CC BY
51
Библиографический список
1. Елисеева, В.В. Лексикология английского языка. - СПб., 2003.
2. Ишбаев, К.Г. Башкирский язык. Морфемика. Словообразование: учеб. пособие. - Уфа, 2000.
3. Мешков, О.Д. Словообразование современного английского языка. - М., 1976.
4. Ишкильдина, З.К. Сопоставительная морфемика русского и башкирского языков. - Уфа, 2011.
5. Мюллер, В.К. Англо-русский словарь. - М., 1995.
6. Эйто, Дж. Словарь новых слов английского языка. - М., 1990.
Bibliography
1. Eliseeva, V.V. Leksikologiya angliyjskogo yazihka. - SPb., 2003.
2. Ishbaev, K.G. Bashkirskiyj yazihk. Morfemika. Slovoobrazovanie: ucheb. posobie. - Ufa, 2000.
3. Meshkov, O.D. Slovoobrazovanie sovremennogo angliyjskogo yazihka. - M., 1976.
4. Ishkiljdina, Z.K. Sopostaviteljnaya morfemika russkogo i bashkirskogo yazihkov. - Ufa, 2011.
5. Myuller, V.K. Anglo-russkiyj slovarj. - M., 1995.
6. Ehyjto, Dzh. Slovarj novihkh slov angliyjskogo yazihka. - M., 1990.
Статья поступила в редакцию 10.03.13
УДК 81 '373.211. 1
Ganova S.V THE CONCEPT OF THE «OURS-THEIRS» AS A STRUCTURAL COMPONENT OF OIKONYM'S CONCEPT. The paper examines the correlation between structure of oikonym's concept and basic cultural concept of the «native - alien». As a result of investigation it was revealed that the content and structure of oikonym's concept is directly dependent on the realization of this or that native speaker lingvoculture as their own or others.
Key words: oikonym, oikonym's concept, the basic cultural concept «own - alien», phraseological units, the spatial picture of the world, language personality.
С.В. Ганова, аспирант Алтайской гос. академии образования им. В.М. Шукшина,
г. Бийск, E-mail: [email protected]
КОНЦЕПТ «СВОЙ - ЧУЖОЙ» КАК СТРУКТУРООБРАЗУЮЩИЙ КОМПОНЕНТ ОЙКОНИМИЧЕСКОГО КОНЦЕПТА
В работе рассматривается корреляция структуры ойконимического концепта и базового культурного концепта «свой - чужой». В результате исследования было выявлено, что содержание и структура ойконимического концепта напрямую зависят от осознания того или иного населенного пункта носителем лингвокультуры как «своего» или «чужого».
Ключевые слова: ойконим, ойконимический концепт, базовый культурный концепт «свой - чужой», фразеологические единицы, пространственная картина мира, языковая личность.
Одной из актуальных проблем современной лингвистики является изучение концептуализации разнообразных реалий. Объектом нашего исследования стал ойконимический концепт
- лингвоментальная единица, вербализующаяся в языке ойко-нимом (наименованием населенного пункта) или отойконимичес-ким образованием (прилагательным; наречием; существительным, номинирующим жителей) и представляющая собой концептуализированный фрагмент действительности, связанный с тем или иным населенным пунктом.
Использование идей и методов когнитивной лингвистики при исследовании топонимики открывает широкие перспективы для изучения процесса и результата освоения пространства человеком. Изучение топонимики в когнитивном аспекте помогает понять, как отразилась в языке познавательная деятельность человека, как происходит концептуализация пространства, как организована пространственная картина мира (КМ). Под пространственной КМ мы понимаем фрагмент, являющийся неотъемлемой частью языковой картины мира, которая связана с концептуализацией пространственных представлений в сознании языковой личности (ЯЛ).
Существует ряд концепций, рассматривающих топонимы с когнитивной, лингвокультурной позиций. Наше исследование близко идеям Е.Л. Березович [1], М.Э. Рут [2], М.В. Голомидовой [3] и Л.М. Дмитриевой [4]: в работах анализ закономерностей концептуальной организации ономастикона помогает исследователям интерпретировать культуру народа.
В данной статье мы рассмотрим связь ойконимического концепта с базовым культурным концептом «свой - чужой», описанным в работе Ю.С. Степанова «Константы. Словарь русской культуры» [5], а также описать способы репрезентации этой связи.
Как отмечает Ю.С. Степанов, противопоставление «свого» и «чужого» в разных видах, пронизывает всю культуру и концепт «свой - чужой» является одним из главных во всяком коллективном, массовом, народном, национальном мироощущении [5,
с. 479]. Учитывая сложность данного конструкта, интегрирующего в себе множество аспектов, а также его высокую значимость для ЯЛ, мы полагаем, что концепт «свой - чужой» является одной из основных категорий осмысления социального мира, сопоставимой с категориями пространства и времени.
Также Ю.С. Степанов при анализе концепта «свой - чужой» указывает на его связь с другими концептами, прежде всего «мир» (как пространство и как община), «интернационализм» и «космополитизм». В аспекте нашего исследования наиболее актуальной оказывается связь концепта «свой - чужой» с концептами «мир» (свое пространство - обжитое, хорошо устроенное, где господствует «порядок», «согласие между людьми», «закон»; оно отделяется от другого пространства, где живут «чужие», неизвестные, где нам страшно; включает компоненты «место (пространство)», «свой народ» и «закон, законность», где ведущим оказывается «место, пространство») [5, с. 96] и «родная земля» (в русском менталитете данный концепт включает такие компоненты, как «боль» за свою землю; «естественное богатство»; сама земля; родной человек; природа, увенчанная родным словом) [5, с. 510].
Одной из особенностей ойконимических концептов является их тесная связь с когнитивной и культурной сферами, поскольку, с одной стороны, жизнедеятельность человека связана с познанием, освоением пространства, а с другой - ойконимы в процессе функционирования способны аккумулировать и хранить культурологическую информацию. Соответственно, ойконими-ческие концепты способны актуализировать в сознании носителей языка как базовые когнитивные категории («населенный пункт», «город», «деревня» и т.п.), так и ключевые концепты национальной культуры («пространство», «время», «мир», «свой-чужой» и т. д).
В зависимости от цели исследования концепты могут изучаться через анализ словарного значения, текстов, с помощью экспериментальных методик. В нашем исследовании в качестве
материала использовались фразеологические единицы (ФЕ), поскольку их анализ позволяет увидеть лексические, словообразовательные, стилистические особенности репрезентации концепта в языке, выявить оценочное отношение ЯЛ к той или иной реалии. Кроме того, этот материал эксплицирует закрепленный в языке универсальный опыт носителей русской линг-вокультуры.
Для изучения ойконимического концепта методом сплошной выборки из словарей и сборников малых жанров фольклора, фразеологизмов, крылатых выражений [6; 7] было отобрано 6б5 Фе, в которых упоминаются ойконимы и образованные от них прилагательные, существительные, номинирующие жителей населенных пунктов. Значения ойконимов в ФЕ при обобщении интерпретируются нами как когнитивные признаки ойконимических концептов, поэтому можно говорить о том, что ойконимы в ФЕ представляют собой реализованные ойконимические концепты.
Анализ выбранных ФЕ позволяет эксплицировать связь ой-конимического концепта с базовым культурным концептом «свой
- чужой» и способы ее репрезентации.
Сама функция ФЕ (прежде всего, пословично-поговорочного фонда) как материала для применения в жизни к конкретной ситуации и к конкретному лицу, как творческого осмысления идеалов эпохи, как способа художественного обобщения действительности предполагает направленность не на «себя», а на «другого». Поэтому «свое» пространство в ФЕ очерчено нечетко, представлено в небольшом количестве (причем в этих ФЕ употребляется и «чужой» ойконим), характеризуется небольшим набором когнитивных признаков. В то время как «чужое» представлено широко и разнообразно.
Лингвистически «свое» пространство описывается с помощью местоимений «мы», «наш» и наречия «отсель», а «чужое» -посредством употребления собственно ойконимов и наименований жителей населенных пунктов. Причем можно отметить, что некоторые населенные пункты, кроме нейтральных, официальных наименований, имеют их стилистические (Санкт-Петербург (нейтр.) - Петербург (разг.) - Питер (разг., прост.); Нижний Новгород (нейтр.) - Нижний (разг.)), фонетические (Москва / Масква; Володимир / Владимир) варианты. Также встречаются грамматические варианты номинации жителей населенных пунктов: архангельцы / архангелогородцы, вологжане / вологодцы, вятчане / вятчики / вятичи и т. д. Наличие вариантов номинации свидетельствует о ценностной значимости для ЯЛ этих населенных пунктов, поскольку то, что играет существенную роль в жизни человека, получает многообразное обозначение в языке.
Иногда собственно ойконим заменяется перифразой (Северная Пальмира - Санкт-Петербург, мать городов русских -Киев, Вечный город - Рим). Использование этого приема, во-первых, свидетельствует о широкой известности данных ойко-нимов, во-вторых, демонстрирует один из способов закрепления в языке какого-либо отличительного признака населенного пункта, что ведет к стереотипизации представления о нем.
«Свое» непосредственно сравнивается с «чужим» в пределах одной ФЕ. При этом наблюдаются следующие отношения:
- «чужое» хорошее, но не наше, недоступно, потому неценно в прагматическом плане (отвлеченная общая оценка): Хорошо Хорошево (подмосковное село), да не наше, царево;
- «свое» не уступает «чужому», хорошо и то и другое: Ярославль городок - Москвы уголок. Жернова говорят: в Киеве лучше, а ступа говорит: что тут, что там. Хорош Париж, а живет и Курмыш;
- «свое» превосходит «чужое», «свое» лучше хорошего «чужого»: Хороша Москва, да не дома. Город Чернь годом старше Москвы. Родима деревня краше Москвы;
- «чужое» в материальном плане лучше «своего», но это превосходство неправомерно: Москва стоит на болоте, ржи в ней не молотят, а больше / лучше деревенского едят;
- «чужое» в материальном плане лучше «своего», желательно на «своем» месте достичь такого же уровня: Что в Москве в торгу, чтоб было у тебя в дому.
Основанием для сопоставления может быть общая (хорошо) или частная оценка (спор за старшинство: старше, эстетическая оценка: краше). Оценка может быть выражена непосредственно с помощью слов с оценочным значением (хорошо, лучше), но чаще выражается опосредованно через коннотацию (царство - рай). Качественно оценка «своего» положительна: оно, по крайней мере, не хуже «чужого», а чаще - лучше: Москва -царство, а наша деревня - рай.
В пространственном отношении «чужое» определяется как «далекое», при этом не проводится различия между более близ-
кими и удаленными в реальности населенными пунктами: В тереме высоко, а до Москвы далеко. Отселе до Кинешмы глазами докинешь ли? Валяй, кургузка, недалече до Курска: семь верст отъехали, семьсот ехать.
Однако при необходимости (если есть важная цель) или при наличии удобного средства передвижения «чужое» может «приближаться»: Кому нужно, и в Москву недалеко. Недальний путь и до Парижа (по чугунке, т. е. скорый, удобный).
Выделяются населенные пункты, занимающие промежуточное положение между «своим» и «чужим», они расположены «недалеко». Данное положение связано не с их «освоением», а с их функцией промежуточного пункта при передвижении на дальние расстояния: Болтай, болтай, недалеко (до) Валдай. Махни-ка, махни - недалече до Балахны!
С позиции значимости населенного пункта для говорящего «чужое» дифференцировано. «Чужое», территориально близкое к «своему» пространству (региональные ойконимические концепты), имеет утилитарную значимость (В Суздале да в Муроме Богу помолиться, в Вязниках погулять, в Шуе напиться. На Арать воровать, на Якшень продавать, в Мурашкино концы хоронить). А удаленное «чужое» (универсальные ойконимические концепты) важно прежде всего в административном, экономическом, политическом, историческом, культурном, религиозном аспекте (Первопрестольная Москва. Киев - древний рассадник православия). Утилитарная значимость имеет временный характер, проявляется в исключительных случаях, например, когда нужно заработать денег: В Москву идтить - только деньгу добыть. Пошел в Москву торговать - на погорелое собирать.
«Чужое» враждебно, небезопасно, жестоко: В Москву идти
- голову нести. Немудрено в Кудрино, мудрено с Кудрина. Не хвались в Москву, а хвались из Москвы (убравшись поздорову). В Москве (в Питере) рубят, по деревням щепки летят. Это отношение населенного пункта к говорящему может быть выражено с помощью персонификации (Москва божбе не верит. Живи, ребята, поколе Москва не проведала. Москва бьет с носка, а Питер бока повытер), сравнения (Москва, что доска: спать широко, да кругом метет).
Прием персонификации употребляется также при установлении родственных связей между населенными пунктами: Москва всем городам мать. Новгород - отец, Киев - мать. Киев
- мать городов русских. Данный признак исторически максимально приближает важные населенные пункты к «своему» пространству, но одновременно и связывает его со всеми «чужими» (не только нашему, а всем городам мать, отец). Другими словами, при смещении точки зрения в прошлое, при обращении к первоначалу пространственная картина мира становится более цельной.
Рассмотрев ФЕ, в которых ойконимический концепт вербализуется собственно ойконимом, можно отметить, что пространственная картина мира имеет достаточно четкое разделение на «свою» и «чужую» зоны. «Свое» является некой неподвижной точкой отсчета, а зона «чужого» подвижна. Если в реальном пространстве позиции населенных пунктов друг относительно друга четко закреплены, то в сознании ЯЛ один и тот же населенный пункт может то удаляться, то приближаться в зависимости от цели и прагматических интересов (ср. В тереме высоко, а до Москвы далеко. Кому нужно, и в Москву недалеко), оставаясь при этом в зоне «чужого».
Разделение на сферы «свое - чужое» опирается прежде всего на функциональную значимость населенного пункта: важные в функциональном плане населенные пункты в пространственной картине мира более досягаемы, ближе к зоне «своего».
Кроме собственно ойконимов, ойконимические концепты в ФЕ могут быть представлены отойконимическими образованиями: именами прилагательными и существительными, номинирующими жителей населенных пунктов. Особенности вербализации раскрывают иные формы реализации связи ойконимичес-кого концепта с базовым культурным концептом «свой - чужой».
«Чужое» обладает некими уникальными особенностями. Например, московский час не имеет определенных временных границ: подожди с московский час (от русской поговорки: сейчас, ср.: Русский час - со днем тридцать. Русский час - все сейчас). В ФЕ московская правда, московская грязь не марается заметно проявление двойной морали, особое положение Москвы: к ней подходят с иными мерками по сравнению с другими городами. Все вышеперечисленные особенности указывают на то, что имплицитно «московское» оценивается негативно, как нечто ненадежное, опасное.
«Новгородское», напротив, имеет положительную оценку. Например, ФЕ новгородская честь указывает на честность в древней торговле. Исключительность политического положения Новгорода подчеркивается (Новгород судится своим судом (в древности)), но явно не оценивается, возможно потому, что данный признак уже не актуален.
Характеристика жителей различается в зависимости от прагматической значимости населенного пункта. Так, жители населенных пунктов, не имеющих прагматической значимости, характеризуются редко, обобщенно, часто оцениваются негативно: Московские люди землю сеют рожью, а живут ложью. Упрям как новгородец.
Жители прагматически важных населенных пунктов характеризуются более разнообразно. Отмечаются наиболее яркие, хорошо известные, заметные особенности:
- род занятий: орловцы - безменщики; осташи - сапожники, золотошвеи; переяславцы обручники; рузцы - дровосеки; семендяевщина - булочник да колбасник, пряничник да пирожник;
- речь: Стоят нижегородцы на горе, смотрят да бают: чай, примечай, куда чайки летят (нижегородцы часто говорят чай). У нас-ти в Ростове-ти, луку-ти, чесноку-ти - а навозь-ти все коневий! Оньтуфьевцы - мынкИ (говорят «мынь» вместо «мол», «дескать»);
- одежда: Ростовцы вислоухие (от шапки с ушами), Рязанцы - синебрюхие (от синих рубах);
- внешность: Пензенцы толстопятые. Вятичи - слепоро-ды (у вотяков подслеповатые глаза, у новорожденных же они очень малы);
- привычки, образ жизни: буевцы - домоседы; ярославцы -кукушкины дети (мужики мало дома живут);
- предания: холмогорцы - заугольники (смотрели на Петра I из-за угла); муромцы - святогоны (изгнали в XIII в. епископа св. Василия).
Можно заметить, что характеристики жителей населенных пунктов, относящихся к региональным ойконимическим концептам, часто носят шутливый, ироничный характер (высмеиваются особенности речи, одежды и т. п.), что указывает на эмоциональность социальной оценки этих населенных пунктов, это приближает их к «своему». По отношению к жителям населенных пунктов, относящихся к универсальным ойконимическим концептам, этого не наблюдается, потому что, во-первых, сведения об их занятих, особенностях более скупы, во-вторых, их надо скорее опасаться, чем шутить над ними.
Остановимся подробнее на способах выражения оценки. Она может эксплицироваться посредством собственно оценочной лексики (Олонцы - добры молодцы) или выражаться имплицитно с помощью иронии, коннотации. Например, в ФЕ могут использоваться слова, обозначающие социально опасные характеристики: Орел (Мценск) да Кромы первые воры, а Карачи на придачу. Романовцы - схорони конині. Хлыновцы - головорезы. Лысковцы - народ честный: коли не вор, так мошенник. Нижегород либо мот, либо вор, либо пьяница, либо жена гулявица. Такого рода ФЕ, кроме того, что выражают социальную оценку, носят прагматический характер: предупреждают об опасности.
Интересно отметить, что в некоторых ФЕ заостряется внимание на связи ойконима с апеллятивом, его этимологией (там, где она не утрачена). В этом смысле показательна пословица Город архангельский, а народ диавольский, в которой обнажается противопоставление названия, выражающего ожидание, и реальную характеристику жителей, выражающую разлад с ожиданием. Такая языковая игра, с одной стороны, является еще одним способом выражения оценки, а с другой - актуализирует культурные ценности ЯЛ.
Жители «своих» населенных пунктов также подвергаются оценке, выражение которой имеет определенные особенности. «Свои» негативные черты ставятся в ироничный контекст и таким образом их отрицательная оценка сглаживается или вовсе снимается: Мы вятчики, ребята хватчики: семеры одного не боимся. Зубчане - волочане, приходили к нам (ржев-цам) за щами; мы щей не дали, взашей прогнали. Астрахань арбузами, а мы голопузами славны. Основной функцией само-иронии становится подчеркивание собственной уникальности. В то время как «своим» положительным характеристикам приписывается абсолютная значимость и важность: Мы бы (нижегородцы) не собрались да не встали, так вы бы поганую землю носом копали.
Заметим, что анализ оценочного компонента представленных ойконимических концептов, помогает выявить основные ценности русской ЯЛ. В частности, негативно оценивается асоциальное поведение, что проявляется через сопоставление преступления и бытовой реалии (На Коле человека убить, что кринку молока испить), высмеивается глупость (Рыбинцы: у девушки родимое пятнышко смывали, нарочно баню топили), жадность (Вологодцы - теленка с подковой съели), непохожесть «чужих» (Болого в Володимире: стокан испить - голова болит
- дразнят окальщиков). «Свое» оценивается положительно вне зависимости от реальной ситуации.
Подводя итог вышесказанному, остановимся на том, как концепт «свой - чужой» влияет на организацию пространственной КМ и какие средства помогают маркировать пространство как «свое» или «чужое».
При выстраивании пространственной КМ «точкой отсчета», центром является говорящий субъект и место его жительства. Ближнюю периферию образуют хорошо ему известные, утилитарно значимые региональные населенные пункты (как правило, небольшие, малоизвестные среднему носителю национальной лингвокультуры). Об этом свидетельствует большое количество и разнообразие когнитивных признаков в структуре региональных ойконимических концептов. Крупные, даже столичные, города оказываются на периферии. Их характеризует небольшой, стереотипный набор когнитивных признаков.
Одним из основных средств маркирования «своего - чужого» пространства является содержание ойконимического концепта. «Чужое» имеет больше разнообразных признаков, что связано с особенностями познания мира и его концептуализации: «при создании познавательного образа, необходимого для практического освоения объективной реальности, существенную роль играют сам познающий субъект, его цели, практическое отношение к миру» [8, с. 16]. Для субъекта, познающего пространство, мир выполняет роль среды обитания, поэтому «свое», освоенное, безопасное в меньшей степени нуждается в репрезентации, чем «чужое». Если это «чужое» изучено преимущественно через непосредственный опыт (региональные ойкони-мические концепты), то оно наделяется более детальными характеристиками, чем «чужое», известное понаслышке, опосредованно (универсальные ойконимические концепты). С этой особенностью связана и актуализирующаяся значимость населенного пункта. Значимость региональных ойконимических концептов связана с непосредственной деятельностью, бытовыми особенностями, прагматической важностью населенного пункта, а универсальных ойконимических концептов - с административной, экономической, политической, исторической, культурной функцией населенного пункта. Следовательно, региональные ойконимические концепты приближены к зоне «своего», а универсальные ойконимические концепты отражают более отстраненный взгляд на населенные пункты.
Другой важный опознавательный признак «своего - чужого» пространства - оценка. «Свое» всегда оценивается не хуже или лучше чужого. Оценка «своего» и более знакомого «чужого» (региональные ойокнимические концепты) выражается с помощью коннотации, иронии и самоиронии. В то время как оценка универсальных ойконимических концептов, как правило, отражает чуждость, опасность этих населенных пунктов, хотя наблюдается попытка приблизить их посредством персонифицирования.
Еще одним средством, позволяющими отнести ойконими-ческий концепт к сфере «своего» или «чужого», является употребление слов-маркеров. Для зоны «своего» такими словами являются личные (мы) и притяжательные (наш) местоимения указательные наречия (тут, отсель), а также имена существительные (дом), прилагательные (родима) с соответствующим значением. Для зоны «чужого» - антонимичные им слова и сочетания слов: не наш, там.
Отношения «своего» и «чужого» пространства могут выражаться и синтаксически: противопоставление - с помощью противительных союзов а, да, сопоставление, сравнение на каком-либо основании (например, старшинство, красота, достаток) - с помощью конструкций, включающих прилагательные сравнительной степени (старше, краше, больше (едят)), контекстуальные антонимы (царство - рай).
Таким образом, описание связи ойконимического концепта с базовым культурным концептом «свой - чужой» показывает, что пространственная КМ выполняет не только когнитивную функцию, но и включает в себя смыслы, обращенные к культуре народа.
Библиографический список
1. Березович, Е.Л. Русская топонимия в этнолингвистическом аспекте: пространство и человек. - М., 2009.
2. Рут, М.Э. Образная номинация в русском языке. - Екатеринбург, 2008.
3. Голомидова, M.B. Искусственная номинация в ономастике. - Екатеринбург, 1998.
4. Дмитриева, Л.М. Онтологическое и ментальное бытие топонимической системы (на материале русской топонимии Алтая): дис. ... д-ра филол. наук. - Барнаул, 2002.
5. Степанов, Ю.С. Константы. Словарь русской культуры. Опыт исследования. - М., 1997.
6. Даль, В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. - М., 1995.
7. Толковый словарь крылатых слов и выражений / автор-составитель А. Кирсанова. - М., 2003.
8. Павилёнис, РИ. Проблема смысла: современный логико-философский анализ языка. - М., 1983.
Bibliography
1. Berezovich, E.L. Russkaya toponimiya v ehtnolingvisticheskom aspekte: prostranstvo i chelovek. - M., 2009.
2. Rut, M.Eh. Obraznaya nominaciya v russkom yazihke. - Ekaterinburg, 2008.
3. Golomidova, M.B. Iskusstvennaya nominaciya v onomastike. - Ekaterinburg, 1998.
4. Dmitrieva, L.M. Ontologicheskoe i mentaljnoe bihtie toponimicheskoyj sistemih (na materiale russkoyj toponimii Altaya): dis. ... d-ra filol. nauk. - Barnaul, 2002.
5. Stepanov, Yu.S. Konstantih. Slovarj russkoyj kuljturih. Opiht issledovaniya. - M., 1997.
6. Dalj, V.I. Tolkovihyj slovarj zhivogo velikorusskogo yazihka: v 4 t. - M., 1995.
7. Tolkovihyj slovarj krihlatihkh slov i vihrazheniyj / avtor-sostavitelj A. Kirsanova. - M., 2003.
8. Pavilyonis, R.I. Problema smihsla: sovremennihyj logiko-filosofskiyj analiz yazihka. - M., 1983.
Статья поступила в редакцию 01.03.13
УДК 821 (7/8): 82-3
Muhachyov D.A. MYSTICS, VANITY AND MADNESS: PETERSBURG'S STORIES IN VLADIMIR NABOKOV'S PROSE. (A.S. Pushkin, N.V. Gogol, F.M. Dostoyevsky) In article influence of plots about Germann, Raskolnikov, Poprishchina - on Vladimir Nabokov's prose is analyzed. The author describes how interpretation of stories of the Petersburg madmen by Nabokov changed and finds out how through characters of the Russian classics Nabokov's heroes of the Russian and American periods are connected.
Key words: Petersburg text, Vladimir Nabokov, vanity, madness, mystics, golden age of Russian literature.
Д.А. Мухачев, аспирант каф. русской и зарубежной литературы Алтайского гос. университета, г. Барнаул, E-mail: [email protected]
МИСТИКА, ТЩЕСЛАВИЕ И БЕЗУМИЕ: ПЕТЕРБУРГСКИЕ СЮЖЕТЫ В ПРОЗЕ В. НАБОКОВА (АС. ПУШКИН, Н.В. ГОГОЛЬ, Ф.М. ДОСТОЕВСКИЙ)
В статье анализируется влияние сюжетов о Германне, Раскольникове, Поприщине - на прозу Владимира Набокова. Автор описывает, как изменялась интерпретация Набоковым историй петербургских безумцев и выясняет, как через персонажей русской классики связаны герои Набокова русского и американского периодов.
Ключевые слова: петербургский текст, Владимир Набоков, тщеславие, безумие, мистика, золотой век русской литературы.
В хрестоматийных текстах русской литературы XIX века Петербург, помимо прочего, предстает городом мистики, тщеславия и безумия. Статуя Петра I сходит со своего пьедестала и преследует «маленького человека», осмелившегося возносить ей проклятия, к инженеру является призрак старухи, открывает выигрышную комбинацию карт, и в результате оказывается в сумасшедшем доме - все это петербургские истории. Петербург был столицей империи, а столицы всегда становились местом борьбы самолюбий, торжеств победителей и плача побежденных: этим, в частности, обуславливался мотив тщеславия. Мистика, так или иначе, почти всегда связана с безумием (частым присутствием мистики маркируются истории именно о петербургском тщеславии), и с ним же связано тщеславие, часто приводящее к безумию. В полной мере эти три мотива присутствуют в «Пиковой даме» Пушкина, в романе Достоевского «Преступление и наказание» есть тщеславие и безумие, в разных вариантах мистика, тщеславие и безумие присутствуют и в петербургских повестях Гоголя. Мы хотим проанализировать присутствие в текстах Владимира Набокова этих петербургских классических сюжетов, и выявить динамику его отношения к ним.
Рассказ Владимира Набокова «Сказка» впервые был опубликован в газете «Руль» в 1926 году, а позже вошел в сборник «Возвращение Чорба». Герой рассказа Эрвин, заглядывающийся на прохожих девушек и мечтающий ими обладать, встречает черта принявшего образ пожилой женщины по имени госпожа Отт. Она обещает ему устроить встречу со всеми дамами, которые понравятся ему в течение следующего дня с одним условием - число избранниц должно быть нечетное. У Эрвина не получается выполнить условия госпожи Отт, он набирает двенадцать
девушек, и устремляясь за тринадцатой, обнаруживает, что это первая из выбранных им.
Этот рассказ, по сути, посвящен одной из базисных набоковских тем - взаимоотношению иллюзорной и «настоящей» реальностей, мечты и действительности. Он даже начинается со строчки «Фантазия, трепет, восторг фантазии...». Аллюзии на «петербургские тексты», связанные в рассказе с мистической темой, соседствуют с типично набоковской проблематикой. Критиками неоднократно отмечалась «лабораторность» рассказов Набокова (об этом упоминает Олег Дарк в комментариях к сборнику «Возвращение Чорба»), и в «Сказке» тоже возникает набросок большой и важной набоковской темы, как бы уложенный в русло сюжета, уже встречавшегося в «петербургском» произведении - инфернальная дама пожилого возраста дарует молодому человеку сверхъестественные возможности. Именно Петербург, город «иррациональный», «мистический», «умышленный», в котором, по распространенному мнению, «возможно все», становился в русской литературе местом для таких встреч. Но Набоков - представитель эмигрантской литературной генерации, и у него действие происходит в Берлине. Дьявол предоставляет Эрвину возможность перенести свои фантазии в действительность, однако у Набокова такие эксперименты почти никогда не заканчиваются хорошо. Госпожа Отт ненавязчиво рекомендует Эрвину остановиться на пяти, но он не слушает её, и в результате вся затея проваливается. Герой «срезается» на тринадцатой - как известно, это «число дьявола». Кстати, и девушки, по замыслу госпожи Отт, соберутся в доме под номером 13 - «дьявольская» атмосфера в рассказе гротескная и утрированная.
