КОМПАРАТИВНЫЙ АНАЛИЗ ЗАРУБЕЖНОЙ И ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ДОКТРИНЫ О СМАРТ-КОНТРАКТЕ

Захаркина Анна Владимировна

8.2. Компаративный анализ зарубежной и отечественной доктрины о смарт-контракте

©Захаркина А. В.

ФГБОУ ВО «Пермский государственный национальный исследовательский университет»,

г. Пермь, Российская Федерация e-mail: [email protected]

Аннотация. Цель исследования. В статье рассматриваются подходы зарубежных и отечественных исследователей частного права к природе смарт-контракта, его технической и юридической характеристике, применимости действующих норм договорного и обязательственного права к регулированию правоотношений, возникших в результате использования технологии блокчейн и смарт-контрактов. Кроме того, обращается внимание на новеллизацию ряда норм в российском гражданском праве. Так, делается акцент на статуировании цифровых прав, электронной формы сделки, самоисполняемых договоров (ч. 2 ст. 309 ГК РФ), а также принятии закона о цифровых финансовых активах и цифровой валюте. Целью исследования является компаративный анализ зарубежной и отечественной доктрины о смарт-контракте с целью определения дальнейших векторов совершенствования российского гражданского законодательства в части создания правовых условий для формирования сферы электронного гражданского оборота. Выводы. В результате проведенного исследования автор приходит к выводу о чрезвычайной разности зарубежной и отечественной доктрины о смарт-контракте. В отличие от отечественных ученых-юристов, зарубежные исследователи частного права стремятся адаптировать действующие нормы права под смарт-контракты; объясняют их природу исключительно с технической стороны, понимая как компьютерный код; наряду с термином smart contract используют термин legal smart contract для характеристики правовой стороны соответствующих отношений; делают основной акцент на совершенствовании технической стороны смарт-контракта, обеспечении его неуязвимости для кибератак, что создает благоприятные условия для развития в зарубежных юрисдикциях нового междисциплинарного направления научных исследований - «цифровое право».

Ключевые слова: смарт-контракт, блокчейн, цифровая экономика, гражданское право.

Благодарности: Исследование выполнено при финансовой поддержке гранта Президента Российской Федерации для государственной поддержки молодых российских ученых - кандидатов наук в рамках научного проекта МК-481.2020.6 «Пози-тивация смарт-контракта как нового института обязательственного права Российской Федерации, стимулирующего контрагентов к безопасному экономическому сотрудничеству, в условиях формирования нормативной платформы экосистемы цифровой экономики».

Для цитирования: Захаркина А. В. Компаративный анализ зарубежной и отечественной доктрины о смарт-контракте // Проблемы экономики и юридической практики. 2020. Т. 16. №4. С. 125-131.

Comparative Analysis of Foreign and Domestic Smart Contract Doctrine

©A. V. Zakharkina Perm State University, Perm, Russian Federation e-mail: [email protected]

Abstract. Purpose of research. The article considers the approaches of foreign and domestic researchers of private law to the nature of a smart contract, its technical and legal characteristics, and the applicability of existing norms of contract and obligation law to the regulation of legal relations arising from the use of blockchain technology and smart contracts. In addition, attention is drawn to the novelization of a number of norms in Russian civil law. Thus, the emphasis is placed on the statuization of digital rights, electronic transaction forms, and self-executing contracts (part 2 of art. 309 of the civil code of the Russian Federation), as well as the adoption of the law on digital financial assets and digital currency. The purpose of the research is a comparative analysis of foreign and domestic smart contract doctrine in order to determine further vectors for improving Russian civil legislation in terms of creating legal conditions for the formation of the sphere of electronic civil turnover. Conclusions. As a result of the research, the author comes to the conclusion about the extreme difference between the foreign and domestic doctrine of the smart contract. In contrast to domestic legal scholars, foreign researchers of private law seek to adapt existing legal norms to smart contracts; explain their nature solely from the technical side, understanding them as computer code; along with the term smart contract, they use the term legal smart contract to characterize the legal side of the relevant relationship; the main focus is on improving the technical side of the smart contract, ensuring its invulnerability to cyber attacks, which creates favorable conditions for the development of a new interdisciplinary field of research in foreign jurisdictions - «digital law».

Keywords: smart contract, blockchain, digital economy, civil law.

Acknowledgments: The study was performed with the financial support of grant of President of Russian Federation for state support of young Russian scientists - candidates of Sciences in the framework of the project MK-481.2020.6 «Positively smart contract as a new institution of the law of obligations of the Russian Federation, stimulating contractors to secure economic cooperation in the conditions of formation of normative platform ecosystem of the digital economy».

For citation: Zakharkina A. V. Comparative Analysis of Foreign and Domestic Smart Contract Doctrine // Economic problems and legal practice. 2020. Vol. 16. №4. P. 125-131.

ВВЕДЕНИЕ

Креатизация экосистемы цифровой экономики - это магистральная задача, стоящая перед российским и мировым сообществом. Очевидно, развитые зарубежные страны сделали большой «задел» в этом направлении, что позволяет, изучая их позитивный и негативный опыт, совершенствоваться в обозначенном направлении, совершая как можно меньше ошибок.

В экосистеме цифровой экономике есть специальный раздел - нормативная платформа, который создает «легальные» условия для позитивации цифровых явлений и процессов. Отечественный законодатель предпринял немало усилий в этом направлении, что свидетельствует о постепенной циф-ровизации нормативной платформы. Так, 31 июля 2020 г. был принят новый Федеральный закон - «О цифровых финансовых активах, цифровой валюте и о внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации» (далее по тексту - Закон № 259-ФЗ)1. Указанный закон вступает в силу с 1 января 2020 г. Этот нормативно-правовой акт имеет прикладное значение для применения нормы о смарт-контракте, поскольку реализация гражданско-правового обязательства по модели смарт-контракта, т.е. через применение специальных информационных технологий, немыслима без цифрового финансового актива. В Законе № 259-ФЗ дается легальная дефиниция термина «цифровой финансовый актив», под которым предложено понимать цифровые права, оборот которых имманентно связан с информационной системой, созданной на основе распределенного реестра.

Напомним, что ранее был принят Федеральный закон от 18 марта 2019 г. № 34-Ф3 «О внесении изменений в части первую, вторую и статью 1124 части третьей Гражданского кодекса Российской Федерации»2, которым, в частности в ст. 309 Гражданского кодекса Российской Федерации (далее по тексту - ГК РФ)3 была добавлена часть вторая, содержащая упоминание об «автоматизированном исполнении обязательства». Несмотря на то что ст. 309 ГК РФ, как и иные нормы ГК РФ в целом, не оперируют специальным термином «смарт-контракт», эта новая норма была задумана разработчиками именно для реализации гражданско-правовых обяза-

1 Федеральный закон от 31 июля 2020 г. № 259-ФЗ «О цифровых финансовых активах, цифровой валюте и о внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации» // Официальный интернет-портал правовой информации: http://www.pravo.gov.ru (дата опубликования: 31.07.2020).

2 Федеральный закон от 18 марта 2019 г. № 34-ФЗ «О внесении изменений в части первую, вторую и статью 1124 части третьей Гражданского кодекса Российской Федерации» // Официальный интернет-портал правовой информации: http://www.pravo.gov.ru (дата опубликования:

18.03.2019).

3 Гражданский кодекс Российской Федерации (часть первая): Федеральный закон РФ от 30 ноября 1994 г. № 51-ФЗ (ред. от 16.12.2019, с изм. от

12.05.2020) // Официальный интернет-портал правовой информации: http://www.pravo.gov.ru (дата опубликования: 16.12.2019).

тельств по модели смарт-контракта. Очевидно, что российская правовая система не имеет обширного опыта применения нормы о смарт-контракте. В реальном имущественном обороте распространенность подобных автоматизированных сделок - это вопрос будущего. Однако уже сейчас необходимо подготовить надлежащую нормативную платформу, способную обеспечить это цифровое «будущее». В рамках данного научного исследования предпринята попытка компаративного анализа норм, посвященных смарт-контракту, в РФ и зарубежных правопорядках.

СМАРТ-КОНТРАКТЫ В ЗАРУБЕЖНОЙ ДОКТРИНЕ ЧАСТНОГО ПРАВА

Следует отметить, что изучение смарт-контрактов, их достоинств и недостатков, а также проблем позитивации очень актуально. Этими вопросами занимаются ученые всех стран мира, что объясняет всплеск научных изысканий в рамках данной тематики за последние пять-десять лет. Изучение смарт-контрактов неразрывно связано с пониманием технологии блокчейн, которая обеспечивает функционирование этих контрактов. По меткому замечанию турецкого ученого-юриста M.S. Cekin, технология блокчейн - это, по сути, реестр, который записывает данные в зашифрованном виде, который не хранится центральной организацией, и вся информация в зашифрованном виде передается каждому участнику системы. Операции, проводимые в этом регистре, регистрируются блоками, эти блоки связаны друг с другом, и каждая новая транзакция должна быть сохранена неизменной с информацией о предыдущих транзакциях, чтобы быть одобренной. По этой причине технология блокчейн считается технологией, которая устраняет посреднические институты, предоставляет равные возможности каждому участнику и практически не поддается манипулированию [Cekin, 2019].

Устранение посредников в лице банков, нотариусов, юристов, риелторов, страховых агентов, является одним из главных преимуществ смарт-контрактов. Однако в действительности в подобных отношениях посредник все-таки присутствует. Им выступает программист, в задачи которого входит перевод обычного гражданско-правового обязательства на язык программирования. Это самый переломный момент в процессе реализации смарт-контракта. От того, какие условия будут заложены в программный код, зависит весь ход исполнения соответствующего обязательства. В некотором роде смарт-контракт - это не гибкий инструмент договорного права, поскольку он поставлен в зависимость от информационно-технических условий.

Впервые термин «смарт-контракт» получил легальное признание в законодательстве Италии. Интересно при этом подчеркнуть, что по версии итальянского законодателя, смарт-контракт - это компьютерная программа.

В некоторых штатах США приняты нормы, во многом напоминающие ч. 2 ст. 309 ГК РФ. Суть нормы сводится преимуще-

ственно к тому, что презюмируется действительность тех общественных отношений, которые возникли из смарт-контракта. Так, подобные нормы можно встретить в законах Калифорнии, Небраски, Нью-Йорка и других штатов.

Американский ученый K.J. Fandl при рассмотрении вопроса об использовании смарт-контрактов на рынке развивающихся стран отмечает, что технология блокчейн и смарт-контракты предлагают решение проблемы доверия, распространенной в сделках развивающихся стран. Во-первых, поскольку блокчейн использует открытую архитектуру, все транзакции являются общедоступными, неизменяемыми и проверяемыми любым человеком. Это помогает исключить коррупцию и мошенничество из сделки. Во-вторых, поскольку все транзакции смарт-контрактов записываются в блокчейн и не могут быть изменены ex post, существует постоянная и общедоступная книга учета, позволяющая избавиться от любых сомнений относительно платежей или других транзакций на протяжении всего процесса. И, в-третьих, поскольку блокчейн-системы автоматизированы, безопасность в механизме принуждения практически гарантирована. Например, непредоставление товара в установленный срок автоматически приведет к возникновению оговорки о неисполнении обязательств, которая предусматривает выплату убытков потерпевшей стороне без вмешательства судьи или арбитра [Fandl, 2020]. Действительно, все обозначенные преимущества смарт-контракта актуальны не только для развивающихся стран, в которых проблема «доверия к контрагентам» стоит достаточно остро, но и для развитых стран, в которых технология блокчен и смарт-контракты могли бы стать эффективным инструментом малого и среднего бизнеса, начинающего свой стратап.

Самой известной зарубежной платформой, реализующей технологию блокчейн и смарт-контракты, является Ethereum. Как верно замечает N.P. Sheppard, «Ethereum, который позиционирует себя как «блокчейн-платформа приложений», определяет смарт-контракты как приложения, которые работают точно так, как запрограммировано, без какой-либо возможности простоя, цензуры, мошенничества или вмешательства третьих сторон» [Sheppard, 2020: 69].

Н.Б. Крысенкова, рассматривающая смарт-контракты в иностранном правовом пространстве, отмечает, что нормативной основой правового регулирования смарт-контрактов в некоторых странах мира могут стать нормативные акты об электронных транзакциях [Крысенкова, 2019]. Это мнение не разделяют некоторые зарубежные ученые-юристы. К примеру, нидерландский ученый de Graaf T.J. отмечает, что «применение конкретных законов ЕС о поддержке и регулировании электронной коммерции к смарт-контрактам затруднительно по двум причинам. Во-первых, исходные точки различаются: доверие к людям и доверие к коду. Во-вторых, технические и практические препятствия часто препятствуют осмысленному применению законов об Интернете». По мнению ученого, важно, чтобы «программисты работали вместе с юристами над созданием лучших смарт-контрактов и чтобы законодатель сосредоточился на законах, касающихся аудита кода смарт-контрактов доверенными третьими лицами и автоматического приравнивания смарт-контрактов к письменным контрактам с влажными чернильными подписями» [de Graaf, 2019].

В Индии с 2000 г. действует специальный Акт об информационных технологиях, который приравнивает электронный документ к бумажному, что создает определенные основы для исполнения гражданско-правовых обязательств в этой стране по модели смарт-контракта.

При позитивации смарт-контрактов в каждой юрисдикции принципиально важным является решение вопроса о том, в чем конкретно состоит отличие между традиционными договорами и смарт-контрактами. Это позволит либо адаптировать действующие правовые институты под смарт-контракты, либо принять принципиально новые нормы права. Так, испанские ученые E. Salmeron-Manzano и F. Manzano-Agugliaro в своем совместном исследовании справедливо замечают, что основные различия между смарт-контрактами и традиционными контрактами заключаются в следующем: способы их написания, их правовые последствия и то, как будут выполняться согласованные условия [Salmeron-Manzano, Manzano-Agugliaro, 2019]. Вслед за ними, немецкий ученый J. Frankenreiter, утверждает, что контрактное право остается актуальным для большинства сделок, даже если они полностью структурированы с помощью смарт-контракта [Frankenreiter, 2019]. Вслед за ним, группа ученых из Малайзии также полагают, что смарт-контракты более или менее похожи на традиционные контракты, поэтому требования, предусмотренные Законом о контрактах 1950 года, применимые в Малайзии, должны соблюдаться соответствующим образом [Zain Nor Razinah Binti Mohd, Ali Engku Rabiah Adawiah Engku, Abideen Adewale с соавторами, 2019].

В то же время некоторые зарубежные исследователи не считают столь важным изучение вопроса о пригодности национальной правовой системы для нужд смарт-контракта [Brownsword, 2019].

Технология блокчейн и смарт-контракты очень многофункциональны, что также нельзя игнорировать при создании нормативной платформы цифровой экономики. По этому поводу эстонские ученые замечают следующее: «смарт-контракты могут иметь разные функции; смарт-контракт в техническом смысле не обязательно то же самое, что договорное соглашение в юридическом смысле». Иногда смарт-контракт действительно представляет собой перевод определенного договорного соглашения, имеющего юридическую силу между двумя сторонами. В других случаях смарт-контракты кодифицируют отношения, которые одновременно определяются и автоматически выполняются кодом, «но не связаны с какими-либо основными договорными правами или обязательствами». В этих случаях термин «смарт-контракт» теряет юридический смысл и становится техническим термином в мире компьютерной инженерии [Eenmaa-Dimitrieva, Schmidt-Kessen, 2019]. При этом смарт-контракты находят практическое применение в различных отраслях экономики: банковской сфере, здравоохранении, цепочке поставок, музыкальных гонорарах и т.д.

Анализ более 50 зарубежных научных работ, посвященных правовому регулированию смарт-контрактов, позволяет сделать поверхностный вывод следующего содержания: по мнению большинства зарубежных ученых-юристов, смарт-контракты не являются гражданско-правовыми договорами, а представляют собой исключительно программный код. Так, австралийские ученые J. Goldenfein и A. Leiter A. замечают: «поскольку «умные контракты» сами по себе не являются соглашениями, первая необходимая «юридическая» разработка для осуществления транзакций с использованием этих технологий включает в себя привязку вычислительных транзакций к контрактам на естественном языке» [Goldenfein, Leiter, 2018].

Еще один интересный вывод, сделанный английскими учеными-юристами, заслуживает самостоятельного внимания. Так, M. Durovic и A. Janssen замечают: «регулярно говорят, что смарт-контракты не являются ни юридическими контрактами в

традиционном смысле, ни умными, и поэтому этот термин является неправильным» [Durovic, Janssen, 2018].

В заключении данной части предлагаемого исследования, отметим, что анализ зарубежной научной литературы дал нам следующий результат: термин smart contract используется наряду с термином legal smart contract, что позволяет проводить четкое разграничение между компьютерным кодом и юридическим документом - гражданско-правовым договором, использующем компьютерный код. Так, немецкие ученые J. Ladleif и M. Weske отмечают, что «legal smart contracts были предметом исследований на протяжении десятилетий, особенно с тех пор, как слияние деонтической логики с традиционным программированием создает значительные проблемы. Вопрос о том, как разрабатывать и проверять legal smart contracts, приобретает все большее значение, не в последнюю очередь из-за быстрого внедрения смарт-контрактов на основе блокчейна» [Ladleif, Weske, 2019: 323]. Очевидно, что термины legal smart contract и smart contract для зарубежных ученых не одно и то же.

РЕЗУЛЬТАТЫ ИЗУЧЕНИЯ ЗАРУБЕЖНОЙ ДОКТРИНЫ О СМАРТ-КОНТРАКТАХ

Резюмируя вышеизложенное, обратим на следующие умозаключения, ставшие результатом настоящей части нашего исследования:

1. Тематика цифровой экономики, включающая в себя изучение, прежде всего, самой технологии блокчейн, а также смарт-контрактов, которые хоть и не ограничиваются этой технологией, но чаще всего реализуются именно с ее помощью, очень актуально: этими вопросами занимаются ученые-юристы как из развитых, так и развивающихся стран, поэтому теоретическая проработка вопроса правового регулирования смарт-контракта в зарубежной доктрине находится на весьма достойном уровне;

2. При определении родовой сущности смарт-контрактов зарубежные исследователи практически единогласно отдают приоритет его технологической природе, характеризуя смарт-контракт через компьютерный код. Таким образом, понимание смарт-контракта через гражданско-правовой договор не характерно для зарубежной цивили-стической доктрины;

3. Вопрос о необходимости позитивации смарт-контракта в зарубежные нормативно-правовые акты остро не стоит: по мнению большинства иностранных ученых-юристов, «классическое» договорное право может быть вполне адаптировано под нужды смарт-контрактов без специального создания отдельного корпуса норм;

4. В зарубежной доктрине термин «смарт-контракт» имеет значительное количество функций и не ограничивается обозначением лишь юридической сделки, исполняющейся автоматически: при этом термин smart contract используется наряду с термином legal smart contract, что позволяет проводить четкое разграничение между компьютерным кодом и юридическим документом - гражданско-правовым договором, использующем компьютерный код;

5. С позиции представителей зарубежной доктрины, основной акцент при изучении смарт-контракта должен делаться на процессе перевода договорного обязательства на технический язык программирования, по этой причине «программисты должны работать вместе с юристами», чтобы

обеспечить максимальную гибкость смарт-контракта, иначе вряд ли такой контракт может именоваться «умным».

СМАРТ-КОНТРАКТЫ В ПРОЕКТНЫХ НОРМАТИВНЫХ АКТАХ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

Исследования, посвященные правовому регулированию институтов цифровой экономики, получили свой закономерный импульс к развитию в результате принятия ряда нормативных правовых актов. Так, прежде всего, следует назвать Распоряжение Правительства РФ от 28 июля 2017 г. № 1632-р «Об утверждении программы «Цифровая экономика Российской Федерации»«4, которое хоть и утратило впоследствии силу, стало мощным активатором соответствующих юридических исследований [Вайпан, 2017; Новоселова, 2017; Соловых, 2016]. На сегодняшний день нормативной основой формирования в Российской Федерации цифровой экономики выступает такой нормативный документ, как «Паспорт национального проекта «Национальная программа «Цифровая экономика Российской Федерации»«5. В этом документе, безусловно, упоминается и необходимость позитивации смарт-контрактов, хоть и этот термин непосредственно в акте не фигурирует. Так, структура национального проекта включает в себя шесть составляющих, первой из которых названо «Нормативное регулирование цифровой среды». Далее этому направлению посвящен отдельный федеральный проект, в котором указаны конкретные результаты и сроки их достижения. Так, отмечено, что в срок до 31 июля 2019 г. должна быть решена следующая задача: «созданы правовые условия для формирования сферы электронного гражданского оборота в части определения совершаемых в письменной (электронной) форме сделок, автоматизированных («самоисполняемых») договоров». Таким образом, смарт-контракты, именуемые в исследуемом документе «автоматизированными» или «самоисполняемыми» договорами позиционируются в качестве правового условия создания электронного гражданского оборота в Российской Федерации. По логике исследуемого паспорта национального проекта, соответствующее условие уже создано. Но достаточно ли тех изменений, которые были призваны обеспечить правовое регулирование смарт-контрактов? Предлагаем обратиться к анализу отечественной юридической доктрины по этой тематике.

СМАРТ-КОНТРАКТЫ ЧЕРЕЗ ПРИЗМУ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ЮРИДИЧЕСКОЙ НАУКИ: КРАТ КИЙ ОБЗОР НОВЕЙШЕЙ НАУЧНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Сразу заметим, что активизация отечественных научных изысканий на тему «смарт-контракта» обусловлена, с одной стороны, объективными тенденциями «цифровизации права», а с другой стороны, субъективным обстоятельством - финан-

4 Распоряжение Правительства РФ от 28 июля 2017 г. № 1632-р «Об утверждении программы «Цифровая экономика Российской Федерации»« // Официальный интернет-портал правовой информации: http://www.pravo.gov.ru (дата обращения: 03.08.2017).

5 Паспорт национального проекта «Национальная программа «Цифровая экономика Российской Федерации» (утв. президиумом Совета при Президенте РФ по стратегическому развитию и национальным проектам, протокол от 4 июня .2019 г. № 7) // Текст документа приведен в соответствии с публикацией на сайте: https://digital.gov.ru (по состоянию на 09.07.2019).

сированием соответствующих исследований со стороны отечественных научных фондов, что нельзя не признать крайне последовательным и своевременным. Данное научное исследование в этом смысле не является исключением и выполнено при финансовой поддержке гранта Президента Российской Федерации для государственной поддержки молодых российских ученых - кандидатов наук в рамках научного проекта МК-481.2020.6 «Позитивация смарт-контракта как нового института обязательственного права Российской Федерации, стимулирующего контрагентов к безопасному экономическому сотрудничеству, в условиях формирования нормативной платформы экосистемы цифровой экономики».

Первая проблема, которая широко обсуждается в отечественной юридической науке частного права - это применимость принципов гражданского права к отношениям, вытекающим из смарт-контракта. Так, А.А. Волос, посвятивший свое исследование непосредственно этому вопросу, замечает, что общественные отношения, опосредованные смарт-контрактом, непременно должны подчиняться всем императивным нормам гражданского законодательства, в том числе и нормам-принципам. Однако реализация обозначенного постулата встречает ряд практических сложностей. Во-первых, не весь механизм гражданско-правового отношения, опосредованного смарт-контрактом, объективно может быть оценен с позиции принципа добросовестности, а лишь его отдельные элементы, или этапы. В качестве таковых А.А. Волос называет «преддоговорные контакты, создание программы, внесение в нее данных, момент заключения договора, реализация права на защиту». Во-вторых, категория «добросовестности» является оценочной, что не позволяет предусмотреть все возможные варианты развития событий. Таким образом, программист, пишущий программу для обеспечения практической реализации смарт-контракта, не в силах предусмотреть все возможные виды недобросовестного поведения сторон конкретной сделки. В итоге своих рассуждений А.А. Волос приходит к выводу о необходимости четкого разграничения понятий «смарт-контракт» как компьютерный код и договорных обязательственных правоотношений, опосредованных смарт-контрактом. При таком разграничении условия соответствующего обязательства делятся на программируемые и непрограммируемые [Волос, 2020: 26-28].

Вторая проблема, на которой заостряют свое внимание российские ученые-юристы, это определение родовидовых признаков смарт-контракта. Все мнения относительно родовой сущности смарт-контракта могут быть условно классифицированы на три группы: первая - смарт-контракт есть программный код, компьютерный алгоритм, не имеющий ничего общего с классическим договорным правом; вторая -смарт-контракт есть гражданско-правовой договор в том или ином виде, направленный на автоматическое исполнение заложенных в нем условий, вследствие чего его следует ста-туировать в нормах первой части ГК РФ; третья - объяснение смарт-контракта через иные институты гражданского права или иным образом.

Первая группа. Сторонников первого похода очень много, что вполне соответствует зарубежным научным тенденциям. К примеру, А.Ю. Толкачев и М.Б. Жужжалов определяют смарт-контракт через «программный код, который вносится в блокчейн и управляет аккаунтом» [Толкачев, Жужжалов, 2018: 91].

А.М. Вашкевич, определяя смарт-контракт как компьютерную программу, выделяет две его функции: исполнение обяза-

тельства либо контроль исполнения воли, согласованной в сделке [Вашкевич, 2018: 15, 35].

Вторая группа. Квалификация смарт-контракта исключительно или преимущественно с позиции договорного или обязательственного права - это яркая черта отечественной цивили-стической доктрины. Учены-юристы предпринимают многочисленные попытки объяснить правовую природу смарт-контракта через существующие институты договорного права. К примеру, А.Я. Ахмедов придает смарт-контракту статус специальной договорной конструкции наряду с рамочным, опционным и публичным договорами [Ахмедов, 2020]. Аналогичный подход встречается в работе таких авторов, как О.С. Гринь, Е.С. Гринь и А.В. Соловьев. Они предлагают считать смарт-контракт «типовой (специальной) договорной конструкцией» [Гринь, Гринь, Соловьев, 2019: 51]. Весьма схожу позицию в этом вопросе заняли и Л.Г. Ефимова и О.Б. Сиземова, определив смарт-контракт несамостоятельной договорной конструкцией, требующей позитивации в первой части ГК РФ [Ефимова, Сиземова, 2019].

В числе первых исследователей, затронувших тематику смарт-контрактов, и А.И. Савельев, которого мы также отнесли ко «второй» группе в нашем концептуальном ряду. Так, по его мнению, смарт-контракт - это «договор, существующий в форме программного кода, имплементированного на платформе blockchain» [Савельев, 2016: 32].

А.А. Волос квалифицирует смарт-контракт как «запрограммированный договор» [Волос, 2018: 5], а Е.Е. Богданова - как «разновидность письменной (электронной) формы договора» [Богданова, 2019: 108].

Третья группа. Причисление ученых к данной группе осуществлено весьма условно, поскольку в действительности авторы высказывают свои позиции весьма разнопланово, что не позволяет однозначно сделать вывод об их «партийной» принадлежности. Например, А. Дуюнов считает смарт-контракты способом автоматизации исполнения гражданско-правовых обязательств с помощью электронных алгоритмов [Дуюнов, 2018].

И.А. Хаванова делает весьма интересное замечание, приводя три разновидности смарт-контрактов: первая - кодовая модель; вторая - внутренняя (сочетание обычного языка общения с кодом) и третья - внешняя (существование договора на обычном языке общения и автоматизация лишь отдельных элементов договора через смарт-контракт) [Хаванова, 2020]. Из трех разновидностей смарт-контракта очевидно встает вопрос о позитивации смарт-контракта в отечественном гражданском законодательстве таким образом, чтобы созданные нормы права учитывали эти три возможные вариации.

РЕЗУЛЬТАТЫ ИЗУЧЕНИЯ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ДОКТРИНЫ О СМАРТ-КОНТРАКТАХ

Резюмируя вышеизложенное, обратим на следующие умозаключения, ставшие результатом настоящей части нашего исследования:

1. Российские исследования, посвященные правовому регулированию институтов цифровой экономики, в том числе смарт-контрактам, получили свой закономерный импульс к развитию в результате принятия ряда нормативных правовых актов: прежде всего, Национальной программы «Цифровая экономика Российской Федерации», а также ряда федеральных законов, в результате принятия которых Гражданский кодекс РФ существенно «цифровизировал-

ся». Так, были статуированы цифровые права в числе объектов гражданских прав; электронная форма сделки получила самостоятельный статус в результате ее приравнения к письменной форме сделки; специальное правовое регулирование появилась у самоисполняемых договорах (ч. 2 ст. 309 ГК РФ); наконец, был принят закон о цифровых финансовых активах и цифровой валюте;

2. Активизация отечественных научных изысканий на тему «смарт-контракта» обусловлена финансированием соответствующих исследований со стороны отечественных научных фондов, что нельзя не признать крайне последовательным и своевременным;

3. Доктринальные подходы к родовой сущности смарт-контракта крайне разнообразны и могут быть условно классифицированы на три группы: первая - смарт-контракт есть программный код, компьютерный алгоритм, не имеющий ничего общего с классическим договорным правом; вторая - смарт-контракт есть гражданско-правовой договор в том или ином виде, направленный на автоматическое исполнение заложенных в нем условий, вследствие чего его следует статуировать в нормах первой части ГК РФ; третья - объяснение смарт-контракта через иные институты гражданского права или иным образом;

4. Используя термин «смарт-контракт», отечественные ученые-юристы вкладывают в него совершенно разный смысл, что вызывает многочисленные дискуссии и полемики: нет единства мнений относительно родовой сущности смарт-контракта, его видовых характеристик, функций, а также месте в пандектной системе гражданского права. Неудивительно, что российские ученые-юристы предпринимают многочисленные попытки рассмотрения смарт-контракта именно с точки зрения права, а не технических наук, что обусловлено специализацией соответствующих исследователей;

5. Среди основных проблем реализации правоотношений, возникающих из смарт-контракта, отечественные юристы выделяют следующие: неприменимость смарт-контракта к отношениям с участием потребителей; негибкость смарт-контракта, затрудняющая применение к возникшим отношениям основополагающих норм-принципов гражданского права; несовершенство как технической, так и юридической стороны смарт-контракта в отечественном публичном пространстве и др.

ВЫВОДЫ

Компаративный анализ зарубежной и отечественной доктрины о смарт-контракте позволил сделать следующие основные выводы, ставшие закономерным результатом настоящего

исследования. Полагаем, что предложенные выводы могут быть использованы как для последующей цифровизации нормативной платформы Российской Федерации в целом, так и для более тщательной проработки отдельных институтов цифровой экономики, в частности смарт-контрактов, для обеспечения в Российской Федерации инвестиционно привлекательного правового и экономического климата.

1. В отличие от отечественных ученых-юристов, стремящихся к созданию нового правового регулирования для смарт-контрактов, зарубежные исследователи частного права не видят в этом острой потребности: напротив, они стремятся адаптировать действующие нормы под цифровые институты, в том числе смарт-контракты, что объясняет низкую активность при имплементации норм о смарт-контракте в зарубежные юрисдикции;

2. Споры о природе смарт-контракта, его технической и юридической составляющих характерны исключительно для отечественной доктрины, поскольку зарубежные юристы рассматривают смарт-контракт исключительно как компьютерный код, а для характеристики юридической стороны этого явления используют иной термин -legal smart contract;

3. На формирование доктрины частного права о смарт-контрактах оказывает существенное влияние практический опыт применения смарт-контрактов в реальном имущественном обороте, поэтому для отечественных ученых-юристов смарт-контракт - лишь или преимущественно «модель» определённых отношений, которые могли бы иметь место в обозримом будущем, а для зарубежных исследователей частного права - это примерно десятилетняя практика, объективно показавшая свои достоинства и недостатки;

4. Разрешая вопрос о совершенствовании практики применения смарт-контрактов, российские ученые-юристы считают необходимым, прежде всего, принять новые нормы права, что даст толчок к повсеместному внедрению смарт-контрактов реальный имущественный оборот. Несколько отличный взгляд представлен в зарубежной доктрине: дальнейшее развитие смарт-контрактов требует совершенствования не столько правовой, сколько технической стороны смарт-контракта, обеспечение его неуязвимости для кибератак, хотя важно, чтобы «программисты работали вместе с юристами над созданием лучших смарт-контрактов и чтобы законодатель сосредоточился на законах, касающихся аудита кода смарт-контрактов».

Статья проверена программой «Антиплагиат». Оригинальность 85,51%.

Список литературы:

Reference list:

1. Ахмедов А.Я. К вопросу о признаках смарт-контракта как договорной конструкции // Право и цифровая экономика. 2020. № 2. С. 22-25.

2. Богданова Е.Е. Проблемы применения смарт-контрактов в сделках с виртуальным имуществом // Lex russica. 2019. № 7. С. 108-118.

3. Вайпан В.А. Основы правового регулирования цифровой экономики // Право и экономика. 2017. № 11. С. 5-18.

4. Вашкевич А.М. Смарт-контракты: что, зачем и как. М.: Симплоер, 2018. 89 с.

5. Волос А.А. Реализация принципа добросовестности применительно к отношениям сторон смарт-контракта // Право и цифровая экономика. 2020. № 2. С. 26-31.

1. Akhmedov A. Ya. On the Question of Signs of A Smart Contract As A Contractual Construction // Law and the Digital Economy. 2020. no. 2. Pp. 22-25.

2. Bogdanova E.E. Problems of Applying Smart Contracts in Transactions with Virtual Property // Lex Russica. 2019. no. 7. Pp. 108-118.

3. Vaypan V.A. Fundamentals of Legal Regulation of the Digital Economy // Law and Economics. 2017. no. 11. P. 5-18.

4. Vashkevich A.M. Smart Contracts: What, Why and How. Moscow: Simpler, 2018.

5. Volos A. A. Implementation of the Principle of Good Faith in Relation to the Relations of the Parties to a Smart Contract // Law and the Digital Economy. 2020. no. 2. Pp. 26-31.

6. Волос А.А. Смарт-контракты и принципы гражданского права // Российская юстиция. 2018. № 12. С. 5-7.

7. Гринь О.С., Гринь Е.С., Соловьев А.В. Правовая конструкция смарт-контракта: юридическая природа и сфера применения // Lex russica. 2019. № 8. С. 51-62.

8. Дуюнов А. Смарт-контракты и налоги. Сложности оформления // Корпоративный юрист. 2018. № 5.

9. Ефимова Л.Г., Сиземова О.Б. Правовая природа смарт-контракта // Банковское право. 2019. № 1. С. 23-30.

10. Крысенкова Н.Б. Смарт-контракты в иностранном правовом пространстве // Международное публичное и частное право. 2019. № 5. С. 28-30.

11. Новоселова Л. «Токенизация» объектов гражданского права // Хозяйство и право. 2017. № 12. С. 29^4.

12. Савельев А.И. Договорное право 2.0: «умные» контракты как начало конца классического договорного права // Вестник гражданского права. 2016. № 3. С. 32-60.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

13. Соловых Н.Н. Цифровая экономика диктует необходимость квалифицированных кадров с новыми компетенциями // Российский следователь. 2018. № 5. С. 64-68.

14. Толкачев А.Ю., Жужжалов М.Б. Криптовалюта как имущество - анализ текущего правового статуса // Вестник экономического правосудия РФ.

2018. № 9. С. 91-135.

15. Хаванова И.А. Смарт-контракты: феномен техноправового регулирования и налоги // Финансовое право. 2020. № 3. С. 36-38.

16. Brownsword R. Regulatory Fitness: Fintech, Funny Money, and Smart Contracts // European Business Organization Law Review. 2019. Vol. 20. Issue 1. Pp. 5-27.

17. Cekin M.S. Blockchain Technology and Smart Contracts in terms of Law of Obligations and Data Protection Law // Istanbul Hukuk Mecmuasi. 2019. Vol. 77. Issue 1. Pp. 315 - 341.

18. Durovic M., A. Janssen. The Formation of Blockchain-based Smart Contracts in the Light of Contract Law // European Review of Private Law. 2018. Vol. 26. Issue 6. Pp. 753-771.

19. Eenmaa-Dimitrieva H., Schmidt-Kessen M.J. Creating markets in no-trust environments: The law and economics of smart contracts // Computer Law & Security Review. 2019. Vol. 35. Issue 1. Pp. 69-88. DOI: 10.1016/j.clsr.2018.09.003.

20. Fandl K.J. Can Smart Contracts Enhance Firm Efficiency in Emerging Markets? // Northwestern Journal of International Law & Business. 2020. Vol. 40. Issue 3. Pp. 333-362.

21. Frankenreiter J. The Limits of Smart Contracts // Journal of Institutional and Theoretical Economics-Zeitschrift Fur Die Gesamte Staatswissenschaft.

2019. Vol. 175. Issue 1. Pp. 149-162. DOI: 10.1628/jite-2019-0021.

22. Goldenfein J., Leiter A. Legal Engineering on the Blockchain: 'Smart Contracts' as Legal Conduct // Law and Critique. 2018. Vol. 29. Issue 2. Pp. 141-149.

23. de Graaf T.J. From old to new: From internet to smart contracts and from people to smart contracts // Computer Law & Security Review. 2019. Vol. 35. Issue 5. Number of Article: UNSP 105322.

24. Ladleif Jan, Weske Mathias. A Unifying Model of Legal Smart Contracts // Lecture Notes in Computer Science. 2019. Vol. 11788. Pp. 323-337.

25. Salmeron-Manzano E., Manzano-Agugliaro F. The Role of Smart Contracts in Sustainability: Worldwide Research Trends // Sustainability. 2019. Vol. 11. Issue 11. Number of Article: 3049. DOI: 10.3390/su11113049.

26. Sheppard N.P. Can Smart Contracts Learn from Digital Rights Management? // IEEE Technology and Society Magazine. 2020. Vol. 39. Issue 1. Pp. 69-75.

27. Zain Nor Razinah Binti Mohd, Ali Engku Rabiah Adawiah Engku, Abideen Adewale с соавторами. Smart Contract in Blockchain: An Exploration of Legal Framework in Malaysia // Intellectual Discourse. 2019. Vol. 27. Issue 2. Pp. 595-617.

6. Volos A.A. Smart Contracts and Principles of Civil Law // The Russian Justice.

2018. no. 12. Pp. 5-7.

7. Grin O.S., Grin E.S., Soloviev A.V. Legal Construction of a Smart Contract: Legal Nature and Scope Of Application // Lex Russica. 2019. no. 8. Pp. 5162.

8. Duyunov A. Smart Contracts and Taxes. Complexity of Registration // Corporate Lawyer. 2018. no 5.

9. Efimova L.G., Sizemova O.B. The Legal Nature of a Smart Contract // Banking law. 2019. no. 1. Pp. 23-30.

10. Krysenkova N.B. Smart Contracts in a Foreign Legal Space // International Public and Private Law. 2019. no. 5. P. 28-30.

11. Novoselova L. «Tokenization» of Civil Law Objects // Economy and Law. 2017. no. 12. Pp. 29-44.

12. Savelev A. I. Contract Law 2.0: Smart Contracts as the Beginning of the End of Classical Contract Law // Bulletin of Civil Law. 2016. no. 3. Pp. 32-60.

13. Solovykh N.N. The digital Economy Dictates the Need for Qualified Personnel with New Competencies // Russian Investigator. 2018. no. 5. Pp. 64-68.

14. Tolkachev A.Yu., Zhuzhzhalov M.B. Cryptocurrency as Property-Analysis of the Current Legal Status // Bulletin of Economic Justice of the Russian Federation. 2018. no. 9. Pp. 91-135.

15. Khavanova I. A. Smart Contracts: the Phenomenon of Techno-Legal Regulation and Taxes // Financial Law. 2020. no. 3. Pp. 36-38.

16. Brownsword R. Regulatory Fitness: Fintech, Funny Money, and Smart Contracts // European Business Organization Law Review. 2019. Vol. 20. Issue 1. Pp. 5-27.

17. Cekin M.S. Blockchain Technology and Smart Contracts in terms of Law of Obligations and Data Protection Law // Istanbul Hukuk Mecmuasi. 2019. Vol. 77. Issue 1. Pp. 315 - 341.

18. Durovic M., Janssen A. The Formation of Blockchain-based Smart Contracts in the Light of Contract Law // European Review of Private Law. 2018. Vol. 26. Issue 6. Pp. 753-771.