CC BY
276
УДК 821.111 В. Б. Браун
Вестник СПбГУ. Сер. 9. 2013. Вып. 3
К ВОПРОСУ О ЖАНРОВОЙ ПРИРОДЕ «ХОББИТА» ДЖ. Р. Р. ТОЛКИНА: В МИР ЭПОСА И ОБРАТНО
«Хоббит, или туда и обратно», обычно именуемый критиками сказочной повестью, появился в 1937 г. и принес Дж. Р. Р. Толкину как широкую популярность, так и коммерческий успех. «Хоббит» в значительной мере отличался от всего, что Тол-кин создавал до этого — впервые, если не считать поэтического сборника «Песни для филолога», в свет вышло его художественное произведение, написанное к тому же для самых широких читательских кругов. Ориентация на читателя-ребенка сразу же выделяет «Хоббита» на фоне других текстов о вымышленном мире Средиземья, над которыми Толкин тайно трудился в те годы: тексты, которые затем стали основой «Сильмариллиона», отличаются драматическими сюжетами, мрачным настроем, написаны торжественным высоким языком и явно рассчитаны на образованного взрослого читателя. В то же время у истоков «Хоббита» — спонтанные сказки, которые Толкин рассказывал своим детям, история, которая лишь по случайности получила развитие и неожиданно сомкнулась в определенный момент с уже существовавшей на тот момент авторской мифологией. Именно в «Хоббите» мы видим первую попытку Толкина совместить мифы о Средиземье с сюжетом приключенческой повести — задача, потребовавшая использования целого ряда необычных решений.
Несмотря на то, что на момент публикации «Хоббита» Толкин был никому не известен как писатель, к этому времени он уже успел поэкспериментировать с самыми разными формами. Его творческая деятельность была разноплановой: испытывая личный интерес к подражанию древним образцам поэзии и эпоса, он в то же время много сочинял для своих детей. Из числа этих детских историй нам известны сказочная повесть «Роверандом», спонтанно-создаваемые истории о бандите Билле Стикерсе и серия писем от Рождественского Деда, где текст используется скорее как дополнение к авторской графике.
В определенном смысле «Хоббит» стал именно тем ключевым произведением, где впервые встретились таланты Толкина как рассказчика детских историй, поэта, иллюстратора и, наконец, создателя авторской мифологии.
«Хоббит» выделяется среди других текстов о Средиземье, так как он, подобно неоконченным «Запискам клуба «Мнение», изначально не имел к вымышленному миру никакого отношения. Том Шиппи в своей книге «Дорога в Средиземье» утверждает, что «Хоббит» — это попытка Толкина «написать новую историю о нем (архаическом мире Севера — В. Б.), потому как из древних историй подобного рода сохранились лишь единицы» [1, с. 70]. Спорное утверждение, учитывая, что на момент начала работы над «Хоббитом» мало что связывало эту детскую повесть с древними эльфийскими легендами — серьезными, и даже подчас мрачными. Новая раса хоб-
Браун Вера Борисовна — аспирант, Санкт-Петербургский государственный университет; e-mail: vbbraun@yandex.ru
© В. Б. Браун, 2013
битов — существ маленького роста и доброго нрава, во многом так напоминающих реальных англичан, — еще не существовала в Средиземье и едва ли могла бы там появиться — слишком сильным был бы контраст с миром «Сильмариллиона» (а ничего другого, по существу, на тот момент не существовало). И все же позднее план «Сильмариллиона» становится все более заметен в тексте, как на содержательном, так и на стилевом уровне.
Сюжет «Хоббита» в значительной степени отражает происходившие по мере написания изменения: в самом начале Бильбо Бэггинс, зажиточный хоббит из неназванных земель где-то на западе, неожиданно для самого себя отправляется в путешествие за драконьим золотом в компании тринадцати гномов и волшебника. На пути они встречаются с троллями, эльфами и гоблинами, но все они — с учетом разных вариаций — являются обычными персонажами западноевропейского фольклора и могли бы появиться в любой сказочной повести точно так же, как и дракон. Ближе к концу выясняется, что многие конфликты корнями уходят в историю этого мира, художественное пространство расширяется, а кульминацией становится масштабное сражение — так называемая «Битва пяти воинств» — элемент для жанра сказки в целом не характерный.
Таким образом, даже при беглом взгляде на сюжет «Хоббита» заметна неоднородность текста. На эту особенность обращали внимание уже первые критики книги, к примеру, М. Уайт приводит следующее высказывание Клайва С. Льюиса: «Опасность выродиться в сугубо сюжетную, развлекательную историю миновала «Хоббита» благодаря любопытнейшему сдвигу тональности. Вместе с комизмом и уютной обстановкой первых глав «хоббитство» как таковое постепенно сходит на нет, и незаметно мы вступаем в мир эпоса» [2, с. 195]. Не скрывал этого и сам Толкин: «Хоббит» изначально был произведением совершенно независимым, хотя неизбежно оказался вовлечен в сферу творения более великого; и, в конце концов, его видоизменил» [3, с. 244].
Приведенные формулировки, такие как «вступаем в мир эпоса», не слишком ясны. Не совсем понятно, каким образом осуществлялся этот переход — безусловно, на интуитивном уровне ощутимый для большинства читателей. Изменения происходили на разных уровнях повествования — от содержания до тона и стиля. Именно это затрудняет определение жанровой природы «Хоббита», не позволяя однозначно назвать его литературной сказкой.
Обратим внимание, прежде всего, на главного героя, Бильбо Бэггинса. В книге «Толкин: автор столетия» Т. Шиппи выделяет в качестве основного контраста в «Хоббите» различие между Бильбо, представляющим современные английские взгляды и ценности, и миром архаики, полным опасностей и приключений [4, р. 41]. Безусловно, это справедливо, и «Хоббит» в значительной степени держится на разнице во взгляде на вещи, свойственном Бильбо и другим персонажам: так, Бильбо чужды как алчность гномов и их стремление к родовой мести, так и беспечность эльфов. Не вызывает сомнений также и тот факт, что Бильбо не соответствует образу эпического героя — он не знает ничего ни о сражениях, ни о выживании в глуши. Тем не менее, в первой половине «Хоббита» уже можно говорить не только о противопоставлении маленького героя и эпического окружения. В первой главе читателю (через прямую речь Гэндальфа) открыто сообщается: «Там не пройти, <...> если не заручиться поддержкой какого-нибудь знаменитого Воина, а то и Сказочного Бога-
тыря [a Hero]. Я пытался кого-нибудь подыскать, но воинам нынче не до того — они сражаются друг с другом в чужих краях, а сказочных богатырей в здешних местах раз, два — и обчелся, если они вообще не перевелись. Мечи затупились, боевыми топорами валят деревья, щиты употребляют вместо люлек и крышек для кастрюль, а драконы, по счастью, за тридевять земель, и для здешних жителей они фигуры почти что легендарные. Потому-то я и решил прибегнуть к взлому, особенно когда вспомнил про Боковой Вход. И вот тут-то входит в игру наш милый Бильбо Бэггинс, самой судьбой избранный Взломщик» [5, с. 24].
Кандидатура героя-воителя рассматривается персонажами, а затем отметается, так как время героев прошло, а на их место пришли авантюристы. От Бильбо, таким образом, с самого начала не требовалось проявлять героических качеств — лишь только качества умелого «взломщика», который сам по себе, в определенном смысле, представляет противоположность эпическому герою — победителю чудовищ. Основным качеством, помогающим Бильбо в преодолении сложностей, при этом является его удачливость. Удача в целом играет значимую роль в тексте «Хоббита»: целый ряд важных событий, таких как нахождение волшебных мечей, совпадение нужного дня при чтении невидимых рун на карте, спасение орлами и даже нахождение самого кольца происходят исключительно по воле случая. Удача и удачливость Бильбо неоднократно упоминаются в тексте эксплицитно: «Бильбо неслыханно повезло» [5, с. 149] ("luck of an unusual kind was with Bilbo then" [6, p. 229]), «ему подвернулся случай» [5, с. 149] ("luck was with him" [6, p. 229]), «наделенный запасом удачливости, который превышает обычный, отпущенный судьбой» [5, с. 174] ("possessed of good luck far exceeding the usual allowance" [6, p. 267]), а в разговоре с драконом сам он называет себя Носителем Удачи ("Luckwearer" [6, p. 279]). Благодаря этой удаче Бильбо находит и волшебное кольцо, наделяющее владельца даром невидимости. Именно удача, сообразительность, красноречие и кольцо невидимости становятся основными орудиями героя, а вовсе не эльфийский кинжал, которым он временами пользуется. Стоит обратить внимание также и на цель путешествия — в то время как эпическим героям полагается путешествовать в поисках славы, гномы и Бильбо охотятся за сокровищами дракона, что сближает их скорее с персонажами-плутами, которые, как известно, «преследуют сугубо материальные цели» [7, с. 233]. При этом драконоборство — «типичная тема архаической эпики» [8, с. 299] — изначально не планируется, дракона убивает персонаж по имени Беорн, в отряде Бильбо и гномов не состоящий. Бильбо же по поводу убийства дракона говорит следующее: «Меня нанимали не драконов убивать — это дело воинов, а красть сокровища» [5, с. 182]. В пещеру дракона гномы должны проникнуть через тайный ход, путь к которому указывает зашифрованная карта. Все эти детали сближают историю приключений Бильбо не с героическим эпосом, а скорее с традиционным плутовским романом, и также с романом приключенческим.
Кражи, побеги и обман не только входят в обязанности «взломщика», но и вписываются в палитру возможностей героя-авантюриста. Не входят в них убийство чудовища (дракона) и участие в битвах, и именно при описании этих действий происходит наиболее сильное смещение в сторону «Сильмариллиона». Интересно, что в обоих событиях Бильбо фактически не участвует: дракона убивают над Озерным городом, пока хоббит и гномы изучают его пустующее логово, а в самом начале описания битвы упоминается, что Бильбо сразу же надевает на палец кольцо, та-
ким образом, исчезая и из самой битвы, и из текста — до самого конца боя. Можно предположить, что Толкин ощущал несоответствие двух повествовательных планов и сознательно развел их.
И все же мир «Сильмариллиона» нельзя было бы объединить с миром «Хобби-та» с помощью одних лишь сюжетных ходов. Со всей очевидностью для этого потребовалось бы и изменение тона повествования.
Говоря о повествовательной интонации, необходимо еще раз вернуться к процессу создания «Хоббита». Начатый как история для чтения вслух детям, «Хоббит» даже в окончательном своем варианте имеет целый ряд особенностей, присущих главным образом детским книгам, — это касается, прежде всего, фигур рассказчика и предполагаемого читателя, к которому рассказчик обращается.
Нарратор «Хоббита» проявлен в тексте достаточно сильно, можно выделить некоторые его черты. Очевидно, он знает больше, чем читатели или герои, так как позволяет себе намекать на то, что еще не произошло или происходит в другом месте: «Как вы увидите позже, веревки, к счастью для него, выдержали...» [5, с. 170]. Безусловно, это свойство не является присущим только детской литературе, однако в данном случае обилие обращений к читателю, вероятнее всего, служит для имитации чтения текста вслух настоящим слушателям. Рассказчик также явно находится на стороне главного героя и не скрывает своих симпатий: «бедный Бильбо действительно был огорошен» [5, с. 185]. Кроме того, рассказчик напрямую обращается к воображаемым слушателям: «как вы догадываетесь» [5, с. 148], «возможно, вы давно заметили» [5, с. 153] и т. д. Тон рассказчика имитирует устное изложение, учитываются даже вопросы, которые как будто бы задают слушатели. Именно голос рассказчика становится основным инструментом Толкина при смене обстановки или места действия. Ответ на фиктивный вопрос слушателей («если вы, как и гномы, хотите узнать новости о Смоге.» [5, с. 202]) позволяет автору сразу же переключиться на события в Озерном городе, где на тот момент нет никого из главных героев, кто мог бы наблюдать описываемые события.
Другой особенностью, присущей детской литературе, а также тексту, рассчитанному на устное воспроизведение, является наличие в тексте многочисленных звукоподражаний (а также восклицательных предложений в целом), таких как: «Бр-р-р! Вода была ледяная!» [5, с. 66], «Бух! Он хлопнулся в холодную темную воду» [5, с. 153], «Дзинь! Луч пропал» [5, с. 173]. Этот момент также интересен с точки зрения того, что подобные звукоподражания в тексте последовавшего за «Хоббитом» «Властелина колец» не встречаются.
Наконец, рассказчик дистанцирует себя от мира персонажей книги и соотносит себя с миром читателей. Здесь необходимо обратиться к фигуре воображаемого читателя, угадывающегося в тексте «Хоббита». Мы знаем, что текст был рассчитан на детей, и не просто на детей, а на детей современных англичан. В тексте встречаются эпизоды, когда то или иное явление вымышленного мира сравнивается с каким-либо из явлений мира реального, создавая таким образом многочисленные анахронизмы внутри текста: «. крик этот наконец вырвался наружу, пронзительный, точно свисток паровоза, вылетевшего из туннеля» [5, с. 20]; «.по их разговору, который был совсем, совсем непохож на великосветский [not drawing-room fashion at all]» [5, с. 36]; «.любого может схватить великан и поддать ногой, как футбольный мяч» [5, с. 56]. Известно, что Толкин позже сожалел о выбранном им тоне повествования:
«Тон и стиль «Хоббита» в общем и целом иной (отличный от тона «Сильмарилли-она»). Кое-какие особенности тона и манеры изложения, как мне теперь видится, ошибочны» [3, с. 182]; «.книга отчасти вобрала в себя дурашливость стиля, по неразумию усвоенную из того чтива, которым некогда кормили меня. Я о том глубоко сожалею» [3, с. 163].
Отдельного упоминания заслуживают загадки — фольклорный жанр особого рода, до написания «Хоббита» Толкином не использовавшийся. Загадки составляют собой основу пятой главы и, несмотря на то, что все формулировки принадлежат Толкину, он явно опирался в данном случае на средневековую гномическую поэзию. Исследователями отмечается, что произведения в этом жанре были весьма распространены в средневековой Англии: «О склонности англосаксов к гномической поэзии мы имеем множество свидетельств; в этом убеждает также значительное количество дошедших до нас стихотворных загадок VII-VIII и более поздних веков» [5, с. 11]. Таким образом, гномическая поэзия отлично вписывается не только в мир Средиземья в целом, но и в фольклор Шира как идеализированной сельской Англии. Фактически, в книге два эпизода, где используется форма загадки: в пятой главе Бильбо и Голлум задают друг другу загадки в рифмованной поэтической форме, вполне родственные тем, что и сегодня загадывают детям:
«Не видать ее корней, Вершина выше тополей, Все вверх и вверх она идет, Но не растет» [5, с. 69]. (Гора)
Второй «поединок загадок» происходит в двенадцатой главе между Бильбо и драконом. Не желая раскрывать свою личность, Бильбо пытается говорить загадками. Вполне ожидаемо, что соревнования по отгадыванию загадок инициируются Бильбо — это единственный вид поединка, который действительно приличествует ему как персонажу-плуту. Но важно отметить, что в разговоре с драконом используются загадки другого рода. Вместо того чтобы назвать свое имя, Бильбо говорит о себе так: «Я — Разгадывающий загадки и Разрубающий паутину, я — Жалящая Муха. Меня избрали для счастливого числа» [5, с. 184].
Подобный способ говорения восходит к иной традиции — похожий эпизод мы можем найти в «Старшей Эдде», в отрывке «Речи Фафнира». На сходство обращает внимание, например, Т. Шиппи [4, р. 90]. Сигурд также разговаривает с драконом и также не желает открывать своего имени: «Сигурд скрыл свое имя, потому что в древние времена верили, что слова умирающего могущественны, если он проклинает своего недруга, называя его по имени. Он сказал:
Я зверь благородный, был я всю жизнь сыном без матери; нет и отца, как у людей,
всегда одинок я» [10, с. 187].
В двух эпизодах встречаются и загадки разного рода — прообраз ситуации разговора с драконом можно найти в древних сагах, оттуда же заимствуется и модель,
по которой строится речь Бильбо — несмотря на то, что прежде этот герой не проявлял никакой склонности к эвфемизмам, не говоря уже о кеннингах. Не исключено, что подобная модель поведения стала возможна только в поздних главах «Хоббита», где присутствие элементов эпоса стало достаточным.
В ситуации, когда нарратор вынужденно придерживается заданного в самом начале тона взрослого, рассказывающего детям сказку, наибольшую гибкость в стилевом отношении демонстрирует именно речь персонажей.
Приведем пример из первой половины книги. Во второй главе герои встречаются с троллями — персонажами вроде бы вполне сказочными, которые, как мы уже отмечали, тем не менее, носят обыденные имена и имеют своеобразную манеру поведения и речи.
"Mutton yesterday, mutton today, and blimey, if it don't look like mutton tomorrer" [6, p. 71]. («Вчера баранина, сегодня баранина — видно, и завтра, чтоб мне лопнуть, придется жрать эту чертову баранину» [5, с. 36].)
Сохранить этот колорит при переводе на русский язык не было возможности, но в оригинале речь троллей походит на речь обычных англичан из низших классов: в приведенной фразе нет собственно грубой брани, но есть искаженные просторечия вроде "blimey" и "tomorrer" (вместо нормативного "tomorrow"), а также грамматические ошибки ("don't look" вместо "doesn't look"). Безусловно, диалект здесь используется для создания комического эффекта, а также как маркер грубости и невежества, отчетливо опознаваемый целевой аудиторией (то есть англичанами и их детьми).
Однако уже ближе к середине произведения Толкин отказывается от подобного приема. Едва ли гоблины, с которыми встречается отряд Бильбо, значительно образованнее троллей, но их речь вполне правильна и даже учтива: "Might I ask what you were doing up in the mountains at all, and where you were coming from, and where you were going to?" [6, p. 110] («А могу я осведомиться, что вам вообще понадобилось в горах и откуда вы взялись и куда направлялись?» [5, с. 60].) Наконец, в кульминационный момент начала Битвы пяти воинств, когда эпический потенциал повести достигает своего пика, до возвышенно-архаического поднимается и тон речи персонажей — на поле боя надвигается тьма, вот-вот разразится буря, и Гэндальф возглашает: "Halt!' he called in a voice like thunder, and his staff blazed forth with a flash like lightning. "Dread has come upon you all! Alas! it has come more swiftly than I guessed. ... Bolg of the North is coming, O Dain! whose father you slew in Moria. Behold! the bats are above his army like the sea of locusts.." [6, p. 338] («Стойте! — повторил он громовым и грозным голосом, и посох его сверкнул, как молния. — Грядет ужас! Увы, скорее, чем я думал. Близятся гоблины! С ними Болг, чьего отца Азога ты убил в рудниках Морайи, о Даин! Смотрите! Над армией гоблинов несутся летучие мыши» [6, с. 232].) Толкин по-прежнему избегает устаревших слов, но в целом использует более высокий регистр — "dread" вместо "fear", "slew" вместо "killed", а также и считающиеся книжными слова типа "Alas!" и "Behold!".
Интересно, что данный эпизод очень напоминает фрагмент из другого произведения Толкина, в остальном полностью отличающегося от «Хоббита» — «Записок клуба «Мнение» (Notion Club Papers). Во второй части записок также разыгрывается буря, во время которой сталкиваются планы обыденности и архаики. Уилфред Дже-
реми, подобно Гэндальфу в приведенном фрагменте, видит надвигающуюся бурю, еще скрытую от взглядов других персонажей. Он объявляет: "'Now I see!' he said. 'I see it all. The ships have set sail at last. Woe to the time! Behold, the mountain smokes and the earth trembles! [11, p. 251] «Я вижу! — сказал он. — Я вижу все. Корабли отправились в плавание. Горестный час! Смотрите! Содрогается земля, и гора объята дымом!» (пер. В. Б.). В обоих произведениях буря является кульминационным моментом, после которого стиль и тон повествования снова возвращаются к обыденным.
В восемнадцатой главе «Хоббита», где мы наблюдаем развязку и расставание Бильбо и гномов, также заметно, насколько повествовательная интонация начальных глав отличается от повествовательной интонации глав финальных. Несмотря на то что Бильбо проходит через многие испытания и внутренние изменения, он по-прежнему несет в себе сильный «заряд» обыденности, его взгляды и ценности более приближены к современным. Впереди у него — обратная дорога в земли хоб-битов, которые по описанию максимально приближены к реальной сельской Англии начала XX в. Гномы, в отличие от Бильбо, к моменту битвы погружаются в мир эпического, для них обратное путешествие невозможно. Прощальный диалог Бильбо и Балина демонстрирует всю ширину образовавшейся между ними пропасти — хотя говорят они по сути одно и то же:
«— До свидания, счастливый путь, куда бы он ни лежал, — выговорил наконец Балин. — Если вздумаешь навестить нас, когда дворец наш снова станет прекрасным, то какой мы грандиозный пир устроим!
— Если вы когда-нибудь будете проходить — мимо моего дома, — сказал Бильбо, — входите не стучась. Чай подается в четыре, но милости прошу во всякое время» [9, с. 243].
Возвращение — важная часть повествования, как в «Хоббите», так и в последовавшем за ним «Властелине колец». Постепенно расставаясь со сказочными персонажами и волшебными предметами, Бильбо возвращается к родному порогу в разгар самого тривиального события — распродажи собственного имущества. «Легенды остались позади» [5, с. 249] ("Our back is to legends" [6, p. 358]), — говорит Бильбо. И правда, в последней главе находится место даже легкой сатире: «юридическая волокита» вокруг распродажи имущества «тянулась несколько лет» [5, с. 251] — деталь, безусловно принадлежащая скорее реальности читательской, нежели миру Среди-земья. Но едва ли можно сказать, что в «Хоббите» Толкин изобразил возвращение к той же точке, откуда начал. «На последних главах [«Хоббита»] лежит густая тень "Сильмариллиона" [3, с. 124]», — писал Толкин. Но верно и обратное — густая тень «Хоббита» легла на весь легендариум.
Появление в Средиземье хоббитов — в некотором роде поворотная точка в развитии вымышленного Толкином мира. Все народы и племена, населявшие мир «Сильмариллиона», несмотря на разницу во внешнем виде, языке, нравственном облике и тому подобное, очевидно, принадлежали к единому пространству и разделяли единый взгляд на вещи. Более того, тексты «Сильмариллиона» представлены как нарративы, созданные фиктивными рассказчиками, находящимися внутри того же вымышленного мира, а значит и внутри той же морально-ценностной системы. М. М. Бахтин выделяет это как еще один признак эпоса: «Эпический мир знает одно-единственное сплошь готовое мировоззрение, одинаково обязательное и несо-
мненное и для героев, и для авторов, и для слушателей» [12, с. 477]. В «Хоббите» же впервые в истории легендариума голоса разделяются: рассказчик, относящий себя к читательскому миру (маркированному как Англия XX в.), явно отделен от протагониста, а протагонист, в свою очередь, отделен от прочих персонажей. Бильбо, первый персонаж-хоббит Средиземья, отличается от окружающих его гномов, эльфов и даже людей не только своими скромными умениями, но и нормативно-ценностной системой. Это отчетливо проявляется в последних главах, где ценности разных персонажей фактически вступают в конфликт. Гномы под предводительством Тори-на ведомы жаждой мести и желанием отвоевать богатства предков — мотив в целом уместный в мире эпоса. Бильбо же демонстрирует современный, гуманистический взгляд, убеждая гномов в том, что древние клятвы и золото не стоят жертв. В главе «Ночной вор» Бильбо отдает по своей воле Аркенстон — главное из сокровищ гномов — чтобы избежать кровопролития. Щедрость Бильбо поражает предводителя людей и короля эльфов, главным образом потому, что для них — как и для гномов — древнее сокровище вроде Аркенстона представляет высшую ценность. Более того, подобным актом отречения Бильбо выходит за рамки не только эпического мировоззрения, но и плутовской и авантюрной логики, так как отказывается от богатства, обретение которого было изначальной целью всего приключения.
Безусловно, вторжение иной точки зрения разрушает эпический мир, лишает его цельности. Проявленный голос рассказчика, а также сам протагонист нового типа становятся медиаторами между миром легенд Средиземья и современным читателем. Тем не менее, контраст между описанием битвы и прочими главами «Хоббита» наряду с сознательным исключением протагониста из этого эпизода демонстрируют несостоятельность подобного посредничества. Хотя на уровне композиции «Хоб-бит» — уже намного более сложный текст, чем предшествовавшие ему неопубликованные тексты о Средиземье, обширное включение материала из «Сильмариллиона» требовало более тонких авторских решений.
При создании «Хоббита» Толкин располагал широкими возможностями для эксперимента с разными способами повествования, а также со смешением элементов разных жанров — от плутовского романа до героического эпоса. Необходимость связать мир «Хоббита» с миром «Сильмариллиона» заставила Толкина отойти от образцов детской литературы, создать своего рода синтетический жанр, идея которого позже воплотилась в полной мере в самом известном из произведений Толкина — «Властелине колец».
Литература
1. Shippey T. The Road to Middle-Earth. Boston; N. Y.: Houghton Mifflin, 2003. 398 p.
2. Уайт М., Джон Р. Р. Толкиен: биография. М.: Эксмо, 2002. 320 с.
3. Толкин Дж. Р. Р. Письма. М.: Эксмо, 2004. 576 с.
4. Shippey T. Tolkien: Author of the Century. Boston; New York: Houghton Mifflin, 2004. 347 p.
5. Толкиен Дж. Р. Р. Хоббит, или туда и обратно / пер. с англ. Н. Рахмановой. Л.: Детская литература, 1976. 254 с.
6. Tolkien J. R. R. The Annotated Hobbit / Annotated by D. A. Anderson. London: Houghton Mifflin, 2002. 399 p.
7. Мелетинский Е. М. Введение в историческую поэтику эпоса и романа. М.: Наука, 1986. 320 с.
8. Мелетинский Е. М. «Эдда» и ранние формы эпоса. М.: Наука, 1968. 364 с.
9. Алексеев М. П. Народный эпос // История английской литературы / под ред. М. П. Алексеева, И. И. Анисимова и др.: в 3 т. Вып. 1. М.: Изд-во АН СССР, 1943. Т. 1.
10. Старшая Эдда // Западно-европейский эпос / пер. А. Корсуна и Ю. Корнеева. СПб.: Азбука-Классика, 2002. 988 с.
11. Tolkien J. R. R. Sauron Defeated / ed. by Tolkien K. London: Harper Collins, 2002. 482 p.
12. Бахтин М. М. Эпос и роман // М. М. Бахтин. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. М.: Худож. лит., 1975. С. 447-483.
Статья поступила в редакцию 10 сентября 2013 г.
