CC BY
440
© 2011
Т. Б. Зайцева
КОНЦЕПТ «ЛЮБОВЬ» В ТВОРЧЕСТВЕ А. П. ЧЕХОВА (ДЛЯ АНТОЛОГИИ «ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ КОНСТАНТЫ РУССКОЙ
ЛИТЕРАТУРЫ»)
Особенности проявления концепта «Любовь» в творчестве Чехова можно рассмотреть через призму европейской и русской философии. Любовь в жизни героев Чехова нередко остаётся в сфере идей, тщательно избегает действительности. Концепт «Любовь» раскрывается в творчестве Чехова прежде всего как любовь-воспоминание. Концепцию любви-воспоминания подробно рассматривал в своих произведениях Кьеркегор. В основе подобной любви лежит романтический взгляд на мир, что характерно и для философии любви Вл. Соловьева. Апофеоз любви-воспоминания в прозе Чехова — рассказ «О люб-
Ключевые слова: концепт «Любовь», творчество А. П. Чехова, европейская и русская философия, любовь-воспоминание.
Особенности проявления концепта «Любовь» в творчестве Чехова можно рассмотреть через призму европейской и русской философии. Любовь в жизни героев Чехова нередко остаётся в сфере идей, тщательно избегает действительности. Концепт «Любовь» раскрывается в творчестве писателя прежде всего как любовь-воспоминание. Концепцию любви-воспоминания подробно рассматривал в своих произведениях Кьеркегор. В основе подобной любви лежит романтический взгляд на мир, что характерно и для философии любви Вл. Соловьёва. Апофеоз любви-воспоминания в прозе Чехова — рассказ «О любви».
Мотив любви в творчестве А. П. Чехова возникает на пересечении и слиянии двух онтологически и экзистенциально значимых мотивов: «мотива любви во всех её тончайших и сокровенных проявлениях» (Д. В. Григорович. Цит. по: [Мел-кова 1976: 638-639]) и мотива воспоминаний. Известное высказывание Чехова: «Русский человек любит вспоминать, но не любит жить» [Чехов 1977а: 64] — перекликается с фразой из его записных книжек: «Мы всё только говорим и читаем о любви, но сами мало любим» [Чехов 1980: 30]. Любовь чеховских героев нередко остаётся в сфере мыслей, идей, не только недовоплощается в реальной жизни, но и бежит от реальной жизни. Концепт «Любовь» раскрывается в творчестве Чехова прежде всего как любовь-воспоминание. Неслучайно в рассказе «На пути» эпиграф отсылает читателя к стихотворению Лермонтова «Утёс». «След» от случайной встречи останется в душах обоих героев рассказа как воспоминание о любви, как любовь-воспоминание, которая могла быть, но не осуществилась, поскольку с самого начала перешла в мир высоких окрыляющих мечтаний.
Во многом концепт любви-воспоминания в произведениях Чехова перекликается с представлением Кьеркегора [Кьеркегор 1998: 30]. «Чеховизмом в миниатюре» назвал А. Голомб короткий рассказ «Шуточка», подчёркивая его типичность в смысле тематико-психологических особенностей чеховского творчества и мане-
Зайцева Татьяна Борисовна — кандидат филологических наук, доцент кафедры русской классической литературы Магнитогорского государственного университета. E-mail: tbz@list.ru
ры письма. Анализируя поэтику рассказа, исследователь, сам того не подозревая, обнаруживает в главных персонажах «Шуточки» черты эстетического мировосприятия по Кьеркегору: не только любовь рассказчика к Наденьке совершенно не стремится перейти границы воспоминания, но и сама героиня создаёт творческую «контролируемую фантазию», пронизанную эротическими мотивами. В её любви-воспоминании «наслаждение и разочарование сливаются воедино» [Голомб 2009: 126], а отстранённость от реального человека достигает апогея: место влюблённого в мечте девушки занимает ветер. А. Голомб отмечает: «В данной ситуации "ветер" превращается в кодовое слово, обозначающее иллюзию, галлюцинацию, особо развившееся аудиоэротическое искусство переживания» [Голомб 2009: 127].
Апофеоз любви-воспоминания в прозе Чехова — рассказ «О любви». Здесь мы увидим все классические приметы любви, которую переживает и юный романтик в книге Кьеркегора «Повторение». Отправной точкой для философского измерения рассказа может послужить также «мистико-эротическая утопия» Вл. Соловьёва (определение П. П. Гайденко [Гайденко 2001: 35]). Исследователи не раз обращали внимание на наименование усадьбы Алёхина — Софьино. Это название сам Чехов упоминает несколько раз [Чехов 1977б: 56; 67; 69; 74]. Л. Силард предполагает, что «что речь идёт о легком, испытующем прикосновении к любимой идее Вл. Соловьева» ^ИаМ 1990: 800], т. е. к учению о Софии Премудрости Божией.
Вл. Соловьёв возводил на пьедестал любовь платоническую: только такая любовь была способна, на его взгляд, осуществить на деле высшую задачу — «создать истинного человека, как свободное единство мужского и женского начала, сохраняющих свою формальную обособленность, но преодолевших свою существенную рознь и распадение» [Соловьёв 1999: 356]; сочетать два ограниченных и смертных существа в «одну абсолютную и бессмертную индивидуальность», воплощающую образ Божий [Там же: 359]. Философ не игнорирует физическую сторону любви, хотя плотская любовь всегда стоит для него на втором плане. Любовь, основанная на истинной духовности, перерождает, спасает плоть и способствует её воскресению (см.: [Соловьёв 1999: 369]).
«Романтическое чувство любви к женщине, вечная влюблённость, не омрачаемая и не ослабляемая никакими заботами, связанными с браком, рождением и воспитанием детей, с семейным бытом и его неизбежной прозой, — вот, по Соловьёву, реальный путь к преодолению греховности человека и преображению его природы» [Гайденко 2001: 36]. Философ сожалеет, что действительность бесконечно далека от идеала: «На деле вместо поэзии вечного и центрального соединения происходит лишь более или менее продолжительное, но всё-таки временное, более или менее тесное, но всё-таки внешнее, поверхностное сближение двух ограниченных существ в узких рамках житейской прозы» [Соловьёв 1999: 355].
В 1890-е гг. начались дискуссии о половой любви, о браке. Чехов не мог не откликнуться на жгучие вопросы современности и, скорее всего, был знаком с со-фиологическим трактатом Вл. Соловьёва «Смысл любви» (1892). «До сих пор о любви была сказана только одна неоспоримая правда, а именно, что "тайна сия велика есть", всё же остальное, что писали и говорили о любви, было не решением, а только постановкой вопросов, которые так и оставались неразрешенными»
[Чехов 1977б: 66], — замечает Алёхин, главный герой рассказа Чехова «О любви». В. Б. Катаев предположил, что формулу любви «тайна сия велика есть» Чехову «подсказала» статья В. Розанова «Кроткий демонизм» [Катаев 1996: 70]. Однако эта цитата из Нового Завета употребляется и в четвёртой статье цикла Вл. Соловьёва «Смысл любви». Заметим, что в статье В. Розанова речь идёт о божественной тайне супружеской любви, что вполне согласуется с изначальным библейским смыслом выражения. «Тайна сия велика есть», — апостол свидетельствует о таинстве брака. В трактате же Вл. Соловьева формула становится определением половой любви вообще; именно в таком широком значении её и использует главный герой чеховского рассказа «О любви».
У Алёхина тоже существует концепция любви во многих отношениях романтическая и неоплатоническая. Будничности Алёхин противопоставляет возвышенное чувство, которое продолжается долго и счастливо, не сталкиваясь с низменными проявлениями обыденности; чувство, которое гармонирует с жизнью духа, проявляющейся в занятиях наукой или искусством или служении благородному делу в духе тургеневского Инсарова. Герой идеального любовного романа представляется Алёхину личностью непременно выдающейся, неординарной. И хотя Алёхин отдает себе отчёт в том, что не соответствует собственному представлению о таком герое, он явно претендует на романтическую исключительность своего положения: «Всё видели во мне благородное существо <... > точно в моем присутствии и их жизнь была чище и красивее» [Чехов 1977б: 73].
Любовь Алёхина овеяна легким манящим чувственным флёром, на который намекают тонкие эротические детали: «Её взгляд, изящная, благородная рука, которую она подавала мне, её домашнее платье, прическа, голос, шаги всякий раз производили на меня всё то же впечатление чего-то нового, необыкновенного в моей жизни и важного» [Чехов 1977б: 70]. «Мы сидели в креслах рядом, плечи наши касались, я молча брал из ее рук бинокль и в это время чувствовал, что она близка мне, что она моя, что нам нельзя друг без друга» [Чехов 1977б: 73]. Чеховский персонаж проживает одновременно в двух мирах — сфере возвышенного, идеального, хранимой им «робко и ревниво» [Чехов 1977б: 72], и в скучной реальности, которая открыта посторонним.
Романтическое представление о любимой женщине не было ничем омрачено для Алёхина лишь в начале их знакомства, когда впечатления от встречи с прекрасной, обаятельной, умной, доброй женщиной сливались для чеховского героя с воспоминаниями о матери, о детских привязанностях, тайнах, ощущениях. «Я видел женщину молодую, прекрасную, добрую, интеллигентную, обаятельную, женщину, какой я раньше никогда не встречал; и сразу я почувствовал в ней существо близкое, уже знакомое, точно это лицо, эти приветливые, умные глаза я видел уже когда-то в детстве, в альбоме, который лежал на комоде у моей матери» [Чехов 1977б: 69].
Желая донести до своих слушателей необычность, возвышенность, бесплотность своей романтической любви, Алёхин признаётся: «Затем всё лето провел я в Софьине безвыездно, и было мне некогда даже подумать о городе, но воспоминание о стройной белокурой женщине оставалось во мне все дни; я не думал о ней, но точно лёгкая её тень лежала на моей душе» [Чехов 1977б: 69]. До самого конца чеховский герой так и не решится отказаться от этой идеальной, почти
в духе Платона, лёгкой тени и «овеществить» её как реальную, земную женщину, которая порой бывает усталой, раздражительной и может «лечиться от расстройства нервов» [Чехов 1977б: 73]. Символично, что после объяснения Анна Алексеевна и Алёхин едут рядом, в соседних купе, но на самом деле бесконечно далеко друг от друга, заключённые каждый в своём купе, как в разных мирах. Мир возвышенного, идеального и реальность расходятся окончательно. Алёхину легче грезить, поскольку «предмет любви не сохраняет в действительности того безусловного значения, которое придаётся ему влюбленной мечтой» [Соловьёв 1999: 355]. Так же, как для кьеркегоровских мечтателей, для Алёхина обрести возлюбленную в реальности, а не в воображении, совместить идеальное чувство с реальностью оказывается не только невозможно, но и не нужно. «Она стала частью его существа, и память о ней была вечно свежа», как выразился о подобной ситуации кьеркегоровский персонаж [Кьеркегор 2008: 30].
В рассказе Чехова, кажется, соблюдены все условия идеальной любви, необходимые по Вл. Соловьеву: любовь героев, действительно, нежная и глубокая, практически не обременена бытом и не усложнена физиологической стороной. Однако история любви Алёхина и Анны Алексеевны свидетельствует о том, что, отдаваясь исключительно романтическому чувству, «существа» остаются ограниченными во всех смыслах; идеальная личность не просматривается ни в мужчине, ни в женщине, жизнь влюблённых в конечном итоге разрушена.
По отношению к Алёхину автор явно ироничен и заметно от него дистанцирован [Тюпа 1989: 109-110]. Любовь не делает Алёхина, самого обычного человека, творцом (если не считать его умения увлечь рассказом своих слушателей), не дарит вдохновения, хотя и даёт ему некоторое отдохновение от хозяйственных забот в мире грёз. Рассказ «О любви» — третья часть «маленькой трилогии», разоблачающей разного рода «футляры» человеческой жизни. Ирония автора проявляется в том, что «футляром» для человека может оказаться всё что угодно, даже романтическая любовь, если она старательно избегает реальности, тех самых «рамок житейской прозы», о которых писал Вл. Соловьёв.
Чехов прекрасно понимал, что жизнь гораздо сложнее и, может быть, мудрее, чем рассуждения философов. Неслучайно в 1903 г., говоря о современных веяниях религиозно-философской мысли, Чехов констатирует: «Яполагал, раньше, что религиозно-философское общество серьёзнее и глубже» [Чехов 1982: 125]. В своём творчестве Чехов проверяет умозрительные теории суровой практикой обыденности. И Алёхин, «по наклонностям — кабинетный человек» [Чехов 1977б: 67], как вскользь замечает Чехов, не является ли завуалированной пародией на подобных кабинетных учёных? «Смеяться над философией — это и есть философствовать по-настоящему», — писал Б. Паскаль, один из самых почитаемых Чеховым мыслитель [Паскаль 2001: 406].
Но в главном, по-видимому, Чехов мог полностью согласиться с Вл. Соловьёвым. «Любовь для человека есть пока то же, чем был разум для мира животного: она существует в своих зачатках или задатках, но ещё не на самом деле», — утверждал философ в своём трактате [Соловьёв 1999: 356], выражая надежду, что по мере нравственного совершенствования человека, по мере его духовного роста и приближения к Абсолюту осуществление истинной любви окажется возможным в будущем.
«Любовь. Или это остаток чего-то вырождающегося, бывшего когда-то громадным, или же это часть того, что в будущем разовьётся в нечто громадное, в настоящем же оно не удовлетворяет, даёт гораздо меньше, чем ждёшь», — размышлял Чехов в записных книжках [Чехов 1980: 77]. Важно заметить, что интерес Чехова сосредоточен на настоящем, поскольку здесь и сейчас закладывается будущее и определяется способность человека быть.
Двойственное, порой ироническое отношение к романтической любви, балансирующей на грани иллюзии или самообмана, сближает Чехова с Кьеркегором. Любовь-воспоминание кьеркегоровского и чеховских героев демонстрирует явный «разрыв между внутренним миром поэтических фантазий и реальным процессом жизни, когда первый лишён реальной силы, а второй — серьезного смысла» [Мареев 2004: 585]. Однако и Кьеркегор, и Чехов знают силу и важность такой любви, которая служит отражением или знаком настоящего чувства, способного осуществиться в реальности. «То, что мы испытываем, когда бываем влюблены, быть может есть нормальное состояние. Влюблённость указывает человеку, каким он должен быть», — подчёркивает Чехов в записных книжках [Чехов 1980: 14]. «Усиленное вспоминание — вечное выражение зарождающегося чувства, знак истинной любви», — уверяет кьеркегоровский герой [Керкегор 2008: 29].
Датский философ считал, что любовь-воспоминание характеризует прежде всего эстетическую стадию жизненного пути и противостоит любви-долгу, или любви-деянию, реализуемой на этической стадии.
Любовь-повторение, или любовь-деяние, по Кьеркегору, должна воплощаться в христианском браке, но конфликт между эстетикой и этикой остаётся в творчестве датского мыслителя до конца не преодолённым.
Чехов же ставит под сомнение сложившуюся форму брака как устаревшую и нередко связывающую человека отношениями пустоты и несвободы. Об этом ярко свидетельствует, напр., рассказ Чехова «Дама с собачкой», герои которого проходят испытание и браком, и любовью-воспоминанием, и любовью-повторением или любовью-деянием.
Концепт «Любовь» является одним из значимых концептов художественного мира Чехова. Помимо него, в антологию «Художественные константы русской литературы» могут войти статьи, посвященные чеховским концептам «Время», «Правда», «Счастье», «Свобода» и др.
ЛИТЕРАТУРА
Гайденко П. П. Владимир Соловьёв и философия Серебряного века. — М.: Прогресс-Традиция, 2001. — 472 с.
Гайденко П. П. Прорыв к трансцендентному: Новая онтология XX века. — М.: Республика, 1997. — 495 с.
ГоломбА. «Дело не шуточное». Грёзы, вымысел и реальность в «Шуточке» // Диалог с Чеховым: сб. науч. трудов в честь 70-летия В. Б. Катаева. — М.: МГУ, 2009. — С. 119142.
Калантаров Ю. А. Чехов и Соловьёв: скрытый диалог // Чеховиана. Чехов и «серебряный век». — М.: Наука, 1996. — С. 174-179.
Катаев В. Б. Чехов и Розанов // Чеховиана. Чехов и «серебряный век». — М.: Наука, 1996. — С. 68-74.
Керкегор С. Повторение. Опыт экспериментальной психологии Константина Констанция / пер. П. Г. Ганзена, сверенный с оригиналом, испр., доп. и прокомментированный Д. А. Лунгиной; ввод. ст. Д. Стюарта. — М.: Лабиринт, 2008. — 208 с.
Коли О. Кьеркегор / пер. с фр. Е. Калантаровой. — М.: Астрель: АСТ, 2009. — 192 с.
Кьеркегор С. Наслаждение и долг / пер. с датск. П. Ганзена. — Ростов н/Д: Феникс, 1998. — 416 с.
Мареев С. Н., Мареева Е. В. История философии (общий курс): учеб. пособие. — М.: Академ. Проект, 2004. — 880 с.
Мелкова А. С. Примечания к рассказу «Верочка» // А. П. Чехов. Полное собрание сочинений и писем: в 30 т. — М.: Наука, 1976. — Т. 6. — С. 636-640.
Паскаль Б. Мысли / пер. с фр. Ю. Гинзбург. — М.: АСТ; Харьков: Фолио, 2001. — 590 с.
Роде П. П. Сёрен Киркегор, сам свидетельствующий о себе и своей жизни (с приложением фотодокументов и других иллюстраций) / пер. с нем. Н. Болдырева. — Челябинск: Урал LTD, 1998. — 430 с.
Сёрен Кьеркегор. Жизнь. Философия. Христианство / сост. и пер. с англ. И. Басс. — СПб.: Дмитрий Буланин, 2004. — 243 с.
Соловьёв В. С. Из работы «Смысл любви» // В. П. Шестаков. Эрос и культура: Философия любви и европейское искусство. — М.: Республика: ТЕРРА-Кн. клуб, 1999. — С. 341-383.
Сухих И. Н. Проблемы поэтики А. П. Чехова. — Л.: ЛГУ, 1987. — 183 с.
Тюпа В. И. Художественность чеховского рассказа. — М.: Высш. шк., 1989. — 135 с.
Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем: в 30 т. Письма: в 12 т. / АН СССР. Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького. — М.: Наука, 1982. — Т. 11. Письма, июль 1902 — декабрь 1903. — 720 с.
Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем: в 30 т. Сочинения: в 18 т. / АН СССР. Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького. — М.: Наука, 1977. — Т. 7. — 735 с.
Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем: в 30 т. Сочинения: в 18 т. / АН СССР. Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького. — М.: Наука, 1977. — Т. 10. — 496 с.
Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем: в 30 т. Сочинения: в 18 т. / АН СССР. Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького. — Т. 17. — М.: Наука, 1980. — Т. 17. — 528 с.
Szilard L. Чехов и проза русских символистов // Anton P. Cechov: Werk und Wirkung. Vorträge und Diskussionen eines internationalen Symposiums in Badenweiler im Oktober 1985 / Rolf-Dieter Klüge (Hrsg.); Redaktion Regine Nohejl. — Wiesbaden: Harrassowitz, 1990. — Teil I, II. — S. 791-805.
CONCEPT "LOVE" IN A. CHEKHOV'S WORKS (FOR THE ANTHOLOGY OF RUSSIAN LITERARY CONSTANTS)
T. B. Zaitseva
Peculiarities of concept "Love" in Chekhov's works can be considered in the context of European and Russian philosophy. Love in Chekhov's characters' life very often exists on a mental plane, quite oblivious to reality. Primarily, concept "Love" reveals itself as love-reminiscence. The latter is dwelt upon in his works by Kierkegaard. Love of the kind is based on romantic vision of the world, which is characteristic of V Solovyov's philosophy of love. The apotheosis of love-reminiscence in Chekhov's prose is marked by his short story "About Love".
Key words: concept "Love", Chekhov's works, European and Russian philosophy, love-reminiscence.
