CC BY
49УДК 94(470.23-25)"1932"
М.В. Кротова
Как в Ленинграде в 1932 г. искали смокинг и вечернее платье
Настоящая статья касается одного из эпизодов повседневной жизни Ленинграда начала 1930-х гг., а именно, отправке молодых пианистов из Ленинградской консерватории на Международный конкурс им. Ф. Шопена в Варшаву в 1932 г. Частный случай позволяет показать ситуацию товарного «голода» и проблемы советской распределительной системы в контексте политической и экономической ситуации в Советском Союзе в начале 1930-х гг. Также затрагиваются вопросы использования культурных ресурсов в международных отношениях, роль Всесоюзного общества по культурным связям с заграницей (ВОКС) в пропаганде советского искусства. Статья основана на материалах Центрального архива литературы и искусства Санкт-Петербурга, а также источниках личного происхождения - дневниках, частной переписке и мемуарах.
This article is devoted to one episode of everyday life in Leningrad in early 1930s -the dispatch of young pianists from Leningrad Conservatory to International Fryderyk Chopin Piano Competition in Warsaw in 1932. Special case allows to show Soviet system of distribution and problems with goods shortage in Soviet Union in early 1930s. This work addresses the issues of using of cultural resources in international relations and the AllUnion Society of Cultural Relations with Abroad (VOKS) activity on Soviet art propaganda. The article is based on archive material from Central archive of literature and art in St. Petersburg and personal sources - diaries, correspondence, memoirs.
Ключевые слова: Центральный архив литературы и искусства Санкт-Петербурга (ЦГАЛИ СПб), Международный конкурс пианистов им. Ф. Шопена, Ленинградская консерватория, Ленинградское представительство ВОКС, 1930-е годы, «товарный голод», советская распределительная система, культурная политика, советское искусство.
Key words: Central archive of literature and art in St. Petersburg (TsGALI SPb), International Fryderyk Chopin Piano Competition, Leningrad Conservatory, Leningrad branch of All-Union Society of Cultural Relations with Abroad (VOKS), 1930s, goods shortage, Soviet system of distribution, cultural policy, Soviet art.
Эта история связана с повседневной жизнью Ленинграда начала 1930-х гг. и касается подробностей материальной культуры переломного исторического времени для СССР, конца НЭПа и начала индустриализации. Упор на развитие тяжелой промышленности при абсолютном упадке легкой привели к тотальному «товарному голоду» в стране с началом первой пятилетки, появлению карточек, талонов, специальных распределителей. Проблема дефицита и системы распределения товаров в СССР в начале 1930-х гг. с чертами «чрезвычайности» и анормальности повседневной жизни была затронута в работах Н.Б. Лебиной [1], Е.А. Осокиной [2], Ш. Фицпатрик [3] и др.
© Кротова М.В., 2016
К многочисленным исследованиям этого вопроса хочется дополнить еще один эпизод. Он связан с проведением в Варшаве Второго Международного конкурса пианистов им. Ф. Шопена с 6 по 23 марта 1932 г. В конкурсе участвовали 89 пианистов из 18 стран, в числе участников были и представители Советского Союза. Первый конкурс состоялся в 1927 г., конкурсы проводились каждые 5 лет. Инициатором проведения конкурса стал Ежи Журавлев (1887-1980), выдающийся польский пианист, педагог и композитор, профессор Варшавской консерватории. В Шопеновском конкурсе 1927 г. первую премию получил девятнадцатилетний советский пианист Лев Оборин, что вызвало большой резонанс, поэтому Наркомпрос считал обязательным участие во втором конкурсе советских музыкантов, поручив ВОКС всю организаторскую работу.
Всесоюзное общество культурной связи с заграницей (ВОКС) было создано в 1925 г. с целью «культурного сближения» с иностранными государствами. ВОКС старался привлечь в СССР возможно больше крупных деятелей западной культуры для демонстрации достижений социалистического строительства, а также познакомить население СССР с достижениями культуры зарубежных стран. Одной из задач ВОКСа была популяризация советской культуры за границей. С этой целью ВОКС организовывал гастроли, выставки, занимался представлением советского искусства в зарубежных фестивалях. Поэтому сообщение о Международном конкурсе им. Ф. Шопена было отправлено из Москвы в другие отделения ВОКСа. Уполномоченный Ленинградского представительства (ЛП) ВОКС В.В. Покровский получил информацию о конкурсе 18 ноября 1931 г., а уже 30 декабря необходимо было сообщить в Варшаву точный список советских участников. Для подготовки пианистов практически не было времени, тем более что они должны были играть обязательную конкурсную программу.
В конце ноября срочно был объявлен общественный показ молодых советских пианистов в Москве, Ленинграде, Харькове, Киеве, Тифлисе. Каждому пианисту давали 30 мин для выступления, составленного из произведений, включенных в программу Варшавского конкурса. Оговаривалось, что в жюри к оценке молодых пианистов должна быть привлечена «широкая рабочая и музыкальная общественность». Считалось весьма желательным участие в составе жюри представителей Наркомата просвещения или полпредств республик, ректоров консерваторий, а также представителей общественных и художественных организаций и активистов рабочих музыкальных кружков. [4. Л. 27]. Лучшие пианисты, прошедшие региональный отбор, отправлялись на Всесоюзный показ молодых советских пианистов в Москву 20 декабря 1931 г.
В Ленинграде прослушивание по отбору кандидатов на Всесоюзный показ состоялось в консерватории 17 декабря 1931 г. В жюри вошли не только преподаватели консерватории и педагоги, но представители партийных, профсоюзных и общественных организаций, так как отбору при-
давалось большое политическое значение. После прослушивания нескольких пианистов, для показа в Москве было намечено из Ленинграда семь кандидатов: И.М. Рензин, В.Х. Разумовская, Н.Е. Перельман, П.А. Серебряков, З. Виткинд, Б.М. Мадорская, М.Я. Хальфин. После показа в Москве от Ленинграда для конкурса были отобраны только три пианиста: Перельман, Серебряков и Разумовская. Это было молодое поколение пианистов: Вере Харитоновне Разумовской было 27 лет, Натану Ефимовичу Перельману 25 лет, Павлу Алексеевичу Серебрякову -22 года. Они должны были быть в Варшаве к 2 марта. На сборы оставалось два месяца. Отправкой кандидатов должно было заниматься Ленинградское представительство ВОКС.
Несомненно, советские руководители прекрасно понимали значение культуры в международных отношениях как важного дипломатического ресурса, и культурные контакты с другими странами, даже с теми, с которыми не было официальных дипломатических отношений, практически никогда не прерывались. Искусство стало одним из самых конкурентоспособных «экспортных товаров» Советского Союза, одним из главных «брендов» СССР, сыграв свою роль в формировании имиджа страны. Исполнительское мастерство российских музыкантов всегда находилось на высоком уровне, поэтому участие в международном конкурсе советских пианистов было необходимо для демонстрации в Европе достижений нового, советского высшего музыкального образования.
Это был важный пропагандистский ход: показать, что СССР не только не является «разрушителем культуры», но, наоборот, прилагает все возможные усилия к всемерному ее развитию - конечно, в «социалистическом духе». В случае с конкурсом им. Ф. Шопена появилась возможность продемонстрировать уровень «художественного молодняка», поколения, «воспитанного революцией». Однако следует заметить, что Ленинградская консерватория сохранила старые преподавательские кадры и первоклассную фортепианную школу, несмотря на «укрепление» штатов консерватории коммунистами. Так, все отобранные для конкурса участники из Ленинграда были из класса известного педагога и музыканта Л.В. Николаева, его учениками были В.В. Софроницкий, М.В. Юдина, Д.Д. Шостакович, А.Д. Каменский. Все участники конкурса -В. Разумовская, Н. Перельман, П. Серебряков - стали впоследствии известными пианистами, педагогами, профессорами Ленинградской консерватории, гордостью отечественного искусства.
Подготовка к отправке музыкантов на конкурс им. Шопена обнаружила большое количество проблем: выезд за границу сопровождался массой формальностей, согласований с «органами», срочно нужно было оформить паспорта, купить билеты, достать валюту и проч. Посылали музыкантов в спешке, полусекретно. Решение вопроса о выезде за границу, как правило, затягивалось. Н.Е. Перельман вспоминал, что до последней минуты не было разрешения на выезд: «Наконец кто-то
обратился к всемогущему Кагановичу, и тот распорядился, чтобы мы выехали» [5, с. 38]. К тому же Ленинградское представительство ВОКС не имело достаточных средств. Так, например, валюту конкурсантам должны были передать в Варшаве через представителя ВОКС. Между ведомствами шли споры - кто должен оплачивать билеты участникам конкурса: Наркомпрос, консерватория, Интурист или ВОКС.
Но самые большие проблемы возникли с приобретением одежды для конкурсантов. Оказалось, что буквально «надеть нечего». Со свертыванием НЭПа и началом индустриализации в Ленинграде, как и по всей стране, остро встала проблема снабжения промышленными товарами, которые с 1930 г. начали выдавать по карточкам. Но даже по талонам или ордерам достать одежду было непросто. Уполномоченному ЛП ВОКС В. В. Покровскому и его заместителю также полагалось «спецснабжение» по карточкам, но часто и они не могли получить нужные товары, а ведь сотрудники ВОКС постоянно общались с иностранцами и должны были выглядеть респектабельно. Так, в письме В. В. Покровского в Москву в ВОКС 22 ноября 1932 г. говорилось о необходимости «прилично одеваться», а также о трудностях в получении всего необходимого «без хождения по мукам». «Нельзя выглядеть "голодными индусами", работая с иностранцами!», - подчеркивал Покровский [6. Л. 21-22]. Даже председатель ВОКСа А.Я. Аросев, снабжавшийся по высшему разряду, записал в своем дневнике от 22 октября 1934 г.: «Мелочи бытия. Все время ездим за мехом и все никак не можем достать его. То заведующего нет, то меха!» [7, с. 108]. Лион Фейхтвангер заметил в своей книге «Москва. 1937» о проблемах советских людей: «Если кто-либо, женщина или мужчина, хочет быть хорошо и со вкусом одет, он должен затратить на это много труда, и все же своей цели он никогда вполне не достигнет» [8, с. 170].
Процесс ухудшения общего материального положения в стране и Ленинграде, в частности, можно наблюдать по переписке бывшей дворянки О.А. Толстой-Воейковой с дочерью и сыном, жившими в Харбине. В письмах в Харбин из Ленинграда - «городка, потерявшего свою физиономию, свой облик, свое имя, свое прошлое, свой дух и внешнюю опрятность», - Ольга Александровна подробно описывает повседневные хлопоты, быт ленинградцев, трудности ежедневной жизни начала 1930-х гг. и то, что О.А. Толстая-Воейкова иронически называла «очаровательные условия снабжения». Здесь и жалобы на нехватку товаров, и просьбы прислать из Харбина в Ленинград самые необходимые предметы быта, например: нитки, ножницы, перчатки, ленты, часы, чулки, носки. «Мы нуждаемся во всех мелочах: резинках, булавках, шпильках роговых и простых», - писала О.А. Толстая-Воейкова 7 октября 1931 г. дочери в Харбин [9, с. 93]. А 1 декабря 1931 г. сообщала ей о «ликовании» при получении посылки из Харбина с пуговицами, подвязками, платьями:
«наш вечер был поглощен разбором наших драгоценностей из посылки» [9, с. 108].
Современники в дневниках и воспоминаниях отмечали, что народ к 1930-м гг., как говорится, «пообносился», и улицы Ленинграда наполнили толпы плохо одетых людей. Замечательный пассаж содержится в дневнике А.Г. Манькова (запись от 21 апреля 1934 г.) - рассказ о его матери, интеллигентной даме, встретившей на Лермонтовском проспекте давнюю знакомую: «Между прочим, вспоминая прошлое, та спросила мать, очевидно, сраженная ее костюмом: - А помните, Маруся, как Вы блистали своими нарядами? (так и сказала "блистали"...) А мать в данный момент была одета примерно так (ибо не под силу мне точное воспроизведение ее костюма): повязана шерстяным платком, в отцовском засаленном макинтоше, в дырявых и скривленных галошах» [10, с. 143]. Иностранцы, приезжавшие в 1930-е гг. в СССР, непременно писали о непривлекательном и даже отпугивающем облике советской толпы в серой, бесформенной, неприглядной одежде. Андре Жид предположил, что однообразие одежды советских людей отражало социальное нивелирование, желание слиться с толпой, конформизм [8, с. 72].
Символическое значение одежды как выражение социальной иерархии отмечали многие исследователи. Н.Б. Лебина заметила, что предметы гардероба обладают «ярко выраженным знаковым содержанием, которое как бы кодирует принадлежность к той или иной социальной группе» [1, с. 205]. Подчеркнутое безразличие к одежде, как символу статуса или сексуальности, демонстрировало противопоставление буржуазному мещанству (хорошо одетый человек ассоциировался с буржуазными пережитками, «нездоровым уклоном» и приметами «упадочного быта»), иерархическим «дресс-кодам» старого режима. А.Я. Аросева, председателя ВОКС, по словам дочери, обвиняли в том, что он носит фрак и говорит на иностранных языках. Он отвечал, что знает, когда, где и что носить. «В 1917 году, - оправдывался он, - во время революции я носил шинель, а на приемах зарубежных гостей надевал фрак и говорил с ними на их родном языке, чтобы мы лучше понимали друг друга» [7, с. 39].
Молодежь в Ленинграде начала 1930-х гг. была одета по-пролетарски, без изысков. И.М. Дьяконов вспоминал о начале учебы в октябре 1932 г. в Ленинградском институте литературы и искусства (ЛИЛИ): «Поражала крайняя бедность одежды - . в зале виднелись рубашки простые и косоворотки, клетчатые и серые, часто - штопаные свитеры. Конечно, ни одного галстука - это был признак буржуазности. Девочки были в дешевых блузках, в юнгштурмовках или дешевых ситцевых платьицах, в свитерах, в каких-то мужских куртках с чужого плеча. Все было поношено, обмахрилось, засалилось, кое-что было и залатано. Мы были больше похожи на сцену из "На дне", чем на университетскую аудиторию» [11, с. 93].
Похожая картина была в то время и в Ленинградской консерватории. Разумеется, в таком виде появиться на международном конкурсе было невозможно, и В.В. Покровский предпринял все усилия для «экипировки» конкурсантов.
В ЦГАЛИ СПб сохранилась переписка В.В. Покровского с Ленинградским областным исполнительным комитетом (Леноблисполкомом), спецраспределителями, ВОКСом в Москве. Эти письма отражают его отчаянную попытку найти хоть какую-то приличную одежду, в которой можно было появиться в Варшаве. 28 января 1932 г. Покровский написал два письма: первое в военный распределитель ЛСПО (Ленинградского союза потребительских обществ), находившийся в «Пассаже»: «ЛП ВОКС просит отпустить предъявителю сего, пианистке Разумовской, командированной в Варшаву на конкурс им. Ф. Шопена, 4 метра креп-де-шину за наличный расчет из Вашего целевого фонда» [4. Л. 17]. Второе письмо было адресовано в Спецконтору по снабжению иностранных специалистов с просьбой «оказать содействие в приобретении необходимых вещей»: «теплое зимнее пальто, 4 метра креп-де-шина (фай-де-шина), открытые светлые туфли и 2 пары светлых чулок из целевого фонда, а также 2 смены белья». Кстати сказать, на обратной стороне записки осталась надпись карандашом сделанная, судя по всему, В.Х. Разумовской: «3 пары чулок, перчатки, 6 шт. носовых платков, 2 шелковые комбинации, 2 пары трико» [4. Л. 18].
Но письма уполномоченного ЛП ВОКС, видимо, не возымели никакого действия. Возможно, что и нужных товаров в спецраспределителях не оказалось, так как Ленинград снабжался гораздо хуже Москвы (но лучше, чем другие провинциальные города). Москва, по данным исследователя Е. Осокиной, была центром географии снабжения, получала 15-20 % всех фондов промтоваров, Ленинград же - около 10 % всех союзных городских товарных фондов [2, с. 149].
Когда до конкурса оставалось две недели, у конкурсантов еще не было нужной одежды. 16 февраля 1932 г. Покровский был вынужден послать несколько писем, стиль которых отражает его паническое состояние. Одно из них было адресовано уполномоченному Наркомторга в Ленинграде. В нем Покровский опять просил посодействовать в приобретении зимнего женского пальто, черного шелка на платье, женского белья, двух пар чулок [4. Л. 14]. Другие два письма предназначались председателю художественного сектора ВОКС С.М. Богомазову: «Вопрос с обмундированием конкурсантов разрешается в Облисполкоме. Они сообщили, что в Ленинграде ни смокингов, ни черных костюмов, ни лакированных полуботинок, ни демисезонного мужского пальто, ни зимнего дамского пальто, также как и черного шелку на вечернее платье -достать нельзя, и что Управляющий делами Ленсовета больше этим вопросом заниматься не будет, а считает, что это должно быть все полу-
чено в Москве из спец. фонда Наркоминдела для отъезжающих за границу [4. Л. 11].
Получив ответ из Смольного, Покровский, видимо, в отчаянии шлет еще одно письмо С.М. Богомазову с просьбой найти выход из положения: «Только что получил сообщение от Управления делами Ленсовета, что едва ли что-либо выйдет с обмундированием отъезжающих на Шопеновский конкурс, что обычно это делается в Москве за счет спецфонда НКИД.<...> Отъезжающим нужно: смокинг, черный костюм, черное женское платье, 2 пары лакированных полуботинок, 2 мужских пальто демисезонных, 1 женское зимнее пальто, 2 сорочки и галстуки» [4. Л. 12].
Дело с «обмундированием» конкурсантов не продвигалось. 21 февраля 1932 г. Покровский еще раз пишет письмо в спецконтору по снабжению иностранных специалистов в Ленинграде и просит для В.Х. Разумовской «зимнее пальто или демисезон, лакированные или замшевые туфли, 2 пары черных шелковых чулок, вязаную кофту, боты и галоши, шляпу» [4. Л. 19]. После этого письма В. Разумовской удалось-таки купить там шубу из бурундука. Но вот с мужской одеждой дело обстояло гораздо хуже, и достать смокинг в Ленинграде не удалось. 23 февраля 1932 г. Покровский послал Богомазову в ВОКС письмо с пометкой «спешное», в котором сообщал размеры Серебрякова, чтобы заказать для него смокинг в Москве: «талия - 40, длина - 70, пол-спины -20, рукава - 62, грудь - 91, талия - 81. Брюки: бок - 104, шаг - 75, кушак -70, сиденье - 104, ляшка (так в тексте - М.К.) - 68, колено - 48, низок -44» [4. Л. 7].
В конечном итоге экипировка участников конкурса после нервотрепки, по-видимому, была завершена успешно, так как на сохранившейся фотографии участников конкурса в Варшаве вместе с полпредом СССР в Польше В.А. Антоновым-Овсеенко (на снимке Т. Гутман, Н. Перельман, В. Разумовская, Л. Сагалов, П. Серебряков, Э. Гроссман) Разумовская в концертном платье, молодые люди в элегантных костюмах [5, с. 37]. Н.Е. Перельману даже достали меховую шубу и шапку, так что, по его воспоминаниям, при виде этой шубы варшавские извозчики кричали ему: «Барин, садись, подвезем!» [5, с. 39].
Еще один аспект этого эпизода касается качества одежды и отсутствия выбора. Надо сказать, что тема «негодных» товаров была весьма актуальной в 1930-х гг. Население было убеждено, что хорошие товары вывозятся за границу, а плохие остаются для населения. А. Жид замечал об ассортименте советских магазинов: «Можно даже подумать, что ткани, вещи и т.д. специально изготавливаются по возможности непривлекательными, чтобы их можно было купить только по крайней нужде, а не потому, что они понравились. <...>Люди в СССР, похоже, склонны покупать все, что им предложат, даже то, что у нас на Западе показалось бы безобразным» [8, с. 73-74]. Далее А. Жид продолжал: «Вкус, впрочем, развивается только тогда, когда есть возможность выбора и срав-
нения. Выбирать не из чего. Поневоле предпочтешь то, что тебе предложат, выхода нет - надо или брать, что тебе дают, или отказываться. Если государство - одновременно производитель, покупатель и продавец, - качество зависит от уровня культуры» [8, с. 78].
Показательно, что даже в инснабах - распределителях, созданных для снабжения иностранных специалистов, качество товаров было ужасающим. Об этом писала В.Х. Разумовская 19 апреля 1932 г. Покровскому уже после возвращения из Польши: «Перед отъездом на международный конкурс им. Шопена в Варшаве мною была куплена в конторе по снабжению иностранных специалистов - Морская ул. - меховая шуба из бурундука за 595 руб. Это было 25 февраля 1932 г., а уже 26 февраля, когда я приехала в Москву, шуба стала вся разлезаться. В настоящий момент она распорота и протерта во многих местах, несмотря на то, что я ее одела не более 5-6 раз. Считаю недопустимым, что мне, советской делегатке на конкурсе, продали за большие деньги совершенно негодную вещь. Прошу это дело расследовать, если возможно» [4. Л. 3-4].
Представленные документы прекрасно иллюстрируют дух той эпохи. В начале 1930-х гг. считалось, что дефицит товаров был естественным побочным продуктом пятилетнего плана, товары вывозились и обменивались на промышленное оборудование. Всё должно было приноситься в жертву индустриализации, в том числе одежда и вообще комфорт. Население призывали немного потерпеть: считалось, что через несколько лет наступит изобилие, и вторая пятилетка обеспечит небывалый рост потребления. Но оказалось, что достойной жизни пришлось ждать несколько десятилетий. Советская распределительная система позже трансформировалась, но никуда не исчезли неравенство, особое снабжение привилегированных слоев населения, бесконечное унижение в «добыче» предметов первой необходимости как часть повседневного существования, низкое качество продукции легкой промышленности.
Случай с отправкой пианистов на Международный конкурс им. Ф. Шопена, конечно, является частной историей, обнажающей болевые точки централизованной плановой экономики, дефицита товаров и предметов потребления. Бытовой аскетизм, признанный как временная мера, стал, однако, советской нормой и даже маркером советской идентичности, противопоставлявшей себя «загнивающей» западной буржуазности и пошлости. Символом Советского Союза на десятилетия стали плохо одетые люди, серость и убожество. И в дальнейшем в советской истории одежда играла непропорционально большую роль. К теме, вынесенной в заголовок статьи, необходимо добавить другой вопрос: где можно было носить смокинг и вечернее платье в Ленинграде? Ведь светской жизни в Советском Союзе в полном смысле этого слова не бы-
ло, понятия праздного путешествия тоже, к тому же выделяться среди однородной толпы было не принято и даже опасно.
Система распределения в СССР, сформировавшаяся в 1930-х гг. и связанная с выделением привилегированных групп, породила неравенство и ощущение несправедливости, особое отношение к вещам, которые стали больше, чем просто одежда, их символическая ценность только возрастала. Так, крепдешиновое платье и хороший мужской костюм стали знаковыми вещами в 1930-х гг., принадлежностью элиты и исключительности. Символами власти и статуса в СССР были, таким образом, не деньги, к которым следовало относиться с презрением, а доступ к распределению товаров. Это, несомненно, сыграло свою роль в снижении восприимчивости разных слоев населения к советской пропаганде и привело в конечном итоге к постепенному «размыванию» советской идеологии.
Список литературы
1. Лебина Н.Б. Повседневная жизнь советского города: Нормы и аномалии. 1920-1930 годы // Нева, Летний сад. - СПб., 1999. - 320 с.
2. Осокина Е.А. За фасадом «сталинского изобилия»: Распределение и рынок в снабжении населения в годы индустриализации. 1927-1941. - М.: РОССПЭН, Фонд первого президента России Б.Н. Ельцина, 2008. - 351 с.
3. Фицпатрик Ш. Повседневный сталинизм. Социальная история Советской России в 30-е годы: город. - М.: РОССПЭН, 2008. - 336 с.
4. Центральный государственный архив литературы и искусства Санкт-Петербурга (ЦГАЛИ СПб). Ф. 4. Оп. 1. Д. 5.
5. Перельман Н.Е. Беседы у рояля. Воспоминания. Письма. - М.: Арт-Транзит, 2013. - 292 с.
6. ЦГАЛИ СПб. Ф. 4. Оп. 1. Д. 2.
7. Аросева О. А. Прожившая дважды. - М.: Аст, 2014. - 381 с.
8. Два взгляда из-за рубежа: Переводы. - М.: Политиздат, 1990. - 272 с.
9. Когда жизнь так дешево стоит... Письма О.А. Толстой-Воейковой, 1931-1933 гг. -СПб.: Нестор-История, 2012. - 360 с.
10. Маньков А.Г. Дневники тридцатых годов. - СПб.: Изд-во Европейский дом, 2001. - 320 с.
11. Дьяконов И.М. Книга воспоминаний. - СПб.: Изд-во Европейский дом, 1995. -253 с.
References
1. Lebina N.B. Povsednevnaya zhizn' sovetskogo goroda: Normy I anomalii. 19201930 gody [Everyday life of Soviet Town: Norms and Anomalies. 1920s - 1930s]. - SPb: "Neva", "Letniy sad", 1999. - 320 p.
2. Osokina E.A. Za phasadom "stalinskogo izobiliya": Raspredelenie i rynok v snab-zhenii naseleniya v gody industrializatsii. 1927-1941 [Behind the Facade of "Stalin Abundance": Distribution and Market in Civilian Supply in the Years of Industrialization. 19271941] . - M.: ROSSPEN, Fond B.N. El'tsina, 2008. - 351 p.
3. Sheila Fitzpatrick. Everyday Stalinism. Ordinary Life in Extraordinary Times: Soviet Russia in the 1930s. - Moscow: ROSSPEN, 2008. - 336 p.
4. Central Archive of Literature and Art in St. Petersburg (TsGALI SPb). F. 4. Op. 1.
D. 5.
5. Perel'man N.E. Besedy u royalya. Vospominaniya. Pis'ma. [Conversations at the Piano. Memoires. Letters]. - M.: Art-Tranzit, 2013. - 292 p.
6. TsGALI SPb. F. 4. Op. 1. D. 2.
7. Aroseva O.A. Prozhivshaya dvazhdy [Lived Twice]. - M.: Ast, 2014. - 381 p.
8. Dva vzglyada iz-za rubezha: Perevody [Two Views from Abroad: Translation]. -M.: Politizdat, 1990. - 272 p.
9. Kogda zhizn' tak deshevo stoit... Pis'ma O.A. Tolstoi-Voeikovoi, 1931-1933. [When Life Costs so Cheap... Letters of O.A. Tolstoi-Voeikovoi, 1931-1933]. - SPb.: Nes-tor-Istoria, 2012. - 360 p.
10. Man'kov A.G. Dnevniki tridtsatyh godov [Diaries of 1930s]. - SPb.: Evropeiskiy dom [European House], 2001. - 320 p.
11. D'yakonov I.M. Kniga vospominaniy [Book of Memoirs]. - SPb.: Evro-peiskiy dom [European House], 1995. - 253 p.
ИСТОРИЯ ПРАВА
УДК 930+94(47)
И.Б. Михайлова Полевой поединок - норма права в средневековой Руси
В статье рассматривается такой вид Божьего суда (ордалия), как полевой поединок («поле»). Достоверных данных о применении «поля» на Руси XI—XII вв. нет. Первое упоминание об участии русских людей в полевых поединках сохранилось в договоре Смоленска с Ригой и «Готским берегом» 1229 г. Сведения о «поле» есть в Псковской Судной грамоте, Новгородской Судной грамоте, «Записи о душегубстве» 1456-1462 гг., Белозерской уставной грамоте 1488 г., Судебниках 1497 и 1550 гг., Домострое, записках С. Герберштейна и Р. Ченслора, пословицах, сказках, преданиях русского народа. Анализ судных и правых грамот конца XV - первой половины XVI в. показывает, что в это время Божьи суды проводились в разных регионах Московского государства. Автор статьи исследует судные дела о разбоях 1521, 1525, 1528, 1540, 1541 и 1552 гг., в которых сохранились сведения о полевых поединках. На «поле» выходили истцы, ответчики, их свидетели - «послухи», которые с оружием в руках доказывали вину противника в делах об убийствах, разбоях, грабежах, кражах, займах, захватах земель.
The article is devoted to such type of God's judgment (the enemy) as the treal by ordeal ("pore"). Reliable data on the use of treal by ordeal in Rus XI-XII centuries is not. The first mention about the participation of Russian people in treal by ordeal survived in the agreement of Smolensk and Riga and "Gothic coast" 1229 year. The information about "pore" is in the Pskov judicial Charter, the Novgorod judicial Charter, "Entry about murder " 1456-1462 years. Bilozerskaya ustavnaya deed 1488 year, the Sudebnik 1497 and 1550 Sudebnik, the Domostroi, notes by S. Herberstein and R. Chanslor, proverbs, fairy tales, legends of the Russian people. Analysis of judgment and right-wing credentials of the late XV - first half XVI century shows that at this time the judgments of God were held in different regions of the Moscow state. The author examines the judgment of the cases about robberies 1521, 1525, 1528, 1540, 1541 and 1552 years, in which preserved information about treal by ordeal. On the "pol'e " were the plaintiffs, the defendants, their witnesses -"posluhy" that with arms in their hands had proved the guilt of the enemy in murder cases, robberies, thefts, borrowings, the land invasions.
Ключевые слова: право, суд, истец, ответчик, свидетель - «послух», ордалия, полевой поединок, преступление, тяжба по земельному делу, Псковская Судная грамота, Судебник 1497 года, Судебник 1550 года.
Key words: right, court, plaintiff, defendant, witness - "posluh", ordeal, treal by ordeal, crime, litigation because of land case, the Pskov judicial Charter, Sudebnik 1497, Sudebnik 1550.
© Михайлова И.Б., 2016
