CC BY
36
С тех пор мечте ты стала музыкой, Чудесной родиной... [12, с. 293].
Таким образом, подводя итоги анализа роли фетовских традиций в формировании стилевого феномена поэзии С. Парнок, отметим, что, вслед за А. Фетом, основу поэтического мира которого составляет триада «красота -любовь - музыка», часто оказывающаяся сопричастной мотиву творчества, С. Парнок, художественно переосмыслив её, также отводит ей доминирующую
Библиографический список
роль в своей лирике, осложняя её темой творчества. Сделанный на основе сопоставительного анализа стихотворений вывод позволяет говорить о контактных и типологических связях поэзии С.Я. Парнок с фетовскими традициями, что отчетливо проявляется в области основополагающих художественных категорий и центральных мотивов творчества, а также способов их стилевого воплощения, в основе которых лежит мировоззренческая концепция обоих авторов.
1. Дубова М.А. Пути развития модернистского романа в культуре русского порубежья XIX- XX вв. (Творчество В. Брюсова и Ф. Сологуба): монография. Коломна: КГПИ, 2005.
2. Антология русской женской поэзии. Москва: ЭКСМО, 2007.
3. Женская лирика. Минск: Харвест, 2004.
4. Алексеева О.Я. Рецепция лирики Фета в творчестве русских символистов (В.Я. Брюсов, A.A. Блок, Андрей Белый). Диссертация ... кандидата филологических наук. Москва, 2003.
5. Аторина О.Г A.A. Фет и русский символизм: К.Д. Бальмонт, В.Я. Брюсов, A.A. Блок, А. Белый. Диссертация ... кандидата филологических наук. Смоленск, 2005.
6. Ауэр А.П. Взаимодействие стиха и прозы как проявление индивидуального стиля А.А. Фета. Взаимодействие творческих индивидуальностей писателей 19 - начала 20 века. Москва, 1991.
7. Гаспаров М.Л. Aнтиномичность поэтики русского модернизма. Связь времен: Проблема преемственности в русской литературе конца 19 - начала 20 века. Москва: Наука, 1992.
8. Бухштаб Б.Я. A.A. Фет. Очерк жизни и творчества. Ленинград, 1990.
9. Благой Д.Д. Мир как красота. О «Вечерних огнях» A. Фета. Москва: Художественная литература, 1975.
10. Розенблюм Л.А. Фет и эстетика «чистого искусства». Москва, 1999.
11. Фет А.А. Поэзия. Проза. Москва: АСТ: АСТ МОСКВА, 2009.
12. Парнок С.Я. Вполголоса. Москва: ОГИ, 210.
References
1. Dubova M.A. Puti razvitiya modernistskogo romana v kul'iure russkogo porubezh'ya XIX - XX vv. (Tvorchestvo V. Bryusova i F. Sologuba): monografiya. Kolomna: KGPI, 2005.
2. Antologiya russkoj zhenskoj po'ezii. Moskva: 'EKSMO, 2007.
3. Zhenskaya lirika. Minsk: Harvest, 2004.
4. Alekseeva O.Ya. Recepciya liriki Feta v tvorchestve russkih simvolistov (V. Ya. Bryusov, A.A. Blok, Andrej Belyj). Dissertaciya ... kandidata filologicheskih nauk. Moskva, 2003.
5. Atorina O.G. A.A. Fetirusskijsimvolizm: K.D. Bal'mont, V. Ya. Bryusov, A.A. Blok, A. Belyj. Dissertaciya ... kandidata filologicheskih nauk. Smolensk, 2005.
6. Au'er A.P. Vzaimodejstvie stiha i prozy kak proyavlenie individual'nogo stilya A.A. Feta. Vzaimodejstvie tvorcheskih individual'nostejpisatelej 19 - nachala 20 veka. Moskva, 1991.
7. Gasparov M.L. Antinomichnost'po'etiki russkogo modernizma. Svyaz' vremen: Problema preemstvennosti v russkoj literature konca 19 - nachala 20 veka. Moskva: Nauka, 1992.
8. Buhshtab B.Ya. A.A. Fet. Ocherkzhizni i tvorchestva. Leningrad, 1990.
9. Blagoj D.D. Mir kak krasota. O «Vechernih ognyah» A. Feta. Moskva: Hudozhestvennaya literatura, 1975.
10. Rozenblyum L.A. Fet i 'estetika «chistogo iskusstva». Moskva, 1999.
11. Fet A.A. Po'eziya. Proza. Moskva: AST: AST MOSKVA, 2009.
12. Parnok S.Ya. Vpolgolosa. Moskva: OGI, 210.
Статья поступила в редакцию 03.08.20
УДК 82.0
Dubova M.A., Doctor of Sciences (Philology), Senior Lecturer, Professor, Department of Russian Language and Literature, State Social-Humaniterian University
(Kolomna, Russia), E-mail: [email protected]
Belova A.S., postgraduate, Department of Russian Language and Literature, State Social-Humaniterian University (Kolomna, Russia),
E-mail: [email protected]
CONCEPTUALIZATION OF TIME IN ADOLESCENCE OF ALESHA ARSENIEV (BASED ON THE MATERIAL OF THE 2ND BOOK OF THE NOVEL "THE LIFE OF ARSENIEV" BY I.A. BUNIN). The article analyzes the second book of the autobiographical novel by I.A. Bunin's "The Life of Arseniev" from the standpoint of ways of artistic implementation of the concept of "time" as an important component of the child's worldview in adolescence. The authors focus on the peculiarities of children's perception of the time continuum, identifying the ways and techniques of its creation in the text. Making contact with the first book of the novel, the authors of the article reveal the dependence of perception and awareness of time as a world-modeling category on the adolescence age. The analysis of the second book of the novel "The Life of Arseniev" provides an opportunity to draw a conclusion regarding the life of the main character, which takes place in various spatio-temporal projections: social-historical, family-household, natural-cyclic, biographical, and also fits into the temporal structure of the chronotope of Eternity.
Key words: autobiographical novel, "The Life of Arseniev", I.A. Bunin, adolescence, concept of "time", methods of creating time continuum, types of time, world-modeling category.
М.А. Дубова, д-р филол. наук, доц., проф., ГОУ ВО Московской области «Государственный социально-гуманитарный университет», г. Коломна,
E-mail: [email protected]
А.С. Белова, аспирант, ГОУ Московской области «Государственный социально-гуманитарный университет», г. Коломна,
E-mail: [email protected]
КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИЯ ВРЕМЕНИ В ОТРОЧЕСКИЕ ГОДЫ
АЛЕШИ АРСЕНЬЕВА (НА МАТЕРИАЛЕ 2-Й КНИГИ РОМАНА И.А. БУНИНА
«ЖИЗНЬ АРСЕНЬЕВА»)
В данной статье анализируется вторая книга автобиографического романа И.А. Бунина «Жизнь Арсеньева» с позиций способов художественной реализации концепта «время» как важного компонента картины мира ребенка в отроческие годы. Авторы акцентируют внимание на особенностях детского восприятия временного континуума, выявляя способы и приёмы его создания в тексте. Проводя контактные связи с первой книгой романа, авторы статьи выявляют зависимость восприятия и осознания времени как миромоделирующей категории от возраста ребенка. Анализ второй книги романа «Жизнь Арсеньева» предоставляет возможность сделать заключение относительно жизнедеятельности главного героя, которая протекает в различных пространственно-временных проекциях: общественно-исторической, семейно-бытовой, естественно-циклической, биографической, а также вписывается во временную структуру хронотопа Вечности.
Ключевые слова: автобиографический роман, «Жизнь Арсеньева», И.А. Бунин, отрочество, концепт «время», приемы создания временного континуума, типы времени, миромоделирующая категория.
Автобиографический роман И.А. Бунина «Жизнь Арсеньева» (1927 -1933 гг) - «самая большая работа, сотворенная писателем в годы эмиграции ..., в которой автор сообщает о собственном внутреннем формировании, об удачных и драматических чувствах бытия» [1, с. 128]. В романе И.А. Бунин, который, как известно, сам происходил из обедневших мелкопоместных дворян, с чувством необыкновенной гордости пишет о своем роде, представителями которого были В.А. Жуковский и Анна Бунина [2, с. 38], с позиций взрослого человека воссоздает процесс своего взросления, пронизанный глубокой грустью об ушедшей дворянской России с ее укладом жизни, бытом и нравами. В центре произведения - «судьба юноши, существующего и формирующегося в обстоятельствах русской порубежной реальности конца XIX - начала XX века, человека ищущего...» [3, с. 24].
Именно таким и предстает на страницах романа Алеша Арсеньев, сначала младенцем, затем ребенком, пережившим годы детства, отрочества и юности, и, наконец, взрослым человеком, сформировавшейся личностью со своей системой ценностей, мироощущением и жизненной позицией. И мы, читатели, вслед за автором имеем возможность наблюдать сложный процесс формирования картины мира героя, расширяющейся и наполняющейся новыми знаниями от одного возрастного периода к другому. Это замечает и сам герой, сравнивая своё мировосприятие, к примеру, в детские и отроческие годы. Этот процесс комментирует и автор, а читатель - раскрывает.
Наш научно-исследовательский интерес связан с анализом миромодели-рующей категории времени как составляющей универсалии модели мира в отроческие годы главного героя автобиографического романа. Прежде чем перейти к осмыслению способов и приёмов изображения временного континуума в отроческие годы героя, считаем необходимым остановиться на краткой характеристике терминологического аппарата, которым мы будем оперировать в ходе анализа.
Во-первых, это миромоделирование как комплекс способов, категорий и формул, позволяющих писателю выработать своеобразный мир определенного художественного произведения [4, с. 4], в нашем случае - автобиографического романа «Жизнь Арсеньева». Термин «модель мира», с одной стороны, сравнительно новый в практике изучения литературоведения, но с другой - он уже давно приобрел метанаучный характер и, как следствие, активно используется различными областями научного знания. Характеризуя это понятие, считаем логичным упомянуть работу Н.С. Дуреевой «Понятие модели мира в науке», в которой она, на наш взгляд, четко и доказательно обосновывает методологию и стратегию его исследования. Данный термин используют в научной практике многие ученые технических, естественнонаучных и гуманитарных областей знаний, трактуя его с разных, значимых для конкретной науки позиций [5].
Отметим также, что в литературоведении термин «модель мира» восходит к понятию «картина мира», употребляемому в лингвистических исследованиях, и, чтобы не возникало никакой терминологической путаницы, установим соотношение между ними. Нельзя не согласиться с утверждением Н.А. Лариной о том, что создание текста определенным автором отображает не только лишь его собственную, персональную картину общества, однако также частично картину мира того языка, носителем которого писатель является [4, с. 15].
Очень точно, на наш взгляд, определено соотношение терминов «модель мира» и «картина мира» Т.В. Цивьян в её работе «Модель мира и ее роль в создании (аван)текста». Как справедливо замечает автор, сейчас стал актуальным термин «картина мира», в нем ощущается отображение действительности, а также эмоциональности. Получается контраст: «модель мира» и «картина мира»: «В этом контрасте модель мира - каркас, арматура, которая обязана заполняться материалом. Предикат, вложенный в контраст «модель мира» и «картина мира», - переключение от модели мира к картине мира ...» [6].
Основными миромоделирующими категориями, как известно, всегда выступали время и пространство. В поле зрения нашего исследовательского интереса находится категория времени, которая выполняет функцию миромоделирующей универсалии, своего рода концепта. Как справедливо отмечает Н.В. Володина, «изучение писательских констант с учетом их ментальной сущности. способно реализовываться как междисциплинарное исследование. соединяющим термином, обширно применяемым нынешней гуманитарной наукой, представляется термин «концепт» [7, с. 4].
В романе время носит системный характер, организуя эстетическую реальность произведения, его внутренний мир [8, с. 123]. Стоить подчеркнуть, что принципы изучения художественного времени персональны, так как являются признаком идиостиля художника [8, с. 130]. С этим утверждением трудно не согласиться. Время в романе И.А. Бунина «Жизнь Арсеньева» многомерно, и анализ особенностей его воплощения в тексте дает нам представление об одном из важнейших параметров картины мира главного героя и её эволюции.
Отрочество - «возраст между детством и юностью» [9, с. 412], важный период в становлении человеческой личности, когда ты уже не ребенок и всё больше переходишь от чувственного к сознательному восприятию действительности, осмысливаешь, как расширяются твои представления о мире, углубляются знания о нем, но ещё и не юноша, которому мир открывается уже во всей свойственной ему сложности и многогранности.
В пору отрочества Алеша Арсеньев вступает в конце первой книги романа, когда едет поступать в гимназию, понимая, что ему придется проститься с любимой усадьбой, которую, быть может, он уже никогда не увидит, когда его
раздирают противоречивые чувства. Отрочеству посвящены 14 глав второй книги романа.
Этот возрастной период соединяется в сознании героя с двумя топосами: «гимназией», в которой Алёша провел 4 года, и городом, где она была: это был «один из наиболее старинных русских городов. Он находился на границе, после которой расстилались незнакомые и дикие земли» [2, с. 71].
С образом города в роман входит историческое время, обращение к которому иллюстрируют упоминания следующих исторических лиц и событий: Мамая и его похода на Москву [2, с. 69]; императора Александра Александровича [2, с. 74]: «Если не брать во внимание и то, что на Александра II велась охота, и то, что его убили, все без исключения еще сохранился образом «земного бога» [2, с. 91] и подобные контексты, довольно часто встречающиеся во второй книге романа.
Таким образом, восприятие героем исторического времени формируется путем его обращения к воспоминаниям об историческом прошлом Родины, исторических деятелях, оставивших след в истории России.
Именно осознание сопричастности к великой истории своей Родины отмечает начало отрочества героя, что неоднократно подчеркивается автором: в чувстве России, «в ощущении взаимосвязи с прежним, отдаленным, единым ..., навевающим воспоминания наше участие к данному единому...» [2, с. 69].
Он вспоминает, что однажды в вечерний час в первый раз тронуло его: «Он осознал, что не просто живет в России, в своем уезде, он почувствовал большее: через него прошло прошлое, настоящее...» [2, с. 70].
Это чувство национальной самоидентичности, настойчиво подчеркиваемое автором с первых страниц произведения, и составляет основу мировосприятия Алеши, а с годами только укрепляется в его сознании и становится определяющей содержательной доминантой его картины мира. Как отмечает сам автор, герой вспоминал это время, «... почти с ужасом прозревая вдруг, над каким действительно необъятным царством всяческих стран, племен, народов... высится русская корона» [2, с. 76].
Вместе с историческим временем вступает в текст и конкретно исторические детали современной герою эпохи, времени, в которое взрослеет Алеша, причем эти события касаются и непосредственно его семьи: прочно входит в лексикон мистическое слово «социалисты», которые появились даже в их местах -братья Рогачевы, барышни Субботины [2, с. 91]. Он припоминает, что вскоре случилось у них в семье огромное событие - арестовали брата Георгия [2, с. 91].
Без сомнения, при описании отроческих лет преобладает сезонное время. Автор уделяет внимание каждому времени года, которое в сознании Алёши связано с определенными событиями: осень - с началом учебы в гимназии и жизнью в «убогой обстановке» двух комнат Ростовцевых [2, с. 72], с приездом родителей, останавливающихся в Дворянской гостинице, куда брали и Алешу, где он снова «возвращался в мир уже мнимого (отец проживал последние деньги, продав Каменку и заложив Батурино) дворянского богатства и на 2 - 3 дня становился барчуком» [2, с. 87]; зима - с сильными морозами и частыми посещениями храма: «... я должен был идти ко всенощной в церковь Воздвиженья...» [2, с. 85 - 87]; весна - с ожиданием лета и каникул, а значит - возвращения в родную усадьбу, наконец, лето ассоциируется в сознании героя с полной свободой жизни.
Особое внимание в сезонном времени отводится осени. Это, думается, далеко не случайно. Именно осенью начинается учеба, которая лишает героя радости забав и общения с родственниками в родной усадьбе: «ужасно было начало этой жизни! Но, может быть, ещё ужаснее было то, что ... очень быстро покорился он судьбе...» [2, с. 72 - 77]. Особенно тяжела, по воспоминаниям Алеши, была первая осень: наступает сентябрь, в душе у героя тоска о лете, которое так быстро промелькнуло; «Боже, как памятны мне эти молчаливые и тоскливые вечера уже поздней осени» [2, с. 85]; «... скудные, спокойные дни поздней осени...» [2, с. 80]. Осенние дни с постепенным увяданием природы, являющиеся предвестниками зимы, во многом созвучны мироощущению героя, в котором чувственные оценки преобладают над рациональными: его душа еще не может успокоиться и найти равновесие. Все эти однообразные гимназические вечера, дни, недели вселяли в героя тоску и рождали мечты, которые позволяли ему, человеку с тонкой душевной организацией, вырваться из этого замкнутого круга. На страницах романа зримо передаются эти памятные для Алеши дни, аккумулирующие в себе всю грустную и тягостную уездную жизнь: серые зимние дни, оттепель, домашний уют, который угнетал его [2, с. 87], а «бесконечные дни учебы ему докучали...» [2, с. 82].
Важное (если не доминирующее) место в формировании мироощущения героя и, как следствие, его картины мира принадлежит времени Вечности, которое напрямую связано с воспоминаниями Алёши о его душевном состоянии в периоды церковных праздников и посещения служб. Безусловно, этим размышлениям отведено значительно меньше места, чем в первой книге романа, где подсознательная связь с Богом постоянно ощущается героем. Однако и в годы отрочества чувствительно-восторженная натура Алеши ещё находится «под властью глубокой, искренней, добровольной религиозной веры, к нему приходят воспоминания о том, как он желал быть святым» [2, с. 81]. Ему это приносило волнения. Ведь он еще молод, а как будто родился с чувством, что ничего нет лучше тех огоньков у стены иконостаса: «Протекает ... непорочная мистерия... читаются удивительные Святильничные молитвы, выражающие печальное понимание общеземного бессилия, слабости .» [2, с. 86]; «Как отказывалась
на тот момент душа от жизни, с грустью и благой мудростью, точно из какой-то неземной дали, смотрела она на неё, созерцала «вещи и дела» людские!» [2, с. 96].
Таким образом, обобщая способы и приёмы создания и восприятия героем временного континуума в его отроческие годы, можно сделать вывод о том, что уже в этот возрастной период Алеша приходит к обобщениям своих жизненных наблюдений философского характера, размышляя о том, что «все проходит, все
Библиографический список
пройдет, настанет тот час, когда не будет в мире ни его ни отца, ни матери, ни брата...» [2, с. 99]. В процессе длительных размышлений о человеческой жизни герой приходит к недетскому умозаключению о том, что всё идет по кругу: сначала проходит, потом повторяется [2, с. 100]. В этом и состоит своеобразие раскрытия миромоделирующей универсалии «время» во 2-й книге автобиографического романа И.А. Бунина «Жизнь Арсеньева», непосредственно определяемое восприятием временного континуума героем произведения в отроческие годы.
1. Бунин И.А. Русские писатели: Библиография слов: в 2 ч. Москва: Просвещение, 1990; Ч. 1. А - Л:. 125 - 128.
2. Бунин И.А. Жизнь Арсеньева: Роман; Темные аллеи: Рассказы. Москва: Литература, Мир книги, 2005.
3. Роговер Е.С. Русская литература ХХвека: учебное пособие. Санкт-Петербург, Москва, САГА: ФОРУМ, 2004.
4. Ларина Н.А. Миромоделирующие универсалии в малой прозе Леонида Андреева и Валерия Брюсова: монография. Москва: ИМПЭ имени А.С. Грибоедова, 2018.
5. Дуреева Н.С. Понятие модели мира в науке. Available at: https://cyberleninka.ru/article/n/ponytie-model-mira-v-nauke
6. Цивьян Т.В. Модель мира и её роль в создании (аван)текста. Фольклор и постфольклор: структура, типология, семиотика. Available at: https://www.ruthenia.ru/folklore/ tcivian2.htm
7. Володина Н.В. Концепты, универсалии, стереотипы в сфере литературоведения: монография. Москва: Издательство «ФЛИНТА», Издательство «Наука», 2016.
8. Николина Н.А. Филологический анализ текста: учебник для студентов учреждений высшего образования. Москва: Издательский центр «Академия», 2014.
9. Ожегов С.И. Словарь русского языка: Около 57 000 слов. Москва: Русский язык, 1986.
References
1. Bunin I.A. Russkie pisateli: Bibliografiya slov: v 2 ch. Moskva: Prosveschenie, 1990; Ch. 1. A - L:. 125 - 128.
2. Bunin I.A. Zhizn'Arsen'eva: Roman; Temnye allei: Rasskazy. Moskva: Literatura, Mir knigi, 2005.
3. Rogover E.S. Russkaya literatura HH veka: uchebnoe posobie. Sankt-Peterburg, Moskva, SAGA: FORUM, 2004.
4. Larina N.A. Miromodeliruyuschie universalii v maloj proze Leonida Andreeva i Valeriya Bryusova: monografiya. Moskva: IMP'E imeni A.S. Griboedova, 2018.
5. Dureeva N.S. Ponyatie modeli mira v nauke. Available at: https://cyberleninka.ru/article/n/ponytie-model-mira-v-nauke
6. Civ'yan T.V. Model' mira i ee rol' v sozdanii (avan)teksta. Fol'klor i postfol'klor: struktura, tipologiya, semiotika. Available at: https://www.ruthenia.ru/folklore/tcivian2.htm
7. Volodina N.V. Koncepty, universal«, stereotipy v sfere literaturovedeniya: monografiya. Moskva: Izdatel'stvo «FLINTA», Izdatel'stvo «Nauka», 2016.
8. Nikolina N.A. Filologicheskij analiz teksta: uchebnik dlya studentov uchrezhdenij vysshego obrazovaniya. Moskva: Izdatel'skij centr «Akademiya», 2014.
9. Ozhegov S.I. Slovar'russkogo yazyka: Okolo 57 000 slov. Moskva: Russkij yazyk, 1986.
Статья поступила в редакцию 03.09.20
УДК 821.161.1
Dyusekenev D.N., postgraduate, Altai State Pedagogical University (Barnaul, Russia), E-mail: [email protected]
CREATIVE CAREER OF G.D. GREBENSHCHIKOV IN THE DISCOURSE OF RUSSIAN ORIENTALISM. The article considers works of G.D. Grebenshchikov on the Kazakh theme in the discourse of Russian Orientalism. The author considers the construction of his own myth and the representation of the image of Kazakh nomads and the steppe in his works. The transformation of the tradition of idealization and romanticization of the mythologized image of the steppe and its nomads is described. As a result, the author of the article comes to the conclusion that G. D. Grebenshchikov, calling the steppe "mother", at the same time distanced himself from the Kazakhs and drew a clear line, realizing that the nomadic culture is "alien" to him. Mentioning Khan's roots and knowledge of the Kazakh language was necessary for external representation as a connoisseur of Asia, thus continuing the principles of Russian Orientalism in synthesis with humanism in his work.
Key words: orientalism, Kazakh nomads, steppe, representation, "civilizing mission".
Д.Н. Дюсекенев, аспирант, Алтайский государственный педагогический университет, г. Барнаул, E-mail: [email protected]
ТВОРЧЕСТВО Г.Д. ГРЕБЕНЩИКОВА В ДИСКУРСЕ РУССКОГО ОРИЕНТАЛИЗМА
В статье рассматриваются произведения Г.Д. Гребенщикова на казахскую тему в дискурсе русского ориентализма. Исследуются особенности конструирования автором собственного авторского мифа и репрезентации в произведениях образов казахов-кочевников и степи. Описывается трансформация традиции идеализации и романтизации мифологизированного образа степи и ее кочевников. В итоге автор статьи приходит к выводу, что ГД. Гребенщиков, называя степь «матушкою», в то же время дистанцируется от казахов и проводит четкую грань, осознавая, что кочевая культура является для него «чужой», а упоминание о ханских корнях и знании казахского языка было необходимо для внешней репрезентации себя как знатока Азии. Тем самым автор продолжает в своем творчестве принципы русского ориентализма в синтезе с гуманизмом.
Ключевые слова: ориентализм, казахи-кочевники, степь, репрезентация, «цивилизаторская миссия».
Творчество ГД. Гребенщикова все чаще становится объектом современных исследований [1]. Идет работа с его российскими и зарубежными архивами для раскрытия биографических и концептуальных основ его творчества. Однако проблема ориентализма (описание воображаемого Востока в дискурсах колониальных практик Российской империи) является практически неисследованным аспектом его творческого наследия. В настоящей статье мы рассмотрим казахскую тему его творчества в контексте русского ориентализма [2].
На формирование ориенталистских идей Гребенщикова повлияли концепции Н.К. Рериха, который разделял распространённые среди русской интеллигенции начала XX века идеи евразийской роли России и панмонголизма, не лишенные определенных связей с мифологией великой миссии «белого человека»: «Шире дорогу! Идёт строитель! Идёт народ русский!» [3]. Взяв за основу идеи евразийцев, особого пути России на фоне тенденции общей заинтересованности Востоком и Азией, Г.Д. Гребенщиков также полагал, что в будущей судьбе России центральную роль должна сыграть Сибирь и русский народ в силу географического положения, а цементирующим фактором выступает христианская религия. С другой стороны, в конструировании своего авторского мифа Г.Д. Гребенщиков всячески репрезентировал гибридную связь с Азией [4]. Так, например, выбрав псевдоним «Тарухан» и объявив себя потомком степ-
ного хана, всячески демонстрируя знание казахского языка и обычаев, автор надеялся привлечь внимание к своей персоне, подчеркивая свои азиатские корни для внешней репрезентации на фоне массового увлечения Востоком в кругу русских интеллектуалов на рубеже веков. Позже в эмиграции продолжает конструировать свой образ причастности к Азии, назвав типографию «Алатас», но основывает не аул, а деревню и скит «Чураевка», разрабатывая свою концепцию общины о том, что инородцев с помощью православной религии можно приобщить к русской культуре и тем самым интегрировать в общеимперское пространство.
Образ православного миссионера и аборигена, особенно проявляется в рассказе «На лыжах», сюжет которого разворачивается на фоне символического праздника Пасхи. При этом употребление автором местоимения «мы» в начале рассказа, согласно библейской идее братства, сменяется позже на ориентальное «я»: «В пятницу рассчитывали прийти, вымыться в бане, а в субботу присоединиться к русской культуре по случаю наступления Пасхи... По правде - злился один я, потому что мечтал о русской избе с самоваром, о самодельном куличе, о бане, а главное, о русских людях, с которыми хотелось поболтать на русском языке. В киргизах на нем приходилось только ругаться» [5, с. 240]. В рассказе показан ориентальный образ кочевника, который внешне выглядит на шестьде-
