CC BY
110
УДК 82-14
Воронежский государственный университет
Филологический факультет Аспирант кафедры русской литературы Токарева Н. В.
Россия, Воронеж, +7(473) 279-46-36
Voronezh State University Philological department The chair of Russian literature Postgraduate student Tokareva N. V.
Russia, Voronezh, +7(473) 279-46-36
Н.В. Токарева
КАТЕГОРИЯ «МЕЧТЫ» В ЛИЦЕЙСКОЙ ЛИРИКЕ А. С. ПУШКИНА
Статья посвящена исследованию особенностей проявления категории «мечта» в ранней лирике А.С. Пушкина. Выявлены условия возникновения мечты, ее основные предметы. Особое внимание уделяется семантическому наполнению данного понятия. Следствием склонности лирического субъекта к мечтаниям оказывается исключительная - двойственная - роль мечты в лицейской лирике. Ключевые слова: Пушкин, лицейская лирика, поэт, мечта, лень, сон.
КУ. Токагеуа
«DREAM» AS A CATEGORY IN A.S. PUSHKIN' LYCEUM LYRICS
The article is devoted to the peculiarities of the display of "dream" as a category in A.S. Pushkin's early lyrics. We discover the conditions under which the dream appears and its main subjects. Special attention is paid to the semantic of the given notion. A special, that is double, role of this category in Lyceum lyrics turns out to be the consequence of the lyrical subject's inclination to daydreaming.
Key words: Pushkin, Lyceum lyrics, poet, dream, idleness, slumber.
В первые лицейские годы (1813-1815) Пушкин ориентировался на образцы «легкой поэзии», «анакреонтики», которая предписывала противопоставлять шумный город уединению, общению с музами, призывала наслаждаться легкими радостями жизни и вводила образ мудреца-эпикурейца. Так, Пушкин создает в стихах условный, часто далекий от своей реальной жизни образ лирического героя, нередко следуя поэтическому образцу Батюшкова. Основные лирические маски, которые использует юный поэт, - «отшельник» или «монах», уединившийся по собственному желанию в «келье» для размышлений или же рвущийся из «монастыря» на свободу к радостям бытия; беззаботный эпикуреец, погруженный в лень и предающийся бесконечным пирам; певец сладострастия, рисующий в своем воображении пленительные картины любви. Все эти лирические роли объединены одной особенностью - склонностью героя к мечтаниям.
В лицейских стихах доминирует состояние лени, которая, по словам А. И. Иваницкого, «выступает фундаментальной формой блаженства поэта» и является «атрибутом свободы» [2; 333]. Лень свойственна не только лирическому герою Пушкина (в послании «Моему Аристарху» 1815 г. он «ленивец молодой»; «К Дельвигу» 1815 г.: «Еще хоть год один / Позволь мне полениться / И негой насладиться, - / Я, право, неги сын!») но также всем, кто близок ему: друзьям («Пирующие студенты» 1814 г. - о Дельвиге: «Проснись, ленивец сонный!», «К Галичу» 1815г.: «Тебя зову, мудрец ленивый»), наставникам в поэзии («К Батюшкову» 1814 г.: «Парнасский счастливый ленивец»).
© Токарева Н.В., 2014
Пушкин создает два противоположных мира: первый - беспокойный и суетливый, соотносится с Петербургом; второй наполнен весельем и блаженной ленью, связан с Лицеем или каким-то местом уединения (городок в одноименном стихотворении) и заключает в себе, в понимании поэта, идеал существования. Пушкинскому герою подходит только второй вариант окружения, так как здесь присутствует блаженная лень, которая, несмотря на внешнюю оболочку бездействия, является значительной движущей силой: она «выступает первоисточником поэзии» [2; 355]. Внутри перехода от лени к поэзии существует промежуточное звено - это мечта. Лень порождает мечтательное настроение, уносящее героя в области, недоступные наяву. Связь поэзии, мечты и лени показана в «Послании к Юдину» 1815 г.: мечты появляются, «когда в покое лень <..> Своею цепью чувства вяжет», и далее: «Меж тем как в келье молчаливой / Во плен отдался я мечтам, / Рукой беспечной и ленивой / Разбросив рифмы здесь и там, / Я слышу топот, слышу ржанье» [3; 113-115].
Проследим, при каких условиях рождается мечта. В одном из первых стихотворений «К сестре» (1814) поэт предстает в образе монаха: он в «мрачной келье», вокруг «молчанье, враг веселий, / И скука на часах!» [3; 42] Аналогичная тишина сопутствует «мечтанью легкокрылу», которое призывает Пушкин, в «Городке» (1815). Время возникновения мечты - как правило, ночь. В стихотворении «Мечтатель» крылатые образы окружают героя, когда «По небу крадется луна, / На холме тьма седеет», «И мирной неги уголок / Ночь сумраком одела» [3; 123]. «Уединенная луна» будит «грустные мечтанья» в стихотворении «Месяц» (1816). Обращает на себя внимание целый ряд произведений, где прямо говорится о связи сна и мечтаний -«Сон» (1816), «К Морфею» (1816), «Сновидение» (1817). Таким образом, создается линия связанных, переходящих друг в друга состояний и настроений: сон - фантазия -мечта. Фантазия, единственное, чем награжден монах, ткет крылатые мечты, уносящие героя послания «К сестре» «на невский брег» в атмосферу радости и веселья. Сон зачастую предшествует мечте, и более того, сновидение и мечта сливаются воедино и предстают как одно целое. Мечта и есть сон: она также затуманивает разум героя и временно отстраняет от реального мира.
Словарь Академии Российской (1789 - 1794 гг.) подтверждает данные наблюдения. В нем фиксируется характерное для конца XVIII - начала XIX вв. пересечение понятий «мечта», «греза» и «сон»: «греза» - это «мечта, сон, видение сонное» [4; 234], одно из толкований «сна» - «грезы, сонное мечтание» [6; 329]. Необходимо также учитывать, что в эту эпоху «мечта» имела существенный негативный оттенок. Словарь Академии Российской определяет ее как «1) привидение, призрак; пустое, ложное, обманчивое видение, явление; 2) тщетная мысль, пустое воображение» [5; 55-56]. Для сравнения обратимся к Толковому словарю В. И. Даля, изданному уже в 1863 - 1866 гг., но составлявшемуся и при жизни А. С. Пушкина. В словаре приводятся следующие значения «мечты»: «всякая картина воображения и игра мысли; пустая, несбыточная выдумка; призрак, видение» [1; 324]. Как отметил А. А. Фаустов, «в "архаическом" словоупотреблении» «мечта» оказывается чаще всего именно синонимом выдумки, обмана [9; 85].
В качестве основных предметов лицейской мечты Пушкина можно выделить любовь, поэтический успех и подвиг на войне. Наиболее ранними по возникновению в поэзии Пушкина являются любовные мечтания, которые являются источником наслаждения. Поэт обращается к живописцу с просьбой представить «мечту любви стыдливой»: «Небрежной кистью наслажденья / Мне друга сердца напиши» («К живописцу», 1815) [3; 174]. Или просит саму мечту показать образ любимой: «Мечта! в волшебной сени / Мне милую яви...» («Городок»,1815) [3; 103] Возлюбленная поэта не
имеет конкретных черт; этот идеальный образ с «улыбкой радости небесной», тонким станом, «трепетной грудью» по сути своей бесплотен.
С самых ранних стихотворений проявляется неотъемлемая черта мечты: она обманчива и скоротечна. Обольстив героя приятными картинами, мечта-сон тут же исчезает: «И где ж она? Восторгами родилась, / И в тот же миг восторгом истребилась. / Проснулся я; ищу на небе день, / Но все молчит; луна во тьме сокрылась..» [3; 189]
Уже с 1815 г. в лирике Пушкина в связи с появлением элегических настроений возникает мотив несчастной любви, который в 1816-1817 гг. становится доминирующим. В ситуации несчастной любви мечта либо усыпляет измученное сердце героя и дарует временный покой («К Морфею» 1816), либо, сливаясь в своем значении с воспоминанием, разжигает страдания («Месяц» 1816). В стихотворении «Желание» (1816) мечта-воспоминание одновременно и мучает, и утешает «в горестях несчастливой любви» героя.
Возможна ситуация, когда герой несчастен, потому что в его жизни все еще не было любви, а уже «в неволе скучной увядает / Едва развитый жизни цвет, / Украдкой младость отлетает» («Наслаждение», 1816) [3; 222]. Мечта-призрак обманывает его, но герой не перестает надеяться и мечтает о счастье и наслаждении, которые дарует любовь.
Как можно заметить, Пушкин-лицеист в 1816-1817 гг. с верностью следовал принципам элегии и кругу ее тем (разлука с возлюбленной, скорбь об утраченной радости, мрачное уединение), поэтому в произведениях вполне логично появляется смерть («Желание», «Пробуждение», «Письмо к Лиде», «Стансы»). Зная о скоротечности мечты, лирический субъект предвидит, что любовное наслаждение в грезах вскоре закончится. Он не желает расставаться со своими мечтами и в отчаянии видит смерть как способ навсегда остаться в сладостном плену фантазий. В стихотворении «Пробуждение» (1816) он, очнувшись в одиночестве «во тьме глубокой», просит любовь: «Пошли мне вновь / Свои виденья, / И поутру, /Вновь упоенный, / Пускай умру / Непробужденный» [3; 234].
Успех в поэтическом творчестве, высокое художническое предназначение - не менее важный предмет мечтаний и стремлений юного Пушкина. В первые лицейские годы мечта о поэтическом творчестве и признании носит иронически двойственный характер. В «Городке» Пушкин восторгается счастьем того, «Кто лиру в дар от Феба / Во цвете дней возьмет! / <..> Превыше смертных станет, / И слава громко грянет..» и предается несмелым мечтам: «Как знать, и мне, быть может, / Печать свою наложит / Небесный Аполлон / ... Бестрепетным полетом / Взлечу на Геликон. / Не весь я предан тленью; / С моей, быть может, тенью / ... Мой правнук просвещенный / Беседовать придет.» [3; 102] А в послании «К Жуковскому» (1816) он уже твердо заявляет: «Опасною тропой с надеждой полетел, / Мне жребий вынул Феб, и лира мой удел» [3; 194].
Изначальное увлечение тихими радостями жизни не подразумевает появления героической темы в лирике Пушкина-лицеиста. Так, в послании на именины «Князю А. М. Горчакову» 1814 г. лирический субъект размышляет: «Не пожелать ли, чтобы славой / Ты увлечен был в бой кровавый, / Чтоб в лаврах и венцах сиял, / ... Не сладострастия поэт / Такою песенкой поздравит, / Он лучше муз навек оставит!» [3;
51]
В стихотворении «Мечтатель» он также отказывается от воспевания сражений и тем более от участия в войне: «Пускай, ударя в звучный щит / И с видом дерзновенным, / Мне Слава издали грозит / Перстом окровавленным, /... Нейду, нейду за Славой» [3;
124]. Мечтателя не пробуждает «бранных труб ужасный глас». Грезам о военном подвиге, героической славе нет места в царстве сна и лени, среди тишины.
Но в то же время, отрицая героическую тему, Пушкин, однако, создает «Воспоминания в Царском Селе», «Александру», «Наполеон на Эльбе», посвященные недавним военным событиям. Охваченный волнением за судьбу страны, в послании «Александру» 1815 г. Пушкин снимает здесь маску мечтателя-ленивца и отдается мечтам о подвиге на «бранном доле».
В «Послании к Юдину» 1815 г. лирический субъект, описывая свои «мечты, желанья, цели», включает в их число и грезы о сражении: «Среди воинственной долины / Ношусь на крыльях я мечты, / ... Трепещет бранью грудь моя / При блеске бранного булата, / Огнем пылает взор, - и я / Лечу на гибель супостата» [3; 170]. Мечта здесь - и желание, и поэтическая фантазия. Но важно отметить, что мечтание о подвиге расходится с мечтой о славе героя. Лирический субъект критично относится к почестям света. Как и в случае с мечтой о творческой реализации, для него большее значение и ценность имеют собственные действия, а не реакция общества и его восприятие.
В стихотворении «Сон» 1816 г. Пушкин вновь возвращается к образу эпикурейца, которому чужды мечты о подвигах, а в элегии «Наездники» того же года он уже воспевает воина-поэта и в следующем году создает произведение, где восторгается картинами боя и военной жизнью, - послание «В. Л. Пушкину». В целом, демонстративное отрицание военной тематики в ранних стихах является лишь следствием, вытекающим из образа мечтателя-эпикурейца, и в реальности часто не соответствует истинному положению вещей.
В заключение кратко обрисуем портрет мечтателя, представленного в лицейской лирике. Это юный поэт, который «в забвении глубоком», «в сладки думы погружен / На ложе одиноком», «исполнен тайною тоской, молчаньем вдохновенный» [3; 123-124]. Он вдвойне отделен от общества: отшельническим образом жизни и всецелой погруженностью в свое воображение. Свет (в значении «общество») опасен для мечтателя и может вызывать страх, так как ограничивает его внутреннюю свободу и препятствует сладостному пребыванию в объятиях мечты [7; 152].
В «Послании к Юдину» 1815 г. Пушкин пишет: «Питомец муз и вдохновенья, / Стремясь фантазии вослед, / Находит в сердце наслажденья / И на пути грозящих бед» [3; 173], тем самым указывая на исключительную роль мечты в жизни поэта: «бедного поэта в его обделенности мечта вознаграждает и возносит над существенностью, даже увенчивает» [9; 94]. Юный Пушкин дерзко заявляет: «В мечтах все радости земные! / Судьбы всемощнее поэт» [3; 173]. Но возникает проблема: так как всемогущество поэта-мечтателя основано на мечте, то оно существует до тех пор, пока не рассеются грезы, - после лирический субъект оказывается в пустоте, охваченный тоской. По этой причине в стихотворении «Мечтатель» он желает, чтобы муза и мечта были с ним до самой смерти: «Гоните мрачную печаль, / Пленяйте ум. обманом / И милой жизни светлу даль / Кажите за туманом!» [3; 125]
Таким образом, лицейскую лирику Пушкина можно назвать мечтательной, так как именно «мечта» определяет характер поэта и круг изображаемых предметов. Пушкинские поэтические мечтания и грезы рождаются из лени, которая является основополагающим состоянием лирического субъекта в лицейской поэзии и наполняет все окружающее его пространство.
Библиографический список
1. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. / В.И. Даль. М.: Русский язык, 1989. Т. 2. 780 с.
2. Иваницкий А.И. Универсалии поэзии как жизненная программа (на материале пушкинской лирики 1813-1824 гг.) / А.И. Иваницкий // Универсалии русской литературы. Воронежский государственный университет. Воронеж: Изд. дом Алейниковых, 2009. С. 328-368.
3. Пушкин А.С. Полное собрание сочинений: в 16 т. / А. С. Пушкин. М.- Л.: Изд-во АН СССР, 1937-1959. Т.1. Лицейские стихотворения. 531 с.
4. Словарь Академии Российской: в 6 ч. СПб.: Императорская Академия Наук, 1790. Ч. 2. 664 с. URL: http://www.runivers.ru/lib/book3173/10108/ (дата обращения: 28.08.2014).
5. Словарь Академии Российской: в 6 ч. СПб.: Императорская Академия Наук,
1793. Ч. 4. 639 с. URL: http://www.runivers.ru/lib/book3173/10110/ (дата обращения: 28.08.2014).
6. Словарь Академии Российской: в 6 ч. СПб.: Императорская Академия Наук,
1794. Ч. 5. 602 с. URL: http://www.runivers.ru/lib/book3173/10111/ (дата обращения: 28.08.2014).
7. Сулемина О.В. «Страшное» и субъектная организация лицейской лирики Пушкина / О.В. Сулемина // Вестник Московского государственного областного университета. Сер. «Русская филология». М.: Издательство Московского государственного областного университета, 2011. № 4. С. 149-154.
8. Томашевский Б.В. Пушкин. Книга первая / Б.В. Томашевский. М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1956. 744 с.
9. Фаустов А.А., Савинков С.В. Очерки по характерологии русской литературы: середина XIX века / А.А. Фаустов, С.В. Савинков С.В. Воронеж: Издательство Воронежского педагогического университета, 1998. 156 с.
References
1. Dal V.I. Explanatory vocabulary of live Great-Russian language: in 4 vol. М.: 1989. Vol. 2. 780
p.
2. Ivanitsky A.I. Poetry universals as life program (based on Pushkin's lyrics of 18131824) // Universals of Russian literature. Voronezh, Voronezh State University, 2009. P. 328368.
3. Pushkin A.S. Completed works: in 16 vol. M.-L.: 1937-1959. Vol. 1. Lyceum lyrics. 531 p.
4. Vocabulary of Russian Academy: in 6 vol. SPb.: Royal Academy of Sciences, 1790. Vol. 2. 664 p. URL: http://www.runivers.ru/lib/book3173/10108/
5. Vocabulary of Russian Academy: in 6 vol. SPb.: Royal Academy of Sciences, 1793. Vol. 4. 639 p. URL: http://www.runivers.ru/lib/book3173/10110/
6. Vocabulary of Russian Academy: in 6 vol. SPb.: Royal Academy of Sciences, 1794. Vol. 5. 602 p. URL: http://www.runivers.ru/lib/book3173/10111/
7. Sulemina O.V. «The frightful» and subjective structure of Pushkin's lyrics // Herald of Moscow State Regional University. «Russian philology». M.: 2011. Vol. 4. P. 149-154.
8. Tomashevsky B.V. Pushkin. The first book. M.-L.: 1956. 744 p.
9. Faustov А.А., Savinkov S.V. Sketches on character studies of Russian literature: the middle of the 19th cent. Voronezh, 1998. 156 p.
