CC BY
58
Д.А. Баженов. Коммуникативная трансформация политического актора как смена парадигм в обществознании. С. 5-11.
5
I
ПОЛИТИЧЕСКАЯ КОММУНИКАЦИЯ: ТЕНДЕНЦИИ, ПРАКТИКИ, ПЕРСПЕКТИВЫ
ФФФФФФФФФФФФФФФФФФФФФФФФФФФФФФФФФФФФФФФФФФ
УДК 303.01
Д.А. Баженов
КОММУНИКАТИВНАЯ ТРАНСФОРМАЦИЯ ПОЛИТИЧЕСКОГО АКТОРА КАК СМЕНА ПАРАДИГМ В ОБЩЕСТВОЗНАНИИ
НИЖЕГОРОДСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ ИМ. Н И. ЛОБАЧЕВСКОГО
В данной работе на примере изменений в понимании политического актора анализируется смена парадигм в обществознании. В конце XX века произошла смена парадигм с инструменталистской субъект-объектной на коммуникативную субъект-субъектную. В связи с этим получила толчок к развитию парадигма критической теории, которая представляет собой обществоведческую альтернативу постпозитивизму, постмодернизму и феноменологии.
Исследуется взаимосвязь коммуникативного поворота и политологической проблематике на примере подхода критической теории, демонстрируются положительные моменты нового подхода.
Ключевые слова: критическая теория, Ю. Хабермас, А. Хоннет, коммуникативное понимание, политический актор, политическая культура, политическая социализация, политический конфликт,
В политической науке вопрос о субъекте политического процесса всегда был одним из главных. Через марксизм, веберианство, бихевиорализм, структурный функционализм пролегает мысль о логическом субъект-объектном отношении. Объективирующее политическое действие рассматривалось как следствие развития классового сознания, социокультурных аттитюдов, паттернов поведения, социальной интеграции субъектов. Актор тем самым представлялся как оторванный от окружающего мира и социальной действительности субъект, который путем исторического и социального взаимодействия (социализации) включался в воспроизводство политической реальности. Противоположный подход мы встречаем в структуралистских и постструктуралистских теориях. Начиная с переакцентировки с субъекта на внеисторические структуры К. Леви-Стросса через децентрированный субъект Л. Альтюссера, мы приходим к «смерти субъекта» М. Фуко, что отразилось в современных постмодернистских текстах о «конце истории», «бестелесности», равенстве всех стилей жизни, будущей победе трансгендерного или бессмертного человечества и т. д.
С нашей точки зрения, между традиционным и постмодернистским (постструктуралистским) пониманием актора есть золотая середина, которая учитывает, с одной стороны, социологическую классику и ряд фундаментальных человеческих ценностей, с другой стороны принимает во внимание информационно-техническую революцию и рост комплексности. Данное понимание актора сложилось в современной критической теории, которая, в значительной степени благодаря усилиям Ю. Хабермаса и К.-О. Апеля, совершила переход от инструменталистской субъект-объектной модели и философии сознания к коммуникативной субъект-субъектной позиции и философии языка [1]. Этот переход возник в связи с углублением именно гегелевских корней идей Франкфуртской школы, то есть в первую очередь по-
6
Вестник НГТУ им. Р.Е. Алексеева.
«Управление в социальных системах. Коммуникативные технологии».
нимания тождества субъекта и объекта, бытия и мышления, использования понятий Разума и разумности. Актор в гегелевском понимании не противоположен политической реальности, он сам и сама реальность это одно и то же, если мы встаем на точку зрения тотальности - совокупности всех отношений мироздания и всего времени исторического процесса. Именно поэтому главной задачей критической теории определялось преодоление реификации (овещ-нения, овеществления) сознания индивидов, в ходе чего вся совокупность социальнополитической структуры распредмечивалась, и перед субъектами возникало чистое поле социальных отношений, соответствующее направленности содержания конкретной критической теории - антикапиталистической, демократической, гендерной, мультикультурной и т.д. [2, с. 230]. «Выполняя функции разоблачения реификации, она формирует у своих адептов «разомкнутую идентичность», осуществляя тем самым своего рода «сублимированную революцию» [3, с. 31].
Логической аксиомой в понимание актора становится положение, что условием возможности взаимодействия индивидов является предсуществование языковых структур. Индивиды всегда обнаруживают себя в структурированном и раскрытом в языке мире, тем самым язык выступает как нечто первичное и объективное относительно говорящего субъекта. В итоге истинонесущими агентами, а, значит, и политическими акторами становятся не единоличные субъекты, а разнообразные «жизненные миры», опосредующие коммуникативные практики. Критико-теоретическое, коммуникативное пониманием актора является не только теоретической реакцией на информационно-техническую революцию, но и нормативным, гуманистическим ориентиром политического процесса, целью которого является преодоление ситуации «систематически искаженной коммуникации». Реализацией данной интенции Ю. Хабермаса в политологии стала концепция «делиберативной демократии», в центре которой, в отличие от функционирующих ныне агрегативных демократий с фокусировкой на избирательном процессе, процедура обсуждения всех вопросов общественно-политической жизни совокупностью «жизненных миров», в результате чего «политический процесс будет гарантировать достижение разумных и честных результатов» [4, с. 144]. Другими словами, политическими акторами становятся не гражданин, иногда выполняющий роль избирателя, и не чиновник как средоточие принятия политических решений, а все граждане страны, каждодневно участвующие в политических обсуждениях напрямую, или косвенно через ретрансляцию ценностей и символических ресурсов «жизненных миров» и перекраивающие эти самые «жизненные миры».
Критико-теоретическое переосмысление роли актора ведет и к новому пониманию остальной политологической проблематики. Данную тенденцию демонстрирует осмысление критическими теоретиками, например, политической социализации или политических конфликтов. В традиционном понимании политическая социализация понималась как усвоение индивидами и передача от одного поколения к другому господствующей, стабилизационной политической культуры [5, с. 105]. В критической теории же акцент переносится на формирование рефлексивно-критических установок по отношению к социально-политической реальности, так как история недемократических режимов показала обратную сторону сверхвертикальных моделей социализации. Связанная с глобализационными процессами, НТР, укреплением демократических ценностей коммуникативная модель социализации Ю. Хабермаса и его последователей (К. Оффе, А. Хоннет, С. Бенхабиб, Н. Фрейзер) служит основой анализа и продвижения горизонтальной политической социализации. Горизонтальная политическая социализации в срезе теории коммуникативного действия представляет собой практико-политическое воплощение автономии «жизненного мира» (социокультурных сред) от давления Системы (властных и хозяйственных субъектов). В результате чего формируются рефлексивно-критические установки граждан, смещается акцент с субсидированного государством усвоения определённых паттернов на равноправное субъект-субъектное взаимодействие социокультурных сред. Актор-гражданин от пассивно-созерцательного подведения своей мотивации под ожидания общества, в частности, политической системы переходит к
Д.А. Баженов. Коммуникативная трансформация политического актора как смена парадигм в обществознании. С. 5-11.
7
конструктивистским позициям и не только противоречиво усваивает, но и ретранслирует ценности через сетевые организационные структуры. Этот аспект особенно часто анализируется как влияние СМИ на восприятие политической реальности и изучается в русле генезиса альтернативных политических субкультур и современной коммуникативной роли интернетпространства. Меняется статус и актора политических конфликтов. Если раньше, как в марксистской, так и в классической критической теории, воспроизводилась стандартная модель конфликта между социальными группами по поводу ряда ресурсов, то в современной критической теории акторами-конфликтерами в условиях «искаженной коммуникации» становятся отторгнутые от политического процесса. Их политическая активность выражается как борьба за «признание» (А. Хоннет) или за «признание и перераспределение» (Н. Фрейзер) [6, с. 7]. Тем самым конфликт смешается с материального уровня на ценностный и этический, поэтому акторами выступают не какие-либо общественные классы, а приверженцы альтернативных «стилей жизни» - представители-защитники своих «жизненных миров». Наконец, изменение статуса актора в политическом процессе и её теоретическое отражение в критической теории, ставит власть в тупик. С одной стороны, ускорение информационного обмена, ослабление и кризис традиционных ценностей придают более динамичный и радикальный характер политическим субъектам, расширяют поле неформального политического действия, с другой стороны - попытка правящей элиты контролировать целиком весь политический процесс наталкивается на технические и коммуникативные трудности. Интернетпространство нельзя взять под свой контроль, не лишившись статуса демократического правового государства. Молодежное интернет-сообщество же в свою очередь все глубже уходит в «политический новояз», основанный именно на принципах самоиронии, критичности, оппозиционности и алогичности, описанный в своё время М. Бахтиным как феномен «карнавала» [8]. Такой молодежный политический смысловой ресурс не имеет рациональной структуры, поэтому его просто невозможно подчинить и манипулировать им, создаются предпосылки автономии «жизненного мира» от Системы, что проявляется на институциональном уровне в качестве неформальных квазиинститутов гражданского общества, а нарождающееся поколение-актор способен в будущем на масштабные иррациональные политические действия. Остановимся поподробнее на модели политической социализации и политического конфликта в связи с коммуникативным пониманием актора.
Модель политической социализации
Оформление теории политической социализации в политологии проходило в рамках структурного функционализма, на бихевиористском этапе развития американской политической науки. Она понималась как усвоение индивидами политической культуры общества: «Политическая культура подкрепляется либо меняется по ходу приобретения людьми своих установок и ценностей. Для обозначения путей формирования политических ценностей и передачи политической культуры от одного поколения к другому мы используем понятие социализация» [5, с. 105]. Данная трактовка подкреплялась и доминирующим тогда бихевиора-лизмом, переносившим психологическую схему «стимул-реакция» на социально-политическое измерение, в результате мы получали одностороннее влияние политической среды на индивида через передачу определенных моделей поведения и систем ориентации («паттернов») общественными структурами. Данная модель гармонично укладывается в общую схематику общественной системы Т. Парсонса, подчеркивающей стабильную рециркуляцию функций. Главным звеном механизма является нормативная структура, постоянно воспроизводящаяся через подсистемы общества и нормирующая социальные действия индивидов. Следовательно, политическая социализация понималась как подведение мотиваций поведения индивидов под ожидания общества, то есть как первоочередное усвоение роли гражданина. Г. Фогт выделил три поколения теоретиков, изучавших данный вопрос [9, с. 204-205]. К первому относил О. Конта, Г. Спенсера, Э. Дюркгейма, З. Фрейда, характеризовавших социализацию как саморегуляцию своего поведения индивидами посредством развития нравственности. Второе поколение представлено теоретиками, работавшими после Первой миро-
8
Вестник НГТУ им. Р.Е. Алексеева.
«Управление в социальных системах. Коммуникативные технологии».
вой войны до окончания Холодной, к которым как раз относится Т. Парсонс и классические политологи, акцентировавшие либо аспект политической культуры, либо пользовавшиеся бихевиористским инструментарием - Г. Алмонд, С. Верба, Д. Истон, Дж. Деннис, Ф. И. Гринстайн, Р. Роуз, Р. Лейн, А. Кру, Д. Стоукс и другие. С нашей точки зрения рассмотрение политической социализации как в первую очередь усвоение господствующей политической культуры, стабилизирующей политическую систему и воспроизводящей существующие властные отношения следует трактовать как модель «вертикальной политической социализации». Третье поколение ученых анализирует социализирующие процессы уже с учетом диалектики индивидуализации и конформизма, рассматривают изменение предмета в связи с новыми тенденциями общественного развития.
Текущий тренд глобального общественного развития, который протекает на уровне индивидов как рост субкультурного разнообразия, как плюрализация установок, а на институциональном уровне в качестве усложнения социальных структур/систем, показывает кри-зисность осуществления вертикальной модели политической социализации, напрямую связанной с культурной гомогенностью общества. Хотя многие критики глобализации характеризуют её как унификация государств под единую модель как, например, США, а значит, как потерю национально-государственной самобытности народов. Однако в самих передовых западных демократиях происходит размывание государствообразующего этноса в связи с миграционными процессами и связанного с этим ростом этнокультурного многообразия. С другой стороны, информационно-коммуникативная революция кардинально изменила каналы воспроизводства смысловых потоков, а с началом развития антикопирайтного движения к ценностям многообразия мировой культуры способен приобщиться каждый. В данном аспекте показательна динамика роста культурного многообразия Запада в сравнении с Россией. Если в Западной Европе и США мультикультурализм - распространённое явление, включая религиозный плюрализм христианских организаций, расцвет субкультурных групп и даже социальную активность сторонников перверсии, то в России данные феномены в основном локализуются в столицах. С другой стороны, наша страна занимает второе после Китая место по уровню пиратства, связанному с плохо работающими механизмами защиты интеллектуальной собственности [10]. Российская молодежь захвачена интернет-пространством, потребляет не только «бесплатный» культурный продукт, но и использует сеть в качестве главного источника информации и способа коммуникации. Переосмысление политической социализации с учетом роста культурного многообразия, критики авторитаризма, начала технологического скачка начало происходить с конца 1970-х годов и теоретически фундировано в трудах современной критической теории, в работах Ю. Хабермаса, А. Хоннета, Д. Кельнера, Ш. Бенхабиб, Т. Маккарти, Н. Фрэзер, К. Кэлхуна, Д. Хоя.
Общность их теоретических взглядов опирается традицию критической теории, разработанной в 30-40-е года ХХ века на почве гегельянского переосмысления марксизма. Зачинатели новой парадигмы - М. Хоркхаймер, Т. Адорно и Г. Маркузе проанализировали процесс политической социализации уже не с точки зрения интериоризации доминирующих в обществе установок. Пережив на собственных глазах ужасы нацизма, проанализировав ещё в 1930-е общественное мнение о возможности прихода Гитлера к власти, сотрудники Франкфуртского института социальных исследований, выстроили модели социализации, акцент в которых был переведен с формирование стабилизационных установок на рефлексивно-критические. Базисные моменты, связанные с анализом динамики личностных характеристик (которые просто не могли быть проанализированы в русле категорий марксовой диалектики) были интерпретированы с позиций ревизионистского психоанализа, чью логику они могли посмотреть у А. Адлера. Признавая первоочередную роль семьи в качестве агента социализации, М. Хоркхаймер и Э. Фромм в исследованиях 30-40-х годов выделяли особую роль отца в традиционной патриархальной семье, видя в нем проводника и источника авторитарных установок и обожествления властных инстанций [11-13]. Индивид, выросший в данной среде, оказывается не способным к самоорганизации и к сознательному протесту в
Д.А. Баженов. Коммуникативная трансформация политического актора как смена парадигм в обществознании. С. 5-11.
9
политической сфере. Данная теория была модернизирована в 1960-е годы усилиями Т. Адорно в исследовательском проекте «Авторитарная личность» и в социально-философском творчестве Г. Маркузе. Традиционная патриархальная семья ушла в прошлое, её место заменили образовательные учреждения, СМИ, группы по интересам. Теоретиками, имеющими марксистские корни, общественная система характеризуется как «поздний капитализм», главными элементами которого является регулирующее все сферы социальное государство с одной стороны, с другой - экономическая элита, контролирующая не только материальное производство, но и индустрию культуры. Боящаяся потерять свою власть верхушка общества оперирует под своим контролем процессом политической социализации, в результате чего индивиды усваивают аффирмативную политическую культуру и теряют способность к саморефлексии, а, значит, и способность видеть и конструировать общественно-политическую альтернативу. На противоположном полюсе, по мнению левого крыла критических теоретиков, оказываются студенты, безработные, различные маргинальные группы и меньшинства, не включенные ещё в господствующую систему общественных отношений, а значит способные на протест и на ретрансляцию своих альтернативных принципов, моделей и установок. С нашей точки зрения, из феномена ретрансляции альтернативных политических культур и практик вытекает две теории - контрсоциализации и горизонтальной социализации. Идея политической контрсоциализации к которой сводится социальная философия Г. Маркузе, выражает сознательный «Великий Отказ» радикально настроенных социальных групп от господствующих общественных ценностей и практик, политизацию социального действия индивидов - от потребления товаров до соблюдения правопорядка. В исторической перспективе данный принцип вылился в экстремистскую деятельность леворадикальных групп, например, «Фракция красной армии» и «Красные бригады». Данные феномены были проанализированы и в советском обществоведении - Э. Баталовым, Ю. Давыдовым, Б. Бессоновым и другими как результат воздействия леворадикальных концепций на молодежь в условиях «кризиса буржуазного общества» [14-16]. Современным наиболее влиятельным теоретиком-продолжателем маркузеанской ветви критической теории является Д. Кельнер, акцентирующий именно техническую сторону информационно-коммуникативных изменений и трактующий современные общества как «технокапитализм».
По нашему мнению, наиболее перспективны с точки зрения развития политологии и политической практики идеи Ю. Хабермаса, акцентирующего культурную доминанту в развитии общества и эволюционный путь общественных изменений. Предложив самую продуктивную синтетическую социально-политическую схематику в Европе, ученый включил и идеи структурного функционализма\системного подхода, но уделил им не всю общественную систему, а одну из двух частей - Системе. Вторая составная часть - Жизненный мир, выдвигая на первый план субъект-субъектные отношения, функционирует по отличной от Системы логике. В политологическом срезе Жизненный мир представляет собой подлинные институты гражданского общества, в которых и проходит политическая социализация индивидов. Ключевой задачей данных институтов Ю. Хабермас считает выработку ресурсов мотивации, без которых общество существовать не может. В уменьшении выработки мотивационного ресурса, а значит и в росте социальной аномии видит диагноз нашего времени. Он связывает данный феномен как раз с вмешательством административной власти в процессы жизненного мира, что по логике сторонников вертикальной социализации является нормой: «Политическая система перенимает задачи идеологического планирования. Правда, при этом пространство манипуляций оказывается узко ограниченным, поскольку культурная система обладает большим запасом прочности по отношению к административному контролю: не существует административного производства смысла. Коммерческое производство и административное планирование символов исчерпывает нормативную силу контрфактических притязаний на значимость. Обеспечение легитимности оказывается само деструктивным, как только модус «обеспечения» становится заметным» [17, с. 118-119]. Из этих слов следует вывод, что сам процесс вертикальной социализации противоречит стабилизации в долго-
10
Вестник НГТУ им. Р.Е. Алексеева.
«Управление в социальных системах. Коммуникативные технологии».
срочном плане, так как односторонность этого механизма сплывает наружу, что может привлечь острие критики общественности, а значит и ослабление манипулятивного потенциала. Идеальное с точки зрение Ю. Хабермаса такое общество, в котором процесс политической социализации будет проходить в независимых от влияния власти и денег социокультурных средах, это выражается у него как частный случай роста автономии жизненного мира от Системы. Уделяя первоочередное внимание коммуникативным процессам, политическая социализация выступает как одна из форм этого процесса. В логике горизонтальной социализации акцент как раз и смещается с субсидированного государством усвоения определённых паттернов на равноправное субъект-субъектное взаимодействие социокультурных сред.
Исходя из политических реалий России, в частности, из проблематичности гражданского общества и патерналистских устремлений, описанные тенденции Ю. Хабермасом все сильнее проявляют себя. Горизонтальная социализация и коммуникативные практики хоть и не протекают доминирующе в независимых общественных организациях, но протекают в сфере интернет-ресурсов. Протестные события декабря 2011 года не столько показали наличие политически активного среднего класса, сколько заявили о наличии нового поколения, молодежи, прошедшую и проходящую политическую социализацию в сфере культурного многообразия и признания равнозначности стилей жизни. Формирование независимых от государства сообществ на базе новых коммуникативных технологий приводит к ретрансляции активистских и альтернативных культурных паттернов, приводящих к количественному увеличению саморефлексирующих граждан. Соответственно, властные структуры должны будут в ближайшем будущем уделить большее внимание механизмам контроля интернетпространства, опираясь на известные модели подобного рода в ряде стран - Белоруссии, Китае, Кубе, Северной Корее, ряде исламских государств. С другой стороны, интернет-среда является одним из источников экстремистской деятельности. Если на Западе контрсоциали-зирующие процессы оборачиваются увеличением числа радикально настроенных социальных активистов, оставивших в прошлом террористические методы борьбы, то в России данный феномен зачастую приобретает этнический и религиозный контекст. До сих пор действуют и имеют сторонников экстремистские организации, ведущие террористическую деятельность в целях сепаратизма и распространения радикального ислама. Данные группы имеют свои замкнутые социокультурные пространства и пользуются благами информационно-коммуникативной революции. Эти обстоятельства, с одной стороны, идеологически оправдывают контроль новых средств коммуникации, c другой - старшее поколение, насмотревшись ужасных картин через подчиненные государством СМИ, готово поддержать любую инициативу власти в области ограничения социально-политической активности и в сфере политической социализации личности в частности.
Модель политического конфликта
Модель политических конфликтов получает различное развитие у трёх поколений критических теоретиков. Воспроизводство конфликта между индивидом и тотально управляемым обществом в условиях позднего капитализма (М. Хоркхаймер, Т. Адорно, Г. Маркузе, Э. Фромм), сменяется конфликтами-результатами процессов интеракции (взаимодействия) индивидов в условиях «искаженной коммуникации», возникающей вследствие Системных императивов (Ю. Хабермас), давления экономических и политических подсистем. Наконец, в условиях краха социалистического проекта («постсоциалистическое состояние» в терминологии Н. Фрейзер) политические конфликты выражаются как борьба за «признание» (А. Хоннет) или за «признание и перераспределение» (Н. Фрейзер), особенности которого мы проанализировали выше. Классическая модель политического конфликта «Франкфуртской школы» является квинтэссенцией именно марксистского теоретического мышления, продуманного до конца. Не зря современные отечественные марксисты - А.Н. Тарасов и Б.Ю. Кагарлицкий, в своих работах уделяют внимание именно Г. Маркузе и Э. Фромму, а не второму поколению, третье же полностью игнорируется; то же происходит и на страницах левых интернет-ресурсов («scepsis», «рабкор»). Наследие же современной критической теории либо
Д.А. Баженов. Коммуникативная трансформация политического актора как смена парадигм в обществознании. С. 5-11.
11
признается «оппортунизмом», либо просто недоступно для массового читателя (на русский язык не переведены ни ключевые труды Ю. Хабермаса, ни представители третьего поколения вообще). Применительно к российским политическим реалиям, в условиях «управляемой демократии» и деформированных институтов гражданского общества, интуитивно вернее кажутся рассуждения «классиков», чем их эпигонов. С другой стороны, те же события 2011 года подтверждают не классовую борьбу, а, скорее, «борьбу за признание» отторгнутых от политического процесса социальных групп. На примере освещения современными СМИ военных и политических конфликтов мы видим подчас давление системных императивов над людьми. Латентный политический конфликт зреет уже не на фоне борьбы социальных групп с «всемогущей» Системой и эксплуатацией, так как все в неё уже интегрированы в большей или меньшей степени. Он отражает противостояние, с одной стороны, прорежимно-го/проправительственного жизненного мира и воспроизводящегося им смыслового ресурса, с другой - очагов самобытного политического мышления, требующих свое право на «признание».
Библиографический список
1. Назарчук. А.В. Ю. Хабермас и К.-О. Апель: два подхода к обоснованию теории общества в современной немецкой философии [Электронный ресурс] // Режим доступа: http://maikda.blogspot.ru /2014/02/blog-post_15.html (Дата обращения: 08.05.2014).
2. Horkheimer M. Traditional and Critical theory. Translated by Matthew J. O'Connell. P. 230.: [Электронный ресурс] // Режим доступа: www.sfu.ca/~andrewf/hork.doc (Дата обращения: 08.05.2014).
3. Фурс, В.Н. Критическая социальная теория в западной философии 70 - 90-х гг. ХХ в. : Типологическая реконструкция [Текст] / В.Н. Фурс. - дисс. ... д. филос. наук. 2002.
4. Ерохов, И. А. Современные политические теории: кризис нормативности [Текст] / И.А. Ерохов. -М.: Праксис, 2008. - 256 с.
5. Алмонд, Г. Сравнительная политология сегодня: мировой обзор: Учебное пособие [Текст] / Г. Алмонд, Дж. Пауэлл. - М.: Аспект Пресс, 2002. - 546 с.
6. Axel Honneth. The struggle for recognition: the moral grammar of social conflicts. Translated by Joel Anderson. Cambridge: Polity Press, 1995.
7. Nancy Fraser. Mapping the Radical Imagination: Between Redistribution and Recognition. Cambridge: Polity Press, 2003
8. Кошемчук, Т.А. Cмеховая культура, карнавал, карнавализация, Достоевский и особенности философствования Бахтина [Электронный ресурс] // Режим доступа: http://russian-literature.com/ru/ research /sankt-peterburg/ta-koshemchuk-smehovaya-kultura-karnaval-karnavalizaciya-dostoevskiy-i-osobennosti-filosofstvovaniya-bahtina (Дата обращения: 08.05.2014).
9. Veith H. uberlegungen zur Theorie und Geschichte der Sozialisation // Zeitschrift fur Sozialisationsfor-schung. 1995. H. 1. S. 204-205
10. Самые «пиратские» страны Электронный ресурс] // Режим доступа: http://rating.rbc.ru/article.shtml ?2008/02/18/31826058 (Дата обращения: 28.05.2014).
11. Erich Fromm, Working Class In Weimar Germany. New York: Berg Publishers, 1980.
12. Max Horkheimer, Authority And The Family \\ Critical Theory: Selected Essays. New York: The Continuum Publishing Company, 2002.
13. Horkheimer M., Fromm E., Marcuse H. u.a. Studien uber Autoritat und Familie. Paris. 1936.
14. Баталов, Э.Я. Философия бунта. (Критика идеологии левого радикализма) [Текст] / Э.Я. Баталов. - М.: Политиздат, 1973. - 222 с.
15. Бессонов, Б.Н. Неомарксизм - идеология современного оппортунизма [Текст] / Б.Н. Бессонов. -М.: Мысль, 1983 - 285 с.
16. Давыдов, Ю.Н. Контркультура и кризис социализации молодежи в условиях общества потребления [Текст] // Социологические исследования. 1977. №3. С. 78-87.
17. Хабермас, Ю. Проблема легитимации позднего капитализма [Текст] / Ю. Хабермас. - М.: Прак-сис, 2010. - 272 с.
