CC BY
137
М. А. Шебанова
КОНЦЕПТ НАЦИИ В ТРАНСНАЦИОНАЛЬНОМ ДИСКУРСЕ
Транснациональные связи, структуры, акторы приобретают все больший вес в мировой политике, и, соответственно, привлекают все более пристальное внимание ученых. В связи с потребностью концептуализации этих комплексных феноменов перед исследователями встает задача выработки новых теоретических инструментов. В современный научно-теоретический дискурс интенсивно включается проблематика транснационализма. Однако определение данной категории существенно затрудняет опора на дискуссионные и неоднозначно трактуемые понятия. Соответственно, развитие теории требует пересмотра более фундаментальных категорий политического анализа. Главным образом, возникает необходимость уточнения понятия нации, в сопоставлении с которым строится логика транснациональной теории. В статье излагается понимание сущности нации как политико-правового явления, а также проводится демаркация понятий «нация» и «современная нация». Показано, что модерн существенно изменил, но не сформировал нации. Эти теоретические выводы позволяют точнее определить сущность транснациональных феноменов.
Ключевые слова: нация, этнос, национальное государство, модерн, национализм, транснационализм, гражданство, международные отношения, транснациональная политика.
Как отмечают теоретики, в сфере исследования мировой политики и международных отношений ученые зачастую работают несогласованно, не приходя к формированию общей системы категорий. Плюрализм концепций, «ситуация мозаики», характерная для современных мирополитических исследований, препятствуют развитию и становлению этой неокрепшей теории (см.: Богатуров, 2004). Для новейших концептов политической науки свойственны неточное, интуитивное определение и употребление. И в целом научному языку недостает системности и более четкого определения взаимоотношений его единиц, чтобы он эффективнее выполнял свои функции. Потребность науки в единой платформе, на основе которой было бы возможно дальнейшее развитие ее теоретического инструментария, заставляет исследователей работать в ключе «синтетического ревизионизма» (Там же).
Одним из развивающихся сегодня концептов, который нуждается в более прочном теоретическом базисе, является понятие «транснационализм», отражающее ведущие тенденции современ-
© М. А. Шебанова, 2012
ного мирового развития и претендующее на значение новой парадигмы мирополитического анализа. Данный термин определяется в соотнесении с родовой категорией «нация», поэтому, чтобы составить представление о транс-национальном, необходимо иметь четкое понимание национального. В настоящее время наука не выработала такого понимания. Обоснование новой категории проблематично с опорой на понятие, которое само по себе является предметом дискуссий. Поэтому требуется уточнение представлений о таких явлениях, как нация и национальное государство. Это позволяет и современное развитие теории, и непрерывный прирост эмпирического материала.
Нация как политико-правовое явление
Философские словари определяют понятие нации как полисемантичное и указывают на два основных его значения: нация как разновидность этнической общности и нация как общность политическая. Для выражения этого различия в понимании явления иногда используют понятия «этнонация» и «политическая» или «гражданская нация». Эти два значения, два принципа определения нации почти всегда смешиваются и в обыденном, и в научном лексиконе, что неверно. Порой они близки и едины, но порой находятся в оппозиции.
Первая трактовка полагается на значение латинского корня слова «нация» («рождение», «рождаться»), и предполагает органичную связь наций с «этниями» — социальными общностями, образованными на основе родовых связей. В рамках данного подхода примордиалистские теории считают нацию исконным и естественным образованием (см.: Тишков, 1997), в то время как этносимво-листы менее радикальны и видят в ее основе древнюю историю и культурную общность (см.: Смит, 2004). Так или иначе, «нация» понимается как определенная стадия развития этнической общности. И такое понимание накладывается на современные нации-государства. Критика выявляет несостоятельность этой модели, содержащей, в том числе, элементы мифов и неверифицируемых утверждений. Его фундаментальная неточность коренится в неправильно установленных зависимостях между отношениями власти и культурной эволюцией. Поясним: культура может развиваться без государства, в то время как системе государства необходимы элементы культуры для управления и собственной легитимации. Поэтому культурная и языковая общность столь обширных групп, как нации, если она достигается, во многом производна от политической, а не наоборот, в то время как этнос — это явление культурное по своей природе. Понимание данного различия принципиально.
Нации могут заимствовать у этносов элементы культуры для формирования собственной идентичности. Так, характерен пример создания киевского пантеона князя Владимира 980 г. как религиозно-идеологической реформы в целях консолидации нации. Аналогично в Японии в VII-VIII вв. древние религиозные верования синто были превращены в государственную религию, была канонизирована система мифологии, выступая в роли национальной идеологии и служа мощным инструментом консолидации общества. Возможно, такие заимствования и заставляют путать два различных по природе явления — этноса и нации — и смешивать соответствующие понятия.
Несмотря на аргументированные опровержения, идея этнона-ции значительно укрепилась в интеллектуальной традиции, и исследователи (как и политики) до сих пор не решаются исключить ее из своих концептуальных построений. (Объяснить привязанность к ней можно ее функциональностью для государств в качестве доктрины — хотя постепенно, сталкиваясь с новыми реалиями, государства будут вынуждены отказываться от этнонациональных идеологий в пользу мультикультурализма или теории «плавильного котла».) Так, в числе близких к обозначенному подходу современных исследователей Э. Я. Баталов формулирует понимание нации-государства как инструмента реализации некоего «исторического (культурного и социального) потенциала» для территорий с этнически однородным либо более или менее однородным населением (Баталов, 2005, с. 179). Схоже понимает сущность нации Ю. Хабер-мас, рассматривая ее как эволюционирующую с историческим процессом группу, как некую «форму жизни», утверждая, что признаком национального государства является «культурная однородность населения». Согласно теоретику, термин «нация» указывает на «общность, сформированную по критерию единства происхождения, культуры и истории, а часто также общего языка» (Хабермас, 2002).
Из-за неточности такого подхода затруднителен и дальнейший анализ политической сферы. Его противоречия проявляются с развитием транснационального дискурса: теоретики транснационализма рассматривают этнические идентичности, а также религиозные, культурные, как конкурирующие с национальными (см.: Kennedy, Roudometof, 2002). Изучая мировую историю, К. А. Бейли отмечает их оппозицию и в XIX- начале XX вв., во время «гиперактивного национализма», по словам автора (Bayly, 2004).
Вторая интерпретация определяет нацию как политико-правовое явление. Эту группу, суверенную общность, объединяет в первую очередь государство. Именно на основе такого понимания
наций были сформированы основные международные политические институты, в том числе Лига наций и Организация Объединенных Наций. Оно отражено в правовых документах — в Конституциях государств и во Всеобщей декларации прав человека, где понятие нации связывается с понятием гражданства. Другие факторы национальной общности (этногенетические, культурные) при таком подходе не являются определяющими, ключевыми, хотя зачастую оказываются крайне важными в формировании и поддержании ее целостности. Например, в рамках данного подхода формулирует определение нации Э. Гелнер, утверждая, что «группа становится нацией, если и когда члены этой группы твердо признают определенные общие права и обязанности по отношению друг к другу в силу объединяющего их членства. Именно взаимное признание такого объединения и превращает их в нацию, а не другие общие качества — какими бы они ни были, — которые отделяют эту группу от всех, стоящих вне ее» (Гелнер, 1991). Многие современные российские исследователи поддерживают подобную точку зрения, указывая на то, что нацию «порождают социальные связи, объединяющие людей не по этническим признакам», а иные, в первую очередь, «государственно-политические» (см.: Кармин, Новикова, 2005).
Для понимания этого явления важно различать понятия «нация» и «национальность». Принадлежность к нации означает гражданство в государстве, то есть определяет политико-правовой статус субъекта, в то время как национальность (в русском языке) связана с этнической идентичностью и определяет, насколько это возможно, этногенетические параметры человека. В конституционном праве англо- и романоязычных стран термин «нация» означает совокупность всех граждан государства. Примечательно, что в английских словарях «национальность» («nationality») — это буквальный синоним слова «гражданство» («citizenship»). Эти термины используются в одних и тех же оборотах (например, выражение «двойное гражданство» может быть переведено и как «dual citizenship», и как «dual nationality»). Или, например, понятие «национальное меньшинство» переводится на английский язык как «minority group», т. е. «группа меньшинства». В русском языке термин «национальное меньшинство» нужно понимать как производный от слова «национальность», а не «нация».
Отметим, что морфологическое сходство лексических единиц, закрепляющих принципиально различные понятия «нация» и «национальность», вносит существенную путаницу в понятийный аппарат. Так, в связи с нечетким определением родовых категорий различаются и трактовки понятия национализма. Для кого-то он пред_ 153
ПОЯИШЭКС. 2012. Том 8. № 2
полагает нормативную (утопическую) идею о совпадении национальных границ и границ расселения этнокультурных общностей, то есть наций и национальностей. (Заметим: в России национализм такого узкокультурного характера, оберегающий «природные свойства» русского народа, поддерживается православием, не имеющим генетической связи со «славянским этносом», т. е. в основе такого «этнокультурного национализма» лежит заимствование традиции, закрепленной через институты.) Иначе понимает национализм Э. Гидденс, определяя его как «комплекс символов и убеждений, дающих чувство принадлежности к единой политической общности». Он утверждает, что национализм возникает только с развитием современного государства, и что «это главное выражение чувства идентификации с определенной суверенной общностью» (Гидденс, 1989). Таким образом, национализм для ученого производен не от национальности, а от нации, т. е. не от этнической, а от политической общности. Э. Гелнер, в свою очередь, показывает их обратную связь, говоря, что «не нации порождают национализм, а национализм — нации» (Гелнер, 1991). Для различения двух версий национализма некоторые теоретики предлагают категории «гражданский» и «этнический» — таким образом, за одним термином мы вновь видим два различных по содержанию понятия. Оставляя данное теоретическое несоответствие неразрешенным, мы придем к необходимости сформулировать также два различных понятия транснационализма, которые будут вступать в противоречие между собой. Чтобы этого избежать, теоретикам необходимо отталкиваться от однозначного определения сущности нации как политико-правового явления.
Аргументируя такой подход, остановимся на критике концепции этнонации. В приложении к практике она предполагает «дисквалификацию» многих наций, признанных международным правом. Например, характерен комментарий Р. Каплана в интервью для журнала <^а Stampa», который с позиции данной теории описывает ситуацию в Сирии: «Сирия — страна с очень слабой национальной идентичностью. Ее трудно назвать нацией, она родилась после крушения Османской империи, она представляет собой этническую мозаику, объединяющую суннитов региона Дамаска, Хомса и Хамы, еретиков-алавитов, близких к шиитам, друзов, а также курдские, христианские, армянские и черкесские меньшинства» (Молинари, 2011). Следование подобной логике и определение национальной идентичности через этническую (либо религиозную, культурную) приведут к исключению из ряда наций-государств в том числе и великих держав, таких как Россия, Китай и главным образом США, чья национальная идентичность строится, напротив, на мультиэтнично-
сти (см.: Kissinger, 2001). Примечательно, что название американской нации происходит не из какого-либо древнего языка, а, вероятнее всего, от имени флорентийского путешественника XV-XVI вв. Америго Веспуччи. Примеров, когда нации вырастали из эволюционировавшего этноса наподобие организма, как это представляют сторонники теории этнической нации, в мире меньшинство, и, вероятно, в любом из таких примеров исследователь найдет противоречия. Во многом это плоды интеллектуального национализма историков, воссоздающих развитие наций именно в такой форме. Теоретикам, связывающим нации с примордиальной этнической предысторией, сложно было бы возразить И. Валлерстайну, который в своем эссе «Существует ли в действительности Индия?» пишет: «Представим себе, — и в этом не будет ничего невозможного, — что этот полуостров был колонизирован наполовину англичанами, а наполовину французами. Тогда после деколонизации на полуострове наверняка возникли бы два государства. Одно из них, англоговорящее, могло бы называться, например, Дравидия, другое, франко-говорящее, — Брахмания. В этом случае мы читали бы сегодня книги под названием «История Дравидии XVI в.» или «Культура Брах-мании накануне колонизации». Именно потому, что мы знаем о существовании Индии сегодня, мы проецируем это знание в прошлое. Такая практика — разумеется, не только в Индии — всемерно поощряется государственными структурами, использующими исторические мифы для легитимации нации-государства» (см.: Валлер-стайн, 2006). В Азии и Африке многие нации сложились в результате колониальных разделов территории из различных по языку, культуре, экономическим связям племён и народностей и становились формой именно территориально-экономического и политического сплочения.
Европейская история также показывает, что нации складывались в результате войн и территориальных разделов между политическими центрами. Более того, она содержит примеры мульти-культурного нациогенеза. Так, национальное становление Испании происходило на основе очень разнообразного и этнографического и культурного материала, и на уровне народных масс, и на уровне элит. Этнической почвой были и самобытные иберийские племена (смешанные с финикийцами и кельтами), и окультуренные Римом германцы — вестготы, — и евреи, и этнически неоднородные «арабы», в том числе, помимо сирийцев и йеменцев, африканские племена берберов (мавров), и различные смешанные этнокультурные формы. Доминировавшие на этой территории арабы на протяжении восьми веков, до окончания Реконкисты, сделали большой вклад в национальное строительство Испании, например, начали строи_ 155
ПОЯИШЭКС. 2012. Том 8. № 2
тельство флота, сделавшего страну наиболее влиятельной европейской державой на определенный период. И в принципе благодаря их господству основная территория страны обособилась и сплотилась из различных провинций (в статусе эмира дамасского халифата). Арабы создали систему управления «колониальной» территорией, которая до их прихода не была столь организована политически. В силу этнической многоликости эта страна (ее прежнее название Аль-Андалус) была мультикультурной. Почти все население было двуязычным, владея эль-романсе и разговорным арабским. Многие знали классический арабский, латынь, древнееврейский. Арабы, евреи, испанцы свободно общались, торговали, заключали браки. Народы и культуры смешивались на протяжении веков, религиозная и этническая нетерпимость была абсурдом в становлении этой нации. И до самого завершения Реконкисты все кастильские короли (уже из другого политического центра собиравшие под своими флагами территории Аль-Андалус), начиная с Альфонсо Мудрого, долгое время именовали себя «королями трех религий», приветствуя свой народ на трех языках — арабском, испанском и еврейском. Объединена испанская нация была не под этническими, а под религиозными символами, обретая свою идентичность в период поздней Реконкисты. Получить гражданские права можно было представителям любых этнических групп, приняв христианство. Реконкиста же велась благодаря воздействию различных сил и интересов, их сложных переплетений. Первостепенным в формировании нации было становление политического центра, объединяющего вокруг себя территории. На этом и других примерах можно увидеть, что в реальности не было изолированного, замкнутого «вызревания» этносов в нации, так чтобы они дорастали до государственности. На протяжении истории смешивались различные культуры и народы, у территорий сменялись правители, которые в рамках своих политических проектов влияли на формирование национальных общностей.
Таким образом, довольно справедливую критику теорий этнической нации выражают сторонники конструктивистского подхода, подчеркивая конструирующее воздействие элит в процессе нацио-генеза, в том числе в формировании культурной общности наций. Оно заметно и в ранних проектах национального строительства, и особенно в Новое и Новейшее время, когда мировое развитие требует определения статусов всех территорий планеты. Характерно высказывание главы первого правительства Италии в 1861 г.: «Мы создали Италию, давайте создавать итальянцев» (Кара-Мурза, 2007).
Аргументируя понимание нации как политико-правового явле-
ния, можно привести и такие факты, как существование государств, разделяющих своими границами однородные этнокультурные общности (как Восточная и Западная Германия, Северная и Южная Корея); смешение этносов, усилившееся сегодня и в принципе затрудняющее установление национальности многих людей, образующих нации; существование различных механизмов включения в состав нации (не только по рождению в соответствии с принципами крови или почвы). На протяжении истории происходят непрерывные изменения политической карты мира, в результате которых нации могут распадаться или объединяться, формируя общую идентичность. Характерен пример «советской нации», за относительно непродолжительное время существования которой была сформирована стойкая национальная идентичность. Показательно, что ее именование происходит от названия политического института. (Термин «советская нация» одним из первых использовал в 1920-е годы профессор Н. В. Устрялов, который указывал, что эта нация состоит из «разноликого этнографического материала». В англоязычных текстах также используется понятие «Soviet Nation» в значении советский народ, советская нация.)
Национальная идентичность предполагает лояльность к государству, которая может формироваться, в том числе за счет родовых связей людей, скрепляться этническими идентичностями, однако этническая однородность и эволюционный тип развития не являются необходимыми в процессе нациогенеза. Частный (хотя и довольно частый) случай этого универсального принципа — это когда то или иное государство использует доктрину этнонации в целях собственной легитимации, установления социального контроля и решения других своих задач. (Следует упомянуть, что этнический национализм, задавая иррациональную политическую активность масс, охотно мирится с авторитаризмом и диктатурой, в то время как «современные нации» считаются плодами «политической демократии Нового времени» (см.: Вилков, 2009).) В целом же необходимо закрепить и «канонизировать» понятие нации как политико-правового явления, а родовые связи между составляющими ее людьми определить как имеющие возможное вспомогательное значение в ее формировании и поддержании целостности.
Иными словами, науке требуется обозначение группы граждан государства, и многие теоретики закрепляют его за термином «нация». Однако, поскольку в современном научном языке все еще не достигнуто согласие по поводу значения этой категории, в практике применения она нередко выражает запутывающее смешение двух семантических конструктов, совмещая концепты этнической и гражданской нации. К примеру, это можно проследить в книге Э. Я. Ба-
талова, посвященной проблемам современного мирового развития. Рассуждая о судьбе нации-государства, автор то соглашается с определением нации как этнической группы, то расширяет ее до общности, сформированной благодаря организующему воздействию доминирующей этнической группы, то допускает, что «наций» (в значении этний), формирующих основу «нации-государства», может быть несколько. В дальнейшем ходе анализа исследователь отмечает, что справедливо определять нацию территориальными границами государства и власти. Автор заключает, что этнонация «сплавилась» с государством в единую форму, образуя национальное государство (Баталов, 2005, с. 180). При этом он указывает, что границы наций-государств в большинстве отнюдь не соответствуют границам расселения тех или иных этнических групп. Подобный синтез подходов выступает предпосылкой для бесконечных теоретических противоречий, затрудняющих анализ политической сферы.
Описанная терминологическая неточность заставляет некоторых теоретиков, например составителей Оксфордского политологического словаря, утверждать, что национальное государство — это мифологическая конструкция и явление, которого никогда не существовало и не могло существовать «в подлинном смысле слова» (Малкин, 2000; цит. по: Баталов, 2005). Еще раз подчеркнем, что такое утверждение основано на широко распространенном некорректном толковании «подлинного смысла» слова «нация», связывающем ее с этнией.
Итак, национальное государство и образующая его группа — нация — формируется не посредством культурной эволюции этнии, а в результате взаимного влияния разных культур, и главное, с развитием отношений власти и собственности в обществах. В этом же ключе сущность нации объясняется в Словаре транснациональной истории: «Суверенное, базирующееся на территории национальное государство, возникшее как историческая форма в Западной Европе, выросло из процессов разграничения и ограждения территорий и завершилось установлением и государственным контролем пунктов входа и выхода людей и товаров. Охраняемые границы стали поддерживаться политическими, военными и финансовыми институтами. Принципиально, что национальное государство создает правовые системы, определяющие гражданский статус и права собственности. Определение «нации» предполагает своих, включенных, и чужих, не включенных в нее людей» (см.: Iriye, Saunier, 2009).
Исходя из этого, в определении нации важным является представление о территории и границах ее существования. Нация «имеет конечные, хотя и подвижные границы, за пределами которых находятся другие нации» (см.: Андерсон, 2001). Это не только геогра-
фические границы, но и границы зоны контроля объединяющего ее государства — в экономической, правовой, культурной, информационной и других сферах. Условием существования таких границ является их взаимное признание нациями, включая обусловленность о территориальной неприкосновенности и праве самостоятельного решения вопросов власти и управления в пределах их владений и юрисдикции, закрепленную в современном миропорядке принципом суверенитета государств (и, соответственно, наций). Таким образом, важную роль в становлении национализма сыграли развитие международного права и дипломатии, процессы упорядочивания международных отношений. В этом смысле понимается определение Б. Андерсона: «Независимо от фактического неравенства и эксплуатации, которые в каждой нации могут существовать, нация всегда понимается как глубокое горизонтальное товарищество». Это означает равенство сограждан по отношению к членам других наций, т. е. равенство перед «чужими», что является одним из ключевых факторов их единства, а также рациональной основой солидарности и общности интересов с другими членами национального лагеря. В связи с этим внешние угрозы являются важнейшим стимулом консолидации наций и повышения уровня их политической и, в целом, социальной организации, поскольку выживают (способны конкурировать) более эффективные институты. На определенном этапе «современные институты — в форме капиталистической экономики и буржуазного государства» — стали доказывать свое превосходство. Со временем они были либо заимствованы у прогрессивных государств правящими классами других стран, либо были навязаны им (см.: Чиббер, 2008). Таким путем утвердилась форма «современной нации». И, несмотря на подчеркиваемую конструктивистами «философскую нищету» (см.: Андерсон, 2001) этого концепта, именно благодаря ему удалось установить и поддерживать относительно мирный мировой порядок.
Нации и «современные нации»
Итак, именно эволюция государства, а не эволюция этноса позволяет развиваться нациям. Хотя понятие «нация» в значении политической общности сложилось, по разным данным, в XVN-XVШ вв., это не означает, что оно не может быть применено ретроспективно. Мы определили нацию как общность сограждан государства. Это наиболее общее, и, наверное, наиболее логически безупречное определение, в котором ключевым признаком является наличие государства как центра власти и управления общими делами этой группы. Эти же смысловые связи устанавливает определение понятия гражданина как «члена общины или народа, состоящего под одним
общим управлением; каждого лица или человека, из составляющих народ, землю, государство» (см.: Даль, 1863-1866).
Однако понятия «нация» и «национальное государство» нередко определяются уже и ограничиваются рамками определенных исторических процессов и организационных форм. Нация видится не как непременный атрибут государства, а как явление, формированию которого «активно способствовал» этот базирующийся территории институт (см.: Манов, 1969-1978). Возникновение наций связывают с объединением земель после феодальной раздробленности, образованием централизованных государств через слияние «отдельных полуфеодальных сфер правления в единую структуру публичной власти» (см.: Caporaso, 2000, p. 22). Условной отправной точкой существования наций многие считают 1648 г., когда были признаны светские суверенные права за европейскими государствами — первый знаковый момент установления Вестфальского миропорядка. Также теоретики нередко указывают на время Великой Французской революции конца XVIII в., вместе с которой в политическую жизнь стран вошла оформившаяся идея гражданской нации. Характеризуя Средневековье, историки утверждают, что «до возникновения современных национальных государств границы королевств были нечеткими. Номады циркулировали через границы, крестьяне перебегали от одного королевства к другому» (см.: Iriye, Saunier, 2009). Но, тем не менее, теоретики пользуются понятием «нация» и в описании феодальных государств. Например, через него определяется общий признак всех типов монархии, включая феодальную, характеризуемую наличием слабой центральной власти: «Монарх олицетворяет единство нации, историческую преемственность традиции, представляет государство на международной арене» (см.: Демин, 2002). Как было сказано, нация рассматривается как суверенная общность на основе суверенитета объединяющего ее государства. Данный термин в значении внутреннего порядка, обеспечивающего цельность нации, был введен Ж. Боденом в XVI в. и первоначально обозначал неограниченность власти верховного сюзерена в противоположность власти вассальных правителей в феодальном праве (Bodin, 1955). В современном понимании суверенитет также предполагает невмешательство во внутренние дела государства и нации. Рассматривая историю теории международных отношений, П. А. Цыганков указывает на «письменные источники, содержащие глубокий анализ отношений между суверенными политическими единицами», датируемые IV в. до н.э. (Цыганков, 1996, с. 12). Как указывают историки, в международных отношениях существовали договорные начала, и развивалась дипломатия между странами с «древних веков» (История дипломатии, 1941). Безус-160 _
ловно, принцип суверенитета нарушался и до Вестфальского мира, и после, в том числе в Новейшей истории. И, безусловно, в прошлом он в большей степени опирался на силу, а не на закон. Если говорить о коренных изменениях в системе международных отношений, определивших статус наций, то они скорее будут отнесены к XX в. Понятие нации используется в анализе древней истории (как и многие другие современные термины): например, Г. В. Вернадский пользуется им в описании Киевской Руси (Вернадский, 1999). Заметно, что теория нуждается в понятии «нация» для анализа различных исторических форм государств без каких-либо ограничений в связи выделением фаз общественного развития, тем более что такие ограничения всегда условны, а общественные процессы протекают не однонаправленно и географически неравномерно.
Действительно, на определенном этапе мирового развития произошли качественные материальные и идейные трансформации, которые значительно обновили и усложнили модель нации. Ее обозначению в теории, как правило, сопутствует маркер принадлежности к «современности» или «модерну». Сторонники теории модернизма ограничивают понятие нации чертами этой современной модели, что несопоставимо с практикой, так как она скорее выступает стандартом, идеалом, не воплощенным в полной мере на практике.
Более того, в теории нет единого понимания ключевых параметров этой модели и процессов в основе формирования современной нации. Описывая общественные трансформации Нового времени в Западной Европе (включая экономические, политические, культурные, технологические) как истоки модернизационного нациогенеза, ученые по-разному устанавливают причинно-следственные связи между ними, чаще соглашаясь, что все они были «сторонами одного процесса» (см.: Храмов, 2010). Как указывают специалисты, это был «масштабный объективно-исторический процесс вызревания предпосылок буржуазных революций», в ходе которого «произошло как преодоление феодальной территориально-политической раздробленности, так и устранение монопольного представительства во власти... высших сословий "ancien régime"» (см.: Вилков, 2009).
Как правило, основным катализатором этих политических преобразований признается капиталистическая индустриализация, начавшаяся в Англии в XV-XVI вв. Ряд ученых считают ее условием возникновения наций (см.: Гелнер, 1991). Однако исследователи видят логику индустриализации неодинаково, как и общую логику истории. К примеру, Б. Андерсон полагает, что промышленная революция и индустриализация были следствием, а не причиной появления наций (Андерсон, 2001). Таким образом, нация выходит за
рамки феномена индустриальной эпохи. Данное ограничение, нередко устанавливаемое теоретиками в определении нации (см.: Терешкович, 1998), представляется некорректным также в связи с тем, что общества развиваются неравномерно, и во многих областях хозяйственный уклад трансформируется очень медленно, однако запаздывание индустриализации не лишает нации их статуса.
Важным элементом «современной нации» признается развитая сфера публичной политики и значительный политический вес «гражданского общества». Многие теоретики подчеркивают «принцип общественно-политической партиципации» в основе нации, утверждая, что «нация в сугубо современном смысле» — это «гражданское общество, поставившее государство себе на службу» (см.: Со-гомонов, 2006). С развитием английского конституционализма и позже, в ходе Великой Французской революции, модель нации обогащается идеей «народного суверенитета», который предполагает защиту гражданских прав и свобод (БСЭ, 1969-1978) и противопоставляется суверенитету «сюзеренов», правящих элит общества. Отметим, что нация (как сообщество всех граждан) и государство (как властный институт, который контролируется преимущественно элитами) являются различными носителями суверенитета. В национальных идеологиях обе формы суверенитета — государственный и народный — взаимосвязаны и нераздельны. К примеру, указывается, что «идея американской нации глубоко укоренилась на базе народного суверенитета» (см.: Янг, 1994, с. 94). Государственный и народный суверенитет образуют единство в идеальном национальном государстве, в котором нация — это не вынужденное сплочение граждан, а достижение общественного согласия на основе солидарности различных групп, подлинно демократического политико-правового режима на основе принципов свободы и равенства граждан. В реальности же народный и государственный суверенитет не слиты воедино. Показательно, что сегодня гражданские права и свободы находятся под защитой наднациональных центров власти, которым государства передают часть своего суверенитета. Таким образом, «народный суверенитет» ограничивает суверенитет государства, и наоборот. Важно определить, что основу нации задает именно государственный суверенитет, в то время как идея народного суверенитета полагается на универсалистские, космополитические взгляды и реализуется за счет транснациональных структур.
Теоретики делают акцент на том, что развитие демократии и конституционализма повлияло на прогресс институтов и совершенствование механизмов политического управления, полагая, что национальные государства Нового времени заимствовали свою первичную идеологию из теории демократии (см.: Вилков, 2009). Такое 162 _
утверждение вполне может служить выработке некого стандарта модернизированной нации, но не должно вести к сужению этого понятия в принципе. Предлагаемое теоретиками узкое понимание наций как «политико-правовых сообществ граждан демократических государств» (Там же) значительно обеднит этот концепт, ограничит возможности его применения. Не все объединенные актуальным миропорядком нации соответствуют чертам демократического идеала. Широко обсуждается «дефицит демократии» даже в тех государствах, которые «модернизировали» свои политические институты. Например, исследователи ставят вопрос, о том является ли Россия «нацией» или «державой», поскольку вместо внутренней модернизации политических институтов происходят лишь преобразования фасадного свойства (см.: Согомонов, 2006). Было бы теоретически корректнее заменить здесь дихотомию «нация - держава» на дихотомию «несовременная нация - нация, в значительной мере соответствующая стандарту современной».
Аналогично не оправданы попытки ограничить понятие нации и национального государства наличием определенной формы правления. Сегодня в мире существуют абсолютные монархии, однако это не влияет на международный статус наций.
Также выделяемый исследователями принцип государственной секуляризованности может быть параметром идеальной модели гражданской нации модерна, исключающей иррациональные, допускающие манипулирование мотивации интеграции в эту общность. Но религия, особенно для исторических форм государств, нередко служит идеологией (или ее компонентом) и символом национального единства. В то же время прагматизм был и остается основой политики de jure теократий.
То же можно сказать о капиталистических отношениях, которые могут развиваться и затухать в стране, не определяя, однако, существование наций. Так, например, не отрицается существование наций социалистических стран. Одновременно исследователи разрабатывают проблемы транснационального капитала и транснациональной буржуазии, то есть «буржуазность» — это не постоянный и не эксклюзивный атрибут нации.
Мы приходим к отрицанию смысловых тождеств «буржуазно-демократического» и «национального», «современного» и «национального», которые можно встретить во многих работах, посвященных национализму. Все перечисленные характеристики нации, возникшие в эпоху модерна, не следует рассматривать как ее сущностные черты. Общество постоянно эволюционирует, и вместе с ним нации обретают новые свойства и формы существования. Заметную роль в их развитии и в укоренении национальной идентичности
сыграло появление всеобщего образования и массовых коммуникаций, но происхождение наций не связывается с этими процессами.
Нация возникает вместе с государством. Аналогично на протяжении истории существовали альтернативные — транснациональные — формы интеграции человеческих общностей. Тенденции к национализации и транснализации усиливались и затухали в политической и, в целом, в общественной жизни. К анализу мировой политики в различные исторические периоды применима предложенная Дж. Розенау модель «раздвоения мира» на сферу международных (межгосударственных) отношений и транснациональную, образуемую отношениями акторов вне национального суверенитета (Цыганков, 2005). Историю мировой политики можно представить как эволюцию этого двойственного мира. Можно увидеть цикличность или волнообразное развитие двух тенденций, что отражено в концептах «нового феодализма» в описании «постмеждународной политики», подчеркивающих рост значения трансграничных связей и центров частной власти в настоящее время. Давая оценку этим тенденциям, заметим, что хотя во многом декларативно, но национальные государства в своем развитии ориентируются на идеал гражданской нации (закрепленный в идеологии, в общей модели общественных институтов), на основе всеобщего интереса — пусть и в своих границах. Национальная идеология, выступая стержнем общности, предполагает широкое представительство во власти различных социальных групп и нацеленность на бесконечно долгое процветание нации. Политика транснациональных субъектов конъюнктурна, произвольна и основана, как правило, на узкогрупповом интересе, власть вне суверенитетов реализуется неформально, либо, если она институционально закреплена, то институты функционируют относительно автономно от государств. Ее элитарность подвергается вполне обоснованной критике со стороны исследователей и представителей общественности. Транснациональное управление, как правило, осуществляется в рамках проектов, преследующих краткосрочные цели, не имеющих единой направленности, что ведет к хаотизации мира и утрате ряда важных достижений национализма и основанного на нем межгосударственного порядка. Идею нации как горизонтального суверенного сообщества необходимо признать важной общечеловеческой ценностью, и особенно это касается ее эволюции в обществе модерна. Она дает возможность включаться в отношения мировой власти и управления крупным сообществам, уравновешивать баланс интересов, не позволяя обществу стать сугубо элитарным. В долгосрочной перспективе это обеспечивает устойчивость социальных систем, что с точки зрения «здравого смысла» должно отвечать интересам самих элит.
Обобщая выводы, мы приходим к однозначному пониманию политической сущности нации и исключению смысловой нагрузки эт-нокультурологии в определении данной категории. Также мы разделяем понятия нации и современной нации (или нации модерна), как ее формы, скорее идеальной, закрепленной в принципах, которые в большей или меньшей степени воплощаются в опыте различных современных нам государств. Проведенный нами анализ позволяет выделить параметры ее стандарта, по поводу которого в целом сложился консенсус в науке и в обществе, однако показывает несостоятельность концепта нации, ограниченного этими характеристиками. Эти уточнения устраняют существующие теоретические противоречия и дают теоретикам ряд возможностей, в том числе снимают такие же ограничения при концептуализции транснациональных феноменов, а также, к примеру, позволяют рассматривать этнокультурные проблемы на основе утверждающегося в современной науке транснационального подхода, более объективно отражающего их природу. Кроме того, на основе сделанных нами теоретических выводов можно точнее выделить специфику сферы международных отношений как межнациональных, интернациональных или межгосударственных (все эти термины синонимичны). Они строятся на принципах национализма, с четким разделением внутреннего и внешнего. Политика государства предполагает солидарность элит и неэлит на основе единой национальной принадлежности и идентичности и, так или иначе, полагается на обширную систему представительства, ориентирована на всеобщие национальные интересы, и в связи с ними — на укрепление власти государств на мировой арене, аккумулирование ими ресурсов и т. д.
Через оппозицию к этим принципам формулируются принципы транснационализма, определяющего иной тип отношений. Так, субъектами транснациональной политики являются преимущественно частные акторы, либо власть реализуется через формально международные институты, которые в значительной мере обособлены от государств и подчинены влиянию транснационально-ориентированных групп. Аналогично и сами государственные машины могут использоваться в их интересах. Для транснациональной политики еще в большей степени, чем для национальной, характерны неформальные механизмы согласования интересов и выработки решений. В основе мотивации ее субъектов национальные идентичности и интересы уступают место транснациональным, например, классовым, этнокультурным и др. Актуальную тенденцию транснализации мировой политики отражают такие процессы, как дисперсия власти, частично переходящей из национальных центров к частным или наднациональным, «размягчение суверенитетов»,
слияние внутренней и внешней политики государств, а также их нарастающая интеграция в разных сферах общественной жизни; становится все сложнее поделить мир национальными границами.
Литература
Андерсон Б. Воображаемые сообщества. Размышления об истоках и распространении национализма / пер. с англ. В. Николаева. М.: «КАНОН-пресс-Ц»; «Кучково поле», 2001. 288 с. (Anderson B. Imagined Communities. Reflections on the origins and propagation of nationalism. M.: «Canon-press-C», «Kuchcovo-field», 2001. 288 p.)
Баталов Э. Я. Мировое развитие и мировой порядок (анализ современных американских концепций). М.: РОССПЭН, 2005. 376 c. (Batalov E. Ya. World Development and the World Order (analysis of modern American concepts). M.: ROSSPEN, 2005. 376 c.)
Богатуров А. Д. Понятие мировой политики в теоретическом дискурсе // Международные процессы. 2004. Т. 2. № 1 (4). Январь-апрель. (Bogaturov A. D. Concept of world politics in the theoretical discourse // International Processes. 2004. T. 2. № 1 (4). January-April.)
БСЭ (Большая советская энциклопедия). 1969-1978 // Суверенитет // http://slovari.yandex.ru/~книги/БСЭ/Суверенитет/ (BSE (Great Soviet Encyclopedia). 1969-1978 // Sovereignty // http://slovari.yandex.ru/~books/TSB/sovereignty/)
Валлерстайн И. Существует ли в действительности Индия? // Логос 2006. № 5 (56). (Wallerstein I. Is there really India? // Logos 2006. N 5 (56).)
Вернадский Г. В. Киевская Русь // История России: в 2 т. Т. 2. М.: Аграф, 1999. 448 с. (VernadskyG. V. Kievan Rus // History of Russia: in 2 vol. Vol. 2. M.: Agraf, 1999. 448 p.)
Вилков В. Ю. Модели институционализации политической («гражданской») нации начала Нового времени // Грани. 2009. № 5 (67). (Vilkov V. Y. Models institutionalize the political («civil») of the nation early modern // Facets. 2009. N 5 (67).)
Гэлнер Э. Нации и национализм / пер. с англ. Т. В. Бредниковой, М. К. Тюнькиной. М.: Прогресс, 1991. (Gelner E. Nations and Nationalism. M.: Progress Publishers, 1991.)
Гидденс Э. Политика, управление и государство // http://www.archipelag.ru/ authors/giddens/?library=2532 (Giddens A. Policy, management and state // http://www.archipelag.ru/authors/giddens/?Library =2532)
Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. СПб., 18631866. (Dal V. I. Explanatory Dictionary of the Russian Language in 4 volumes. St. Petersburg, 1863-1866.)
Демин А. В. Теория государства и права: курс лекций. М.: ИНФРА-М, 2002. 184 с. (Demin A. V. Theory of law: a course of lectures. M.: INFRA-M, 2002. 184 p.)
Дойч К. Национализм и социальная коммуникация. М., 1966. (Deutsch C. Nationalism and social communication. M.:, 1966.)
История дипломатии. Т. 1 / под ред. В. П. Потемкина. М.: Соцэкгиз, 1941. 566 c. (The history of diplomacy. T. 1 / ed. by V. P. Potemkin. M.: Sotsekgiz, 1941. 566 c.)
Кара-Мурза С. Г. Демонтаж народа. М.: Алгоритм, 2007. (Kara-Murza S. G. Removing people. M.: Algorithm, 2007.)
Кармин А. С., Новикова Е. С. Культурология. СПб.: Питер, 2005. (Carmine A. S., Novikova E. S. Cultural Studies. SPb.: Peter, 2005.)
Манов Г. Н. Государство // Большая советская энциклопедия. 1969-1978 // http://slovari.yandex.ru/~книги/БСЭ/Государство/ (Manoff G. N. State // The Great Soviet Encyclopedia. 1969-1978 // http://slovari.yandex.ru/~books/TSB/State/)
Молинари М. Это искусственная нация. Если Дамаск падет, начнется хаос // La Stampa. 02.05.2011 // http://www.inopressa.ru/article/02May2011/lastampa/damas.html (Molinari M. This is an artificial nation. If Damascus falls, chaos will begin // La Stampa. 02.05.2011 // http://www.inopressa.ru/article/02May2011/lastampa/damas.html)
Политика // Толковый словарь / под ред. А. Малкина; пер. с англ. М., 2000. (Policy // Dictionary / ed. By A. Malkin. M., 2000.)
Смит Э. Д. Национализм и модернизм: Критический обзор современных теорий наций и национализма / пер. с англ. А. В. Смирнова, Ю. М. Филиппова, Э. С. Зага-швили, И. Окуневой. М.: Праксис, 2004. 464 с. (Smith E. D. Nationalism and Modernism: A Critical Review of modern theories of nations and nationalism. M.: Praxis, 2004. 464 p.)
Согомонов А. Опаздывать и бежать: через «соседство» к новой «идее нации» // Логос. 2006. № 2. (Sogomonov A. Late and run: a «neighborhood» for a new «national idea» // Logos. 2006. N 2.)
Терешкович П. В. Нация // Новейший философский словарь: Энциклопедия. Минск: В. М. Скакун, 1998. С. 896. (Tereshkovich P. V. Nation // The latest Philosophical Dictionary: Encyclopedia. Minsk: V. M. Skakun, 1998. P. 896.)
Тишков В. А. Очерки теории и политики этничности в России. М.: Русский мир, 1997. (Tishkov V. A. Essays on the theory and politics of ethnicity in Russia. M.: Russian World, 1997.)
Хабермас Ю. Европейское национальное государство: его достижения и пределы. О прошлом и будущем суверенитета и гражданства // Андерсон Б., Бауэр О., Хорх М. и др. Нации и национализм / пер. с англ. и нем. Л. Е. Переславцевой, М. С. Панина, М. Б. Гнедовского. М.: Праксис, 2002. 416 с. (Habermas J. The European nation-state: its achievements and limits of formula. The past and future of sovereignty and citizenship // Anderson B., Bauer O., Jorge M. et al Nations and Nationalism. M.: Praxis, 2002. 416 p.)
Храмов А. Национализм и модернизация // Вопросы национализма. 2010. № 2. С. 30-45. (Hramov A. Nationalism and modernization // Questions of nationalism. 2010. N 2. P. 30-45.)
Цыганков П. А. Международные отношения. М.: Новая школа, 1996. 320 с. (Tsygankov P. A. International relations: studies. M.: The New School, 1996. 320 p.)
Цыганков П. А. Мировая политика и ее содержание // Международные процессы. 2005. Т. 3. № 1(7). Январь-апрель. (Tsygankov P. A. World politics and the content // International processes. 2005. Vol. 3. N 1 (7). January-April.)
Чиббер В. Запад не при чем? (Рецензия на книгу К. А. Бэйли «Рождение современного мира...») // Прогнозис. 2008. № 13. (Chhibber B. West to do with it? (Book Review K. A. Bailey «The birth of the modern world.») // Prognozis. 2008. N 13.)
Янг К. Диалектика культурного плюрализма: концепция и реальность // Этнич-ность и власть в полиэтнических государствах. М.: Наука. 1994. 315 с. (Young K. Dialectics of Cultural Pluralism: Concept and Reality // Ethnic values and power in multiethnic states. M.: Nauka, 1994. 315 p.)
Bayly C. A. The Birth of the Modern World, 1780-1914. Basil Blackwell: Oxford, 2004.
Bodin J. Book 1 // Six Books of the Common Wealth = Les six livres de la République / Abridged and translated by M. J. Tooley. Oxford: Basil Blackwell Oxford, 1955.
Caporaso J. Changes in the Westphalien Order: Territory, Public Authority, and Sovereignty. // International Studies Review. Continuity and Change in the Westphalien Order. 2000. Issue 2.Vol. 2. Summer.
Iriye A., Saunier P.-Y. (eds) The Palgrave Dictionary of Transnational History. Macmillan Publishers Ltd., England, 2009. 208 p.
Kennedy P., Roudometof V. Transnationalism in a Global Age // Communities Across Borders. New Immigrants and Transnational Cultures. London; New York: Routledge, 2002.
Kissinger H. America at the Apex. Empire or Leader // The National Interest. 2001. Summer.
