CC BY
20УДК 81'38; 801.6; 808
КАТЕГОРИИ ОЦЕНОЧНОСТИ И ЭВИДЕНЦИАЛЬНОСТИ В ДРЕВНЕРУССКИХ ТЕКСТАХ XVI в.
© Михайлова Татьяна Витальевна
кандидат филологических наук, доцент кафедры общественных связей Сибирского государственного аэрокосмического университета им. акад. М. Ф. Решетнева Россия, 660037, г. Красноярск, пр. им. газеты «Красноярский рабочий», 31 E-mail: [email protected]
Автора интересует явление взаимосвязи семантики и синтаксических структур, в частности смыслов обусловленности, оценочности, эвиденциальности. В этой связи описан ряд древнерусских публицистических текстов, среди которых сочинения Иосифа Волоцкого, Ивана Пересветова. В работе рассматривается система средств выражения связанной семантики оценочности и эвиден-циальности. Выявлены грамматические, лексические и синтаксические уровни экспликации этих категорий. Источниками получения сведений о мире называются в текстах различные сферы в зависимости от отношения книжников к изображаемым ими персонам. Символическое мировоззрение древнерусских книжников указывает при описании конкретных исторических ситуаций на знаки вечного и Божественного. В других ситуациях, напротив, публицистами отмечается либо приземленный источник, либо антагонисты Божественного.
Ключевые слова: категория оценки, эвиденциальность, древнерусский текст, Иосиф Волоцкий, Иван Пересветов.
CATEGORIES OF EVALUATION AND EVIDENTIALITY IN ANCIENT RUSSIAN TEXTS OF THE 16TH CENTURY
Tatiana V. Mikhaylova
PhD, A/Professor, Department of Public Relations, Siberian State Aerospace University 31 Krasnoyarsky Rabochy Str., Krasnoyarsk, 660037 Russia
The article reviews semantics and syntax structures interaction, for instance meanings of evaluation and conditionality. In this context, a number of old Russian publicistic texts, such as works by Iosif Volotzky, Ivan Peresvetov is described. Sources of information about the world are called in the texts of different areas depending on the relationship of the scribes to portray their persona. The symbolic worldview of ancient scribes indicates in the description of the concrete historical situations to the signs of the eternal and Divine. In other situations, however, the publicists note either a grounding source or antagonists of the Divine.
Keywords: category of evaluation, evidentiality, ancient Russian texts, Iosif Volotzky, Ivan Peresvetov.
Взаимосвязи в высказывании и тексте категорий оценочности и эвиденциальности (или авторизации, пересказательности) посвящено достаточно много современных лингвистических исследований. Эвиденциальность в данной работе понимается как одно из модусных значений, представляющее собой указание на источник сведений, выраженный в объективной части высказывания. Этот термин вводится P. O. Якобсоном [14] и в дальнейшем используется для описания этой понятийной категории И. А. Козинцевой [4], В. А. Плунгяном [11], Р. Ницоловой [7]. Другой термин для обозначения данного понятия - авторизация - связан с именами Г. А. Золотовой [2; 3], Т. В. Шмелевой [13] и также имеет довольно длительную традицию использования в лингвистических исследованиях. В данной работе автором по ряду причин используется термин «эвиденциальность».
Исследования различных современных языков показывают, что эвиденциальность может иметь различные способы выражения в высказывании (грамматические, лексические) и различные значения. И. А. Козинцева, описывая семантические подтипы эвиденциальности, опирается на различные способы получения информации говорящим: «информация может быть получена посредством: 1) чувственного восприятия, 2) логического умозаключения, 3) сообщения» [4, с. 92], что и создает определенные подтипы эвиденциальности (прямая, косвенная). Поэтому набор потенциальных значений категории эвиденциальности довольно широк: например, говорящий может сообщать о событии, основываясь на сообщении какого-либо другого лица, на снах (сведения, полученные путем откровения), на догадках (предположительные сведения), на своих собственных предположениях, на слухах и молве [4, с. 93; 8; 9].
Видимо, поэтому семантика высказываний, передающих указание на источник информации говорящего, может включать в себя смыслы, связанные с выражением категории персуазивности, т. е. с уверенностью / неуверенностью говорящего в достоверности или недостоверности в передаваемой информации, а также и с выражением разных видов оценки диктумной информации.
Основанием для взаимодействия в модусной рамке высказывания категорий эвиденциальности и оценочности служит характеризация источника информации с точки зрения авторитетности источника информации. Оценка достоверности информации и оценка авторитетности источника информации, несомненно, взаимосвязаны друг с другом, но, что важно для нашего исследования, в разные исторические эпохи характер этой связи меняется.
Если средневековые публицистические тексты, насыщенные полемическими спорами, сравнивать с современными публицистическими текстами, то можно отметить принципиальные отличия в оценке авторитетности источника информации. С точки зрения современных участников коммуникации, наиболее достоверной, а следовательно, и наиболее авторитетной информацией является фактуальная информация. Чужая речь, или цитата, воспринимается как факт действительности, который может оцениваться говорящим как недостоверный.
Для древнерусского же публицистического дискурса, для которого характерно, по мнению чешского медиевиста С. Матхаузеровой, субстанциальное понимание текста, предполагающее наличие в самом тексте «свойств самого изображаемого предмета» [6, с. 21], слова из Священного писания обладают наибольшим авторитетом и, следовательно, наибольшей достоверностью. Автором древнерусского публицистического текста слова из священных книг воспринимаются безоговорочно как слова Высших субъектов Небесной иерархии. Степень достоверности таких слов тем больше, чем выше, по представлениям православного книжника, положение субъекта в так называемой «небесной лествице», соединяющей Небо и Землю.
Собственно говоря, обращение к авторитетным источникам в качестве подтверждения того или иного оценочного мнения - прием, хорошо известный еще со времен античных риторик. Использование же этого приема в древнерусских полемических текстах нельзя считать «техническим» приемом убеждения оппонента в споре. Православными коммуникаторами обращение к священным текстам понимается как возможность подключиться к сфере Божественного, Высшего и оказать воздействие на адресата с помощью мнений Высших Субъектов.
Таким образом, указание на «пересказательность» священных текстов воспринимается древнерусским слушателем или читателем как сильнейший интенсификатор оценочности текста. Семантика эвиденциальности является своеобразным маркером перехода с позиций «земной» человеческой оценки на позицию неземной логики и оценки всего происходящего с точки зрения Высших субъектов.
Исследователи категории эвиденциальности отмечают, что говорящий, вводя не свою информацию в высказывание, «как бы раздваивается в двух лицах - одно лицо, которое приобрело информацию, а другое, которое ее выражает» [15; 7, с. 28]. По нашим наблюдениям, в средневековом тексте субстанциального типа говорящий также представлен в двух лицах - одно лицо является каналом, по которому доводятся (напоминают, актуализируют) слова Истины, а другое - комментирует, идентифицируя и оценивая. Первое лицо в нашем исследовании называем медиатор (81), а второе - комментатор (82).
Рассмотрим примеры взаимодействия анализируемых модусных категорий - оценочности и эвиденциальности - в публицистических текстах начала XVI в., посвященных православной церковной тематике Полемика внутри русской церкви конца XV - начала XVI в. была важна для всего русского общества, т. к. способствовала выработке представлений о сущности власти православного государства. В этот период вырабатывались различные стратегии развития церкви и государства. Основной особенностью дискурса русского православного сообщества того времени было понимание того, что обсуждение происходит внутри «своих» и ради блага «своего» православного царства.
Так, оппоненты в публичном споре Иосиф Волоцкий и Нил Сорский, возглавлявшие монашеские течения «стяжателей» и «нестяжателей», были оба исихастами, оба боролись за чистоту православия и поэтому оба хорошо понимали опасность ереси жидовствующих, существующей в Новгороде в это время. В публичном дискурсе ими обсуждались способы достижения православного идеала [1, с. 154-229; 5, с. 103-137].
Главное различие между этими течениями состояло в представлении о взаимоотношениях церкви и государства в «святорусском» царстве. «Иосифлянское» направление в основном опирается на идею подчинения церковных дел православному государству, партия же так называемых «заволжских старцев», представленная в первую очередь Нилом Сорским, сосредоточилась на мысли о лич-
ном спасении каждого православного, о независимости духовной власти от правительства. Публичная полемика между этими направлениями касалась ряда конкретных проблем, в том числе обсуждался вопрос об отношении к еретикам. Иосиф Волоцкий настаивает, что дело благого правителя -наказывать вплоть до смертной казни «еретиков и отступников», а Нил Сорский считает, что раскаявшийся еретик достоин более снисходительного отношения.
Процесс взаимодействия эвиденциальности и оценочности в публичном убеждении может быть описан как набор различных речевых тактик.
«Свидетельство» как каузатор желаемого
Прецедентная ситуация, взятая из сакрального текста, оценивается участниками полемики одинаково как образец, как идеальная модель поведения. Как известно, древнерусская культура предполагает обязательное следование христианскому образцу, причем, что важно, образец связан с идеями проявления «образа Божия» в мире земном. Образцу должно подражать, стремиться уподобляться, и на этом и конструируются оценочные смыслы в процессе обращения авторов текстов к авторитетным свидетельствам.
Императив каузирует адресата совершить нужное автору на основании образца поведения, зафиксированного в сакральном тексте. «Образец» представлен в виде ситуаций, взятых из библейских текстов и сходных, по мнению говорящего, друг с другом.
К примеру, в Ответе кирилловских старцев на послание Иосифа Волоцкого об осуждении еретиков следует набор «свидетельств» - типологически сходных ситуаций из библейских текстов, которые обсуждаются оппонентами: (МоисЬй скрижали руками разбил, Илиа пророкъ четыреста жрець закла, и Финеос братана, с мадиамлянынею блудяща, прободе, и апостолъ Петръ Симона волхъва
молитвою разби при Нерон t цари, и Павелъ апостолъ Елиму волхва молитвою ослепи, и Левъ, епи-
скопъ катаньский, Леодора вълъхва петрахилию связа и созже, и донеже Леодоръ сгорЬ, а епископъ из огня не изыде, а другаго вълъхва Сидора той же епископъ молитвою созже при гречестем цари» [12].
Субъектам Священной истории (Моисею, Илии пророку, апостолу Петру, апостолу Павлу и т. д.) соответствуют предикаты с конкретной семантикой нанесения физического ущерба, вплоть до убийства, совершенного ими: «закла», «прободе», «разби», «ослепи», «сожже». Так конструируется непрямая оценка. Субъекты, обладающие высоким авторитетом в восприятии адресата, иерархически «сильнее» предикатов, в значении которых положительная оценка явно отсутствует. Соответственно, происходит влияние автора текста на адресата посредством имплицитного императива 'делай так, как делают эти авторитетные субъекты'. Понять логику этого воздействия помогают причинные союзы «понеже» и «ради», соединяющие тезис и доводы друг с другом. Адресат «ради сих сви-
дЬтельствъ», описанных в священных текстах, должен искоренить «злый плевелъ еретический в ко-нець».
Заволжские старцы в своей полемике с Иосифом Волоцким используют ту же тактику конструирования непрямой оценки путем комментирования текстов Священного писания, когда желаемая, положительно оцениваемая ситуация представлена по оценке книжников (S2) как типично-образцовая для создателей сакральных текстов (S1). Тезис старцев «некающихся еретиковъ и непокаряющихся
велЬно заточити, а кающихся еретиковъ и свою ересь проклинающих Церковь Божиа приемлетъ прострътыма дланма» аргументируется примерами с тем же набором акторов, а иногда и ситуаций
из Писания, что были использованы Иосифом Волоцким в споре: «Но егда Богъ хотЬ погубити
Исраиля, поклоншася тельцу, тогда МоисЪй ста въпреки Господеви и рече: «Господи, аще сих погу-
биши, то мене преже сих». И Богъ не погуби Исраиля МоисЬа ради» (НС); «Илиа пророкъ, ревнуа по
Господ t БозЬ Вседержители, закла четыреста жрець Валевых, понеже не покаяшася. А инии же
покаашася, сих приа на покаяние, от нихже бысть АвдЬй пророкъ, и пророческаго дара сподобленъ бысть» [12].
Еще примеры: «Егда убо Кунопъ в своем м&сте живяше и никогоже от вЬрныхъ не прелщаше, не
осужен бысть (ИВ); «Егда же прииде во град, иский развратити вЬрующая, тогда осуженъ бысть на смерть» [10].
Нужная оценочность и скрытая в ней каузация конструируется S2 с помощью использования условно-временных конструкций. Придаточная часть конструкции выражает семантику конкретной ситуации, взятой из Священного текста, а главная часть представляет описание некой ситуации, яв-
ляющейся примером нужного для S2 действия (осудить смертной казнью). Автор оценки, соединяя два образца, выраженные в однотипные условно-временные конструкции, в линейной последовательности друг с другом, проясняет необходимое условие для совершения потребного действия. Таким условием является цель «развратити благочестивыя и прельстити» верующих истинною верою. S2 соединяет акторов из текстов Священного Писания, развращающих истинно верующих, и акторов реальных, современных ему событий, - еретиков, против которых и направлен обличительный пафос его посланий. Тем самым он обуславливает необходимость совершения действия, описанного в главной части предложения, занимающего позицию второго аргумента: «тогда смертию осужает-ся»; «тогда осуженъ бысть на смерть» [10].
Такая речевая тактика, когда желаемая ситуация описывается как типичная в тексте Священного Писания, и потому образцовая, хорошо осознается самим S2: «И многа суть такова въ божественном писании, яко егда еретицы суще в себ t ереси имущая, православнымъ пакости не твориша, тогда и святии преподобнии отцы наши сих не осужаху. Егда узрятъ нев %ръныя жь и еретики, хотя-щихъ прельстити православныя, тогда осужаху ихъ. Тако убо подобаетъ и намъ творити» [10].
Логическая обусловленность событий в священном тексте как образец для повторения
Высказывания с семантикой обусловленности способны легко выражать оценочность. Образцом является обуславливающее действие, которое и оценивается. По мнению S2, соблюдение условия, описанного в свидетельстве S1, логически приведет к желаемой ситуации.
Нил Сорский описывает двух акторов-антагонистов «Петра апостола» и «Симона вълхва» и представляет свое видение причинно-следственной связи между действиями Петра и наказанием Симона: «А Петръ апостолъ Симона вълхва молитвою разби, понеже прозвася прелукавый злодЬй сыном Божиим при Нероне цар%, и того ради достойны суд приатъ от Бога за превеликую лесть и злобу» [12].
Автор оценочного высказывания обращается к адресату «старцу Иосифу» с призывом совершить то же самое действие, направленное на антагонистов-»еретиков», которое было совершено Петром (авторитетным актором) по отношению к Симону (негативно оцениваемому актору): «И ты, господине старець Иосиф, сотвори молитву, да иже недостойни еретици да гр&иници, то земля их по-
жреть. Аще же приемлеть Богъ еретика да и грЬшника на покаяние, то не услышанъ будеши» [12].
Как видим, категория оценочности в анализируемых текстах конструируется на основе пересказа ситуаций, взятых из Священного Писания, и комментариев к ним. Категория эвиденциальности проявляется в способах включения «чужого» авторитетного слова в оценочные высказывания участников полемики, что позволяет книжнику формировать непрямую оценку.
Свидетельство как индикатор истинного православного
Маркеры-индикаторы и маркеры-каузаторы используются в интерпретации священного текста.
Мир «невидимый», явленный в сакральных текстах, требует правильного, «истинного» понимания и истолкования. Для этого надо, по мнению S2, внимательно всматриваться и вслушиваться в авторитетные свидетельства, являющиеся проводниками ценностных представлений Высшего мира. Видимо, поэтому S2 использует различные маркеры к цитируемому тексту, позволяющие эксплицировать свое понимание ситуации и свою оценку, Например, маркеры истины, выраженные лексемами и словосочетаниями «истинно», «так и есть», регулярно проявляются в полемике о еретиках: «А что,
господине, старець Иосиф, МоисЪй скрижали руками разбил, то тако и есть» [12]; «Тако бо и святии апостоли творяху» [10]; «Тако же и святый Иоан Богословъ сотвори» [10]; «Да навыкнеши, яко се истинно есть, послушай реченныхъ» [10].
Возможно, и сам глагол «есть» является маркером истинности (ср. этимологию слова истина). В этих примерах видно, что S2 выражает свое отношение к тексту, созданному S1, и тем самым каузиру-ет адресата поступать должным образом.
Анализ полемического дискурса выявляет еще один способ проявления непрямой оценки. Категория оценочности объединяется на основе комментариев к Писанию, включающих в себя набор различных «интенсификаторов внимания», направленных на улучшение эффективности восприятия адресатом нужной для говорящего интерпретации оцениваемой ситуации. К таким «интенсификаторам внимания» мы относим предикаты восприятия, а именно - предикаты зрения и слуха: «Да навыкне-ши, яко се истинно есть, послушай реченныхъ» [10]; «Зри, яко святии пророцы и праведницы в Вет-
хомъ Законе отступивших от Господа Бога овЬх молитвою и благодатию, данную имъ от Бога,
смерти предаваху» [10]; «И Богъ не погуби Исраиля МоисЬл ради. Видиши, господине, яко любовь к
согр&иающимъ и злом превъзможе утолити гн^ъ Божий» [12]; «...а сам апостолъ Павел пиша: «Аз бых был анафема от Христа моего, сиречь проклят; токмо бы братья моя спаслися исраильтяне». Видиши ли, господине, душу свою полагает за соблазнившуюся братью, дабы спаслися, а не молвил им, дабы их огнь пожегълъ, или земля пожерла, а могли сиа от Бога приати» [12].
«Заволжский» старец, убеждая Иосифа, вводит прямую речь Высшего субъекта (точка зрения Si), затем интенсификатор внимания (в данном случае - предикат зрения), вводящий слова S2, которые и являются собственно оценкой.
Взаимодействие категорий эвиденциальности и оценочности в рассмотренных древнерусских текстах строится на символическом мировоззрении книжников, видящем во всех конкретных исторических ситуациях знаки вечного и Божественного. Задача автора состоит в правильной кодировке либо декодировке оцениваемого на основе священных текстов.
Литература
1. Вальденберг В. В. Древнерусские учения о пределах царской власти: очерки русской политической литературы от Владимира Святого до конца XVII в. - М.: Территория будущего, 2006. - 368 с.
2. Золотова Г. А. Очерк функционального синтаксиса русского языка. - М.: Наука, 1973. - 352 с.
3. Золотова Г. А., Онипенко Н. К., Сидорова М. Ю. Коммуникативная грамматика русского языка. - М.: Изд-во Ин-та русского языка им. В. В. Виноградова РАН, 1998. - 528 с.
4. Козинцева И. А. Категория эвиденциальности (проблемы типологического анализа) // Вопросы языкознания. - 1994. - № 3. - С. 92-104.
5. Лурье В. М. Русское православие между Киевом и Москвой. Очерк истории русской православной традиции между XV и XX веками. - М.: Три квадрата, 2009. - 296 с.
6. Матхаузерова Св. Древнерусские теории искусства слова. - Praha: Univerzita Karlova, 1976. - 146 s. (Acta Universitatis Carolinae Philologica: Monographie; T. 63).
7. Ницолова Р. Взаимодействие эвиденциальности и адмиративности // Вопросы языкознания. - 2006. -№ 4. - С. 27-45.
8. Омельченко Л. Н. Семантика состояния в русском языке: психологический аспект // Вестник Бурятского государственного университета. - 2014. - Вып. 10. - С. 80-83.
9. Осетрова Е. В. Неавторизованная информация в современной коммуникативной среде: речеведческий аспект: дис... д-ра филол. наук. - Красноярск: Изд-во СФУ, 2010. - 413 с.
10. Ответ кирилловских старцев на послание Иосифа Волоцкого об осуждении / подг. текста и коммент. Н. А. Казаковой, пер. А. А. Алексеева) // Библиотека литературы Древней Руси. Т. 9: Конец XIV - первая половина XVI в. - СПб.: Наука, 2000. - 566 с.
11. Плунгян В. А. Общая морфология. - М.: УРСС Эдиториал, 2003. - 384 с.
12. Слово об осуждении еретиков Иосифа Волоцкого / подг. текста и коммент. Я. С. Лурье, пер. А. А. Алексеева // Библиотека литературы Древней Руси. - Т. 9: Конец XIV - первая половина XVI в. - СПб.: Наука, 2000. - 566 с.
13. Шмелева Т. В. Субъективные аспекты русского высказывания: дис. в виде науч. доклада ... д-ра филол. наук. - М.: Изд-во МГУ им. М. В. Ломоносова, 1995. - 35 с.
14. Якобсон P. O. Шифтеры, глагольные категории и русский глагол // Принципы типологического анализа языков различного строя: сб. ст. / отв. ред. Б. А. Успенский. - М.: Наука, 1972. - С. 95-113.
15. Lazard J. On the grammaticalization of evidentiality // Journal of pragmatics. 2001. № 33. P. 359-367.
References
1. Valdenberg V. V. Drevnerusskiye ucheniya o predelakh tsarskoj vlasti: Ocherki russkoj politicheskoj literatury ot Vladimira Svyatogo do kontsa 17 v. [Old Russian doctrines on the limits of royal power: Essays on Russian political literature from St. Vladimir until the end of the 17th century]. Moscow: Territoriya budushchego, 2006. 368 p.
2. Zolotova G. A. Ocherk funktsional'nogo sintaksisa russkogo yazyka [Outline of the functional syntax of Russian language]. Moscow: Nauka, 1973. 352 p.
3. Zolotova G. A., Onipenko N. K., Sidorova M. Yu. Kommunikativnaya grammatika russkogo yazyka [Communicative Grammar of Russian]. Moscow: Izd-vo Institu^ russkogo yazyka im. V. V. Vinogradova RAN. 1998. 528 p.
4. Kozintseva I. A. Kategoriya evidentsial'nosti (problemy tipologicheskogo analiza) [Category of evidentiality (problems of typological analysis)]. Voprosy yazykoznaniya - Issues of linguistics. 1994. No 3. Pp. 92-104.
5. Lurye V. M. Russkoye pravoslaviye mezhdu Kiyevom i Moskvoj. Ocherk istorii russkoj pravoslavnoj traditsii mezhdu XV i XX vekami [Russian Orthodoxy between Kiev and Moscow. Outline of the history of Russian Orthodox tradition between 15th and 20th centuries]. Moscow: Tri kvadrata. 2009. 296 p.
6. Matkhauzerova Sv. Drevnerusskie teorii iskusstva slova [Old Russian art theory words]. Praha: Univerzita Karlova. 1976. 146 p. (Acta Universitatis Carolinae Philologica: Monographie; T. 63).
7. Nitsolova R. Vzaimodejstvie evidentsial'nosti i admirativnosti [The interaction between evidential and admira-tive] // Voprosy yazykoznaniya - Issues of linguistics. 2006. No 4. Pp. 27-45.
8. Omel'chenko L. N. Semantika sostoyaniya v russkom yazyke: psikhologicheskij aspect [The semantics of condition in Russian language: the psychological aspect]. Vestnik Buryat. gos. un-ta - Bulletin of Buryat State University. 2014. Vyp. 10. Pp. 80-83.
9. Osetrova E. V. Neavtorizovannaya informatsiya v sovremennoj kommunikativnoj srede: rechevedcheskij aspect: dis... dokt. flol. nauk [Unauthorized information in modern communications environment: speech dimension: Cand. philol. sci. diss]. Krasnoyarsk: SFU. 2010. 413 p.
10. Otvet kirillovskikh startsev na poslanie Iosifa Volotskogo ob osuzhdenii / podg. teksta i comment. N. A. Ka-zakovoj; per. A. A. Alekseeva [Answer of the Kirillov monastery monks to a message condemning Joseph of Volokolamsk]. Biblioteka literatury Drevney Rusi. T. 9: Konets XIV - pervaya polovina XVI veka - Library of literature of ancient Russia - the end of XIV - first halfXVI century. St Petersburg: Nauka, 2000. 566 p.
11. Plungyan V. A. Obshchaya morfologiya [General morphology]. Moscow: URSS Editorial, 2003. 384 p.
12. Slovo ob osuzhdenii eretikov Iosifa Volotskogo / podg. teksta i comment. Ya. S. Lurye; per. A. A. Alekseyeva [Word of condemning heretics Joseph of Volokolamsk]. Biblioteka literatury Drevney Rusi. T. 9: Konets XIV - pervaya polovina XVI veka - Library of literature of ancient Russia - the end of XIV - first half XVI century. St Petersburg: Nauka, 2000. 566 p.
13. Shmeleva T. V. Subyektivnyye aspekty russkogo vyskazyvaniya: dis. v vide nauch. doklada ... d-ra filol. nauk [Subjective aspects of Russian proposals: Doctor of philol. sci. diss]. Moscow: MSU, 1995. 35 p.
14. Yakobson P. O. Shiftery, glagol'nyye kategorii i russkij glagol [Shifters, verbal categories and Russian verb]. Printsipy tipologicheskogo analiza yazykov razlichnogo stroya: sb. statej / otv. red. B. A. Uspensky - The principles of typological analysis of languages of various systesm: a collection of articles. Moscow: Nauka. 1972. Pp. 95-113.
15. Lazard J. On the grammaticalization of evidentiality // Journal of pragmatics. 2001. № 33. Pp. 359-367.
