CC BY
111
Библиографический список
1. Адмони В.Г. Основы теории грамматики. -М.; Л., 1964.
2. Арнольд И.В. Стилистика английского языка. - Л., 1981.
3. БондаркоА.В. Функциональная грамматика. - Л.: Наука, 1984.
4. Клоуз Р.А. Справочник по грамматике для изучающих английский язык: Пособие для учителя. - М.: Просвещение, 1979.
5. МихалевА.Ф. Сложные предложения с уступительным значением в современном английском языке: Дис. ... канд. филол. наук / Московский областной педагогический институт. - М., 1957.
6. Федоров А.К. Спорные вопросы анализа сложноподчиненных предложений уступительного типа // Исследования по семантике и структуре синтаксических единиц: Межвузовский сб. ст. -Орел, 1998.
7. Хандажинская А.И. Противительные и присоединительные конструкции с союзом хотя (хоть) в современном русском литературном языке. Автореф. дис. ... канд. филол. наук. - Л., 1965.
8. Шикалова Е.А. Изменения в семантике и структуре сложноподчиненных предложений уступительного типа в языке русской художественной прозы с 20-30-х годов XIX века по 90-е годы XX века: Дис. ... канд. филол. наук / Орловский государственный университет. - Орел, 2001.
Л.Н. Кириченко «КОЛЫМСКИЕ ТЕТРАДИ» ВАРЛАМА ШАЛАМОВА В КОНТЕКСТЕ «ЛАГЕРНОЙ ПОЭЗИИ»
Данная статья отражает один из аспектов диссертационного исследования, посвященного творчеству В.Т. Шаламова. Автор статьи дает общую характеристику «лагерной поэзии», в контексте которой рассматривается лирика В. Шаламова. Анализируются основные темы сборника «Колымские тетради».
Поэтическое наследие В.Т. Шаламова представлено сборником «Колымские тетради» (1937-1956 гг.), который включает в себя шесть книг: «Синяя тетрадь», «Сумка почтальона», «Лично и доверительно», «Златые горы», «Кипрей» и «Высокие широты». В общей сложности в сборник вошло около пятисот стихотворений, написанных на Колыме и восстановленных по памяти из числа более ранних.
«Колымские тетради» - один из примеров «лагерной поэзии», феномена не вполне изученного и не всем понятного. «Лагерную поэзию» можно условно разделить на «литературу свидетельства» и литературу «седьмого неба» (определение введено этнографом и писателем Н. Г а-ген-Торн, арестованной по сфабрикованным обвинениям и отбывавшей срок на Колыме).
Условия, в которых оказались писатели и поэты в заключении, были таковы, что поэзия стала практически единственно возможной формой творчества. Н. Г аген-Трон в воспоминаниях о лагере так определила роль поэзии: «Стих, как шаманский бубен, уводит человека в просторы Седьмого неба. Такие мысли, совершенно отрешавшие от происходившего, давали мне чувство свободы» [1, с. 32].
Лагерная поэзия имеет, как минимум, две ветви: одна - своего рода подпольная; вторая - официальная, получившая право на существование в лагерных поэтических сборниках и периодической печати. Официальная поэзия формируется уже в 1920-е годы: например Управлением Соловецких лагерей в этот период выпускается журнал «Соловецкие лагеря», в котором публикуются стихотворения, и прославляющие партию, и на вольные темы. В середине 1930-х годов в БАМЛа-ге издается «Строитель БАМА». Подробный анализ официальной поэзии Байкало-Амурского лагеря дает О.П. Еланцева [2]. Официальная поэзия интересна прежде всего как феномен социального характера, в художественном плане больше возможностей дает поэзия «подпольная», тайная.
Тайная поэзия существовала прежде всего в сознании самих узников. Стихи запоминали по первым строчкам, ежедневно повторяли, при возможности записывали на клочок бумаги, при угрозе обыска уничтожали.
Простые, непритязательные зарисовки с натуры продолжают традицию документальной прозы о лагерях. Пафос этих стихотворений можно определить словами Лидии Чуковской, обратившейся к оценке своей эпохи: «Мы расскажем,
© Л.Н. Кириченко, 2008
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 3, 2008
157
мы еще расскажем, / Мы возьмем и эту высоту, / Перед тем, как мы в могилу ляжем, / Обо всем, что совершилось тут» [6, с. 39].
Творчество поэтов разных поколений, разной социальной принадлежности представляет общую «документальную» картину лагерной жизни.
Однако, по мнению В. Франки, даже в условиях физической несвободы человек свободен в выборе: остаться достойным или в ожесточенной борьбе за самосохранение стать не более чем животным: «человек не свободен от условий, но он свободен занять позицию по отношению к ним» [7, с. 77]. Данная тенденция четко прослеживается в лагерной поэзии. «Истинный путь есть путь духовного освобождения от «мира», освобождение духа человеческого из плена необходимости» [3, с. 39]. Поэзия стала для многих заключенных «путем духовного освобождения от «мира»: «Поэзия теперь все заменила: / Свободу, веру и любовь, / Одна она лишь греет кровь, / Одна она вселяет силы» [6, с. 863].
По верному замечанию Нины Г аген-Торн, «из мира безумия спасало умение уйти в себя» [4, с. 246]. В. Шаламов в рассказе «Афинские ночи» свидетельствует о том, что тяготение к поэзии приравнивалось к первостепенным физическим потребностям, например, потребности в еде. Под таким углом зрения можно рассмотреть его поэтическое наследие.
Надежда «подняться из гроба» постоянно звучит в лагерных стихах В. Шаламова. Это реализуется, прежде всего, через обращение к традиционным для русской поэзии темам: творчества, любви, природы, жизни и смерти.
Поэзия, ее предназначение, смысл - постоянная тема колымской лирики Шаламова. Тема поэта и поэзии является традиционной для русской литературы: каждому художнику свойственны размышления о назначении творчества. Единогласно признавая неординарность личности поэта, задачи поэзии мастера слова определяют исходя из эстетических и политических взглядов. Как и классики Золотого и Серебряного веков, В. Ша-ламов сосредоточил свое внимание прежде всего на вечной миссии поэта: сохранить в человеке душу, обратить его взор к небу.
Обращение к миру поэзии в стихотворениях «Я беден, одинок и наг» [9, с. 7] и «Поэту» [9, с. 62] происходит в обстановке «за-человечнос-ти». Лирический герой - один из «доходяг» «Колымских рассказов» Шаламова. Он испытал все
ужасы лагерной жизни: «И бронхи рвет мои мороз / И сводит рот. / И, точно камни, капли слез, / И мерзлый пот» [9, с. 7].
Скупые бытовые детали («мороз, что ногти с мясом вырвал», пытки, «что применяются в аду») помогают создать образ мира, враждебного человеку, уничтожающего все человеческое. Это атмосфера, в которой человек низводится до состояния животного: «Я ел, как зверь, рыча над пищей ., / Я пил, как зверь, лакая воду». Предметная часть значима не сама по себе: она представляет развернутую метафору, которая вызывает ассоциации, связанные с прозой писателя.
Однако во второй части стихотворения «Поэту» картине распада противопоставлен мир «человеческий». Его образ получает развитие вместе с развитием темы поэзии. Она звучит сначала робко, как воспоминание о процессе творчества: «Казался чудом из чудес / Листок простой бумаги писчей, / С небес слетевший в темный лес» [9, с. 62].
Но настоящее чудо - это способность воспринимать, чувствовать поэзию. Творит это чудо поэт, образ которого лишь намечается во второй части - «и снова слышал голос твой». Это может быть и голос пушкинского пророка, призывающего «глаголом жечь сердца людей», и голос «провидческий, нетронутый распадом» лирического героя Пастернака. Не важно, кому он принадлежит, главное, что он помогает лирическому герою ощутить связь с жизнью, не подверженной «разложению».
Картинам распада противопоставлен мир «человеческий». «Молитва», «живая вода», «образок», «путеводная звезда» - эти образы ассоциируются у героя с чудом, надеждой на воскресение и сохранение души: «И я шептал их, как молитвы, / Их почитал живой водой, / И образком, хранящим в битве, / И путеводною звездой» [9, с. 62].
В минуту слабости или душевной боли человек обращается к Богу. Молитва - не только попытка быть услышанным Всевышним, но и отказ от всего суетного, несущественного. В стихотворении с психологической проникновенностью передается состояние «душевного просветления». Преображение лирического героя связано с миром «сравнений, образов и слов», т.е. миром поэзии. Стихи - это и живая вода, и молитва, и образок, и путеводная звезда. «Они единственною связью / С иною жизнью были там, / Где мир душил житейской грязью / И смерть ходила по пятам» [9, с. 62].
158
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 3, 2008
Отступают на второй план бытовые детали, образ лагерного мира передается через образы-символы: «жгучий камень», «вьюги заметь», «всевидящий лед». Меняется звучание стихотворения: «спасительное слово» делает голос лирического героя уверенным. Он обретает жизненную опору.
Поэзия противостоит смерти, распаду. Поэзия помогает в мире «за-человечности» сохранить живую душу:
Поэт способен преобразить даже мир распада: «затхлый воздух мира» превратить «в озон», спасительный кислород. «Растут в ночи среди народа, / Его целебные слова. / Он - вне времен. Он - вне сезона. / Он - как сосновый старый бор, / Готовый нас лечить озоном / С каких-то очень давних пор» [8, с. 97].
Состояние лирического героя часто раскрывается через образы природы. В отличие от прозы, в поэзии особую роль играют образы-символы. Благодаря повышенной субъективности авторского сознания они несут в себе не только предметное, вещественное наполнение, но и приобретают переносное (символическое - в широком смысле) значение. Прав Михаил Эпштейн, который, размышляя о поэзии, приходит к выводу: «О чём бы ни хотел сказать поэт, ничто не заменит ему образов, взятых из природы: вода и огонь, цветок и звезда» [10, с. 47]. Природные образы-символы обладают повышенной экспрессией, поэтому они, как правило, сигнализируют о тех ценностях, которые поэт предполагает для читателя обязательными, пытается внедрить в его сознание. Как справедливо отмечает литературовед Б. Корман, для лирики характерна «нормативная функция, оценка носит по преимуществу прямой характер», то есть «объект открыто и непосредственно соотносится с представлениями субъекта о норме» [5, с. 22].
Пейзажная лирика В. Шаламова - это единство двух начал. С одной стороны, представлена реальная колымская природа, которая окружает лирического героя. С другой стороны, поэтическое воображение движется к вечности, и природа становится символом высшего мира, обретает нетленную плоть.
Реалистические картины сурового севера создаются скупыми деталями, развернутых описаний почти нет: «Ни травинки, ни кусточка, / Небо, камень и песок. / Это северо-восточный / Заповедный уголок» [8, с. 16].
Чем безрадостнее реалистический пейзаж:, тем контрастнее и ярче кажутся картины «дола-герной» жизни: «И осталось так немного / В бедной памяти моей - / Васильковые дороги / В красном солнце детских дней...» [8, с. 15].
Стремление к новым впечатлениям, охваченность жаждой свободы, стихийное чувство воли, когда душа стремится к постижению внутренней и внешней свободы, выражено в поэзии В. Шала-мова через жизнеутверждающие мотивы.
Так, например, в «Синей тетради» сквозным мотивом является мотив весны: «Замолкнут последние вьюги, / И, путь открывая весне, / Ты югом нагретые руки / Протянешь на север ко мне .»; «Я вижу тебя, весна, / В мое двойное окошко...» Приобщение к стихии жизни, питающей душу новыми впечатлениями, непосредственно подготовляет ее обновление.
Весна воспринимается лирическим героем не только как время года, столь долгожданное на Колыме, но и как символ иного мира, далекого от ужасов каторжной жизни. Вечная весна - один из образов поэзии «седьмого неба». «Рассейтесь, цветные туманы, / Откройте дорогу ко мне / В залитые льдами лиманы / Моей запоздалой весне» [8, с. 9].
Шаламов воспринимает природу целостно, как живой организм, находящийся в постоянном движении. При этом каждый ее миг проявляется конкретно. В миге отражается самое яркое прикосновение к сущности и к истине, воскресает безграничная мощь творческих стихий. Поэта неумолимо влечет небо. «По скалам за кабаргою / Выйдем выше облаков. / Облака - подать рукою, / Нужен мостик из стихов [8, с. 9].
Небо выступает в качестве ориентира, цели лирического героя. «Я, как рыба, плыву по ночам, / Поднимаюсь в верховье ключа. / С моего каменистого дна / Мне небес синева не видна...» [8, с. 80].
Интересен в этом контексте и образ сосны. «Пахнут медом будущие бревна - / Бывшие деревья на земле, / Их в ряды укладывают ровно, / Подкатив к разрушенной скале. / Чем живут в такой вот час смертельный / Эти сосны из покон веков? / Лишь мечтой быть мачтой корабельной, / Чтобы вновь коснуться облаков!» [8, с. 97].
Сам В. Шаламов в комментарии к стихотворению «Сосны срубленные» отмечает: «У меня много стихотворений о соснах, хотя сосен на Колыме почти нет. Дерево Колымы - лиственница» [8, с. 270]. С чем связан интерес поэта к этому
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 3, 2008
159
образу? Скорее всего ответ нужно искать в его символическом значении. Например в Китае сосна - символ долголетия и постоянства, поскольку даже в зимний холод она не теряет своих иголок. В иконографии сосна - символ жизненной силы, а также непоколебимости, проявленной за время долгой жизни. Так содержание пейзажных стихотворений соотнесено с мироощущением и философией самого автора.
Мысль о противопоставлении жизни и смерти, звучащая в пейзажной лирике, в частности в стихотворении «Сосны срубленные», намечает размышления поэта о силе человеческой натуры. Секрет стойкости В. Шаламов видит не только в индивидуальных особенностях личности, но и в менталитете русского человека. В этом смысле не случайно его обращение к исторической теме: «В русской истории наибольшую твердость, наибольший героизм показали старообрядцы и раскольники.
Вот о них-то и написана «Боярыня Морозова», о них-то и написано «Утро стрелецкой казни», и моя маленькая поэма «Аввакум в Пусто-зерске» [8, с. 269].
Комментируя поэму «Аввакум в Пустозерс-ке», В. Шаламов подчеркивает: «Формула Аввакума здесь отличается от канонической. <.> исторический образ соединен и с пейзажем, и с особенностями авторской биографии». Образ Аввакума дается не в традиционном церковном контексте. Обращение к истории в данном случае -один из вариантов приобщения к «вечности», способ противостоять лагерному распаду.
Анализ основных тем «лагерной поэзии»
B. Шаламова, дает возможность рассматривать лирику поэта не только как философское осмысление тоталитарной системы в целом и лагеря как ее части, но и продолжением традиций классической поэзии.
Библиографический список
1. Гаген-Торн Н. Из книги воспоминаний // Огонек. - 1989. - №>49. - С. 10-14.
2. БАМЛаг в контексте истории и литературы: из фондов дальневосточных библиотек. - Владивосток: Изд-во Дальневосточного ун-та, 2000. - 231 с.
3. Бердяев Н.А. Смысл творчества // Бердяев Н.А. Философия творчества, культуры, искусства: В 2 т. Т. 1. - М.: Искусство, 1994. - 510 с.
4. Гаген-Торн Н.И. Memoria / Сост., предисл., послесл. и примеч. Г.Ю. Гаген-Торн. - М.: Возвращение, 1994. - 415 с.
5. Корман Б. О. К методике анализа слова и сюжета в лирическом стихотворении // Вопросы сюжетосложения. Сб. ст. - Рига, 1978. - С. 22-28.
6. Поэзия узников ГУЛАГ а: Антология / Сост.
C.С. Виленский. - М.: МФД: Материк, 2005. - 992 с.
7. Франки В. Человек в поисках смысла. - М.: Прогресс, 1980. - 300 с.
8. ШаламовВ. Т. Колымские тетради. Стихи 19371956 гг Комментарии. - М.: Версты, 1994. - 287 с.
9. Шаламов В. Т. Собрание сочинений: В 6 т. Т. 3: Стихотворения. - М., 2005. - 512 с.
10. ЭпштейнМ.Н. «Природа, мир, тайник вселенной. ..» Система пейзажных образов в русской поэзии. - М.: Высшая школа, 1990. - 302 с.
Н.А. Кладова Ф.М. ДОСТОЕВСКИЙ О Н.А. НЕКРАСОВЕ В АСПЕКТЕ ВОПРОСА О БУДУЩЕМ РОССИИ
В настоящей статье предпринята попытка раскрыть особенности взгляда Ф.М. Достоевского на будущее России, взгляда, который выкристаллизовывался на страницах «Дневника писателя» в эпоху бурной деятельности революционных народников, страстной веры в торжество нового социального строя — и «в разрез» с этой верой. Однако, высказывая свою позицию, Достоевский нередко вспоминает поэта революционного, демократического лагеря — Н.А. Некрасова.
В «Братьях Карамазовых» Алеша сказал рос о будущности России. Этот вопрос всегда
об Иване: «Он из тех, которым не на- имел два аспекта: судьба народа, условия его
добно миллионов, а надобно мысль жизни и деятельность интеллигенции, цель
разрешить» [1, т. 14, с. 76]. В XIX веке «мысль и смысл этой деятельности. Особую актуальность
разрешала», казалось, вся Россия; русское интел- оба аспекта приобрели в 70-е годы - время гос-
лигентное общество мучилось «проклятыми воп- подства народнической идеологии. Психологи-
росами», главным из которых был, наверное, воп- ческие и идейные основы народничества, пишет
160
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 3, 2008
© Н.А. Кладова, 2008
