CC BY
63
Л. Кюнхардт Консолидация Европейского союза
Аннотация. Автор анализирует результаты выборов в Европейский парламент и постановление германского Конституционного суда по Лиссабонскому договору. Рассматриваются также основы европейской политической идентичности. Автор констатирует, что в ЕС достигнуто согласие по вопросам, связанным с прошлым Европы (отказ от войн, от тоталитарных режимов правления, защита прав человека, верховенство закона, демократия, рыночная экономика), но вместе с тем существуют разногласия в понимании основных ценностей, связанных с текущей европейской политикой. В заключение автор пытается определить возможности создания общей базы для решения проблем, стоящих перед ЕС в эпоху глобализации.
Abstract. The essay discusses the implications of the 2009 elections to the European Parliament. In the connotation of the links of these elections to the overall reform process of the EU author also puts the ruling of the German Constitutional Court on the Lisbon Treaty in the centre of his analysis. He broadens the perspective by discussing the basis of today's political identity in the EU that claims to be a community of values. While the EU agrees on matters related to Europe's past (no more war, no more totalitarian rule, protection of human rights, rule of law, democracy, market economy), the EU actors are divided in their understanding of major values relevant to the current agenda of European politics and societal development. Author concludes by discussing the potential for finding common ground in the challenges facing the EU today that is in the age of globalization.
Ключевые слова: Европейский союз, выборы в Европейский парламент, реформы, германский Конституционный суд, европейская идентичность, европейские ценности.
Keywords: European Union, elections in European Parliament, reforms, German Constitution Court, European identity, European values.
В
ыборы в Европейский парламент и их последствия
Выборы в Европейский парламент в июне 2009 г. показали следующее.
1. Институты Европейского союза (ЕС) остаются стабильными. Они способны функционировать независимо от того, будет осуществлена или нет их реформа, предусмотренная последним (Лиссабонским. - Ред.) договором. Более того, они демонстрируют способность к необходимому самообновлению. После десяти лет, в течение которых Евросоюз пересматривал и развивал свои договоры, он вступил в завершающую фазу институциональной консолидации. Эта фаза не отменяет развития европейской интеграции, она лишь определяет ее дальнейшее направление и скорость. Это означает, что в ближайшем будущем Евросоюз отказывается от «больших прыжков» и сенсационных проектов и переходит к постепенной консолидации, к ее институционному оформлению.
2. Разрыв между «Европой институтов» и «Европой граждан» все еще не преодолен. Пассивность граждан в ходе выборов является подтверждением существующего разрыва, важнейшая причина которого заключается в отсутствии промежуточных структур между институтами Евросоюза и его гражданами. Седьмые по счету прямые выборы в Европейский парламент продемонстрировали необходимость введения единого европейского избирательного права и создания общеевропейских партий, которые с обязательными для всего Евросоюза программами могли бы бороться за доверие избирателей.
3. Большинство граждан ЕС, пришедших на избирательные участки, проголосовали за умеренно консервативное направление. В условиях глобального экономического и финансового кризиса избиратели высказались в пользу стабильного и предсказуемого
развития Евросоюза. Антиевропейские настроения нашли отражение скорее в средствах массовой информации, чем в решении избирателей. В то же время следует заметить, что лагерь евроскепти-ков и тех, для кого сохранение национальной идентичности важнее развития европейской общности, консолидировался. То же произошло в стане левых сил, критически настроенных к капитализму.
Представим вкратце основные результаты выборов по странам.
Бельгия. Фламандцы дали Европарламенту тринадцать депутатов, валлоны - восемь, а немецкоязычное меньшинство - одного. Христианские демократы получили шесть мест, либералы и социалисты - по пять мест, зеленые - три, а праворадикальный Фламандский блок - два места.
Болгария. 24,5% получила консервативная партия «Граждане за европейское развитие Болгарии» (Citizens for European Development of Bulgaria), а Болгарская социалистическая партия (Bulgarian Socialist Party) премьер-министра Станичева - 18,6%, 8% голосов получили монархисты.
Дания. Социал-демократы (Socialdemokraterne) набрали 21,5% голосов, либеральная «Венстре» (Venstre, Danmarks Liberale Parti) премьер-министра Расмуссена - 20,2%, Социалистическая народная партия (Sozialistik Folkeparti) - 15,9, а Консервативная народная партия (Det Konservativi Folkeparti) - 12,7%. Новое народное движение против ЕС (Folkebevaegelsen mod EU) получило 7,2% голосов и, соответственно, один депутатский мандат.
Германия. Консервативный блок ХДС/ХСС (ChristlichDemokratische Union/Christlich-Soziale Union) получил 30,7% голосов, аэциал-демократы (Sozialdemokratische Partei Deutschlands) набрали 20,8%, Зеленые (Die Grünen) - 12,1, либеральная СвДП (Freie Demokratische Partei) - 11, а Левая партия (Die Linken) - 7,5% голосов.
Эстония. Победителем оказалась оппозиционная Партия Центра (Eesti Keskerakond), набравшая 26,1 % голосов и получившая шесть мандатов. Партия реформ (Eesti Refarmierakond) премьер-министра Ансписа и консервативная партия «Про-патриа» (Isamaa ja Res Publica Liit) получили по одному мандату.
Финляндия. Партия Центра (Kansallinen Kokoomus) премьер-министра Ванханена получила три мандата - столько же, сколько и их консервативные партнеры по правящей коалиции
(Suomen Keskusta). Зеленые и социал-демократы получили по два места. Один мандат получила набравшая 10% голосов националистическая, антииммигрантская и антиевропейская партия «Истинные финны».
Франция. Буржуазно-консервативная правящая партия президента (Union pour un Mouvement Populaire) Саркози получила 28,3% голосов. Социалисты (Parti Socialist) - 17, Зеленые (Europe Ecologie) - 15%.
Греция. Оппозиционное Всегреческое социалистическое движение (ПАСОК) получило 36,7%, а правящая партия «Новая демократия» (Nea Dimokratia) премьер-министра Караманлиса -32,3%.
Великобритания. Консерваторы (Conservative Party) получили 27,7% голосов, Партия независимости (UK Independence Party) -16,5, а правящая Лейбористская партия (Labour Party) - всего 15,7%. В первый раз удалось прорваться в Европарламент и правоэкстре-мистской Британской национальной партии (British National Party).
Италия. Гражданско-консервативная партия (Il Popolo della Liberta) премьер-министра С.Берлускони получила 39% голосов, Демократическая партия (Partito Democratico) левого центра - 27,5, Лига Севера (Lega Nord) - 9,5%.
Ирландия. Оппозиционная партия «Фианна Файл» (Fianna Fail, «Солдаты судьбы») набрала 30% голосов, а правящая партия «Фине Гэл» (Fine Gael) набрала чуть более 24%. Небольшое количество голосов (14%) получили лейбористы (Irish Labour Party).
Латвия. Новый гражданский союз Сандры Калниете (Pilson-iska Savieniba, Civic Union) получил 24,3% голосов, партия русскоязычного меньшинства «Центр согласия» - 19,5%.
Литва. Правящая Гражданская партия премьер-министра Кубилиуса получила 26% голосов, Литовская социал-демократическая партия - 18%. Впервые был выбран в парламент представитель польского меньшинства (Electoral Action of Poles in Lithuania).
Люксембург. Христианские демократы (Parti Chrétien-Social) премьер-министра Юнкера вновь получили три мандата, социал-демократы, либералы и зеленые - по одному мандату.
Мальта. Победителями оказались оппозиционные лейбористы (Malta Labour Party), получившие три мандата, в то время как
правящая Националистическая партия (Nationalist Party) премьер-министра Гонци получили только два.
Нидерланды. Христианские демократы (Христианско-демо-кратический призыв - Christen-Demokratisch Appel) премьер-министра Ян-Петер Балкененде получили пять из 25 выделенных нидерландцам мест. За ними следует Народная партия за свободу и демократию (Volkspartij voor Vrijhtid en Demokratie), важнейшая цель которой - остановить исламскую иммиграцию в Европу. Социал-демократы (Социалистическая партия, Socialistische Parti), набравшие 12,1% голосов, оказались лишь третьими.
Австрия. Победу на выборах одержала буржуазно-консервативная Народная партия Австрии (Österreichische Volkspartei), а их партнеры по коалиции - социал-демократы (Sozialdemokratische Partei Österreichs) потеряли 10% по сравнению с предыдущими выборами. Партия «Европа-критический список» (Liste Martin) получила 18% голосов и 13,1% национал-либеральная Свободная партия Австрии (Freicheitliche Partei Österreichs).
Польша. Победителями оказались умеренные буржуазные силы, группирующиеся вокруг премьер-министра Дональда Туска (Гражданская платформа, Platforma Obywatelska), набравшие почти 44% голосов.
Португалия. Получив 8 из 22 выделенных Португалии мандатов, победу одержали социал-демократы (Partido Social Democrata), которые в этой стране относятся к числу консервативных сил, в отличие от социалистов. Радикальная левая партия увеличила число поданных на нее голосов, в отличие от правящих социалистов премьер-министра Жозе Сократеса.
Румыния. Правящие социал-демократы получили (Partidul Social Democrat Partidul Conservato) 30,8% голосов, консервативно-либеральные силы - 29,7%. По одному мандату получили партия венгерского меньшинства (UDMR), либералы и правоэкстремист-ская партия «Великая Румыния».
Швеция. Оппозиционные социал-демократы (Socialdemo-kratiska Arbetarepartiet) получили 24,6% голосов, правящие буржуазные силы (Moderata Samlingspartiet) 18,8%. Либералы (Folkpartiet-Liberalema) улучшили свои позиции по сравнению с предыдущими выборами, набрав 13,6%, а левые (Vansterpartiet) - ухудшили (5,6%). Потерпел поражение «Молодой лист» активных противников ЕС.
Интересно, что один мандат получила «Пиратская партия» (Piratpartiet) интернет-активистов, выступающих за более свободное обращение с авторскими правами в Интернете.
Словакия. Левая популистская партия Смер-СД (Sociálna Demokracia) премьер-министра Фико получила 32% голосов и, соответственно, пять из 13 выделенных этой стране мандатов. Правая СНС (Slovenská Národná Strana) получила один мандат. Оппозиционные христианские демократы (SDKU-DS - Slovenská Demo-kratická a Krestanská Únia и KDH - Christian Democratic Movement), а также партия венгерского меньшинства (Magyar Koalíció Pártja -Strana Madarskej KoalicieSMK) получили по два мандата.
Словения. Консервативная оппозиционная партия Словенская демократическая партия (SDS - Slovenska Demokratska Stranka) получила 26,9% голосов, а «Объединенный список социал-демократов» (Zdruzena Lista Socialnih Demokratov) премьер-министра Па-хора - только 18,5%. Вместе четыре правящие партии набрали 48%, а обе оппозиционные консервативные партии - 43%. Участие в выборах (лишь 27% имеющих право голоса) было самым низким за всю историю Словении.
Испания. Консервативная Народная партия (Partido Popular) получила 23 из 50 выделенных Испании мест в Европарламенте и опередила Социалистическую рабочую партию (Partido Socialista Obrera Español) премьер-министра Сапатеро, получившую 21 место. По одному месту получили радикальные регионал-националисты и новая партия Союз за прогресс и демократию (Unión Progreso y Democracia).
Чехия. Правящая консервативная Гражданская демократическая партия (ODS) получила 29% голосов, социал-демократы (CSSD) - 24, а коммунисты (KSCM) - 15%.
Венгрия. Оппозиционная буржуазно-консервативная партия Гражданский альянс (Fiatal Demokraták Szovetsége Magyar Polgári Szovetség Fidesz) получила 56,7%, правящие социалисты (Magyar Szocialista Párt) - 17,4, правоэкстремистская партия «Лучшие» (Jobbik Magyarországért Mozgalom The Movement for a Better Hungary) - 14,8%.
Кипр. Оппозиционная консервативная партия Демократическое собрание (Disy, Dimokratikos Synagermos) получила 35,7% го-
лосов, левая Партия народного прогресса (Akel, Anorthotiko Komma Ergazomenou Laou) - 34,9%.
Почти половина депутатов была избрана в Европарламент впервые. Единственным депутатом всех созывов Европарламента (первые выборы состоялись в 1979 г.) является немец Ханс-Георг Пёт-теринг, депутат консервативной Европейской народной партии. С 2007 по 2009 г. Х.-Г. Пёттеринг занимал пост президента Европейского парламента. Новый Европарламент располагает 736 депутатскими местами, что несколько меньше, чем в предыдущем, в котором после вступления в 2005 г. в Евросоюз Болгарии и Румынии насчитывалось 785 мест. В соответствии со статутом Европарламен-та фракция должна насчитывать как минимум 25 депутатов из семи стран. Поскольку в новом составе парламента значительно больше депутатов, скептически настроенных по отношению к ЕС, немалое значение будет иметь согласие между такими сильными и традиционно проевропейскими партиями, как консервативная Европейская народная партия и Социал-демократическая партия. Наглядное представление о соотношении политических сил в новом Европарламенте дает приводимая ниже таблица (составлена автором по состоянию на 14 июля 2009 г. - Ред.).
Европейская народная партия Прогрессивный альянс социалистов
и демократов Альянс либералов и демократов
за Европу Фракция Зеленые / Свободный
европейский альянс Европейские консерваторы и
реформаторы Фракция Объединенные европейские левые / Северный зеленый лист
Европа свободы и демократии (Независимые) Депутаты вне фракций
265 депутатов 184
55
55
55
Таблица 36,01% 25,00%
7,47%
7,47%
7,47%
35
30 28
4,76%
4,08% 3,80%
Европарламент выигрывает от реформ европейских институтов. Лиссабонский договор распространил систему принятия решений квалифицированным большинством в Евросовете на сферы внутренней и правовой политики. Практически во всех вопросах внутренней европейской политики Европарламент расширил свои компетенции. В то же время по сути вне сферы его полномочий остаются вопросы внешней политики и политики безопасности - в этих областях процесс принятия решений по-прежнему организован таким образом, что решающее слово остается за государствами. Определенные трудности возникают у Ев-ропарламента при решении вопросов налоговой и финансовой политики. Здесь по-прежнему требуется единогласие, так что последнее слово остается за Европейским советом.
Расширение полномочий Европарламента ведет к тому, что он постепенно становится авторитетным актором европейской политики, более влиятельным и сильным, чем когда бы то ни было. Однако в широких слоях населения стран - членов ЕС Европарла-мент по-прежнему воспринимается в качестве второстепенного института по сравнению с Еврокомиссией и межгосударственными механизмами принятия решений. Поэтому и к выборам в Европар-ламент граждане стран - членов ЕС относятся менее ответственно, чем к выборам в парламенты собственных государств: они не верят, что он способен защитить их от «Брюссельского молоха», которым пугают их некоторые национальные и региональные политики.
«Политические семьи», образующие фракции в Европейском парламенте, претендуют на роль посредников между европейской политикой и ее восприятием гражданами своих государств. Однако эти претензии, несмотря на консолидацию фракций по результатам последних выборов, не реализуются в должной мере. Это показали и последние выборы. Повсюду в ЕС в ходе предвыборной борьбы в Европарламент речь шла не о «европейских партиях», а главным образом о своих, национальных партиях. Очевидно, что такая недопустимая ситуация сохранится и далее, до тех пор пока в ЕС не конституируются собственные, общеевропейские партии, которые - по образцу национальных парламентов - со своими лидерами будут в масштабах всего ЕС вести предвыборную борьбу за пост президента Еврокомиссии. В этой связи идеи о прямых выборах гражданами президента Евросоюза приобретают реальные очерта-34
ния. Пока что политические элиты как Евросоюза, так и стран-членов не готовы к такому радикальному разрыву с привычной «культурой общеевропейского согласия», к политической борьбе по образцу национальных политических систем. Поэтому скорее всего процессы консолидации на нынешнем этапе развития Евросоюза будут определяться не борьбой альтернатив, а поисками консенсуса.
Вместе с тем следует подчеркнуть, что Европарламент сумел найти свое место в системе принятия политических решений в ЕС. В настоящее время ни одно важное решение, ни одна значимая кадровая перестановка не предпринимаются без того, чтобы так или иначе (формально или неформально) в процесс принятия решения не был интегрирован Европарламент. Поэтому не может не вызывать удивления то, что до сих пор существует такой разрыв между реальной ролью этого общеевропейского политического актора и тем, как воспринимают его граждане стран - членов ЕС. Это обстоятельство является одной из серьезнейших слабостей нынешних процессов европейского единения. Между институтами ЕС и гражданами его стран и без того существует немалая дистанция, но по отношению к парламенту она особо вредна: ведь именно он призван представлять интересы граждан ЕС в общеевропейских структурах. В интересах общеевропейского единения разрыв между гражданами и Европарламентом должен быть преодолен как можно быстрее. Но на каких путях этого можно добиться? Быть может, не следует бояться отступить от культуры общеевропейского консенсуса и «поляризовать» общеевропейский политический дискурс, допустить в него конкуренцию различных политических позиций, моделей и представлений о будущем Евросоюза.
Немецкая специфика
Однако готовы ли к этому страны - участницы ЕС? 30 июня 2009 г. высший суд одного из самых влиятельных членов ЕС - Федеративной Республики Германии - принял решение, подтверждающее правомерность Лиссабонского договора1, который преду-
1 «Лиссабонский договор», называющийся также «Договор о реформах», -то, что осталось от пресловутой «Конституции ЕС» после ее переработки. -Прим. пер.
сматривает масштабные реформы европейских институтов. Конституционный суд ФРГ постановил, что Лиссабонский договор в принципе не противоречит Основному закону ФРГ, но в то же время подчеркнул, что необходимо совершенствование национального законодательства в том, что касается компетенций Бундестага. В противном случае его права по отношению к европейскому уровню политики будут ущемлены и под угрозой окажется парламентарная основа германской демократии. Непосредственно после этого решения в Германии начались оживленные и по большей части критические по отношению к ЕС дискуссии. Реакцию СМИ и политиков, несмотря на все кажущееся разнообразие, определяла общая мысль: наконец-то всем этим «интеграционным» фокусам положен конец! Немецкий суверенитет спасен, немецкий парламент утвержден в своих правах, «европейскому Молоху» указаны его границы, а главное - идея единого европейского супергосударства наконец-то окончательно похоронена. Конституционным судьям нельзя отказать в находчивости: усомнившись в правах Ев-ропарламента, они тонко выразили свой скепсис по отношению к нынешнему направлению европейской интеграции в целом, да к тому же еще и похвалили Основной закон, который-де соглашается с Лиссабонским договором. Как будто создатели этого закона только и имели в виду, чтобы через 60 лет измерять им новые европейские нормативы.
Реакция общественности на решение Конституционного суда была гораздо более откровенна. В Германии, как и в других странах Евросоюза, довольно широко распространен скепсис относительно так называемого «линейного» характера процессов европейского единения. Эта позиция - на уровне распространенных стереотипов - нашла отражение в печати. Подобное направление дискуссий отражает своеобразный феномен немецкой политической культуры. Всякий раз, когда разговор заходит о конечной политической цели (f'inalité politique) европейской интеграции, берет верх детерминистский подход: предполагается, что Евросоюз движется в одном направлении - к определенной и неизбежной цели. Дискуссия о finalité politique формирует представление, что этой целью является государство и что нынешняя Европа - некая незаконченная структура на пути к конечной цели. На такой телеологической интерпретации процессов европейского единения, т.е. по сути 36
на стереотипе, и строят свои аргументы критики европейской интеграции. Во-первых, утверждается, что Европа не может быть государством, потому что у нее «нет государственных подданных», а во-вторых, что ей нельзя быть государством, потому что оно будет недемократичным. Отмечают, что за всю историю европейской интеграции не существовало ни одного договора, ни одного официального общеевропейского документа, где говорилось бы, что целью процессов европейской интеграции является единое государство Европы или что Европа сама придет к государственной форме, если будет последовательно идти по пути интеграции. Ни в истории ФРГ, ни в истории других государств - членов ЕС никогда не формулировалась такого рода finalité politique, никогда не говорилось, что конец государства и его растворение в государстве Европы -конечная цель европейской интеграции. И тем не менее критики снова и снова вменяют Евросоюзу в вину его стремление к «государственности» и на этом, чуть ли не эсхатологическом аргументе, строят свою критику, призывая положить четкие пределы процессам интеграции. На самом же деле Евросоюз от процесса поиска формы давно уже перешел к процессу оформления содержания. У национальных, исторически сложившихся государств нет какой-то конечной, программной, заранее разработанной цели, к которой они должны стремиться или к которой их должно привести политическое развитие. Нет такой цели и у Евросоюза. Речь идет скорее о прагматическом распределении и организации интересов в системе многоуровневой власти - локальной, региональной, национальной и общеевропейской. Поэтому решение Конституционного суда - это не решение «за» или «против» Европейской федерации. Такое решение просто невозможно принять по той простой причине, что никто не знает, чем закончится развитие Евросоюза: оно является таким же открытым процессом, как и развитие государств. Прогнозировать его «конечное качество» может разве лишь тот, кто отрицает открытость, перманентную незавершенность исторического процесса. Решение Конституционного суда и тем более нелестные для ЕС интерпретации этого решения -это всего лишь вклад в дискуссию о наиболее приемлемом распределении компетенций между различными уровнями в европейской системе политической власти. Поэтому ничего особенного, судьбоносного для ЕС в этом решении нет. В Германии, как и во всех дру-
гих федерациях, процесс политической власти осуществляется в рамках национального федеративного государства. И никому не придет в голову связывать споры между федерацией и субъектами федерации с вопросом о какой-то finalité politique, к которой Германия должна стремиться.
В этой связи нельзя не заметить, что нынешняя оживленная критика Евросоюза в Германии и в других странах-членах, концентрируясь на якобы принципиальных вопросах, в то же время не слишком углубляется в насущные, реальные вопросы его развития. Обратимся к отдельным, наиболее часто обсуждаемым пунктам.
• Единообразие правовых нормативов. Без acquis communautaire, т.е. без общеевропейских правовых нормативов, не смогла бы функционировать та система европейского Единого рынка, благодаря которой выросло благосостояние немецкого населения. Почти 60% объема немецкой внешней торговли было направлено в страны Единого рынка. Нынешняя дискуссия о роли Европейского суда, которую пытаются превратить в фундаментальный спор о примате общеевропейского или же национального права, лишена субстанции. В каждом конкретном случае может иметь место либо обращение к компетенциям национального государства, либо же, напротив, передача этих компетенций на общеевропейский уровень - в зависимости от того, что имеет в данном случае больше смысла. Это - чисто практический вопрос, а не предмет для догматических споров о примате европейского права или же отмене такового. Урегулировать его раз и навсегда просто невозможно - ни принятием общеевропейского договора, ни решением Конституционного суда, ни реанимацией «национального парламентского авторитета». Присущие любой федеративной системе власти споры о компетенциях характерны и для Евросоюза. Поэтому неудивительно, что некоторые немецкие федеральные земли уже требуют права голоса в принятии решений на общеевропейском уровне.
• Справедливость. Когда речь заходит о вопросах справедливости, в немецкой дискуссии чаще всего говорят о справедливом распределении, забывая другое важное ее измерение - равенство. Типичный для Германии рефлекс, корни которого лежат в особенностях внутренней политики, переносится на Европейский союз, когда речь заходит о распределении голосов в Европейском совете или же мест, положенных стране в Европарламенте. Действитель-38
но, Германия, в которой проживает 17% населения Евросоюза, располагает только 13% голосов в Европарламенте. Доля Германии в общем бюджете ЕС составляет 20%, а получает она из него всего 12%. Слишком редко вспоминают о том, что в любой федеративной системе защита ее маленьких членов и солидарность со слабыми -предварительное условие для функционирования целого. В США, например, никому не придет в голову ограничить Небраску в количестве сенаторов только потому, что в Калифорнии населения больше.
• Размеры платежей. Немецкие платежи в ЕС в расчете на душу населения составляют 87 евро. Во внутригерманской дискуссии о развитии Евросоюза нередко приходится слышать, что эта сумма завышена и что те преимущества, которые дает Германии общий рынок, экспорт и низкая стоимость банковских операций вследствие существования единой валюты, ее не компенсируют. Снова и снова приводят аргументы против «неравноправного Союза». Между тем как раз в Германии, где дискуссии о справедливости и равноправии имеют давнюю традицию, давно признано, что «уравнивание жизненных шансов», которое обещает немцам Основной закон, не может быть осуществлено на уровне «справедливости распределения» без того, чтобы не породить немыслимые расходы и бюрократизм. Кроме того, в периоды экономического спада платежи Германии в бюджет ЕС автоматически снижаются. Таким образом, ни в бюджетных вопросах, ни в распределении мест в парламенте или голосов в Евросовете нет и не может быть какого-то «антигерманского заговора». ЕС - это сложная и многоуровневая система федеративного правления акторами различной территориальной, экономической и демографической значимости. Дискутировать в этой связи можно лишь о компенсирующей справедливости, все остальное было бы иллюзорно.
• Европейский союз. Евросоюз - это именно союз, и было бы полезно время от времени вспоминать об этом. О «государстве Европы» не говорит никто, кроме тех, кто хочет указать ЕС на его границы или просто дискредитировать его. Будучи союзом, Евросоюз состоит из различных частей и тем самым представляет собой свободную федерацию. Спорить надо не о том, федерация он или нет, а о том, насколько децентрализованы или же, наоборот, централизованы могут быть федеральные структуры. Такие же споры
определяют повседневную политическую жизнь всех федераций и союзов в мире. Однако как только об этом начинают спорить в ЕС, критики требуют прекратить «огосударствление» Европы. Это -чрезмерная и не совсем уместная реакция. Споры об интересах, влиянии и равновесии - неотъемлемая часть всех систем многоуровневого управления. В ЕС они ведутся как раз потому, что он не хочет, не может и не будет «государством».
Право и обязанность федерального Конституционного суда -защищать Бундестаг от возможного ослабления его демократических прав и обязанностей. Однако в бурной дискуссии, которая последовала за его решением, неплохо было бы хоть раз сказать, что для «защиты» прав Бундестага вовсе не нужен был Конституционный суд. Ведь Лиссабонский договор вводит в европейское законодательство принцип субсидиарности. Он не просто позволяет национальным парламентам проверять подготавливаемые общеевропейские законодательные акты на предмет их полезности и необходимости - он обязывает их к этому. Если германское национальное законодательство в вопросе прав и свобод перекрывает предлагаемые в ЕС общеевропейские решения, то Бундестаг может отказаться от реализации этих решений. И если бы Лиссабонский договор уже сейчас был повсеместно ратифицирован и вступил в силу, то Бундестаг был бы как раз и занят тем, что требует от него Конституционный суд. Важнейшим направлением всех реформ Евросоюза начиная с 2001 г. была работа по расширению полномочий национальных парламентов. Не Бундестаг виноват в том, что политическая роль национальных парламентов в Евросоюзе до сих пор невелика. Беда в том, что Конституционный договор в 2005 г. не был ратифицирован, а ратификация Лиссабонского договора 2007 г. шла слишком медленно. Так что решение Конституционного суда - это, по сути, аргумент в пользу ратификации Лиссабонского договора.
Решение Конституционного суда санкционирует национальное немецкое обоснование правильности субсидиарного принципа как раз в той его форме, в которой он предполагается в Лиссабонском договоре. По сути, Конституционный суд в своем выступлении за усиление роли национального парламента в процессах европейской интеграции критикует не законодательные претензии ЕС, а их недостаточно четко выраженный профиль. В этой связи 40
имело бы смысл еще раз обратиться к проблеме сбалансированности различных уровней власти в сегодняшней Европе. Следовало бы подумать не только о балансе между европейским и национальными уровнями, но и о балансе между европейскими институтами и органами защиты конституции на национальных уровнях. Снижение значимости Бундестага, о котором сейчас так много говорят, это в такой же мере следствие усиливающихся экзекутивных политических процессов в Германии, как и следствие якобы чрезмерных европейских политических решений и якобы имеющего место правового абсолютизма Европейского суда.
Проблема распределения компетенций между европейскими и национальными политическими органами - это не следствие законотворческих претензий ЕС, а результат дисбаланса его нынешней структуры: общий валютный союз не располагает общим правительством. «Страна евро» не является «страной» в буквальном смысле слова. Сложившаяся за 50 лет система европейских нормативов сознательно исключает этот вариант, потому что ЕС носит не государственный, а союзный характер. Однако в силу этого политический уровень в ЕС в самых важных вопросах оказывается менее развитым, нежели экономический. До тех пор пока не будут введены прямые выборы президента Евросоюза и в предвыборной борьбе в Европарламент не начнут участвовать действительно общеевропейские партии с общеевропейскими политическими программами, участие в выборах в Европарламент останется невысоким. Такая политическая перспектива является единственным выходом из тех дебатов о европейской демократии, которые возобновились после решения Конституционного суда.
Прошлое объединяет Европу
Практически все члены Евросоюза согласны в том, что именно Европе не нужно: ей не нужны те политические идеологии и стратегии, которые в XIX и первой половине XX в. поставили ее на грань саморазрушения: национализм и шовинизм, тоталитаризм и политическое насилие, диктатура и гегемонистские претензии. Едины европейцы и в том, что эти политические характеристики европейского прошлого должны быть обращены в свою противоположность: мультилатерализм, кооперацию, защиту основных
прав, стремление к консенсусу и политическая умеренность. Практически все члены Евросоюза, все политические элиты согласны в том, что Евросоюз должен процветать на основе правового, демократического порядка. С тех пор как процессы интеграции уже не ограничиваются строительством европейских институтов, а стали оказывать обратное воздействие на структуры государств - членов Евросоюза, понятие «Европы совместных целей» начинает вытесняться проектом «утилитаристской Европы». Собственную выгоду противопоставляют интересам других; говоря о Евросоюзе, чаще подразумевают его границы, нежели те шансы, которые он предоставляет. Индикатором этой утилитаристской позиции являются дискуссии о финансах, начавшиеся со встречи Евросовета в 1984 г. в Фонтенбло. Возможные претензии новых восточноевропейских членов после 2004 г. дали утилитаристским рассуждениям о Европе дополнительный стимул.
Для первой декады XXI столетия было характерно интересное противоречие. С одной стороны, Евросоюз, не в последнюю очередь благодаря немецко-французскому сотрудничеству, достиг ряда впечатляющих достижений, в основе которых лежали принципы и ценности ЕС. Достаточно назвать хотя бы создание валютного союза или же расширение на Восток. С другой стороны, Евросоюз пережил ряд кризисных ситуаций, ставших следствием зауженной, национальной интерпретации ценностного фундамента ЕС: расширение права «вето» в договоре, подписанном в Ницце; релятивизация строго обязательных критериев Пакта развития и стабильности и, наконец, раскол европейцев в вопросе о войне в Ираке - как выражение раскола атлантической цивилизации. Это противоречие сопровождало и разработку Хартии основных прав Евросоюза. С одной стороны, эта Хартия подтверждает приверженность всех членов ЕС к основным правам и свободам. С другой стороны, она отражает различные интерпретации основных классических свобод в новых технических и социологических условиях. Амбивалентной была и политическая часть Европейского конституционного договора, в которой репрезентативная и делибератив-ная концепции демократии были поставлены рядом, без какого-либо намека на тот конфликтный потенциал, который существует между этими двумя концепциями в силу нормативных и практических различий. 42
Европе не хватает привлекательных проектов на будущее, поэтому ей грозит опасность «омузеивания». Эти «музейные» тенденции в жизни европейского общества имеют как положительные, так и отрицательные стороны. С одной стороны, обращаясь к прошлому, Европа укрепляет свою историческую идентичность, которая особенно значима в век глобализации. Европа снова и снова открывает свое прошлое, создавая музеи, реставрируя старинные города и деревни, публикуя исторические романы и снимая соответствующие кинофильмы. Однако, с другой стороны, общеевропейское сознание начинает давать трещину там, где вспоминаются элементы идентичности, не объединяющие, а разъединяющие европейцев, - былые конфликты, националистические атавизмы и т.д. Даже вопрос о роли нации соотносится с его значением для общеевропейского проекта. Служит ли национальная идентичность усилению общеевропейского, открытого миру сознания или же, наоборот, разграничению европейских обществ? Это не абстрактный вопрос - он актуален для всех членов ЕС, особенно для его новых членов. Ответ на него прост: соотносимость национальных идентичностей с общеевропейским проектом определяется теми их элементами, которые выбираются в качестве сущностных соответствующими странами.
Например, Германию, которая на сегодняшний день вплотную занялась своими регионами, нельзя назвать ни провинциальной, ни антиевропейской. Открывая заново свою историю, отказываясь концентрироваться на XX в., Германия вовсе не отрицает ужасов нацизма и, обращаясь к своим европейским корням, не стремится представить себя преемницей Римской империи. В то же время Франция, характерной особенностью политической культуры которой является гордость за свою нацию, свободна от какого-либо шовинизма. Обращаясь к средиземноморской части своей идентичности, Франция отнюдь не отказывается сотрудничать с Германией, памятуя, что именно это сотрудничество является «мотором» европейской интеграции. Идентичность хороша, когда она подчеркивает общее, когда она объединяет, а не разъединяет.
Сегодняшний день разъединяет Европу
Неопределенность общеевропейской перспективы не в последнюю очередь связана с неопределенностью понятия «сообщества единых ценностей», с которым в последние годы все чаще ассоциируется Европа. «Европа единых ценностей» - звучит красиво, но неясно. Ведь в разных странах - членах ЕС в силу исторически сложившихся особенностей политической культуры одни и те же понятия могут нести различную смысловую нагрузку. До тех пор пока в общеевропейском дискурсе не будут обсуждены различные интерпретации понятий и целей, объединяемых характеристикой «единые», до тех пор пока не будут выявлены и улажены основные противоречия, лозунг «Европы единых ценностей» может оказаться пустым. В этом, а не в так называемом «разрыве между ценностными претензиями и реальностью» европейской политики, основное препятствие на пути создания «Европы единых ценностей».
Вот несколько примеров.
• Как соотнести «Европу общих ценностей» с различными моделями социального государства? В немецком понимании слово «социальность» имеет иную нагрузку, нежели в ряде других стран, и немецкая модель социального государства отнюдь не является общей для всех членов ЕС. Различия в традициях и вариациях социальной государственности в ЕС порождают взаимное непонимание в дискуссиях, например, об этике трудовых отношений, вопросах производства, экономических факторах. Для одних понятие «человеческий капитал» - это символ антигуманной экономики, а для других это же понятие является ключевым в вопросах прогресса и улучшения благосостояния. Различные интерпретации социальной модели влияют и на установки по отношению к процессам глобализации.
• Как соотнести «Европу общих ценностей» с исторически сложившимися различиями в интерпретации понятий «супружество» и «семья» - понятий, лежащих в основе Хартии основных прав Евросоюза? То же самое можно сказать о классических морально-этических вопросах, например о начале и конце человеческой жизни (аборты, эвтаназия), об этических аспектах медико-технического прогресса, о значении супружества для воспитания детей.
• Как соотнести «Европу общих ценностей» с различными позициями по отношению к религии? Причем речь идет не столько о противоречиях между представителями различных монотеистических религий, сколько о принципиальных различиях в вопросе о ее роли в общественной жизни - между лаицистами и теми, кто требует интеграции религиозных норм в общественную этику. Достаточно указать на непримиримые споры о праве на религиозное воспитание или о присутствии религиозных символов в учебном процессе.
• Как соотнести «Европу общих ценностей» с различными интерпретациями «защиты окружающей среды»? Одни убеждены, что спасение человечества - в сохранении естественных условий его обитания, другие понимают эту «защиту» прагматически, что не исключает возможность разумного использования и преобразования окружающей среды. Конкретный пример - различные позиции в вопросах о будущем атомной энергетики.
• И наконец, как соотнести «Европу общих ценностей» с различными позициями в вопросах, касающихся отношения к иммигрантам в странах - членах ЕС и к возрастающему давлению миграционной «волны» на приграничные страны Евросоюза? Даже там, где функционируют европейские институты, но невелика доля «европейцев», от мигрантов вряд ли можно ожидать ориентации на ценностную модель «Европы». В Евросоюзе не существует единых позиций в вопросе, как обходиться с растущим числом иммигрантов, и в том, какое значение иммиграция имеет для Евросоюза. Расхождения отнюдь не маловажные, если учесть, что в ряде стран ЕС усиливается эмиграция коренного населения, причем за рубеж уезжают хорошо образованные, динамичные люди.
До тех пор пока Евросоюз, называя себя «сообществом общих ценностей», не преодолеет сущностных расхождений, более того, конфликтов в вопросах интерпретации этих ценностей, он вряд ли будет в состоянии разработать новый большой общеевропейский проект. Это касается как социально-этических вопросов внутреннего развития в ЕС, так и его профиля на мировой арене. Быть может, уместно было бы передать решение этих вопросов политическим партиям, которые могли бы - на основании собственных программ -вынести в предвыборную борьбу собственную интерпретацию европейских ценностей, целей, интересов, предоставив гражданам
Евросоюза право решать, на какие партии возложить ответственность за решение названных проблем.
Более 50 лет важнейшим raison d'etre процессов европейского единства было обеспечение мира. «Не допустить войны в Европе» -этот идеал объединял всех европейских граждан независимо от их политических позиций. Ныне эта цель достигнута, и Евросоюзу, очевидно, нелегко найти новую, мобилизующую всех европейцев идею. Можно было бы обосновать необходимость дальнейшей интеграции указанием на возможные последствия глобализации. При этом следовало бы отметить, что Евросоюз - это наиболее успешный проект европейской истории: он объединил континент, сохранив при этом его многообразие. Что же касается будущего, то Евросоюзу необходимо обосновать смысл и необходимость дальнейшей интеграции. Иначе он не сможет воодушевить новые поколения граждан, и пропасть между европейскими институтами и гражданами ЕС будет продолжать расширяться, а популисты станут еще популярнее. Европейское единство не изменило культуры континента, но решающим образом преобразовало его политическую культуру. Именно в силу этого ЕС называют «Сообществом единых ценностей». Однако это сообщество должно найти новую позитивную цель. Европа должна быть в состоянии не просто участвовать в процессах глобализации, но и быть одной из определяющих эти процессы сил. Чтобы быть готовой к этому, ей необходимы дальнейшие преобразования.
В качестве «Сообщества единых ценностей» Европа начинает играть свою, особую роль в глобализирующемся мире. Совместная внешняя политика и политика безопасности все еще находятся в процессе становления, но интересы этой политики уже реализуются. Евросоюз оказывает огромную помощь в развитии странам Третьего мира. Модель региональной интеграции становится примером для подражания во многих регионах мира. Изменился имидж Европы. Это давно уже не имперская, колониальная и агрессивная Европа, а континент равновесия, диалога, партнерства, регион стабильности, свободы, благосостояния.
В такой ситуации Европа не может оставаться чисто технократической. Большее, чем когда бы то ни было, значение приобретают универсальные, общечеловеческие нормы и ценности, за которые она выступает. Евросоюз должен быть в состоянии пред-46
ставлять эти универсальные нормы и ценности в диалоге с другими регионами мира, с другими культурами и религиями. Это - отнюдь не неоимпериалистическая уловка. Наоборот, опыт европейской интеграции - опыт достижения мира, свободы, правопорядка и благосостояния - популярен во многих регионах мира. Защита достоинства отдельной личности - тот базис, на котором зиждется универсалистское предопределение Европы. Парадоксально, но сама Европа при этом склоняется скорее к провинциальности. Значительная часть Европы относится скептически к возможностям универсализации своих ценностей. Например, как раз в религиозном отношении Европа является в значительной степени секуляризированной. Между тем именно религия составляет важнейший духовный потенциал любой высокоразвитой культуры. Другие культуры и континенты, в том числе США, как христианский континент, стараются связать религию с современными процессами мирового развития. В Европе же адаптация религии к новым условиям происходит гораздо труднее. Однако тем самым она «хоронит» важнейшую предпосылку для универсального распространения своих норм и ценностей. Континент, который не верит в свои ценности, не способен убедить в них других. Иными словами, проповедь базирующихся на христианской религии ценностей будет неубедительной, ибо этой проповеди не хватит реальной христианской веры. До тех пор пока это противоречие не будет устранено, претензии ЕС на политический универсализм останутся тщетными, а их ценностный фундамент - безжизненным.
Будущее обязывает?
Новый легислатурный период Европарламента и Еврокомис-сии совпадает с периодом институционных преобразований Евросоюза. Важнейшим ориентиром для европейских институтов остаются слова президента Еврокомиссии Жозе Эмануела Баррозу: «Европа должна стать Европой результатов». Этим, однако, еще ничего не сказано о стратегическом замысле принятых решений, которые выполняются, потому что есть желание «достичь результата», но которые, возможно, не обладают необходимым и долгосрочным стратегическим эффектом. В вопросах дальнейшего раз-
вития европейского общества Евросоюзу нужна новая, широкая дискуссия стратегического характера.
В первую очередь, для этого необходимо ясное представление о том, каким должно быть единое европейское общество. Между тем такого представления не существует не только у большинства членов ЕС, но и на общеевропейском уровне. Нет единого представления о человеке, о личности - поэтому нет и фундаментальных основ для построения концепции общеевропейского общества.
Скорее всего, дискуссии о концепциях развития общеевропейского общества будут вестись по следующим трем направлениям:
- концепция образования и представления о будущем;
- определение понятия «собственность» и упорядочение режима свободы;
- вопросы об открытости общества, общественно-политическом многообразии, а также определение понятия «солидарность».
1. Дискуссия об образовании, проходившая в Европе в последнее десятилетие, концентрировалась, в первую очередь, на формальных аспектах, в частности на том, чтобы - на чисто бюрократическом, шаблонном уровне - подвести под общий знаменатель процессы школьного и высшего образования. PISA-дискуссии о школьных системах и Болонский процесс в системе высшего образования положили начало уравниловке. Широкой дискуссии о содержательных аспектах образования до сих пор не состоялось, вместо нее ведутся споры о дидактических моментах образовательного процесса. О содержательной, нормативной и воспитательной стороне школьных и вузовских занятий споры если и ведутся, то крайне расплывчато. Европейская образовательная система до сих пор исходит из постулата, согласно которому образование является общественным благом. И поскольку люди учатся для общества, государству виднее, какие специальности и какие дисциплины необходимы обществу. Тем самым вся образовательная система бюрократизируется и лишается живой души. Значительно эффективнее выглядит англосаксонская, прежде всего американская, система, по крайней мере в ее элитном секторе. Только этим можно объяснить массовую утечку мозгов из Европы за океан. Число европейских школьников и студентов в США постоянно увеличивается. Растет и число тех, кто, получив образование в США, там и остается. Так, до 48
80% европейских докторантов в США после получения ученой степени не возвращаются на родину. Европа, до сих пор остающаяся притягательной силой для многих людей из России, Африки или бедных регионов Азии, в свою очередь, превращается в экспортера «мозгов», прежде всего в США.
В основе этого тренда лежит проблематичное, но в то же время редко проблематизируемое понимание образования в ЕС. Если образование и дальше будет интерпретироваться как общественное, а не как индивидуальное достояние, оно и далее будет терять свою консолидирующую социальную функцию. В Европе все больше частных школ, а пропасть между теми, кто может позволить себе «бежать из системы», и теми, кто вынужден оставаться в ней, растет. Евросоюз - это небольшое, тесное пространство, чье благосостояние и стабильность зависят от способности оптимально использовать собственные духовные ресурсы, поэтому тема образования крайне важна для будущего Европы.
2. В европейских дискуссиях о причинах и следствиях начавшегося в 2008 г. мирового экономического и финансового кризиса просматривались две основные линии. Одни говорили о сбое рыночных механизмов и требовали усиления государственного вмешательства, отводя при этом координирующую и регулирующую роль Евросоюзу. Другие (очевидное меньшинство) считали, что причина кризиса кроется в несостоятельности государства. Сторонники этой точки зрения признают необходимость использования механизма регулирования и юридических санкций, но не для расширения полномочий государства, а для укрепления рыночных механизмов. Они возражают против усиления роли национального государства, если это будет связано с ростом государственного долга и посягательством на основы рыночного хозяйства. Они выступают против политики огосударствления, призывают к сокращению государственных субсидий, не одобряют протекционистских мер и стремления во имя социальной справедливости и сохранения рабочих мест ограничить банкротства.
В вопросах структурной политики Евросоюз стоит перед выбором, что важнее для него - свободный порядок или же безопасный порядок? Очевидно, что социальная безопасность является составной частью современных политических систем. Однако в интересах динамичного развития Евросоюза, его конкурентоспособ-
ности на мировом рынке социальную справедливость нельзя интерпретировать как «справедливость перераспределения». Если Европа вернется к этатизму и начнет перераспределять ресурсы, она утратит жизнеспособность.
3. Еще один важный аспект понятия «солидарность» связан с растущим числом иммигрантов в Евросоюзе. Центральные вопросы, обсуждаемые в этой связи, - солидарность с людьми иных культур, открытость по отношению к общественному, культурному, и прежде всего религиозному, многообразию. Как раз в этом тематическом разделе особенно ощущается отсутствие единых общеевропейских нормативных понятий. Иммигранты приезжают в европейские национальные государства, а не в какую-то усредненную Европу. Как могут эти люди обрести европейскую идентичность, если от них в первую очередь требуют стать немцами, испанцами или датчанами? В этой связи особенно сложным представляется прием и интеграция в государства Евросоюза иммигрантов-мусульман. Единственным правильным путем является отказ от любых, обусловленных шариатом правовых особенностей (даже если они касаются исключительно аспектов семейной жизни) и общая жизнь в едином европейском правовом сообществе. Иначе -конец общественному согласию с его едиными для всех правовыми нормами, примиряющими различные культуры.
Вместе с тем трудно требовать от иммигрантов разобраться в том, где национальные особенности, а где общеевропейские нормы, если даже сами европейцы не всегда с этим справляются.
Для ЕС этот круг проблем - обширное и невозделанное поле вопросов, касающихся организации единого правового пространства, обеспечения свободы культурной принадлежности и вероисповедания. Разработка приемлемого для всех европейцев представления об обществе лишь начинается и вести ее следует методично, основательно, с учетом значимости этой работы для всего Евросоюза.
Консолидация как творческая, организующая задача
Евросоюз не может позволить себе вступить в фазу консолидации, не расставив организующих акцентов. От новой Еврокомис-сии и Европарламента ожидают новых творческих импульсов и идей, лежащих за пределами уже опробованных путей и ритуалов
европейской политики. Для этого они должны, с одной стороны, быть способны критически оценивать свою деятельность и позволять себя критиковать, с другой же - обладать волей к необходимым творческим преобразованиям. Это будет трудной задачей для существующей ныне в ЕС системы правления, базирующейся на консенсусе, гармонии и равновесии. Например, проблема создания общеевропейских политических партий обсуждается уже давно, но безрезультатно. В равной степени это касается вопросов, связанных с разработкой единого европейского избирательного права или же проведения прямых выборов президента Европейского союза.
Акторы европейской политики попали в заколдованный круг, будучи не в состоянии действовать вне тех рамок, которые они когда-то сами для себя определили. С одной стороны, это хорошо - срабатывают защитные механизмы против политико-институционного произвола. Однако, с другой стороны, эти рамки препятствуют разработке и внедрению инноваций. В результате получается, что Европа хочет стать тем, чем она не может стать, пока она не будет тем, чем она должна быть. Пока же действия акторов напоминают систему действия условных рефлексов: ЕС нужен раздражитель, чтобы среагировать. Хочется надеяться, что акторы Евросоюза найдут в себе силы расстаться с такой позицией и займутся решением творческих задач, стоящих перед ними. Им следует определить такие рамки для жизни в ЕС, которые, с одной стороны, допускали бы обновление, с другой же - сохраняли то, что проверено временем, оправдало себя и в то же время не может существовать без защиты. Европа стоит лишь в начале своего пути -ведь европейская интеграция, по сути, только начинается. Проверкой ее жизнеспособности будет сохранение мира в Европе.
Открытым остается вопрос о создании европейских политических партий. Между тем их создание является необходимой предпосылкой для того, чтобы перевести общеевропейские дебаты о будущем Евросоюза с газетных страниц на политическую арену, туда, где сталкиваются реальные интересы, где ведется борьба за власть, где вырабатывается политический консенсус. Способность ЕС к общеевропейской политической жизни является, таким образом, еще одним тестом жизнеспособности европейской интеграции.
Европейская идентичность - многоуровневая, исторически сложившаяся структура. Как политическая категория Европа бази-
руется на более чем двухтысячелетней традиции дискуссий о своей идентичности. В то же время Евросоюз выступает против целого ряца черт, бывших ранее неотъемлемыми характеристиками идентичности Европы. В культурном отношении Европа уже сложилась и продолжает развиваться, в политическом же отношении Европа находится в стадии становления. В данной ситуации возникает необходимость по-новому определить общеевропейскую политическую культуру.
Первый вопрос, который возникает в этой связи, - способна ли Европа разработать понятие, отражающее ее специфический универсализм? В истории европейской культуры практически все основные категории культуры, теологии, политики, литературы и искусства претендовали на универсальность. Однако в эпоху постмодерна с его склонностью к сомнениям, релятивизму и новым теориям культуры эти претензии поубавились. Ныне же, в век глобализации, Европе предстоит заново подумать над тем, в чем заключается ее нынешний универсализм и насколько он реально способен к универсализации.
При этом Европа оказалась в двойственном положении. С одной стороны, европейская политика увязла в риторике процес-суальности. Считается, что раз все находится в процессе обсуждения, то все проблемы так или иначе позволят себя решить. С другой же стороны, Европа, опираясь на свой опыт в создании единого рынка, проецирует свои нормы как технические стандарты универсальной значимости. Во всех европейских документах, касающихся вопросов мировой торговли или партнерства с тем или иным регионом мира, присутствуют ссылки на европейские стандарты. Нормативный универсализм стал отличительной чертой ЕС. Причем, не приводится какого-либо серьезного обоснования этих норм. Вместо этого концентрируются на дефиниции «стандарта», избегая ответа на вопрос о том, какие нормы и ценности лежат в основе этого стандарта, какие нормы и ценности возникнут, если этот стандарт будет применен. Возможно, это - метод, а может быть, всего лишь непродуманность. Однако скорее всего ЕС старается искусно лавировать, обходя спорные вопросы внутриев-ропейского мышления.
Евросоюз не забывает указывать китайцам на необходимость соблюдать европейские технические нормы в производстве элек-52
трических розеток, однако стесняется сказать им о несоответствии распространенного у них детского труда европейским нормам и ценностям. Нет проблем с тем, чтобы напоминать России о технических нормах при закупках газа, а вот указать России на недостатки ее правовой системы решимости не хватает. Нет проблем с тем, чтобы в рамках диалога с африканскими странам напоминать им об общих нормах good governance, однако до сих пор не удается разработать методы строгого контроля и проверки. Дискуссиям о нормах Евросоюз предпочитает дискуссии о «стандартах». Универсализм технических норм сосуществует с релятивизмом норм этических.
Если Европа хочет стать глобальным актором, она должна покончить с этим противоречием. Отображение своих интересов, ценностей и норм идет дальше технических стандартов, включая технические стандарты политики. Европе необходима дискуссия относительно нормативных основ своих технических стандартов, а также современное, продуманное, аргументированное обоснование универсальности европейских норм и ценностей.
На первый взгляд, эти размышления могут показаться абстрактными, далекими от реальной жизни. Однако на деле они затрагивают значительную часть тех проблем глобализации, которые до сих пор обсуждались преимущественно с функциональной точки зрения. Глобализация удастся лишь в том случае, если в мире утвердятся не только общие технические, но и общие нормативные, эти-ко-моральные и духовно-категориальные стандарты. По мере усиления процессов политической консолидации Евросоюза на первый план начинают выходить духовно-культурные вопросы
Важно, чтобы в грядущих, ориентированных в будущее дискуссиях культуру не противопоставляли политике. В эпоху глобализации культурные характеристики Европы обладают политическим измерением. Будучи сообществом единых ценностей и претендуя на активную, творческую роль в процессах глобализации, Евросоюз не может оставаться индифферентным в вопросах, касающихся норм, ценностей и интересов. В противном случае ему не решить стоящих перед ним задач - ни во внутриевропейской политике, ни в отношениях с другими регионами и культурами.
Перевод С.В. Погорельской
