CC BY
103
С. К. Рахимова
К ВОПРОСУ ОБ АРХАИЧЕСКИХ ЭЛЕМЕНТАХ СЮЖЕТА «СКАЗАНИЯ О МЕЛИКЕ ДАНЫШМЕНДЕ»
«Сказание о Мелике Данышменде»1 (далее — «Сказание») — один из немногих средневековых тюркоязычных памятников периода завоевания Малой Азии турками. Оно повествует о жизни и военных походах Мелика Ахмеда Данышменда — основателя династии Данышмендидов, правившей в Малой Азии с конца XI по конец XII в.
В настоящее время известны несколько списков «Сказания». Наиболее старой является рукопись, хранящаяся в Национальной библиотеке в Париже. Другой рукописный экземпляр находится в Российской национальной библиотеке в Санкт-Петербурге. Еще две рукописи были обнаружены в Стамбуле: в Национальной библиотеке (Millet KUtUphanesi) и в Стамбульской Городской библиотеке (istanbul §ehir KUtUphanesi). Также имеются сведения о наличии списков «Сказания» в частных коллекциях (в том числе — в коллекции восточных рукописей М. Ф. Кёпрюлю).
Начало научному исследованию «Сказания» положили русские ученые: впервые оно было описано в 1852 г. Б. А. Дорном, а в 1908 г. известный русский тюрколог В. Д. Смирнов в своей статье «Мнимый турецкий султан, именуемый у европейских писателей XVI в. Calepinus Cyriscelebes», дал краткую характеристику «Сказания». Экземпляр, находящийся в Национальной библиотеке в Париже, был описан только в 1932 г. в каталоге Э. Блоше. В 1959 г. В. С. Г арбузова опубликовала монографию, озаглавленную «Сказание о Мелике Данышменде. Историко-филологическое исследование». Ее книга «представляет попытку продолжить работу, начатую В. Д. Смирновым, и произвести исследование „Сказания“, основываясь на ленинградском и парижском списках»2. В 1960 г. в Париже появляется критическое издание «Сказания» с очерком И. Меликофф. При подготовке данного издания автор имела доступ как к парижскому и ленинградскому, так и к спискам, хранящимся в турецких библиотеках.
Произведение, дошедшее до нас под названием «Сказание о Мелике Данышменде» (в оригинале названия несколько отличаются: ленинградский список озаглавлен “Dani§-mendname”, парижский, стамбульский и анкарский — “Kissa-Ї Melik Dani§mend”) было создано примерно в первой половине XIII в. В. С. Гарбузова высказала предположение, что, возможно, «Сказание» сложилось «из отдельных рассказов современников или даже участников событий»3. Эти рассказы имели устное хождение, исполняясь сказителями подобно другим эпическим сказаниям, а затем были записаны со слов сказителей по заказу сельджукского султана Изеддина Кейкавуса I (1210-1219).
Впоследствии «Сказание» неоднократно переписывалось и подвергалось редактированию как с политическими, так и с чисто эстетическими целями («улучшить» язык, сделать его более приятным для слушателей и читателей).
В дошедшем до нас виде « Сказание» представляет собой прозаическое произведение, разделенное на семнадцать меджлисов (глав, бесед), начинающихся и заканчивающихся стихами. Кроме того, стихотворные вставки имеются и в других местах прозаического текста.
© С. К. Рахимова, 2009
С точки зрения жанровой классификации «Сказание» — кысса4. Следует отметить, что И. Меликофф называет «Сказание» “La Geste de Melik Dani§mend” и таким образом относит его к средневековому жанру жеста5. Однако в том виде, в котором оно дошло до нас, «Сказание» по ряду признаков не может быть причислено к произведениям народного героического эпоса. В настоящее время, когда мы имеем дело только с поздней редакцией «Сказания», безусловно, невозможно делать какие-либо выводы относительно его изначальной формы и стилистических особенностей (так, например, не известно, имело ли оно стихотворную или смешанную форму). После письменной фиксации и нескольких редакций «Сказание» не имело устного хождения и не исполнялось сказителями. В нынешнем виде оно, несомненно, ближе к жанру народной повести, т. к. написано в основном прозой, а стихотворные вставки имеют характер монологов героев (молитв, песен) или же в них повторно описывается событие, которое было до этого изложено прозой (битва, пир).
Несмотря на то, что, как уже было отмечено выше, «Сказание» нельзя отнести к произведениям народного героического эпоса, оно, несомненно, несет на себе отпечаток древней эпической традиции, которая нашла свое отражение в таких известных тюркских эпических сказаниях, как сказание об Алпамыше, «Книга моего деда Коркута», сказание об Идите6, «Манас», сказания о Кёр-оглы7.
Содержание «Сказания» в целом соответствует представлениям исследователей о содержании народного героического эпоса8. Оно повествует о борьбе главного героя Мелика Данышменда и его войска с христианским населением Малой Азии, захвате территорий. Врагами Данышменда неизменно являются «неверные» (kafirler) — греки, франки, грузины. Очень часто при описании противников мусульман используется эпитет «проклятый» (la‘in). Борьба с чужим племенем является одним из древнейших эпических мотивов. В архаических эпических произведениях враги могли быть чудовищами, угрожающими роду человеческому, а позднее вражеское племя стало племенем захватчиков-иноверцев. После исламизации тюркских народов борьба с иноверцами приобрела черты священной борьбы за веру. Так, в сражениях Манаса с калмыками постоянно подчеркивается, что те являются язычниками. Мотив захвата новых территорий представляет собой развитие
__ о
исконно эпического мотива о защите родины от захватчиков9.
Значительное место в повествовании занимают описания осады крепостей, сражений и поединков. Этим «Сказание» близко к киргизской народной эпопее «Манас», самую значительную группу эпизодов, «основную сюжетную ткань»10 которой представляют походы («казаты») Манаса. Битвы в «Сказании» описаны в традиционной манере, характерной для других эпических произведений: каждое сражение начинается единоборством, затем перерастает в общую битву.
Наиболее архаичными элементами «Сказания» являются эпизоды, в которых повествуется о чудесной биографии героев: рождение, побратимство, сватовство, свадебный пир.
Далее представлено изложение именно этих эпизодов повествования и, для сравнения, — соответствующие эпизоды других тюркских эпических сказаний.
Чудесное рождение
Чудесное рождение — неотъемлемая часть биографии эпического богатыря. В наиболее архаических сказаниях герой рождается от того, что его мать съела волшебное яблоко (так, например, мать Манаса съедает такое яблоко во сне) или выпила воды из чудесного источника, от запаха цветка, от солнечного луча, дождя, ветра.
Более поздним является мотив появления героя на свет у бездетных престарелых родителей, терпящих стыд и поношение за свое бесплодие (распространенный мотив в эпических сказаниях тюркских народов, встречается в «Алпамыше», в огузском эпосе «Книга моего деда Коркута», в большинстве казахских народных песен). Многочисленные молитвы и обеты дают старикам право на рождение сына. Мальчик появляется из ожившего кусочка теста или обнаруживается в кувшине, который накануне изготовил отец. Вариант этого мотива — когда один из родителей будущего богатыря является или волшебным животным (лебедь, волк) или волшебным существом (пери, джин). В «Сказании» происходит демифологизация мотива: мать мальчика уже не является волшебным существом, но наделена необыкновенной силой (богатырская дева). Мотив чудесного зачатия (рождения) может быть объяснен исходя из древнейших мифологических представлений (тотемизм).
Характерным эпизодом чудесной биографии богатыря является также и его необычайная сила, проявляющаяся с младенческого возраста. Так, появлению на свет Манаса предшествуют тяжелые и неестественно продолжительные роды. Уже в колыбели будущий богатырь не похож на других детей: у нескольких кормилиц не хватает молока, чтобы накормить его, несколько женщин не могут его спеленать. Младенец растет «не по дням, а по часам»: через сутки после рождения он похож на годовалого.
«Сказание о Мелике Данышменде» Другие тюркские героические эпические сказания
«Мелик Данышменд спросил: „Откуда ты? Кто твои отец и мать?“ Артухи рассказал: «Мой отец кочевник, хозяин гор, под его рукой было двенадцать тысяч домов, у него было сорок жен, (но) не было сына, он плакал день и ночь, просил у Тенгри семью». «Каждый, кто видел меня, думал, что мне два года. Наконец меня выкормили, и когда мне исполнилось семь лет, отец дал мне имя Артухи, и весь народ этого иля11 зовет меня Артухи. Янау-чился владеть оружием, и во всем Руме12 не было мне равного, потому что, когда мне исполнилось шестнадцать, волки и тигры в горах не могли спастись от меня, а если я брал в руки копье, то я не считал (за войско) десять тысяч человек»13. «Тут Манас его спросил: Из какого народа вы — спросил — где находится ваша земля?» «От обеих этих жен ни одного ребенка не было у него. Сам он уже достиг пятидесяти лет, и был так богат, что никто не мог с ним сравниться. <....> Тот самый бай Джакып, сетуя на то, что нет у него детей, плакал... изболелся он душой, слезы из глаз лились, к единому богу взывая с мольбой, обещал как главную жертву нара14 и слона». «Бакдёёлёт подняла с земли ребенка, что лежал и кричал. Словно пятнадцатилетий подросток — так он был тяжел, когда поднимала его»15. «Тьма кытаев — (для Манаса) не народ, если мы схватимся с ним на этой земле, он не оставит даже волосинки от тебя!»16.
Встреча Мелика Данышменда и Артухи, вступление в побратимство
Для многих эпосов характерным является мотив побратимства двух разноплеменных богатырей. Так, например, побратимом Манаса становится Аламбет, происходивший из племени кытаев, но принявший ислам. Однако, зачастую побратимству богатырей предшествует поединок, в ходе которого оказывается, что оба настолько сильны, что ни один не может победить другого. В итоге победителем неизменно оказывается главный герой-богатырь (в тюркских сказаниях это часто мотивируется помощью мусульманских святых, ср.: «Увидал Гёр-оглы у горла кинжал, застонал и крикнул:
«О мой покровитель, Лев божий17, где бы ты ни был, (на помощь) поспеши!“ Явился тут его покровитель, Лев божий, и дал оплеуху Мустапе — лишился сил Мустапа, кинжал выпал из его рук»18). У героя-богатыря может быть нескольких побратимов. Встречая на протяжении повествования разных противников, он сражается с ними и, одержав победу, заключает с ними побратимство и приобретает еще одного преданного соратника (именно так поступает Кёр-оглы в своих походах19, см. также далее «Сказание»: встреча Артухи с Кара Тегином).
«Сказание о Мелике Данышменде» Другие тюркские героические эпические сказания
«Когда Мелик Данышменд проснулся, он увидел, что из степи появился воин на коне, он был удивительно огромен, (настолько, что) можно было подумать, что это див. «А тот сразу напал на Мелика, ударил его копьем. Мелик отбил атаку, тот напал во второй раз, не получилось, напал в третий, не победил. Наступила очередь Мелика, он взмахнул мечом и ударил неверного, тот воин отбил удар, снова ударил, тот устоял. Они испробовали все виды оружия, ни один не смог одолеть другого». «Мелик Данышменд сказал: „Прими ислам, я тебя отпущу“. «Мелик Данышменд сказал: „Пойдем (со мной), прими ислам. Кто бы она ни была, и каково бы ни было твое горе, с помощью Всевышнего Аллаха, вместе мы со всем справимся“. Тот сразу же поднял палец, (произнес шахаду), стал мусульманином»20. Манас во время охоты встречает Аламбета: «Сам он (Аламбет) подобен холму, горе»21. «Он взял в руку свою палицу-шестопер, направился на юношу; юноша подставил под палицу свой щит; гяур сверху вниз нанес тоже крепкий удар, сломал его щит, расколол его копье, оторвал ему ресницы, (но) не мог одолеть юноши. Палицами они сразились; (теперь) извлекли друг против друга черные булатные мечи, сразились друг с другом мечами на трудном ристалище, их виски расщепились, их мечи сломались, не могли они одолеть друг друга. Они сразились копьями из тростникового тальника... их груди были исколоты, их копья сломались, (но) не могли они одолеть друг друга»22. „О, это сильный курд. Коли он мусульманин, лучше пощажу, не убью его“, — решил (Гёр-оглы). Здесь он бросил поводья на луку седла, взял из-за спины саз и, (обращаясь к Мустапе) — стань, мол, мусульманином, — запел»23. «Он (гяур) поднял палец, произнес символ веры, стал мусульманином»24.
Героическое сватовство
После повествования о своем рождении Артухи рассказывает, как он встретил свою возлюбленную. Однажды он случайно увидел Эфромию, дочь Шаттата—правителя Амасьи. Артухи влюбился в нее, стал свататься, но Шаттат отказал ему. Прошло семь лет, а Артухи все еще раздумывает над тем, как ему получить Эфромию. Данышменд обещает помочь Артухи, и они вместе оправляются на поиски Эфромии. В Амасье Данышменд и Артухи узнают, что отец силой решил выдать дочь за князя по имени Нестор. Они устраивают засаду на дороге, по которой едет свадебная процессия. Во время сражения с войском Нестора Эфромия принимает ислам и сражается вместе с Меликом Данышмендом и Артухи.
Этот эпизод может быть классифицирован как «героическое сватовство», один из ключевых моментов биографии эпического богатыря. Интересно, что в «Сказании» Мелик Данышменд, который является главным героем — богатырем и предводителем войска, — добывает невесту не для себя, а для своего побратима. Такое развитие сюжета встречается и в других эпических сказаниях, например, некоторые походы Манаса мотивируются поисками подходящей невесты для его соратников. («Если без жены будет жить
Аламбет, как же веселиться я смогу? <....> За восемь дней, мечтая: „Невесту с приданым найду“, не вздремнул, извелся я»25.) Следует отметить, что сватовство Артухи к Эфромии с трудом поддается сравнению с аналогичным эпизодом какого-либо другого эпического сказания, т. к. в «Сказании» отсутствуют мотивы поиска невесты, преодоления препятствий на пути к ней, испытаний, которые должен пройти герой наравне с другими женихами, чтобы завоевать девушку. Однако, в эпизодах знакомства Артухи и Эфромии, неудачного сватовства и горя Артухи, который в течение долгих лет никак не может забыть возлюбленную, прослеживается определенное сходство с турецкой народной повестью «Лейла и Меджнун»: будущие влюбленные знакомятся без ведома родителей, между ними вспыхивает чувство, но отец девушки противится браку, и юноша, лишенный возлюбленной, вне себя от горя бродит возле ее дома, надеясь встретится с ней. Но жестокий отец решает выдать ее за другого.
«Сказание о Мелике Данышменде» «Лейла и Меджнун»
«Я (Артухи) всю ночь до утра ходил вокруг крепости и плакал. Когда наступило утро, девушки я больше не увидел, целых три месяца я ходил вокруг крепости и не видел ни следа девушки»26. «Шах (Шаттат) ответил: „У меня нет дочери, которую я мог бы за кого-то выдать“»27. «У Кайсара был богатырь, с которым никто не мог сравниться ни в доблести, ни в богатстве, он отправил слугу и множество подарков и попросил от имени Кайсара выдать девушку (Эфромию) за себя. Везиры и беки подумали и (решили) выдать за него девушку»28. «Сжигаемый тоской по Лейле, он (Меджнун)... блуждал поблизости от дома Лейлы с надеждой хоть на миг увидеть ее»29. «Отец Лейлы отвечал: Я не собираюсь отдавать свою дочь ни вашему сыну, ни кому-либо другому»30. «У племени бени-эсед, которое находилось в той же округе, был сын по имени Ибн Селям — молодой, отважный и очень богатый. И вот этот богатырь однажды увидел Лейлу. Она ему понравилась. И он решил жениться на ней. < > На следующий день двадцать человек из его друзей и товарищей с ценными подарками, тяжелыми тканями и драгоценными камнями отправились договариваться. <....> Отец Лейлы с удовольствием встретил эти слова. „Извольте, — сказал он, — я Ибн Селяму не только дочь отдам, но даже душу и все свое имущество“»31.
Интересным представляется вопрос о возможности влияния повести «Лейла и Мед-жнун» (которая известна не только среди тюркских, но также среди иранских народов и арабов) на «Сказание», однако рамки данной работы не позволяют провести глубокое исследование по этой теме.
Несмотря на «нетипичность» сватовства Артухи в эпизоде присутствует традиционный мотив умыкания невесты, а также архаичный элемент — Эфромия оказывается воительницей, богатырской девой (о чем до этого в тексте «Сказания» не упоминалось). По мнению В. М. Жирмунского, образ богатырской девы «восходит к семейным отноше-
32
ниям материнского рода»32.
«Сказание о Мелике Данышменде» Другие тюркские героические эпические сказания
«Эфромия в то время была такова, что одна боролась с десятью тысячами воинов и обращала их в бегство»33. «Девица говорит: „Моего коня еще никто не обгонял, моей стрелы еще никто не рассекал“»34.
Следует отметить также и то, что окончание эпизода поездки за невестой (или героического сватовства Артухи) далеко от традиционных образцов. Скорее, эпизод сражения с армией Нестора можно было бы классифицировать как мотив «муж на свадьбе своей жены». Однако, здесь также отсутствует ряд ключевых эпизодов, а именно: переодевание мужа, наличие других претендентов на руку мнимой вдовы, испытание, в котором неизбежно побеждает истинный супруг, узнавание мужа женой по определенным признакам.
Свадебный пир
Описание свадебного пира представляет собой одно из традиционных эпических клише, к которым также относятся описание красоты коня, похвальбы перед битвой, картины битвы.
«Сказание о Мелике Данышменде» Другие тюркские героические эпические сказания
«Он приказал, чтобы подготовили все необходимое для свадьбы и гостей. Пришли фуражиры, посчитали, зарезали тысячу баранов, пятьсот коз, триста быков, двести верблюдов, сто пятьдесят коней, «Тогда пришли тридцать тысяч воинов (армии) Мелика Данышменда. По количеству воинов приготовили казан и утварь. Приготовив кушанья, собрались на лугу. Играла музыка, все воины собрались, устроили свадебный пир»35. «В тот день были поставлены пестрые шатры, были убиты лучшие кони-жеребцы, верблюды и бараны»36. «Они пришли в шатер с золотым зонтиком, стали радоваться, есть и пить»37.
Следует отметить, что далеко не все традиционные эпические мотивы нашли свое отражение в «Сказании». В нем отсутствуют такие эпизоды, как рассказ о первом подвиге главного героя, описание богатырского коня, неуязвимость героя. Интересно также и то, что большая часть эпизодов чудесной биографии имеет отношение не к главному герою «Сказания» Мелику Данышменду, а к его соратнику Артухи. В других эпических сказаниях биография побратима героя может частично повторять биографию самого богатыря, но никогда не замещает ее. Так, например, первый цикл «Манаса» начинается рассказом
о его рождении и детстве, а пятый цикл — с биографии Алмамбета, которая имеет ряд сходных черт и с эпической биографией Манаса. В «Сказании» же рассказ о детстве и юности Мелика Данышменда не содержит традиционных мотивов бездетности родителей, чудесного зачатия, необыкновенной силы младенца, но все они обнаруживаются в рассказе об Артухи. Предположительно, это может быть объяснено тем, что Мелик Данышменд является лицом историческим, и автор, который мог быть современником, а то и участником событий (если считать верной гипотезу В. С. Г арбузовой), стараясь сохранять максимальную объективность повествования, не стал приписывать Данышменду чудесного происхождения. В то же время Артухи, который не упоминается в исторических сочинениях того времени38, возможно, является лицом вымышленным, что и позволило автору описать его происхождение как это было принято в устных героических сказаниях, в то время имевших хождение в Малой Азии (например, сказания, составившие впоследствии «Книгу моего деда Коркута).
Таким образом, мы подходим к вопросу о действующих лицах «Сказания». Многие из них являются историческим личностями или имеют реальных прототипов (так, например,
историческими прототипами Шаттата В. С. Г арбузова называет двух представителей рода Багратуни39). Главный герой «Сказания» Мелик Ахмед Данышменд является историческим лицом. По мнению В. С. Гарбузовой, «став героем „Сказания“, Ахмед Данышменд неизбежно должен был получить характерные черты эпического богатыря»40. Действительно, при описании Данышменда, автор использует традиционные сравнения героя со львом и драконом («Мелик Данышменд с алмазным мечом в руках зарычал, [подобно] льву»41; «Мелик Данышменд набросился [на них], словно дракон»42), подчеркивается, каким сильным воином был Данышменд. Тем не менее, его сила не является сказочно-гиперболизированной, как у других эпических богатырей. Для традиционных героических эпических сказаний не характерно использование героем-богатырем различных хитростей и уловок, обычно он обладает такой силой, что способен в одиночку одолеть огромное войско. Данышменд же при осаде крепостей зачастую прибегает к хитрости: один из его воинов (или он сам) переодевается христианским монахом, проходит в крепость, а ночью открывает ворота для остального войска. Наиболее близкими к эпическим традициям в «Сказании» представляются образы побратима Данышменда Артухи и его возлюбленной Эфромии, т. к. они восходят к архаическим образам воина-богатыря и богатырской девы — его возлюбленной.
Итак, становится очевидно, что эпические мотивы и образы не являются основой «Сказания», а скорее, события, о которых оно повествует (походы Мелика Данышменда, завоевание городов), в процессе устной передачи обросли фольклорными элементами. Такое же происхождение имеют эпические сказания об Идиге, распространенные среди казахов, кочевых узбеков, ногайцев, туркмен, башкир, татар. По мнению В. М. Жирмунского, легенда вокруг имени Идиге, эмира хана Тохтамыша, начала складываться еще при его жизни. «Его личное мужество, военные успехи, авторитет как правителя, поддерживающего единство и порядок в стране, снискали ему широкую популярность и сохранили его имя в памяти потомства»43, — пишет исследователь (ср. с предположением В. С. Г арбузовой о том, что «Сказание» было сложено со слов современников описываемых событий). То, что именно исторические события являются наиболее важным элементом повествования, подтверждает и точность в их изображении (скрупулезное перечисление всех городов, завоеванных Данышмендом, отсылки к событиям, зафиксированным и в других источниках44), и то, что «Сказание» воспринималось турецкими историографами как источник для исторических сочинений, а также тот факт, что один из редакторов ввел в «Сказание» перечисление правителей, как это было принято в исторических хрониках.
1 «Кысса-и Мелик Данышменд» ( ) или «Данышменд-наме» (^UVuiViIj).
2 Гарбузова В. С. Сказание о Мелике Данышменде. Историко-филологическое исследование. М., 1959. С. 33
3 Гарбузова В. С. Сказание о Мелике Данышменде. Историко-филологическое исследование. М., 1959. С. 38.
4 Кысса — жанр средневековой тюркской литературы, близкий к историческому дестану и воинской повести.
5 Шансон де жест — chansons de geste (песни о деяниях) — произведения французского героического эпоса, обладающие особым эпическим стилем (характеризуется наличием эпических клише, постоянных эпитетов, повторов, параллелизмов). Мелетинский Е. М. Французский героический эпос // История всемирной литературы: в 8 т. М, 1984. Т. 2. С. 517-522.
6 У восточных историков — Идигу, или Идику, в русских летописях — Идегей, или Едигей, в татарском языке принят вариант Идигей, у башкир — Идукай. Встречаются также варианты Идики, Идугу, Эдига, Эдигу.
7 Вследствие языковых различий, эти сказания встречаются под названиями «Кёр-оглы», «Гёр-оглы», «Керр-оглы», «Кур-оглы», «Гургули».
8 Об идейном содержании эпоса см.: Пропп В. Я. Русский героический эпос. М., 1999. С. 6.
9 «Мотив защиты родины от иноплеменных захватчиков в воинской героике всякого рода, как и в породившей его общественной действительности неразрывно связан с наступательными войнами против соседей». Жирмунский В. М. Тюрский героический эпос. Л., 1974. С. 49.
10Жирмунский В. М. Введение в изучение эпоса «Манас» // Киргизский героический эпос Манас. М., 1961. С. 113.
11 Иль (др. тюрк.) — племенной союз, государство.
12 Рум (тур.) — Малая Азия.
13Melikoff I. La Geste de Melik Danismend. Etude critique du Danismendname. T. II. Edition critique avec glossaire et index. Paris, 1960. P. 22-30.
14 Нар — одногорбый верблюд, отличавшийся силой, выносливостью и потому высоко ценившийся.
15 Манас. Киргизский героический эпос. М., 1961. Кн. 1. С. 251.
16 Манас. Киргизский героический эпос. М., 1961. Кн. 2. С. 509.
17 Имеется в виду праведный халиф Али.
18 Гёр-оглы. Туркменский героический эпос. М., 1984. С. 545.
19 КаррыевБ. А. Эпические сказания о Кёр-оглы у тюркоязычных народов. М., 1968. С. 30, 171.
20 Melikoff I. La Geste de Melik Danismend Etude critique du Danismendname. T. II. Edition critique avec glossaire et index. Paris, 1960. P. 19-22.
21 Манас. Киргизский героический эпос. М., 1961. Кн. 2. С. 531.
22 Песнь об Амране, сыне Бекиля // Книга моего деда Коркута. С. 88.
23 Гёр-оглы. Туркменский героический эпос. М., 1984. С. 545.
24 Песнь об Амране, сыне Бекиля // Книга моего деда Коркута. Огузский героический эпос. М.; Л., 1962. С. 89.
25 Манас. Киргизский героический эпос. М., 1961. Кн. 2. С. 568.
26 Melikoff I. La Geste de Melik Danismend Etude critique du Danismendname. T. II. Edition critique avec glossaire et index. Paris, 1960. P. 23.
27Melikoff I. La Geste de Melik Danismend Etude critique du Danismendname. T. II. Edition critique avec glossaire et index. Paris, 1960. P. 24.
28 Melikoff I. La Geste de Melik Danismend Etude critique du Danismendname. T. II. Edition critique avec glossaire et index. Paris, 1960. P. 26-27.
29 Лейла и Меджнун // Эмрах и Сельви. Необыкновенные приключения Караоглана и другие турецкие народные повести. М., 1979. С. 234.
30 Лейла и Меджнун // Эмрах и Сельви. Необыкновенные приключения Караоглана и другие турецкие народные повести. М., 1979. С. 237.
31 Лейла и Меджнун // Эмрах и Сельви. Необыкновенные приключения Караоглана и другие турецкие народные повести. М., 1979. С. 241.
32Жирмунский В. М. Народный героический эпос. М.; Л., 1962.
33Melikoff I. La Geste de Melik Danismend Etude critique du Danismendname T. II. Edition critique avec glossaire et index. Paris, 1960. P. 29.
34 Песнь о Бамси-Бейреке, сыне Канн-Буры // Книга моего деда Коркута. Огузский героический эпос. М.; Л., 1962. С. 37.
35Melikoff I. La Geste de Melik Danismend Etude critique du Danismendname T. II. Edition critique avec glossaire et index. Paris, 1960. P. 217-218.
36 Песнь о том, как Салор-Казан был взят в плен // Книга моего деда Коркута. Огузский героический эпос. М.; Л., 1962. С. 95.
37 Песнь о том, как Салор-Казан был взят в плен // Книга моего деда Коркута. Огузский героический эпос. М.; Л., 1962. С. 95
38 У В. С. Г арбузовой имеется ссылка только на турецкого историографа Хезарфена, который утверждал, что Артухи являлся историческим лицом. Гарбузова В. С. Сказание о Мелике Данышменде. Историкофилологическое исследование. М., 1959. С. 109.
39 Гарбузова В. С. Сказание о Мелике Данышменде. Историко-филологическое исследование. М., 1959. С. 117.
40 Гарбузова В. С. Сказание о Мелике Данышменде. Историко-филологическое исследование. М., 1959. С. 104.
41 Melikoff I. La Geste de Melik Danismend Etude critique du Danismendname T. II. Edition critique avec glossaire et index. Paris, 1960. P. 49.
42Melikoff I. La Geste de Melik Danismend Etude critique du Danismendname T. II. Edition critique avec glossaire. Paris. 1960. P. 149.
43Жирмунский В. М. Тюрский героический эпос. Л., 1974. С. 377.
44 Так, например, эпизод благословления Данышменда халифом упоминается К. Э. Босвортом. См.: Босворт К. Э. Мусульманские династии. М., 1971. С. 181-182.
