CC BY
60
КОГНИТИВНЫЕ СПОСОБНОСТИ ЖИВЫХ СИСТЕМ: ЭПИСТЕМОЛОГИЧЕСКИЕ ТРАДИЦИИ И НОВАЦИИ
COGNITIVE ABILITIES OF LIVING SYSTEMS: EPISTEMOLOGICAL TRADITIONS AND INNOVATIONS
B.A. Демьяненко, Л.П. Завьялова V.A. Demyanenko, L.P. Zavyalova
Эпистемология, когнитивные способности, эволюция, живые системы (организмы), человек, познание, адаптация, информация.
Целью статьи является анализ когнитивных способностей живых систем (организмов) с позиций традиционной эпистемологии и новейшей познавательной парадигмы-эволюционной эпистемологии. В рамках традиционного подхода когнитивные способности - это уникальное специфически человеческое явление. Эволюционная эпистемология позволяет изучать когнитивные способности как универсальное качество живых систем. Обосновывается необходимость исследования эволюционно-биологических предпосылок когнитивных способностей человека.
Epistemology, cognitive abilities, evolution, living systems (organisms), man, knowledge, adaptation, information.
The aim of this article is the analysis of cognitive abilities of living systems (organisms) from the position of traditional epistemology and the latest cognitive paradigm- evolutionary epistemology. Within the traditional approach cognitive abilities are unique specific human phenomenon. Evolutionary epistemology allows studying cognitive abilities as a universal quality of living systems. The necessity of the research of evolutionary-biological preconditions of cognitive abilities of man is explained.
Процесс развития современной науки - это сосуществование широкого спектра методологических установок, теоретических дискурсов, креативных интуиций - ситуация пролиферации, как ее характеризует П. Фейерабенд. Здесь взаимодействуют традиционные и новейшие исследовательские технологии когнитивного знания, реализуемые в решении общеметодологических и конкретных проблем. Г.А. Гуртовенко размышляете возможности использования «когнитивной парадигмы в педагогике для ее обновления», подчеркивая, что в целом «сфера когнитологии может служить методологической базой создания новой формы производства общественной жизни» [Гуртовенко, 2011, с. 49, 50].
Толерантность и взаимодействие познавательных стратегий рождает новые, неожиданные подходы к решению традиционных и новейших проблем. Характерным примером является ситуация в эпистемологии, одной из актуальных областей когнитивной науки, наглядно демонстрирующая ее сложность и многоплановость. Если отталкиваться от из исходного значения слова «эпистемология», то его следует трактовать как учение
о твердом и надежном знании. Однако современная познавательная ситуация демонстрирует большую многозначность и гипотетичность знания, а не его аксиоматическую устойчивость и определенность. В контексте значительных изменений сути самой эпистемологии, ее целей и задач принципиально меняется соотношение между ее основными функциями - нормативной и дескриптивной [Минеев, 2008].
Традиционная эпистемология (гносеология) сосредоточена на решении нормативной задачи: найти столбовую дорогу к прочному и надежному знанию, избавить род человеческий отложных ходов мысли («идолов познания»). Такова суть доктринальных планов радикального эмпиризма и рационализма. Однако эти и другие познавательные проекты не стали безусловно надежными. Они сменились конвенционально построенными эпистемологиями, в которых дескриптивные стратегии связываются с идеями эволюционизма и натурализма. Сегодня эти идеи в области эпистемологии стали стойким выражением разочарования в априорной «первой философии», в возможностях «логического нормативизма» и т. п. Дескрип-
тивная задача исследования становится, пожалуй, главной в современной эпистемологии. Означает ли это утрату ею традиционной нормативности? Думается, что нет, т. к. эпистемология науки нормативна по самой своей сути, ибо строится в конечном счете на эмпирическом базисе и на принципе «надежности знания». Деление методологических парадигм на нормативные и дескриптивные носит скорее условный, нежели строго регламентирующий характер.
Рассмотрим соотношение нормативности и дескриптивное™ в эпистемологии на примере ситуации, складывающейся сегодня в исследовании такой конкретной проблемы, как проблема когнитивных (познавательных) способностей живых систем.
В традиционной эпистемологии (гносеологии) проблема познавательных способностей типа интеллект, креативность, обучаемость выступает как проблема человека, существа биосоциального, а не любого живого организма. Способности здесь понимаются как видоспецифическое качество человека разумного, т. е. уникальное явление природы. Будучи синтезом врожденного (генетически детерминированного) и социокультурного (среды воспитания), способности представляют собой индивидуальные свойства, паттерны, определяющие возможность выполнения человеком той или иной деятельности.
Весь исторический процесс изучения способностей, по существу, проходил именно в рамках традиционной методологии. В отечественной и зарубежной литературе создан значительный объем информации по этой проблеме, включающий структурно-функциональные модели, теоретические инверсии частных вопросов, психометрические технологии ит. д. Немало продуктивных наработок создано в области исследования психогенетики интеллекта, креативности, уникальных способностей, гениальности, таланта и т. п. Ка к утверждает Д. Келли, автор теории личностных конструктов, вся психология способностей, хотят того психологи или нет, в конечном счете опирается на эмпирические, обыденные представления, закрепившиеся в общественном сознании. При всем многообразии вариантов постановки и решения проблемы способностей в традиционной эпистемологии неизменно актуальным остается один вопрос - во-
прос о биологическом и социальном, их содержании и соотношении. История изучения способностей, в известном смысле, может быть представлена именно как история полемики вокруг данного вопроса: дилемма tabula rasa и эгоистичности гена, тезиса о всемогуществе среды и воспитания и тезиса об априорном (врожденном) характере способностей.
Новейшая история создала немало прецедентов вокруг «старой» проблемы биологического и социального. Например, евгенические проекты совершенствования породы человека, прежде всего в целях повышения интеллектуального потенциала человечества. Основатель евгеники Ф. Гальтон утверждал, что цивилизация предъявляет все более высокие требования к нашим интеллектуальным способностям, между тем как человеческая порода непрерывно истощается. По его мнению, интеллектуальные способности наследуются так же, как физические, следовательно, «качество» потомства определяется отцом и матерью. Евгеника была призвана содействовать рациональному распределению одаренных индивидов в популяциях, расах, цивилизациях [Хен, 2006]. Трагической страницей в истории практического применения евгеники стал факт ее обоснования в фашистской идеологии и практике расовой гигиены. В целом, однако, евгеническое движение в 20-30-е годы XX столетия охватывало, по существу, все европейские страны. Многие из них очень близко подошли к черте, отделяющей абстрактное теоретизирование от реального вмешательства в святая святых - индивидуальную и интимную жизнь человека. Практика применения евгеники в фашистской Германии показала всю опасность подобного рода проектов. Сегодня об этом необходимо помнить в связи с современной ситуацией, в науке и ее феноменальными достижениями в области био-и медицинских технологий и новейшими трансгенными проектами.
Итак, традиционная гносеологическая парадигма исходит из анализа когнитивных способностей как уникального биосоциального явления, т. е. специфически человеческого качества. Данная постановка не исчерпывает сути проблемы, не исключает иных вариантов ее интерпретации. Понять природу любого сложного явления едва ли возможно вне анализа его истории и предысто-
рии. Очевидно, что способности человека имеют эволюционно-биологические предпосылки. Они формировались в общем контексте законов природного мира, «живой» и «косной» материи, что предопределило их последующую эволюцию в ан-тропо- и социогенезе. Однако выделение человека как вида Homo sapiens в отряде приматов и в общей системе живой природы показало ограниченность антропоцентризма. Теория Ч. Дарвина обосновала эволюционное единство всего живого. Наличие «общего плана» в поведении человека и животного, «лестницы живых существ» сегодня уже бесспорно. Поэтому когнитивные способности могут быть представлены как некое универсальное качество живых систем (организмов): способность к адаптации и информационному контролю за окружающей средой.
Итак, эволюционная эпистемология исследует когнитивные способности в качестве универсальных свойств всего живого (К. Лоренц, Д. Кэм-пебелл, У. Матурана, Ф. Варела, Э. Уилсон и др.). В отличие от других теорий познания, эволюционная эпистемология исходит из допущения о незавершенности биологической эволюции, которая не остановилась сформированием человека разумного и продолжает создавать когнитивную основу для последующего культурного прогресса [Матурана, Варела, 2001]. В целом, основу эволюционно-эпистемологического дискурса выражает тезис о взаимосвязи организма и среды, об адаптации и информационном контроле организма за средой обитания. Еще К. Лоренц в работе «Кантовская концепция a priori в свете современной биологии» выдвинул идею существования у животных и человека врожденного знания, материальным носителем которого выступает центральная нервная система. Это врожденное знание (диспозиция) есть фенотипический признак, подверженный действию механизмов естественного отбора, т. е. онтогенетически априорный, филогенетически апостериорный [Лоренц, 2000]. Идеи эволюционной эпистемологии возможно постулировать следующим образом:
- жизнь с эволюционно-биологической точки зрения есть процесс познания;
- познание выступает в форме информации;
-механизмомпознанияявляетсяадаптацияд.е.
приспособление организма к окружающей среде
как предпосылка его релевантного поведения и самосохранения.
В этом плане жить - значит познавать, а познавать -значит активно взаимодействовать с окружающей средой. «Жизнь с самого начала стремилась вписаться в основные законы пространственно-временных отношений материального мира, которые и стали абсолютными формами ее приспособления», - писал П.К. Анохин [Анохин, 1962, с. 97]. Он отмечал, что структура неорганического мира, проявляющаяся в ритмической повторяемости процессов, во многом обусловила анатомическую организацию и приспособительные функции организмов. Каждый организм изначально снабжен большим количеством врожденных поведенческих реакций, связанных сего потребностями в поддержании устойчивого состояния. Такие реакции можно наблюдать у всех живых организмов, но чем более высокую ступень занимает животное, тем необходимее для него становится его собственный опыт. «В зависимости от характера систем (животное, человек, социальная группа, общество) и условий среды меняется характер их нужд, требований, «предъявляемых» к внешнему миру, - от элементарных физиологических до высокоразвитых информационных, духовных потребностей» [Гендин, 2012, с. 270]. У сложных многоклеточных организмов, обладающих центральной нервной системой, биологическая информация об окружающей среде достигает более высокого уровня - когнитивной информации. К. Лоренц утверждает, что «жизнь обрела существование с «изобретением» структуры, способной собирать и сохранять информацию, одновременно извлекая из окружающей среды и накапливая энергию для поддержания светоча познания» [Лоренц, 2000, с. 63]. Итак, отношение организма и среды - базовое условие существования и воспроизводства всего живого. Но это отношение - палка о двух концах: с одной стороны, внешняя среда есть источник пищи и восполнения энергозатрат, с другой - она таит в себе возможность различного рода опасностей, угрозу самому факту существования живого. Понятно, что для успешного существования организму необходима информация об окружающем его мире - своеобразный информационный контроль.
Современная биология подтверждает: осно-
ва жизни - это ее воспроизводство из элементов окружающей среды. Однако жизненный процесс не сводится к гомеостазу как простому уравновешиванию с окружающей средой. Он выступает одновременно преодолением этой среды в направлении родовой программы развития. Уже у самых простейших организмов, действующих на основе инстинктивно-рефлекторных реакций, в отношениях с внешней средой существуют элементы преобразовательных поведенческих действий. Естественный отбор, борьба за существование были тем эволюционным механизмом, который поддерживал наиболее совершенные адаптивные стратегии, ставшие затем видовыми программами развития. Эволюция вела живую природу по пути непрерывного самоусложнения, формируя основной «ствол древа жизни» из наиболее жизнеспособных физически и умственно организмов. Формирование нервной системы и интеллекта (гомини-зация в широком смысле) стало началом одухотворения природы, ее взлетом на уровень психики, эволюционный смысл которой также был предопределен потребностями адаптации. Однако удивительно, как замечает А. Бергсон, что из множества линий эволюции почему-то лишь одна привела к появлению интеллекта. По его словам, интеллект- высшее достижение эволюции, одна из ее эманаций, основное назначение которой - практическое [Бергсон, 2001, с. 23].
Достижения биологических наук последних десятилетий подтверждают, что животные (включая насекомых) способны не только следовать наследственно закрепленным образцам поведения, но и умеют строить поведенческие стратегии на надындивидуальном уровне. (Показательна в этой связи социабельность, т. е. способность организма вступать в упорядоченные и стабильные связи внутри собственной кооперации, соблюдать «табель о рангах», выполнять предопределенные природой функции и т. п.)
Психололингвисты и этологи утверждают: животным априори дана некая форма «мыслительной способности» в виде умения абстрагироваться от наличной ситуации, оперировать образами прошлого опыта, владеть знаковыми моделями поведения, способностью к речетворчеству и т. п. Известно также, что высшим животным свойственна способность формирования множества поведен-
ческих действии в виде реакции поиска и подкара-уливания добычи у хищников, системы коммуникационных сигналов, миграционной стратегии поведения и т. п.
В целом, у животных и человека действительно существует немало общих признаков в поведенческих действиях. Как отмечает Э. Уилсон, один из создателей концепции генно-культурной коэволюции, человеческий организм в адаптивном плане «не есть исключение из общеэволюционных процессов». «Если бы ни одно из органических существ, - писал еще Ч. Дарвин, - за исключением человека, не обладало бы какими-либо умственными способностями, или, если бы способности человека были бы совершенно иной природы, чем у низших животных, то мы никогда не были бы в состоянии убедиться в том, что наши способности развились постепенно» [Дарвин, 1959, с. 98 - 99].
С антропогенезом, как известно, связаны наиболее резкие, конфликтные изменения природной среды, что и стало стимулом к формированию нового типа поведения живых систем. Наши предки все еще оставались животными, но их образ жизни существенно менялся, а с ним претерпевали изменение и возможности негенетической трансляции поведенческих находок. Уже высшие антропоиды умели строить стратегии поведения, далеко выходившие за пределы собственно биологической программы развития. Многие из таких находок передавались от поколения к поколению на основе подражания и элементарного «научения». В итоге формировался значительный массив таких адаптивных свойств популяции, которые можно уже назвать предкультурой. Очевидно, что уже в начале антропогенеза решающая роль естественного отбора в адаптации прекратилась, так как в системе организм - среда появился новый фактор - предкультурный. Сегодня оценить хронологические границы и объем предкультуры возможно лишь гипотетически. Археологические данные убедительно свидетельствуют о том, что уже в первых формах орудийной деятельности антропоидов явно присутствуют элементы творчества, фантазии, подражания, целеполагания и т. п. Итак, биологическая эволюция ставила живые организмы перед необходимостью активного действия в целях самосохранения и воспроизводства. Однако в периоды экологических потрясений выжи-
вали лишь те организмы, адаптивные способности которых были наименее специализированными, т. е. в наименьшей степени «привязаны» к конкретной среде.
Подобная тенденция характерна и для эволюции человека, который оказался самым неспециализированным организмом на Земле, благодаря чему и смог приспосабливаться к резко меняющимся природным условиям, сохраняя при этом свое видовое единство. Не случайно, из всех видов гоминид только Homo sapiens - единственный вид, чья эволюционная судьба оказалась успешной, а эволюционная стратегия - перспективной. Выделившись из первозданной природы, человек создал новую среду обитания, «вторую природу» в виде культуры, цивилизации. Динамика социогенеза, как известно, привела к замещению инстинктивно-рефлекторных форм поведения системой культурных кодов. Однако цивилизация, по выражению В. Чалидзе, оказалась «неустойчивой конструкцией, придуманной не эволюцией, а культурой», и эту конструкцию необходимо мудро поддерживать [Чалидзе, 1991, с. 26]. Цивилизация - действительно, иная, не природная конструкция. В ее основе, прежде всего, личный жизненный опыт. Это опыт социализации, где адап-тпция выступает в форме нового типа приспособления - деятельностного, преобразующего. Преимущества человека, связанные с социокультурной детерминацией, кажутся очевидными. Однако именно здесь таится опасность безудержной трансформации человеческой природы, ее адаптивного потенциала. Овладевая тайнами мира и тайнами своей собственной природы, человек все более отдаляется от своих первозданных истоков. Его жизнь все более превращается в технологический комплекс, которому соответствует множество психотехник, целенаправленно манипулирующих поведением человека,
Эволюционизируют ли в этих условиях ког-
нитивные способности живых систем? Правомерно ли представление о финальности (завершенности) биологической эволюции для человека? И, наконец, возможна ли коэволюция как координация биологической и культурной стратегии в развитии человечества? Ответы на эти и другие аналогичные вопросы далеко выходят за рамки рассуждений о биологической эволюции живых систем, в особенности человека, эволюция которого связана уже с проблемой социализации т. е. с процессом усвоения культурно-исторического опыта.
Библиографический список
1. Анохин П.К. Опережающее отражение действительности // Вопросы философии. 1962. № 7. С. 97-106.
2. Бергсон А. Творческая эволюция. М.: Терра -Книжный клуб, 2001. 1408 с.
3. Гендин А.М. Ценности и ценностные ориентации в системе факторов детерминации деятельности // Вестник КГПУ им. В.П. Астафьева. 2012. № 2. С. 269-277.
4. Гуртовенко ГА. Воспитание как способ производства общественной жизни в контексте когнитивной парадигмы: постановка проблемы // Вестник КГПУ им. В.П. Астафьева. 2011. № 2. С. 47-52.
5. Дарвин Ч. Сочинения. М.: Изд. АН СССР, 1959. Т.9. 450 с.
6. Лоренц К. Кантовская концепция a priori в свете современной биологии // Эволюция. Язык. Познание. М.: Языки русской культуры, 2000. 272 с.
7. Матурана У., Варела Ф. Древо познания. М.: Прогресс-традиция, 2001. 224 с.
8. Минеев В.В. К вопросу об адаптационном потенциале науки // Философия без окраин: сб. науч. тр. Красноярск: СФУ, 2008. С. 98-112.
9. Хен Ю.В. Евгеника: Основатели и продолжатели // Человек. 2006. № 3. С. 80-88.
10. Чалидзе В. Иерархический человек. М.: Терра, 1991. 220 с.
