CC BY
24ББК 60.0 УДК 12
А.В. Рошка
Концепт «интерпассивность»: генезис и концептуализация
В статье рассматривается генезис концепта «интерпассивность», а также делается экскурс в проблемное поле, давшее основание для успешного становления, закрепления и распространения этого концепта. На основании работ Р. Пфаллера и С. Жижека рассматриваются основополагающие аспекты концепта «интерпассивность», дается базовая дефиниция и структурная схема. Расширяется первоначальная проблематичная сфера возникновения и использования, показывается, что концепт «интерпассивность» позволяет по-новому взглянуть на проблематику субъекта как носителя не только активности и пассивности, но также интерпассивности.
Ключевые слова: интерпассивность, интерактивность, С. Жижек, Р. Пфаллер, делегирование, субъективность, интерпелляция.
Интерактивность vs интерпассивность
В последние два десятилетия XX века вследствие развития ^-технологий, а также в связи с возникновением и скорым распространением новых электронных медиа наметилась тенденция к так называемому интерактивному взаимодействию, при котором субъект активно взаимодействует с объектом, со-участвуя в механизме его функционирования, прерывая его монологичность. Одними из наиболее ярких примеров обозначенной тенденции в сфере культуры являются произведения интерактивного искусства, где зритель/ слушатель/читатель, входя в пространство такого рода произведения, начинает его активно модифицировать и трансформировать.
Разворачивая феномен интерактивности в плоскости культуры, мы, с опорой на С. Жижека, получаем следующее:
Иными словами, общим местом стало подчеркивать, что с приходом новых электронных медиа наступил конец пассивному потреблению текстов или произведений искусства: я больше не сижу, просто уставившись в экран, я все чаще взаимодействую с ним, вступаю с ним
© Рошка А.В., 2018
в диалогические отношения (от выбора программ через участие в дебатах в виртуальном сообществе вплоть до непосредственного влияния на сюжет в так называемых "интерактивных нарративах"). Те, кто превозносят новые медиа, в основном фокусируют внимание на следующих особенностях: киберпространство не просто позволяет большинству людей избежать роли пассивных зрителей спектакля, поставленного другими, дает им возможность не только активно участвовать в спектакле, но и устанавливать его правила...1
Таким образом, как характерное для интерактивности отмечается активное взаимодействие с объектами в связи с появлением нового поколения медиа, что повлияло, в частности, на способ прочтения текстов и взаимодействия с новыми видами современного произведения искусства2.
Однако несмотря на свою распространенность и широкое употребление, концепт интерактивности в философском дискурсе по ряду причин оказывается нежизнеспособным без дополнения этого концепта его «темным двойником», а именно - концептом «интерпассивность».
Впервые термин «интерпассивность» в публичном пространстве прозвучал на конференции «Die Dinge lachen an unsere Stelle» в Линце, Австрия, в 1996 г.3 Автором термина является австрийский философ и культуролог Роберт Пфаллер (Robert Pfaller), перу которого также принадлежит серия работ, в которых «интерпассивность» концептуализируется и начинает фигурировать в качестве инструмента для решения разнообразных задач. В широком философском дискурсе понятие интерпассивности закрепилось благодаря словенскому философу и культурологу С. Жижеку.
Как поясняет Р. Пфаллер, концепт интерпассивности «изначально был разработан в рамках дискурса о современном искусстве, где его разработка имела стратегическое значение в целях критики доминирующего понятия "интерактивность"»4. Необходимость, или, словами С. Жижека, «соблазн дополнить модное понятие "интерактивность" его темным и довольно жутким двойником, поняти-
« » 5
ем интерпассивность »5, возникает именно в лоне современного искусства неслучайно. Как пишет Р. Пфаллер, «с начала 90-х художники могли снискать популярность и стать авторитетными, как только объявляли свои работы "интерактивными"6, тем самым закрепляя в теоретическом дискурсе о современном искусстве именно концепт интерактивности».
Р. Пфаллер, тем не менее, показывает, что сам концепт интерактивности привносит аномию и плодит больше вопросов, нежели ответов в самой теории, что выражается в следующем вопросе: действительно ли зрители получают большее эстетическое удовольствие, когда вынуждены быть со-участниками произведения интерактивного искусства, то есть быть вовлеченными? Не верно ли обратное, а именно, что «люди, в противоположность всем предположениям "теории интерактивности", не только не хотят быть активно вовлеченными, но даже стараются избежать пассивной причастности»7, так как стремятся также уклониться и от участи простых созерцателей.
Жижек С. Интерпассивность. Желание: влечение. Мультикультурализм. СПб.: Алетейя, 2005. С. 28. Более подробно см.: Эко У. От Интернета к Гутенбергу [Фрагм. лекции] // Общество и книга: от Гутенберга до Интернета / Ин-т философии РАН. М.: Традиция, 2000. С. 275-279. Указания на эту конференцию см.: Pfaller R. Althusser's Best Tricks [Электронный ресурс] // Crisis and Critique. 2015. Vol. 2. Iss. 2. URL: http://crisiscritique.org/ ccnovember/robertpfaller. pdf (дата обращения: 25.08.2017); Zizek S. The Plague of Fantasies. London, New York: Verso Books, 2008. P. 144.
Pfaller R. Little Gestures of Disappearance. Interpassivity and the Theory of Ritual [Электронный ресурс] // JEP. 2003. № 16. URL: http://www. psychomedia.it/jep/ number16/pfaller.htm (дата обращения: 25.08.2017). Жижек С.
Интерпассивность. С. 18. Pfaller R. Althusser's Best Tricks. Ibid.
2
3
4
5
6
7
Таким образом, скептицизм Р. Пфаллера в отношении теоретической применимости понятия интерактивности, применяющегося к художественным практикам, открывает горизонт для предложенного им неологизма «интерпассивность», который становится ключом к ответам на поставленные вопросы.
Структурная схема интерпассивности
Обратной стороной интерактивности, ее инверсивной структуры, следовательно, становится «интерпассивность». В противоположность так называемым объектам интерактивного искусства, предполагающим некоторую незавершенность, заполняемую инвестируемой активностью зрителей, вырисовывается интерпассивная инверсия структуры объекта, при которой, по мысли Р. Пфаллера, такого рода произведение искусства «совершенно законченно, - не просто изготовлено, но также полностью потреблено»8, то есть буквально не нуждается в зрителях, не требует от них инвестировать ни в активность, ни в пассивность.
Легко усматривается структурная сходность такого рода потребления с тем, что С. Жижек называет «упреждением» реакции идеального потребителя, приводя следующий пример: «Разве мы не являемся свидетелями "интерпассивности" в форме современного телевидения или рекламных щитов, которые на самом деле пассивно наслаждаются продукцией вместо нас? (Упаковки "Кока-колы", на которых написано "Ого! Вот это вкус!")9. Подобным образом феномен рекламы описал Ж. Бодрийяр в «Системе вещей» (1968). Как пишет Ж. Бодрийяр, «Решающее воздействие на покупателя оказывает не риторический дискурс и даже не информационный дискурс о достоинствах товара. Зато индивид чувствителен к скрытым мотивам защищенности и дара, к той заботе, с которой «другие» его убеждают и уговаривают, к неуловимому сознанием знаку того, что где-то есть некая инстанция (в данном случае социальная, но прямо отсылающая к образу матери), которая берется информировать его о его собственных желаниях, предвосхищая и рационально оправдывая их в его собственных глазах (курсив мой. - Р. А.)»10. Индивид, согласно Ж. Бодрийяру, узнает о своих желаниях лишь исходя из «заботливости» знака некоторой инстанции, которая ему их показывает. Если попробовать вписать мысль Ж. Бодрийяра в логику Р. Пфаллера и С. Жижека, то мы получим, что сверх-завершенность объекта (товара, в нашем случае) как раз и задается этой наглядностью потребления, «озабоченностью» рекламы продемонстрировать потребителям их же желания.
Так, становится заметна одна узловая особенность, характерная для функционирования феномена интерпассивности, а именно: странным образом легко и безболезненно экстернализируется, казалось бы, самое сокровенное и неотъемлемое «субъективности» - эмоции, переживания и т. д. Воспользуемся следующим сюжетом, иллюстрирующим радикальную возможность экстернализации самых сокровенных переживаний (и т. п.) субъекта, - известный пример использования так называемого «закадрового смеха» (canned laughter),
8 Pfaller R. On the Pleasure Principle in Culture. London, New York: Verso Books, 2014. P. 18.
9 Жижек С. Интерпассивность. С. 19.
10 Бодрийяр Ж. Система вещей. М.: Рудомино, 2001. С. 180.
изобретения звукового инженера - Ч. Дугласа, в «ситуационных комедиях» (situation comedy, или sitcom). Суть его заключается в следующем: «После какой-нибудь предположительно забавной или остроумной реплики вы можете услышать смех и аплодисменты... здесь мы находим точный эквивалент Хора в классической трагедии; таким образом мы как бы можем прикоснуться к "живой античности"»11. Другим, еще более «овеществленным» (в марксистском понимании) примером, является пример с «тибетским молитвенным барабаном», суть которого заключается в следующем: прикрепив записанную на бумажке молитву и просто вертя этот самый молитвенный барабан, тем самым можно, как пишет С. Жижек, «объективно» молиться.
Таким образом, смещение, характерное для фрейдистского понимания фетишизма, и лакановская фигура «субъекта, предположительно верящего», воплощаемая некоторой вещью, объектом (в нашем случае - телевизионная программа особого рода, «оснащенная» закадровым смехом, либо молитвенный барабан, молящийся вместо вас), позволяют обратиться к более общей структурной схеме. Структурализм в контексте данной работы мы будем понимать предельно обобщенно, в русле рассуждений французского философа, семиотика и литературного критика Р. Барта в эссе «Структурализм как деятельность» (1963): «Вероятно, следует обратиться к таким парам, как означающее - означаемое и синхрония - диахрония, для того, чтобы приблизиться к пониманию отличий структурализма от других способов мышления»12. Нас интересует, прежде всего, первая пара - означающее/означаемое. Как пишет С. Жижек: «Не является ли изначальная версия этого замещения, в том смысле, что «кто-то делает что-то вместо меня», самим замещением субъекта означающим? В такого рода замещении заключается базовая, основополагающая особенность символического порядка: означающее - это объект-вещь, который замещает меня, действует вместо меня»13. Так, в регистре символического порядка при использовании пары означающее/означаемое субъект и означающее не совпадают.
Это становится возможным, во-первых, при задействовании лака-новского понимания субъекта как децентрированной фигуры, предполагающим, что «не существует такой непосредственной, имеющейся в наличии живой субъективности, к которой можно бы было отнести веру»14, эмоции, переживания, стыд и т. п. Во-вторых, приняв тезис о том, что фетишистское смещение первоначально и конститутивно. Здесь важно учесть предостережение, которое С. Жижек, вполне в духе «теоретического антигуманизма» Л. Альтюссера, проговаривает относительно веры, воплощенной в вещах/объектах (например, при товарном фетишизме, проанализированном К. Марксом), а именно:
...решающим заблуждением, которого следует остерегаться, является, собственно, "гуманистическое" понимание того, что такого рода вера, воплощающаяся в вещах, смещающаяся на них, есть не что иное, как овеществленная форма прямой человеческой веры. В таком случае задачей феноменологического воссоздания генезиса "овеществления" было бы показать, каким образом изначальная человеческая вера была перенесена на вещи... Парадокс, который стоит поддерживать, в отли-
11 Zizek S.The Sublime Object of Ideology. London, New York: Verso Books, 2008. P. 33.
12 Барт Р. Избранные работы: Семиотика: Поэтика. М.: Прогресс, 1989. С. 253.
13 Zizek S. The Plague of Fantasies. P. 141.
14 Ibid. P. 139.
чие от таких попыток феноменологического генезиса, (заключается) в том, что это смещение первоначально и конститутивно: не существует такой непосредственной, имеющейся в наличии живой субъективности, к которой можно бы было отнести веру, воплощенную в "социальных вещах", и которая впоследствии лишилась бы ее15.
Сказанное о вере можно смело отнести и к более широкому спектру того, что традиционно считается сокровенным, личным, неотъемлемым, «субъективным», то есть о различного рода эмоциях, переживаниях, настроениях и т. п.
Таким образом, означающим является именно кто-то/что-то, нечто безличное, которое «делает что-то вместо меня», но не субъект. То есть невозможно проследить генезис процесса экстернализации, как и «овеществления», так как, повторимся, смещение можно локализировать лишь в регистре уже-случившегося. Но самое удивительное то, как пишет С. Жижек, «что, когда другой делает нечто за меня, вместо меня, символическая эффективность этого действия остается точно такой же, как если бы я делал это напрямую, самостоятельно»16. Для окончательного прояснения обратимся к наглядному примеру, который приводится словенским философом: «Этот зазор между субъектом и означающим, которое "делает что-то вместо него", отчетливо заметен в опыте повседневной жизни: стоит кому-то поскользнуться, другой человек, стоящий рядом и просто созерцающий происшествие, может сопроводить (падение) чем-то вроде "Упс!" или чем-то сходным»17. Так, по сути, неважно, скажу ли я сам это «Упс!», или это сделает стоящий рядом со мной человек - символическая эффективность этого действия, повторимся, не изменится. Вспомнив ла-кановское понимание субъекта как принципиально децентрирован-ной фигуры, мы видим, что в пространстве Символического субъект децентрирован тем, что его деятельность (смех, плач и т. п.) присуща не ему самому, но ее берет на себя Большой Другой. Большой Другой всегда «делает что-то» вместо субъекта. Сказанное также относится и, к примеру, к «закадровому смеху». Смеется ли человек сам, или просто сидит, уставившись в телевизор, пока «за него объективно» смеется структурно предусмотренный «искусственный» смех, также не имеет значения.
Бегство от наслаждения
Что же касается интерпассивного субъекта, то в радикальной форме основной тезис касательно «интерпассивного» субъекта заключается в следующем: некоторым странным образом «заброшенность» в интерпассивность может быть желанна, а не вынуждена. Иными словами, ситуация такого рода, когда, как пишет С. Жижек, «объект лишает меня моей собственной пассивной реакции удовлетворения (скорби или смеха), когда объект сам непосредственно «наслаждается шоу» вместо меня»18 может возникать не только вследствие определенной структуры объекта, но также и вследствие желания самого субъекта избавиться от этого пассивного опыта, делегировать его.
15 Ibid.
16 Ibid. P. 142.
17 Ibid.
18 Жижек C. Интерпассивность. С. 19.
Таким образом, в структуру рассматриваемого концепта интерпассивности представляется возможным внести еще одно важное уточнение. Если одним из полюсов интерпассивности является эффект, заключающийся в «активности посредством другого», то на другом полюсе мы с необходимостью обнаруживаем «рефлексивное превращение» - делегирование пассивности другому, то есть эффект «пассивности посредством другого». С одной стороны, как мы обозначили ранее, происходит замещение субъекта означающим («кто-то/что-то делает что-то вместо меня»), с другой же - замещение субъекта объектом, посредством которого субъект остается пассивным. «Замещение субъекта объектом, в таком случае, представляет собой даже более изначальное замещение, нежели замещение субъекта означающим... объектом изначально является нечто, что страдает, "переживает" что-то за меня, вместо меня: короче говоря, то, что наслаждается за меня»19.
В этом случае мы можем сделать вывод о том, что именно в замещении субъекта объектом реализуется освободительный потенциал интерпассивности, а не в замещении субъекта означающим. Именно замещение субъекта объектом позволяет уклониться от приказов сверх-я, жестокой и садистской этической инстанции, «которая бомбардирует нас невыполнимыми требованиями [наслаждения] и восторженно созерцает наши неудачи при встрече с ними»20, тем самым препятствуя получению этого наслаждения, удовлетворения от него, с одной стороны, и идеологическому обращению - интерпелляции, с другой, если рассмотреть ее как состоящую из двух частей: своего рода (активного) интерпелляционного зова и (пассивного) оборачивания. Субъект тем самым минует «вербовку» в смысле того, что, хотя и признается, «что обращение адресовано "именно" ему и что "это обратились именно к нему"»21, тем не менее благодаря интерпассивности пассивная реакция оборачивания делегируется объекту, в то время как субъект (понимаемый как «чистая активность (само-)полагания, как текучесть чистого Становления, лишенного всякого позитивного, устойчивого Бытия»22) может «продолжить заниматься своими делами». Именно интерпассивность, как пишет С. Жижек, «обеспечивает элементарный уровень, необходимый минимум субъективности: для того, чтобы быть активным субъектом, я должен освободиться от инертной пассивности (и перенести ее на другого), составляющей плоть моего субстанциального бытия»23. Так, делегировав пассивную реакцию (смех) самому шоу (ситкому с закадровым смехом), можно, освободившись от той пассивности, тем самым выкроить активность для работы, занятий и т. д.
Разбор интересующих нас примеров, таким образом, позволяет уточнить разрабатываемую терминологию. Итак, как пишет Р. Пфаллер, «интерпассивность есть делегированная «пассивность» - в смысле делегированного наслаждения, или делегированного потребления. Интерпассивные люди - те, которые желают делегировать свое наслаждение или свое потребление. А медиумами интерпассивности являются разнообразные посредники, - машины, люди, животные и т. д., - которым интерпассивные люди могут делегировать свое удовольствие»24.
19 Zizek S. The Plague of Fantasies. P. 151.
20 Zizek S. How to Read Lacan. New York: W.W. Norton & Company, 2007. P. 80.
21 Альтюссер Л. Идеология и идеологические аппараты государства / Пер. с фр.
С. Рыдина [Электронный ресурс] // Неприкосновенный запас. 2011. № 3 (77). URL: http://magazines.russ. ru/nz/2011/3/al3.html (дата обращения: 25.08.2017).
22 Zizek S. The Plague of Fantasies. P. 152.
23 Жижек С. Интерпассивность. С. 31-32.
24 Pfaller R. Little Gestures of Disappearance.
