CC BY
94
Светлана Рыжакова
Кладбищенский праздник (Kapu svëtki) у латышей: история, обычаи, контекст бытования
Светлана Игоревна Рыжакова
Институт этнологии и антропологии РАН, Москва
lana@mega.ru
Существенный элемент латышской культуры — уход за кладбищами, их оформление и украшение, обычаи повседневного и праздничного посещения могил близких. О внимательном и даже любовном отношении латышей к кладбищам и прежде всего к тем, на которых покоятся родные и близкие люди, свидетельствуют этнографический материал, художественная литература, публицистика. Своеобразная taphophilia — любовь к могилам и кладбищам — регулярно выделяется как одна из характерных черт латышского поведения и латышского характера [Egllte 2010] (сходная особенность известна и в отношении литовской культуры, формулируется при самоописании [PF 26.10.1999 Vilnius; PF 11.07.2009]). Она выражается, в частности, в прогулках по кладбищу как обычном, часто даже предпочтительном времяпровождении, потому что это возможность в определенной мере уединиться, поразмышлять, приобщиться к священному. Обязательность посещения кладбищ и уборки могил отражена в нормах латышского этикета, резюмируется в поговорках типа «покажи мне могилу твоего близкого, и я скажу, кто ты». Пастор П. Кле-перис, совершавший объезд и наблюдение за приходами Латвии в 1930-е гг. и позднее, приводит высказывание К. Ирбе: «Какова община, вижу, когда пройду насквозь ее
£
кладбище» [Kleperis 1943: 171]. Не случайно латышская кладбищенская культура вошла в число народных традиций латвийского канона культуры, сформулированного в 2008 г. (см.: [Рыжакова 2011]).
Сегодня большинство кладбищ в Латвии (как и Литве, и Германии, и скандинавских странах) — это своеобразные парки с большим количеством деревьев, кустарника, живых цветов, красиво убранных могил, часто с интересными памятниками. Стремление к аккуратности, порядку, а также соблюдению определенного стиля в оформлении кладбищ характерны для латышской кладбищенской культуры. Можно даже говорить о своеобразном «латышском стиле» [Ryzhakova 2009] в оформлении и дизайне кладбищ (хотя отдельные его элементы имеют универсальное или инокультурное происхождение). Речь идет о залесненности, отсутствии металлических оград и искусственных цветов, стремлении сохранять естественный рельеф, ! не поднимать могилу над землей, ограждать ее преимуще-
Л ственно низким кустарником, выращивать цветы. Образцом
I этого стиля стало открытое в 1909 г. Лесное кладбище (Meza
| kapi) Риги, созданное по подобию Ольсдорфского кладбища
§ Гамбурга и сформированное так, чтобы со временем оно пре-
J вратилось в цельный по облику мемориальный лесопарк.
g Кладбища-парки начали появляться в Латвии в результате как
§ реализации специальных проектов, так и постепенного пре-
£ образования, реконструкции старых кладбищ. Один из самых
! ярких примеров первого — Рижское Братское кладбище (лтш.
S RIgas Bralu kapi), первый проект планировки которого был раз-
работан в 1916—1917 гг. ландшафтным дизайнером Андреем Зейдаксом и известным архитектором, работавшим в стиле модерн, Эйженом Лаубе. В 1920-е гг. главным скульптором кладбища стал Карлис Зале, архитектором — А. Бирзениекс1. Зна-
1 На Рижском Братском кладбище похоронено около двух тысяч воинов. С октября 1915 г. здесь
хоронили стрелков, павших в боях Первой мировой войны, после Февральской революции 1917 г. — солдат, расстрелянных за отказ сражаться в царской армии, а весной 1919 г. — красных
латышских стрелков. В годы независимости Латвии на Братском кладбище хоронили офицеров
Латвийской армии, а в 1958 г. — воинов, павших во Второй мировой войне, а также партизан [Ап-ситис 1990]. Облик кладбища стилистически выверен: с обеих сторон от входа расположены две скульптурные группы всадников, липовая аллея соединяет вход с главной террасой, по обе стороны находятся дубовые рощи. Две лестницы ведут с террасы вниз к геометрически правильному партеру с могилами, на каждой из которых лежит плита из песчаника или плитняка. Возле ступеней находятся две скульптурные группы «Умирающих всадников», а в средней части — горельеф «Павшие братья». Ансамбль завершает стена с историческими гербами городов и уездов Латвии.
У стены находятся четыре изваяния древнелатышских воинов, символизирующие провинции Курземе, Земгале, Видземе и Латгале. В центре над девятиметровым массивом стены возвышается монумент «Мать-Латвия», которая благословляет венком своих павших сыновей. Интересно, что уже в 1923 г. на Рижском Братском кладбище отмечали кладбищенский праздник [Rigas BraLu kapu svetki 1923]. Эта традиция продолжается до настоящего времени, в советское время праздник проводили без духовенства, но в 1990-е гг. участие пастора, его проповедь и короткая литургия были возвращены.
чительному преобразованию подверглось одно из старейших кладбищ Риги — Большое кладбище (Lielie kapi), ныне это мемориальный парк, вокруг которого ведутся исторические дискуссии, в том числе и на тему исторической памяти и забвения, ностальгии (см.: [Nevajadzïgie cilveki 2011]).
С кладбищами и почитанием душ усопших у латышей связано несколько календарных традиций: это наиболее старая для балтийских народов, существовавшая в некоторых областях до второй половины XIX в. традиция отмечать время велей (velu laiks, с приглашением и кормлением душ усопших в домах, октябрь-ноябрь), День поминовения усопших («свечной день», в ноябре1), День свечей (Svecu diena, в начале февраля) и «вечера свечей» (svecïsu vakari, с обычаем украшения могил и зажжения свечей, поздней осенью), День поминовения усопших (с посещением кладбищ и уходом за могилами, празднуемый католиками 2 ноября). Они несколько варьируют в разных историко-этнографических областях и в большей или меньшей степени оказываются связанными с церковными праздниками.
Одним из наиболее важных праздников для латышей всех этнографических областей и всех религиозных деноминаций является так называемый «кладбищенский праздник», или «праздник кладбищ» — Kapu svëtki. Он довольно сильно отличается от всех других традиций и пока еще довольно мало исследован. Требуется уточнить, когда и в связи с чем он возник, кто стоял у его истоков (благодаря исследованию Алвиса Або-линьша стало ясно, что это изобретенная традиция первой трети XIX в. [Àbolins 2006]). В дальнейшем он распространился по всей территории остзейских губерний, а в межвоенный период (в 1920-1930-е гг.) продолжал праздноваться в Латвии и практически не прерывался до настоящего времени. Эта традиция распространена как в лютеранских, так и в католических приходах (в последних часто наступает после дня Троицы), и в некоторой мере была воспринята и латвийскими православными (особенно в местах близкого соседства с латышами и на смешанных кладбищах).
Нужно отметить практически полное отсутствие этнографических и фольклористических работ, посвященных этому празднику, хотя довольно часто он фигурирует в журнальных и газетных заметках, преимущественно приуроченных ко времени празднования, т.е. июлю-августу. Сведений о нем нет даже в энциклопедиях. Парадоксально, но эта одна из популярней-
1 Его ввел еще в 1816 г. Фридрих Вильгельм III, он отмечается за неделю до первого адвента и, таким образом, завершает церковный год. В убранстве церквей и в облачении пасторов, как и на Рождество, в этот день доминирует белый цвет, связанный с жизнью после смерти.
I ших и важнейших латышских праздничных традиции практи-
§ чески не представлена в научных исследованиях этнологов, антропологов. Исключение представляют единичные публи-
| цистические заметки, эссе социолога религий Агиты Мисане,
Ц заметки историка, пастора Гундарса Цейпе, возглавляющего
= также и одну гернгутерскую общину [Ceipe 1999], и — главным
Л образом — дипломная работа 2006 г., выполненная в Академии
¡г Лютера пастором Алвисом Аболиньшем, который начал рабо-
Ц- тать над этой темой под руководством Г. Цейпе в 2003 г. Я чи-
Ц тала также некоторые школьные сочинения, посвященные этому празднику, в которых собраны интересные интервью
¡5 (например, ученицы 9 класса гимназии Э. Глюка в Алуксне
^ Иевы Айзупе «Традиции кладбищенских праздников в Алукс-
£ не», 2009 г.). В дипломной работе 2005 г. «Структура текстов
I эпитафий латышских кладбищ» фольклориста Риты Трейи
¿2 (Глазере) также описывается этот праздник как самое значи-
¥ тельное событие года ^^ге 28.10.2001 LFK 2101, 11.291].
§ Я признательна всем упомянутым авторам за ценную информацию и совместные размышления над данной темой. Особен-
| ную благодарность хочу выразить Алвису Аболиньшу, позво-
3 лившему использовать материалы его до сих пор не опублико-
4 ванной рукописи.
Л
¡1 Сложность изучения кладбищенской традиции заключается
§ в том, что она выпала из поля интереса как историков церкви,
I так и фольклористов. Первыми она воспринимается как «слиш-
| ком народная», не входящая в литургический год; непонятно,
^ что именно отмечается на этом празднике, его «обвиняют»
" в «язычестве». Вторые ощущают ее как слишком «церковную»;
этот праздник не фигурирует в собраниях фольклора, о нем нет народных песен (возможно, это как раз свидетельствует о более раннем происхождении текстов латышских народных песен, до появления этого праздника, а также и о том, что новые реалии не инкорпорировались в старые тексты), не описаны связанные с ним верования, он не упоминается в фундаментальных работах о латышских календарных праздниках О. Лидекса [LIdeks 1991 (1940)]. Кладбищенский праздник выглядит, с одной стороны, нетрадиционным, ненародным, как будто церковным, с другой стороны, его содержание ощущается во многом как «языческое» и архаичное.
Как кладбищенские праздники отмечаются сейчас
Порядок проведения кладбищенских праздников достаточно четко определен. Он установлен для каждого кладбища или лютеранских (а часто и католических) приходов Латвии, отмечается раз в году и приходится в большинстве своем на один из
воскресных дней с конца мая по начало сентября, но преимущественно на июль или август. В Курземе время проведения чуть варьируется в пределах месяца-двух, бывает, что на одном кладбище два прихода и они не могут договориться об одном дне и отмечают два разных кладбищенских праздника.
По обычаю, люди посещают прежде всего «свои кладбища» (лтш. зауёде кар1), т.е. те, где покоятся их родные и близкие. Незадолго до установленного праздничного дня, в крайнем случае накануне, кладбища приводят в порядок, подновляют и украшают могилы, приносят к ним букеты и цветы (но не венки). Те люди, которые не любят находиться в толпе или не очень религиозны и не хотят присутствовать на проповеди, часто приходят заранее, убирают могилы своих близких. Утром в назначенное воскресенье на городских и особенно сельских кладбищах собирается значительное количество людей — родных, близких, знакомых усопших, покоящихся тут. Повсеместность и массовость посещения делает эту традицию по-настоящему народной, она также отчетливо отражает чувство принадлежности человека к данному месту, району, его происхождение [АЬо1ш§ 2006: 39]. Стремление посетить все кладбища подтверждает рассказ пастора А. Аболиньша о его поездках к отдаленному заброшенному кладбищу на границе Латвии и Литвы вместе с потомками покоящихся там людей. Туда нет дороги, и нужно было пробираться на тракторе. Несмотря на трудности, люди были настроены очень решительно и твердо полагали: один раз в году кладбище следует навестить [АЬо1_01 РБ 12.09.2010]. Посетить хотя бы раз в год все кладбища, где похоронены даже отдаленные родственники, практически все наши информанты считают священной обязанностью.
Существуют в Латвии региональные особенности, влияющие на традицию отмечать кладбищенские праздники: если в Вид-земе распространены большие общие кладбища, на которых ежегодно происходит празднование, то в Курземе и Земгале кладбища небольшие, но их множество, и за один объявленный для данного прихода или местности день люди должны успеть посетить несколько кладбищ. Соответственно сложились две формы проведения кладбищенского праздника: в одном случае это празднование на одном месте (в Алуксне, например, в течение субботы и воскресенья), в другом — коллективные объезды, посещение ряда кладбищ в течение одних-двух суток (в ряде случаев шутливо называемые «марафонами»). По словам одной моей информантки, «у нас в Земгале после кладбищенского праздника все садятся по машинам и разъезжаются. А в Видземе народ говорит, люди несут закуску, сидят около кладбищ, едят, общаются» [НоМе_01 РБ 11.08.2001].
§ *
5 X
3
Пастор Вилис Аугсткалнс в газетной заметке 1943 г. красочно охарактеризовал различия празднования в разных областях Латвии:
Рижский кладбищенский праздник — это остановка в суете. По сути дела, это больше напоминает торжественное мероприятие на кладбище. На час или на два сюда собираются гости кладбищенского праздника. Из шумной атмосферы они входят в зеленую тишь, чтобы вскоре — после того, как на минутку окунулись в воспоминания, дали душе затронуть дух тихой вечности, — опять вернуться в городской шум. Главные кладбища Риги — Лесное и Большое — имеют еще такую особенность, что они принадлежат многим общинам, и каждая проводит там свой кладбищенский праздник. Особенный — кладбищенский праздник на Рижском Братском кладбище. У всех звучат струны патриотизма и любви к отчизне. Кладбищенский праздник в Курземе и Зем-гале — праздник тишины и молитвы. Тут празднование немногочисленное (с редкими исключениями городских кладбищ). Обычно число посетителей — несколько сотен. И не во всех общинах, но в отдельных приходах, иногда даже одного поселения. Кладбищенские березки возвышаются где-то посреди поля, или кресты приветствуют с опушки леса. Большинство посетителей идут пешком, редкие приезжают на подводах, молодежь оставляет велосипеды у изгороди. Женщины несут цветы, украшают могилы близких. Приходит перминдер района или служитель кладбища, раздает листочки с текстами песен. Все, встав в ряд около кладбищенских ворот, ждут пастора и тихо разговаривают. Тут появляется пастор, начинается слово Божие. Все поют, и с большим благоговением все внимают. Слово Божие и память о возлюбленных усопших — единственные мотивы, которые объединяют людей. Когда богослужение заканчивается, гости быстро исчезают, расходятся по тропинкам, по полям и опушкам. В Курсе и Селонской земле — те же самые малые кладбища, те же самые тихие, полные богобоязненности кладбищенские праздники. На кладбище люди ярче чем где бы то ни было ощущают, что они стоят перед ликом Бога.
По самому полному праву празднование это носит имя «праздника» в Видземе. Там тоже есть приходы с небольшими кладбищами. Но истинная сущность Видземе — большое кладбище прихода и большие кладбищенские праздники. Обычно его отмечают в определенное, зафиксированное раз и навсегда воскресенье. На кладбищенский праздник собирается буквально весь приход. На кладбищах собираются тысячи людей, иногда — на особенно больших — даже более десяти тысяч человек. Праздничным утром по всем дорогам движутся люди, ручейки идущих. Одни приходят на кладбище очень рано, а последние повозки останавливаются поодаль, уже когда солнце клонится к закату. Конечно,
тут в центре праздника — богослужение, очень торжественное, обычно с участием пасторов — гостей, но это не исчерпывает всего содержания действа кладбищенского праздника. День этот действительно означает гостевание у усопших. После богослужения обычно все идут к своим подводам, устраивают трапезы из еды, прихваченной с собой, потом еще раз подходят к могилам своих близких, словно проститься, и потом потихоньку собираются разъезжаться по домам. Это не тихое празднование, как в Курземе, но мощное, полное глубокого чувства, духа единства. Эти кладбищенские праздники — свидетельство тому, сколько в приходе усопших, сколько живых.
Общины Латгале небольшие. Поэтому внешне кладбищенские праздники там больше напоминают курземские, но по сути они ближе к видземским: отцы евангелических лютеран Латгале происходят из Видземе. Жители Латгале едут по 40—50 километров на подводах на кладбищенские праздники в Алуксне, Гулбене или Лубану, ведь там упокоены их предки. Лютеранские кладбищенские праздники Латгале посещают представители и других конфессий [Л^ка1га 1943: 118-119].
Из описания мы видим, что этот праздник в большей степени характерен для лютеранских приходов Латвии. В преимущественно католической среде Латгале распространены другие связанные с кладбищами обряды (в частности, распевание псалмов), которые проводятся на протяжении всего года; хотя тут имеются и кладбищенские праздники, их отмечают в разное время начиная с поздней весны (и часто это связано с пасхальным временем или приурочено к Троице) и до поздней осени [Boiko 1999: 277].
Итак, собираются люди разных поколений, привозят только научившихся ходить детей, которые могут нести с собой детские грабельки для разравнивания песка и земли, приходит множество пожилых людей. Нередко приезжают родственники издалека, даже из-за границы. Принято надевать лучшую одежду, не траурную.
В настоящее время на празднике всегда присутствует пастор или священник, он проводит службу, обычно для него на территории кладбища сооружают (или ставят) небольшую кафедру, иногда окруженную рядами лавочек. Литургия начинается с колокольного звона. Священник или пастор читает проповедь, которая сопровождается игрой на музыкальных инструментах (флейте, гармони, гитаре, хотя довольно часто присутствует и духовой оркестр), проводит молебен об усопших за прошедший год, обо всех, покоящихся тут, и о вечной жизни. Содержание проповеди может быть различным: одни пасторы просто придерживаются темы данного воскресенья,
£
другие обращаются к теме кладбища и смерти. В литургии может идти речь о символике четырех концов креста, надписях на намогильных памятниках, о любви к ближнему, символике могильной ямы и песка (напоминающих слушающим и о грядущем конце их собственной жизни) [AboИns 2006: 27]. В церковной среде звучат опасения: «В разговорах об усопших и наших с ними отношениях исчезает ясная лютеранская вера. Кладбища становятся такими — местами для размышлений, куда мы приходим, чтобы их вспоминать, с ними разговаривать, рассуждать» [Kapu svëtki Jaunpiebalga 1939]. Ведь в протестантизме отсутствуют молитвы за усопших, хотя актуальна память о них. О том, как трудно определить и провести христианскую линию между молитвой и воспоминанием, памятованием в рамках данного праздника говорил в нашей беседе пастор А. Аболиньш [Abol_01 PF 12.09.2010].
Я побывала на кладбищенском празднике 11 августа (второе Ц воскресенье месяца) 2001 г. на кладбище Гайлю в Земгале, Л около Аугсткалне. Службу вела Сармите Фишере, одна из пер-I вых пасторов-женщин в Латвии. Литургия была словно впле-| тена в проповедь. Сармите говорила о святости земли, о «ма-§ тушке, батюшке, которые много нам в жизни дали, если бы | не они — мы были бы иные, нам их следует почитать», читая ла стихи. Была произнесена молитва за латышский народ, § чтобы он не исчез, за Аугсткалне, чтобы восстановили тут з Божий дом. Сармите говорила, что всем следует пригото-| виться к смерти, так как у каждого человека свой путь, у кого ^ более каменистый, у кого — легкий или трудный, узкий, но
ей
" все ведут в конце концов сюда, на кладбище. Однако, сказала
она далее, смерти, в сущности, не существует, есть только вечное продолжение! Потом она подняла обе руки и обратилась к собравшимся и к могилам с благословением, начертала в воздухе крест: вертикальную черту и, повернувшись кругом, длинную, почти круговую горизонтальную черту [PF 11.08.2001].
В советское время, когда эта традиция была видоизменена, фигуру пастора заменили светские лица, церемонию проводили председатели совхозов, сельсоветов, директора школ или руководители домов культуры. Речи могли произносить как они, так и присутствовавшие, особенно представители интеллигенции (в частности, о своем участии в проведении кладбищенских праздников мне рассказывала писательница Мара Свире ^ 16.10.2010]).
Как правило, после службы, прежде всего в Видземе, за пределами кладбищенской ограды устраивается трапеза в виде пикников, или семьи с гостями едут угощаться домой. Вечером
этого дня могут устраиваться «зеленые балы» — веселые танцевальные и музыкальные празднования под открытым небом. Наиболее известны такие балы (как и в целом «стационарная форма» кладбищенского праздника) в Алуксне, где их проводят около живописного озера (кладбище расположено на полуострове). Кладбищенский праздник здесь проходит в первое воскресенье августа, и, по признанию местных жителей, он «самый роскошный в Латвии» [PF 14.07.2001].
Некоторые пасторы, в частности А. Скроделис, выступали против устройства в рамках кладбищенского праздника разнообразных увеселений — театрализованных постановок, «зеленых балов», вечеринок: «Много же других воскресений, но вот это (и еще день поминовения усопших) пусть будет свободным от мирских празднований, пусть будет посвящено ушедшим, кладбищу и глубокой серьезности nopietnIbai)». Издание
"Sinodes Ва^" выражало сходное пожелание проводить праздник в большей строгости, с чтением Писания в ближайших домах (цит. по: [АЫИцЗ 2006: 35]). Однако это едва ли выполнимо. Пастор А. Аболиньш высказывает здравую мысль: в кладбищенский праздник люди съезжаются на свои кладбища со всей Латвии и даже из других стран, не только воспоминание об усопших, но и сбор живых — родственников, соседей — и неформальное общение стали одной из важнейших латышских традиций.
Кладбищенский праздник: что мы празднуем?
Притом что порядок и ход празднования хорошо известны, осмысление самого праздника, его идеи, а также вопрос о его истоках представляют для абсолютного большинства латышей (не говоря уже о других жителях Латвии) практически белое пятно. Пастор Янис Битанс задается вопросами и выражает опасения: «Какие, в сущности, духовные процессы происходят на таком "мероприятии", как кладбищенский праздник? Еван-гелизация? Воспоминания? Молитва? С какой целью? Каждый вопрос без ответа со временем начинает искать и находит псевдоответ. Это может привести к формированию суеверия» [ВМш 1997: 1]. Более ста лет назад Курсенс, описывая праздник 1865 г. в Доббельне, тоже говорил о неясности его назначения. Он отмечает украшенную кафедру и собравшихся людей и пишет: «Солнышко тихо смотрит нам в глаза, словно удивляясь и вопрошая, что мы, облачившиеся в праздничные одежды, пришедшие сюда без покойного, делать будем?» [Кигееш 1865: 5].
Что такое кладбищенский праздник? В латышской публицистике говорится, что это «богослужение на кладбище» (по сло-
§ вам пастора Яниса Гинтерса) или «время, когда все встречают-
§ ся: мы встречаемся с ушедшими в вечность, встречаются род-
¿ ственники и земляки» [Raita, Tabore 2000: 15]. Это приезды,
| встречи, гостевание, разговоры.
X
§ Как показывают современные интернет-дискуссии (в частно-
? сти, прошедшие в связи со статьей Яниса Креслиньша «Празд-
ник кладбищ» [Kreslins 2009]), даже самые образованные люди i не знают, когда возник этот праздник и в связи с чем он празд-
| нуется. Оказывается, в него можно «вчитать» разные смыслы.
'I Время проведения праздника (июль-август) — промежуточ-
¡5 ное и для церковного календаря, когда нет значительных
* праздников, и для крестьянского сельскохозяйственного
Я цикла. По выражению Дайниса Иванса (политика, журнали-
I ста, общественного деятеля), размышлявшего о кладбищен-
íl ском празднике, это время между большими летними и боль-
I шими осенними трудами, «которое дается нам для размышле-
§ ния о продолжении жизни после смерти, когда на сотнях
= кладбищ нашей страны по субботам и воскресеньям проис-
1 ходят кладбищенские праздники» [Ivans 1995: 20]. Правда,
3 в XIX в., в начале формирования традиции, этот праздник
4 проходил в более раннее время, около Янова дня (24 июня); ¿ в июне и июле его стали отмечать в 1930-е гг. Дайнис Иванс g пишет: «Культура кладбищенских праздников просто стре-§ мится соединить прошлое с будущим и продолжиться в буду-^ щем. Тут не имеет значения сегодняшняя гордость. <...> ! Кладбищенские праздники — это культура воспоминания» ш [Ivans 1995: 20].
Эту мысль подтверждают и надгробные надписи. На кладбище Силакапи (Silakapi) в приграничной зоне около Литвы на нескольких намогильных памятниках читаем:
Kas paliek sava milo piemina Tas nav miris, miris ir tas Kas aizmirsts tiek (Кто остался в памяти своих близких, Тот не умер, умер тот, Кто забыт) [PF 11.08. 2001].
Янис Креслиньш (библиотекарь, архивист, публицист, исследователь латышской культуры) в своей статье 2009 г. использует выражение "Kapu svetki" как метафору, приблизительно означающую время глубоких размышлений, преобразования, ведущего к значительным переменам в социальной жизни: «В этом году этот праздник наступил раньше времени. Нет лучше места, где можно почерпнуть веру и надежду на будущее
в бурное время кризиса, чем на кладбище. Кладбищенский праздник требует от нас честного взгляда в прошлое, чтобы возродиться, а не в тихой надежде ждать, что все будет по-старому. Глубочайший смысл кладбищенского — постичь ушедшее и навсегда с ним расстаться. 20 лет назад мы с радостной надеждой бежали вперед, в водоворот перемен, возвещая веру в будущее. Но мы не достигли примирения с прошлым, прошедшим. Если бы мы тогда отметили по-хорошему "кладбищенский праздник", никогда не оказались бы в таком тупике, в котором сейчас находимся. Это праздник размышления и признания. Для некоторых» [Kreslins 2009].
Сегодня эта традиция воспринимается как неразрывный естественный элемент почитания усопших. Люди изобретают свои ответы на вопрос «Что мы празднуем на кладбищах в кладбищенский праздник?». Для некоторых это праздник «размышления и признания», для других — «времени и возможности оценки прошлого для расставания с ним» [Kunc_02 PF 14.07.2003], для третьих — аналог Воскресения [Kreslins 2009].
Вопрос, как мне кажется, заключается в том, о каких источниках этого праздника мы спрашиваем: идейных или организационных? Смысловых или формальных? И тогда ответы будут различны.
Кладбище в латышской культуре
Представление о кладбище как священном и даже святом месте чрезвычайно характерно для латышской культуры, об этом свидетельствуют литература, публицистика XIX—XX вв. В латышской публицистике постоянно говорится о "Klusa, sveta kapu kultura" («Тихой, святой культуре кладбищ»), встречаются выражения "Kapukalnins — musu svetnlca" («Кладбищенская горка — наше святилище»), «Для нашего народа кладбище это святое место» [Pilka 2010: 3], о кладбищах говорится как о «садах душ», «Божьих садах». Кладбище воспринимается и описывается как место, возвышенное во всех смыслах слова, хотя фактически оно не всегда находится на холме. Эта святость ощущается не только как признак божественного присутствия, но и как результат приложения собственных усилий: «Кладбища нашей родины — это не только историческая память, но и красивое, ухоженное место» [Pilka 2010: 3].
Библиотекарь из Бейи (Малиена) Алда Пурмале говорит: «Ну мы не очень религиозны. Пусть будет, что будет (Lai ta iet, ka iet). У нас легкая вера, мгновенно спадает <...> Кладбища у нас очень святые. За кладбищами мы очень ухаживаем. Где-то он (покойный, душа его) все же живет. Когда я обойду
§ кладбище, мне становится так легко! Лучше, чем в церкви.
§ Пока не было у меня ни одного близкого на кладбище, страш-
но было туда идти. А теперь у меня там муж и отец, и стра-| ха абсолютно никакого. Когда тяжело на сердце становится —
Ц сходи на кладбище, и станет легче» [Ригта1е_01 РБ 23.08.2001
= Ве]а (МаИепа)].
:г
х§ Учительница Ольга Админе из Алсвики летом и осенью ходит
= на кладбище практически каждую неделю: «Нравятся мне эти
£ Божьи сады! Это искусство, это любовь, это труд, это история <.. .> Говорят, в России не почитают кладбищ, не ухаживают за
| ними? Когда я возвращаюсь на кладбище, то словно бы воз-
£ вращаюсь в детство. Кажется мне, это моя Родина, Андру-
2 пене — на кладбище, память о 1920-1930-х гг. Но Родина — это
|> еще и сильный яд, если видишь ее разоренную. Моя Родина —
^ Латгале, она ближе к Богу» [Аётте_01 РБ 17.08.2001 А1откЦ.
I Известно, с одной стороны, что похоронная культура в целом | дольше других сохраняет консервативные черты и среди про-= чего дохристианские элементы. С другой стороны, само клад-1 бище оказывается своеобразным культурным феноменом, воз круг которого и в связи с которым формируется ряд представ-
4 лений, магических практик, обычаев. В XVIII в. лютеранская
5 церковь повсюду активно боролась с разными проявлениями § «идолопоклонства», с обрядами, проводимыми на кладбищах. § Так, пастор из Рауны Хинкелдей отмечал, что в церкви Аустри-^ ня воздвигли небольшую кучу камней, как алтарь, и на Юрьев Ц день, день Бетуля и Михаила крестьяне тайком несли жерт-£ вы — воск и шерсть. Пастор Блауфус в Эргеме на кладбище
и около капеллы обнаружил яйца и деньги [Аёатоу^ 1933: 473]. Тем не менее христианство активно влияло на формирование балтийской кладбищенской культуры. Историк, исследователь религии Людвиг Адамович признает: «Иногда совершенно невозможно понять, связано ли идолопоклонство с католичеством или с древнелатышской религией» [Аёатоуюя 1933: 476].
Латыши посещают кладбища примерно раз в месяц, «ну и если именины у кого, другие какие праздники, у кого какие» [Кипс_02 РБ 14.07.2003]. Приносят цветы, чистят могилы.
Истоки и ход развития праздника
Распространено представление о том, что кладбищенский праздник изобрел в начале ХХ в. писатель и общественный деятель Андриевс Ниедре (см. об этом подробнее: [Вйапе 2000: 2; Raita, ТаЬоге 2000; ТиШа 1997]), но это не так. Праздник этот упоминается в объявлениях в латышской газете 'ТаМе§и
Avlzes" по крайней мере с 1831 г., это удалось установить Алви-су Аболиньшу в ходе изучения газет того времени. Первый раз он встречается в описании общины из Кримулды Й. Эрмана. Владелец усадьбы Бирини граф Людвиг Август Мелин вложил в Видземскую консисторию 1800 талеров с условием, что «плоды» будут разделены как дары милосердия и чести. Их начали раздавать в 1831 г. Сначала — Новый завет детям, потом — взрослым, деньги на день Яна, когда около капеллы на кладбище Кримулды был проведен кладбищенский праздник (kapu svetki), по-видимому, в том же 1831 г. [Ermans 1930: 14]. С 1817 по 1835 г. в лютеранской общине Кримулды служил пастор Карлис Кристиан Улманс, который был также археологом-любителем и интересовался ливскими древностями.
Что способствовало появлению этой традиции? Можно выявить несколько факторов, сыгравших роль и ставших социальными и культурными предпосылками. Прежде всего это отмена крепостного права (в 1817 г. — в Курляндии, в 1819 г. — в Лифляндии), ослабившая и даже отменившая личную зависимость крестьян, предоставившая им значительную свободу перемещения. Во-вторых, в конце XVIII — начале XIX в. в контексте Просвещения начинается активное обращение к образованию, в том числе на латышском языке, выходят первые латышские газеты, образуются культурные общества, нацеленные на изучение местного фольклора и древностей. Кроме того, продолжается распространение священного писания и духовного пения, начатое пастором Э. Глюком. В конце XVIII в. песенник и молитвослов (сплетенные вместе), а также Библия были уже практически в каждой латышской семье.
В конце XVIII в. происходят перемены и в устройстве кладбищ Остзейского края в целом: создаются новые, реконструируются старые. В 1773 г. вышел запрет на захоронение в церквях. Близким к кладбищенскому празднику явлением было освящение кладбищ: так, недалеко от Кримулды зафиксирован случай, когда 26 июля 1852 г. освятили кладбище и сразу же провели кладбищенский праздник [Ermans 1930: 15]. Само название "kapsetas svetki", как полагает А. Аболиньш, весьма близко к "kapsetas iesvetlsana" (освящение кладбища), возможно, и происхождение их было единым, пишет он [Abolins 2006: 20].
Еще одним существенным элементом духовной культуры того времени было гернгутерское движение и его второй расцвет начиная с 1817 г. (см.: [Рыжакова 2010]). Известна даже гипотеза о прямом происхождении кладбищенского праздника в результате деятельности гернгутерских общин: во второй половине XVIII в., когда действовал запрет на проведение собраний в мо-
§ лельных домах и церквях, гернгугеры летом собирались на
§ кладбищах и читали там проповеди [Kunce_01 PF 13.07.2004].
J Влияние Братских общин на повседневную жизнь латышских
| крестьян Лифляндии отмечено в «Топографических заметках»
Ц О. Гуна, но точно указать, какую конкретно связь гернгугеры
= имеют с установлением традиции кладбищенского праздника,
Л пока нельзя. Вилис Колмс в статье «Религиозная жизнь» Ла-
¡г тышского энциклопедического словаря (1934—1935) пишет
g о традиции Братских общин собираться на кладбищах в пас-
Ц хальное утро, проводить там богослужение и проповедовать
'§ Евангелие. А. Аболиньш полагает: гернгутеры, возможно, не
¡5 были «основателями» этого праздника, но они создали к началу 1830-х гг. определенную позитивную атмосферу среди латыш-
ig ских крестьян и немецких и латышских пасторов для его воз-
I никновения [Abol_01 PF 12.09.2010]. Известно, что впервые он
¿2 отмечался в лютеранских общинах в Кримулде и Нитауре, пас-
Ц тор которых Йоганн Юстус Грюнер (J.J. Grüner) служил в Кри-
§ мулде в 1729—1756 гг., был лично знаком с основателем гернгу-терского движения Л. фон Цинцендорфом и даже приглашал
| сюда братьев [Ermans 1930: 17], хотя общее влияние гернгутеров
i тут и не было значительным. В описании кладбищенского
ч праздника общины Нитауре 1854 г. говорится: это хороший
^ обычай, что пастор каждый год со своим приходом идет на
| кладбище и там с помощью сильных, божественных слов при-
§ зывает каждого помнить о своем последнем часе и пригото-
^ виться к нему, чтобы достойно войти в Царствие Небесное
1 [Sponde 1854]. А. Аболиньш полагает, что обычай чистить, уби-
* рать и украшать кладбища относительно новый, и прежде всего он сформировался в Видземе, в тех областях, которые находились под влиянием гернгутерского движения.
Еще одной традицией, совпавшей по времени и месту формирования с кладбищенскими праздниками, оказалось движение хоровых коллективов, доросшее позднее до всеобщего латышского Праздника песни (см. подробнее: [Рыжакова 2009: 55— 105]).
Второе упоминание кладбищенского праздника, по разысканиям А. Аболиньша, относится к 13 июля 1869 г. Это заметка К. Симансона о праздновании (kapsetas svetki) в Аллажи, причем уже тридцатый раз подряд (т.е., видимо, первое празднование состоялось в 1840 г.). Автор отмечает, что не все приходы Лифляндии отмечают этот праздник. Начинается действо в церкви, откуда община движется на кладбище [Simansons 1869: 75]. О богослужении на кладбище известно и в отношении общины Валмиры, оно было проведено пастором Фердинандом Вальтером в 1846 г., а прихожане образовали вокруг него полукруг, чтобы защитить от возможного нападения [Bischof
Dr Ferdinand Walter 1891: 202]. Большой кладбищенский праздник с участием трех пасторов (каждый из них произносил проповедь) состоялся 5 августа 1865 г. на кладбище в Доббельне (Дубулты), это было не в первый раз, автор заметки сравнивает празднование с прошлыми годами [Kursens 1865: 49].
Краткие упоминания, преимущественно объявления о том, когда кладбищенский праздник состоится, известны в нескольких лифлянских приходах с середины XIX в. Распространяемые среди участников листочки с программой празднования сохранились с 1875 г. (хотя существовали они и ранее). По-видимому, на протяжении XIX в., примерно до революционных событий 1905 г., празднование начиналось в церкви, и после богослужения все участники шли на кладбище. Этот порядок постепенно сменился исключительно собранием на кладбище.
Таким образом, кладбищенский праздник возник как инициатива отдельных лютеранских приходов Лифляндии, и его истоки нужно искать в идеях Просвещения, в гернгутерских идеях и в религиозной жизни конкретных общин.
Кладбищенские праздники стали очень популярны. Это подчеркивает генерал-суперинтендант в описаниях своего посещения губернии: «Кладбищенские и Библейские праздники (Kapsetas un Bîbeles svetki) очень популярны, ценятся здесь, особенно в уездах вокруг Валмиры и Цесиса, а также и в северной части Видземе. Во многих местах проводятся также миссионерские богослужения (misiones dievkalpojumi)» [Vidzemes generalsuperintendanta zinojums 1903: 154].
С середины XIX в. традиция эта постепенно начинает распространяться и в Курземе. Я. Курсенс в приложении к «Латвияс Авизес» 1865 г. пишет: «Может быть, некоторым общинам и некоторым пасторам понравится, и, может быть, они тоже начнут праздновать кладбищенские праздники, чего до сих пор пока не делали. В Видземе же редкая община не имеет своего кладбищенского праздника» [Kursens 1865: 49]. Первое описание праздника, обозначенного как "Kapu un misiones svetki", в Курземе датируется 1906 г., он состоялся в приходе Вармес на кладбище Буску 17 сентября, проводил его пастор из Вентспилса Теодор Гринберг [Àbolins 2006: 4].
Своя особенная культура сформировалась в юго-восточных областях будущей Латвии — в Польских Инфлянтах, будущих провинциях Латгале и Аугшземе. Здесь, в католических областях с 1786 г. начала распространяться традиция исполнения на кладбищах песнопений, молитвы об усопших — Oficium defunctorum, ее подробно изучил фольклорист и музыковед Мартыньш Бойко [Boiko 1999: 276]. Эта традиция сформирова-
§ *
5 X
3
лась под значительным влиянием иезуитов, которые занимались просвещением, печатали календари и духовную литературу на латгальском языке, а также подробно изучали и описывали крестьянские дохристианские обычаи и верования.
В число официально признаваемых лютеранской церковью кладбищенский праздник был включен только в конце XIX — начале ХХ в. Впервые он упоминается в официальном документе (песеннике) 1891 г., где были напечатаны тексты молитв, распеваемых на кладбищенских праздниках gramata
1891: 823]. Вторым официальным церковным документом, где фигурирует этот праздник, стала, по мнению пастора А. Або-линьша, Агенда 1900 г., в которой среди прочего указывалось, как нужно проводить кладбищенский праздник — Kapsëtas svëtki [АЬоИп§ 2006: 4]. В предыдущей Агенде (1889) и постановлениях о евангельско-лютеранской церкви (1832) нет упоминаний о нем. Правда, в число церковных праздников он так и не вошел, но оставался как особая практика — богослужение, проводимое не в церкви, а на кладбище.
В самом начале ХХ в., несмотря на сложную революционную атмосферу и антицерковные настроения, наблюдается всплеск интереса к кладбищенским праздникам, даже их некоторый расцвет. Это произошло во многом благодаря деятельности двух пасторов — А. Ниедре (в Видземе) и Т. Гринберга (в Курземе), которые стали ревнителями этой традиции. Они активно поддерживали и развивали ее, привлекали к ней широкую общественность.
Андриевс Ниедре (№еёга Andrievs, 1871—1942) — теолог, поэт, литератор, пламенный проповедник, выпускник Дерптского университета, пастор общин Виеталвы и Калснавы в Видземе (с 1908 г.). Он был родом из-под Тирзы — области, охваченной гернгутерским движением 1997: 13]. В его лирике тема
кладбища и смерти была одной из главных. В своей пасторской деятельности он искал возможность возродить богослужения под открытым небом и, по-видимому, как пишет Г. Цейпе, придал новое дыхание уже известной традиции кладбищенских праздников [Ceipe 1992]. Празднование кладбищенского праздника в 1911 г. во Виеталве настолько запомнилось современникам, что А. Ниедре стал восприниматься широкой латышской общественностью как создатель кладбищенских праздников.
В межвоенной Латвийской республике (1920-1930-е гг.) праздник продолжали активно отмечать. А. Аболиньш пишет, что латыши стали ощущать его как «свою национальную традицию, имеющую народные корни», хотя и в немецких общинах Латвии его тоже праздновали [АЬоИп§ 2006: 4]. В это время и позднее традиция распространилась и в католических, и в пра-
вославных приходах Латвии. Происходила своеобразная «национализация» праздника, его реинтерпретация в духе соединения христианского начала (поскольку всегда проводилось богослужение) и латышского этнонационального, во многом пантеистического (праздник этот — под открытым небом, можно подчеркнуть его близость к природе). В июльских выпусках газеты "Svetdienas Rïts" в 1930-е гг. публиковались поэтические заметки, посвященные кладбищенским праздникам, дидактические наставления и притчи, и на первых страницах иногда печатались произносимые на них проповеди.
Продолжалось проведение кладбищенского праздника и во время Второй мировой войны (информация о времени его проведения публиковалась в газете "Baznïcas Zinas", которая выходила во время немецкой оккупации). Менялся, как правило, фокус проповеди: множество смертей и преобладавшее ощущение неизвестности, неуверенности в будущем влияли на все. Но кладбищенский праздник в речах позиционировался как важный духовный ориентир, способный объединить людей в трудных жизненных обстоятельствах.
В советское время этот праздник не был запрещен и, по сути дела, оказался единственным дозволенным религиозным мероприятием вне культовых зданий. Однако произошла его трансформация. Были установлены светские дни поминовения (Miruso atceres diena), отмечавшиеся, как правило, в июле-августе. Их ввели в 1960 г., сохранив почти всю атрибутику старых кладбищенских праздников, только без Слова Божьего, и дополнив идеологической частью (см. об этом брошюру: Atvadu brïdï. No seru ceremonijas vadïtàju pieredzes. Rïga, 1970). Кладбищенские праздники с участием пастора или священника были передвинуты на сентябрь-октябрь. Так, во многих районах Латвии в советское время сосуществовали официальные, светские (laicïgie) общественные дни поминовения усопших с оркестром, участием начальства, произнесением речей и кладбищенские праздники «с пастором» ("ar màcïtàju"). Печатались «листочки» (как их называют в народе, lapinas: "Mirusos atceroties", "Miruso pieminai", "Miruso atceres svetki (diena)"), где помещались списки тех, кто умер в прошлом году и похоронен на местном кладбище, а также тексты песен и программа празднования, в которой чередовались хоровое исполнение классических произведений (Моцарта, Чайковского, Шопена, латышских композиторов), речи в память об усопших, чтение стихотворений, народные песни со скорбной, похоронной тематикой, размышлениями о бренности и скоротечности жизни, чествование родителей, умерших детей, людей среднего возраста, старых, затем (или в самом начале) — воинов. Часто все завершалось траурным маршем.
§ Дни поминовения усопших были введены в рамках «новых тра-
§ диций» — эксперимента по созданию и внедрению в широкие
J массы новых, советских, праздников в русле борьбы с религией.
| В брошюрах, издававшихся в начале 1960-х гг., говорилось о ста-
Ц рых (по сути дела, языческих) корнях почитания усопших, об
= излишней тут фигуре пастора [Steinbrika 1970]. Отмечалось «все
Л более широкое распространение этой традиции по Латвии» (на-
¡г пример, в Вайнёде в 1960 г. в празднике приняло участие более
g 1000 человек, чего ранее не бывало) [Andersons, Sare 1960]. Орга-
Л низатором выступала местная власть (совхоз, колхоз, райиспол-
'§ ком и т.д.). Обязательно было накануне привести в порядок,
¡5 отремонтировать, украсить кладбище. Устраивали шествие — несли венки и цветы. На трибуне произносились речи, играл оркестр. Интересно, что сохранялись локальность и приуро-
I ченность празднования к определенному дню для определенно-
¿2 го района или даже кладбища.
SC
! В Этнографическом архиве Института истории Латвии имеет-
Л ся несколько записей собирателей начала 1960-х гг., описыва-
1 ющих все действие. Приведем наш перевод обнаруженных тек-
| стов (стилистика и грамматика записей сохранены).
3
4 Вот уже более пяти лет устраивают дни поминовения умерших.
5 Главные организаторы — городской Исполнительный комитет g и Дом культуры. Обычно эти дни проводят в конце июня или июле. § Организаторы одеваются в черную одежду. На открытии со-^ трудник дома культуры произносит вводные слова, звучит тра-! урная музыка. Декламируют стихотворения, поют народные пес-£ ни. Могилы чистят еще до того. Украшают цветами, зажигают
свечи — родственники у могил своих близких.
На Праздник Победы 9 мая организованно идут на Братское кладбище: говорят, декламируют, поют подходящие к моменту песни, играет оркестр, кладут венки и цветы к памятнику Ленина и к памятнику павшим героям в центре города [Е 35 988 ag; Резекне, запись от Станиславы Одиянс, 5 августа 1968 г.].
Кладбищенский праздник у нас был один раз. Организовали его сельсовет и руководство совхоза. Заранее было объявлено об организации кладбищенского праздника. Тогда люди идут убрать кладбище. Шествие начинается от сельсовета. Праздник открывает председатель сельсовета. Оркестр играет народные песни, участники коллектива самодеятельности читают стихи. Люди были довольны таким образом организованным кладбищенским праздником [Е 27 5297 аg; район Балвы, Берзпилс, рассказала Мария Мошане, 17 июля 1963 г.].
Первый общественный кладбищенский праздник в нашем колхозе устроили в 1960 г. С тех пор их уже два раза проводили. Главный
организатор — руководительница клуба. К организации всего действа Дня памяти усопших привлечены комсомольцы. Они призывали людей, чистили кладбище. Вывесили красивый лозунг перед входом на кладбище. Шествие начинается от клуба. Молодежь идет пешком, старые едут на машине. Все участники кладбищенского праздника обходят трижды вокруг кладбища. Пионеры шли с венками и цветами. Торжественную часть открывает председатель сельсовета. В своей речи он вспоминает похороненных тут за прошлый год людей и павших в Отечественной войне. Выступают представители школы и обычные люди. Пионеры исполняют хоровую песню. Оркестр играет после каждой речи. Потом все возлагают цветы и венки. Выходят с кладбища, и опять все трижды обходят вокруг кладбища [Е 27 5296 аg; запись в раойне Балвы, «Циня», сельсовет Шкилбену, от Виста-поле Янины, 9 июля 1963 г.].
В Карсаве кладбищенский праздник начали праздновать в 1960 г. Празднуют отдельно на латышском и русском кладбищах. На русское кладбище обычно идут тогда, когда туда сходится больше людей, например на Троицу. Для латышей можно определить какую-то дату, и те соберутся. Вывешивают заранее афишу и организовывают в определенный день этот праздник. До праздника обычно приходят убрать кладбища — родственники, школьники приходят помочь, молодежь из Дома культуры.
Раньше, когда только начали праздновать праздник по-новому, сначала на кладбище приходил поп. Когда приходили представители организаций, организованно, и все прочие, он убегал прочь. Теперь поп больше на кладбище на этот праздник не приходит. В этом году 20 июня кладбищенский праздник был на русском кладбище. В 13.00 все собрались у Дома культуры с венками и цветами. Играл оркестр. Собралось около 500 человек, были и латыши. Больше человек идут на русское кладбище, потому что и русских жителей больше. На кладбище оркестр играет траурную музыку. Хор Дома культуры поет песни. Исполняются декламации, произносятся речи. Говорят обычно директор школы, учителя, председатель горисполкома. Вспоминают тех, кто погиб на войне, погиб от несчастного случая. Говорят, чтобы дети и родственники их не забыли. Данные для речей они берут из особого сборника, который находится в методическом кабинете. Выходит издание «Повседневные песни».
Когда вся торжественная часть закончена, родственники поздравляют. Имеются программки с текстами песен. Русские остаются у могил, едят «кутьё», разные другие сладости, обязательно — выпивка. У латышей на кладбище никогда нет выпивки. Празднуют обычно потом, дома. Собираются родственники, друзья, соседи. На стол ставят обычную еду, пиво, вино. Во время
§ *
5 X
3
праздника на кладбище практически никто больше не крестится. Только некоторые старушки молятся Богу. Такому празднику жители очень довольны, ждут, когда опять наступит [Е 28 3290 аg; Карсава, Лудзенский район, запись от Лидии Стрелчи, 4 июля 1964 г.].
Во время нашей экспедиции наибольший наплыв народа можно было увидеть на кладбищенском празднике. Уже в течение всей недели было ощутимо передвижение по дорогам, вечером, после работы, или в полдень старые матушки с цветами и ведерками, грабельками в руках направлялись в сторону кладбища. Особенно в пятницу и субботу, даже поздним вечером наблюдалась эта картина. В субботу приезжали в основном на лошадях. В воскресенье, 4 июля, с раннего утра дороги тряслись. Люди приезжали со всех сторон. На машинах, мотоциклах и даже на машинах издалека. Разговаривали с местными. Это у нас уже старое дело, когда кладбищенский праздник или день памяти усопших, то не только жители Рауны съезжаются и сходятся, но родные, которые живут во всех концах. В церковь у нас ходит редкий, но на кладбище покойных почтить — сотни и тысячи. Сегодня будет примерно 700 человек, около 100 лошадиных подвод, около 10 легковых машин и в два раза больше мотоциклетов, и 3 грузовика. В другие годы, когда погода получше, тогда и вся тысяча — рассказала на кладбище одна старая матушка.
Кладбище убрано, видны и новый выращенный этой весной газон, и новая каменная кладка, и красивые цветы. Нет недостатка и в привитых розах. Намогильные памятники красиво возвышаются посреди убранных украшенных могил. Люди нарядились в лучшие одежды. Старые матушки — в шелковых платках, которые, очевидно, хранятся только для кладбищенских праздников, и в черных платьях или костюмах из тонкой материи. На молодых в основном светлые платья или костюмы, из хорошей материи, некоторые — в ранее сшитой одежде из покупной материи, тонкой шерсти или шелка. Люди берут с собой зонтики; когда начинает моросить мелкий дождик, все собираются под раскрывающимися повсюду зонтами [Е 4, 6 аg; запись в Рауне, Цесисский район, 23 июля 1954 г.].
Во второй половине 1980-х гг. происходит возвращение к старой, конфессиональной модели, советская идеология и осенние дни поминовения уходят, остаются локальные кладбищенские праздники, установленные для каждого прихода и отмечаемые в основном в июле-августе (так, подсчитали, что в 2003 г. в Латвии было проведено 1283 праздника).
Интерес и внимание к теме кладбищ и традициям почитания усопших в Латвии в 2000-е гг. заметно выросли. В 2000 г. Нор-мунд Чирксте снял документальный фильм о празднике на
кладбище Зелтыню во второе воскресенье августа ^аИоузка 2000: 11]. В 2010 г. в Латвии появилось новое периодическое издание — журнал "1п шешопаш", посвященный всевозможным темам, связанным с кладбищами, похоронами, обычаями поминовения усопших и т.п. В редакционной статье «На кладбищах живет история нашего народа» главный редактор издания Зане Пилька подчеркивает высокую этнокультурную значимость поднимаемых тем. Она пишет: «Кладбище у нас как святыня. Об этом свидетельствуют многочисленные латышские традиции — ежегодные кладбищенские праздники летом, дни поминовения умерших, свечные вечера осенью, время ве-лей. Не зря говорят, что о мертвых мы вспоминаем и посещаем их чаще, чем живых» [РЦка 2010: 1]. Другие газеты и журналы Латвии выпускают приложения, также посвященные теме кладбища и похорон. Это, в частности, "А12заи1ез дат" (приложение к журналу '^агга Разаи1е"), № 3 (10) за 2010 г. Главный редактор Сандра Руска отметила, что устройство памятных мест, порядок и аккуратность их содержания — очень важная тема для латышских читателей.
Тема кладбищенского праздника привлекла внимание выдающегося современного театрального режиссера Алвиса Хер-маниса, который регулярно обращается к теме латышской эт-ничности, истории Латвии и национального характера и поставил в Новом рижском театре в 2010 г. спектакль "Каризуё!к1" в жанре лирической комедии. Первые представления проходили летом в Австрии. Интересно, что, по моим наблюдениям, хотя латышские зрители еще не видели спектакля, многие высказывали уверенность, что он им понравится, что они хорошо знают, о чем будет идти речь. Поскольку традиция Нового рижского театра предполагает метод художественной документалистики, актеры самостоятельно в течение нескольких лет собирали материал для этого спектакля. Один из выводов, к которому пришла труппа, гласит, что праздник «родился изначально в языческой среде, а позднее церковь наложила на него руку». О подобном же свидетельствует следующий фольклоризированный рассказ: пастор-немец привык к тому, что по воскресеньям латыши послушно посещают церковь. Однажды зашел — а церковь пуста! «Где латыши?» — удивленно воскликнул он. Оказалось — все на кладбищах, поминают своих усопших. Тогда пасторы решили, так сказать, держать руку на пульсе и вместе с ними праздновать кладбищенские праздники [EglIte 2010: 3].
Один из ведущих актеров театра Гундарс Аболиньш, который давно увлекся темой кладбищенских праздников, провел свое исследование и сравнил латышский материал с данными из южной Эстонии, Белоруссии, Украины, Мексики и Австрии.
Ил. 1. «Все на кладбища!» Фото К. Калнс, Р. Гришкевич
Ил. 2. Прихожане на службе на кладбищенском празднике. Фото К. Калнс, Р. Гришкевич
Ил. 4. Чистят и украшают могилы перед праздником. Кладбище Силакапи, Земгале. Фото С. Рыжаковой, 2001 г.
Ил. 5. Намогильный памятник в латышском стиле: «Семья Яниса Чекстере». Кладбище Силакапи, Земгале. Фото С. Рыжаковой, 2001 г.
Ил. 6. Проповедь пастора на кладбищенском празднике. Сармите Фишере. Кладбище Силакапи, Земгале. Фото С. Рыжаковой, 2001 г.
Ил. 8. «Будь верным до смерти». Ворота в кладбище в Алуксне. Фото С. Рыжаковой, 2001 г.
£
Он интервьюировал могильщиков, копателей, музыкантов, краеведов и обнаружил различия даже между традициями кладбищ, расположенных на расстоянии 5 км. О том, насколько интересной оказалась эта тема, свидетельствовали актер Андрис Кейш, изучавший музыку кладбищенских праздников, и фотограф Мартыньш Граудс, составивший коллекцию фото-и звукозаписей этих действ (включая частные разговоры, дискуссии, диалоги). Было собрано немало документальных историй, рассказанных актерами во время представления. Например о том, как одна старушка устроила свою могилу еще при жизни — убранство, памятник, на котором изображены узоры, написаны слова и дата рождения, только даты смерти нет. Могила пустая, один песок. Но каждый год на кладбищенский праздник старушка к ней приходила, цветы приносила, сидела рядом. Двадцать лет подряд!
Спектакль А. Херманиса вызвал широкий резонанс, эта тема § обсуждалась в телевизионных и радиопрограммах, в дискусси-
с ях на страницах Интернета. В программе «100 грамм культуры»
'=! (2010) участники-эксперты — социолог Талис Тисенкопфс,
| пасторы, поэт А. Акментыньш, актеры театра, фольклорист
А. Капустс — высказывали разные точки зрения по поводу Л сущности и общественных функций кладбищенского праздни-
2 ка. Их объединяли общие признания: праздник этот — «явить-
| ся в формате полной семьи», встретиться с родственниками,
Ц одноклассниками, соседями. Для А. Акментыньша этот день
1 (а не Новый год или Янов день) — день «годового отчета», ко-
5> гда он подводит итоги своей жизни.
и
Несмотря на то что кладбищенский праздник не входит в число основных народных календарных обрядов, он включен в комплекс важнейших латышских праздников. Широко распространено представление, что «у латышей три праздника: Уазагаз svëtki, Ziеmas svëtki ип Кари svëtki» (соответственно: Троица, Рождество и кладбищенский праздник, или же упоминаются «Яны», Рождество и кладбищенский праздник). На вопрос «Какой праздник твой самый любимый?» большинство участников форума <www.irc.lv> в 2008 г. ответили «Рождество», однако был и ответ: «Праздник кладбищ! Потому что нигде в мире такого нет© И тут собираются все родные, и вообще тусовка не на шутку начинается, с балом!» Это свидетельствует об отношении к нему как к своего рода празднику жизни. Люди начинают улыбаться, когда их спрашивают о кладбищенских праздниках, потому что он «о жизни, ведь о смерти на кладбищах никто не думает. Там похороны, и кладбищенский праздник — это праздник жизни» [РЦка 2010: 6].
Гундарс Аболиньш пришел, в частности, к такому выводу: «У латышей кладбищенские праздники, возможно, последняя традиция, которая сохраняется и поддерживается совершенно добровольно, без навязывания, организовывания, государственной помощи и политической рекламы. Это хорошо, иначе это стало бы смертным приговором традиции. Что еще нас объединяет? Яны стали пьянкой, редко кто их собственно празднует, в основном пьют и разгульничают, маскируясь "поиском цветка папоротника". Праздник песни превратился в праздник торговли и фестиваль шашлыка, потому что деньги имеют тесную связь с государством. Зато кладбищенские праздники инспирированы самим народом, это наша история, многогранная история. Каждое кладбище — история, только нужно научиться читать знаки» [EglTte 2010: 4—5].
Итак, этот праздник выполняет одновременно несколько функций — религиозную, магическую, социальную. Он устанавливает чувство единства, обеспечивает связь разных поколений, встречу родных, друзей и соседей, дает возможность обменяться информацией, продемонстрировать свои достижения и посплетничать. Кроме того, он предполагает уход за своим жизненным пространством, средой обитания. Наконец, важный смысл кладбищенского праздника заключается и в своего рода «приручении смерти», утверждении идеи бессмертия, вечной жизни, что содержится как в христианском, так и в дохристианском религиозном мировоззрении. Главное понятие, отраженное и в культурных практиках, и в их интерпретации, — это память.
По-видимому, популярность этого праздника среди латышей определяется несколькими обстоятельствами, среди которых — необходимость свободного, неформального общения в своем кругу, память о семейных связях, поддержание исторической памяти. Здесь также проявляется такая черта латышского характера, как ответственность — перед родителями и памятью усопших, перед окружающей средой, соседями и т.д. Вне зависимости от реального происхождения кладбищенских праздников именно это играет доминирующую роль, отчего относительно новая традиция воспринимается как своя, исконная и даже архаическая.
Список сокращений
Е — Материалы Этнографического архива Института истории Латвийского университета LFK — Архив латышского фольклора РБ — Материалы из личного архива автора
â *
s
X
s
Библиография
Апситис В.Я. Рижское Братское кладбище | Пер. с латыш., предисл. Э. Жагара. Латвийское общество охраны природы и памятников. Рига: Зинатне, 1990.
Рыжакова С.И. Латышский Праздник Песни и Танца: о национальных особенностях одной культурной традиции || Европейская интеграция и культурное многообразие. М.: Институт этнологии и антропологии РАН, 2009. C. 55—105.
Рыжакова С.И. «И многие души пробудились»: о роли гернгутерского движения в латышской этнической истории и культуре || Антропологический форум. 2010. № 12 Online. С. 1—42. <http:|| anthropologie.kunstkamera.ru|files|pdf|012online|12_online_ ryzakova.pdf>.
Рыжакова С.И. Каноны национальных культур: опыты Голландии, Дании и Латвии 2000-х гг. || Этнографическое обозрение. 2011. № 3. С. 76—88.
Adamovics L. Vidzemes baznîca un latviesu zemnieks 1710—1740. Rîga: Çenerâlkomisija Latvijas Vidusskolu Skolotaju Kooperatîva, 1933.
Andersons S. Vai kapu svetki svinami? || J. Andersons, M. Sare (red.). Padomju sadzîves tradîcijas. Rîga: Latvijas Vestures Institüts, 1960. 3-7 lpp.
Augstkalns V. Kapu svetki dzimtas zemes novados || Baznîcas Zinas. 1943. Nr. 30. 118-119 lpp.
Äbolins A. Kapu svetki Latvija. Rîga: Lutera Akademija, diplomdarbs. 2006 (рукопись любезно предоставлена автором).
Bilane D. Kapu svetku konfesionala administresana || Literatüra un Maksla Latvija. 2000, 24 aug.
Bischof Dr. Ferdinand Walter. Leipcig: Verlag van Duncker & Humblot, 1891.
Bitans J. Jautajumi par müzíbu || Svetdienas Rîts. 1997. Nr. 22.
Boiko M. Psalmu dziedasanas tradîcija Latgale || Tavu zemes kalendars 2000 | Sast. J. Elksnis, V. Unda. Rezekne: Latgolas Kulturas centra izdevnîceiba, 1999. 14 lpp.
Ceipe G. Ka radusies kapu svetki || Kultüras Avîze. 1992, oktobris. Nr. 3.
Ceipe G. Kapu svetki — misijas svetki || Svetdienas Rîts. 1999. Nr. 25.
Dziesmu gramata evangelijuma ticîgam Lutera draudzem Vidzeme. Kapsetas svetkos. Rîga: J. Deubner, 1891.
Eglïte I. Kapusvetku fenomens || In memoriam. 2010. Nr. 1. 2-7 lpp.
Ërmans J. Krimuldas baznîca un draudze 1205-1930: savai mîlai draudzei uz baznîcas 725 gadu jubileju so vesturisko apskatu veltîjis. Rîga: [B.i.], (B. Dihrikis un b-ri sp.), 1930.
Ivans D. Kad es vel biju miris || Neatkarîgas Rîta Avîzes pielikms LMM. 1995. Nr. 20.
Kapu svetki Jaunpiebalga || Svetdienas Rîts. 1939. Nr. 29.
Kleperis P. Kopsim kluso kapu kalninu || Baznîcas Zinas. 1943. Nr. 43. 171 lpp.
Kreslins J. Kapu svetki // Diena. 2009, 23.marts.
Kursens J. Müsu kapu svetki Dubultos // Latvijas Avizes pielikums. 1865. Nr. 31. 7 lpp.
Kuskis G. A. Niedra (1871—1942) — literats, politikis, teologs // Svetdienas Rits. 1997. Nr. 8.
Lideks O. Latviesu svetki: Latviesu svinamas dienas (1940). Riga: Scientia,
Latviesu folkloras kratuves materiali, 1991. Nevajadzigie cilveki... Idejas autors — D. Hanovs, redaktore — I. Vaverniece, fotografs D. Kretalovs. Fridriha Eberta fonda parstavnieclba Latvia. Riga: Drukatava, 2011. Pilka Z. Kapos dzivo müsu tautas vesture // In memoriam. 2010. Nr. 1. Raita S, Tabore G. Pieminas diena, kad visi satiekas // Sestdiena. 2000, 12 aug.
Rigas Bralu kapu svetki 10.jünija // Svetdienas Rits. 1923. Nr. 25. Ryzhakova S. "Latvian Style": On some Motifs and Themes in Latvian National Imagination // E. Anastasova, M. Koiva (eds.). Balkan and Baltic States in United Europe. Histories, Religions, and Cultures. Sofia; Tartu: Paradigma Publishing House, 2009. P. 124-130. Simansons K. Kapsetas svetki Allazos 13.jülija 1869 // Latviesu Avizes
pielikums. 1869. Nr. 37. 75 lpp. Sponde R. No Nitaures draudzes Vidzeme // Latviesu Avizes pielikums.
1854. Nr. 37. 60 lpp. Stahovska G. Laiks pieturejis kapu svetkos // Literatüra un Maksla Latvija. 2000, 9.marts.
Steinbrika I. Miruso atceres diena. Velreiz par tradicijam. Riga: LPSR Kult.
m-jas Klubu darba rep. metod. kabinets, 1970. 74-76 lpp. Vidzemes generalsuperintendanta zinojums par Vidzemes draudzu dzivi //
Latviesu Avizes pielikums. 1903. Nr. 20. 154 lpp. Tukisa A. Latviesu tradicija — kapusvetki // Auseklis. 1997, 17.jul. Nr. 80 (681).
