CC BY
17
УДК 811.161.1 +82:81
Воронежский государственный педагогический университет
канд. филол. наук, доц. кафедры русского языка, современной русской и зарубежной литературы Арзямова О. В.
Россия, Воронеж, тел. 89601394477 e-mail: [email protected]
Voronezh State Pedagogical University The chair of Russian language, modern Russian and foreign literature PhD, associate professor Arzyamova O. V.
Russia, Voronezh, tel. 89601394477 e-mail: [email protected]
О.В. Арзямова
КОНЦЕПТУАЛЬНОЕ ВОПЛОЩЕНИЕ ЭТНОКУЛЬТУРНОЙ МЕНТАЛЬНОСТИ В ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ПРОЗЕ
КАРИНЭ АРУТЮНОВОЙ
Статья посвящена анализу этнокультурной ментальности, которая вербально репрезентируется взаимодействием различных концептов - социально-культурных, исторических, политических и индивидуально-эстетических. Исследование выполнено на материале художественной прозы Каринэ Арутюновой.
Ключевые слова: текст, национальная идентичность, этнокультурная ментальность, национально-культурное своеобразие, концепт, когнитивные слои.
The article is devoted to the analysis of ethnical and cultural mentality, which is verbally represented with the interaction of various concepts such as social and cultural, historical, individual and aesthetic ones. The study is based on fiction by Karine Arutyunova.
Key words: text, national identity, ethno-cultural mentality, national-cultural identity, concept, cognitive
layers.
Каринэ Арутюнова - замечательная писательница и художница в одном лице. Являясь личностью полиэтнической: еврейка по матери и армянка по отцу, она пишет «русскоязычную прозу». Каринэ Арутюнова родилась в 1963 году в Советском Союзе, её детство «семидесятых» годов прошлого века прошло на киевском Подоле, в 1994 году она эмигрировала в Израиль, а с 2008 года живет и в Тель-Авиве, и в Киеве.
В творчестве Каринэ Арутюновой образы разных национальных культур - русской, еврейской и армянской, - причудливым образом соединяясь, формируют то художественное пространство, которое принято называть «полинациональным», а также «мультикультурным». В этом поле многоязычного пространства происходит своеобразный «обмен» сходных и полярных взглядов и представлений, осуществляется разноязыкий диалог культурных традиций и ценностей.
Каринэ Арутюнова создаёт в своих рассказах сложную концептуальную гибридную структуру, в которой подвергаются синтезу как «свои», так и «чужие» для русского языка культурные знаки и коды, способы мировидения, психологические особенности и характеристики, черты личной и личностной идентичности.
Н.Ю. Русова, разрабатывая так называемую «концептуальную модель художест-
© Арзямова О.В., 2015
O.V. Arzyamova
CONCEPTUAL EMBODIMENT OF ETHNO-CULTURAL MENTALITY IN PROSE BY KARINE ARUTYUNOVA
венного текста», предлагает объединить и синтезировать в ней сущностные особенности трех моделей - семиотической, когнитивной и культурологической. Среди разновидностей концептов, обладающих экзистенциональной значимостью как для отдельной личности, так и для народа в целом, исследовательница особо выделяет концепты национальные (этнокультурные) [6; с. 20].
На наш взгляд, в художественном тексте этнокультурная ментальность автора находит своё воплощение посредством взаимодействия различных концептов - социально-культурных, бытовых, исторических, политических, эстетического и других. Рассмотрим, какие именно концепты репрезентируют художественную этнокультурную ментальность Каринэ Арутюновой.
Во-первых, это концепты, воспроизводящие социально-культурную и бытовую атмосферу советского прошлого. Например, с помощью концептов «семья», «дом», «соседи», «двор» автор передаёт воспоминания о детстве семидесятых годов двадцатого века, которое в основном прошло на улицах киевского Подола. С точки зрения отражения этнокультурной ментальности автор особое внимание уделяет вопросу национальной принадлежности. Например, дворовое пространство заполняется разговорами местных старушек, которые, обсуждая всех соседей, не забывают упомянуть и об их национальности:
«Если бог создал рай, то он населил его старушками, восседающими на лавочках у первого, второго и третьего подъезда. Эти старушки, кивающие головами в разноцветных платках, знают обо мне все, - что я "бабыхелина" внучка, что я уже "совсем выросла", что вчера у нас были гости, что родители у меня не такие как все, что "они армяне", что они, страшно сказать, "евреи", - не слушай их, - сжимая мою руку, баба Хеля подымается по ступенькам, - ну, армяне, это так же непонятно, как индейцы, -я распускаю косы и издаю победный клич, - хей-о!!!! - недавно меня водили на "Вини-тувождьапачей", после чего я решила, что интересней всего быть индейцем, индейкой, то есть» [2; с. 132-133].
Образ девочки из советского прошлого рождается на фоне яркого городского пейзажа, в котором прослеживаются «этнокультурные знаки» социума: его традиции, быт, обряды (потому что за одним столом собирается вся наша огромная семья, да что там семья, все соседи, и соседи соседей, и их дети, и друзья детей) и праздники (еврейская пасха или русская):
«Весна в нашем городке - это сладкие перья зеленого лука и яркие пучки редиса в капроновых авоськах, это медленно проплывающие облака яблоневого цвета и гроздья цветущих каштанов под окном, это предвкушение нескончаемых праздничных дней, от пасхальных до первомайских, это радостное томление и пробуждение, и накрытые столы под старой акацией во дворе, и этот наиважнейший вопрос - что же раньше, еврейская пасха или русская? На еврейскую пасху всегда холодно, - говорит бабушка важно и прикрывает форточку, - хотела бы я знать, кто ей это сказал, - на еврейскую пасху всегда холодно и весело, потому что за одним столом собирается вся наша огромная семья, да что там семья, все соседи, и соседи соседей, и их дети, и друзья детей...» [3].
В этом социально-культурном слое особую значимость приобретает так называемое «инокультурное слово» или фраза, выступающая как точка соединения «своего» и «чужого» языка:
«Я там жила и ходила в русский «садик», - по выложенной бетонными плитами дорожке через два палисадника, - дорогу я знала хорошо, и сад любила, и любила, когда всех рассаживали полукругом и читали сказку на украинском, - как правило, одну и ту же, - про Ивасика-Телесика, - мы знали ее наизусть и, раскачиваясь на стульчиках, с упоением вторили: «Телесику, Телесику! Приплинь, приплинь до бережка! Дам я тоб1 гсти й пити!» - в общем, других украинских сказок нам не читали, но я была хитрая, у меня была своя книжка со сказками, - у меня их много было, и армянских, и русских, и украинских, и читала я их с одинаковым воодушевлением, и потому часто заменяла
воспитательницу, Тамару Адамовну, жгучую брюнетку, отмеченную тяжеловатой страстной красотой...» [1].
Имена собственные, обогащаясь национальным колоритом, приобретают знаковый характер (еврейская бабушка Роза - армянская бабушка Тамара - грозная старуха Ивановна с первого этажа):
«Мин, ерку, ерек, - царь, царевич, король, королевич, сапожник, портной, - кто ты будешь такой? В то далекое лето я не задавалась этим вопросом. У меня было армянское имя, веселая еврейская бабушка Роза, которая шлепала по рукам и рассказывала забавные истории про погром и эвакуацию, армянская бабушка Тамара, которой тоже, несомненно, было что рассказать, а еще грозная старуха Ивановна с первого этажа. Через какой-нибудь месяц я сломаю руку и впервые переступлю порог школы, и вот тут-то узнаю о себе все. Всю мою ужасную подноготную про маму, папу, дедушку и бабушку» [3].
Во-вторых, это концепты, отражающие исторический слой, который репрезентирует глобальные политические проблемы этноса. Здесь можно выделить такие центральные концепты, как «историческая память», «судьба нации», «культурная среда», «судьба личности» и др. Все данные концепты объединяет понятие «историческое сознание», о котором Л. А. Трубина пишет: «... всеобъемлющий характер исторического сознания определяется тем, что это сам принцип видения и оценки мира, где на первом месте - движение времени и человек в потоке времени. <...> .Являясь составной частью авторского видения эпохи, историческое сознание определяет подходы к изображению действительности, формирует «художественную версию» истории. .» [6; с. 10].
Стихотворение в прозе «Условия игры. Инструкция» звучит как обращение ко всему этносу, так как в нем ярко представлена агитация и призыв к конкретным действиям. Вопрос сохранения нации разрастается до уровня исторической трагедии, особенно когда речь идет о физическом уничтожении еврейского народа, вынужденного пережить Холокост. В этом случае концепты «историческая память» и «историческое сознание» формируются на основании образов «своих» и «чужих», передаются на фоне судьбы нации и выступают как воплощение исторического и социально-политического конфликта:
Пусть будет дом, и сад, и достаток, и дети ходят в чистом, пусть выучатся -ничего не бойтесь, мы это проходили, - у дома посадите дерево - пусть это будет яблоня, пусть цветёт и даёт плоды - всё равно придут и срубят под корень, и пристрелят вашу собаку, даже старую и глухую, пристрелят или перережут горло - всё равно, пусть будет дом, яблоневый сад - и старая собака, и много детей, пусть рояль и книги, картины и ковры - нас предупреждали, но мы не верили: всегда находился свой и чужой, кто-то протягивал руку, а кто-то первым входил в опустевший дом и выносил - книги, картины, посуду, ковры - всё, что оставалось после, - так было, есть и будет, жизнь прекрасна, но кто говорит о вечности: всегда найдётся тот, кто укажет путь убийце, кто захлопнет окно, когда вас будут убивать, сегодня вы сосед, завтра - жертва, сегодня вы - яблоня, завтра - её плод, - ничего не бойтесь: нас вырезали, душили, травили - мы прятались, мы учились прятаться и убегать, мы учились выживать, - пока наши дети учат ноты и разминают пальцы, эти тоже - разминают, они наблюдают - нет, не издалека, они всегда рядом, мы знаем их в лицо, иногда сидим за одним столом, а дети наши играют в одни и те же игры, - так было, есть и будет» [3].
В цикле рассказов «Желтое на черном» Каринэ Арутюнова, раскрывая содержание концепта «национальная память», обращается к трагическим судьбам евреев, вынужденных существовать в Варшавском гетто. Репрезентация печальных исторических событий представляется через призму индивидуальной этнокультурной памяти:
«.наш дом остался где-то там, в другой жизни, а в этой - есть эта маленькая комната и осунувшиеся лица родителей, и позорное чувство голода, и чужие, абсолютно чужие люди вокруг - даже не родственники, и спертый воздух уборной, и эта
ночная улыбка моей - смешно сказать - тети Шпринцы, и терпкий запах ее духов, и желтая звезда на маленьком черном платье») [4].
В рассказе «Волчок» центральным становится образ ханукального волчка, который, как отмечает Нохум-Зеэв Рапопорт, в иудаизме символизирует четыре составляющие еврейского народа: 1) физическое существование; 2) «душу», которой является Иерусалимский Храм и жертвоприношения в нем: служение в Храме обеспечивало питанием души и тела людей, приносило изобилие в Страну Израиля, стимулировало духовный рост его обитателей, жертвоприношения очищали души людей от грехов, мешающих достойному существованию; 3) «мозг и интеллект» народа - Тору; 4) совокупность всех этих составляющих, которая и образует еврейский народ как органическое целое [5].
Волчок - это символ времени, с помощью которого автор воспроизводит с одной стороны, быт и традиции еврейского народа, а с другой - массовое уничтожение в лагерях смерти:
«<...>...запусти волчок, пусть будет буква "тав"- таава, желание, жажда, тебе будет шестнадцать, мне - немногим больше, в переполненном вагоне у тебя начнутся месячные - как я узнаю об этом? - красным ты напишешь «дам» на оконном стекле - впрочем, до окна не добраться, да и стекло давно выбито ветром, а дыра вкривь заколочена досками, - со стиснутыми коленками, в холодном поту ты доедешь до конечной станции, за которой только поля и глубокие рвы, - старухи обступят тебя, дыша тиной и пылью, - я назову тебя невестой, и ты войдёшь в миквэ - в первый раз, - произнесёшь благословение, но до того ты распустишь волосы, снимешь заколки и маленькие колечки, - ты примешь горячую ванну, а после окунёшься с головой - «ба-рух ата адонай элогейну, мелех гаолам...», ты будешь озираться, пытаясь отыскать меня в толпе, - запусти волчок, Шейнделе - звук льющейся воды успокоит тебя: вокруг много чужих, но и родных тоже - женщины, свекрови, золовки и дети, - где-то лают собаки, а цементный пол обжигает ступни, - запусти волчок, милая, и не плачь по косам - я буду любить тебя и такой, ты родишь мне сына, а потом дочь, мы будем жить долго и счастливо и умрём в один день - такой, как сегодня, - не бойся, родная, я близко, я не успею прочесть кадиш по своему отцу, я никогда не стану господином с тросточкой и косматыми бровями - рот мой забит глиной и песком, - потерпи чуть-чуть, милая: как птица чувствует приближение дождя, так орёл парит над жертвой,
- сейчас будет буква "нун ", что означает - нецах [4].
Третий тип этнокультурных концептов условно может быть определён как индивидуально-эстетический. В его когнитивном слое традиционные символы обогащаются индивидуально-авторским коннотациями, которые наделяют размышления автора этнокультурным своеобразием. С этой целью используется метафоризация как один из ведущих приёмов, который позволяет передать творческое, оригинальное мышление автора - своеобразный «мир в тайне слов». Например, известно, что на Востоке персик
- это символ юности и бессмертия. В рассказе Каринэ Арутюновой «Вкус персика» этот образ также символизирует любовь, страсть и потаённую мечту:
«Вкус персика - это желание, которое никогда не исполнится.
Плодов не должно быть много, - только один или два. Влюбленный разминит его чуткими пальцами и поднесет к твоим губам. Вдохни его, осязай, пробуй. Вкус его сладок, точно поцелуй, а аромат сводит с ума.
Пробуй его осторожно, - съеденный второпях, он забывается быстро. Нет ничего ужасней, чем груда персиков. Съеденных в одиночестве»» [2].
Индивидуально-эстетические концепты позволяют передать авторские коннотации даже в минимальном объеме текста. Вот, например, крошечный рассказ «Ожидание», в котором посредством ряда номинативных предложений и риторической конструкции передается восприятие окружающего мира:
«Ожидание. Ждать книги. Ребенка. Любви. Вдохновения. Вестей. А что, если продолжительность жизни измерять количеством ожиданий?»» [2; с. 253].
Следует также отметить, что рассказы Каринэ Арутюновой изобилуют гетерогенными культурными образами. Так, повествуя о своей жизни на Земле Обетованной, автор использует приём соединения образов-этнонимов (гефилте фиш, маца, фалафель, сальса, деруны, кусбара, плов, цимес), которые рождаются на фоне разнородного, не смежного и противоположного, «своёго» и «чужого»:
«Гефилте фиш и салат оливье, Новый год и Рош-а-шана, международный женский день и марокканская Мимуна, маца и сдоба, перченые шарики фалафеля и морковный цимес, фрейлахс, сальса и тяжелый рок, синеватые деруны и пряная кусбара, кофе по-турецки, узбекский плов и кисло-сладкое жаркое - все это чудесным образом уживалось в съемных апартаментах на Цалах Шалом, 66... [3].
Таким образом, в своём творчестве Каринэ Арутюнова старается сохранить черты национальной самобытности, бережно, проникновенно и выразительно воссоздавая концептуальные черты этнокультурной ментальности.
Библиографический список
1. Арутюнова Каринэ. Любовь к чернозему. [Интернет-ресурс]. URL: http://sho.kiev.ua/ arti cle-sho/134466
2. Арутюнова Каринэ. Скажи красный. М.: Астрель-СПб, 2012. 408 с.
3. Арутюнова Каринэ. Пепел красной коровы. [Интернет-ресурс]. URL: http://coollib.eom/b/2463 59/read
4. Арутюнова Каринэ. Желтое на черном. [Интернет-ресурс]. URL: http://magazines.russ.ru/zz/2009/18/ar6.html
5. Рапопорт Н.-З. Тайна ханукального волчка. [Интернет-ресурс]. URL: http://www.lechaim.ru/ARHIV/200/rapoport.htm
6. Русова Н.Ю. Дидактические возможности концептуального моделирования художественного текста // Текст в художественной литературе, публицистике, журналистике: Материалы XIX Шешуковских чтений / Под ред. Л.А. Трубиной. М.: МИТУ, 2014. С. 20-26.
7. Трубина Л.А. О некоторых аспектах обновления методологии исследования текста // Текст в художественной литературе, публицистике, журналистике: Материалы XIX Шешуковских чтений / Иод ред. Л. А. Трубиной. М.: МИТУ, 2014. С. 8-11.
References
1. Arutyunova Karine. Love to the black soil. URL: http://sho.kiev.ua/article-sho/134466
2. Arutyunova Karine Tell red. M.: Astrel-SPb, 2012. 408 p.
3. Arutyunova Karine Ashes of the red cow URL: http://coollib.com/b/246359/read
4. Arutyunova Karine Yellow on black.
URL: http://magazines.russ.ru/zz/2009/18/ar6.html
5. RapoportN-Z. The Secret of Chanukah dreidel.
URL: http://www.lechaim.ru/ARHIV/200/rapoport.htm
6. Rusova N.Y. Didactic possibilities of conceptual modeling of literary text // Text in literature, publicism, journalism: proceedings of the XIX Sheshukova readings / Ed. by P.A. Trubina. Moscow State Pedagogical University, 2014. P. 20-26.
7. Trubina L. A. On some aspects of the update of the research methodology text // Text in literature, publicism, journalism: proceedings of the XIX Sheshukova readings / Ed. by P.A. Trubina. Moscow State Pedagogical University, 2014. P. 8-11.
