CC BY
23
КОММУНИКАТИВНОЕ ВОЗДЕЙСТВИЕ СРЕДСТВ МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ КАК ПСИХОЛИНГВИСТИЧЕСКИЙ ФЕНОМЕН (НА ПРИМЕРЕ СТАТЬИ ИЗ SPIEGEL)
Юрий Викторович РАБОТКИН,
кандидат филологических наук, доцент кафедры немецкого языкознания филологического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова, e-mail: [email protected]
Статья посвящена коммуникативному воздействию средств массовой информации. Отправной точкой исследования выступают диалог Платона «Горгий», «Риторика» и «Поэтика» Аристотеля. В качестве теоретической основы в статье также рассматриваются подходы в когнитивной психологии, психологии эмоций и теории аргументации к коммуникативному воздействию средств массовой информации. Далее на примере статьи из журнала «Spiegel» автор анализирует использование пресуппозиции аргумента к ценностям как части стратегии убеждения. Статья вносит вклад в развитие анализа текстов массовой информации в рамках психолингвистического и дискурсивного подходов.
Ключевые слова: психолингвистика, риторика, теория аргументации, средства массовой информации, коммуникативное воздействие, пресуппозиция, аргумент к ценностям.
PERSUASIVE COMMUNICATION IN MASS MEDIA AS A PSYCHOLINGUISTIC PHENOMENON (DESCRIBED ON AN ARTICLE PUBLISHED IN "SPIEGEL")
Yuri Viktorovich RABOTKIN,
Ph. D, Lecturer at the Philological Faculty of the Moscow State University named after M. V. Lomonosov,
e-mail: [email protected]
The article deals with persuasive communication in mass media. Such works as "Gorgias" by Plato, "Rhetoric" and "Poetic" by Aristotle make up a starting point in the article.Furthermore, studies in psychology of emotions, cognitive psychology and linguistics, as well as theory of argumentation addressing persuasive communication in mass media providea theoretical framework for the research. The author then goes on to show the way a presupposition and argument from values come into interplay as part of persuasive strategy in an article published in "Spiegel". The performed analysis develops the linguistic approach to mass media texts within a psycholinguistic and discourse analysis framework.
Key words: psycholinguistics, rhetoric, theory of argumentation, mass media, persuasion, presupposition, argument from values.
Феномен коммуникативного воздействия имеет достаточно долгую историю изучения и в настоящее время составляет предмет исследований таких смежных гуманитарных наук и дисциплин, как философия, психология, социология, филология, теория коммуникации, теория игр, теория аргументации, риторика. Первыми значимыми трудами в европейской традиции, в которых наиболее полно представлены механизмы коммуникативного воздействия речи и их осмысление, являются сочинения Платона [13] и Аристотеля [3]. Об эффектах воздействия речи Аристотель писал: «Из того, что возникает, одно возникает естественным путем, другое - через искусство, третье - самопроизвольно» [2: 197], и далее: «.. .через искусство возникает то, форма чего находится в душе (формой я называю суть бытия каждой вещи и ее первую сущность)»1 [ibid.: 198].
1 Актуальность данного рассуждения подтверждается открытием у человека зеркальных нейронов. Так, в современной нейрофизиологии считается, что человеку «необязательно воспроизводить поведение других людей, чтобы понимать его эмоциональное значение, так же, как и понимание действий не требует их воспроизведения. Даже если при этом активируются разные корковые центры, наше восприятие моторных актов и эмоциональных реакций других объединяется тем, что в обоих случаях зеркальный механизм позволяет нашему мозгу мгновенно понимать то, что мы видим, чувствуем или воображаем, что делают другие, так как он запускает работы тех же нейронных систем (моторных или висцеромоторных, соответственно), которые ответственны за наши собственные действия и эмоции. [...] эта зеркальная система - не единственный мозговой механизм для того, чтобы понять действия и намерения других, и то же самое верно и для эмоций. Их можно также понимать и с помощью рефлексивной переработки сенсорных характеристик, связанных с тем, как они передаются в эмоциональных экспрессиях или действиях других» [15: 161-162].
Коммуникативное воздействие Стагирит связывал, в частности, с «доказательной и вызывающей доверие речью», которая в логическом аспекте строится с учетом общего и частного «как вторичного деривата» общего [1: 124]. Не последнюю роль при этом играет и то, как говорящий сам себя подает: «очень важно (особенно в речах совещательных, но также и судебных), чтобы оратор показал себя человеком определенного склада и чтобы слушатели поняли, что он соответственно к ним относится, и сами к нему отнеслись так же» [4: 59].
Рассуждая далее о том, как возникает доверие, философ писал: «Есть три причины, вызывающие доверие к говорящему, три причины, в силу которых мы верим без доказательств, - это рассудительность, добродетель и доброжелательность» [ibidem]. Доброжелательность Аристотель рассматривает в связи со страстями, которые определяются им следующим образом: «это все то, под влиянием чего изменяется состояние людей и принимаются различные решения, а также то, с чем связано огорчение или удовольствие: например, гнев, сострадание, страх1 и все им подобные и противоположные им чувства» [ibid.: 60].
Относя риторику к искусству речи и убеждения, Стагирит переходит к анализу технических способов убеждения, под которыми он понимает те, что «могут быть созданы нами с помощью метода» [ibid.: 9]. Чтобы убедить собеседника или аудиторию в чем-то, оратор должен быть способен, «во-первых, к умозаключениям, во-вторых, к исследованию нравов и добродетелей, и, в-третьих, к исследованию страстей - что есть та или иная страсть, какова она по своей природе и вследствие чего и каким образом появляется» [ibidem]. В силу указанных причин риторика «оказывается как бы отраслью диалектики и той наукой о нравах, которую правильно назвать политикой» [ibidem].
Термин «пафос», связанный с аффектами, в античной культуре был приложим не только к риторике, но и к искусству, в частности, к трагедии. Анализируя категорию катарсиса у Аристотеля, А. Ф. Лосев указывает на то, что страх и сострадание для Аристотеля относятся к самой структуре трагедии, которая воспроизводит действия, вызывающие страх и сострадание2 [11: 214]; «[...] pathos (термин, который тоже невозможно адекватно передать на новые языки, потому что это и не просто «страсть», и не просто «аффект», и уже менее всего «пафос») [...] имеет для Аристотеля почти исключительно объективно-структурный характер, то есть он характеризует собой специфическое свойство именно трагического действия» [ibid.: 215].
осмысляя потенциал эмоционально-когнитивного воздействия на собеседника или аудиторию в понятии пафоса, риторика разрабатывала это понятие в единстве с этосом и логосом и в рамках дис-
1 Аристотелю, описавшему то, чего боятся и в каком состоянии находится человек, когда испытывает страх, принадлежит одно из самых проницательных описаний этого чувства. Приведем его с некоторыми сокращениями: «Определим страх как некоторого рода огорчение или смятение, возникающее вследствие воображения грядущего зла, пагубного или тягостного: люди ведь боятся не всех зол (например, не боятся быть несправедливыми или ленивыми), но лишь тех, которые могут причинить сильные страдания или вред, и притом в тех случаях, когда они кажутся не отдаленными, но близкими и, следовательно, неизбежными, ведь бед очень отдаленных не боятся. Все знают, что умрут, но поскольку это произойдет не скоро, об этом не думают. Если это и есть страх, то страшным необходимо будет все то, что кажется в значительной степени способным разрушать или причинять вред, вызывающий очень сильное огорчение. Поэтому страшат и признаки подобного, так как тогда страшное представляется близким, поскольку близость чего-то страшного и есть опасность. Страшны вражда и гнев людей, имеющих возможность причинить какое-то зло, раз ясно, что они и желают, и могут причинить зло и, следовательно, близки к его совершению. [...]. Страшны и те, кто страшен для более сильных, чем мы, потому что, если они могут вредить более сильным, чем мы, то тем более могут вредить нам. По той же причине страшны те, кого боятся люди более сильные, чем мы. Страшны и те, кто погубил более сильных, чем мы, и те, кто нападает на людей более слабых, чем мы: страшны они или сейчас, или когда усилятся. [...]. Страшно и то, в чем нельзя или нелегко оказать помощь. Короче говоря, страшно все то, что вызывает в нас сострадание, если происходит или должно произойти с другими людьми. [...]. Если страх сопровождается ожиданием какого-то предстоящего пагубного страдания, то, очевидно, не испытывает страха никто из тех, кто считает, что ни от чего не пострадает: ни от тех людей, которые, как они считают, не заставят их страдать, ни тогда, когда, по их мнению, им не придется страдать. отсюда необходимо следует, что испытывают страх те, которым представляется, что они могут пострадать, и притом от таких-то людей, таких-то обстоятельств и тогда-то» [4: 69-71]. В современной психологии страх определяется как «эмоциональное состояние, отражающее защитную биологическую реакцию человека или животного при переживании ими реальной или мнимой опасности для их здоровья и благополучия» [8: 163]. Видами страха являются боязнь, опасливость, робость, ужас, паника, неуверенность, растерянность, испуг [ibid.: 166-168].
2 В связи с тем, что целью работы не является анализ эстетической категории «мимесиса», ограничимся лишь рассуждениями Аристотеля о подражательной природе искусства [3: 149] и о том, что «во-первых, подражание присуще людям с детства, и они тем отличаются от прочих животных, что наиболее способны к подражанию, благодаря которому приобретают и первые знания; а во-вторых, продукты подражания всем доставляют удовольствие» [ibid.: 151]. Подробный анализ категории «мимесиса» содержится, например, в работах А. Ф. Лосева [11] и Э. Ауэрбаха [5].
циплин гуманитарного круга на протяжении всего своего существования занималась вопросами эффективного общения [4, 17, 20].
Во второй половине ХХ века наряду с возрождением интереса к риторике (т. е. с появлением неориторики) возникают другие направления филологического круга (лингвистическая прагматика, коммуникативная и когнитивная лингвистика, анализ дискурса, политолингвистика, теория аргументации), которые под влиянием философии, социологии и политологиитакже исследуют феномен когнитивного воздействиякоммуникации.
Помимо указанных направлений значительный вклад в понимание и описание феномена коммуникативного воздействия внесли психологические исследования и появившиеся на их основе теории, которые представляют коммуникативное воздействие как сложно детерминированную, многоуровневую систему [10: 20]. Отправной точкой в этих исследованиях являются два выявленные способа обработки информации, которые человек использует для анализа поступающей информации - систематический и эвристический. Систематический способ обработки сообщения представлен тогда, когда человек (объект воздействия) вдумчиво воспринимает информацию, которую ему предлагает партнер по диалогу (субъект воздействия) и соотносит приводимые доводы со своими собственными убеждениями и знаниями. При эвристическом способе обработки сообщения человек (объект воздействия) прибегает к специальным правилам - эвристикам, в основе которых лежат очевидные для человека, ситуативно обусловленные алгоритмы интерпретации, такие, например, как: «мнению специалиста следует доверять», «большинство всегда право» и проч. [ibid.: 21], которые часто совпадают с общими местами в риторике.
Описанные способы обработки поступающей информации учитываются в структурно-уровневой модели коммуникативного воздействия, включающей такие принципы, как: 1) иерархичность, 2) активность, 3) полимотивированность, 4) эмоциональность [ibid.: 36].
Параметр иерархичности позволяет описать уровни коммуникации: макроуровень, мезауровень и микроуровень. Так, на макроуровне коммуникация рассматривается как «сложная, развивающаяся в течение жизни сеть взаимосвязей индивида с другими людьми и социальными общностями» [ibid.: 38]. В аспекте проблемы воздействия с коммуникативным макроуровнем связано долгосрочное влияние, которое испытывает индивид, развиваясь и функционируя в межличностном, организационном и масс-медийном контекстах, когда, в частности, формируется его картина мира или устойчивые поведенческие паттерны [ibid.: 38-39].
Мезауровень описывает ситуации коммуникативного взаимодействия, «в которых оказывается человек в конкретный период своей жизни» [ibid.: 39]. В отличие от коммуникации на макроуровне, коммуникация на мезауровне не носит интегративный характер и включает вербальные и невербальные действия, совершаемые с разными целями: сообщить собеседнику определенные факты, изменить его мнение или установки, скорректировать его поведение и т. д. Подобное взаимодействие приводит к когнитивным, эмоциональным, мотивационным и поведенческим эффектам, затрагивающим отдельные психологические структуры, когда происходит коррекция представления о конкретной проблеме, изменение отношения к какому-то объекту, принятие решения и т. д. [ibidem].
Анализ коммуникации на микроуровне фокусируется на «структурах речевого обмена, динамике позиций, занятых собеседниками, а также отношений, складывающихся между ними» [ibidem]. На этом уровне исследования внимание уделяется закономерностям, выявляемым в сочетании коммуникативных актов («вопрос - ответ», «побуждение к действию - осуществление действия» и проч.), а также конкретным речевым приемам, позволяющим осуществлять коммуникативное воздействие [ibidem].
На каждом из описанных уровней коммуникации в структурном отношении выделяются такие элементы, как субъект, объект, сфера, средство и контекст воздействия [ibidem].
Направленность коммуникативного воздействия определяет субъекта и объекта воздействия. Под сферой коммуникативного воздействия понимается «совокупность сходных по своим признакам ситуаций, в рамках которых происходит взаимодействие субъекта и объекта» [ibid.: 40]. Этот параметр позволяет описать степень индивидуализированности воздействия (например, общение «один на один»), обширность аудитории, опосредованность воздействия техническими и прочими средствами [ibidem].
Параметр «средства воздействия» учитывает «набор средств, при помощи которых оказывается коммуникативное воздействие», т. е. речевые сообщения разного объема, совокупность речевых и неречевых стимулов и др. [ibidem].
Параметр «контекст воздействия» позволяет учитывать характеристики, влияющие на выбор, реализацию и эффективность используемых средств; сюда относятся пространственно-временные и социальные параметры ситуации, в частности, культурные, социальные и групповые нормы [ibid.: 40-41].
Активность - следующий параметр в структурно-уровневой модели - позволяет описать роли субъекта и объекта воздействия в их динамике. В роли субъекта воздействия человек выбирает средства воздействия, время и длительность их использования [ibid.: 42]. Оказываясь в роли объекта воздействий, человек проявляет активность «в выборе общей стратегии реагирования на попытку воздействия; приемов реагирования внутри стратегии, глубины и типа (систематического либо эвристического) когнитивной обработки поступающей к нему от субъекта воздействия информации»[ibidem]. Этот же аспект - активность - включает также анализ закономерностей и механизмов сопротивления воздействию [ibidem].
Тезис о полимотивированности человека, который выступает объектом воздействия, включен в структурно-уровневую модель на том основании, что позволяет описать ориентацию человека «на реальность, на его собственное «Я» и на других» [ibid.: 46]. Так, ориентация на реальность означает, что человек «стремится составить ясное, адекватное и определенное представление об окружающей реальности»; ориентация на собственное «Я» предполагает, что человек хочет «иметь непротиворечивую, соответствующую личным ценностям и потребностям систему установок и представлений»; ориентация на других связана с потребностью человека «иметь позитивную групповую идентичность, поддерживать хорошие отношения с членами референтных групп и придерживаться принятых в них норм и правил» [ibidem].
Эмоциональность позволяет в рамках структурно-уровневой модели описать: 1) факторы, влияющие на выбор и реализацию средств воздействия; 2) эмоции как составную часть аттитюда; 3) эмоции как средство воздействия; 4) эмоции как фактор эффективности коммуникативного воздействия [ibid.: 47].
Рамки статьи не позволяют представить анализ конкретного материала - статьи из журнала Spiegel -с учетом всех четырех приведенных параметров структурно-уровневой модели коммуникативного воздействия, в силу чего предлагаемый анализ носит фрагментарный характер и фокусируется лишь на использовании пресуппозиции и скрытого аргумента к ценностям.
Материалом анализа послужила статья, опубликованная в издании Spiegel-Online [19] и посвященная организации антитеррористического центра Европейским союзом. Сам текст статьи понимается как символическая репрезентация некоторого положения дел, включающего как конституированные, т.е. имеющие референтов в действительности, так и сконструированные, т. е. не имеющие физического референта, сущности [8; 14: 550]. Иными словами, текст интерпретирует реальность и не равен ей. Далее приведем заглавие, вводку и первый абзац выбранной для анализа статьи [19]:
Innere Sicherheit: Europäische Geheimdienste richten Anti-Terror-Zentrum ein (Von Jörg Diehl)
Im Kampf gegen den islamistischen Terrorismus verzahnen sich die europäischen Nachrichtendienste. Bis zum Sommer soll in der Nähe von Den Haag ein neues Anti-Terror-Zentrum entstehen.
Als Konsequenz aus den islamistischen Anschlägen des vergangenen Jahres wollen die europäischen Geheimdienste ihre Kooperation ausweiten. So soll bis Juli in der Zentrale des niederländischen Nachrichtendiensts AIVD in der Nähe von Den Haag ein Anti-Terror-Zentrum entstehen, das den Austausch von Informationen zwischen den Sicherheitsbehörden erleichtern und beschleunigen soll.
В аспекте иерархичности опубликованная статья рассматривается как коммуникативный феномен, связанный с микроуровнем. На текстовом уровне категория субъекта коммуникативного воздействия оказывается нецелостной, расщепленной, т. к. вбирает в себя журналиста - автора статьи, редакцию, заказавшую журналисту материал по данной тематике и опубликовавшую ее, а также представителей европейских разведывательных органов, чьи слова в форме цитаты приведены в тексте статьи. Иными словами, категория субъекта коммуникативного воздействия выявляется определенными паттернами доступа к публичному дискурсу [7: 88-102].
Расщепленность категории субъекта коммуникативного воздействия представлена и в грамматическом плане. Так, например, в вводке субъекты действия (грамматические подлежащие) не совпадают с субъектом знания/оценки: Im Kampf gegen den islamistischen Terrorismus verzahnensich die europäischen Nachrichtendienste. Bis zum Sommer soll in der Nähe von Den Haag ein neues Anti-Terror-Zentrum entstehen.
В первом предложении употребление отглагольного существительного Kampf в обстоятельственной функции позволяет субъекту знания/оценки (автору статьи) в простом распространенном предложении объединить две пропозиции («Die europäischen Nachrichtendienste kämpfen gegen den islamistischen Terrorismus» и «Die europäischen Nachrichtendienste verzahnensich dabei»). Стяжение пропозиций позволяет направить фокус внимания на действие, выраженное глаголом sichverzahnen, - фигуру, фоном для которой выступает im Kampf gegen den islamistischen Terrorismus. Номинация derislamistische Terrorismus указывает на то, с какой социальной общностью идентифицирует себя автор статьи. Первое предложение вводки косвенно указывает на символическую смену коммуникативных ролей: прежде чем стать субъектом знания/оценки, а затем и субъектом коммуникативного воздействия, автору статьи сначала необходимо было получить информацию.
Во втором предложении вводки субъект знания также не равен грамматическому подлежащему, т. к. субъект физического действия элиминирован, а фокус внимания смещен на намерение/результат: Biszum Sommer soll inder Nähevon Den Haa geinneues Anti-Terror-Zentrum entstehen.
Чтобы очертить семантическое пространство начала статьи, приведем указание на те репрезентации конституированных и сконструированных сущностей, которые содержатся в вводке, - это физические сущности (die europäischen Nachrichtendienste, Den Haag), еще не ставшая реальной физическая сущность (ein neues Anti-Terror-Zentrum), реальные, но не физические сущности (Kampf, derislamistische Terrorismus), реальные, но не наблюдаемые воочию автором статьи процессы (kämpfen, sichverzahnen), оценка ненаблюдаемого процесса (sichverzahnen), пространственно-временные отношения (im Kampf, inder Nähevon, bis zum Sommer).
Контекст коммуникативного воздействия в самой статье передают лексические номинации in nere Sicherheit, Anti-Terror-Zentrum, im Kampf gegen den islamistischen Terrorismus, используемые автором в названии статьи и в вводке, а также Konsequenzaus den islamistischen Ans chlägendesvergan genen Jahres в первом абзаце.
В смысловом отношении приведенные лексические единицы, обнаруживая разный эмотивный потенциал (положительное денотативное значение Sicherheit, отрицательное денотативное значение Terror, Terrorismus, отрицательное коннотативное значение Anschlag, функционально-стилистическое значение der islamistische Terrorismus, die islamistische Anschläge), передают эмоционально-когнитивное состояние тревоги/страха [16: 56], вокруг которого строится в свернутом виде риторический аргумент статьи.
Прежде чем перейти к анализу риторического построения начала статьи, необходимо обратить внимание на использование автором статьи пресуппозиции как имплицитного речевого акта, который осуществляется в самой речи и в котором говорящий/пишущий оценивает, насколько его речевой акт будет успешным, в зависимости от того, принимает ли слушающий/читатель определенные условия или нет. Имплицитный речевой акт, понимаемый подобным образом, имеет ограничение, связанное с тем, что, в случае отказа слушающего/читателя принять определенные условия, сам акт оказывается неэффективным [18: 172].
Формально условия для совершения подобного имплицитного речевого акта выглядят следующим образом [ibid.: 179]:
Основное условие: Говорящий (S) полагает предполагаемую им пропозицию (pp) в качестве основного условия успешности своего речевого акта (SA); если слушающий (H) не принимает эту пропозицию, речевой акт (SA) теряет смысл.
Пропозициональное условие: pp является пропозицией/ фактом/ ценностью / ролью, которую Hмо-жет реконструировать.
Предварительное условие: S допускает, что H реконструирует и согласится с рр.
Условия, связанные с искренностью говорящего: S верит, что рр; S верит, что H может реконструировать и знать, или принять рр.
В тексте использование пресуппозиции как имплицитного речевого акта, осуществляемого в речи, представлено в предложении: Als Konsequenzaus den islamistischen Anschlägendesvergan genen Jahreswollen die europäischen Geheimdiensteihre Kooperation ausweiten, где синтагма als Konsequenzaus den islamistischen Anschlägendesvergan genen Jahres выражает причину действия ihre Kooperation ausweiten. Пресуппозиция в данном случае имеет вид: Aus den Anschlägen, die von Islamisten das vergangene Jahr verübt wurden, sind die Konsequenzen gezogen worden und das ist der Grund dafür, weshalbdie europäischen Geheimdienste ihre Kooperation ausweiten wollen.
Пресуппозиция предполагает разницу между тем, что известно говорящему/пишущему и слушающему/читающему, поэтому ее можно рассматривать как умозаключение следующего вида [ibid.: 181]:
1. Р (пропозиция, представляющая пресуппозицию) имеет место быть всякий раз, когда имеет место С, если только и до тех пор, пока существует D - стандартная оговорка «по умолчанию» (в том смысле, что представлено компенсирующее доказательство) (правило).
2. Имеется условие С (факт).
3. Нет D - стандартной оговорки «по умолчанию» (исключение).
Р имеет место быть.
Для пресуппозиции как имплицитного речевого акта характерны следующие аспекты. Во-первых, пресуппозиция строится на принципе вывода - рациональном принципе, поддерживающем вывод. Сам вывод, в свою очередь, основан на опыте, вероятности, каком-либо правиле или принципе удобства (когда удобно сделать некоторый вывод), выступающих для говорящего коррелятами фактов и событий. При этом опыт, вероятность, правило или удобство могут носить эпистемологический, прагматический или фактический характер. Самым распространенным примером вывода, носящего фактический характер, является объединение фактов или событий, связанных не каузально, а простым временным или пространственным совпадением. Прагматические допущения определяют речевое поведение и следование социальным нормам. Эпистемологические допущения определяют то, что может составлять картину мира человека, включая прагматические допущения и допущения, основанные на фактах [ibidem].
Во-вторых, для вывода, основанного на пресуппозиции, характерно отсутствие доказательства, т. к. сами допущения относятся к таким формам рассуждения, которые используются тогда, когда доказательства отсутствуют [ibidem].
В-третьих, пресуппозиция связана с умозаключением «по незнанию». Допущения, связанные с пресуппозицией, могут быть опровергнуты и предоставляют только предварительный вывод, который принимается до тех пор, пока не будет доказано обратное [ibid.: 181-182].
Стратегию использования пресуппозиций можно описать следующим образом: с одной стороны, использование пресуппозиции, которую не разделяет слушающий/читатель, означает, что ему навязывается точка зрения, которую он не разделяет, и чтобы отказаться от навязываемой точки зрения, ее необходимо отрицать. С другой стороны, пресуппозиция является выводом из имплицитного гипотетического рассуждения, и поэтому, чтобы отрицать вывод, необходимо умозаключение, в котором отрицается само допущение/гипотетическое рассуждение [ibid.: 189]. Возвращаясь к анализируемому предложению, можно восстановить имплицитные посылки, которые лежат в основе анализируемой пресуппозиции:
1. читатель статьи должен знать (принять) определенную информацию (Р) каждый раз, когда эта информация важна и ее в необходимом объеме распространяют средства массовой информации (С) (если только читатель не отказывается от информации из средств массовой информации и не интересуется соответствующей темой) (D) (правило).
2. О том, что «Ausden Anschlägen, dievon Islamisten das vergangene Jahrver übtwurden, sinddie Konsequenzengezogenwor den», в той или иной форме сообщали средства массовой информации, и эта информация важна для читателей (С) (факт).
3. Неверно, что читатели, выбравшую эту статью, не интересуются событиями, о которых в статье идет речь (не-D) (исключение).
Читатели должны знать о том, что «Aus den Anschlägen, dievon Islamisten das vergangene Jahrverübtwurden, sinddie Konsequenzengezogenworden, und das ist der Grund dafür, weshalbdie europäischen Geheimdienste ihre Kooperation ausweiten wollen».
Анализ использования пресуппозиций как имплицитных речевых актов, осуществляемых в речи, позволяет, в частности, установить, насколько субъект коммуникативного воздействия активен на уровне, и определить значимые для него самого темы, восприятие которых навязывается объекту коммуникативного воздействия. Анализ комментариев, оставленных читателями на сайте журнала, позволил бы определить, насколько представленный материал вызывает сопротивление и какие именно смысловые фрагменты вызывают наибольшее сопротивление.
Как было указано в начале статьи, Аристотель был одним из первых, кто придал эмоциям онтологический статус и связал их с системой ценностей, которые, с одной стороны, лежат в основе оценки и мнения/суждения о происходящем, а с другой - выступают причиной действия. Страх/тревога предполагают, что ситуация, в которой возникает это чувство, неприятна и вызывает реакцию (желание) изменить ее, если ситуация уже наличествует, либо избежать ее, если ситуация мыслится как гипотетическая. В статье чувство тревоги связано с угрозой обществу, которая, в свою очередь, актуализирует базовую потребность в безопасности [12: 65].
Аргумент, определяющий структуру начала статьи, является аргументом к ценностям, в основе которого лежит следующая схема рассуждения [18: 51]: В настоящих условиях R необходимо совершить действие A, чтобы достичь некоторой цели G, которая утвердит некоторую ценность V.
Представленная схема рассуждения демонстрирует связь между желанием/реакцией совершить некоторое действие и ценностями. При этом ценность понимается как то, что определяет желательность или необходимость некоторого действия, т. е. то, что в конечном итоге приводит к действию. Аргумент к ценностям осуществляется в два этапа: сначала говорящий/пишущий представляет слушающему/ читающему некоторое положение дел как желательное, т. е. как причину для совершения некоторого действия. Как следствие, представление некоторого положения дел как желательного влияет на слушающего/читателя, изменяя его отношение к представляемому положению дел. Поэтому аргумент к ценностям рассматривается как своего рода телеологический аргумент, в котором важное место отводится таким понятиям, как цель, функция, роль, смысл и т. д. [6: 556 - 557], и который основывается на посылках, разделяемых и говорящим, и слушающим, т. к. речь идет о желаемом или, напротив, не желательном положении дел. Схема самого аргумента выглядит следующим образом [ibid.: 52]:
1. Положение дел х является желательным (innere Sicherheit) с точки зрения субъекта действия А (die europäischen Geheimdienste), учитывая ценность V(keine islamistischen Anschlägemehrwieimvorigen Jahr).
2. То, что положение дел х (innere Sicherheit) является желательным, влияет на интерпретацию и поэтому оценку действия G (Einrichtung des Anti-Terror-Zentrums) субъекта действия А (die europäischen Geheimdienste).
Оценка положения дел х (innere Sicherheit) с учетом ценности V (keine islamistischen Ans chlägemehr-wieimvorigen Jahr) является причиной приверженности цели G (Einrichtung des Anti-Terror-Zentrums).
Субъект коммуникативного воздействия в свернутом виде использует приведенную схему аргумента, которая позволяет в тексте статьи представить действия европейских властей как желательные.
Использование современных положений психологии, риторики, логики и прагматики обогащает теорию и практику анализа текстов средств массовой информации, а также позволяет на текстовом уровне полнее описать механизмы, которыми пользуется субъект коммуникативного воздействия.
ЛИТЕРАТУРА
1. Аверинцев С. С. Античная риторика и судьбы античного рационализма // Риторика и истоки европейской литературной традиции. М.: Языки русской культуры, 1996. С. 115-145.
2. Аристотель. Метафизика. Сочинения: в 4 т. М.: Мысль, 1975. Т. 1. С. 63-367.
3. Аристотель. О софистических опровержениях. Сочинения: в 4 т. М.: Мысль, 1978. Т. 2. С. 533593.
4. Аристотель. Риторика. Поэтика. М.: Лабиринт, 2000. 224 с.
5. Ауэрбах Э. Мимесис. Изображение действительности в западноевропейской литературе. Благовещенск: БГК им. И. А. Бодуэна де Куртенэ, 1999. Т. 1-2. 552 с.
6. БорзенковВ. Г. Телеология // Философский словарь. 7-е изд., перераб. и доп. М.: Республика, 2001. С. 556-557.
7. Дейк Т. ван. Дискурс и власть: Репрезентации доминирования в языке и коммуникации. М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2013. 344 с.
8. Ильин Е. П. Эмоции и чувства. 2-е изд. СПб.: Питер, 2008. 783 с.
9. Лакофф Дж., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем. М.: Едиториал УРСС, 2004. 256 с.
10. Латынов В. В. Психология коммуникативного воздействия. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2013. 368 с.
11. Лосев А. Ф. История античной эстетики. Аристотель и поздняя классика. Харьков, Москва: Фолио, Изд-во АСТ, 2000. 880 с.
12. МаслоуА. Мотивация и личность. 3-е изд. СПб.: Питер, 2008. 352 с.
13. Платон. Горгий / Сочинения в четырех томах. СПб.: Изд-во С.-Петербургского ун-та; Изд-во Олега Абышко, 2006. Т. 1. С. 261-374.
14. Поляков С. Э. Феноменология психических репрезентаций. СПб.: Питер, 2011. 688 с.
15. Риццолатти Дж., Синигалья К. Зеркала в мозге: О механизмах совместного действия и сопереживания. М.: Языки славянских культур, 2012. 208 с.
16. Шаховский В. И. Голос эмоций в языковом круге homosentiens. М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2012. 144 c.
17. Fix U., Gardt A., Knape J. (Hrsg.). Rhetorik und Stilistik. Ein internationales Handbuch historischer und systematischer Forschung (in 2 Bd.). Berlin, New York: De Gruyter, 2008. 2552 S.
18. Macagno F., Walton D. EmotiveLanguagein Argumentation. Cambridge: CUP, 2014. 292 p.
19. Spiegel. Innere Sicherheit: Europäische Geheimdienste richten Anti-Terror-Zentrum ein. URL: http://www.spiegel.de/politik/ausland/terrorismus-europaeische-geheimdienste-richten-anti-terror-zent-rum-ein-a-1078201. html
20. Worthington I. (ed.). Persuasion: Greek Rhetoric in Action. London, New York: Routledge, 1994. 277 p.
