CC BY
39
КЛАСТЕРНАЯ ТЕОРИЯ РЕФЕРЕНЦИИ И СЕМАНТИКА ИМЕН:
КРАТКИЕ ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ
О.А. Алимурадов
...люди, уподобляясь линиям и краскам на полотне,
могут терять своё реальное содержание,
ускорять свой собственный конец и в порыве соблазна
воссоединяться со своей реальной формой,
будь то даже форма их собственного уничтожения...
[Бодрийяр 2006, с. 23]
«Роза при имени прежнем; с нагими мы впредь именами», - так заканчивает свой знаменитый роман «Имя Розы» итальянский писатель и ученый У Эко. Проблема имени занимала логиков, философов, лингвистов, богословов на протяжении веков, и соответствующим концепциям имени нет числа - вплоть до признания за именем регулятивной, управляющей функции во многих мистических религиозных течениях [Топоров 2005, с. 380].
Так, в частности, совершенно особое положение занимает имя собственное в древнеиндийской традиции. Согласно ведическим представлениям периода «Ригведы», «связь имени с его носителем неслучайна» [Елизаренкова 2005, с. 541]. В имени была заключена суть денотата, «будь то живое существо или неодушевленный предмет». Соответственно, не существовало различий между собственными и нарицательными именами: и первые, и вторые рассматривались как неотъемлемые характеристики денотата, как залог его реального существования.
Ввиду столь неразрывной связи с обозначаемой сущностью имя приобретало совершенно особый статус. Оно могло проявляться сразу или постепенно, а могло оставаться тайной навсегда, ведь его произнесение давало говорящему простор для целого ряда магических манипуляций [Елизаренкова 2005, с. 541]. Неслучайно поэтому в лучшие периоды своей истории человек «всегда пытался открыть за именем его высший смысл - бесконечную перспективу этих смыслов, путеводительную для духа» [Топоров 2005, с. 382].
В контексте вышеизложенного в настоящей статье нам хотелось бы остановиться на некоторых логико-лингвистических особенностях идентифицирующих имен и их референциальных характеристиках.
В соответствии с классификацией Н.Д. Арутюновой, можно отметить следующие значимые черты идентифицирующих имен:
• они замещают в процессе коммуникации предмет (или класс предметов), о котором идёт речь;
• идентифицирующие имена обращены к миру, к элементам реальности, в связи с чем значение имени является производной от его референции;
• границы референции (экстенсионала) для этого класса слов четко определены;
• семантическая организация имен строится по таксономическому принципу, вследствие чего между областями референции разных имен могут существовать разного рода отношения: включение, наложение, пересечение и т.д. [Арутюнова 1999, с. 34-35].
Таким образом, как свидетельствуют перечисленные характеристики, в семантике идентифицирующих имен определяющую роль играет референциальная отнесенность.
В контексте теории референции и идентифицирующих имен важное место занимают близкие друг другу по духу концепции С. Крипке и К. Донеллана. Первоначально обе концепции были приложимы исключительно к именам собственным, которые составляют немаловажную часть всего корпуса идентифицирующих имен.
Традиция разделения всего множества имен на собственные и нарицательные берет свое начало в работах Дж.С. Милля, показавшего принципиальную разницу между именами, предназначенными для многократного обозначения конкретного объекта, о котором часто идет речь, и именами для объектов, нечасто становящихся предметом обсуждения. Вследствие этого, когда возникает необходимость именования объектов второго типа, имена для них составляются из нескольких компонентов, каждый из которых сам по себе также можно использовать для именования.
Имена первой группы (собственные), к примеру, «Пушкин»,«Шекспир» и т.д., обозначающие только один конкретный объект, Милль относит к «неконнотативным» в том смысле, что они никак не характеризуют свой референт, не подчеркивают никаких его свойств.
С другой стороны, имена, причисленные ко второй группе (нарицательные), например, «отец Эдгара По», относятся Миллем к «кон-нотативным» [Mill 1882, с. 13-15]. Происходит это по двум очевидным причинам. Такие имена, как и имена неконнотативные, обладают единственным референтом, но, в отличие от собственных имен, вы-
носят на первый план и описывают определенное свойство этого референта. В нашем примере референтом имени «отец Эдгара По» является личность, обозначаемая собственным именем «Джон Ален». Однако если имя «Джон Ален» не выделяет у своего референта никаких отличительных характеристик, то имя «отец Эдгара По» отсылает к тому же самому референту, акцентируя наиболее широко известное его свойство «быть отцом Эдгара По». Коннотативные имена, как видно из названия, имеют также и ряд коннотаций - созначений. Возвращаясь к примеру «отец Эдгара По», можно выделить у этого имени, к примеру, коннотацию «известный актер».
Такое разграничение имеет принципиальное значение для понимания теории дескрипций Б. Рассела. Понятие коннотативного имени Милля сближается с понятием определенной дескрипции у Рассела -выражения, однозначно описывающего единственный, уникальный объект, являющийся референтом имени. Поскольку фиксация этого референта происходит через называние определенного его свойства, то есть через передачу информации, связанной с фактами действительности, информация эта может быть как истинной, так и ложной. Соответственно и дескрипция может характеризоваться истинностью или ложностью, которая являясь неотъемлемым компонентом истинности /ложности всего высказывания.
В то же время неконнотативные, собственные имена, согласно Расселу, являются как бы условной меткой для некоего определенного объекта и не входят в фактуальную структуру высказывания. Такие имена (имена в чистом виде) представляют собой дейктики, инструменты указания на предмет речи, не являющиеся частью истинности или ложности утверждаемой нами информации [Russell 1952, с. 101 и далее; Гоготишвили 2006, с. 61-62]. Вместе с тем в реальном общении собственные имена имеют специфику, совершенно отличную от описанной выше. Если соображения Рассела относительно чисто указующего характера собственных имен верны, то истинность или ложность следующих высказываний не должна зависеть от употребления в них двух разных собственных имен:
(1) John has stolen the money.
(2) Jim has stolen the money.
Тем не менее истинность или ложность этих высказываний зависит именно от того, какое собственное имя употреблено в каждом из них: нам ведь уже известно, что произошло, наша задача - выяснить,
кто стал виновником произошедшего.
Очевидно, принимая во внимание подобного рода факты, Б. Рассел предлагает считать собственные имена, употребляемые в речи, не именами в чистом виде, а скрытыми дескрипциями, в которых характеристики индивидов или объектов представлены в свернутом виде.
Центральным моментом для теории С. Крипке, в противовес концепции Б. Рассела, является разграничение собственных имен и дескрипций. Под именами собственными в данном случае понимаются выражения типа «аАристотель», «Моисей», то есть только то, что считается именами собственными в естественном языке. Для обозначения имен и дескрипций вместе Крипке вводит термин «десигнатор», а разграничение имен и дескрипций проводится им при помощи понятия референт. Для имени таковым является объект, называемый при помощи данного имени, несмотря на то, что в некоторых ситуациях говорящий может употребить имя, осуществляя референцию к совершенно другому объекту. Чтобы примирить два этих факта, Крипке вводит понятие семантического референта. Для имени таковым является нечто, называемое посредством данного имени; для дескрипции - удовлетворяющий ей объект. В обоих случаях понятие референта связано с верой говорящего в то, что некий объект действительно является референтом произносимого им имени или дескрипции. Таким образом, даже при неверном соотнесении имени (дескрипции) и объекта, по мнению автора, акт референции состоялся, а базой для него стали неверные представления говорящего о порядке вещей {appropriate false beliefs) [Kripke 1980, с. 25; Burge 1996, с. 11].
Крипке вводит также понятие жесткого и нежесткого десигна-торов. Под жестким десигнатором понимается выражение, обозначающее один и тот же объект в любом из возможных миров [Montague 1974; Сааринен 1986, с. 122-123]; в противном случае десигнатор считается нежестким. В системе С. Крипке имена предстают как жесткие десигнаторы, соотносящиеся с одним и тем же объектом вне зависимости от того, о каком из возможных миров идет речь, и вне зависимости от того, сколь разные представления связаны у этих индивидов с референтом имени. Если принять положение Б. Рассела о том, что имя не является жестким десигнатором и синонимично соответствующей дескрипции, то, как считает Крипке, будет иметь место следующее:
1) собственное имя, например «Moses», будет синонимично дескрипции «the man who did such and such» (дескрипция 1), следовательно, «Moses» обозначает «the man who did such and such»;
2) если дескрипция 1 неверна, то есть имеет место «no one did such and such» (дескрипция 2), то отсюда следует, что Моисей не существовал.
Однако, замечает С. Крипке, если отнести дескрипцию 2 к классу жестких десигнаторов, окажется, что «no one did such and such» и «Moses did not exist» синонимами больше не являются. Действительно, если представить себе такой возможный мир, в котором верен жесткий десигнатор «no one did such and such», из его истинности не следует истинность того, что Моисей не существовал. В понимании С. Крипке, дескрипция 2 говорит лишь о том, что никто не делал того, что Библия приписывает Моисею, ничего не сообщая нам о том, существовал Моисей или нет. Независимо от того, какая из двух дескрипций верна, Моисей останется Моисеем [Kripke 1980, с. 58; см. также: Гриненко 1999, с. 296].
Таким образом, собственное имя (также являющееся жестким де-сигнатором) обозначает один и тот же объект в разных возможных мирах и для разных индивидов, употребляющих это имя, вне зависимости от того, сколь разные представления связаны у этих индивидов с референтом имени. Зададимся вопросом: каким же образом говорящие могут располагать сведениями относительно референта, если он не определяется соответствующей дескрипцией? По мнению С. Крипке, соотнесение имени с конкретным объектом происходит в результате последовательного обозначения данным именем одного и того же объекта разными говорящими. Такой процесс автор называет каузальной цепью коммуникации (causal chain of communication). Началом этой цепи является момент первичного наименования объекта данным именем - «крещение» этого объекта. С этого момента успешность процесса референции должна обеспечиваться непрерывностью каузальной цепи коммуникации. Ни говорящий, ни адресат речи не обязаны прослеживать всю цепочку от ее начала до момента речи - они вообще могут не знать, когда и при каких условиях акт «крещения» объекта имел место [Шмелев 2002, с. 29 и след.]. Позднее теория жестких десигнаторов распространилась и на ряд нарицательных имен, таких как золото, вода, тополь и т.д. Важной отличительной особенностью теории указания С. Крипке является мысль о том, что соотнесение имени с соответствующим объектом происходит зачастую на основе случайного свойства последнего, на котором базируется «крещение» объекта. Поскольку дальнейшее употребление имени определяется каузальной цепью коммуникации, членам языкового сообщества не нужно знать существенные свойства объекта, являющегося референтом того или иного имени (см. в этой связи: [Лебедев 1998, с. 122]). Последняя мысль представляется нам интересной, хотя и далеко не бесспорной.
На отказе от интерпретации собственных имен как скрытых дескрипций построена и близкая теории С. Крипке концепция К. Донел-
лана, в основе которой лежит положение о том, что правильное понимание того, к чему или кому именно отсылает то или иное имя, зависит от исторической связи между именем и предполагаемым референтом [БоппеПап 1972, с. 362].
Таким образом, согласно Крипке, Донеллану и их последователям, референция имени обеспечивается либо каузальной цепочкой именования, либо исторически обусловленным соотнесением имени с конкретным референтом, что, по сути, одно и то же. Нельзя, однако, как совершенно справедливо замечает Н.Д. Арутюнова, не отметить ограниченности такого подхода, так как он приложим исключительно к объектам, известным говорящему и / или слушающему из непосредственного опыта [Арутюнова 1999, с. 28]. Подчеркнем, что только непосредственный опыт позволяет постигнуть тот или иной референт в комплексе и, вследствие этого, соотносить его с некоторым именем во всех возможных мирах и вне зависимости от дескрипций. Объекты же, которые невозможно постигнуть на непосредственном опыте, доходят до нас в качестве референтов имен как раз из-за того, что по каузальной цепочке коммуникации передаются некоторые отличительные признаки этих объектов, данные в дескрипциях. Другими словами, каузальная цепь рвется в тот момент, когда некоторый референт безвозвратно извлекается из сферы непосредственного опыта данного языкового сообщества.
В этой связи у нас есть и другое возражение против каузальной цепочки, так как возникает вопрос: какого рода информация должна передаваться по этой цепочке для того, чтобы обеспечивать успешность процесса референции собственного имени? Очевидно, информация эта должна сводиться примерно к следующему: «Объект (явление, процесс и т.д.) Xназывается именем Y». Мы строим определение именно в таком порядке, поскольку предполагается, что оно берет начало с акта первичного именования, когда в фокусе внимания оказывается сначала подлежащий называнию объект, а затем - соответствующее имя. Однако для успешности процесса референции необходимо, чтобы приведенное определение обладало признаком коммутативности (возможности перестановки частей), позволяющим переключать фокус внимания не только с объекта на имя, но и наоборот - с имени на соответствующий объект. Однако здесь мы сталкиваемся с серьезной проблемой: каким образом возможно однозначно выделить объект Х, о котором мы ведем речь, из всего множества окружающих нас объектов? Уточним, что, если мы хотим сохранить непрерывность каузальной цепи, как этого требует Крипке, выделение Х придется проводить постоянно, чтобы сохранить
соответствующую компетенцию в рамках языкового сообщества. Выделить Х из множества других объектов можно, по-видимому, лишь двумя путями: посредством остенсивного определения (то есть просто указав на интересующий нас объект) либо прибегая к определенным дескрипциям. Поскольку использование дескрипций в таком случае исключается, остается только один путь - остенсивное определение. Залогом успешности последнего как раз и является данность Х в непосредственном опыте: нам необходимо на что-то указывать. Если это условие не выполняется, языковое сообщество не может не разорвать каузальной цепи и не прибегнуть к помощи дескрипций.
В момент разрыва каузальной цепи на смену проанализированным выше концепциям может прийти кластерная теория референции (см., в частности: [Kripke 1980, с. 64-66] и др.), согласно которой референт имени должен удовлетворять не одной дескрипции, а достаточному их количеству, объединенному в набор, или кластер.
Набор дескрипций, о которых идет речь, описывает ряд свойств ф, которые в совокупности определяют уникальный объект Y, референт конкретного выражения X. Использование именно кластера, а не одной дескрипции для фиксации референта имени, как нам представляется, существенно повышает шансы на успех такой фиксации. Безусловно, прав С. Крипке, говоря о том, что велика вероятность ошибки при выделении свойств ф, определяющих референт Y. Однако при отсутствии объекта для остенсивной демонстрации, полагаем, что набор дескрипций является наиболее адекватным заместителем этого объекта. Следующие примеры подтверждают высказанные соображения:
(3) Peterson screwed up his face to indicate he didn t understand. ... «One guy gets it in the back of his head, the lady believes she can fly. What’s the connection?»
«Mexico. The Watergate. That’s enough to at least not rule out a connection».
«Was the guy in the garage hit ever ID’d?»
«Out of our hands now... Somebody over at State jumped in because of the guy’s nationality».
[Truman 1998, c. 114]
(4) «I will go with you as I promised. I promised again. But not now. You are not safe yet. I will save you, but you must trust me».
«We must trust Master?» said Gollum doubtfully. «Why? Why not go at once? Where is the other one, the cross rude hobbit? Where is he?» «Away up there», saidFrodo...
[Tolkien 1993, c. 376]
Как в (3), так и в (4) возможность остенсивного определения референтов выражений one guy и the other one исключена ввиду отсутствия данных персонажей в поле зрения как говорящего, так и слушающего. Успешная фиксация референта в примере (3) осуществляется в результате употребления одним из говорящих определенной дескрипции the guy in the garage hit, которая позволила каждому из участников диалога корректно идентифицировать референт выражения one guy как человека, убитого при нападении на гараж. Корректность идентификации референта подтверждается ответной репликой второго коммуниканта, предоставляющего собеседнику дополнительную информацию о проблемах, возникших в ходе расследования обсуждаемого происшествия и связанных с национальностью убитого.
Сходная ситуация складывается и в примере (4), хотя в данном случае для адекватного замещения индивида, о котором идет речь в диалоге - попутчика Фродо, - необходим именно кластер, включающий в себя две определенные дескрипции - the other one и the cross rude hob-bit. Как свидетельствует ответная реплика Фродо «Away up there», такого пучка дескрипций оказывается достаточно для корректной фиксации референта без остенсивного определения: Фродо верно отвечает на обращенный к нему вопрос, указывая собеседнику местонахождение своего попутчика.
Подведем краткие итоги рассмотрения имен в контексте проблем референции. В силу того, что идентифицирующие имена представляют собой заместители объектов окружающего мира, семантика таких имен обращена вовне, на предмет, объект, явление или их класс, о котором в данном случае идет речь. Референция в нашем понимании представляет собой процесс соотнесения некоторого языкового выражения с определенным предметом, объектом, явлением или классом таковых в рамках конкретного высказывания; таким образом, референция является центральным элементом семантики идентифицирующих имен.
Имена собственные, составляющие важный подкласс имен вообще, можно рассматривать как жесткие десигнаторы, обозначающие один и тот же объект, независимо от того, удовлетворяет референт имени соотносимым с этим именем дескрипциям или нет. Соответственно, референция собственного имени определяется следующими двумя факторами: 1) на начальном этапе, при условии данности референта в непосредственном опыте, - каузальной цепью коммуникации, берущей свое начало от акта первичного именования объекта посредством имени;
2) при разрыве каузальной цепи - набором соответствующих дескрипций, по возможности адекватно идентифицирующих референт.
Литература
Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. - М., 1999.
Бодрийяр Ж. Прозрачность зла. - М., 2006.
Гоготишвили Л. А. Непрямое говорение. - М., 2006.
Гриненко ГВ. Смысл и значение в сакральных текстах // Логические исследования.
- М., 1999. - Вып. 6.
Елизаренкова Т.Я. Заметки об имени в «Ригведе» // Язык - Личность - Текст: Сборник статей к 70-летию ТМ. Николаевой. - М., 2005.
Лебедев М.В. Стабильность языкового значения. - М., 1998.
Сааринен Э. О метатеории и методологии семантики // Новое в зарубежной лингвистике. Логический анализ естественного языка. - М., 1986. - Вып. XVIII.
Топоров В.Н. Исследования по этимологии и семантике. Т. 1: Теория и некоторые частные ее приложения. - М., 2005.
Шмелев А.Д. Русский язык и внеязыковая действительность. - М., 2002.
Burge T. Philosophy of Language and Mind, 1950-90 // Readings in Language and Mind.
- Cambridge (Mass.)-Oxford, 1996.
Donnellan K. Proper Names and Identifying Descriptions // Semantics of Natural Language. - Dordrecht-Boston, 1972.
Kripke S.A. Naming and Necessity. - Cambridge (Mass.), 1980.
Mill J.S. A System of Logic. - London, 1882.
Formal Philosophy. Selected Papers of Richard Montague. - New Haven-London, 1974.
Russell B. Descriptions // Semantics and the Philosophy of Language. - Urbana, 1952.
Tolkien J.R.R. The Two Towers. - NY, 1993.
Truman M. Murder at the Watergate. - NY, 1998.
БЕЗЛИЧНЫЕ ПРЕДЛОЖЕНИЯ:
ОТРАЖЕНИЕ НАЦИОНАЛЬНОГО МЕНТАЛИТЕТА?
А.А. Градинарова
Продолжающееся расширение в русском языке сферы синтаксической безличности - факт, отрицать который непредвзятому исследователю было бы трудно. Не представляя собой нового явления в русском синтаксисе (ср.: [Вежбицкая 1996; Гиро-Вебер 2001; Guiraud-Weber 2003]), экспансия безличной конструкции порождает языковые факты явно инновационные, хотя бы в смысле их растущей частотности.
Продуктивность бесподлежащных моделей проявляется не только в большом количестве построенных по этим моделям индивидуально-авторских новообразований в публицистике типа: Страну ющило и яну-чило. Шел энный год оранжевой революции. Президент Кучма закончил очередной трактат и после долгих размышлений назвал его «Украина -не Ирак» (материалы сайта razom.infostore.org), но и в расширении со-
