CC BY
217
Перспективы распространения угрозы клерикализации российской государственной власти все чаще обозначаются исследователями как реальное противоречие конституционным гарантиям защиты принципов светского государственного устройства. Несмотря на кажущуюся очевидность несоответствия клерикальных устремлений власти ее светским императивам, в научно-теоретическом плане данная проблема представляет особый интерес.
Правовая дефиниция светскости задана Конституцией Российской Федерации, а также раскрыта в толкованиях к документам Конституционного Суда РФ. В частности, в Постановлении от 15 декабря 2004 г. № 18-П зафиксировано: «...конституционный принцип светского государства и отделения религиозных объединений от государства означает, что государство, его органы и должностные лица, а также органы и должностные лица местного самоуправления, т. е. органы публичной (политической) власти не вправе вмешиваться в законную деятельность религиозных объединений, возлагать на них выполнение функций органов государственной власти и органов местного самоуправления; религиозные объединения, в свою очередь, не вправе вмешиваться в дела государства, участвовать в формировании и выполнять функции органов государственной власти и органов местного самоуправления, участвовать в деятельности политических партий и политических движений, оказывать им материальную и иную помощь, а также участвовать в выборах, в том числе путем агитации и публичной поддержки тех или иных политических партий или отдельных кандидатов» [1]. Этот документ вносил разъяснения в связи с законностью оснований регистрации и деятельности политической партии, в названии которой и в уставных документах содержалось прямое обращение к религиозным доктринам.
Несмотря на то, что данное постановление конкретизирует только один из критериев светскости государства, такой как недопустимость слияния власти, политики и религии, он оказывает существенное влияние на понимание требования мировоззренческого нейтралитета светского государства в вопросах приоритетов веры и убеждений.
Как отмечает современный исследователь А. Ф. Мещерякова, «в юридической науке государство светского типа рассматривается как мировоззренчески нейтральное, в отличие от клерикального государства, в котором церковь имеет государственный статус, пользуется огромными привилегиями и является влиятельной политической силой, или теократического государства, наделяющего церковную иерархию всей полнотой власти» [2, с. 42]. Однако такое деление, хотя и является наиболее ясным и простым, оспаривается в связи с наличием множества особенностей и исключений.
Так, например, И. В. Понкин предлагает более широкую типологию государств по критерию светскости. Он считает, что большинство современных государств, даже те, которые не закрепляют в конституции своей страны соответствующий официальный статус, носят светский характер, но при этом они имеют значительные различия по реализуемым в этих государствах моделям отношений с религиозными объединениями. К тому же термин «клерикальное государство», по его мнению, является не вполне удачным, т. к. в современном значении клерикализм адресует к именованию политического направления, широко использующего религию и церковь для усиления воздействия на все сферы общественной жизни. Поэтому И. В. Понкин, разделяя государства на светские и не светские, предлагает свою типологию моделей светского государства, включая в нее: эквипотенциальную, преференциальную, контаминационную и идентификационную модели [3, с. 171].
Существенным признаком эквипотенциальной модели светского государства выступает максимизация внерелигиозности и изоляции религиозных объединений от государственной и общественной жизни, а также фактическое и юридическое равенство всех религиозных объединений в отношениях с государством. Данная модель, с точки зрения И. В. Понкина, свойственна Японии, КНР, Южной Корее и лишь отчасти - США. Однако, как признает сам автор, «данная модель не может существовать в чистом виде в силу того, что невозможно достичь полного исключения какого бы то ни было предпочтения той или иной религиозной конфессии и при этом не подвергнуть верующих граждан дискриминации по религиозному признаку» [3, с. 187].
Преференциальная модель основана на выделении особой роли и создании благоприятствующего режима, льготных условий для определенных религиозных объединений, например, в силу их
доминирования, исторической обусловленности в формировании и развитии государственности. Причем направленность, формы и величины государственных преференций в адрес конкретных объединений могут существенно различаться в зависимости от культурно-исторических и политических условий. Выделение особой роли может быть реализовано в формальном или неформальном установлении: путем закрепления в конституции официального статуса одной или нескольких религий (как, например, лютеранства и католицизма в Германии) или путем фактического наделения одной или нескольких религий преимущественным статусом без закрепления такового в основном законе страны. Однако установление государственной религии может иметь свои недостатки, связанные с подконтрольностью церковной жизни официальной власти. Например, в Великобритании внесение изменений в церковный закон должно быть одобрено парламентом, архиепископы и епископы также назначаются королем по рекомендации премьер-министра.
Идентификационная модель близка по своим признакам к преференциальной модели в силу расширенного сотрудничества государства с несколькими религиозными объединениями. Кроме того, светские государства, в которых распространена идентификационная модель, учитывают национальную и культурную принадлежность граждан, возникшую на основе более ранней формы религиозности. Такое государство устанавливает партнерство с гражданами в гарантиях, защите и реализации их права на национальную, культурную и религиозную идентичность.
Как утверждает И. В. Понкин, «идентификационная модель предполагает более обдуманные и целенаправленные партнерские взаимоотношения государства, и не с одним, а с несколькими религиозными объединениями (исторически укоренившимися, традиционными религиозными организациями) - теми, которые оказали значительное влияние на становление и развитие государственности, сыграли существенную историческую роль в развитии национального самосознания народов России, способствовали формированию и развитию традиционной духовности и культуры народов страны и составили часть национального духовного и культурного наследия, являются религиозными объединениями, принадлежность или предпочтительное отношение к которым выражает значительная часть граждан страны, выступают в качестве созидательной и объединяющей духовной силы общества, направленной на поддержание мира и стабильности» [3, с. 198]. Идентификационная модель в большей мере подходит для многонациональных государств, столкнувшихся в своем развитии с противоречивыми процессами этногенеза и длительной трансформацией титульной нации, что приводит к утрате, частичной реконструкции, замещению, диффузии традиций. Такова история Франции, России, стран Балтии, Украины.
Контаминационная модель содержит предельно размытые границы между светскими и религиозными основами государственного устройства, в ней сказывается значительность влияния норм религиозного права на правовую систему государства, она наиболее распространена в «восточном» цивилизационном пространстве, преимущественно в странах «исламской дуги». Государственная власть в такой модели преследует идею единения духовной и светской жизни для своих граждан. Кроме исламских государств к этой модели, по мнению И. В. Понкина, принадлежат Израиль, Лаос, Таиланд, Шри-Ланка и ряд других буддийских стран, а также Индия и Непал. В бывших республиках СССР контаминационная модель получает развитие в Узбекистане, Азербайджане, Киргизии, Туркмении, Таджикистане, Казахстане.
Таким образом, из всех моделей светского государства, предложенных И. В. Понкиным, очевидное сходство с современной ситуацией в российском формальном и неформальном праве имеет идентификационная модель, при которой оказывается вполне допустимой позиция выделения религиозных объединений, отражающих гражданскую, национальную, культурную идентичность большинства граждан. Если в преференциальной модели (светского государства) глава государства может быть одновременно и главой религиозной организации, то в идентификационной модели это недопустимо, что соответствует российским реалиям. Тем не менее государственная власть, особенно в лице органов местного самоуправления в тех регионах, которые исторически имели прочные связи с культурно-религиозными традициями при формировании светских принципов жизненного уклада коренного населения, вошедшего в состав титульного народа, как, например, Татарстан, Адыгея,
Бурятия, Башкортостан, Дагестан, Ингушетия, КБР, КЧР и т. д., вполне оправданно и не нарушая светских основ государственности, может выражать свою принадлежность к соответствующей религии.
Особая роль религии в становлении и развитии национально-культурной идентичности граждан, обусловленная распространением в России идентификационной модели светских принципов государственности, нашла отражение и в преамбуле Федерального закона «О свободе совести и о религиозных объединениях».
Что же тогда в реальной ситуации вызывает обеспокоенность «клерикализацией» власти?
Анализируя доклад С. А. Бурьянова о состоянии свободы совести в Российской Федерации к 2011 г., можно выявить тенденциозность заключений относительно понимания специфики и угроз клерикализации российской власти, под которой понимается установление паритетных отношений Кремля с Русской православной церковью. В частности, С. А. Бурьянов пишет: «В современной России нарушение конституционного принципа светскости государства носит системный характер и проявляет себя в форме клерикальной идеологизации органов власти и государственного управления, силовых структур, государственной (и муниципальной) системы образования. Клерикальная идеологизация государства - нарушение мировоззренческого нейтралитета, выражающиеся в сращивании институтов государства с религиозными организациями, доктринальные установки которых используются в качестве государственной идеологии» [4]. В недавнем выступлении этот же автор уточняет, что «участие государственных служащих в церковных мероприятиях и религиозных лидеров в инаугурации Президента России В. В. Путина стало еще одним из ярких проявлений противоправных отношений государства и религиозных объединений в современной России» [5]. Столь категоричный вывод не выдерживает критики.
Во-первых, в сравнении с инаугурацией главы государства США, Президент России не приносит присяги, возложив руку на Библию. Данный факт почему-то не вызывает опасений в угрозе светских основ американского государства.
Во-вторых, участие религиозных лидеров, причем не только РПЦ МП, но и других деноминаций христианского и нехристианского толка, в различных мероприятиях, проводимых официальной властью, рассматривается как раз в свете развития гражданского общества, которое в принципе толерантно к любым формам проявления свободы мировоззрения и убеждений.
В-третьих, присутствие представителей местных органов власти в ряде национальных субъектов Федерации на религиозных мероприятиях, а также установление праздничных дат в этих регионах на основе сложившихся религиозных традиций, как правило, не попадает в риторическое поле аналогичных правозащитных речей. Критика направлена исключительно на первых лиц государства, включая их ближайшее окружение, что подается в качестве общей позиции всей государственной власти. Такое обобщение, безусловно, недопустимо.
Можно привести еще один пример, когда понятие клерикализации власти относится к характеристике отдельной «прослойки» госчиновников. Так, в публичном выступлении заместителя председателя правления общественного фонда «Гласность» и одновременно ответственного редактора интернет-издания о религии «Портал-Сге^.Яи» Владимира Ойвина в связи с проблемой антиконституционной клерикализации государства, под которой понимается клерикализация госаппарата и госчиновников разных уровней, прозвучало следующее: «Клерикализация этого слоя общества совершенно не обязательно подразумевает наличие у его представителей веры. Чаще бывает как раз наоборот чиновничество - это самый циничный и прагматичный слой общества. Максимум, на что они способны сегодня в своем большинстве, это даже не на обрядоверие, а на обрядоисполнение, и то показное, на публике. Это те, кого сегодня метко называют в народе "подсвечниками", не умеющими правильно и вовремя лба перекрестить и не знающими даже "Отче наш"» [6]. Понятно, что и в данном случае речь идет о популизме: не раскрывается понятие клерикализации государства, нет дефиниций, удостоверяющих факт клерикализации власти. Вместо этого дается обывательская оценка личностям, что сводится к предельно примитивным риторическим уловкам.
А это означает, что российские правозащитные организации, по крайней мере их идейные лидеры, довольно узко понимают явление клерикализации и чаще всего ангажированно используют его для усиления собственной политической риторики. Поэтому реальность угрозы клерикализации власти во многом оказывается позиционированной для конкретных публичных заявлений и не может однозначно рассматриваться в качестве примера фактических злоупотреблений свободой совести в Российской Федерации.
Факт клерикализации власти был также констатирован в открытом письме десяти академиков Российской академии наук (Е. Александрова, Ж. Алферова, Г. Абелева, Л. Баркова, А. Воробьева, В. Гинзбурга, С. Инге-Вечтомова, Э. Круглякова, М. Садовского, А. Черепащука) Президенту России В. В. Путину под названием «Политика РПЦ МП: консолидация или развал страны?», которое было опубликовано 22 июля 2007 г. [7]. В этом документе к признакам клерикализации общества были отнесены инициативы власти в связи с введением обязательного в школьной программе обучения учебного курса «Основы православной культуры», а также включением в перечень научных специальностей и направлений теологии. Опуская детали дискуссии, возникшей вокруг открытого письма, следует отметить лишь то, что ни одна из указанных академиками «угроз» клерикализации не получила до настоящего времени своего реального воплощения, а в системе школьного образования в итоге появился курс «Основы религиозных культур и светской этики», содержание которого в полной мере отвечает принципам светскости образования.
Еще один пример клерикализма российской власти приводят в связи с подписанием Президентом России Федерального закона № 327-Ф3 от 30 ноября 2010 г. «О передаче религиозным организациям имущества религиозного назначения, находящегося в государственной или муниципальной собственности», в котором определяется «порядок безвозмездной передачи в собственность или безвозмездное пользование религиозным организациям имущества религиозного назначения, находящегося в федеральной собственности, собственности субъектов Российской Федерации или муниципальной собственности» [8]. С одной стороны, этот закон вызвал бурную критику и отторжение со стороны музейных учреждений, располагавших в своих фондах имуществом, подлежавшим реституции и опасались безвозвратной передачи, равноценной полной утрате, ценных музейных экспонатов. С другой стороны, закон предусматривал передачу «имущества религиозного значения», под которым, прежде всего, понималось недвижимое имущество, и к ценным музейным экспонатам не имел прямого отношения.
В результате принятия данного нормативного акта обострилась не только общественная ситуация, в которой явную заинтересованность проявили две стороны - «бывшие» распорядители государственной собственности, т. е. музеи и представители РПЦ МП, но и возникла реальная угроза злоупотреблению со стороны РПЦ МП полученными полномочиями, в особенности это касалось «имущества религиозного назначения» в Калининградской области.
Дело в том, что до 1945 г. Калининградская область относилась к Германии, Восточной Пруссии, располагая на своей территории религиозными сооружениями, принадлежавшими католической и протестантской христианским церквям, часть из которых на момент вступления в силу указанного закона использовалась соответствующими приходами, не относящимися к РПЦ. Соответственно, РПЦ МП получала в собственность имущество, хотя и имевшее «религиозное назначение», но исторически и фактически принадлежавшее собственнику с другим лицом религиозного объединения. В результате РПЦ МП в собственность были переданы около 30 объектов, среди них как разрушенные, ветхие, так и отреставрированные здания и земельные участки. Однако, получив в собственность ряд зданий, в которых на момент передачи работали учреждения культуры и образования Калининградской области, «новые» собственники не ликвидировали и не стеснили «бывших» владельцев, оставив все на своих местах, изменив только принадлежность недвижимого имущества. Можно ли расценивать ситуацию, связанную с объектами религиозного значения, как пример злоупотребления правом, и чья сторона в данном случае является субъектом злоупотребления?
С одной стороны, правом распоряжаться имуществом религиозного значения должно лицо, которое имеет обоснованные претензии в качестве «бывшего» собственника, утратившего некогда
свое право в отношении к спорному имуществу. Что касается имущества, ранее принадлежавшего РПЦ, например, в Москве и Московской области, а также ряде других регионов России, то факт злоупотребления не выявляется. Если же иметь в виду необоснованность передачи РПЦ МП имущества религиозного назначения в Калининградской области, ранее принадлежавшего лютеранской и протестантской общинам, то государственная власть в лице местных органов власти демонстрирует пример правомерного злоупотребления.
Разъясняя позицию официальной власти по этому вопросу, губернатор Калининградской области Н. Цуканов в интервью местным средствам массовой информации фактически чистосердечно признается в правовом злоупотреблении власти в связи с тем, что ему не удалось добиться исключительного права для Калининградской области в вопросах передачи имущества религиозного назначения, и поэтому он, признавая себя «заложником той ситуации, в которой оказались» [9], согласовывал свою политику с федеральным центром и, поддерживая РПЦ МП, на самом деле попытался воспрепятствовать легитимной передаче спорного имущества иностранным собственникам.
С другой стороны, злоупотребление правом распоряжаться имуществом, которое ранее не принадлежало РПЦ МП в качестве собственника, а также создание благоприятного правового режима, ставящего в неравные условия остальных претендентов на имущественную собственность, также могут расцениваться как пример клерикальных предпочтений российской власти в адрес господствующей деноминации.
В этом плане следует упомянуть и о реакции официальной власти по делу об акции панк-молебна, проведенного 21 февраля 2012 г. пятью участницами группы «Pussy Riot» в помещении кафедрального собора Русской православной церкви - храма Христа Спасителя. По результатам экспертизы [10], данная акция была признана грубым и умышленным нарушением общественного порядка, общепризнанных норм и правил поведения, а также расценена как действие, противоречащее внутренним установлениям РПЦ, определяющим порядок поведения в культовом здании (православном храме), включая требования к одежде посетителей, их вербальному и невербальному поведению, основанным в том числе на положениях канонических правил. Таким образом, в части заключения экспертизы факт злоупотребления должен быть отнесен к действиям участниц группы, которые, воспользовавшись своими конституционными правами и свободами в вероисповедании, нарушили допустимые пределы их реализации.
По факту этой акции было возбуждено уголовное дело в соответствии с ч. 2 ст. 213 УК РФ (хулиганство), предусматривающей до семи лет лишения свободы. Хамовнический районный суд города Москвы вынес приговор участницам скандальной группы «Pussy Riot» - по два года колонии общего режима. Однако сторонники акции, видящие в ней проявление либерально-демократических свобод, считают вынесенный приговор свидетельством клерикализма власти, распространившим свое влияние и на судебную власть, т. е. относят его к примеру злоупотреблений.
В логике этой же критики рассматривается инициатива власти, направленная на введение в России законодательных актов, защищающих чувства верующих, которые противоречат принципам отделения и невмешательства государства в религиозную жизнь. Обсуждение законопроекта о защите чувств верующих вызвало критику по поводу светских основ российской государственности по той причине, что ни церковь, ни иные религиозные объединения не могут оказывать воздействие на принятие решение о реализации правовых механизмов в защиту каких-либо религиозных интересов. Если такой закон вступит в силу, то он разделит светское общество не только по принципу верующий-неверующий, но и верующий-инаковерующий. Таким образом, постулируемая в данных инициативах защита государством чувств верующих становится препятствием для реализации конституционной нормы свободы совести, что открывает путь для новых злоупотреблений правом.
Клерикальный характер законодательной власти сказывается на исключении религиозных объединений и организаций из числа «иностранных агентов» в законе «О некоммерческих организациях», хотя очевидно, что некоторые из них имеют регулярную поддержку и финансовую помощь из-за рубежа.
Оценивая сложности постулированной в российской Конституции светской государственности и реальной ситуации в политической стратегии конфессиональных отношений, П. П. Баранов отмечает, что «сохранявшийся долгое время конфессиональный паритет серьезно пошатнулся, и немалая "заслуга" в этом процессе принадлежит именно государству по причине его очень противоречивой политики в области обеспечения светского характера государственной власти и института религиозной свободы в целом» [11, с. 52]. Именно противоречия, неясность стратегических целей религиозной политики в государстве приводит к правовым злоупотреблениям свободой совести и вероисповеданий.
К сожалению, без существенных изменений в этом направлении, невозможно достичь конкретных результатов в обеспечении эффективности закона и права, разработке оптимального механизма противодействия злоупотреблениям свободой совести и вероисповеданий. Все же предлагающиеся поправки к формулировкам действующих нормативных актов носят фрагментарный характер и не способны существенно «улучшить» ситуацию с религиозными свободами, а также учитывать приоритеты светской направленности общественного развития. Соответственно, в качестве первичных мер российскому законодателю необходимо предложить разработку документа, определяющего концепцию религиозной политики Российской Федерации, в которой нашли бы отражение вопросы о статусе Русской православной церкви, перечне и полномочиях традиционных религий, ограничениях в деятельности религиозных объединений, политическом участии религиозных деятелей и др.
Литература
1. Постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 15 декабря 2004 г. № 18-П по делу о проверке конституционности п. 3 ст. 9 Федерального закона «О политических партиях» в связи с запросом Коптевского районного суда города Москвы, жалобами общероссийской общественной политической организации «Православная партия России» и граждан И. В. Артемова и Д. А. Савина. г. Москва // Российская газета. 2004. 24 декабря.
2. Мещерякова А. Ф. Светское государство в современной России: проблемы и перспективы развития. М., 2013.
3. Понкин И. В. Правовые основы светскости государства и образования. М., 2003.
4. Бурьянов С. А. Свобода совести в Российской Федерации. Специализированный доклад за 2010 год, подготовленный при содействии МХГ и интернет-издания «Портал-Credo.Ru». Часть 1 / http://www.portal-credo.ru/site/?act=lib&id=2910 (дата обращения к ресурсу 01.05.2013г.). Доп. см. ссылка 5.
5. Бурьянов С. А. Светскость государства в Российской Федерации: понятие, содержание, состояние, перспективы / Клерикализация России - путь в новое варварство. Санкт-Петербург, 16 марта, 2013 г. / http://peacesave.ru/index.php/ru/2013-03-12-14-21-44/tezisy-dokladov... (дата обращения к ресурсу 01.05.2013).
6. Свобода совести против клерикализации государства. Материалы интернет-издания о религии «Портал-Credo.Ru» / http://www.portal-credo.ru/site/?act=press&type=list&press_id=939 (дата обращения: 01.05.2013 г.).
7. Политика РПЦ: консолидация или развал страны? // Новая газета: Научно-популярное приложение «Кентавр». 2007. 27 июля / http://old.novayagazeta.ru/data/2007/kentavr03/00.html (дата обращения: 01.05.2013 г.).
8. Федеральный закон Российской Федерации от 30 ноября 2010 г. № 327-ФЗ «О передаче религиозным организациям имущества религиозного назначения, находящегося в государственной или муниципальной собственности» // Российская газета. 2010. 3 декабря.
9. Материалы интервью представлены сайтом «Клопс.т». Все новости Калининграда / http://www.klops.ru/news/Politika/35047/Kaliningradskij-gubernator-o-peredace-pamjtnikov-RPC:-Etim-reseniem-j-podderzivaj-ne-cerkovj-a-kaliningradev. html (дата обращения: 01.05.2013 г.).
10. Заключение комиссии экспертов по делу о «Пуси Райт» / http://ruskline.ru/ analitika/2012/10/24/zaklyuchenie_komissii_ekspertov_po_delu_ (дата обращения к ресурсу: 01.05.2013 г.).
11. Баранов П. П. Совершенствование конституционно-правовых основ функционирования Русской православной церкви и гражданского общества // Философия права. 2012. № 4.
