CC BY
60
-аан: буhалгаан 'бунт, смута', хэлсээн ‘соглашение’;
-бари: шадабари 'умение', шиидхэбэри 'решение';
-мал: hунгамал 'избранник', табимал 'ставленник', шудха-мал 'сплав';
-мжа: туhаламжа 'помощь', урьhаламжа', этигэмжэ
'полномочие';
-са: ургаса 'урожай', неесэ 'резерв';
-уули (-уури): hунгуули 'выборы', эдлуури 'пользование', эзэлуури 'владение';
-ша: залуурша 'рулевой’, гаргаша, гарша ‘расход’;
-дал: асуудал ‘вопрос’, зеедэл ‘перекочевка’, гологдол ‘брак’;
-тан: яhатан 'народность', эдэбхитэн 'актив';
-шуул: баяшуул ‘богачи’, бурхангYЙШYYл ‘безбожники’. Семантические различия между конкретными и отвлеченными существительными сопровождаются формальнограмматическими различиями. Абстрактные существительные обозначают отвлеченные понятия, которые нельзя считать. Поэтому, в отличие от конкретных существительных, они не изменяются по числам и не сочетаются с количественными и порядковыми числительными, с единицами мер. Лишь некоторые из них могут определяться при помощи неопределенноколичественных слов олон, ехэ 'много', Yсеен, бага, например: олон тэнэг ябадалнууд 'много глупостей’.
В своей работе «Аффиксальное словообразование частей речи в бурятском языке» У-Ж.Ш. Дондуков, главным объектом научных интересов которого было словообразование, подразделе «Словообразование имен существительных, соотносительных с причастиями», выделяет аффикс -гша, у которого находит два значения: а) действующее лицо, например: TYPYYлэгшэ 'председатель', hурагша 'учащийся'; б) названия предметов, являющихся орудиями действия, например,
Библиографический список
хеемэгшэ 'ярмо', заагша 'указатель приборов, показатель степени [2, с .44]. Ц.Ц. Цыдыпов в учебнике для учителей средней школы, студентов и аспирантов [3, с. 45] в параграфе “Суффиксы, образующие имена существительные со значением людей» («ХYHYYДые тэмдэглэhэн юумэнэй нэрэнYYДые гаргадаг суффикснууд) выделяетсуффикс -гша, с помощью которого образуются имена, обозначающие людей по их деятельности (ХYHYYДэй хэжэ баШан ажалаарнь тодоруулан тэм-дэглэнэ) и в качестве примера приводит слова hурагша, hургагша, туруулэгшэ. Так, в «Русско-бурятско-монгольском словаре» [4, с. 17] слово «получатель» (переводчик Д. Черни-нов) с пометой офиц. переведено словами абагша, тушаал абагша, в РБС-2008 [5, с. 599] (автор буквы Н.Очиров) данное слово дается с прежней пометой и переводится словами абаг-ша, XYлеэн абагша; получатель грузов - ашаа XYлеэн абагша. Слово «приёмщик» в РБС-54 передано как тушаажа абагша, «приёмщица» тушаажа абадаг эхэнэр.
В «Бурятско-русском словаре» [6, с. 21] абагша сопровождается пометой «причастие настоящего времени переводится по значению абаха с существительными для обозначения деятеля и переводится словами «получатель, приёмщик, а в качестве примеров даны сложносоставные существительные Yhэ абагша 'парикмахер', Yhее абагша 'мститель', худалдан абагша эхэнэр 'покупательница’, худалдажа абагша ‘скупщик’, хаша-жа (или айлгаад) абагша ‘вымогатель’, XYлhеер абагша ‘съёмщик, арендатор.
Таким образом, в бурятском языке в прошлый период рельефно обозначился продуктивный способ словосложения, а именно словосложение, посредством которого образуются сложные слова, относящиеся главным образом к двухосновному типу.
1. Бертагаев, Т.А. Морфологическая структура слова в монгольских языках. - М., 1969.
2. Дондуков, У-Ж.Ш. Аффиксальное словообразование частей речи в бурятском языке. - Улан-Удэ, 1964.
3. Цыдыпов, Ц.Ц. Аналитические конструкции в бурятском языке. - Улан-Удэ, 1972.
4. Цыдендамбаев, Ц.Б. Русско-бурят-монгольский словарь. - М, 1954.
5. Шагдаров, Л. Д. Русско-бурятский словарь. - Улан-Удэ, 2008.
6. Черемисов, К.М. Бурятско-русский словарь. - М., 1973.
Bibliography
1. Bertagaev, T. A. Morfologicheskaya struktura slova v mongol'skih yazykah. - M., 1969.
2. Dondukov, U-Zh. Sh. Affiksal'noe slovoobrazovanie chastej rechi v buryatskom yazyke. - Ulan-Ud], 1964.
3. Cydypov, C. C. Analiticheskie konstrukcii v buryatskom yazyke. - Ulan-Ud], 1972.
4. Cydendambaev, C. B. Russko-buryat-mongol'skij slovar'. - M, 1954.
5. Shagdarov, L. D. Russko-buryatskij slovar'. - Ulan-Ud], 2008.
6. Cheremisov, K. M. Buryatsko-russkij slovar'. - M., 1973.
Статья поступила в редакцию 19.04.11
УДК 811. 161.1'367
Baranochnicova L.V. THE COMMUNICATIVELY-SEMANTIC CHARACTERISTIC OF A POETIC, PROSAIC AND EPISTOLARY HERITAGE OF A.S. PUSHKIN: INTRODUCTION AND PLUG-IN COMPONENTS. The article analyses functioning of introduction and plug-in components in A.S. Pushkin's texts, their generality and distinction is considered in a poetic, prosaic and epistolary heritage of poet.
Key words: introduction component, plug-in component, modality, composition.
Л.В. Бараночникова, аспирант каф. русского языка РГПУ им. А.И. Герцена, г. Санкт-Петербург, E-mail: Lidlandia@mail.ru
КОММУНИКАТИВНО-СЕМАНТИЧЕСКАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ПОЭТИЧЕСКОГО, НРОЗАИЧЕСКОТО И ЭПИСТОЛЯРНОГО НАСЛЕДИЯ А.С. ПУШКИНА: ВВОДНЫЕ И ВСТАВНЫЕ КОМПОНЕНТЫ
В статье анализируется функционирование вводных и вставных компонентов в текстах А.С. Пушкина, рассматривается их общность и различие в поэтическом, прозаическом и эпистолярном наследии поэта.
Ключевые слова: вводный компонент, вставной компонент, модальность, композиция.
Трактовка вводных компонентов (далее - ВвК) и вставных компонентов (далее - ВстК), хотя и привлекала внимание многих исследователей, тем не менее остается одной из проблем, до конца не решенных.
Из краткого обзора литературы о ВвК и ВстК следует, что в трудах лингвистов XIX и начала XX в. не поднимался вопрос о разделении категории ВвК и ВстК. Только в 50-е гг. XX в. в ряде исследований появились попытки рассматривать ВстК в качестве самостоятельного явления. Его интерпретация, однако, до сих пор остается различной.
Дискуссионность вопроса: «в одну ли категориальную единицу входят ВвК и ВстК, или каждая из них составляет особую самостоятельную категорию» и наличие определенных аргументов как в отношении первого решения, так и второго, позволяет увидеть возможность некого компромисса в том, чтобы в исследованиях, связанных с художественными произведениями, сосредоточиваться лишь на выяснении их общих признаков, с одной стороны, и специфических, с другой.
Использование же нами терминов «вводный компонент», «вставной компонент» вместо более популярных наименований «вводные слова», «вставные конструкции» обусловлено необходимостью подчеркнуть, во-первых, возможность разного объема этих категорий: от отдельного слова до целого предложения; а во-вторых, определенную синтаксическую их общность, связанную с нарушением линейности основного высказывания.
Вводный компонент - это собственно коммуникативный элемент, связанный с выражением отношения говорящего к фрагменту действительности или к высказыванию, характеризуемого с модальной точки зрения.
Вставной компонент есть дополнение исходного высказывания новой (основной или попутной) информацией или его разъяснение.
Общность же между явлениями «вводный компонент» и «вставной компонент» состоит в том, что они, нарушая линейность синтаксического построения, содержательно обогащают высказывание.
Различия между этими двумя синтаксическими явлениями сводятся, на наш взгляд, к следующему:
1. ВвК выражают отношение говорящего к факту сообщения или приему его подачи. ВстК есть дополнение высказывания новой (основной или попутной) информацией или уточнение этого нового высказывания.
2. Элементам ВвК свойственны значительные изменения или ослабления первоначального лексического значения. Элементы ВстК не подвержены, как правило, этому процессу.
3. ВвК типизированны и ограничены в своем составе. Варианты ВстК практически бесчисленны вследствие их нетипи-зированности как со стороны содержательной, так и модальной.
4. ВвК могут занимать позицию в начале, середине или в конце предложения. ВстК никогда не находятся в препозиции.
Именно этот подход к проблеме ВвК / ВстК вполне оправдал себя при изучении пушкинских текстов.
Ориентация на поэзию, прозу и эпистолярий поэта объясняется его исключительной ролью в становлении русского литературного языка - не только поэтического, но и прозаического.
Еще один повод обращенности в наше время к наследию Пушкина хорошо сформулировал В.М. Маркович: «И то, что русская критическая и философская мысль неизменно возвращается к феномену пушкинского творчества, непреложно доказывает одно: Пушкин насущно необходим этой культуре. Однако в каком качестве нужен нам Пушкин? Как поэт или как пророк? Как певец Империи или как певец Свободы? Как культуртрегер или как выразитель стихийного бунта против культуры? Как воплотившийся в одном человеке пантеон су-
губо национальных добродетелей или как выразитель лишь национального лишь постольку, поскольку он совпадает с открытостью «чужому»? [1, с.10]
Актуальность обращенности к наследию Пушкина объясняется тем, что виднейшие пушкинисты (Б.В. Томашевский [2], В.В. Виноградов [3], Г.О. Винокур [4], Д.Д. Благой [5], Ю.М. Лотман [6], С.Г. Бочаров [7], Г.А. Гуковский [8], В.Э. Вацуро [9], Н. Гей [10], В. Шмид [11] и др.), поставив и разрешив ряд принципиальнейших вопросов, связанных с методологическими ориентирами, с содержательно-
композиционными идеями, не всегда обращали особое внимание на идиостиль, в результате чего многое осталось в тени, прежде всего, языковая проблематика. «Забытыми» оказались категории собственно коммуникативного назначения (исключением является изучение роли обращения Т. Г. Лупашку [12]).
ВвК и ВстК у Пушкина встречаются и в поэзии, и в прозе, и в эпистолярии. Если ВвК в тексте выполняет собственно модальную функцию, то ВстК - функцию информационного расширения, беря на себя и задачу делимитации. Модальность, если иметь в виду ее самое широкое понимание, есть не что иное, как важнейшее свойство художественной (поэтической прежде всего) словесности. ВвК в большей степени присущи поэтическим текстам Пушкина, ВстК - прозаическим. Ориентация поэзии на ВвК понятна: поэзия, особенно лирическая, окрашена субъективным восприятием ее создателя. Поэзия вне модальных рамок, как бы их ни трактовать, не существует.
Модальность - одна из наиболее сложных языковых категорий. Она отражает отношение человека к окружающей его действительности, к собеседнику и к данному высказыванию. По выражению Ш. Балли, «модальность - это душа предложения; как и мысль, она образуется в основном в результате активной операции говорящего субъекта» [13, с. 44]. Использование Пушкиным ВвК достаточно активно, но оно не было новаторским для его эпохи, однако следует отметить, что в его поэзии модальность представлена во всем разнообразии.
Как известно из лингвистических работ по этой эпохе, к концу XVIII - началу XIX вв. частотность использования ВвК резко возрастает. Как отмечает Н.В. Патроева [14, с. 175], максимальных показателей использование ВвК достигает в этот период в произведениях И.А. Крылова и И.И. Дмитриева. Это объясняется углублением индивидуально-авторского начала, формированием лирики как нового для русской литературы, самого субъективного жанра, выразившего мировосприятие конкретной личности.
Рост употребительности ВвК в начале XIX века связан также с тенденцией к усилению аналитизма русского синтаксиса, ознаменовавшего себя сжатием, упрощением, расчленением конструкций, ослаблением связности компонентов внутри предложения. При этом в семантическом и коммуникативном отношении синтаксис усложнился.
В поэтических произведениях Пушкина обнаруживает все разнообразие категория вводности. Ориентация поэзии Пушкина на вводность понятна: поэзия, как было сказано (особенно лирическая) окрашена субъективным восприятием ее создателя. Поэзия и проза различаются разной перспективой восприятия мира, разным способом познания. «В эпосе существует пространственная дистанция между говорящим и предметом речи. В лирике эта дистанция резко уменьшается и в пределе исчезает» [15, с. 18]. Поэзия представляет собой особую форму коммуникации и предопределяет появление многих особенностей, роднящих поэзию с разговорной и внутренней речью. Поэтому сильный акцент делается на конструкциях, вовлекающих в структуру текста не только субъекта, но и адресата. В лирике выдвигается на первый план точка зрения говорящего, поэтому модальность начинает в ней играть все большую роль. В поэтическом произведении автор
активно включается в структуру сообщения, применяя различные языковые средства, в основном служащие способами коммуникации в устном диалоге.
В беловых вариантах текстов поэтических произведений представлено 225 ВвК. Функционально-семантический круг их достаточно широк и включает почти все возможные их значения. Наиболее распространенными из них являются следующие: может быть, кажется, конечно, бывало, итак, пожалуй, говорят. Причем самой частотной из них является ВвК может быть / быть может: ведь сомнение является одним из наиболее часто испытываемых человеком чувств в его духовной и интимной жизни.
Чаще всего компонент может быть помогает автору экспрессивно выразить оттенок сомнения и неуверенности, однако в ряде случаев он может иметь оттенок возможности или ожидания данной возможности.
ВвК относятся или к предложению в целом, или к отдельным его частям. Наиболее сильной позицией для ВвК, относящихся к целому предложению, в пушкинских текстах является интерпозиция. Наиболее частотно ВвК представлен в романе в стихах «Евгений Онегин» (23 случая из 77). В одной онегинской строфе могут быть представлены до трех ВвК, берущих на себя дополнительную роль средства текстовой связности.
Быть может, он для блага мира Иль хоть для славы был рожден;
Его умолкнувшая лира Гремучий, непрерывный звон В веках поднять могла. Поэта,
Быть может, на ступенях света Ждала высокая ступень.
Его страдальческая тень,
Быть может, унесла с собою Святую тайну, и для нас Погиб животворящий глас,
И за могильною чертою К ней не домчится гимн времен,
Благословение племен. (Евгений Онегин. Глава шестая. XXXVII)
Творческая эволюция Пушкина связана с расширением употребления различных синтаксических структур. Если ВвК в большинстве случаев является подобием номинативной единицы, то ВстК на протяжении всего творчества Пушкина -главным образом предикативные единицы. Номинативные ВстК можно обнаружить лишь в начальный период творчества поэта.
В прозе ВстК помогает писателю решить целый ряд задач: размыкая основное высказывание, вклиниваясь в него, он нарушает последовательность расположения синтаксических элементов предложения, тем самым актуализируя смысл вставки. Благодаря ВстК возникает возможность прервать на некоторое время высказывание, сохранив емкость, концентрированность смысла, и в рамках формально единой структуры сообщить необходимый максимум информации. Нацеленность на ВстК в прозаических текстах Пушкина, с точки зрения композиционно-синтаксической ее организации, является более чем оправданной. Именно в прозе она оказывается наиболее целесообразной, а в ряде случаев и необходимой.
Однажды вечером (это было в начале октября 1773 года) сидел я дома один, слушая вой осеннего ветра и смотря в окно на тучи, бегущие мимо луны (Капитанская дочка. Глава
VI)
Событие 1773 г. известно в отечественной истории как год восстания Пугачева. Для современников Пушкина эта дата приобрела не просто хронологический, но мировоззренческо-символический смысл. Однако писатель создает ВстК типа предложение с тем, чтобы читатель сосредоточил внимание именно на этой дате. Именно она сыграет в ходе дальнейшего повествования роль, преобразующую судьбы всех персонажей
«Капитанской дочки», и главных, и второстепенных. ВстК, являющаяся сильным позиционным звеном текста благодаря своей особой выделительности, обслуживает, как можно увидеть, все произведение в целом.
В начале творческого пути А.С. Пушкиным во ВстК используется функция обобщения (чаще это отдельные слова или словосочетания). Расширение функций ВстК появляется позже, с ориентацией на предикативную единицу. ВстК в творческом наследии Пушкина демонстрируют одну из важнейших черт становления стиля поэта, дерзновенно осложнявшего «поэтический слог» прозаизмами. Этот процесс оформления вставок предикативной единицей идет параллельно с переходом Пушкина от поэзии к прозе. Наиболее показательны в этом отношении, кроме «Евгения Онегина», поэмы «Домик в Коломне» и «Граф Нулин», начало которого сразу это обнаруживает:
«Пора, пора! рога трубят;
Псари в охотничьих уборах Чем свет уж на конях сидят,
Борзые прыгают на сворах».
И далее, прибегая именно к ВстК, Пушкин объясняет читателю:
В последних числах сентября (Презренной прозой говоря)
В деревне скучно: грязь, ненастье,
Осенний ветер, мелкий снег Да вой волков».
Эта установка на «презренную прозу» поддерживается и диалогическими «вставками» с весьма точным воспроизведением особенностей разговорной речи:
— «Какой писатель нынче в моде?»
— «Всё d'AИmcourt и Ламартин».
— «У нас им также подражают».
— «Нет! право? так у нас умы Уж развиваться начинают.
Дай бог, чтоб просветились мы!»
— «Как тальи носят?» — «Очень низко.
Почти до... вот по этих пор.
Позвольте видеть ваш убор;
Так... рюши, банты, здесь узор;
Всё это к моде очень близко».
В исследованиях, посвященных изучению пушкинской прозы, в последнее время все чаще говорится о прозе как завершающем этапе пушкинской эволюции, о зарождении прозы в недрах поэзии, в частности, в романе «Евгений Онегин». Доказательством того, что уже в данном романе наметились тенденции формирования прозы, являются особенности синтаксиса текста, тем более что в композиционно-языковой организации прозы именно синтаксису принадлежит главная роль. В беловом варианте текста романа в стихах представлены всего 41 ВстК из 214. Если в стихах акцент ставится на слово, то в романе в стихах важной становится ориентация на предложение. (Ю.М. Лотман)
Эпистолярий писателя включает в себя и ВвК, и ВстК. Первые, однако, представлены более широко. Это связано с постоянной потребностью поэта выражать в письмах собственное мнение на то или иное событие окружающей его действительности. Более употребительна ВстК со значением сомнения и предположения. Характерно, что из 644 ВвК самыми частотными являются модальные слова «вероятно» (59) и «кажется» (52). Письма Пушкина являются существенной частью его литературного наследия. Недаром существует точка зрения, согласно которой формирование поэтом Пушкиным своей прозы опиралось на его эпистолярий. (А.З. Лежнев [16]) Что касается ВстК, то они различны в функциональносодержательном, структурном и тематическом планах. Всего их около 250. Наиболее частое использование их приходится на период, когда Пушкин более всего был занят формированием своей прозы. Функционально-содержательные группы
ВстК в самом общем виде представлены: атрибутивными, конкретизирующими, обстоятельственными (временными, блоком причинно-следственных значений - условные, причинные, целевые, уступительные, следственные, сравнительные), блоком добавочной информации, чаще пояснительного характера. Выявление сути названных функций требует привлечения речевого, а иногда и ситуативного контекста. Так, смысл ВстК в письме Пушкина И.И. Дмитриеву будет неясен без учета экстралингвистических данных.
Смысл в комплиментарном письме вставки (которые дай бог нам прочесть как можно позже) не понятен без знания того, что издание своих автобиографических записок под названием «Взгляд на мою жизнь» И.И. Дмитриев считал уместным только после смерти, о чем и написал. Они вышли в 1866 г. (умер поэт 3 октября 1837 г.). Таким образом, лишь при знании обстоятельств появления пушкинского письма И.И. Дмитриеву становится понятна причинная функция столь обескураживающего на первый взгляд данного ВстК:
В Исторических записках (которые дай бог нам прочесть как можно позже) Вы говорите о Пугачеве — и, как очевидец, описали его смерть.
(И.И. Дмитриеву. Конец мая — начало июня 1833 г. Из Петербурга в Москву)
Добавочная информация ВстК выступает как содержательно существенная (1) или как попутное замечание, нередко с ироническим оттенком (2):
(1) Мы поместили бы там выписки из критик Воейкова, полудневную денницу Рътеева, его же герб российский на вратах византийских (во время Олега герба русского не было, а двуглавый орел есть герб византийский и значит разделение Империи на Западную и Восточную — у нас же он ничего не значит).
(П.А. Вяземскому. 14 и 15 августа 1825 г. Из Михайловского в Ревель)
(2) По письму дяди вижу, что княгиня Вера Федоровна к тебе приехала; ты ничем не достоин своей жены (разве стихами, да и тех уж не пишешь).
(П. А. Вяземскому. 8 или 10 октября 1824г. Из Михайловского в Москву)
Привлечение ВвК и ВстК в самых разнообразных функциях и формах - еще одно свидетельство того основного качества его слога, которое Е.Г. Эткинд назвал «языковым оптимизмом» [17].
Библиографический список
1. Маркович, В.М. От составителей // А.С. Пушкин: Pro et contra / сост. В.М. Маркович, Г.Е. Потапова. T.I. - СПб., 2000.
2. Томашевский, Б.В. Пушкин. Работы разных лет. - М., 1990.
3. Виноградов, В.В. Язык Пушкина: Пушкин и история русского литературного языка. — М.; Л.: Academia, 1935.
4. Винокур, Г.О. Филологические исследования - М., 1990.
5. Благой, Д.Д. Творческий путь Пушкина /1826-1830/. - М., 1967.
6. Лотман, Ю.М. Комментарий к "Евгению Онегину". - СПб., 1995.
7. Бочаров, С.Г. Поэтика Пушкина: Очерки. - М., 1974.
8. Гуковский, Г.А. Пушкин и проблемы реалистического стиля. - М., 1957.
9. Вацуро, В.Э. Пушкинская проза: сб. с. - СПб, 2006.
10. Гей, Н.К. Пушкин-прозаик: Жизнь - Творчество - Произведение. - М., 2008.
11. Шмид, В. Проза как поэзия. Пушкин, Достоевский, Чехов, авангард. - СПб., 1998.
12. Лупашку, Т.Г. Обращение и его текстообразующие функции в прозе и поэзии А.С. Пушкина: автореф. дис. ... канд. филол. наук. - Санкт-Петербург, 2007.
13. Балли, Ш. Общая лингвистика и вопросы французского языка. - М., 1955.
14. Патроева, Н.В. Поэтический синтаксис: категория осложнения. - Петрозаводск, 2002.
15. Ковтунова, И.И. Поэтический синтаксис. - М., 1986.
16. Лежнев, А. Проза Пушкина. Опыт стилевого исследования. - М., 1966.
17. Эткинд, Е.Г. Божественный глагол: Пушкин, прочитанный в России и во Франции. - М., 1999.
Bibliography
1. Markovich, V. M. Ot sostavitelej // A. S. Pushkin: Pro et contra / sost. V. M. Markovich, G. E. Potapova. T.I. - SPb., 2000.
2. Tomashevskij, B. V. Pushkin. Raboty raznyh let. - M., 1990.
3. Vinogradov, V. V. Yazyk Pushkina: Pushkin i istoriya russkogo literaturnogo yazyka. - M.; L.: Academia, 1935.
4. Vinokur, G. O. Filologicheskie issledovaniya - M., 1990.
5. Blagoj, D. D. Tvorcheskij put' Pushkina /1826-1830/. - M., 1967.
6. Lotman, Yu. M. Kommentarij k “Evgeniyu Oneginu”. - SPb., 1995.
7. Bocharov, S. G. Po]tika Pushkina: Ocherki. - M., 1974.
8. Gukovskij, G. A. Pushkin i problemy realisticheskogo stilya. - M., 1957.
9. Vacuro, V. Е. Pushkinskaya proza: sb. s. - SPb, 2006.
10. Gej, N. K. Pushkin-prozaik: Zhizn' - Tvorchestvo - Proizvedenie. - M., 2008.
11. Shmid, V. Proza kak po]ziya. Pushkin, Dostoevskij, Chehov, avangard. - SPb., 1998.
12. Lupashku, T. G. Obraschenie i ego tekstoobrazuyuschie funkcii v proze i po]zii A. S. Pushkina: avtoref. dis. ... kand. filol. nauk. - Sankt-Peterburg, 2007.
13. Balli, Sh. Obschaya lingvistika i voprosy francuzskogo yazyka. - M., 1955.
14. Patroeva, N. V. Po]ticheskij sintaksis: kategoriya oslozhneniya. - Petrozavodsk, 2002.
15. Kovtunova, I. I. Po]ticheskij sintaksis. - M., 1986.
16. Lezhnev, A. Proza Pushkina. Opyt stilevogo issledovaniya. - M., 1966.
17. Etkind, E. G. Bozhestvennyj glagol: Pushkin, prochitannyj v Rossii i vo Francii. - M., 1999.
Статья поступила в редакцию 10.05.11
