CC BY
188УДК 8Г282.2
КОНЦЕПТ «БОЛЕЗНЬ» В НАИВНОЙ ЯЗЫКОВОЙ КАРТИНЕ МИРА
НОСИТЕЛЯ ДИАЛЕКТА
Архипова Нина Геннадьевна канд. филол. н.,
доцент кафедры русского языка Амурского государственного университета,
г.Благовегценск
E-mail: charli71@mail.ru
КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: языковая картина мира, концепт, структура концепта, диалект, семантика, семантическое поле.
АННОТАЦИЯ: Концепт «Болезнь» исследуется на материале семантического поля «Болезни и болезненные состояния» в русских говорах Приамурья; изучаются структура и акциональные особенности концепта.
В последнее время научный интерес прикован к изучению человека как детерминированного прежде всего культурой и историей, а не природой. Построением концептуальных картин мира заняты философы, культурологи, этнографы и, конечно, лингвисты. Для многих исследователей объединяющим началом в понимании концепта является то, «что он воспринимается как комплексное, многомерное социопсихическое и культурнозначимое образование, которое соотносится как с коллективным, так и с индивидуальным сознанием, сферой науки и искусства, бытовой сферой и личностной средой обитания языкового субъекта»; как образование, имеющее языковое выражение и отмеченное этнокультурной спецификой [1, с.70-71].
Язык есть средство построения концептуальной системы социума, средство ее символического представления. «Наивная картина мира» как фрагмент обыденного сознания воспроизводится пофрагментарно в лексических единицах языка, однако сам язык непосредственно этот мир не отражает, он отражает лишь способ представления (концептуализации) этого мира национальной языковой личностью [2, с.434]. Если же говорить о
«наивной картине мира», представленной в языковом сознании носителя диалекта, то она практически не изучена, хотя именно в народном говоре до сих пор сохраняется когнитивная память слова - смысловые характеристики языкового знака, связанные с его исконным предназначением и системой духовных ценностей носителя языка [3, 4, 5].
Концепт «Болезнь» сформирован лексемами, значения которых составляют содержание национального языкового сознания человека и формируют «наивную картину мира» носителя языка; их семантика отмечена лингвокультурной спецификой и характеризует носителя данной -восточнославянской - этнокультуры. (Чтобы говорить о более ранних культурах - индоевропейской, общеславянской - требуется сравнительный анализ родственных языков). Считаем возможным утверждать наличие языческих архетипов в структуре концепта «Болезнь», т.к. по данным как устойчивых, так и свободных текстов в сознании носителя диалекта прочно закрепились дохристианские представления о болезни (инвокации, образы, метафоры, аллегории), возникшие до времени образования национальных восточнославянских культур. Например, в заговоре от сухоручья можно отметить признаки языческих верований - «Выйду я на волю, поклонюсь чистому полю, солнцу красному, месяцу ясному, всякому жуку и скотинке, зверю лесному, человеку живому, на всякую птаху, мертвому праху, четырем сторонам, четырем ветрам. Гой, вы, братья мои, четыре ветра, отнесите на все четыре стороны мой ветреной наговор».
Концепт «Болезнь» исследуется на материале семантического поля «Болезни и болезненные состояния» по данным Словаря русских говоров Приамурья [6], диалектной картотеке кафедры русской филологии АмГУ, картотеке архива Г.С.Новикова-Даурского. Эти источники достаточно объективны и позволяют моделировать языковую картину мира русских жителей Приамурья на довольно долгом временном отрезке. Уровень номинативного анализа представляет возможным определить этиологию болезни по народным представлениям, а также основные признаки
номинации. Функционирование же концепта, его структуру и этнокультурное значение можно выявить только в условиях устойчивого текста, в котором пласт глубинной семантики соотнесен с планом конкретного выражения. В связи с этим для анализа концепта «Болезнь» привлекались заговоры от недугов, зафиксированные в ходе экспедиций Г.С.Новикова-Даурского. Семантический и формальный уровни характеристики концепта в заговоре неотделимы друг от друга, так как невозможно определить мотивы, сюжеты, мифологемы, архетипы без изучения языкового выражения соответствующей идеи. В центре прагматической направленности любого заговора вера в принципиальную возможность бесконтактного воздействия на человека или силы природы при помощи слова, при этом сам текст заговора анонимен, узнаваем, а не сочиняем.
Поле «Болезни и болезненные состояния» в народном говоре практически не исследовано. Есть отдельные работы Л.В.Кирпиковой [7],
Н.Г.Архиповой [8], посвященные историко-этимологическому анализу,
вариантности лексем, проблемам возникновения поля в результате
междиалектного взаимодействия.
Это поле очень компактно и доступно для наблюдения. Так, Словарь фиксирует около 120 лексем - наименований человеческих недугов. Входящие в это поле единицы характеризуются рядом особенностей. Во-первых, поле очень самобытно. В большинстве случаев единица
нозологической классификации представлена рядом лексических и словообразовательных синонимов. Главным образом, это касается
наименований детских болезней, психических расстройств, кожных и инфекционных заболеваний. К примеру синонимический ряд со значением «лихорадка» включает около 20 лексем: лихоманка, трясуха, трясучка, трясовица, комуха, кумуха и т.д. Объяснить это можно, с одной стороны, тем, что амурские говоры сложились в результате взаимодействия говоров разных территорий России, Украины, Белоруссии и лексический уровень сохранил
все многообразие конкурирующих единиц, а с другой стороны, тем, что поле глубоко архаично. Его составляющие хранят память архетипического сознания носителя диалекта, характеризующегося синтезом языческого и христианского. Так, количество лихорадок в народных повериях может варьироваться от 3 до 99. В заговорах лихорадки ассоциируются с проклятыми «дщерями Иродовыми» (падчерицами Ирода, правителя Гапилеи), считаются губительницами Иоана Предтечи. По другим поверьям, они дочери Сатаны, проклятые Богом и обреченные до конца мира холить по земле и мучить грешников. Также считается, что лихорадка посылается на людей Сатаной, имеющем в своем распоряжении 12 лихорадок - дочерей царя Ирода. Реже лихорадку считали дочерью Каина или одной из 12 дочерей царя Соломона. В представлении забайкальцев лихорадки -женщины, проклятые своими родителями, шатающиеся по миру и мучающие людей. Иногда они названы русалками [9, с.310-312].
Заговоры от лихорадки в разных селах Амурской области, различаются лишь на фонетическом, фонематическом и словообразовательном уровнях в наименованиях недуга: комуха-кумуха, трясуха-трясучка-трясовица-
трясовка и др.).
Во-вторых, структура поля «Болезни» очень устойчива. Это проявляется в том, что проникновение медицинской терминологии в речь носителя диалекта наблюдается лишь в последнее время, причем освоение происходит двояко: либо путем полной адаптации термина (язва, киста), либо его приспособлением к диалектной системе (инсул). Можно отметить, что при ответе на вопрос: как возникает болезнь, почему люди болеют? -информанты в большинстве случает называли вполне научно обоснованные причины: нарушение работы систем организма вследствие алкоголизма, врожденных пороков развития, заражения вирусами и микробами и др. В спонтанном же тексте актуализировалась совершенно иная этиология. Так, в народной культуре Приамурья болезнь воспринимается, с одной стороны, как результат действия демонов болезней, нечистой силы, людей с «дурным
глазом», ведьм, колдунов {Да чо я заболела, Сидориха сглазила: у ей глаз дурной; Порчу ктой-то нагнал, хвораю)\ а с другой - как гнев Божий {В 33-м мор был. Господь спаситель на нехристей погневался). Также болезнь может возникать по объективным причинам: из-за неблагоприятных условий жизни, например, охлаждения (околеть, остыть, перезнобиться, призамерзнутъ); ранения, укуса ядовитых насекомых и змей, бешеных животных, отравления, переутомления; в результате вредоносного действия хтонического животного или птицы (жаба - болезнь горла (дифтерия, тяжелая ангина). Почему жабой зовут? Дак давить горло, як жаба душить; червь, червец, вьюн). Болезнь может подчиняться Богу и святым угодникам, Сатане; может быть самостоятельно действующим существом, она посылается ведьмой; восприятие болезни колеблется между понятиями о неотвратимой Божьей каре и случайном стечении обстоятельств: инфекции, неудовлетворительное состоянии жилища и др.
Можно отметить внешнюю схожесть между заговором от болезней и христианской молитвой об исцелении. В обоих случаях мы имеем дело с канонической формой, схожей композицией, тематикой, системой инвокаций. Однако заговор и молитва имеют принципиальные идейные различия. Цель православной молитвы - очищение души через покаяние. Освобождаясь от греха, человек побеждает свое естество. Гордыня, высокомерие, презрение других, крайний эгоизм ведут к болезням душевным, а от них к физическим. Шанс излечиться предоставлен только через покаяние и смирение. Главное в молитве не слово, а содержание текста - прошение к божеству, которое может быть либо исполнено, либо нет. Заговор же имеет принудительную силу, которая принадлежит слову, сочетанию слов, т.е. заговор несет ярко выраженную прагматическую направленность - стремление добиться получения желаемого. Таким образом, христианское лишь форма укрепления структуры заговора. Каноническая ортодоксальная молитва, с одной стороны, повышает «авторитетность» слова в заговоре путем инвокаций к высшему Богу и святым, а, с другой, облекает заговор в устойчивую воспроизводимую
форму, имеющую ясную композицию. В целом же заговор остается произведением устного народного творчества, обращенным к различным силам и явлениям природы, как к живым существам.
Если говорить о времени возникновения заговоров от болезней, то здесь, по крайней мере, можно выделить два периода: дохристианский и после принятия христианства. Это отражается, например, в обращениях к высшей силе. Так, в заговорах, возникших до принятия христианства, в качестве инвокаций выступают заря-заряница, дремота, зевота, покой, домовик банный, муравьи, ветер, кость, хлеб-соль, вода банная, пес, кошка, бабка-грызунья, змей горючий, гад ползучий и др. После принятия христианства в заговорах, с одной стороны, обращаются к Иисусу Христу, Матушке-заступнице Деве Марии, Святому Воскресенью, Святым Савве, Петру, Павлу, Луке, короне Христа Спасителя, а с другой, - к двенадцати чертям-братьям, Сатане. При этом нет разделения на заговоры «белой» и «черной» магии, все они трактуются как спасительные, направленные на исцеление. Часто в пределах одного заговора переплетаются обращения и к языческому, и к христианскому персонажу: Христос - камень дома - вода, снег мартовский - снег апреля - снег с Покрова (причем в этом заговоре от худобы ключевой является фраза: «Снегу - снегово, телу - телово», которую можно соотнести с «Воздадите кесарева кесареви и Божия Богови» (Матф. 22; 21), Лука Святой и тринадцать кошек и др. В этот период многие заговоры становятся похожими на канонические молитвы. Напр., «Владыко, Вседержителю, Святой Царю, наказуяй и не умервщвляяй, утверждаяй ниспадающия и возводяй низверженныя, телесныя человеков скорби исправляй... посетимшостию Твоею, прости ему всякое согрешение, вольное и невольное... укроти страсть и всякую немочь таящую, буди врач раба Твоего..., воздвигни его от одра болезненного и от ложа озлобления цела и всесовершенна...» И далее в этом же заговоре идет такой текст: «Идут три монаха, несут три схимки. На тебе посох. На тебе пояс. На тебе, на пояс повесь. Мне здоровье, черту болезнь. Три монаха, три схимки. Три
монастыря. Три Библии. Три Тропаря. Господи, исцели меня. Во имя Отца и Сына и СвятагоДуха. Аминь».
Можно проследить синтез языческого и христианского в структуре концепта «Болезнь» в заговорах от лихорадки. Под лихорадкой по народным воззрениям понималось и собственно состояние, сопровождающееся резким изменением температуры тела, но и разнообразные опасные заболевания, сопровождаемые тяжкими лихорадочными состояниями. Это проявляется в разнообразных наименованиях лихорадки: кашлея, душлея, бронхея, сонлея, пухлея, секея. Народ с лихорадкой связывает более широкие понятия, чем научная медицина: «Заря-заряница, красная девица, возьми с раба Божьего... Иродовы косточки: колотья, молотья, жиглянку гнойную, кровавую, смертнобольную, синюшную, зловонную, резаную, колоную, - на болота зыбучие, кусты колючие, где живое не живет, птица не поет, кровь не течет». Лихорадка часто персонифицируется в различные болезненные симптомы: «Иди, трясовка, седьмая чертовка, на сер дымок, на банный потолок, на матицу сырую, трясовицу трясовую; коли, ахи, охи, вздохи, слезы, маета, боли живота».
В некоторых заговорах текст идет от лица самой лихорадки, где она описывает себя так: «Имя мне есть Скорбея: человеку разные немощи, недуги, хворобы, убожества, вреды, скорби и болезни всякие творю внутрь и наружи»; «Имя мне есть Переходная: перехожу у человека по разным местам с места на место, ломлю кости, спину, поясницу, главу, руки, ноги; ною, сверблю, мощу, ложусь у человека под ребром, под сердцем; сушу, кручу, тоску, скуку, печаль творю».
Центром образной системы заговоров от болезней является сам недуг. Местом его обитания может быть река, озеро, ручей, лес, болото. Болезнь приходит «по змеиным тропам, по мышиным норам, по совиному крику, по медвежьему рыку». В зависимости от вида недуга может быть поражен как весь организм, так и любой его орган: «Прошу тебя, выговариваю с темя, со лба, с шеи, с глаз, с ушей, с языка, с подъязыка, позвоночника, из легких, из
печени, почек, груди, с подгрудки, с сердца, с желудка, из рук, из ног, из 77 суставов. Тут тебе не стоять, синих жш не иметь, желтой кости не лопать, красной крови не бушевать». Отсыл болезни связан с лесом, болотом, животным и растительным миром: «Иди, сыпь, на болотную зыбь, там твое место, там твой престол; с живота бела на волка сера; на болота зыбучие, кусты колючие; на свинью лесную, собаку злую, слизня полевого; пойди, худоба, в темные леса, на зыбучие болота, на горючие камни, на крутые берега, на быстрые реки, на желтые пески». Природный контекст становясь обрядовым, попадает в текст заговора Концепт болезни связан со смертью, с отсутствием живого в месте отсыла: «в бездны преисподние; где живое не живет, птица не поет, кровь не течет; сойди на мертвую ниву, на серый мох, на сухой пень, черту на язык». Иногда болезнь кладут внутрь сосуда, ларя, сундука: «забрал рожу, положил в ларец, ларец в рогожу». Избавиться от болезни можно, задабривая ее, моря голодом, уговаривая, смывая «банною водой, серою золой», можно выгрызать, «сшу огня забирать, в тело свое запирать на 12 замков, 12 ключей», в огонь бросать, чертям дарить: «чертушки-братушки, скорые ребятушки, скорейше идите, подарок мой заберите».
Конкретные названия болезней можно распределить по нескольким номинативным признакам.
1. По симптомам болезни:
цветовое проявление: желтуха, бледнуха, синяя;
«температурное» проявление: жар, огонь, ледиха;
способ двигательной активности: трясовица, повертуха, выкататься, щекотуха, трясенье;
место проявления симптома: горлодав, горлянка, ногтоедка.
2. По именам демонов - источников болезни: полуношница, лихой, комуха, гнетуха, лихоманка, трясуха, китюха, бешиха.
3. По способам насылания: сглаз, прикосы, порча.
4. По названиям животных: червь, жаба, змеевец.
Издревле, противопоставляя понятия «добро-зло», «плохо-хорошо», человек ввел в эту систему координат понятия «болезнь-здоровье», где болезнь - это всегда зло, это всегда плохо. Однако можно наблюдать тот факт, что очень широко в амурских говорах представлены названия болезней в виде эвфемизмов, которые можно разделить на группы:
задабривающие: добруха, благая;
уменьшительно-ласкательные: оспица, смертушка, болечка,
хворобушка.;
почтительно-возвеличивающие: госпожа, князь\
отражающие социально-родственные связи: матушка, кумуха (от кума), тетка, повитуха, родимец, подруга, гостья, сеструха, матка.
Встречаются названия с отрицательно коннотацией: дряница, мачеха, сатаниха, девка-верхогрызка, поганка.
Часты в наименованиях болезней местоименные замены: она, своя, моя; безличные глаголы: повеяло, напало, вырвало, тошнило, описательноопределительные обороты: не тебе будет говорено, след себе видеть, докатываться до бурмин, не прикладно будет сказано. Думается, это можно объяснить древними представлениями о том, что болезнь можно отвести, назвав ее не по имени, т.к. услышав свое имя, она может покарать человека за беспокойство. Так, например, возникли диалектные названия лихорадки -безымянная, невея.
На ряд называний заболеваний и медицинских состояний накладывалось табу по причине неодобрительной социальной оценки. Нами не отмечено названий венерических заболеваний, искусственного прерывания беременности и др.
Таким образом, болезнь в наивной языковой картине мира персонифицирована, подобна живому существу. В заговорах это существо просят изгнать, унести, разрушить, т.е. нейтрализовать действие внешнего объекта. Болезнь связана как с реальным, так и с потусторонним миром - ее можно отослать как в объективно существующее, так и в абстрактное
пространство. На уровне образной системы это пространство представлено, с одной стороны, водой, болотом, лесом, с другой, - царством тьмы. Этиология болезней в представлении амурчанина обусловлена субъективными и объективными факторами, а основными номинативными признаками наименований болезней являются характеристика по проявлению, существу, воздействующему на человека, способу насылания.
ЛИТЕРАТУРА
1. Воркачев С.Г. Лингвокультурология, языковая личность, концепт: становление антропоцентрической парадигмы в языкознании // Филологические науки, 2001, № 1, С. 70-71.
2. Вежбицкая А. Семантические универсалии и описание языка. - М., 1999, С. 434.
3. Яковлева Е.С. О понятии «культурная память» в применении к семантике слова //Вопросы языкознания, 1998, № 3.
4. Апресян Ю.Д. Избранные труды. В 2 т. Т. 2. М., 1995, С. 170.
5. Телия В.Н. Русская фразеология. Семантический, прагматический, лингвокультурный аспекты. М., 1996, С. 230.
6. Словарь русских говоров Приамурья / Под ред. Ф.П.Ивановой, Л.В.Кир пиковой, и др. М., 1983.
7. Кирпикова Л.В. Взаимодействие разнородных лексических единиц в условиях современного говора // Исследование лексики и фразеологии говоров Сибири. Сборник научных трудов. Красноярск, 1984.
8. Архипова Н.Г. Лексические особенности наименований недугов в русских говорах Приамурья как результат междиалектного взаимодействия // Россия и Китай на дальневосточных рубежах. - Благовещенск, 2001.
9. Власова М.Л. Русские суеверия. М., 1998. С. 312-316.
