CC BY
79
61. Очерки истории Вятской епархии. Вятка, 2007. С. 119.
62. ГАКО. Ф. 170. Оп. 1. Д. 154. Л. 36; Верещагин А. С. История Вятской духовной семинарии... № 14. С. 246-248.
63. Русак В. Указ. соч.; Русская Православная Церковь, 988-1988.
64. Софронов В. Ю. Указ. соч.
65. ГАКО. Ф. 170. Оп. 1. Д. 283. Л. 2 об.-3; Ф. 237. Оп. 2. Д. 6. Л. 485-487 об.
66. ГАКО. Ф. 170. Оп. 1. Д. 283. Л. 24-24 об., 26 об.
67. Софронов В. Ю. Указ. соч.
68. ГАКО. Ф. 170. Оп. 1. Д. 283. Л. 21.
69. ГАКО. Ф. 237. Оп. 76. Д. 192. Л. 3-4; Верещагин А. С. История Вятской духовной семинарии. № 2. С. 30.
70. ГАКО. Ф. 237. Оп. 2. Д. 6. Л. 285, 485-487, 492.
71. ГАКО. Ф. 237. Оп. 76. Д. 192. Л. 3-4.
72. ГАКО. Ф. 237. Оп. 2. Д. 6. Л. 487.
73. ГАКО. Ф. 170. Оп. 1. Д. 156. Л. 1-1 об.; Д. 162. Л. 4 об.; Д. 303. Л. 6-6 об.
74. ГАКО. Ф. 237. Оп. 2. Д. 11. Л. 323-324.
75. ГАКО. Ф. 170. Оп. 1. Д. 156. Л. 1; Д. 319. Л. 14 об.; Ф. 237. Оп. 2. Д. 2. Л. 45; Д. 6. Л. 52-52 об.; Д. 7. Л. 19; Оп. 81. Д. 406. Л. 1; Д. 425. Л. 1-5.
76. ГАКО. Ф. 237. Оп. 2. Д. 12. Л. 356-357 об.
77. ГАКО. Ф. 170. Оп. 1. Д. 156. Л. 1.
78. ГАКО. Ф. 237. Оп. 2. Д. 6. Л. 244-245, 250.
79. После возвращения из Москвы в 1748 г. он сменил фамилию Порошин на Радикорский по месту своего рождения.
80. ГАКО. Ф. 170. Оп. 1. Д. 156. Л. 1; Д. 319. Л. 14 об.; Ф. 237. Оп. 2. Д. 11. Л. 297, 299; Д. 12. Л. 733.
81. ГАКО. Ф. 237. Оп. 2. Д. 10. Л. 189; Д. 20а. Л. 790.
82. Никитников Г. А. Иерархи Вятской епархии. Вятка, 1863. С. 80.
83. ГАКО. Ф. 170. Оп. 1. Д. 162. Л. 6 об.; Ф. 237. Оп. 76. Д. 29.
84. ГАКО. Ф. 170. Оп. 1. Д. 162. Л. 1 об.-2. (об их дальнейшей судьбе см.: А. В. [Верещагин А. С.] Вятские стихотворцы // Календарь и памятная книжка
Вятской губ. на 1 897 год. Вятка, 1896. С. 94-96).
85. ГАКО. Ф. 237. Оп. 2. д. 9. Л. 576-578.
86. ГАКО. Ф. 237. Оп. 2. д. 12. Л. 729.
87. ГАКО. Ф. 237. Оп. 2. д. 9. Л. 578 об.
88. ГАКО. Ф. 170. Оп. 1. д. 162. Л. 11 об.-12 об.
89. ГАКО. Ф. 237. Оп. 2. д. 14. Л. 213-213 об.
УДК 279-4(470.342)"18"
В. В. Машковцева
КОНФЕССИОНАЛЬНАЯ ПОЛИТИКА ГОСУДАРСТВА ПО ОТНОШЕНИЮ К СТАРООБРЯДЧЕСКИМ
КУЛЬТОВЫМ ЦЕНТРАМ В СЕРЕДИНЕ - ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XIX в. (НА ПРИМЕРЕ МАЛМЫЖСКОГО УЕЗДА ВЯТСКОЙ ГУБЕРНИИ)
В статье анализируется конфессиональная политика государства по отношению к старообрядческим молельням в середине - второй половине XIX в. Территориальные рамки исследования ограничены Малмыжским уездом как одним из центров старообрядчества Вятской губернии. Автор показывает реализацию конкретных нормативно-правовых актов на практике, используя при этом в качестве источниковой базы архивные и законодательные материалы.
The article analyses the confessional state policy in relation to the Old Believers' pray-houses in the middle and in the second half of the XIX century. The territorial scope of the study is limited to Malmyzh uyezd (district) as one of the centers of the Old Believers in Vyatka province. The author shows implementation of specific regulations in practice, using archival and legislative materials.
Ключевые слова: конфессиональная политика, нормативно-правовой акт, Русская православная церковь, старообрядцы, культовый центр, молельный дом (молельня), богослужебная книга, икона, духовенство.
Keywords: confessional state policy, legislative materials, Russian Orthodox Church, Old Believers, religious center, pray-house, religious book, icon, clergy.
40-50-е гг. XIX в. в истории России связаны с правлением Николая I. В ходе реализации внутриполитического курса на первый план им была выдвинута идея подавления революционного движения в стране. Искоренению подлежало прогрессивное начало и свободомыслие во всех его проявлениях. Консерватизм императора нашел свое выражение и в сфере конфессиональной политики. В частности, при Николае I была разработана система жестких мер для борьбы со староверием. Акцент был сделан исключительно на силовом решении проблемы. Закон предписывал разыскивать «ересеначальников» (духовных руководителей старообрядцев), уничтожать места богослужений, скиты, монастыри «ревнителей древнего благочестия», закрывать их школы и т. д. В годы царствования Николая I был разгромлен, например, такой крупный духовный центр староверия, как Выго-Лексинская пустынь. За распространение своего вероучения старооб-
© Машковцева В. В., 2011
рядцы подвергались самым суровым наказаниям вплоть до лишения всех гражданских прав и ссылки на поселение. Староверы, второй раз уличенные в «совращении в раскол» православных, приговаривались к пожизненной ссылке в Закавказский край или в отдаленные места Сибири [1]. Браки старообрядцев не признавались законными, а дети, рожденные в них, не обладали правами наследования [2].
Законодательство периода царствования Николая I ограничивало права старообрядческого клира. Это касалось даже вопроса именования старообрядческих служителей культа. Их запрещалось называть священниками, а предписывалось именовать «остающийся у раскольников поп, или исправляющий у раскольников духовные требы» [3]. Наконец, законодательство регулировало функционирование старообрядческих молелен. В частности, староверы не имели права на возведение своих культовых сооружений. Пресекалась также их «починка или возобновление» [4]. Между тем «раскольнические часовни и молитвенные дома под разными именованиями», построенные до 17 сентября 1826 г., оставлялись без изменений «в том положении, в каком они в то время были» [5]. Руководствуясь постановлением от 5 мая 1839 г., необходимо было уничтожать те молельни, действие которых было возобновлено без соответствующего разрешения официальной власти [6].
Рассмотрим реализацию названных нормативно-правовых актов в отношении старообрядческих культовых центров на примере Малмыжско-го уезда Вятской губернии. Внимание к данному региону обусловлено, прежде всего, тем, что по количеству староверов Малмыжский уезд (наряду с Глазовским, Уржумским, Сарапульским) находился в числе первых. При этом численность приверженцев страообрядчества неуклонно росла, о чем свидетельствуют данные статистики. Так, если в 1883 г. в Малмыжском уезде проживали 14005 староверов, то в 1901 г. - 21608, т. е. примерно на 54% больше [7]. Увеличивалось и количество старообрядческих молелен: в 1883 г. в Малмыжском уезде находился лишь один деревянный молельный дом, а в 1901-м - 1 каменный и 4 деревянных [8]. Среди староверов Малмыжского уезда были как поповцы, так и беспоповцы. Основная масса поповцев проживала в селе Лекшур, деревнях Вихарево, Яшкино, Сосновка и Новый Кузлук. Беспоповцы концентрировались в таких населенных пунктах, как Старая Тушка, Подосиново, Большие Рожки, Красный Ключ и Куженерка. Там же располагались их религиозные центры - молельни, являвшиеся хранилищами самобытной духовной культуры старообрядцев и ее ценностей.
В 1841 г. духовные власти инициировали проведение Малмыжским земским судом расследова-
ния относительно легальности существования старообрядческой молельни в деревне Рыбная Ватага Сюмсинской волости. Сохранилась она лишь потому, что была построена до 1826 г. и не подвергалась ремонту и преобразованиям. Следствие установило, что она принадлежала крестьянину Григорию Иванову. Согласно показаниям местных старообрядцев, молельный дом был построен с разрешения властей, однако документы, подтверждающие это, сгорели во время пожара. По праздничным дням в молельне совершались богослужения по старообрядческим канонам. Внутреннее убранство избы свидетельствовало о том, что она выполняла функции культового здания. В частности, обращает на себя внимание наличие 16 деревянных и нескольких медных икон, аналоя, богослужебных книг - Псалтыри и Часослова, напечатанных в первой половине XVII в., медной кадильницы, ладана и свеч.
Недалеко от описываемой молельни стояла еще одна изба, построенная, по заверению ее владельца, крестьянина Власа Пичугина, около трех лет назад исключительно как жилое помещение. Однако малмыжский земский исправник небезосновательно отметил: «...из всего приметно, что она выстроена для богомолия по ветхости старой» [9]. Сами старообрядцы в ходе проведенного расследования признались, что однажды они уже собирались в новом доме для совершения богослужения, поскольку старая изба не могла их вместить в силу многочисленности. Благочинный Малмыжского уезда священник Даров-ской выступил с предложением обнаруженную новую старообрядческую молельню преобразовать в единоверческую церковь. Технически это было возможно, если к ней «пристроить с восточной стороны алтарь, а с западной - приличный вход» [10]. Однако предложение священнослужителя было крайне негативно воспринято староверами Рыбной Ватаги. В результате оба молельных помещения этой деревни были опечатаны. В октябре 1847 г. МВД уведомило вятского губернатора об окончательном решении, вынесенном по данному делу. Молельный дом в Рыбной Ватаге следовало разобрать и материал продать в пользу Вятского приказа общественного призрения. При этом закон требовал, чтобы между закрытием молельни и «совершенным ее уничтожением проходило значительное время, дабы после некоторой привычки видеть молитвенное здание в бездействии менее сильно было впечатление от уничтожения оного» [11]. Крестьянина Власа Пичугина надлежало убедить использовать находящуюся рядом с молельней избу только в качестве домашнего помещения (при условии, однако, что он является единственным ее владельцем) и подвергнуть его тюремному заключению сроком на две недели.
В случае закрытия той или иной старообрядческой молельни закон предусматривал представление всех хранившихся в ней икон, книг и предметов церковной утвари на рассмотрение местной духовной консистории [12]. В соответствии с этим находившиеся в старообрядческой молельне Рыбной Ватаги вещи поступили в Вятскую духовную консисторию. Она признала необходимым деревянные иконы, в силу их ветхости, «по совершенном снятии с них красок истребить огнем и пепел отпустить в реку», а несколько медных икон отправить в ризницу кафедрального собора для секретного хранения. Последнее мотивировалось тем, что закон запрещал «иметь в употреблении литые из меди изображения святых» [13].
Еще одно расследование, проведенное в 40-е гг. XIX в., касалось старообрядческой молельни в доме Парфена Кирилова - крестьянина деревни Сардык Сюмсинской волости. Доказать его вину в исполнении обязанностей священнослужителя и распространении староверия следствию не удалось. Тем не менее 10 человек опрошенных показали, что по праздничным дням в деревне собираются старообрядцы, вероятно, для совершения богослужения в избе П. Кирилова, поскольку другой молельни в названном населенном пункте обнаружено не было. Кроме того, об этом косвенно свидетельствовали некоторые факты, как-то: большое количество икон, наличие ладана, свеч, кадильницы, четок и др. В связи с этим 4 сентября 1845 г. Комитет министров постановил: «Вид моленной в доме крестьянина Парфена Кирилова уничтожить, обратив комнату в домашнее помещение», а самого П. Кирилова подвергнуть аресту сроком на две недели [14].
Вещи, обнаруженные в его доме, были отправлены на рассмотрение в Вятскую духовную консисторию. Среди них было несколько богослужебных книг «дониконовской печати», которыми так дорожили старообрядцы, передавая их из поколения в поколение. Духовная книга воспринималась ими как носительница святости и незыблемой истины. Осознание своей ответственности за книгу побуждало старообрядцев бороться за сохранение книг, возвращение «тетрадок», «листов» и книг, изъятых представителями официальной власти. При этом они подавали прошение на имя вятского губернатора, епископа и даже самого императора. Однако в большинстве случаев книги не возвращались крестьянам-староверам, а, по рассмотрении в Вятской духовной консистории, самые опасные из них, с точки зрения церкви, отправлялись в ризницу кафедрального собора для секретного хранения или во второй департамент МВД; богослужебные книги отсылались в местную единоверческую церковь и, наконец, книги, которые могли быть использованы при работе в миссионерском отделении,
передавались в семинарское правление, епархиальную библиотеку или библиотеку братской противораскольнической школы.
В доме П. Кирилова хранились Канонник, Псалтырь и Часовник. Все три книги были отправлены в ризницу кафедрального собора для секретного хранения. Епископ Вятский Неофит мотивировал это следующими обстоятельствами. Канонник был напечатан в Вильно, а законом запрещалось издание старопечатных книг не в Московской синодальной или единоверческой типографии [15]. Псалтырь же содержала в предисловии «не сообразные с учением святой церкви толки о перстосложении для крестного знамения» [16]. Наконец, Часовник оказался просто ветхим, грязным и в силу этого не пригодным к использованию в процессе богослужения. Иконы, обнаруженные в доме П. Кирилова, Вятская духовная консистория сочла не противоречащими вероучению официальной православной церкви, а потому было принято решение передать их в одну из единоверческих церквей.
13 февраля 1837 г. Малмыжский земский исправник Ерлич сообщил вятскому губернатору
06 обнаружении им старообрядческого молитвенного дома в починке Мальчиковском Воли-пельгинской волости при доме крестьянина Максима Мальчикова. В нем собирались староверы нескольких близлежащих населенных пунктов. Молельня тогда осталась не опечатанной, поскольку была построена до 17 сентября 1826 г. Тем не менее с годами она обветшала. По распоряжению губернатора было проведено расследование. Пристав первого стана Русанов осмотрел здание молельни и составил соответствующий рапорт. Из него следует, что строение представляло собой деревянную избу с сенями под лубочной крышей, без печи и пола. Все было завалено сором, «потолок в середине изломан, из окон рамы все выставлены, а двери с передними косяками вынуты» [17]. Староверы показали, что с тех пор как в доме обрушилась печь, они перестали собираться там на общественные моления. Вятский секретный совещательный комитет, рассмотрев дело, вынес решение: разобрать молельню, дерево продать, а полученные средства отправить в приказ общественного призрения. Однако после того как избу разложили на бревна, обнаружили, что они совершенно прогнили и пригодны только в качестве дров для топки печи.
7 февраля 1857 г. на торгах лес был продан за 1 руб. 50 коп. серебром крестьянину Матвею Трифонову. Эти деньги, согласно предписанию, передали в приказ общественного призрения.
Жесткие методы воздействия на старообрядцев, применявшиеся в годы царствования Николая I, не дали ожидаемого результата. Численность «ревнителей древнего благочестия» неук-
лонно росла. Для решения проблемы староверия Александр II избрал уже не гонения и притеснения, а «глубокое и всестороннее изучение раскола и постепенное подавление его путем народного просвещения» [18].
В целях активизации миссионерской деятельности, утверждения основ православия создавались церковные братства. Закон «О правилах для учреждения православных церковных братств» был издан 8 мая 1864 г. С благословения епархиального архиерея и разрешения начальника губернии братства основывались при церквах и монастырях. На территории Вятской губернии активно действовало два таких братства: Вятское епархиальное братство Святителя и Чудотворца Николая и Сарапульское Вознесенское братство. Через организацию бесед православных служителей культа со староверами, распространение брошюр, книг, направленных на обличение старообрядчества, устройство библиотек, открытие школ и обучение детей (как православных, так и староверов) братства вносили свой вклад в дело просвещения народа. Они служили «нуждам и пользам» православной церкви, препятствовали «посягательствам на ее права со стороны иноверцев и раскольников» [19].
Отказ от притеснений и гонений старообрядцев, акцент на просвещении народа и миссионерской деятельности официальной церкви, безусловно, свидетельствовали о либерализации конфессиональной политики царского правительства. Закономерным продолжением обозначенного курса являются «Правила о метрической записи браков, рождения и смерти раскольников», утвержденные императором Александром II 19 апреля 1874 г. В соответствии с данным нормативным актом местные полицейские управления должны были вести особые метрические книги, в которые заносились сведения о браках, рождении и смерти старообрядцев. Следует отметить безусловно положительное значение этого закона. После записи в метрические книги браки старообрядцев признавались законными и могли быть расторгнуты только в судебном порядке. Дети староверов, чьи браки были зарегистрированы соответствующим образом, также записывались в специальные метрические книги и считались законнорожденными.
Крупнейший нормативный акт, регламентирующий функционирование старообрядческих культовых центров во второй половине XIX в., - указ «О даровании раскольникам некоторых прав гражданских и по отправлению духовных треб», подписанный императором Александром III 3 мая 1883 г. Он стал важной вехой в истории государственно-старообрядческих отношений. В циркуляре министра внутренних дел вятскому губернатору от 21 июля 1883 г. четко определена цель
издания данного указа, заключавшаяся в «установлении на твердых основаниях религиозной и общественной правоспособности раскольников» [20]. По закону старообрядцы получили ряд гражданских прав, в числе которых разрешение вести торговлю и заниматься промыслами наравне со всеми, работать в иконописных мастерских (с разрешения МВД), исполнять общественные должности. Помимо перечисленных, старообрядцам были дарованы и некоторые духовные права, как-то: право творить общественную молитву, исполнять духовные требы, совершать богослужение по своим обрядам при условии соблюдения «общих правил благочиния и общественного порядка». Согласно закону староверы получили возможность восстанавливать пришедшие в ветхость молельни, не изменяя при этом общий вид здания. Для проведения такого рода работ необходимо было предварительно получить разрешение губернатора. По согласованию с министерством внутренних дел, без особой торжественности могло производиться открытие некогда запечатанных молитвенных домов старообрядцев. Отметим при этом, что подобные действия не допускались в отношении скитов и монастырей. Наконец, староверы, вновь с разрешения министра внутренних дел, получили право «обращать для общественного богомоления существующие строения». Однако закон требовал, чтобы старообрядческие молельни не имели внешнего сходства с православным храмом; запрещалось также наличие наружных колоколов [21].
Бесспорно, закон 3 мая 1883 г. существенно расширил как гражданские, так и духовные права староверов, это был один из шагов на пути уравнения их с представителями других конфессий. Несмотря на это данный нормативный акт все-таки содержал ряд ограничений прав и свобод «ревнителей древнего благочестия». Например, старообрядцы получили право производить ремонт обветшавших молелен, открывать ранее запечатанные молельные дома, обращать в таковые жилые здания, но в каждом из названных случаев необходимо было получить разрешение губернатора и министра внутренних дел. Здесь старообрядцы, как правило, сталкивались с трудностями. Несмотря на вышедший закон они часто получали отказ в ответ на свою просьбу разрешить им открыть молитвенный дом [22]. Из донесения са-рапульского уездного исправника следует, что даже в 1886 г., спустя три года после опубликования закона 3 мая 1883 г., в Сарапульском уезде еще не было старообрядческой молельни, разрешенной правительством [23]. Вероятно, государственные власти опасались возможного усиления негативного (с точки зрения Русской православной церкви) влияния староверов на сторонников официальной церкви. Таким образом, старообряд-
цы по-прежнему оставались под жестким контролем со стороны светских властей.
Покажем, как работал закон 1883 г. на практике. В случае ходатайства староверов о разрешении им открыть новую или возобновить пришедшую в ветхость молельню уездный исправник предоставлял вятскому губернатору все необходимые для решения данного вопроса сведения. В частности, им собиралась информация о численности старообрядцев и православных в том населенном пункте, где предполагалось устроить молельный дом, и соседних селениях; о приверженности старообрядцев к тому или иному согласию; об их образе жизни и поведении, отношении к сторонникам Русской православной церкви; о месте расположения ближайшей старообрядческой молельни и др. Все данные по перечисленным выше пунктам вятский губернатор отправлял в Министерство внутренних дел с приложением своего мнения. Когда из министерства приходил окончательный ответ (далеко не всегда положительный), уездный исправник оповещал старообрядцев о решении их вопроса.
Так, например, в 1884 г. от крестьянина Константина Павлова - доверенного старообрядцев Старотрыкской и Усадской волостей Малмыжс-кого уезда - поступило ходатайство о разрешении устроить молельню в деревне Сосновка (точнее, легализовать деятельность незаконно существовавшего там молельного дома). В связи с этим, по распоряжению губернатора, малмыжский уездный исправник предоставил следующие сведения. В Сосновке еще в 60-е г. XIX в. была построена старообрядческая молельня. Располагалась она во дворе Евдокима Попугаева в отдельном деревянном здании. В рапорте исправника приводились размеры молельни. Ее высота составляла примерно 3,6 м, длина - 10,6 м, ширина -5,7 м. При этом исправник отметил, что данная молельня, как не разрешенная правительством, была «устроена в скрытом месте и с соблюдением всех предосторожностей от преследования» [24]. Старообрядцы хотели бы получить разрешение властей на дальнейшее существование и расширение ввиду тесноты. По сведениям, собранным Малмыжским уездным исправником, староверы, от имени которых ходатайствовал К. Павлов, проживали в двенадцати селениях. Среди них не было ни одного исключительно старообрядческого. Представим цифровые данные в виде таблицы:
Название Численность Численность
населенного пункта старообрядцев адептов РПЦ
Деревня Сосновка 225 438
Деревня Суши 10 597
Деревня Синярка 3 511
Деревня Гремячка 35 267 [25]
Как видно из таблицы, и в Сосновке, и в ближайших деревнях сторонники официальной церкви преобладали. Все ходатайствовавшие о расширении молельни и легализации ее существования являлись поповцами, приверженцами бело-криницкого согласия. Однако среди них не было старообрядцев от рождения, все они ранее вышли из лона Русской православной церкви. В своем рапорте уездный исправник охарактеризовал и поведение староверов: это крестьяне-хлебопашцы, не питавшие вражды к сторонникам господствующей церкви, благонадежные в политическом отношении. В заключение исправник отметил, что в тот период в Малмыжском уезде существовала только одна старообрядческая молельня, разрешенная правительством, - в селе Старая Тушка Малорожкинской волости. Она была открыта в 1882 г. для старообрядцев-федосеевцев. Сообщая в Министерство внутренних дел полученные от уездного исправника сведения, губернатор изложил свою точку зрения: ходатайство старообрядцев не подлежит удовлетворению, поскольку все они - «уклонившиеся в раскол», и разрешение правительства на устройство молельни в Сосновке сделает законным и сам переход из православия в староверие. С позиции государственных властей и официальной церкви, это было недопустимо. Подобный ответ последовал вскоре и из Министерства внутренних дел. Малмыжский уездный исправник ознакомил с ним старообрядцев.
Задолго до этого, в январе 1875 г., малмыжс-кий протоиерей Николай Шибанов, по поручению Вятской духовной консистории, осмотрел иконы, находившиеся в старообрядческом молельном доме в Сосновке. Благодаря составленному им отчету мы имеем представление о богатстве внутреннего убранства молельни. Н. Шибанов обнаружил 46 деревянных икон (из них 13 икон Спасителя, 18 - Божьей Матери, 4 - Иоанна Крестителя, 3 -Архистратига Михаила, 3 - Святителя и Чудотворца Николая, 1 - Рождества Христова и 1 - вход Иисуса Христа в Иерусалим) и 22 медных. На этих иконах Иисус Христос, Божья Матерь, Иоанн Креститель и другие святые были изображены с «раскольническим» перстосложением, то есть «большой перст соединен с мизинцем, а средний и указательный распростерты прямо» [26]. Большая часть икон имела только это отличие от православных и, согласно правилу I указа Святейшего Синода от 30 апреля 1858 г., они не признавались противоречащими канонам официальной церкви. Подобные иконы надлежало отправлять в единоверческие церкви. Однако среди изображений Спасителя протоиерей отметил одно «фантастическое и даже кощунственное: Спаситель изображен сидящим на верху креста, свесив ноги, обутые в
сапоги, на поперечину креста, и розовых панталонах, внизу скачут три дьявола, которых Спаситель поражает копьем» [27].
Можно предположить, что данная икона представляет собой художественно выраженное неприятие старообрядцами новой манеры письма, реалистических элементов, проникших в иконопись в XVII в. Староверы свято почитали, оберегали древние традиции. Их представление об иконе ярко выражено в словах духовного вождя старообрядцев - протопопа Аввакума. По его мнению, «лице, и руце, и нозе, и вся чувства тончава и измождала от поста, и труда, и всякия им находящая скорби». Для художника Древней Руси, как справедливо отмечает искусствовед В. Н. Лазарев, икона «должна была быть возвышенной по своему строю, должна была парить над чувственной действительностью, ее образы должны были воплощать высокие идеалы чистой и нравственной жизни» [28]. Поэтому естественно, что старообрядцы выступили против обмирщения искусства, проникновения в него реалистических новшеств, особенно объемной свето-теневой моделировки в иконописи. «Пишут Спасов образ, Еммануила, - говорил Аввакум, - лице одутловато, уста червонная, власы кудрявые, руки и мышцы толстые, персты надутые, тако же и у ног бедры толстыя, и весь, яко немчин, брюхат и толст учинен, лишо сабли той при бедре не писано». Старообрядцы отстаивали идеал высокой одухотворенности иконописных образов. В изображении Спасителя из молельни староверов деревни Сосновки, напротив, акцент сделан на внешнем, а не на внутреннем содержании, подчеркнуты такие детали одежды, как розовые панталоны, сапоги; лицо же - зеркало души - не отражено совсем. Три дьявола, которых Спаситель поражает копьем, возможно, являют собой троицу, описанную в Апокалипсисе Иоанном Богословом: «змий, зверь, лживый пророк». Именно так трактовал троеперстие - «никонианскую щепоть», отвергнутую старообрядцами, - протопоп Аввакум. «Змий», согласно его объяснению, - это дьявол, «лживый пророк» - ложный учитель (Никон), зверь - «царь лукавый» (Алексей Михайлович). Таким образом, данную икону можно рассматривать как выраженное в художественной форме неприятие староверами обрядовых новшеств официальной православной церкви и как отрицание новой, реалистической манеры письма.
О некоторых иконах, хранившихся в старообрядческой молельне в Сосновке, протоиереем Н. Шибановым было сказано, что они выполнены крайне неискусно, даже безобразно, например, медные складни с изображением Спасителя, Божьей Матери и Иоанна Крестителя. Такие иконы (в том числе икона Спасителя, описанная
выше), в соответствии с правилом I указа Святейшего Синода от 30 апреля 1858 г., признавались противоречащими учению Русской православной церкви. Они либо подлежали уничтожению, либо отправлялись в библиотеки академий и семинарий для миссионерских отделений.
Учитывая правила, содержавшиеся в указе Святейшего Синода, вятский губернатор 28 февраля 1875 г. распорядился изъять обнаруженные в старообрядческой молельне иконы как не являвшиеся частной собственностью (правило II); соответствующую их часть отправить благочинному единоверческих церквей, священнику Рябову (иконы, не противоречащие учению официальной церкви), а остальные - ключарю Вятского кафедрального собора для секретного хранения в ризнице.
Не были успешными и действия уполномоченных от старообрядцев деревни Силькиной и починка Фомина Малмыжского уезда Ивана Сан-никова и Спиридона Смирнова. 5 марта 1884 г. они направили ходатайство в Министерство внутренних дел о разрешении открыть молельню в деревне Яшкино. Необходимость этого крестьяне мотивировали тем, что здание существовавшей в деревне старой молельни (не разрешенной правительством) уже обветшало, требовало ремонта и не вмещало всех собиравшихся на общественное богослужение. Малмыжский уездный исправник, собиравший, по распоряжению вятского губернатора, необходимые для решения данного вопроса сведения, выяснил, что все крестьяне-просители - 3782 человека из 25 селений -от рождения являлись староверами-поповцами, в то время как единственная в Малмыжском уезде старообрядческая молельня, разрешенная правительством, находилась селе в Старая Тушка и предназначалась для беспоповцев федосеевско-го толка [29].
Известно, что между поповцами и беспоповцами имелись серьезные догматические расхождения, на что и указал уездный исправник. Учитывая это, Министерство внутренних дел предписало старообрядцам подготовить план того жилого здания, в котором они предполагали устроить молельню. Староверы представили проект молельного дома в Строительное отделение Вятского губернского правления, который был утвержден. Однако Министерство внутренних дел не удовлетворило ходатайство старообрядцев, так как это нарушало действовавшее законодательство. Согласно закону 3 мая 1883 г. староверам разрешалось устраивать молельни для общественного богослужения в уже существовавших жилых зданиях, а яшкинцы предполагали построить для этого новое строение [30].
Ситуация мало изменилась и на рубеже столетий. В частности, без соответствующего раз-
решения местных властей в 1879 г. была открыта молельня в доме старовера Николая Брагина, крестьянина деревни Гурклуды Сюмсинской волости. В 1902 г., по причине ветхости здания, старообрядцы Самуил Морозов, Иван Бушков и другие ходатайствовали о постройке нового здания. По предписанию вятского губернатора от 11 января 1902 г. Малмыжский уездный пристав собрал надлежащие сведения по этому делу. Из его рапорта следует, что в Гурклуде и близлежащих селениях проживали старообрядцы-по-повцы: в деревне Гурклуде - 394 человека, в починке Шулаки - 20 человек, Солодянки - 29 человек, в деревне Акимово - 55 человек. На расстоянии примерно 1, 3 км от Гурклуды расположена деревня Вотские Кучи, где староверов не было, православные же посещали храм в селе Сюмси [31]. В рапорте пристава содержится также описание молельни, ее внутреннего убранства. Внешне она ничем не отличалась от обычной крестьянской избы. «Самое помещение молитвенного дома состоит из трех комнат: первой - передней, второй - общей для собиравшегося на молит-вословие народа и третьей, небольшой, с русской печью комнаты (кухни) .» [32]. С учетом количества местных староверов молитвенная комната представляется небольшой по размерам: ее длина составляла примерно 5,5 м, ширина - 6, 2 м и высота - 2,3 м. Стены ее были оклеены цветными шпалерами, а потолок - белой бумагой. Вдоль стен с северной, южной и западной стороны стояли большие деревянные скамейки, а на восточной стороне комнаты на полке размещались иконы (8 деревянных и 12 медных) и 5 медных крестов. Около полки находились три деревянных аналоя, покрытых разноцветным ситцем.
Выводы пристава по данному делу основываются на мнении священнослужителей Сретенской церкви села Сюмси, выступавших категорически против удовлетворения прошения старообрядцев. С их точки зрения, открытие старообрядческой молельни «будет соблазнять жителей окрестных деревень, в особенности вотяков, кои, как несовершенные еще в вере православной, едва ли будут в состоянии различить незаконность раскольнического богослужения и требоисправ-ления» [33]. Обращает на себя внимание тот факт, что данное оценочное суждение было сделано представителями духовенства официальной церкви спустя почти два десятилетия после издания закона 3 мая 1883 г., в значительной степени легализовавшего религиозную деятельность старообрядцев. Как видим, отношение к ним духовенства Русской православной церкви и в начале ХХ в. оставалось весьма настороженным. По действовавшему тогда законодательству староверам разрешалось обращать в молельные дома уже
существующие здания при условии, что иных религиозных центров (часовен, молелен) в данном населенном пункте нет. На этом основании, учитывая мнение православного клира, летом 1902 г. прошение старообрядцев деревни Гурк-луда было отклонено. Тем не менее в 1903 г. им было предписано представить план предполагаемой молельни. Возможно, на изменение решения властей повлияло то обстоятельство, что ни в Гурклуде, ни в близлежащих селениях не было зафиксировано случаев «уклонения в раскол», чего так опасалось православное духовенство; все местные староверы являлись таковыми от рождения. Подготовленный старообрядцами проект культового здания поступил в Вятское губернское правление, но утвержден там не был, «как составленный без соблюдения всех требований и правил» [34].
На протяжении всего XIX столетия отстаивали свои права старообрядцы села Старая Тушка. Это был один из наиболее крупных центров ста-роверия Малмыжского уезда и всей Вятской губернии. Старообрядческая молельня появилась там еще в начале XIX в. За ней строго наблюдали как светские власти, так и духовное начальство. Они регулярно осматривали молельный дом на предмет проведения староверами каких-либо исправлений, поскольку последнее было запрещено законом.
Документы судебного дела 1844 г. позволяют воссоздать внешний облик старообрядческой молельни. Это было деревянное здание на каменном фундаменте, высота которого составляла 4 сажени, длина - 10, а ширина - 3 сажени. Скатную тесовую крышу молельни венчал деревянный крест, обитый жестью. Окна располагались в два яруса, причем в первом из них они были защищены железными решетками. В молельне имелось два входа: с передней стороны и с левого бока. Перед первым стоял высокий деревянный столб с небольшой крышей, под которой висела чугунная доска с молотом для призыва верующих на богослужение. Внутри молельни находились две большие комнаты. Одна - трапезная - состояла из двух половин (для мужчин и для женщин), другая также делилась на две части и предназначалась для богомоления. Собственно служба совершалась в мужской половине второй комнаты, отделенной от женской стеклянной дверью. Там был установлен четырехъярусный иконостас. В его первом (нижнем) ярусе насчитывалось 11 икон, во втором - 23, в третьем - 17 и в четвертом - 17 икон. Перед иконами верхнего яруса висели две небольшие лампадки, пред иконами нижнего ряда - 12 лампад и 3 подсвечника с небольшими свечами, а в центре молельной комнаты - паникадило. Большое количество икон размещалось на клиросах, пол-
ках и в киотах. На высоком столе в киоте за стеклом лежало обтянутое малиновым полубархатом Евангелие в золотом окладе, с изображением четырех евангелистов по углам и распятия Иисуса Христа посередине. К этому же столу был прикреплен деревянный крест с медным посеребренным распятием. По бокам стола находились два аналоя с покатыми крышками. Помимо упомянутого Евангелия в молельне хранилось много богослужебных книг, в частности, Устав церковный, Псалтырь, Шестоднев, Житие Святителя и Чудотворца Николая и служба ему, рукописный Октоих и др. Рядом с молельным домом располагались 11 домиков - келий, в семи из которых жили богомольцы (трое мужчин и восемь женщин), четыре же оставались пустыми [35].
После осмотра молельни, произведенного по распоряжению вятского губернатора малмыжс-ким земским исправником и представителями со стороны духовенства и окружного управления, комнаты ее были закрыты и заперты. Однако в ходе расследования не были выявлены никакие исправления молельни, не обнаружены и случаи ее негативного влияния на адептов Русской православной церкви. В связи с этим 20 мая 1844 г. было вынесено решение: «Настоящее положение Тушкинской раскольнической часовни оставить без преследования» [36].
Судебная палата утвердила решение уездного суда, однако вятский губернский прокурор обратил ее внимание на такие факты, как установление нового аналоя в виде престола, рам у четырех окон молельни, стойки для укрепления стены, лавочек на клиросах. Кельи рядом с молельней, по мнению прокурора, свидетельствовали об организации старообрядческого скита, что запрещалось законом. В связи с этим он настоял на проведении нового расследования по данному делу, но уже через «особых чиновников, минуя земскую полицию».
На протяжении 1844-1845 гг., по распоряжению вятского губернского прокурора, следствие возобновлялось четыре раза. Вину староверов в произведении исправлений их молельного дома и в организации скита доказать не удалось. Суд постановил: старообрядцев, молившихся в туш-кинской часовне, «оставить в сильном подозрении», саму молельню закрыть, а материалы передать в пользу Вятского приказа общественного призрения [37]. В январе 1848 г. преосвященный Неофит, епископ Вятский и Слободской, сообщил Святейшему Синоду, что после закрытия молельни Вятский совещательный комитет первоначально счел необходимым уничтожить ее. Однако впоследствии выяснилось, что, пристроив алтарь, старообрядческую молельню можно преобразовать в единоверческую церковь. Кроме того, духовенству стало известно, что многие
староверы готовы были присоединиться к Русской православной церкви на основе единоверия, но опасались притеснений со стороны своих единомышленников, а также сомневались, действительно ли служба в единоверческом храме совершается по их книгам и обрядам.
В связи с изложенными обстоятельствами Вятский совещательный комитет пришел к выводу о необходимости открытия в Старой Тушке, как центре старообрядчества, единоверческой церкви. Преосвященный Неофит изложил данные факты в своем донесении Святейшему Синоду, добавив, что в Малмыжском уезде не было ни одного единоверческого храма, и подчеркнул значимость превращения в таковой тушкинской молельни. После этого были собраны сведения о количестве старообрядцев, которые теоретически могли войти в состав создаваемого тушкинс-кого прихода. Согласно составленной ведомости их насчитывалось 569 человек м. п. и 605 - ж. п. Основная их масса - беспоповцы, проживавшие в с. Старая и Новая Тушка, поч. Красный Ключ, Куженерка, Сунцово и других населенных пунктах Малмыжского уезда [38].
28 апреля 1850 г. Святейший Синод постановил передать старообрядческую молельню в селе Старая Тушка в ведение местного православного духовенства и преобразовать ее в единоверческий храм. Отметим, что проведение всех необходимых работ финансировало Министерство государственных имуществ. Из 11 келий три лучшие, находившиеся рядом с молельней, было предписано отдать для размещения в них священнослужителей единоверческой церкви, а остальные сломать и материал продать в пользу местного приказа общественного призрения. Над старообрядцами, проживавшими в кельях, следовало установить, учитывая их преклонный возраст, систему попечительства [39].
Местные старообрядцы оказались настроены достаточно решительно и открыто выразили свой протест. В сентябре 1852 г. замки в тушкинской молельне были взломаны, а печати с двух дверей сорваны. В результате проведенного осмотра выяснилось, что из молитвенного дома похищены некоторые вещи, как-то: двухъярусное паникадило, 14 свечей, находившихся в лампадах и подсвечниках, 13 фунтов свечей из ящика у среднего аналоя, 4 ситцевые «завески» от аналоев, 4 платка и одна шаль также для покрытия аналоев и небольшая сумма денег - 47,5 коп. [40] Подозрение пало на тушкинских крестьян -Алексея Черезова, Петра Исакова и Василия Сме-танина, в чьих домах был произведен обыск. Однако вина названных крестьян доказана не была. Опрошенные 28 старообрядцев Тушки и 60 адептов Русской православной церкви - жителей близлежащих селений - показали, что они «по-
ведения хорошего» и в краже вещей из часовни не подозреваются.
Спустя два года после описанных событий, 2 сентября 1854 г., инженером Галкиным и помощником малмыжского окружного начальника Ивановым в присутствии священника Георгия Во-ецкого был произведен осмотр тушкинской молельни в связи с планируемым преобразованием ее в единоверческий храм. В целом здание было охарактеризовано Галкиным как строение с ветхой крышей, осевшим в нескольких местах фундаментом, прогнившими стенами, не пригодное для преобразования в единоверческую церковь. По мнению инженера, в случае крайней необходимости возможно проведение некоторых работ по реконструкции, однако после этого здание, по причине своей ветхости, не простоит более 7-10 лет и ремонт его экономически невыгоден: он будет стоить чуть меньше, чем сооружение новой церкви. Наконец, укрепление стен контрфорсами негативно отразится на внешнем облике храма.
Палата государственных имуществ мнение инженера признала справедливым, в то время как Вятская духовная консистория с ним не согласилась. Вятские священнослужители выдвинули свои аргументы. Вот лишь некоторые из них. Во-первых, все обозначенные специалистом повреждения подлежат исправлению или полному устранению: крышу можно заменить, вместо осевшего фундамента подвести новый, стены обить тесом и укрепить контрфорсами. Мнение инженера относительно срока службы отремонтированного здания священнослужителями не учитывалось. Во-вторых, строительство нового храма, в отличие от реконструкции старого, потребует много времени. В-четвертых, искажение внешнего облика церкви вследствие использования контрфорсов не должно быть принято во внимание, поскольку «в настоящем деле ... должно предпочесть красоте здания нужду церковную». Для людей, которые впоследствии станут прихожанами единоверческого храма, важно сохранение не «изящества в формах и размерах здания церковного», а «древности построения» [41]. Речь здесь идет о психологическом аспекте старове-рия. Для старообрядцев большое значение имеет сам факт существования культового центра с историческими корнями. Посещение старой молельни воспринимается ими как способ осуществления преемственности поколений, выражения преданности старине и «древнему благочестию».
Учитывая все вышеперечисленное, Вятская духовная консистория обратилась в Палату государственных имуществ с просьбой сделать соответствующие распоряжения о составлении сметы на ремонт тушкинской молельни, плана ее реконструкции, а также изыскания средств для снабжения ее богослужебными книгами, церков-
но-бытовой утварью и содержания причта. Таким образом, благодаря настойчивости представителей православного духовенства единоверческий храм все-таки появился в Старой Тушке, однако просуществовал он достаточно недолго. В ночь на 15 августа 1860 г., как сообщил становой пристав Малмыжского уезда вятскому губернатору, она полностью сгорела. Из огня пожара старообрядцы сумели вынести 29 икон. По данному делу было произведено расследование, в ходе которого местным властям удалось установить только то, что поджог церкви совершили старообрядцы села Старая Тушка или близлежащих деревень. Как подчеркнул в своем рапорте малмыжский земский исправник, они изначально были против преобразования их молельни в единоверческую церковь, «смотрели на построй ее с большим неравнодушием, заранее объявляя, что ни за что в нее молиться не пойдут» [42]. Кто именно совершил поджог, полиция выяснить не смогла ввиду особой сплоченности старообрядцев, которые, несмотря ни на какие увещевания, не пожелали выдать своих единомышленников. Таким образом, староверы не смирились с решением местных властей и в столь жесткой форме выразили свой протест.
После описанных событий старообрядцы, лишившиеся своей молельни, стали собираться на богослужения в частных домах, чему препятствовала полиция. В 1863 г. они построили усыпальницу с целью «поставления усопших для погребения» [43]. Однако епископ Вятский и Слободской Агафангел усомнился, действительно ли староверы не используют ее по назначению. Он высказал вятскому губернатору предположение, что усыпальница служит им и как молельня. Об этом свидетельствовали достаточно большие размеры здания (длина - 7 сажень, ширина - 4 сажени), наличие двух дверей для входа (для мужчин и женщин), перегородки для моления отдельно мужчин и женщин, чердака с печкой, вероятно, для исповеди. Агафангел обратился к вятскому губернатору с просьбой немедленно закрыть данное строение. В связи с этим, по распоряжению губернатора, 9 сентября 1864 г. малмыжский уездный исправник опечатал усыпальницу, оставив открытым только холодный подвал для помещения тел умерших. В таком состоянии ее распорядился оставить вятский губернатор. При этом он руководствовался Высочайшим повелением 5 мая 1839 г. На основании данного нормативного акта между опечатыванием и уничтожением незаконно построенной или исправленной старообрядческой молельни должно пройти достаточно времени, чтобы менее сильным было впечатление верующих от ее разрушения [44].
Министерство внутренних дел предложило либо использовать усыпальницу только как по-
мещение для хранения тел умерших, либо преобразовать ее, изменить назначение здания. Вятская духовная консистория предложила обратить усыпальницу в сельское училище для обучения детей. Однако факты, собранные малмыжским уездным исправником, свидетельствовали о том, что открывать училище в селе Старая Тушка нет никакой необходимости ввиду незначительного числа жителей там (всего 243 человека, из которых 190 - старообрядцы, 36 - православные, 17 - язычники). Кроме того, в близлежащих населенных пунктах, в частности в селах Аджим и Рожки, уже имелись два училища, где крестьяне Старой Тушки могли обучать своих детей. Исправник в рапорте от 10 апреля 1868 г. обратил внимание губернатора на то, что усыпальница в селе Старая Тушка расположена посередине села, на расстоянии 60 саженей от жилых зданий и 2 верст от старообрядческого кладбища. Это противоречит циркулярному предписанию 1-го департамента Министерства государственных иму-ществ от 27 апреля 1860 г., согласно которому усыпальницы могли строиться при церквах, кладбищах или недалеко от них на конце селений.
Учитывая вышеизложенные обстоятельства, особенно нарушение старообрядцами циркуляра Министерства государственных имуществ, министр внутренних дел высказался за снос усыпальницы. Вятский губернатор отдал соответствующее распоряжение, но Григорий Богданов, которому усыпальница перешла в собственность от отца, отказался выполнять предписание местных властей. Данное дело было решено с помощью полиции. Ее представители составили акт о сопротивлении Г. Богданова и 25 июня 1873 г. передали его местному мировому судье, согласно приговору которого усыпальница была разрушена.
Борясь за свои права, 18 апреля 1881 г. старообрядцы федосеевского толка Алексей Черезов, Матвей Богданов, Григорий Хлюпин и другие крестьяне деревень Старая Тушка, Новая Тушка, Куженерка, Красный ключ, Сунцово и Большие Рожки обратились к императору с просьбой разрешить им построить в Старой Тушке молельню для совершения богослужений по их обрядам. В своем ходатайстве они отметили, что после запрещения собираться на общественные богослужения в частных домах в среде старообрядцев «стал резко замечаться... упадок в нравственном и материальном отношениях, влекущий неминуемо к расстройству крестьянских хозяйств» [45]. В соответствии с распоряжением министра внутренних дел вятский губернатор предоставил в министерство следующие сведения о старообрядцах Старой Тушки и ближайших селений, ходатайствовавших об открытии молельного дома. Все они (250 человек) от рождения являлись старообрядцами федосеевского согласия, к местным
властям относились с должным уважением, не испытывали вражды к адептам Русской православной церкви и, наконец, политически благонадежны. Помимо этого губернатор подчеркнул, что после закрытия молельни в Старой Тушке староверы вынуждены были отправлять богослужения тайно, в разных домах, спасаясь от преследований полиции. Данное обстоятельство и упадок нравственности в их среде, вызванный запретом на совершение общественных богослужений, побудил старообрядцев обратиться с ходатайством к самому императору. Министр внутренних дел выразил согласие выделить староверам под молельню отдельное жилое здание при условии, что внешний вид здания не изменится и будет строго соблюдено правило, запрещающее иметь снаружи колокола кресты и наддверные иконы [46]. Вскоре после этого в одном из жилых домов Старой Тушки была открыта старообрядческая молельня.
Следует подчеркнуть, что разрешение на строительство молельни, полученное тушкинскими староверами в 1882 г., являлось исключением. Оно, как отметил сам министр внутренних дел, не отменяло действующего законодательства и было обусловлено лишь крайней необходимостью. В связи с этим министр предписал не придавать огласке полученное старообрядцами разрешение.
Таким образом, прямым следствием неприятия староверов как светскими властями, так и Русской православной церковью стала политика самодержавия по отношению к старообрядческим культовым центрам. На протяжении рассматриваемого периода мы наблюдаем либо категорический запрет на открытие и функционирование старообрядческих молельных домов и совершение богослужения представителями старообрядческого клира, либо объявление законными названных действий, но фактически признание их нежелательными. Вместе с тем значение молелен как центров духовной культуры «ревнителей древнего благочестия» очень велико. Они выполняли не только религиозные функции, но и служили хранилищами произведений искусства, в частности старопечатных книг и икон дони-коновского письма, а также центрами духовного единения старообрядцев.
Примечания
1. Российское законодательство Х-ХХ вв.: в 9 т. Т. 6. М., 1988. С. 219.
2. Собрание постановлений по части раскола. СПб., 1875. С. 135.
3. Там же. С. 260.
4. Обзор мероприятий Министерства Внутренних дел по расколу с 1802 по 1881 год. СПб., 1903. С. 137, 138.
5. Собрание постановлений по части раскола. СПб., 1875. С. 314.
6. Там же. С. 261.
7. Государственный архив Кировской области (далее - ГАКО). Ф. 716. Оп. 4. Д. 103. Л. 107. ГАКО. Ф. 716. Оп. 2. Д. 186. Л. 118.
8. ГАКО. Ф. 716. Оп. 4. Д. 103. Л. 45. ГАКО. Ф. 716. Оп. 2. Д. 186. Л. 120 об.
9. ГАКО. Ф. 582. Оп. 14а. Д. 6. Л. 78.
10. Там же.
11. Российский государственный исторический архив (далее - РГИА). Ф. 1263 Оп. 1. Д. 3396. Л. 140140 об.
12. Обзор мероприятий Министерства Внутренних дел по расколу с 1802 по 1881 год. СПб., 1903. С. 139.
13. ГАКО. Ф. 582. Оп. 14а. Д. 6. Л. 128 об., 128.
14. Там же. Л. 50-50 об.
15. Российское законодательство Х-ХХ вв.: в 9 т. Т. 6. М., 1988. С. 219.
16. ГАКО. Ф. 582. Оп. 14а. Д. 6. Л. 68 об.
17. ГАКО. Ф. 582. Оп. 90. Д. 10. Л. 11.
18. Обзор мероприятий Министерства внутренних дел по расколу с 1802 по 1881 год. СПб., 1903. С. 182.
19. Полное собрание законов Российской империи. Собрание второе. Т. XXXIX. Отд-ние первое. 1864. СПб., 1867. С. 409.
20. ГАКО. Ф. 582. Оп. 138. Д. 128. Л. 5.
21. Полное собрание законов Российской империи. Собрание третье. Т. III. 1883. СПб., 1886. С. 219-220.
22. ГАКО. Ф. 582. Оп. 32. Д. 108; ГАКО. Ф. 582. Оп. 65а. Д. 80; ГАКО. Ф. 582. Оп. 15. Д. 73.
23. ГАКО. Ф. 582. Оп. 69. Д. 174. Л. 4 об.
24. ГАКО. Ф. 582. Оп. 32. Д. 96. Л. 4.
25. Там же. Л. 4 об.
26. ГАКО. Ф. 582. Оп. 90. Д. 97. Л. 5об.
27. ГАКО. Ф. 582. Оп. 90. Д. 97. Л. 5об.-6.
28. Лазарев В. Н. Русская иконопись от истоков до начала XVI века. М., 1994. С. 23.
29. РГИА. Ф. 1284. Оп. 220. Д. 30. Лл. 13об.-14об.
30. Полное собрание законов Российской империи. Собрание третье. Т. Ш. 1883. СПб., 1886. С. 220.
31. ГАКО. Ф. 716. Оп. 3. Д. 57. Л. 21 об.
32. ГАКО. Ф. 716. Оп. 3. Д. 57. Л. 25-25 об.
33. ГАКО. Ф. 716. Оп. 3. Д. 57. Л. 24.
34. ГАКО. Ф. 716. Оп. 3. Д. 74. Л. 69 об.
35. ГАКО. Ф. 237. Оп. 7. Д. 437 а. Лл. 15-17.
36. ГАКО. Ф. 56. Оп. 1. Д. 257. Л. 6 об.
37. ГАКО. Ф. 56. Оп. 1. Д. 257. Л. 6 об.
38. ГАКО. Ф. 237. Оп. 7. Д. 437. Л. 63 об.
39. РГИА. Ф. 797. Оп. 27. Д. 120. Лл. 15-15 об.
40. ГАКО. Ф. 237. Оп. 7. Д. 437. Л. 70.
41. ГАКО. Ф. 237. Оп. 7. Д. 437. Л. 104.
42. ГАКО. Ф. 582. Оп. 89. Д. 669. Л. 5 об.
43. РГИА. Ф. 1284. Оп. 219. Д. 50. Л. 1.
44. РГИА. Ф. 1263. Оп. 1. Д. 3396. Лл. 140-140 об.
45. РГИА. Ф. 1284. Оп. 219. Д. 41. Лл. 1-1 об.
46. ГАКО. Ф. 716. Оп. 5. Д. 22. Лл. 5-5 об.
УДК 271.2:272(470.342)
А. А. Машковцев
ВЗАИМООТНОШЕНИЯ РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ С КАТОЛИКАМИ ВЯТСКОЙ ГУБЕРНИИ (ВТОРАЯ ПОЛОВИНА XIX в. - 1917 г.)
В статье рассмотрены взаимоотношения православного духовенства с крупнейшей инославной христианской конфессией Вятской губернии - Римско-католической церковью. Показаны основные формы межконфессионального диалога, а также проблемы, возникавшие в ходе взаимодействия двух церквей.
The author examines the relations between Russian Orthodox Church and Catholics in the Vyatka province.
Ключевые слова: Русская православная церковь, католицизм, конфессиональная политика.
Keywords: Russian Orthodox Church, Catholicism, confessional policy.
Русская православная церковь, являвшаяся крупнейшей конфессиональной организацией Вятской губернии и имевшая привилегированный статус, в процессе своего функционирования постоянно сталкивалась с иными религиозными группами, жившими на территории края. К ним относились в первую очередь мусульмане, старообрядцы, а также адепты традиционных культов (в частности, марийцы-язычники). Взаимоотношения с указанными конфессиями зачастую складывались очень непросто, тем не менее в процессе многовекового общения местное православное духовенство познакомилось с религиозными и бытовыми особенностями мусульман, язычников и староверов. Эти знания были необходимы священникам, в чьих приходах проживали иноверцы, а также миссионерам, занимавшимся проповеднической деятельностью.
Однако в середине XIX в. в крае формируются религиозные общины, с которыми вятское православное духовенство ещё не имело опыта взаимодействия. Речь идёт о католиках и лютеранах, оказавшихся в Вятской губернии в силу различных социально-экономических и политических причин и создавших здесь устойчивые религиозные объединения. В начале XX в. к ним добавились ещё и евангельские христиане, представлявшие собой русскую разновидность баптизма.
В рамках данной статьи попытаемся проанализировать взаимоотношения православного клира с католической общиной края. Поскольку православие было не просто официальной рели-
© Машковцев А. А., 2011
