CC BY-NC-ND
232
Проблемы правопонимания
В.И. Крусс
КОНСТИТУЦИОННОЕ ПРАВОПОНИМАНИЕ И ЗЛОУПОТРЕБЛЕНИЕ ПРАВОМ
В статье дается общая характеристика актуального типа восприятия современного права, определяемого как конституционное правопонимание. Обозначается специфика этого подхода в сравнении с иными трактовками природы права в российской юридической науке, заявленными с позиций классической и неклассической методологии познания. Проводится научное обоснование значения текста Конституции РФ как универсального источника позитивного права и правовых смыслов, а также исключительной правотворческой роли Конституционного суда РФ. Методологический потенциал конституционного правопонимания раскрывается на примере осмысления феномена злоупотребления правом и возможности противодействия его проявлениям.
Ключевые слова: конституционное правопонимание, критика оппонентов, Конституция РФ, злоупотребление правом.
Правопонимание - научно-методологическая категория, сравнительно недавно задействованная на постсоветском пространстве для характеристики типов профессионального правосознания, различие которых базируется, в конечном счете, на определенном восприятии генезиса и природы (сущности) права. При этом эссенциальная трактовка права оказывается важна не сама по себе, а в силу ее связи с признанием субъектом познания самобытности умозрительно явленной (ему) правовой «материи» и, как следствие, необходимости различения права и закона. Таким образом, собственно о праве ничего нового не говорится, и соответствующее онтологическое позиционирование позволяет классифицировать фактически только самих ученых-юристов. «Естественным» образом за рамки дискуссии выводится мнение тех, кто
© Крусс В.И., 2011
становится «объектом» опережающей научной классификации. И только устойчивое несогласие отдельных правоведов с отведенной им ролью возвращает полемику в русло проблематики онтологии, гносеологии и аксиологии права.
Решающая заслуга актуализации категории правопонимания принадлежит В.С. Нерсесянцу. Между тем обозначенное полемическое поле всегда являлось «средой жизни» научной теории и философии права. Даже в эпоху властно утвержденного верховенства советского позитивизма, вооруженного диалектико-материалистической философией, соответствующие вопросы не были забыты, хотя звучали они преимущественно в контексте критик «буржуазных фальсификаций» «единственно истинного» учения о праве либо на уровне «застенчивой» оппозиции так называемого «широкого» подхода к праву1. Тот же В.С. Нерсесянц, утверждая необходимость гносеологического прорыва в области смысла права и «юридического правопонимания», вполне разделял позитивистскую убежденность в формальной нормативности права и открыто соизмерял стратегию философских изысканий с целью дальнейшего развития социалистической теории права, а значит, и с допустимыми параметрами -аутентичной данной теории материалистической методологии права как «надстроечного явления». Тогда же им было заявлено, что «марксистская, историко-материалистическая трактовка проблемы соотношения права и закона своим острием направлена как против идеалистических и метафизических представлений о естественном праве, так и против разного рода юридико-иллюзорных воззрений о праве и законодательстве субъективистского и волюнтаристского толка»2. Однако того, каким образом на основе историко-материалистического подхода может быть выведено представление о праве как нормативной форме выражения свободы посредством принципа формального равенства3, В.С. Нерсесянц и его приверженцы никогда в действительности не разъясняли. Тем более декларативным было и остается либертарное обоснование тождества принципа формального равенства и правовой справедливости.
Влияние В.С. Нерсесянца на юридическую науку в России и на постсоветском пространстве оказалось тем не менее весьма значительным. От посылки о необходимости сущностного критерия права вольно или невольно отталкиваются даже ученые, утверждающие состоятельность «постсоветского нормативизма»4 или идеального («чистого») юридического конструктивизма5. Среди заявленных обоснований современного правопонимания6 радикальной гносеологической оппозицией либертаризму отмечен, пожалуй, только феноменолого-коммуникативный подход7, базирующийся на пост-неклассической методологии познания. На этом фоне не получил
пока достойного научного внимания и поддержки, а следовательно, и мало востребован в практике юридического образования, качественно новый и актуально соотнесенный с реалиями современной (эпохи постмодерна и глобализации) правовой действительности концепт конституционного правопонимания.
Достоверные отображения специфики конституционного право-понимания в юридической литературе найти непросто. Так, стремление подлинных и номинальных «либертаристов» критически оценить этот подход как неосновательное соединение правового и морально-нравственных начал8, эпигонское увлечение философией социологического позитивизма в его англосаксонской версии9 либо уличение в отсутствии конституирующего признака права10 отмечены доктринальной предвзятостью, некорректностью трактовок и очевидной неготовностью принять безоговорочную реальность конституций современного типа, признать их контекстуальный правогенерирующий характер, примириться со значением акта народной конституционализации, включающего юридическую науку и практику в контекст культурной традиции народа с его уникальной судьбой, языком, религиозным опытом. Неопозитивисты независимо от их научной специализации тем более «не понимают», чем конституция отличается от иных источников (форм) права и пытаются подходить к ее положениям с традиционными лекалами аналитической юриспруденции. Потому, например, признавая необходимость «выработки на основе Конституции РФ четких научных критериев выяснения соответствия отдельных норм» праву, они воспринимают это право как не конституционный текст, а как «государственную волю общества»11. И, наконец (высший уровень правоведческого дистанцирования), даже соглашаясь с исторической ролью национальных конституций в возвышении прав человека до «объективного юридического права человека», решающее значение в этой уникальной трансформации оставляют за внеисто-рическими юридико-техническими средствами (инструментарием): нормами, конструкциями, а также некими «специфическими» правовыми принципами12.
В плену архаичных стереотипов пребывают даже конституционалисты, и негативные последствия такого положения нельзя недооценивать. Ученый, всерьез полагающий, что весь конституционный текст состоит из норм (они же - статьи!), включая нормы об основных правах человека, которые (нормы, а не права!) собственно и защищаются органами конституционной юстиции13, проблемами современной теории конституционализма и прав человека никогда не озаботится и пойти далее буквального восприятия содержания названных «норм» не сможет. Не сможет он, следовательно, понять
(уяснить и разъяснить) и то, почему те или иные нормы законов не могут быть признаны нормами права, а это бесспорно для положений, которые конституционно не определены непосредственно действующими правами человека (ст. 18 Конституции РФ).
Конституционное правопонимание призвано направить отраслевые научные исследования на путь перманентного осмысления «своих» источников права и конституционной идентификации первичных правовых форм (норм и нестандартных нормативных положений). Конституционная модернизация любой национальной системы права предполагает кропотливую работу по выявлению конституционного смысла таких положений, независимо от их отраслевой и институциональной «принадлежности». Одновременно с этим должны получать содержательное выражение те допустимые правовые положения (дозволения, запреты, требования), которые могут быть оформлены как правовые. Никто, кроме ученых, юристов справиться с этой задачей не может. Одной философско-гуманистической констатацией того, что «право - не самоцель, а средство создания для Человека человеческих условий жизнедеятельности», здесь не обойтись, а применительно к стратегии реализации правовых начал в законотворчестве даже указаний на некоторые из конституционных положений (например, на ст. 17 и 55 Конституции РФ)14 будет недостаточно. Право не может противоречить духу национальной конституции, а значит, любое правовое установление должно быть сформулировано на конституционном языке15.
Решающей и необходимой предпосылкой перехода к пониманию современного права как конституционно детерминированного явления, органично сочетающего атрибутивность и нормативного (формального), и содержательного порядка, являются общепризнанные (в глобальном измерении) права и свободы человека. Именно в силу своей общепризнанности - т. е. фактически достигнутого транснационального соглашения об их ценности, атрибутивных качествах и значении - права и свободы человека позволяют «забыть» о спекулятивной природе права и утверждать его реальность как такового, а не правовых представлений и даже не правовой информации, обеспечивающей социальную интерактивность и нормальную коммуникацию (А.В. Поляков). В них - как уникальных в своем роде явлениях и феноменах - достигается двуединое тождество означаемого и означающего, правовой материи и формы, языка права и им «оязыченного». Права и свободы человека существуют постольку, поскольку существует человек, а значит, не могут трактоваться как эйдосы, ноэмы (Э. Гуссерль), умозрительные конструкции, схемы толкования или психологические фантазмы (Л.И. Петражицкий):
они предельно реальны и потому неисчерпаемы по своей глубине и возможностям содержательных конкретизаций.
Будучи качественно новой частью права, права и свободы человека изменили и природу всего явления. Право в целом как таковое - во всех своих формах и направлениях - также получило беспрецедентную возможность стать реальным, а значит, повсеместно доступным для научного осмысления, образовательного и практического усвоения и использования, а также публично властного утверждения как достоверного права. Указанная возможность была учтена народами тех государств, которые конституировались соответствующим образом. В текстах их национальных конституций выражается признание верховенства права и высшей ценности прав человека, что уже исключает произвол в законотворческой практике. Сверх того (и это главное) здесь текстуально заявлены все критерии национального позитивного права как универсальной нормативной целостности, необходимой для обеспечения каждому содержательно конкретизированной возможности пользования своими правами, свободами во всякой конституционно значимой ситуации. Таким образом, возможность конституционного самоопределения (свободы) личности воплощается для нее в конституционном долженствовании, включая актуализированные требования выполнения конституционных обязанностей человека и гражданина.
Неуклонно отсылая к тексту национальной конституции как универсальному источнику правовых смыслов, конституционное правопонимание открывает перспективу непротиворечивого восприятия даже такого феноменального оксюморона, как злоупотребление правом. По характеру и природе конституционный текст выходит далеко за рамки «голой» нормативности, неразрывно объединяя аксиомы, принципы, ценности и цели конституционного должного. Его смысловое пространство определяет перспективу и возможность не какой угодно (феноменолого-коммуникативный подход), а исключительно конституционной коммуникации субъектов права. Как следствие, равным образом исключается конституционная легитимация и противоправного, и неправомерного поведения, включая совместные (номинально согласованные) легальные практики.
Вопросы природы и причин злоупотреблений правом - как особой разновидности формально законных деяний - нужно отнести к числу наиболее актуальных для теории и философии современного конституционализма16. Они диктуют необходимость проникновения в «глубины» конституционного текста, составляя конституционно значимую разновидность философских вопросов «о самом главном». Признаками злоупотреблений правом отмечены разно-
образные и одновременно унифицируемые деяния, наблюдающиеся, по сути, во всех сферах правового регулирования как российской, так и иностранных конституционно-правовых систем, в глобальной практике международных отношений. Уязвимость таких деяний для апробированных форм и средств юридического противодействия чрезвычайно мала, что лишь подчеркивает их особую опасность. Многие представители отраслевых юридических наук вполне осознают это, свидетельством чему непрерывный поток профильных публикаций, научных сообщений, защищаемых диссертаций. Поразительно, однако, насколько мало эти ученые, специалисты в той или иной отрасли права слышат друг друга и готовы воспринимать критику даже тех положений, противоречия в которых видны невооруженным глазом. Единственно достоверным результатом их исследований оказывается, по сути, очередная констатация (т. е. «введение в научный оборот») одной или нескольких новых спецификаций (вида, формы, способа) злоупотреблений правом, которые дает эмпирический анализ некой сферы правовой жизни.
Социально деструктивный характер злоупотреблений правом очевиден для всякого здравомыслящего и юридически грамотного человека. Формально законный характер деяний входит здесь в решающее противоречие с требованиями, предъявляемыми здоровым нравственным и адекватным правовым сознанием, а их последствия наносят ощутимый урон идеалам добра и справедливости, ценностям общего блага, что невольно ставит под сомнение и гуманитарную ценность самого права, и демократические идеалы. Между тем злоупотребления правом совершаются и вполне открыто, выступая своего рода манифестацией юридической вседозволенности. Субъектами и «соучастниками» таких актов часто оказываются профессиональные юристы. В происходящем выражается уверенное стремление подчинить право «свободной» человеческой воле, утвердить его пригодность для достижения любых незапрещенных или самочинно домысленных целей, осуществления произвольно определенных частных или публичных интересов. При этом в качестве последнего ресурса обеспечения эффективности такого самоутверждения его субъекты опять-таки уповают на право, точнее - на правосудие. Тем самым предполагается знак равенства между злоупотреблениями правом и правами человека, требованиями защиты «дозволенной вседозволенности» и обоснованной гражданской свободы, в юридическую форму облекается властный произвол.
С позиций конституционного правопонимания феномен злоупотребления правом сводится к двум основным формам: 1) неконституционного пользования правами и свободами человека и гражданина либо выполнения конституционных обязанностей;
2) властного неконституционного противодействия надлежащему (конституционному) правопользованию. При этом любое злоупотребление правом отмечено признаками недобросовестного позиционирования субъекта права и направленностью его действий (требований) на осуществление намерений, противных идее конституционного (справедливого) правопорядка, включая несправедливое (неконституционное) приобретение благ посредством: а) нарушения конституционных принципов правопользования в их актуальном (казуально-ситуационном) сочетании; б) нарушения основных прав и свобод человека (в значении, коренным образом отличном от позитивистского понимания правонарушения); в) деформации (умаления) конституционных ценностей в силу игнорирования их актуального конституционного баланса.
Совокупным образом названные субъективные и объективные деформации выражаются в представлении о неконституционной вредоносности или злонамеренной направленности соответствующих деяний. Синонимическое уравнивание вреда и зла подчеркнуто нами не случайно. Любая юридическая теория злоупотребления правом должна обозначать свою мировоззренческую, философскую позицию. В этом отношении недостаточно ограничиться декларацией типа правопонимания, но следует показать совместимость и следствия его коммутации с одним из основных типов понимания Добра и Зла. Ключевыми для разработки соответствующей категории становятся поэтому такие понятия, как справедливость, нравственность, добросовестность, социальная ответственность, достоинство, честность, нормативирование которых очевидно несостоятельно. В то же время правоприменитель не может руководствоваться в этих вопросах сугубо философскими (этическими) значениями. В тезаурус средств юридической практики названные термины, понятия и категории могут входить только в качестве конституционных, как, следовательно, и их неконституционные антонимы: несправедливость, безнравственность, недобросовестность (или даже бессовестность), социальная безответственность (индифферентность), бесчестность. Обогащенный такими смыслами юридический язык будет выражать именно конституционное правопонимание. Вырабатывается же он преимущественно в практике конституционной юстиции, акты которой имеют нормативно-доктринальную приро-ду17. В Российской Федерации только акты Конституционного суда безоговорочно легитимируют объективное право и должны учитываться судами общей юрисдикции при установлении злоупотребления правом как фактического намерения лица. Любые научные изыскания, обобщения и выводы должны безоговорочно принимать и последовательно учитывать это обстоятельство.
Примечания
1 См.: Лукашева Е.А. Общая теория права и многоаспектный анализ правовых явлений // Советское государство и право. 1975. С. 29-36; Байтин М.И. Сущность права (Современное нормативное правопонимание на грани двух веков). 2-е изд., доп. М.: Право и государство, 2005. С. 44-46.
2 См.: Несрсесянц В.С. Право и закон. Из истории правовых учений. М.: Наука, 1983. С. 352-355.
3 См.: Нерсесянц В.С. Философия права. Учебник для вузов. М.: ИНФРА*М -НОРМА, 1997. С. 20 и др.
4 Байтин М.И. Указ. соч. С. 58, 69, 73 и др.
5 См.: Алексеев С.С. Тайна и сила права. Наука права: новые подходы и идеи. Право в жизни и судьбе людей. 2-е изд., перераб. и доп. М.: Норма, 2009. С. 100-101 и др.
6 См., напр.: Проблемы понимания права: Сборник научных статей. Серия: Право России: новые подходы. Вып. 3. Саратов: Научная книга, 2007.
7 См.: Поляков А.В. Общая теория права: Феноменолого-коммуникативный подход. Курс лекций. 2-е изд., доп. СПб., 2003.
8 См.: Лапаева В.В. Российская юриспруденция в поисках нового типа правопонимания // Наш трудный путь к праву: Материалы философско-правовых чтений памяти акад. В.С. Нерсесянца. М., 2006. С. 35-61.
9 См.: Варламова Н.В. Типология правопонимания и современные тенденции развития теории и права. СПб.: Славия, 2010. С. 115-118.
10 Нерсесянц В.С. Право и правовой закон: становление и развитие / Под ред. В.В. Лапаевой. М.: Норма, 2009. С. 83-84.
11 См.: Байтин М.И. Указ. соч. С. 69.
12 См.: Алексеев С.С. Указ. соч. С. 115-117.
13 См.: Таева Н.Е. Виды норм конституционного права Российской Федерации. М.: Изд-во «Элит», 2010. С. 52-53.
14 См.: Иконникова Г.И., Ляшенко В.П. Философия права: Учебник. М.: Гарда-рики, 2007. С. 144, 279.
15 Подробнее см.: Крусс В.И. Теория конституционного правопользования. М.: Норма, 2007. С. 21-46; Он же. Реальность российской Конституции // Конституция Российской Федерации: доктрина и практика: Материалы научно-практической конференции, посвященной 15-летию Конституции Российской Федерации и 60-летию Всеобщей декларации прав человека. Санкт-Петербург, 13-14 ноября 2008 г. / Отв. ред. В.Д. Зорькин. М.: Норма, 2009. С. 235-250.
16 Подробнее см.: Крусс В.И. Злоупотребление правом: Учебное пособие. М.: Норма, 2010.
17 См.: Бондарь Н.С. Нормативно-доктринальная природа решений Конституционного суда РФ как источников права // Журнал российского права. 2007. № 4.
