное время, когда радиоприёмники были нам возвращены, мы слушали инсценировку по рассказу Н.Носова «Телефон». Речь там была про то, как два приятеля купили набор для телефонной связи, установили аппараты в квартирах, но переговариваться им вскоре стало не о чем, и один из них разобрал свой аппарат до винтика. Вот этот-то рассказ и возродил мою мечту о собственном телефоне.
Второй эпизод случился уже после переезда нашей семьи в лесорубный посёлок Сюрек. Отец познакомился там с Петром Ивановичем Евстафьевым, мельником колхоза в деревне Сюрек. Эта мельница была в 3х километрах от нашего дома, на лесной речушке. Евстафьевы бывали у нас при поездках в город; пережидали ночь до поезда. Из разговоров я понял, что Пётр Иванович, как и мой отец интересуется радиотехникой, и у него в чулане хранятся всякие телефоны и приёмники, но нет радиоламп и батарей питания.
К новому, 1948 году на мельнице установили электрогенератор для освещения деревни, и нас пригласили посмотреть на ёлку с настоящими электрическими фонариками. И вот я с сестрой и брактиком (а было нам, соответственно,
11, 9 и 5 лет) пошли на мельницу. Идти по лесной, давно не хоженой тропке было очень трудно. Но так велико было желание увидеть настоящую ёлку, а может быть и побывать в том заветном чулане с радиодеталями, что я упорно торил дорожку и вёл всю ораву к цели. Но, когда пришли, оказалось, что мельник лежит хворый; но хозяйка на несколько минут отворила воду на генератор, и мы увидели ёлку во всём великолепии, всю в гирляндах разноцветных огоньков! В другой раз, как-то тоже зимой, когда тётка Тамара (так звали жену мельника) пережидала ночь у нас, она взяла меня с собой на мельницу. Теперь они жили при мельнице в деревне Пестерево, в Кировской области, в 20 км. от нас. Вышли мы в 4 часа утра, было совсем темно, дороги переметены. В конце пути совсем потеряли дорогу и брели полем по глубокому снегу, рискуя уйти совсем не туда; кругом была серая мгла без ориентиров. Но вот в стороне мелькнул какой-то огонёк, мы пошли на него. Огонь всё увеличивался, и мы уткнулись в окно какой-то избы; в избе топилась печь, и её огонь привёл нас. Оказалось, что мельница уже близко.
Зимой на мельнице мне было совсем скучно: ребятишек нет, помольцы приезжают редко, а мельнику совсем не до меня. И через пару дней я запросился домой. Лишь тогда Пётр Иванович приоткрыл свою кладовку и показал на кучу аппаратуры, которую таскал с собой, переезжая с места на место. Он хранил всё это в надежде когда-нибудь устроить дома радио. В кладовке я разглядел несколько старинных телефонных аппаратов, радиоприёмники известных мне конструкций и громкоговорители всевозможных систем и размеров. Но мельник ничего мне не дал, сказав: «Мал ты ещё, ничё не поймешь.». Вечером была попутная подвода до деревни Сюрек и я уехал. В деревню приехали около полуночи, меня уговаривали остаться до утра, но я пошёл домой: до нашего посёлка у станции Сюрек оставалось около 5 км. Ночь была тихая, лунная, а дорога накатанная, но всё же одному идти через лес было жутковато .
Через год или два к главному инженеру нашего леспромхоза приехал брат-студент. Ему организовали рыбалку с поездкой на тот, дальний мельничный пруд к Евстафьевым. Поехали на тарантасе; кучером был мужик из той деревни Касаткин Филипп, а организатором поездки - мой отец. И я увязался за ними: надеялся хоть что-то выпросить из запасов Петра Ивановича. Не знаю, удалась ли тогда рыбалка, но я точно «обрыбился»: оказалось что на мельнице произошёл пожар и заветная кладовка сгорела со всем содержимым. Для чего я вспоминаю об этом столь подробно? Да лишь с целью показать, как мельник всю жизнь копил, таскал за собой и сберегал под замком радиобарахло, и всё это безо всякой пользы: ни себе ни людям! А сколько бы радости он доставил мне тогда, поделившись хоть малой долей своего богатства!
Несколько лет спустя, уже в седьмом классе я осуществил свою мечту о настоящем самодельном о телефоне.
Микрофон сделал так: в пластмассовую коробочку положил толчёного карандашного грифеля и накрыл жестяной мембраной. Звук получился значительно более громкий, чем при использовании динамика, хотя и с шорохом. Шёл 1949 год. Я принёс свою самоделку в школу и протянул телефон из учительской в наш шестой класс. Демонстрация произвела полнейший фурор, ведь даже многие учителя впервые в жизни стали участниками телефонного разговора! Потом мы устроили телефон с соседским мальчиком: линия связи из обрывков железной упаковочной проволоки. Только не было у нас вызывающего устройства, и о времени связи надо было договариваться заранее .
Однажды на классный час к нам пришёл директор школы Николай Павлович Смирнов. Он стал нас расспрашивать: кто что читает, кто какую книгу хотел бы прочитать. Я произнёс название одной из книг. «А о чём она?» -спросил директор. Я замялся с ответом. Выручила Люба Замятина- бойкая, симпатичная девчушка из Вожектема. Она сказала, что книга эта о борьбе Французского Сопротивления против фашистов. Для меня до сих пор остаётся загадкой: книга была только что издана, и я узнал об этой книге из радиопередачи, а она откуда? Я почти ежедневно бывал в Вожектеме- гонял по дорогое на велосипеде, но не видал там ни одной антенны, и электричества в деревне не было. Неужели в их доме был хороший аккумуляторный приёмник, способный принимать передачи на комнатную антенну? Но она никогда о приёмнике в классе не рассказывала. Неужели причиной её скрытности был генетический страх перед властями?
В Ижевске в 40-х годах был Дом связи (Старый почтамт)- большое серое здание на углу улиц Маркса и Советской. Оно и сейчас стоит, но сильно надстроено. Прямо напротив трамвайной остановки был вход в операционный зал, над ним было написано крупными буквами: «Почта. Телеграф. Телефон. Радио» (Сейчас этот вход закрыт.) В этом здании находились все службы связи, в том числе и радиостудия Удмуртского радио. В операционном зале висел один из немногих городских таксофонов- деревянный ящик с трубкой на боку с щелью монетоприёмника. Опустив в щель монету в 20 коп., надо было снять трубку и назвать телефонистке нужный номер. Работница коммутатора выполняла нужное соединение и посылала абоненту электросигнал вызова. Такой же таксофон висел и в кассовом зале Увинского вокзала, и в старом здании Казанского вокзала.
Моя бабушка Наталья Фёдоровна видела телефон в те годы и часто потом вспоминала о могуществе этой техники. Она как-то была по делам в городе, да не одна, а с попутчицей (или как она говорила с товаркой). Сделав дела, они собирались возвращаться в деревню, но товарка сказала, что ей надо решить какой-то важный застарелый вопрос, а для этого надо зайти в Дом Правительства (ул. Советская, д.1), в известный ей кабинет и там пожаловаться на волокиту какого-то местного начальника из Якшур-Бодьи. Надо было, так сказать, подтолкнуть решение проблемы. И вот они в лаптях, с котомками каким-то образом прошли через вахту и проникли в нужный кабинет. Далее она говорила почти дословно так: «Начальник послушал её (товарку-то), да как взял телефон-то в руку, да как закричит в него: «Бодья, Бодья! Вы чё там такие-сякие не делаете
что обязаны! Немедленно сделать!» И положил телефон-от на стол.» Не знаю, был ли положительный результат от того похода в Правительство, но телефон впечатлил мою бабушку на всю оставшуюся жизнь.
Может, стоило бы восстановить уличные круглые часы, что висели на том Доме связи с довоенных времён: под ними произошло столько счастливых встреч и мои соотечественники были бы рады видеть примету своей молодости.
Эпилог
Детские впечатления, несомненно, самые яркие в жизни. И вот всплывает из памяти то одно, то другое. Плохое забылось, ведь в детстве всегда хорошо.
