CC BY
122
Кузьмин С. Л. Концепция великоханской власти и теократическая государственность Монголии в ХХ веке / С. Л. Кузьмин // Научный диалог. — 2016. — № 9 (57). — С. 136—148.
ЕМ НИШ-4
Журнал включен в Перечень ВАК
и I к I С н' Б Р1ВКИЖЛ1Ч (ЛКСТОКУ-
УДК 94(517.3)
Концепция великоханской власти и теократическая государственность Монголии в ХХ веке
© Кузьмин Сергей Львович (2016), кандидат биологических наук, старший научный сотрудник, отдел Кореи и Монголии, Институт востоковедения Российской академии наук (Москва, Россия), ipe51@yahoo.com.
Рассматриваются факторы провозглашения независимости Монголии в 1911 году как теократической монархии. К этому времени тибетский буддизм стал неотъемлемым компонентом самосознания монголов, а идея теократии оказалась наиболее эффективной для государствостроительства. Особое внимание в статье уделяется обсуждению роли религиозных факторов в общественном сознании монголов и синтезу традиционной для Монголии идеи великого хана из Чингисидов и индо-тибетской идеи буддийского монарха. Предполагается, что на формирование идеи теократического государства в общественном сознании монголов к ХХ веку влияло также Тибетское государство, связанное с ней общностью религии (школа Гэлуг тибетского буддизма) и духовной иерархии; кроме того, оттуда выводились линии преемственности перерожденных лам Монголии. Обсуждаются причины того, почему именно Халха стала центром формирования новой монгольской государственности на религиозной основе. Показано, что религиозный фактор сыграл важнейшую роль при провозглашении независимости Монголии в 1911 году. Восстановление национальной государственности сочетало монгольские традиции великоханской власти и буддийской религии. Факт присвоения титула «Богдо-хан» главе церкви Внешней Монголии — Богдо-гэгэну VIII символизировал переход обратно к монголам великоханской власти от цинских императоров, которые носили этот титул с 1636 года, получив его от монголов.
Ключевые слова: Монголия; монархия; независимость империя; теократия; буддизм.
Причины национального движения монголов в начале ХХ века, которое привело к провозглашению независимости Монголии в 1911 году, в целом изучены. Главная из них — «новая политика» империи Цин, направленная на китайскую колонизацию «окраин» [Кузьмин, 2015, с. 80—82]. Но по-
чему монголы объявили независимость именно в форме теократической монархии, а не светской монархии или республики? Для понимания этого полезно проанализировать роль религиозного фактора в общественном сознании и властеотношениях в Монголии того периода.
Хотя еще предки монголов были знакомы с буддизмом, его тибетская форма стала распространяться в Монголии с XIII века. В 1253 году высший лама школы Сакья — Пагпа-лама — обратил в буддизм внука Чин-гис-хана — Хубилая, который установил с ним отношения «духовный наставник — мирской покровитель». В 1254 году он вручил Пагпе документ о высшей власти над Тибетом [Шакабпа, 2003, с. 79—80]. С тех пор высшие ламы Сакья, в том числе с помощью монголов, осуществляли власть над Тибетом, за исключением части его земель, выведенных из-под сакья-ской юрисдикции. В монгольской империи Юань, созданной великим ханом Хубилаем, буддизм ставился в особое положение, права духовенства защищались, поддерживалось распространение буддизма, строительство храмов и т. д. [Далай, 1983, с. 163—164].
В монгольской хронике «Десять достойных похвалы законов» изложена концепция «двух порядков», очевидно, отражающая взгляды Паг-па-ламы на соотношение духовной и светской власти: духовное спасение состоит в освобождении от страданий, мирское — в благополучии, оба зависят от религиозного и мирского порядков. Первым ведает Лама, вторым — Правитель; они равны, но у каждого свои функции. Лама соответствует Будде, правитель — идеальному буддийскому монарху Чакраварти-ну [Franke, 1981: 296—328]. Хотя этот порядок в точности не соблюдался, великие ханы старались ему следовать. Начиная с XIII века монгольские авторы стали включать в историю своего народа упоминания и жизнеописания Будды, буддийские монахи старались включать в ритуал и космологию культ Чингиса [Бакетова, 2009, с. 49; Шубина, 2015, с. 116—117; Hurcha, 1999, р. 45—57]. С развалом империи Юань буддизм среди монголов потерял прежнее влияние: в империи он был в основном религией высшего слоя, а большинство продолжало следовать шаманизму [Банза-ров, 1891, с. 44].
Новая волна распространения тибетского буддизма среди монголов — на сей раз в форме школы Гэлуг — приходится на XVI — XVII вв. Его укреплению способствовала поддержка феодалами. Он хорошо согласовался с ситуаций в раздробленной Монголии того времени, политические решения на его основе имели большую легитимность, чем таковые на базе шаманизма, он стал неотъемлемым компонентом ментальности монголов, благодаря которому наступил расцвет их духовной и материальной культу -
ры [Скрынникова, 1988, с. 38—54; Porter, 2013, р. 199—214; ЯнжинсYрэн, 2013, с. 110—119]. Важными факторами были также «превосходство буддизма в нравственном и других отношениях», познания лам, которые выступали как врачи, астрономы и астрологи, их снисходительность к местным обычаям [Банзаров, 1891, с. 46], религиозная практика и атрибутика, а также проповедь отказа от кровопролития среди монголов, уставших от долгих войн. Важно и то, что преемственность высших иерархов определяется перерождением, а не кровным родством или назначением [Далай, 1983, с. 168; Позднеев, 1880, с. 37—38].
Все это обеспечивало легитимацию формирующейся теократической системы в сознании народа и экономическое положение церкви. В XVII— XVIII вв. монголы в большинстве стали последователями тибетского буддизма, в основном школы Гэлуг. Ее доминирование опиралось прежде всего на теократическую власть Далай-ламы, установленную монголами. Титул Далай-лама тибетскому иерарху Сонаму Гьяцо дал монгольский Алтан-хан (1578 г.), Далай-ламе V власть над всем Тибетом передал монгольский Гуши-хан (1642 г.), высшие монгольские феодалы принимали буддизм и устанавливали с высшими иерархами Гэлуг отношения «наставник — покровитель».
После подчинения Монголии маньчжурской империи Цин ее императоры поддерживали отношения «наставник — покровитель» с высшими иерархами Гэлуг. Формировались элементы сакрализации императора, который позиционировал себя как Чакравартин. Это предполагало помощь в распространении веры и администрировании. Так буддийская духовная иерархия, начавшая складываться в Монголии еще до подчинения маньчжурам, получила «надстройку» в виде имперских структур и установлений.
Опасаясь консолидации Монголии, цинские императоры укрепляли духовный авторитет хубилганов (перерождений) главы буддистов внешней Монголии — Богдо-гэгэна Джебцзундамба-хутухты, но при этом старались ограничивать их власть. Император, будучи буддистом и в силу присвоенной ему сакральности, претендовал на власть над религиозными структурами и «утверждал» высшие духовные звания. Но при этом выявление новых перерождений Богдо-гэгэна оставалось прерогативой высших лам Гэлуг — Далай-ламы и Панчен-ламы, а не цинской администрации. Остальные монгольские хубилганы тоже выявлялись ламами и лишь «утверждались» цинской властью. Во второй половине XVIII века светские власти уже были не в состоянии контролировать хозяйства буддийских монастырей, буддийская духовная иерархия заняла ведущее положение
не только в обществе, но и в экономике Внешней Монголии [Скрыннико-ва, 1988, с. 73, 83]. К этому времени институционализация теократии там в основном завершилась.
Вместе с тем влияние монгольских феодалов неуклонно падало. Это было следствием политики династии Цин, которая стремилась ослаблять их путем разделения, опасаясь консолидации вокруг них народа и борьбы за независимость. Императоры укрепляли позиции буддийской церкви и вмешивались в ее дела как по долгу покровителей, так и для контроля над монголами. Они не опасались консолидации монголов вокруг буддийской иерархии, так как она была тибето-монгольской, а не национальной монгольской. Здесь они просчитались: эта иерархия легитимировалась как высший авторитет и стала силой, консолидировавшей монголов.
К началу ХХ века, по-видимому, главными элементами монгольской идентичности стали славное прошлое эпохи Чингис-хана, вставленное в религиозный контекст буддийской легитимации и самоопределения. Из всех монгольских земель преданность буддизму была наибольшей во Внешней Монголии [Грум-Гржимайло, 1926, с. 397; Birtalan, 2012, р. 38, 44]. Это создавало предпосылки для формирования теократического государства.
Очевидцы указывали, что «если бы какие-либо случайности заставили Монголию искать единодушия, то Халха, бесспорно, будет во главе» [Шишмарев, 2001], отделение Монголии от Китая произошло на почве национального самосознания, «основанного исключительно на религиозном вероучении» [Кушелев, 1912, с. 119]. К тому же во Внешней Монголии общество было наиболее традиционным и религиозным, буддийская духовная иерархия наиболее централизована (под властью Богдо-гэгэна), теократия наиболее развита, а население наименее китаизировано среди всех монгольских земель. Кроме того, буддийская духовная иерархия стала там самостоятельной экономической силой.
Ко времени коллапса империи Цин в 1911—1912 гг. в отношениях монголов с Пекином имелись две главные тенденции: следование «новой политике» и стремление избежать ее. Проявлением последней тенденции стало движение части князей Внутренней Монголии за сохранение, а позже — за восстановление маньчжурской династии Айсинь Гиоро как альтернативы китайской (ханьской) власти. Однако упадок маньчжурской династии делал более популярной идею выдвижения общемонгольского лидера из монголов-Чингисидов. Такой фигуры не оказалось: власть и авторитет феодалов слишком ослабли, а сами они были сильно разобщены. Альтернативой не стал и демократический проект: антифеодальные дви-
жения аратов носили стихийный характер, не имели четкой программы и идеологии. Народных движений против религии и феодализма не было. Это означает отсутствие социального запроса на революцию.
Реальная альтернатива была другой: независимость под эгидой теократической власти или китаизация под эгидой монгольских коллаборационистов. Результатом стало формирование в общественном сознании идеи теократической монархии на духовной основе школы Гэлуг. Был и образец: государство Тибет, откуда выводилась преемственность линий хубилганов Монголии.
Эта идея оказалась наиболее эффективной для государствостроитель-ства. Один из высших лам — Агванпринлэйжамц — указывал, что именно Богдо-гэгэн VIII, который был лидером монгольского народа, вдохновлял его на национальное освобождение [Сонинбаяр, 2009, с. 56—59]. И согласно отзывам русских очевидцев, Богдо-гэгэн был главным деятелем в установлении независимости Монголии [Коростовец, 2004, 2009; Бат-сайхан, 2011, с. 606].
В сентябре — октябре 1911 года произошло Учанское восстание, положившее начало Синьхайской революции в империи Цин. Вскоре после этого — в ноябре 1911 года — ламы и феодалы Монголии направили Богдо-гэгэну VIII письмо с просьбой дать указание о дальнейшей судьбе монголов. В ответ иерарх издал лундэн (буллу или пророческое послание), где говорилось: «Теперь для наших монгольских племен настало время объединения, образования самостоятельного государства и распространения Желтой веры» [Пунцагноров, 1950, с. 45—46] — то есть учения Гэлуг.
После этого было образовано «Общее временное административное бюро по делам Хурэ Халхи» — фактически тайное временное правительство Монголии. Это было нечто вроде ассамблеи многих высших феодалов и лам. В ноябре 1911 года был направлен ультиматум к цинским чиновникам с требованием покинуть Монголию, в котором говорилось о том, что внешние монголы несколько сот лет мирно жили под правлением цинских императоров, следуя вере Гэлуг, а «теперь не только разрушены наши старые традиции и эксплуатируется все наше достояние, но также наша религия, Желтая вера, грубо разрушается. <...> Сейчас, вследствие несправедливости и страданий, которые создали чиновники, провинции маньчжурского императора вооружились, устроили беспорядки и создают отдельные государства. <...> Мы, халхасцы, решили основать независимое государство и возвести на трон хана ламу Джебцзундамбу, которому поклоняются все халхасцы и которого мы, нойоны, возводим как потомка
высокородного Тушэту-хана, который властвует над обоими законами»1 [Батсайхан, 2011, с. 66].
Цинские чиновники покинули Внешнюю Монголию. 29 декабря 1911 года в ее столице Их-хурэ прошла торжественная церемония интронизации хана. Перед этим спросили чойжина (оракула) об организации монгольского ханства. Он ответил, что Джебцзундамба имеет преемственность от Чингис-хана и монгольских ханов, распространявших буддизм Гэлуг — Алтан-хана и Абатай-хана [Ням-Очир, 2012, с. 287—288].
Богдо-гэгэн VIII в одном из лундэнов особо отмечал, что Богдо-гэгэн I происходил из Золотого рода Чингиса, так как был сыном Тушэту-хана Гомбодоржа [Лонжид, 2009, с. 45]. Далее эта преемственность поддерживалась перерождениями Богдо-гэгэна I. После интронизации Богдо-гэ-гэн VIII и Ц. Дондогдулам в первый день нового года по лунному календарю развели огонь в юрте-дворце Гомбодоржа, что имело символический смысл.
Богдо-хану поднесли 300 белых верблюдов и 2000 белых лошадей (традиционная дань монгольским великим ханам, означавшая подчинение). Князья продолжали выделять «дань из девяти белых» и позже.
Полный титул Богдо-хана после интронизации следует из его первого указа: «Возвышающий религию, Дарующий счастье живым существам, Многими Возведенный повелитель Монгольского государства, держащий вместе религию и государство, Солнечносветлый Богдо-хан» [Батсайхан, 2011, с. 141]. Впоследствии этот титул использовался иногда с небольшими отличиями. Он означал совмещение духовной и светской власти.
«Богдо-хан» означает великий, верховный или святой хан. Со времени падения империи Юань идея политического единства монголов сохранялась в титуле великого хана [Скрынникова, 1988, с. 10—14]. По-монгольски он обозначается по-разному, но смысл один. В 1636 году монголы возвели маньчжурского монарха Абахая (Хунтайджи) великим ханом — Богдо-ха-ном (или Богдыханом). Позже в их общественном сознании признавалась преемственность власти цинских императоров от Чингиса — тем более что последние были в родстве с Чингисидами, заявляли о владении юаньской печатью и т. д. Ротмистр А. Баранов обнаружил список указа, изданного Абахаем при получении титула Богдо-хана, со следующей гарантией возведшим его монголам: «В случае, когда Дай-Цинская династия падет,
1 Имеются в виду законы Религии и государства. «Потомком Чингис-хана» Богдо-гэгэ-на VIII сочли потому, что он был перерождением Богдо-гэгэна I — Чингисида, сына Тушэту-хана Гомбодоржа, который имел кровные права на монгольский трон ^пеаШ, 2012, р. 60].
вы вновь будете существовать по прежним основным законам» [Баранов, 1919, с. 30]. Это означало, что монголы в таком случае станут свободны и смогут выбрать себе нового великого хана по своему усмотрению.
Так что факт присвоения титула «Богдо-хан» Джебцзундамбе означал, что высшая власть над монголами теперь принадлежит ему, а не маньчжурской династии. Это означало перенос высшего титула обратно к монголам. Здесь можно увидеть аналогию с европейским понятием translatio imperii. При этом связь нового великого хана монголов — тибетского ламы — с родом Чингиса определялась линией перерождений.
Учитывались также буддийские представления о монархической власти с индийскими коннотациями. Поднесенный Богдо-гэгэну титул «Многими Возведенный» — это перевод титула «Махасамати» — легендарного царя, от которого к тому времени в буддийской историографии Монголии обычно вели генеалогию рода Чингис-хана. Титул «Многими Возведенный» означал возведение и признание великого хана всеми слоями общества [Кузьмин, 2014, с. 48—67].
Монголовед Ц. Жамцарано писал коллеге В. Л. Котвичу, что был свидетелем «своего рода присяги» народа, который находился вне столицы: все верующие, согласно циркуляру из Урги, в день интронизации Богдо-гэгэна VIII помолились, обратясь лицом к Урге [Из эпистолярного наследия.., 2011, с. 90].
Одна из титулатур Богдо-хана — «Солнечносветлый» — восходила к титулатуре индийских раджей. Важно и то, что свет, сияние — основное внутреннее свойство «харизмы» хана во времена Чингиса, причем указывалась «солнечная природа харизмы» [Скрынникова, 1997, с. 163]. Преемственность от Чингиса и юаньских ханов подразумевала власть всемирного буддийского монарха Чакравартина, каковыми они считались. Однако традиция предполагала, что бывают разные Чакравартины: от всемирного до монарха части континента (санскр.: прадеша чакравартин)1. В согласии с этим, Богдо-гэгэн VIII не претендовал на власть вне Монголии (что видно, например, из его переписки с Юань Шикаем, см.: [Кузьмин, 2011, с. 47]). Кроме того, преемственность власти от монгольских ханов теперь соединялась с преемственностью линии перерождений Джебцзундамбы и признанием религиозного главенства Далай-ламы и Панчен-ламы.
Важным образцом служил и Тибет. С тех пор, как с помощью Гуши-хана он стал теократическим государством во главе с Далай-ламой, власть
1 О таком «региональном Чакравартине» см., например, слова Упасены Вангантапутры в разделе «Ападана» «Малых текстов» (Кудакка-никая) Палийского канона Сутта-пита-ки [Clark, 2015, р. 229].
в нем обозначалась как «владеющий религиозным и мирским» (тиб.: чой сид ньи дан) — высшая власть перерождений Далай-ламы, под началом которого действовала светская власть. Богдо-гэгэн VIII призывал монголов читать сочинение Далай-ламы V с изложением доктрины религии и власти [Жамсранжав, 1998, с. 30—65, 110—112]. Этот трактат, в частности, содержит сведения о том, как главы Сакья установили отношения «наставник — покровитель» с монголами, позже монгольские правители приняли учение Цонкапы, в Тибете установился принцип «чой — сид», монголы трактовали светские дела как религиозные, Тибет и Монголия установили дружбу [Далай-лама V, 1988, с. 192—195].
В лундэне Богдо-гэгэна VIII говорилось, что он «снизошел из земли Сукхавати1, по указу Далай-ламы Западной земли, сунтагу2 Панчен-Бог-до», что он действует «по указу Далай-ламы и при поддержке Панчен-Бог-до», что взошел на трон халхасцев с указом великого хана [Sarkozi, 1992, p. 119—120]. При интронизации Богдо-хана согласно традиции были исполнены песнопения и благопожелания. В отношении теократии в их текстах важно следующее: Джебцзундамба стал светом во тьме для Халхи; он почитается, ему будут поклоняться; он предотвратит дурные деяния существ; его подданные ученики читают благопожелания, чтобы он долго правил [Богдын ЛYндэн.., 2002, с. 123—128; Ням-Очир, 2012, с. 286—288].
В своем первом указе Богдо-хан обещал развивать буддийскую религию, укреплять ханскую власть, стараться ради благосостояния, мира и спокойствия всех монголов и указал всем ханам аймаков руководствоваться распоряжениями министерств. По монгольской традиции Богдо-хан при интронизации получил подарки. Прежде всего, это были «семь драгоценностей монарха», имевших важное символическое значение, коренящееся в религиозных традициях древней Индии (в связи с Чакра-вартином). Эти драгоценности — колесо (Учения буддизма), Чандамани (исполняющая желание драгоценность), царица, министр, слон, конь и генерал. Кроме того, Богдо-хан имел теперь три печати: нефритовую императорскую (традиция, общая с юаньскими императорами), серебряную и золотую (печать высшего ламы) [Батсайхан, 2011, с. 182—211].
В Монголии было создано постоянное правительство. Цинское летосчисление было заменено на монгольское, что имело важное политическое значение. Нумерация лет теперь шла по годам Многими Возведенного (1-й г. — 1911 г.). Лишь в конце 1930-х гг., после установления республики, слова «Многими Возведенный» были заменены на «Монгольского Госу-
1 Западный рай, Чистая земля Будды Амитабхи.
2 Пятицветная нить с благословением.
дарства». Применение маньчжурских печатей в монгольских документах отменялось [Сандаг, l958, с. 74, 243]. Поскольку печать была символом власти, это означало конец цинской власти. Новые печати теперь выдавались по указу нового Богдо-хана.
Гербом Монголии с тех пор стал знак соёмбо1. Страна получила также флаг и гимн. Примечательно, что последний куплет песни, написанной по просьбе Богдо-гэгэна VIII и ставшей гимном Монголии, апеллирует к теократии [Батсайхан, 20ll, с. l97].
Итак, религиозный фактор сыграл важнейшую роль при провозглашении независимости Монголии в l9ll году. Пророчеством, ритуалами, официальными документами, церемониями, характером подношений и т. д. подчеркивалась преемственность власти нового великого хана от мифического царя Махасамати, Чингис-хана и юаньских императоров.
Источники и принятые сокращения
1. Богдын ЛYндэн. — Улаанбаатар : Хадын сан, 2002. — 298 с. (На монг. яз.).
2. Далай-лама V. Gangs Chan Yul Gyi Sala sPyod pai mTho Ris Kyi rGyal bLon gTso bor brJod pa'i Deb Ther rZogs lDan gZon Nu'i dGa' sTon dPyid Kyi rGyal Mo'i galu dByangs Zes Bya ba bZugs so / [Далай-лама V]. — Beijing, l988. — 202 с. (На тиб. яз.).
3. Из эпистолярного наследия В. Л. Котвича / сост. Ч. Дашдаваа [и др.] — Улаанбаатар : Бэмби-Сан хэвлэлийн газар, 20ll. — 4l4 с.
4. Коростовец И. Я. Девять месяцев в Монголии. Дневник русского уполномоченного в Монголии / И. Я. Коростовец. — Улаанбаатар : Адмон, 2009. — 440 с.
5. Sarkozi A. Political prophesies in Mongolia in the 17й—20й Centuries / A. Sar-kozi. — Budapest, l992. — l65 р.
Литература
1. Бакетова О. Н. Монголия в международных отношениях первой половины ХХ в. : борьба страны за независимость : диссертация ... кандидата. исторических наук / О. Н. Бакетова. — Иркутск, 2009. — l99 с.
2. Банзаров Д. Черная вера, или шаманство у монголов и другие статьи / Д. Банзаров. — Санкт-Петербург, lS9l. —129 с.
3. Баранов А. Халха. Аймак Цецен-хана / А. Баранов. — Харбин, 1911. — 52 с.
4. Батсайхан О. Монголын CYYЛчийн эзэн хаан VIII Богд Жавзандамба / О. Батсайхан. — Улаанбаатар, 2011. — 70S с. (На монг. яз.).
5. Грум-Гржимайло Г. Е. Западная Монголия и Урянхайский край. Т. 3, вып 1. / Г. Е. Грум-Гржимайло. — Ленинград, 1926. — 412 с.
6. Далай Ч. Монголия в XIII—XIV веках / Ч. Далай. — Москва, 1983. — 232 с.
7. Жамсранжав Г. Богд хаан / Г. Жамсранжав. — Улаанбаатар, 1998. — 240 с. (На монг. яз.).
1 Слово происходит от санскр. сваямбху — самосущий.
8. Коростовец И. Я. От Чингис хана до Советской республики / И. Я. Коросто-вец. — Улан-Батор, 2004. — 560 с.
9. Кузьмин С. Л. История барона Унгерна : опыт реконструкции / С. Л. Кузьмин. — Москва, 2011. — 659 с.
10. Кузьмин С. Л. Легитимация теократической власти и восстановление монгольской государственности в начала ХХ в. / С. Л. Кузьмин // Россия и Монголия в начале ХХ в. Кн. 3. Ч. 1. — Иркутск, 2014. — С. 48—67.
11. Кузьмин С. Л. Русско-Монгольское соглашение 1912 г. и независимость Монголии / С. Л. Кузьмин // Вестник МГПУ. — 2015. — № 1. — С. 80—87.
12. Кушелев Ю. Монголия и монгольский вопрос / Ю. Кушелев. — Санкт-Петербург, 1912. — 123 с.
13. Лонжид З. [Какой позиции придерживался Богдо-гэгэн относительно Чингиса?] / З. Лонжид // Монголын тусгаар тогтнол, оюун санааны их удирдагч VIII Жэвзундамба. — Улаанбаатар, 2009. — С. 44—50. (На монг. яз.).
14. Ням-Очир Г. [Анализ двух интронизаций Богдо-хана и Эхэ-Дагины] / Г. Ням-Очир // Монголын тусгаар тогтнол ба монголчууд. — Улаанбаатар, 2012. — С. 286—305. (На монг. яз.).
15. Позднеев А. М. Ургинские хутухты. Исторический очерк их прошлого и современного быта / А. М. Позднеев. — Санкт-Петербург, 1879 (1880). — 84 с.
16. Пунцагноров Ц. Внешняя Монголия в период автономии (1911—1919 гг.) : диссертация ... кандидата исторических наук / Ц. Пунцагноров [Пунцук-Норбо]. — Москва, 1950. — 298 с.
17. Сандаг Ш. Образование Монгольского феодально-теократического государства и его внешняя политика (1911—1919 гг.) : диссертация ... кандидата исторических наук / Ш. Сандаг. — Москва, 1958.
18. Скрынникова Т. Д. Ламаистская церковь и государство / Т. Д. Скрыннико-ва — Новосибирск, 1988. — 104 с.
19. Скрынникова Т. Д. Харизма и власть в эпоху Чингис-хана / Т. Д. Скрынни-кова. — Москва, 1997. — 216 с.
20. Сонинбаяр Ш. [Одна тибетская биография Богдо Джебцзундамбы VIII] / Ш. Сонинбаяр // Монголын тусгаар тогтнол, оюун санааны их удирдагч VIII Богд Жэвзундамба. — Улаанбаатар, 2009. — С. 56—59. (На монг. яз.).
21. Шакабпа В. Д. Тибет : политическая история / В. Д. Шакабпа. — Санкт-Петербург, 2003. — 428 с.
22. Шишмарев Я. П. Русский консул в Монголии : отчет Я. П. Шишмаре-ва о 25-летней деятельности Ургинского консульства [Электронный ресурс] / Я. П. Шишмарев. — Иркутск, 2001. — Режим доступ : http://www.vostlit. info.
23. Шубина Е. Р. Жизнеописание Будды в исторической литературе монголов / Е. Р. Шубина // Монгольский сборник. — Москва, 2015. — С. 103—120.
24. Янжинсурэн С. [Буддизм в ментальности монголов] / С. ЯнжинсYрэн // Майдарын эрин: нийгмийн хегжлийн чиг хандлага. — Улаанбаатар, 2013. — С. 110—119. (На монг. яз.).
25. Birtalan A. Religion and Mongol identity in the mid-19th Century Urga / A. Birta-lan // Questiones Mongolorum Disputatae. — 2012. — № 8 — Р. 25—54.
26. Clark C. A Study of the Apadana, Including an Edition and Annotated Translation of the Second, Third and Fourth Chapters. Ph. D. Thesis / C. Clark. — Sydney, 2015. — 286 р.
27. Franke H. Tibetans in Yuan China / H. Franke // China Under Mongol Rule. — Princeton, 1981. — Р. 296—328.
28. Hurcha N. Attempts to Buddhicise the cult of Chinggis Khan / N. Hurcha // Inner Asia. — 1999. — Vol. 1. — Р. 45—57.
29. Porter R. The role of Buddhism in Mongolian politics / R. Porter // Майдарын эрин: нийгмийн хегжлийн чиг хандлага. — Улаанбаатар, 2013. — С. 200—218.
Conception of the Power of Great Khan
and the Theocratic Statehood of Mongolia in the 20th Century
© Kuzmin Sergius Lvovich (2016), PhD in Biology, senior research scientist, Department of Korea and Mongolia, Institute of Oriental Studies of the Russian Academy of Sciences (Moscow, Russia), ipe51@yahoo.com.
The factors of the independence of Mongolia in 1911 as a theocratic monarchy are considered. By this time, Tibetan Buddhism has become an integral component of the consciousness of the Mongols, and the idea of theocracy was the most effective for the construction of the new state. Special attention is paid to the problem of the role of religious factors in the public consciousness of the Mongols and the synthesis of traditional Mongolian ideas of the great khan from the Chinggisids and the Indo-Tibetan Buddhist ideas of the monarch. It is assumed that the formation of the idea of a theocratic state in the public consciousness of the Mongols to the XX century was also affected by the Tibetan statehood, linked with it by common religion (the Gelug school of Tibetan Buddhism) and the spiritual hierarchy; in addition, the lineages of reincarnating lamas in Mongolia were derived from Tibet. Reasons of the fact that Khalkha became the center of an emerging Mongolian statehood on the basis of religion are discussed. It is shown that the religious factor has played a major role in the proclamation of the independence of Mongolia in 1911. The restoration of national statehood combined Mongolian traditions of the power of the Great Khan with those of the Buddhist religion. The fact of awarding the title of the "Bogd Khan" to the head of the church of Outer Mongolia, the 8th Bogdogegen, symbolized the transition back to the Mongols of the Great Khan's power from Qing emperors, who wore this title since 1636, having received it from the Mongols.
Key words: Mongolia; monarchy; independence; Empire; theocracy; Buddhism.
Sources
Bogdyn lYnden. 2002. Ulaanbaatar: Khadyn san. (In Mongol.).
Dalay-lama, V. 1988. Gangs Chan Yul Gyi Sala sPyodpai mTho Ris Kyi rGyal bLon gTso bor brJodpa'i Deb Ther rZogs lDan gZon Nu'i dGa' sTon dPyid Kyi rGyal Mo'igalu dByangs ZesBya ba bZugsso. Beijing. (In Tibet.).
Dashdavaa, Ch. (ed.) 2011. Iz epistolyarnogo naslediya V. L. Kotvicha. Ulaanbaatar: Bembi-San khevleliyn gazar. (In Russ.).
Korostovets, I. Ya. 2009. Devyat'mesyatsev vMongolii. Dnevnikrusskogo upolnomoch-ennogo v Mongolii. Ulaanbaatar: Admon. (In Russ.).
Sarkozi, A. 1992. Political prophesies in Mongolia in the 17th — 20th Centuries. Budapest. (In Hungar.).
References
Baketova, O. N. 2009. Mongoliya v mezhdunarodnykh otnosheniyakh pervoy poloviny XX v.: boryba strany za nezavisimost': dissertatsiya ... kandidata. is-toricheskikh nauk. Irkutsk. (In Russ.).
Banzarov, D. 1891. Chernaya vera, ili shamanstvo u mongolov i drugie stati. Sankt-Peterburg. (In Russ.).
Baranov, A. 1911. Khalkha. Aymak Tsetsen-khana. Kharbin. (In Russ.).
Batsaykhan, O. 2011. Mongolyn syylchiyn ezen khaan VIIIBogd Zhavzandamba. Ulaanbaatar. (In Mongol.).
Birtalan, A. 2012. Religion and Mongol identity in the mid-19th Century Urga. Questio-nesMongolorum Disputatae, 8: 25—54. (In Mongol.).
Clark, C. 2015. A Study of the Apadana, Including an Edition and Annotated Translation of the Second, Third and Fourth Chapters. Ph. D. Thesis. Sydney. (In Austral.).
Dalay, Ch. 1983. Mongoliya v XIII—XIVvekakh. Moskva. (In Russ.).
Franke, H. 1981. Tibetans in Yuan China. In: China Under Mongol Rule. Princeton. (In USA.).
Grum-Grzhimaylo, G. E. 1926. Zapadnaya Mongoliya i Uryankhayskiy kray. 3/1. Leningrad. (In Russ.).
Hurcha, N. 1999. Attempts to Buddhicise the cult of Chinggis Khan. Inner Asia, 1: 45—57.
Korostovets, I. Ya. 2004. Ot Chingis khana do Sovetskoy respubliki. Ulan-Bator. (In Russ.).
Kushelev, Yu. 1912. Mongoliya i mongolskiy vopros. Sankt-Peterburg. (In Russ.).
Kuzmin, S. L. 2011. Istoriya barona Ungerna: opyt rekonstruktsii. Moskva. (In Russ.).
Kuzmin, S. L. 2014. Legitimatsiya teokraticheskoy vlasti i vosstanovleniye mongolskoy gosudarstvennosti v nachala XX v. In: Rossiya i Mongoliya v nachale XXX v. 3/1. — Irkutsk. (In Russ.).
Kuzmin, S. L. 2015. Russko-Mongolskoye soglasheniye 1912 g. i nezavisimost' Mongolii. VestnikMGPU, 1: 80—87. (In Russ.).
Lonzhid, Z. 2009. [Kakoy pozitsii priderzhivalsya Bogdo-gegen otnositelno Chingisa?].
In: Mongolyn tusgaar togtnol, oyuun sanaany ikh udirdagch VIII Zhevzund-amba. Ulaanbaatar. (In Mongol.).
Nyam-Ochir, G. 2012. [Analiz dvukh intronizatsiy Bogdo-khana i Ekhe-Daginy]. In: Mongolyn tusgaar togtnol ba mongolchuud. Ulaanbaatar. (In Mongol.).
Porter, R. 2013. The role of Buddhism in Mongolian politics. In: Maydaryn erin: niygmi-yn khogzhliyn chig khandlaga. Ulaanbaatar. (In Mongol.).
Pozdneev, A. M. 1879 (1880). Urginskiye khutukhty. Istoricheskiy ocherk ikh proshlogo i sovremennogo byta. Sankt-Peterburg. (In Russ.).
Puntsagnorov, Ts. 1950. Vneshnyaya Mongoliya v period avtonomii (1911—1919 gg.): dissertatsiya ... kandidata istoricheskikh nauk. Moskva. (In Russ.).
Sandag, Sh. 1958. Obrazovaniye Mongolskogo feodalno-teokraticheskogo gosudarstva i yego vneshnyaya politika (1911—1919 gg.): dissertatsiya ... kandidata istoricheskikh nauk. Moskva. (In Russ.).
Shakabpa, V. D. 2003. Tibet: politicheskaya istoriya. Sankt-Peterburg. (In Russ.).
Shishmarev, Ya. P. 2001. Russkiy konsul v Mongolii: otchet Ya. P. Shishmareva o 25-let-ney deyatelnosti Urginskogo konsulstva. Irkutsk. Available at: http://www. vostlit.info. (In Russ.).
Shubina, E. R. 2015. Zhizneopisaniye Buddy v istoricheskoy literature mongolov. In: Mongolskiy sbornik. Moskva. (In Russ.).
Skrynnikova, T. D. 1997. Kharizma i vlast'v epokhu Chingis-khana. Moskva. (In Russ.).
Skrynnikova, T. D. 1988. Lamaistskaya tserkov'igosudarstvo. Novosibirsk. (In Russ.).
Soninbayar, Sh. 2009. [Odna tibetskaya biografiya Bogdo Dzhebtszundamby VIII]. In: Mongolyn tusgaar togtnol, oyuun sanaany ikh udirdagch VIII Bogd Zhev-zundamba. Ulaanbaatar. (In Mongol.).
Yanzhinsyren, S. 2013. [Buddizm v mentalnosti mongolov]. In: Maydaryn erin: niyg-miyn khegzhliyn chig khandlaga. Ulaanbaatar. (In Mongol.).
Zhamsranzhav, G. 1998. Bogd khaan. Ulaanbaatar. (In Mongol.).
