CC BY
334
ВЕСТНИК САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
Сер. 9. 2007. Вып. 4. Ч. II
H.A. Белоус, Н.В. Осколкова
КОНФЛИКТНЫЙ ДИСКУРС VS КОНФЛИКТНЫЙ ТЕКСТ
Современная лингвистика, почитая традиции анализа конструкций различных видов предложений в рамках текстов разнообразного характера, все чаще обращается к анализу различных способов построения связного языкового пространства, где эти предложения и воплощают свои функциональные свойства. При этом так называемом повороте стали обретать четкие черты - терминологическая путаница и желание ее преодолеть. Так автор энциклопедии английского языка (и в первом, и последующих ее редакциях), Дэвид Кристал, попробовал развести объекты исследования текстового анализа и дискурс-анализа, приписывая первому из упомянутых рамки структуры письменных образцов языка, Кристал при этом полагал, что дискурс-анализ рассматривает особенности устных образцов, т.е. речевые произведения, типа интервью, переговоров и прочих речей. Кристал же после этой попытки вернулся к истокам, объявляя, что понятия «discourse» и «text» имеют широкий смысл независимо от письменной или устной формы. (Crystal, 2005: 116). Эту попытку внести ясность можно считать не более, чем поверхностным взглядом, потому как вопрос: «А чем считать письменную фиксацию речи, заранее подготовленной или письменную фиксацию тех или иных переговоров?» остается открытым и влечет за собой неизбежное смешение приемов анализа. Хотя подобный факт мы и не склонны рассматривать как научную крамолу, однако стремление к чистоте помыслов не исчезает. Размышляя над причинами и основами смешения двух терминов «текст» и «дискурс», руководитель тверской лингвистической школы А.А.Романов смог привести некоторые обоснованные аргументы, позволяющие внести ясность в представление о разнице терминов «текст» и «дискурс».
Он отмечает, что термин, «дискурс» в большей степени определяется посредством противопоставления. Для этих целей имеется достаточное количество языковых образований, которым может быть противопоставлен «дискурс», в частности «текст», «предложение». Каждое из этих структурных образований языка может по-своему определять понятие «дискурс». Романов предлагает «для определения статуса дискурса и его лингвистического анализа в гуманитарной парадигме» считать «значимым описание конкретного дискурса в рамках лингвопрагматической парадигмы, где определение какой или чей в дискурсном образовании трансформируется в определенных концептуальных и ситуационных рамках, чтобы всем участникам ситуации коммуникативного взаимодействия дать ответ, для кого или для чего.» (Романов, 2005:20)
В силу означенного критерия и предпринята попытка выявить разницу текста и дискурса конкретного конфликтного характера посредством выявления свойств того и другого.
Следуя традиции диахронического подхода, а также логике развития конфликтологии, которая является наукой почтенного возраста и источником нашего вдохновения, обратимся к библейским мифам. Именно здесь встречается первое упоминание об одном из первых конфликтов. Благодаря конфликту у человека появилась общественная жизнь со всей своей изменчивостью. Именно в конфликте зародилось творческое ядро
© H.A. Белоус, Н.В. Осколкова, 2007
человеческого сообщества, и у человека появилась возможность свободы выражать себя, в том числе или прежде всего с помощью языка. Умберто Эко упоминал (Eco 1976), что после того, как Адам и Ева покинули рай, они принялись играть с языком и раскрыли, что эдемский код предусматривал однозначное соответствие между означаемым и означающим. Райское запретное яблоко, любезно презентованное змием, помогло обнаружить изгнанным из рая и неравенство полов. Этот факт и послужил, вероятно, причиной начала вербального конфликта. А затем различные чувства, вызываемые словами, стали источником творчества и различных социальных преобразований. Код человеческого языка стал допускать несоответствие между означаемым и означающим, что и привело к утрате толерантности в человеческих отношениях, к возникновению конфликтов.
Слово «конфликт» - заимствовано в середине 19 века из немецкого языка буквально означает - «столкновение, бой» (Шанский 2000:146). Мы исследуем «бои», которые возникают в процессе интеракции или репрезентированы в текстах, приводят к действиям, характеристики которых содержат и не/вербальные последствия различного рода столкновений.
При сравнении конфликтного дискурса и текста - неизбежно обращение к достижениям конфликтологии. Эта наука считает конфликты непременным, важным, постоянным фактором общественного развития, атрибутом общественной жизни, источником социальных перемен. Определение языка прямо указывает на взаимную зависимость объекта лингвистики и объекта конфликтологии, Отсутствие системных ссылок на лингвистические характеристики конфликта нам представляется чрезвычайно странным.
Si la raison dominait le monde il ne s'y passerait rien (Если бы разум царил в мире, в нем ничего не происходило бы, франц.) - говорит старая французская поговорка, и каждый день в процессе разных форм коммуникации мы имеем скорее печальную, чем радостную возможность убеждаться в глубине правды, отраженной в ней. И человечество по мере своего развития все более «совершенствуется», дабы не помереть со скуки. Лингвистическое поле всякого рода конфликтов удобряется в большей степени чувствами, а не разумом. Это только предположение. Однако доказательства обратного в нашем эмпирическом опыте практически отсутствуют.
«Состояние контакта» (термин Е.В.Клюева (Клюев, 2002:111) представляет собой наиболее характерное действие конфликтного дискурса (далее КД). Понятие коммуникативного регистра для КД почти не релевантно - любой дискурс окружен незримым полем конфликтности. В качестве КД мы рассматриваем речевое взаимодействие коммуникантов, в результате которого участники испытывают отрицательные эмоции благодаря вербальному и паравербальному воздействию друг на друга. Кроме того, КД - денотативно-референтная ситуация, представляющая столкновение целей, решение которых приводит к противодействию. А так же КД - результат процесса реализации различных интенций в речевом взаимодействии коммуникантов. Иллокутивная доминанта КД представляет собой противостояние или столкновение коммуникативных целей участников в условиях социальной целенаправленной речевой деятельности, перлокуция которой характеризуется «отрицательным зарядом». Благодаря особенностям КД и увеличению плотности скопления конфликтных маркеров может быть запущен в действие механизм конфликтного сценария.
Классификация подразумевает описание и лингвистическое исследование стадий КД, источников КД, функции КД, структуры КД и других свойств КД. Все КД с прагматической точки зрения следует разделить на: абсолютно намеренные (говорящий
и слушающий заранее знают, что в течение речевого акта они оба намерены отстаивать противоположные коммуникативные цели, и оба готовы реализовывать такие ходы коммуникативной тактики, которые заранее насыщены конфликтными маркерами); частично намеренные (кто-то один - или говорящий или слушающий заранее осведомлен, что в течение речевого акта они/он намерен реализовывать коммуникативную цель, которая по его предположению не совпадает с коммуникативной целью реципиента; и только говорящий готов реализовывать такие ходы коммуникативной тактики, которые заранее насыщены конфликтными маркерами); случайные (кто-то один - или говорящий или слушающий случайно в течение речевого акта меняет речевую тактику и не может достичь своей коммуникативной цели, не иначе как реализуя ходы коммуникативной тактики, насыщенные конфликтными маркерами спонтанно).
Поиск причин популярности КД необходимо вести в нескольких направлениях. Одно их них - прагматическая реализация коммуникативных стратегий: «передающая» и «принимающая» составляющие - живые люди, которые являются носителями социального опыта, составляющие элементы которого:
1. могут выступать как интенсификаторами (это: цейтнот времени, диссонанс коммуникации и обстановки, иерархическая дистанция, разница воспитания и образования, различное представление о конкретной системе долженствования или нормативных функциях; собственно социальное поведение), так и нейтрализаторами КД (это: достаточное количество времени, имеющееся в распоряжении коммуникантов, чтобы решить необходимые вопросы; располагающая к общению обстановка; нейтрализованные маркеры иерархической дистанции, приблизительно одинаковые уровни воспитания и образования, приблизительно одинаковое представление о конкретной системе долженствования или нормативных функциях; собственно социальное поведение - симультанные позиция, ожидания и ориентация индивидов,).
2. исполняют определенный набор социальных ролей в рамках КД: I, структурно-функциональной зависимости (родственные отношения: мать/дочь, сват/брат и т.п.; производственные отношения - начальник/подчиненный, подчиненный/подчиненный ит. п.; романтические отношения: не/друг, приятель/приятель, влюбленный/равнодушный и т.п.); П. интенциональной зависимости, вытекающей из непосредственно коммуникативных намерений (не/желающий общаться, желающий общаться/игнорирующий желающего общаться, желающий общаться/принужденный общаться);
3. владеют коммуникативной компетенцией и действуют в соответствии с определенными речевыми традициями;
4. обладают определенными психотипическими свойствами личности (экспресс-диагностики, см.: Романов 2001: 45-51).
Функциональное содержание регулятивности в КД представляет собой не исключение, а подтверждение взаимодействия речевых функций (далее РФ): интерактивной; управленческой; функции взаимопонимания; экспрессивной. Останавливаясь на общей характеристике регулятивности КД, возможно отметить главные (2,4) и второстепенные (1,3) РФ.
Однако, взаимное понимание в процессе коммуникации понятие весьма лукавое. Как известно, коммуникационный успех складывается из многочисленных составляющих. Языковую компетенцию, необходимую и достаточную для достижения коммуникационного успеха, можно исследовать только относительно какого-то конкретного умения или группы умений и только в определенной области. Например, умением конструктивного слушания. Так, например, преуспев в тренировке последнего, вы можете преуспеть
в споре: психологи утверждают, что, имея необходимую информацию, вы сможете предугадать направление ударов и заранее выставить необходимую защиту, «В конфликте понимание партнера дает возможность отмечать не только моменты, когда обидно наезжают на вас, но и когда вы допускаете аналогичные наезды на другую сторону.» (Козлов 2003:74) Но, хотелось бы заметить, что предугадывать и чувствовать, даже владея некоторыми техниками, весьма проблематично для большинства участников коммуникации. То есть, когда встает вопрос: «Как и когда пора предугадывать?» возникает острая необходимость в лингвистической информации. А именно, нужно представление хотя бы о ключевых маркерах, которые являются «визуально ощутимой опорой», представляющей собой «сигнал» к началу угадывания. Без лингвистической опоры все рекомендации психологов приобретают характер сказочных загадок: «Пойди туда - не знаю куда. Принеси то - не знаю что.» И как бы не хотелось преуспеть в спорах, желание в большинстве случаев тает и растворяется в тумане метаязыка.
В свете вычисления функционально-семантических характеристик КД допустим, что все поле разновидностей дискурсов возможно представить двумя разнополяр-ными наборами: 1. мирные коммуниканты формируют поле обмена речевыми шагами со знаком «плюс», где доминантой будет являться дискурс партнеров (речевых субъектов), достигнувших своих коммуникативных целей «мирным путем»; 2, конфликтные коммуниканты формируют поле со знаком «минус», где доминантой будет являться дискурс речевых субъектов, не сумевших достигнуть своих коммуникативных целей «мирным путем»; характерной чертой такой доминанты будет столкновение коммуникативных целей речевых субъектов. Сразу оговоримся, что такое деление весьма условно, так как даже не специалисту не раз приходиться сталкиваться с продуктами пересечения выделенных полей: «мирный» диалог может обернуться конфликтом и наоборот - конфликтный дискурс под воздействием определенных речевых стратегий может поменять свой отрицательный заряд к не/удовлетворению его участников.
Конфликтный дискурс, как доминанта, способен и формирует поле дифференциальных единиц (дискурсов, которые характеризуются прямым и намеренным столкновением коммуникативных целей субъектов) и потенциальных единиц (дискурсов, которые характеризуются непрямым и ненамеренным или не всегда намеренным столкновением коммуникативных целей субъектов). В речи КД может быть представлен диалогом и полилогом.
Семиотическая способность человека неизбежно коррелирует со стилистикой изменения языка, функционально-ориентированными системами, текстами в процессе коммуникации. Процесс семиозиса КД теснейшим образом связан с процессом коммуникации, осуществляемом его участниками. Вербальные средства являются основной движущей силой, запускающей механизм КД в рабочее состояние. План выражения семиотического пространства КД состоит не только из вербальных знаков. Паравербальными знаками КД можно считать скорость, тон, интонацию речи,
К невербальным знакам КД следует отнести: жесты, руки в боки, выпячивание груди, развертывание плеч, задирание подбородка, резкое дотрагивание до собеседника, вставание с места, суетливые движения рук, «расхаживание» взад-вперед, положение - сутулые плечи, резкие наклоны в сторону участника КД; позы: нервные (судорожно сжатые колени в положении сидя, рас\застегивание пуговицы), защитные (скрещенные на груди руки), динамично-агрессивные (разворот тела, чтобы оказаться к участнику КД не вполоборота, а лицом к лицу; в положении сидя нога-на-ногу частая перемена ноги сверху); мимику, неподвижная ухмылка, бегающий/неотрывный взгляд,
сдвинутые брови, нарочито поджатые губы, движение ноздрями; шумы: глубокие вдохи и выдохи, фоновые (звук бьющейся посуды; хлопанье предметами по поверхностям; звук внезапно и резко передвигаемой легкой мебели; шуршание перекладываемой или перелистываемой бумаги; звук рас/застегиваемой молнии на кармане, жилете; щелканье автоматической ручки/карандаша; звук катания ручки/карандаша по поверхности стола/стула; звук похлопывания себя по бокам); «текстильную упаковку» (термин A.A. Романова): нарушение аккуратности внешнего вида в результате воздействия различных жестовых манипуляций по ходу КД, либо подчеркнуто-продуманный имидж (агрессивные цвета; подчеркнуто дорогостоящая «текстильная упаковка»; элементы костюма, выполняющие функцию мулеты - кроссовки, шорты в официальном заведении) сознательно готовящегося к КД.
Отличительной чертой КД является наличиие явной, скрытой не/осознанной агрессивности, которая становится источником негативных эмоций, характеризующих состояние участников КД по его полному\условному окончанию. Основу конфликтогенно-го сознания составляют стереотипы, ориентация, предпочтения, тесно связанные с враждебностью. Враждебность является основой КД если ее генерируют некоторые субъекты под воздействием комплекса причин-источников, она обладает лингвистической формой. Вот почему символами КД возможно считать базар, лобное место, базарную площадь. Поведенческие акты субъектов КД - символические действия агрессивного характера; нападение - отражение. Участники-субъекты КД находятся в состоянии противоборства по отношению друг к другу. Ориентационная характеристика семиосферы КД представляется сложением векторов, указывающих на динамику развития КД, КД можно представить как одноядерную и многоядерную модель. При пояснении ориентационной модели семиосферы КД необходимо обратиться к разновидностям пространственной метафоры: модель-гора\модель-пирамида\модель-конус. КД совершенно прозрачно обладает основанием, подъемом к вершине и спуском к основанию по другой стороне\грани. Зачастую интеграция не/вербальных знаков и поведенческих актов участников\субъектов КД могут трансформировать векторную модель в набор обломков этих векторов.
Воздействие участников дискурса друг на друга может развиваться по определенным сценариям. Для того чтобы представить типологию сценариев КД, необходимо описать типичные формы представления информации в речевом произведении, которое может приобретать характер КД. Семиотический тезаурус каждого участника КД представляет собой сумму знаков-симптомов, знаков регуляторов и знаков-информаторов. Перечисленные типы знаков могут взаимодействовать друг с другом, однако, отношения иерархии размыты под воздействием остальных элементов семиозиса КД.
Семантическая составляющая КД это комплексное образование. Она состоит из пропозиционного содержания; отношения говорящего и слушающего и пресупозицион-ной базы речепроизводства дискурса. Прагматические маркеры КД являются структурными элементами потенциального типа денотативного пространства, обеспечивающего жизнеспособность функциональной иллокутивной доминанте.
Особенности означаемого КД формируются под воздействием различных пресуппозиций КД, которые и обуславливают типы функциональной доминанты: прагмо-локальная (означаемое иллокутивной доминанты формируется под воздействием отношений коммуникантов и места реализации иллокутивного плана) ср. «Все равно ведь едите! Не хотите платить, тогда ходите пешком! Оплачивайте, я вам говорю, а то я вас отсюда не выпущу!»; прагмо-темпоральная (означаемое иллокутивной доминанты
формируется под воздействием отношений коммуникантов и временных характеристик протекания дискурсивного акта), ср. «Молчи! Устал я слушать. Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать» (сейчаспрагмо-ситуативная (означаемое иллокутивной доминанты формируется под воздействием отношений коммуникантов, их знаний о соответствии употребленной формы реплики с характером и местом протекания дискурса) ср. «Вторая свежесть - вот что вздор! А если осетрина второй свежести, то это означает, что она тухлая»!', локально-темпоральная (только место и время конфликта влияет на его суть) ср. начальник - подчиненному или покупатель - продавцу или мать - дочери или преподаватель - студенту и т.п.: «Сколько можно разговаривать?!»; локально-ситуативная (только место и уместность фраз во время конфликтного дискурса влияет на его суть) ср. «Не трогай! или Чего уставился?»; темпорально-ситуативная (означаемое иллокутивной доминанты формируется под воздействием знаний коммуникантов о соответствии употребленной формы реплики с временными показателями, характером и местом протекания дискурса) ср. «Чего стоим? Кого ждем!? или Не смей медлить ни секунды - убирайся вон!». Иллокутивная доминанта становится значимым структурным элементом денотативного пространства конфликтного дискурса когда она поставлена в условия ее реализации, или условия функционально-семантического представления, Функциональная доминанта локализована внутри денотативного пространства КД: на его границах, в периферийных областях, или в самом центре. Ее означающее, составляющими компонентами которого являются маркеры конфликта, находится в прямой зависимости от речевых характеристик участников коммуникации и прагматических факторов. Останавливаясь на общей характеристике регулятивности КД, возможно отметить главные и второстепенные качества речевых функций.
Рассмотрение КД через призмы различных его аспектов выявило тот факт, что он обладает рядом дискриптивных особенностей, существование которых дает возможность лингвистического проектирования и регулирования.
Итак, конфликтный дискурс представляется сложным, многоуровневым образованием, неотъемлемой составляющей которого является речь. Сложившееся устойчивое сопоставление дискурса и текста наводит на мысль о ее текстовом воплощении. Это рождает ряд вопросов: Действительно ли текст входит в конфликтный дискурс? Обязателен ли конфликтный характер этого текста? Ответ на них позволит прояснить взаимоотношения между феноменами, обозначаемыми с помощью понятий «текст» и «дискурс».
Продолжая наши размышления, обращатимся к определению границ понятия «конфликтный текст». Конфликтный текст - одно из ключевых понятий юрислингвистики, которая активно развивается на стыке языкознания и права. При анализе предлагаемых различными исследователями классификаций и характеристик данного феномена, очевидна неоднородность текстов, обозначаемых как конфликтные. Заметим, что определения конфликтного текста отсутствуют. Вероятно, это связано с прозрачностью внутренней формы данного обозначения, что, однако, не гарантирует отсутствия значительных расхождений в его понимании.
Так, С.С. Сергеев обозначает ряд признаков конфликтных текстов: 1) «это те тексты, которые не о конфликтах, то есть не описание конфликтов или конфликтных событий, а также не знаниевые тексты о конфликтах»; 2) «конфликтный текст предполагает участие в его порождении более одного действующего субъекта, действующего в смысле вступающего в коммуникативную связь, имеющую своей целью порождение и обмен текстами»; 3) «конфликтный текст предполагает максимальную разнородность, как
в смысле субъектов, его порождающих, так и в смысле алогичности, несвязности своих внутренних частей или кусков» (Сергеев, 2006:105-107).
А.Н. Кушкова, напротив, называет конфликтными тексты, описывающие различные аспекты конфликтных отношений. Ею рассматриваются «типично женские» и «типично мужские» стратегии поведения в ссоре, т.е. в сущности в рамках конфликтного дискурса, делаются выводы об отличительных чертах «мужского конфликтного текста» и «женского конфликтного текста» (Кушкова, 2001).
О.Н. Матвеева отмечает, что конфликтные тексты фиксируют конфликтные отношения или способны привести к таковым, и выделяет три их типа: тексты-неудачи, тек-сты-злоупотребления и тексты-манипуляторы, причем собственно конфликтными называет только тексты-злоупотребления (Матвеева, 2004:3,10).
Действительно, тексты-неудачи (автор сказал / написал не то, что хотел, неудачно выразился, так что в тексте появилась не запланированная автором многозначность или недостоверность / неправильность) и тексты-манипуляторы, предназначенные для осуществления суггестивного воздействия (агитационные, рекламные и т.п.), несомненно, могут стать объектом лингвистической экспертизы (и породить конфликтный дискурс), однако изначальной установки на провокацию конфликта не содержат. Такие тексты, на наш взгляд, целесообразно отграничивать от конфликтных и обозначать их как спорные. Данные определения часто употребляются как синонимичные на том основании, что и те и другие тексты служат причиной столкновения сторон (участников конфликта или спора) по поводу расхождения интересов, целей, взглядов. Однако конфликтный текст противопоставляется нами спорному тексту на основании наличия у его автора намерения сознательно и активно действовать в ущерб другому участнику столкновения (читателю, герою публикации и т.п.).
В целом осмысление конфликтного текста осуществляется в противопоставлении неконфликтному тексту. В качестве яркого примера реализации этого подхода приведем методику установления «коэффициента конфликтности» текста на основе количественного подсчета нейтральных, положительных и отрицательных оценочных высказываний, представленную в статье Т.Н. Ушаковой и В.В. Латынова. При этом тексты с преобладанием позитивных оценок над негативными обозначаются как близкие к конфликтным, тексты с небольшим количественным отличием позитивных и негативных высказываний называются близкими к выступлениям нейтрального, неконфликтного характера. Тексты, в которых более 90% высказываний являются нейтральным изложением фактов, при этом негативное оценивание оппонентов и позитивное своей стороны представлено исключительно слабо, признаются неконфликтными (Ушакова, Латынов, 1995).
С одной стороны, у такой позиции есть очевидные преимущества: относительная простота реализации, наглядность результатов. С другой стороны, подобное исследование, на наш взгляд, имеет существенные ограничения. В качестве материала исследования используются современные политические дискуссии и дискуссии, проходившие во 2-ой Государственной Думе в 1907 г. Представляется, что, исходя только из самого текста, нельзя уверенно судить о том, как воспринималось то или иное высказывание (как конфликтное или нейтральное) 100 лет назад в иных социокультурных условиях. Помимо этого, значительную роль в восприятии текста как конфликтного играют уровень образования, культуры, национальность, возраст, пол и другие характеристики человека, хотя есть и «универсальное конфликтное содержание» (термин Л.Н. Цой).
Данное направление, столь очевидное, далеко не бесспорно, если принять распространенное в современных исследованиях положение о потенциальной конфликтности всех единиц языка. То есть любой текст является конфликтным или может им стать в определенной ситуации общения. Другими словами, неконфликтный текст - это текст, который до данного момента не был вовлечен в конфликт, что, естественно, не исключает такой возможности в будущем.
О.Н. Матвеева, обсуждая проблемы юридизации конфликтного текста, в качестве исходного использует следующее утверждение: «Качество конфликтности присуще всем текстам, ставшим предметом лингвистической экспертизы» (Матвеева, 2004:89). Что в данном случае понимается под конфликтностью текста? Вероятно, его способность вызывать значимое противоречие между участниками коммуникации, которое выливается в обращение одного из них в судебные инстанции и последующее назначение лингвистической экспертизы. Такое толкование вполне допустимо и имеет очевидное преимущество - вполне определенный показатель конфликтности / неконфликтности текста, однако думается, что рамки понятия «конфликтный текст» при этом сильно сужаются.
Кроме того, необходимо учитывать и следующий вероятный сценарий развития событий: экспертиза текста назначена (то есть текст послужил причиной конфликта), но ее заключение отрицательное (то есть предположения истца, нашедшего в тексте признаки состава преступления, предусмотренного действующим законодательством, не подтвердились). Представляется, что подобная включенность текста в конфликтную ситуацию еще не позволяет говорить о нем как о конфликтном тексте. В данном аспекте полезен анализ определений текста, в подавляющем большинстве исследований используемых как абсолютные синонимы - конфликтный и конфликтогенный. Указанная позиция, вполне оправданная с учетом потенциальной конфликтности всех текстов (и языка в целом как системы), может быть переосмыслена. Компонент... генный подчеркивает связь с происхождением, образованием явления, то есть конфликтоген-ным называется текст, послуживший причиной конфликта, породивший конфликтный дискурс. Следовательно, конфликтный текст является более широким понятием, так как он может обозначать тексты, созданные как до начала конфликта и спровоцировавшие его, так и тексты, продуцируемые на всем протяжении конфликтной ситуации и даже вне ее (потенциальный конфликт).
Осмысляя это в сопоставительном аспекте, заметим, что, вероятно, данный подход (противопоставление не/конфликтный) более адекватен именно для дискурса. Это обусловлено наличием иных составляющих (помимо высказывания/текста), которые могут либо способствовать реализации потенциальной конфликтности речи, либо «нейтрализовать» конфликтную составляющую.
Признание положения о потенциальной конфликтности всех текстов приводит не столько к снятию противопоставленности текстов по данному параметру, сколько к постулированию различной степени реализации этой категории в текстах. Следовательно, недостаточно просто доказать, что текст содержит конфликтогенные единицы. Необходимо разработать шкалу конфликтности, которая позволит оценивать уровень конфликтности текста. Это связано с установлением «нормы конфликтности» текста, превышение которой будет свидетельствовать о конфликтности текста и возможности наступления административных, гражданских и даже уголовных последствий для его автора.
Установление нормы конфликтности текста предполагает выявление параметров, релевантных для описания нормы (порога) конфликтности текстов. К их числу, вероятно,
относятся тема, время и место создания (опубликования) текста, жанр, использованные лингвистические единицы. Эти параметры, во-первых, обусловлены исторически и лин-гвокультурно, а во-вторых, обладают разной значимостью для реализации конфликтного потенциала текста.
Представляется, что наиболее целесообразно начать описание нормы конфликтности с современного этапа. Изучение норм конфликтности в предшествующие периоды интересно прежде всего с точки зрения выявления направлений эволюции представлений о конфликтном тексте в лингвокультуре, обозначения тенденций его развития.
Изучение нормы конфликтности осуществляется с двух противоположных направлений: от текстов с превышением порога конфликтности и от неконфликтных (точнее, минимально конфликтных) текстов. Во избежание недоразумений сразу поясним, что норму нельзя установить путем нахождения «среднего арифметического».
Несомненно, что существуют целые типы текстов, которые изначально имеют значительный конфликтный потенциал и/или создаются в условиях, благоприятных для его реализации (тексты СМИ, агитационные материалы, реклама и др.). Для анализа максимально конфликтного текста выбираем соответствующие по теме и жанру произведения (например, борьбу за власть и с сопровождающий ее «черный Р1Ъ> - «разоблачительные» материалы, к примеру, агитационные листовки и статьи). В качестве «полюса» неконфликтности можно выбрать научные, поэтические, официально-деловые тексты. Еще раз подчеркнем, что сказанное отнюдь не исключает в принципе наличия у них конфликтного потенциала и возможности его реализации. К примеру, в исследовании С.Ю. Лавровой доказывается, что «концептуальную картину мира М, Цветаевой определяет конфликт», «Цветаева выстраивает в макротексте своего рода «конфликтную парадигму»» (Лаврова, 1998: 17). Затем, изменяя отдельные параметры текстов и предъявляя их контрольной группе, выясняем их относительную важность и норму конфликтности для текстов разных типов.
Созвучны задачам нашего проекта работы, в которых анализируются наиболее конфликтогенные единицы текста (например, работы А.П. Чудинова и его последователей о доминантных метафорах в политическом языке). Заключенная в них идея о градации конфликтных единиц кажется нам чрезвычайно плодотворной. Однако думается, что только их анализ в контексте поможет в установлении нормы (порога) конфликтности. Ведь даже одни из самых конфликто-опасных единиц - нецензурные слова и выражения - в русском языке, по единодушному мнению современных ученых, выполняют в тексте и дискурсе широкий диапазон функций помимо инвективных (о скор бите льных),
Представляется, что введение понятия «норма конфликтности текста» позволит по-новому подойти к решению задачи определения понятия «конфликтный текст», объективная сложность которой обусловлена необходимость учета множества параметров.
Отметим, что речевая составляющая конфликтного дискурса не всегда представлена текстом в его классическом понимании. Это не обязательно два и более предложения, связанных по смыслу и грамматически. Даже отдельное слово может быть названо конфликтным текстом (например, вопрос о значении отдельных слов, произнесенных/опубликованных в определенном контексте, весьма частотен в юрислин-гвистической практике). Конечно, со строго научной позиции это не всегда верно, Однако именно такое употребление слова «текст» является широко распространенным при производстве лингвистических экспертиз (как в речи образованных юристов произношение
типа приговор и осужденный - тоже не результат незнания норм ударения, а дань традиционному использованию единиц в профессиональной речи).
Проиллюстрируем сказанное примером из собственной юрислингвистической практики. Кратко опишем ситуацию. Отец просит взрослую дочь, проживающую с ним в одной квартире, выключить телевизор, та отказывается и слышит в свой адрес обидевшие ее выражения. Дочь пишет заявление в милицию, в результате чего возбуждается уголовное дело по статье 130 УК РФ («Оскорбление»), Лингвисту, принимающему участие в судебном заседании в качестве лица, обладающего специальными знаниями, задают вопрос о том, являются ли произнесенные родителем слова оскорбительными.
Словари определяют слова, сказанные в конфликтной ситуации, как бранные и грубо-просторечные. Это свидетельствует о высокой степени их инвективности, что, в случае установления инвективного намерения, служит основанием для отнесения данных слов к оскорбительным. Такой подход апеллирует к лингвокультурной норме, поскольку используемые толковые словари ненормативной лексики не имеют социумных ограничений.
Однако необходимо учитывать, что лингвокультурная норма - это правила для обеспечения нормального (бесконфликтного) общения между малознакомыми людьми и/или в официальной ситуации общения. В рассматриваемой ситуации общение неформально, общаются хорошо знакомые люди (близкие родственники, проживающие вместе). Это допускает отступление от этикетных норм. Степень возможного отступления от норм этикета при неформальном общении определяется индивидуально дня каждой микрогруппы (в данном случае семьи). Если говорить о каких-то обобщенных правилах, то можно назвать показатели тактичности, релевантные для семейного общения, сформулированные A.B. Занадворовой: 1) Запрет на употребление грубых слов и выражений в адрес собеседника; 2) Запрет на повышение тона; 3) Обязательность употребления этикетных формул (приветствия, прощания, извинения, благодарности и т.п.) или их семейных аналогов; 4) Запрет на высказывание необоснованного или слишком резкого осуждения человека или предмета, принадлежащего к его личной сфере (Занадворова, 2003:390). Речь идет не о вежливости (то есть более формализованном, демонстративном уважении), а о такте (менее формальном проявлении, направленном на то, чтобы не обидеть человека). Категориями оскорбления здесь в принципе не оперируют. Кроме того, исследовательница отмечает, что при разговоре со взрослыми детьми под запретом находится только повышенный тон, то есть грубые слова допустимы. Более того, другая исследовательница, Н.И. Формановс-кая, даже описала парадокс грубого требования вежливости. Он состоит том, что в ответ на проявление неуважения со стороны ребенка родитель начинает в грубой форме требовать вежливого к себе отношения (Формановская, 1982).
Необходимость учета широкого контекста для толкования значения слова в подобных случаях приводит к осмыслению понятия текста как «единицы динамической, организованной в условиях реальной коммуникации и, следовательно, обладающей экстра-и интралингвистическими параметрами» (Валгина, 2004:5) и, по сути, к смешению его с понятием дискурса. На наш взгляд, целесообразно отличать подобные высказывания от конфликтных текстов, поскольку они всецело обусловлены ситуацией и вне ее получают иное толкование. Заметим, что такие конфликтные единицы не вполне попадают даже под весьма широкое юрислингвистическое определение текста в силу отсутствия их записи в момент произнесения (ср.: «Объекты лингвистической экспертизы - это тексты, произведения устной или письменной речи, зафиксированные на том или ином носителе» (Галяшина, 2006:66)).
Сказанное приводит к мысли о значимости коммуникативного регистра для конфликтного текста - в основном это тексты СМИ, Анализ конфликтного текста может осуществляться в рамках самого текста. Учет того, кем, для кого, когда, в какой ситуации создавался/реализовывался текст, по нашему мнению, эти рамки не нарушает. В противоположном случае выполнение лингвистической экспертизы конфликтных текстов невозможно, так как «эксперт не вправе самостоятельно собирать материалы для проведения экспертизы» (Галяшина 2006:61), а предположение, что в материалах дела конфликтная ситуация отражена более подробно, представляется мало реалистичным.
Таким образом, отношения конфликтного дискурса и конфликтного текста видятся следующими. Конфликтный дискурс может включать конфликтный текст или нет (содержать только отдельные конфликтные высказывания). В свою очередь конфликтный текст может порождать конфликтный дискурс (в этом случае точнее называть его конфликто-генным текстом) или содержать потенциальный конфликт (в силу превышения текстом нормы конфликтности).
Понятие конфликтного дискурса ориентировано на коммуникативный подход к конфликту. Понятие конфликтного текста нацелено на юридизацию речевого конфликта (то есть вовлечение его в сферу правовых отношений). В силу этого анализ конфликтного текста должен быть максимально формализован, что вряд ли осуществимо для конфликтного дискурса с множеством составляющих его компонентов и параметров, в том числе нелингвистического характера.
В заключение отметим, что взаимосвязанное рассмотрение текста и дискурса конкретного конфликтного характера позволяет выявить свойства того и другого феномена. Представляется, что подобный анализ полезен для различных областей гуманитарного знания.
Теория речевого воздействия заинтересована в анализе конфликтных дискурсов и текстов, так как конфликт - это отрицательное воздействие, на которое получена отрицательная реакция. Вероятно, результаты можно будет проинтерпретировать с учетом того, каковы взаимосвязи между параметрами конфликтного дискурса, степенью конфликтности текста, способом создания конфликтности и результатом речевого воздействия.
Для стилистики важны практические наблюдения над конфликтностью как одной из характеристик современного публицистического дискурса, возможность в перспективе установить «норму конфликтности» для текстов различных жанров в различные исторические периоды.
Для юрислингвистики исследование конфликтного дискурса и текста актуально в связи с необходимостью совершенствования теории и практики лингвистических экспертиз. Сказанное свидетельствует об актуальности данной проблематики как в теоретическом, так и в практическом аспектах и намечает перспективы сопоставительного изучения текста и дискурса конфликтного характера в различных областях их функционирования.
Литература
1. ВолгинаН.С. Теория текста. М., 2004.
2. Галяшина Е.И. Лингвистика уб экстремизма: В помощь судьям, следователям, экспертам / Под ред. М.В. Горбаневского. М., 2006.
3. ЗанадвороваА.В. Речевое общение в малых социальных группах (на примере семьи) // Современный русский язык: Социальная и функциональная дифференциация. М., 2003. С. 381-402.
4. Клюев E.B. Речевая коммуникация. M, 2002. 317 с.
5. Кушкова А.Н. Конструирование тендера в текстах о крестьянских ссорах второй половины XIX в. // Мифология и повседневность. Гевдерный подход в антропологических дисциплинах. Вып. 2. СПб., 2001. С. 116-149.
6. Лаврова С.Ю. Формулы в текстовой парадигме (на материале идиостиля М. Цветаевой). М., 1998.
7. Матвеева О.Н. К вопросу о юридизации конфликтного текста // Юрислингвистика-5: Юридические аспекты языка и лингвистические аспекты права / Под ред. Н.Д. Голева. Барнаул, 2004. С. 89-100.
8. Матвеева О.Н. Функционирование конфликтных текстов в правовой сфере и особенности его лингвистического изучения (на материале текстов, вовлеченных в юридическую практику): Автореферат дисс. ... канд. филол. наук. Барнаул, 2004.
9. Романов A.A., Черепанова И.Ю. Суггестивный дискурс в библиотерапии. М., 1999. 127 с.
10. Сергеев С. С. Аналитика конфликтного текста // Тезисы докладов и выступлений на Всероссийском социологическом конгрессе «Глобализация и социальные изменения в современной России»; В 16 т. Т. 15. Социальная стратификация. Социология конфликта. Тендерная социология. М., 2006. С. 105-107.
11. Ушакова Т.Н., Латынов В.В. Оценочный аспект конфликтной речи // Вопросы психологии. 1995. № 5. С. 33-41.
12. Формановская НИ. Русский речевой этикет. М., 1982.
13. Шанский Н.М., Боброва Т.А. Школьный этимологический словарь русского языка. М., 2000. 400 с.
14. Umberto Е. A theory of semiotic. Bloomingtoon; London, 1976.
15. Crystal D. The Cambridge Encyclopedia of Language (second edition). Cambridge, 2005.
