CC BY
85
УДК 80
КОММУНИКАТИВНЫЕ И КОГНИТИВНЫЕ ОСНОВЫ ТЕОРИИ НАРРАТИВА В СОВРЕМЕННОМ ГУМАНИТАРНОМ ЗНАНИИ
Т.Б. Радбиль
Национальный исследовательский Нижегородский государственный университет им. H.H. Лобачевского (Нижний Новгород, Россия)
Аннотация: Обосновывается возможность построения междисциплинарной общегуманитарной теории нарратива на основе коммуникативного и когнитивно-ориентированного подхода, который связан с прагмалингвистической природой нарратива как особого семиотического объекта в поле взаимодействия адресант (автор) ^ адресат (читатель). Нарративность в широком смысле слова является особым способом своего рода «перевода» события жизни, локализованного в модусе «реальность», в эстетическое событие, преобразованное в модус «текст», при котором событие жизни приобретает несвойственные ему в обычном течении реальности признаки: авторизован-ность («точка зрения», фокус, «образ автора»), адресованность, модальность, хронотоп и пр., - а главное - оно приобретает смысл. Это переводит «онарративленное» событие в статус относительно автономного от его создателя существования - о нем можно рассказывать, его можно интерпретировать, а не просто жить в нем, как в реальном событии жизни, частью которого и является реальный автор. Таким образом, необходимо теоретическое разграничение «нарративности» как особого принципа художественного восприятия реальности сознанием и собственно «нарратива» (повествования в узком смысле) как специфического способа воплощения общего принципа нарративности в языковой организации произведения словесного искусства. Коммуникативный и когнитивный аспекты наррации позволяют сформулировать так называемые «постулаты текста / нарратива», т. е. исходные, базовые принципы его организации.
Ключевые слова: теория нарратива, коммуникативный и когнитивный аспект, модус «реальность» / модус «текст», принципы наррации, лингвопоэтика.
Для цитирования:
Радбиль Т.Б. Коммуникативные и когнитивные основы теории нарратива в современном гуманитарном знании // Коммуникативные исследования. 2017. № 1 (11). С. 23-35.
Сведения об авторе:
Радбиль Тимур Беньюминович, доктор филологических наук, профессор, профессор кафедры современного русского языка и общего языкознания
© Т.Б. Радбилъ, 2017
Контактная информация:
Почтовый адрес: 603950, Россия, Нижний Новгород, пр. Гагарина, 23
E-mail: timur@radbil.ru Дата поступления статьи: 12.12.2016
Как известно, одной из ярких особенностей современной парадигмы гуманитарного и филологического знания является интердисципли-нарность: по сути дела, все мало-мальски значительное, все самое интересное в лингвистике и литературоведении в XX-XXI вв. было сделано на стыке наук (образцом такого синтетического подхода является, например, творческое наследие М.М. Бахтина]. Примером интердисциплинарного подхода в лингвистике наших дней и являются современные теории нарратива. Методологической базой этих теорий является их ярко выраженный антропоцентризм и не менее ярко выраженная лингвистическая ориентация (особенности содержательной и структурной организации нарратива предлагается искать прежде всего в особенностях способов оперирования естественным языком].
Теоретические основы нарратологии складываются под явным влиянием русской «формальной школы» (В.Б. Шкловский, Б.В. Томашевский] и альтернативных ей исследовательских традиций, воплощенных в работах М.М. Бахтина. Современная нарратология формируется под знаком структуралистских и семиотически ориентированных идей Ю.М. Лотмана, Б.А. Успенского и других представителей московско-тартусской школы.
В. Шмид в книге «Нарратология» излагает современное понимание нарративности следующим образом: «Термин "нарративный", противопоставляемый термину "дескриптивный", или "описательный", указывает... на определенную структуру излагаемого материала. Тексты, называемые нарративными в структуралистском смысле слова, излагают, обладая на уровне изображаемого мира темпоральной структурой, некую историю. Понятие же истории подразумевает событие. Событием является некое изменение исходной ситуации: или внешней ситуации в повествуемом мире [естественные, акционалъные и интеракционалъные события], или внутренней ситуации того или иного персонажа [ментальные события]. Таким образом, нарративными., являются произведения, которые излагают историю, в которых изображается событие» [Шмид 2003: 12-13].
Еще одним значимым теоретическим источником «философии нарратива» является «семиотика истории», развиваемая в работах Б.А. Успенского: важен не объективный смысл событий (если о нем вообще можно говорить], а то, как они воспринимаются, читаются. Восприятие тех или иных событий как значимых - независимо от того, являются ли они продуктом знаковой деятельности, - выступает в этих условиях как клю-
чевой фактор: то или иное осмысление событийного текста предопределяет дальнейшее развитие событий [Успенский 1996: 11].
В западной философской мысли нарративную философию истории развивает Ф.Р. Анкерсмит. Исходными пунктами этой теории является представление о некоем изоморфизме между интрепретацией исторических событий и утверждениями на естественном языке (подчеркнем - не логическими суждениями или научными положениями!] с их ослабленной логической валентностью, нечеткостью референциальных связей и принципиальной множественностью толкований.
«Язык нарратива показывает прошлое в таких терминах, которые не относятся или не соответствуют частям или аспектам прошлого. В этом отношении нарративные интерпретации походят на модели, используемые дизайнерами одежды для демонстрации достоинств своих костюмов. Язык используется для показа того, что принадлежит миру, отличному от него самого. Нарративизм - это конструирование не того, чем прошлое могло бы быть, а нарративных интерпретаций прошлого. Нарративная интерпретация есть гештальт. Рассуждая логически, нарративные интерпретации обладают природой предложений (чтобы смотреть на прошлое с некоторой точки зрения]. Предложения могут быть полезны, плодотворны или нет, но не могут быть истинны или ложны; то же самое можно сказать относительно исторических нарративов» [Анкерсмит 2003: 122].
Основным механизмом исторической интерпретации, по мнению Ф.Р. Анкерсмита, является концептуальная метафора в духе работы [Ла-кофф, Джоносон 2004]: «Нарративные интерпретации пересекают обычную границу между областью вещей и областью языка - так же, как это делает метафора. Исторические дискуссии, например, относительно кризиса семнадцатого столетия, не являются дебатами о действительном прошлом, но о нарративных интерпретациях прошлого» [Анкерсмит 2003: 123].
В основе такого понимания лежит идея моделирования, конструирования новой действительности в процессе интерпретации, которая имеет метафорическую природу: «Исторический нарратив, подобно метафоре, является местом рождения нового значения благодаря его автономности в отношении исторической действительности - в историческом нарративе отношение между языком и действительностью постоянно дестабилизируется. Общепринятое, буквальное значение требует фиксированного отношения между языком и действительностью» [Анкерсмит 2003: 127].
Например, комплекс исторических событий, именуемый «открытие Америки», целиком нарративен и метафоричен, потому что моделируется именно в такой «терминологии» только с позиций европоцентрического исторического сознания, но никак не с позиций автохтонных обитателей континента, для которых этот комплекс событий, наверняка, был бы назван в других терминах, в терминах цивилизационного кризиса. Точно
так же люди, жившие в эпоху Возрождения, не знали, что они живут в эпохе Возрождения.
Мы в нашем исследовании также предлагаем семиотическую трактовку нарратива на когнитивной и коммуникативной основе - как общего принципа освоения (= концептуализации] мира специфически человеческого типа на основе сущностных свойств, предлагаемых принципами функционирования естественного языка. Прообразом нарратива, так сказать, «атомом» нарратива, является повествовательное предложение с непустыми термами и с конкретной референцией (типа Мальчик идет в школу). Предложение называется повествовательным (= нарративным] -этот факт примечателен. Обратим внимание, что даже такое в общем элементарное предложение выступает именно как интерпретация некой исходной ситуации под определенным углом зрения, а не просто как «переваренное» событие жизни. Уже сам акт референциального выбора говорящим объекта действительности («мальчик»] в качестве точки отсчета из континуума действительности субъективен, ведь перед говорящим не только мальчик, идущий в школу - перед ним вся зримая реальность, из которой говорящий «вырезает» только этот, чем-то приглянувшийся ему «кадр». Назовем это первым началом наррации (по аналогии с первым началом термодинамики] - интенциональность субъекта по отношению к изображаемому.
Итак, в настоящей работе освещаются некоторые теоретические положения «философии художественного текста», связанные с прагмалин-гвистической природой художественного текста как особого семиотического объекта в поле взаимодействия АДРЕСАНТ (АВТОР] ^ АДРЕСАТ (ЧИТАТЕЛЬ]. Автор исходит из того, что нарративность в широком смысле слова является особым способом «перевода» события жизни, локализованного в модусе «реальность», в эстетическое событие, преобразованное в модус «текст» (о разграничении модусов «реальность» и «текст» -см. нашу работу [Радбиль 2006]].
Это «чудо» совершает естественный язык посредством механизма концептуальной (когнитивной] метафоры. Воспринимая некое событие жизни (в прошлом или настоящем], в которое он погружен, субъект, по тем или иным причинам, для себя или для Другого, интерпретирует его в качестве некоей целостности («гештальт»], которой оно изначально не обладает, приписывает ему некий смысл, которым оно тоже изначально не обладает. Иными словами, субъект из режима восприятия чего-то в модусе «реальность» переходит в режим восприятия в модусе «текст». В принципе возможно два пути такого «перехода»:
(1] режим регистрации реактивного нерефлектируемого интен-ционального переживания происходящего с самим субъектом, так сказать, непосредственно в «гуще потока событий», когда в фокусе находится внутренний мир субъекта - в культуре эта модель закрепилась за тем,
что условно можно именовать «лирика», «лиричность», «лирическое переживание»;
(2] режим объективирования, т. е. разворачивания во временной последовательности того, что происходит вовне, что наблюдается вне зоны субъекта, для объяснения и/или понимания этого, когда в фокусе находится так называемый «внешний мир» (даже если в план овнешнения помещены и внутренние, ментальные события - вспомним «диалектику души» Толстого] - в культуре это традиционно закреплено за моделью диегезиса, т. е. за нарративностью в широком смысле слова.
Таким образом, о «нарративе» мы можем говорить тогда, когда событие жизни приобретает несвойственные ему в обычном течении реальности признаки: авторизованность («точка зрения», фокус, «образ автора»], адресованность, модальность, хронотоп и пр., - а главное - оно приобретает смысл. Во многом это происходит из-за того, что ненарративные реалии приобретают нарративную перспективу, т. е. диететическое дискурсивное разворачивание в дистанцированном от реального воспринимающего и повествующего сознания автора пространственно-временном континууме (что приводит «онарративленное» событие в статус относительно автономного от его создателя существования - о нем можно рассказывать, его можно интерпретировать, а не просто жить в нем, как в реальном событии жизни, частью которого и является реальный автор].
Это, в общем, примерно то, что делает кинокамера, попеременно выхватывая из реальности то один, то другой ее «кусок», то приближаясь, то удаляясь от объекта изображения. Иными словами, нарратив тоже «вырезает» из непрерывного потока жизни какие-то фрагменты, дискрети-зирует континуум, редуцирует реальность.
Редукция может быть, например, пространственной. Представим себе такую картину: поток жизни, «без начала и конца», как писал Блок. Город, например Москва. Где-то в районе крыш притаился незримый Наблюдатель. В фокусе - улица, например Басманная. А вот и человек, который, кажется, знаком Наблюдателю, потому что с первой фразы он идентифицирует его как Адрияна Прохорова, гробовщика. Он даже не поленился посчитать, что именно четыре раза тощая пара с нехитрым скарбом тащилась с Басманной на Никитскую: Последние пожитки гробовщика Адрияна Прохорова были взвалены на похоронные дроги, и тощая пара в четвертый раз потащилась с Басманной на Никитскую, куда гробовщик переселялся всем своим домом (A.C. Пушкин. Гробовщик]. - А куда делись остальные прохожие, дома, деревья, улицы с разной степенью мо-щености, которые наверняка присутствовали при «съемке» в качестве ее хронотопического, бытийного окружения? А кто или что было на остальных улицах?
На пространственную редукцию может быть наложена временная: В конце 1811 года, в эпоху нам достопамятную (а здесь еще и вовлече-
ние позиции адресата. - Т. Р.), жил в своем поместье Ненарадове добрый Гаврила Гаврилович Р** (A.C. Пушкин. Метель]. - Разве только в конце 1811 г. проживал в Ненарадове «добрый Гаврила Гаврилович»? А может, жил он там и в середине 1811 г.? И за порог 1812-го перешагнул?
Как же происходит «онарративливание» потока наблюдаемой жизни? На этот ответ в свое время пытался ответить А.К. Жолковский в статье «Об усилении»: «При усилении небольшое количество энергии, действуя как сигнал, приводит в движение большие массы энергии, хранившейся в резервуаре. Энергия освобождается. Освободившись, она меняет лицо вещей. Совершается невиданно быстрое развитие, приравниваются недавно еще несравнимые состояния.
Произведение искусства строится из кусочков действительности как сложный, многоступенчатый усилитель, действие которого развертывается в сознании читателя. Художник каждый раз лишь слегка самочинно подталкивает движение произведения, но каждый такой произвольный толчок, подлинность которого читателю приходится принимать на веру, приобретает во много раз большее и безусловное значение благодаря усилению, которому он подвергается. Мы должны поверить, что Ромео убивает Тибальда. Но этого достаточно, чтобы определить чуть ли не весь дальнейший ход драмы» [Жолковский 1962: 169].
Нарративность иногда подсматривается у жизни. Прототипический нарратив - события окружающей меня действительности, превращенные в простое повествовательное предложение с реальной утвердительной модальностью. А иногда нарративность - привносится воспринимающим сознанием, когда мы описываем статичные, бессобытийные реалии и сущности. Но даже если и подсматривается - она все равно привносится. Поэтому с точки зрения реальности нет большой разницы, превращается ли в нарратив совокупность событий, по жизни потенциально нарративных, или же в нарратив превращается нелинейная, недискурсивная сущность - картина, пейзаж, «ментальные события» (В. Шмид]: ведь все существует во времени, даже вещи, кажущиеся нам неподвижными.
Поэтому вымышленные лица и придуманные события «онарратив-ливаются» столь же естественно, как лица и события реальные, которые при этом приобретают какой-то новый статус - на этом, в принципе, и стоит художественная литература, фантазийность вообще: «Приведем еще несколько примеров художественных явлений вне искусства. Часто мы слышим и сами рассказываем о фактах, реально имевших место и производящих впечатление эпизодов настоящего сюжетного повествования, хотя рассказываются они без всяких прикрас, добавлений или особых приемов» [Жолковский 1962: 167-168].
Так и в приведенных выше примерах фантазийно все, хотя и кажется реальным. Даже московские улицы Басманная и Никитская - это не настоящие улицы, по которым ходят реальные люди. Это фантомы. Это по-
хоже на то, как если бы эти улицы попали на картину художника, где мы видим их заключенными в рамку, под определенным углом и с привнесением в изображаемое невероятных светотеней и красок.
А самое удивительное, что сознание нарратора усматривает связь между совершенно независимыми потоками событий, между не связанными естественным путем, параллельно развивающимися «линиями жизни», т. е. приписывает им смысл, истолковывает их. Очень показателен в этом плане пример из Л.Н. Толстого: В то время как [линия 1] у Ростовых танцевали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов и усталые официанты и повара готовили ужин, [линия 2] с графом Безуховым сделался шестой уже удар (Л.Н. Толстой. Война и мир]. - Но разве в реальности эти линии как-то связаны, протекая - каждая сама по себе - в разных мирах?
Отсюда следует, что нарратив - это всегда модель некоего события, которая коррелирует с реальным событием, но находится с ним в отношениях подобия (метафоры]. Поэтому нарратив - это всегда потенциально повествование о вымышленных в каком-то смысле, т. е. не существующих реально субъектах и предикатах - в том плане, что высказывание на естественном языке всегда субъективно и имеет ослабленную логическую валентность в строгом смысле этого слова. Некая искусственность, порою «мифологичность» любого семиотического, тем более - естественноязыкового моделирования реальности обусловлена креативным началом воспринимающего сознания. Назовем это вторым началом наррации - моделирование референта и предиката с определенной точки зрения, дистанцированной во времени и мысленно отстоящей, внеположенной (транс-гредиентной] по отношению к изображаемому.
На этом основан широко известный в отечественном социокультурном пространстве феномен «многократного переписывания истории» -так до сих пор и непонятно, было монголо-татарское иго или его все-таки не было. Зато понятно, что вопрос в плоскости модуса «реальность» - было или не было - по отношению к нарративной интерпретации истории ставить просто некорректно. Возможно, правильнее было бы поставить вопрос следующим образом: какой комплекс дифференциальных признаков следует именовать по модели концептуальной метафоры «монголо-татарское иго» и, соответственно, какие достоверно известные нам исторические события подходят под наше сегодняшнее понимание пунктов заданного списка условий? Нетрудно увидеть, что каждый из обозначенных нами этапов разрешения этой проблемы только умножает меру информационной неопределенности по данному вопросу.
В культуре и литературе феномен разных, а зачастую противоположных нарративных проекций одного и того же изображаемого события также хорошо известен. Примечательно в этом плане наблюдение, сделанное в книге Ольги Меерсон «Персонализм как поэтика», по поводу
нескольких фрагментов повести Льва Толстого «Хаджи-Мурат». Так, сначала в главе шестнадцатой описана военная операция по покорению аула мятежных кавказцев с оптимистической точки зрения командира роты казаков Бутлера, которому представляется, что взятие аула было прекрасно-пасторальным, буколическим приключением русского офицера с его солдатами на Кавказе. Зато в главе семнадцатой, следующей сразу за этой пасторальной картиной мирного присоединения кавказских земель, разорение этого же аула описано с точки зрения его жителей, собирающих трупы близких и убирающих последствия разорения и осквернения [Меерсон 2009].
Итак, нарратив - это то, что имеет (или чему может быть приписано в режиме воспринимающим сознанием] точку отсчета («начало»] и завершенность («конец»], участника / участников («героев»], временную последовательность событий («сюжет»], некую дистанцируемую, имплицируемую, выводимую из изображаемого точку зрения на события («образ автора»] и - обязательно - некое дистанцируемое, реальное или воображаемое (моделируемое], имплицируемое или эксплицитное воспринимающее сознание («образ адресата»].
Наличие инстанции адресованное™ нам представляется не факультативным, а обязательным признаком нарратива, который разворачивается в нарративной проекции только для того, что это «кому-то нужно», т. е. объективируется в обязательном порядке (даже если этот адресат - сам автор, как это происходит в случае с дневниковой или мемуарной литературой]. Это обстоятельство объясняет коммуникативную природу нарративное™ и нарратива, возвращает реальный смысл внутренней форме этого понятия (narrare - лат. «рассказывать (разные истории]», т. е. рассказывать обязательно кому-то]. Это вполне коррелирует и со сформулированным когда-то М.М. Бахтиным принципом диалогичное™ как единственно возможным способом истинного понимания в поле взаимодействия «субъект - субъект» (в отличие от естественнонаучного описания в поле взаимодействия «субъект - объект (вещь]»] [Бахтин 1979]. Обязательную адресованность нарратива в акте коммуникации мы будем называть третьим начало наррации.
Все вышеизложенное позволяет поставить вопрос о возможности теоретического разграничения «нарративности» как особого принципа семиотического восприятия реальности сознанием (в этом плане черты «нарративности» могут быть обнаружены не только в художественном тексте, но и в любом явлении искусства и культуры, в истории, в политике, в социальных взаимодействиях, в реальной жизни в целом, в том числе ив явлениях природы] и собственно «нарратива» (= повествования в узком смысле] как специфического способа воплощения общего принципа нарративности в языковой организации произведения словесного искусства («нарратив» в прозе есть выкристаллизованный, образцовый,
«прототипический», но все же частный случай проявления общего принципа «нарративности» как способа семиотического восприятия мира и способа существования в нем человека, как версии моделирования мира в целях его понимания, объяснения и интерпретации].
На этой теоретической основе можно попытаться выстроить так называемые «постулаты текста / нарратива», т. е. исходные, базовые принципы его возможности, а также дифференциальные признаки, отличающие нарративный феномен от ненарративного, что было нами сделано в работе [Радбиль 2006]. Мы условно разграничили указанные постулаты на три кластера.
(1] Постулаты возможности нарратива (предварительные условия наррации):
• Постулат детерминированности: автор текста и его получатель должны иметь примерно одинаковое представление о реальном мире и обладать примерно одинаковым знанием значений слов. С точки зрения философии, автор и получатель должны жить в одном «возможном мире», с одними законами.
• Постулат общей памяти и общего опыта: в памяти автора и адресата должны существовать общая оперативная память (для художественного текста - общая культурная память] и общие экспериенциальные константы, которые позволяют прогнозировать ожидаемое развитие событий исходя из уже известных фактов.
• Постулат тематичности: у текста должен быть нетривиальный^] предмет(-ы] для повествования.
• Постулат автора: у текста должен быть единый субъект сознания, «образ автора», который имплицируется самими языковыми высказываниями, даже при отсутствии реального автора-творца, как в фольклорных текстах.
• Постулат адресата: текст должен строиться с учетом имплицируемой позиции адресата, его языковой и культурной компетенции, его интересов и ожиданий, в рамках принципа кооперации.
• Постулат косвенного речевого акта/ постулат идиоматичности: текст должен восприниматься адресатом в режиме косвенного речевого акта, где снимаются многие ограничения, релевантные для обыденной, неидиоматичной коммуникации. Именно для буквального, т. е. неидиоматичного понимания текста должны быть особые основания: идиома-тичность предполагается «по умолчанию».
(2] Постулаты реализации нарратива (требования содержательности наррации):
• Постулат информативности / нетавтологичности: каждый новый фрагмент текста должен нести новую информацию, а текст в целом должен быть нетривиален.
• Постулат акциональности: в тексте должен(-ы] быть агенс(-ы] (источники акциональной деятельности], активно действующие лица или субстанции.
• Постулат референциалъной однозначности: в тексте должна быть определенная зона референции за каждым референтом - запрет на немотивированную смену референта.
• Постулат семантической однозначности: рассказчик и адресат образуют некую конвенцию о том, что пользуются словами и выражениями в общих значениях (по умолчанию] - запрет на немотивированный ввод в дискурс рационально не осмысляемых значений и коннотаций.
• Постулат интенционалъности /мотивированности: каждый элемент текста должен быть психологически, структурно, прагматически или ассоциативно мотивирован внутренним «возможным миром» текста.
(3] Постулаты структуры нарратива (правила «рассказывания историй»):
• Постулат инициалъности: Если есть зачин, то, в соответствии с принципом кооперации, он должен быть эксплицирован в нарративную структуру (сказав А - говори Б].
• Постулат сюжета: каждый текст должен иметь начало, развернутое продолжение и конец; допускается значимое, т. е. мотивированное эстетически отсутствие компонента (значимый нуль в системе].
• Постулат событийности [сказки про белого бычка): в тексте должны быть события, и они должны иметь динамическую структуру (т. е. текст должен развиваться].
• Постулат неполноты описания / имплицитной связности: любой текст должен редуцировать бесконечную реальность, прибегая к определенной условности, чтобы не потонуть в подробностях - запрет на избыточную вербализацию пресуппозитивных смыслов.
• Постулат метатекста: метатекстовые (дискурсивные] элементы не должны вступать в противоречие с текстовыми, так как это означает, согласно Ю.Д. Апресяну, что автор (субъект наррации] имеет противоречивые намерения.
Также интересен вопрос о возможности «градации нарративности», т. е. нечто может быть в большей или меньшей степени нарративным, нарративным в абсолютной или, напротив, в нулевой степени, нечто ненарративное может включать в себя элементы нарративности и наоборот. Так, вполне нарративным видится нам текст стихотворения Пушкина «Я вас любил...»], тогда как знаменитый монолог Молли Блум в духе «потока сознания» из «Улисса» Дж. Джойса весьма «ненарративен» и пр.
Согласно развиваемой в настоящей работе точке зрения, в качестве потенциальности нарративную проекцию может иметь все что угодно, все, что попадает в нашем мире в поле воспринимающего сознания - это любые явления природы и социальной действительности, внешнего и внут-
реннего мира. Однако, в качестве той же потенциальности, вещи окружающего нас мира и мира внутри нас могут быть потенциально более нарративными и менее нарративными. Понятно, что история более потенциально нарративна, чем современность, прошлое и будущее человека - более нарративны, чем непосредственно переживаемое настоящее. Музыка более нарративна, чем скульптура, фильм более нарративен, чем картина. Научный обзор более нарративен, чем словарь, туристический проспект более нарративен, чем телефонный справочник. Максимум нарративности, видимо, имеют такие явления, которые по своей структуре в чем-то изоморфны структуре простого утвердительного повествовательного предложения с конкретной референцией в естественном языке. Например, жизнь человека. Реальная жизнь, которая легко превращается в нарра-тив биографии. И здесь мы видим эффекты, схожие по отношению к упомянутым, - жизнь у человека бывает одна, а биографий может быть много.
Нарратив как общечеловеческий принцип концептуализации мира на естественноязыковой основе может приобретать статус эстетически значимого явления в культуре (равно как и многие другие явления человеческого семиозиса]. И здесь снова предоставим слово А.К. Жолковскому: «Эффект усиления в сюжете состоит в том, что некоторый описываемый ряд фактов, событий строится так, что он как бы сам себя двигает. Часто повторяющиеся фабульные положения и схемы - это как раз такие самодвижущиеся сцепления событий. <...> Понятно, что высокое искусство не сводится к ловкому построению фабулы или к умелой игре словами. Однако в самом общем они сходны. Изображаемые в искусстве вещи не только сами себя двигают, но и сами себя объясняют.
Писатель добивается такого сцепления элементов события, что определенные смысловые его стороны подвергаются усилению. Получается, что самый ход событий оказывается усилителем осмысления этих событий, благодаря чему так называемое объективное изображение действительности оказывается одновременно носителем авторского отношения к ней. Очевидно, такое превращение изображения в выражение является высшей формой художественного усиления» [Жолковский 1962: 171].
В разные периоды истории культуры и цивилизации происходит «естественный» отбор определенных нарративных форм: на разных этапах культурной эволюции некоторые повествовательные формы становятся более востребованными, авторитетными, в сравнении с другими. История культуры и литературы, по сути, и есть история смены одних нарративных моделей другими, а также история конфликтов между разными типами нарратива, «нарративных революций» (примерно об этом говорил и М. Фуко, постулируя историю человеческого типа освоения действительности как переход от одной «эпистемы» к другой [Фуко 1977]].
Список литературы
Анкерсмит Ф.Р. История и тропология: взлет и падение метафоры / пер. с англ. М. Кукарцева, Е. Коломоец, В. Катаева. М.: Прогресс-Традиция, 2003. 496 с.
БахтинМ.М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979. 423 с.
Жолковский А.К. Об усилении // Структурно-типологические исследования: сб. ст. / отв. ред. Т.Н. Молошная. М.: Изд-во АН СССР, 1962. С. 161-171.
Лакофф Дж., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем: пер. с англ. / под ред. и с предисл. А.Н. Баранова. М.: Едиториал, 2004. 256 с.
Меерсон О.А. Персонализм как поэтика: литературный мир глазами его обитателей. СПб.: Пушкинский Дом, 2009. 429 с.
Радбилъ Т.Б. Языковые аномалии в художественном тексте: дис. ... д-ра филол. наук. М., 2006. 496 с.
Успенский Б.А. История и семиотика (Восприятие времени как семиотическая проблема) // Успенский Б.А. Избранные труды: в 3 т. М.: Языки русской культуры, 1996-1997. Т. I: Семиотика истории. Семиотика культуры. 1996. С. 9-70.
Фуко М.-П. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук / пер. с фр. В.П. Виз-гина, Н.С. Автономовой; вступ. ст. Н.С. Автономовой. М.: Прогресс, 1977. 488 с.
ШмидВ. Нарратология. М.: Языки славянской культуры, 2003. 312 с. References
Ankersmith, F.R. (2003), History and Tropology: The Rise and Fall of Metaphor, Moscow, Progress-Traditsiya publ., 496 p. (in Russian)
Bakhtin, M.M. (1979), Word-Creativity aesthetic, Moscow, Iskusstvo publ., 423 p. (in Russian)
Foucault, M.P. (1977), Words and Thihgs. The Archeology of Humanities, Moscow, Progress publ., 488 p. (in Russian)
Lakoff, G., Johnson, M. (2004), Metaphors We Live By, Moscow, Editorial publ., 256 p. (in Russian)
Meerson, O.A. (2009), Personalism as Poetics: Literary World from the Point of View of Its Habitants, St. Petersburg, Pushkinskii Dom Publ., 429 p. (in Russian)
Radbil, T.B. (2006), Language Anomalies in Literary Text, Dissertation, Moscow, 496 p. (in Russian)
Schmid, V. (2003), Narratologiya [Narratology], Moscow, Yazyki slavyanskoi kul'tury publ., 312 p.
Uspensky, B.A. (1996), Istoriya i semiotika (Vospriyatie vremeni kak semioticheskaya problema) [History and Semiotics (Time Perception as the Semiotic Problem)]. Selected works, in 3 volumes, Moscow, Yazyki russkoi kul'tury publ., Vol. 1. Semiotics of History. Semiotics of Culture, pp. 9-70.
Zholkovsky, A.K. (1962), Ob usilenii [On intensification]. Moloshnaya T.N. (Ed.) Struk-turno-tipologicheskie issledovaniya [Structural and typological research], Collected works, Moscow, AN SSSR publ., pp. 161-171.
COMMUNICATIVE AND COGNITIVE FOUNDATIONS OF THE NARRATION THEORY IN THE MODERN HUMANITIES
T.B. Radbil
National Research Lobachevsky State University of Nizhny Novgorod (Nizhny Novgorod, Russia)
Abstract: The work grounds the potentiality of creation of the interdisciplinary panhumanist narration theory on the basis of communicative and cognitive-oriented approach which is connected with pragmalinguistic nature of narrative asspecific semiotic essence in the fields of interaction addressant (author) - addressee (reader). Narrativity, to wide extent, is the special way of "translation" of life event localized in modus "reality" to aesthetic event transformed in modus "text", due to which the life event gets some features unusual for everyday course of affairs: authorization (point of view, focus, author's image), addressing, modality etc., and above all - it gets sense. It transfers "narrativized" event to status of relatively autonomized from its creator existence. One can tell about this event, interpret this event, but not live in the event like in real life where an author is the part of it. So it is necessary to theoretically differentiate the "narrativity" as the peculiar principle of reality perception from the "narration" as a specific embodiment method of the general principle of narrative language in the organization works of verbal art. Communicative and cognitive aspects of narration make it possible to formulate so called "text / narration postulations", i.e. initial, main principles of its organization.
Key words: narration theory, communicative and cognitive aspect, modus "reality" / modus "text", principles of narration, linguopoetics.
For citation:
Radbil, T.B. (2017), Communicative and cognitive foundations of the narration theory in the modern humanities. Communication Studies, No. 1 (11), pp. 23-35. (in Russian)
About the author:
Radbil Timur Benyuminovich, Prof., Professor of the Chair of Modern Russian Language and General Linguistics
Corresponding author:
Postal address: 23, Gagarina pr., Nizhny Novgorod, 603950, Russia E-mail: timur@radbil.ru
Received: December 12, 2016
