CC BY-NC-ND
39
СРАВНИТЕЛЬНОЕ ИЗУЧЕНИЕ ЛИТЕРАТУР
Т.К. Гусева
К ВОПРОСУ О ВЗАИМОВЛИЯНИИ РУССКОЙ И ИСПАНСКОЙ ЛИТЕРАТУР: ОБРАЗ АГОНИСТА В «МИРЕ ВО ВРЕМЯ ВОЙНЫ»
Статья посвящена вопросу взаимовлияния литератур на примере воздействия русской литературы на литературу испанскую. Рассмотрено «присутствие» Толстого в творчестве известного испанского писателя конца XIX - первой трети XX в., зачинателя движения поколения 98-го года Мигеля де Унамуно. Данная проблема изучается автором на фоне теоретической концепции нового романа испанского классика, в основе которой абсолютный антропоцентризм, а также понятий интраистории и агониста, разработанных Унамуно. В статье анализируется след Толстого в романе испанского писателя «Мир во время войны», не переводившемся на русский язык, и «Новелле о Доне Сандальо, игроке в шахматы».
Ключевые слова: Мигель де Унамуно, Толстой, поколение 98-го года, агонист, интраистория, антропоцентризм.
Война раскрывает в человеке ребенка и варвара - навеки соединенных.
Мигель де Унамуно1
Многие испанские писатели и философы2 отмечали духовную родственность Испании и России. Об интересе к России, русской литературе и культуре в Испании свидетельствует обращение многих испанских писателей к русской тематике3. Революции, борьба с Наполеоном стали причиной противонаправленного движения - резкого повышения интереса России начала XIX в. к Испании, ее культуре, общественно-политической ситуации4.
© Гусева Т.К., 2012
Т.К. Гусева
Русский язык в Испании в то время был мало известен вследствие географической отдаленности, отсутствия регулярных культурных взаимоотношений; основная масса испанских читателей знакомилась с произведениями русской литературы в иностранных переводах, главным образом французских, сыгравших роль посредников5 при распространении русской литературы в Испании и, соответственно, Латинской Америке. Русскую литературу «открывают» в Испании только в 80-е годы прошлого века - появляются переводы Л.Н. Толстого и Ф.М. Достоевского.
Мигель де Унамуно, вдохновитель поколения 98-го года, сочетал в своих романах разнообразные традиции, абсорбируя чужое, ассимилируя, творчески перерабатывая, превращая в свое. Все, что проходит через Унамуно, непосредственно и быстро становится частью его самого. Так, например, проза Унамуно отмечена сильным влиянием Л.Н. Толстого («Мир во время войны», «Новелла о Доне Сандальо, игроке в шахматы»).
В новелле о человеке-загадке Доне Сандальо Унамуно выводит образ старого дуба «отчасти мертвого», пустого изнутри, «обнажающего свое сердце»6. Дуб этот, как и в первой классической сцене Толстого с «презрительным уродом», стоящим между улыбающимися березами, имеет зияющую разверстую рану и подчиняется бегу времени - смене времен года. Но если русский дуб способствовал «беспричинному, весеннему чувству радости и обновления» князя Андрея, возникновению «вдруг в одно и то же время» в памяти «всех лучших минут его жизни», испанский дуб заключен в объятия плюща - зимой ветер будет играть именно с его блестящими вечнозелеными листьями, в то время как листва дуба будет покорно лежать на земле: образ дуба испанского вводится в круг экзистенциальных проблем, дуб примиряет с обществом человеческих теней, другими словами, с человечеством, его пороками героя-миз-антропа-антропофоба, «не столько ненавидящего, сколько боящегося людей... не переваривающего глупость человеческую»7. И дуб, и игрок в шахматы Дон Сандальо становятся важной частью жизни главного героя; сам автор-мистификатор «подобен Робинзону, наткнувшемуся на след босой ноги человеческой души на прибрежном песке его одиночества»8. И он был чрезвычайно притягателен, этот отпечаток - трагедии ли это след или человеческой глупости, самой по себе величайшей из трагедий. Именно к дубу пришел персонаж Унамуно, узнав о кончине Дона Сандальо в тюрьме. И предался слезам, «погрузился в грезы»9, в охватившую его экзистенциальную «мрачную тоску»10, вселенскую «пустоту»11, образовавшуюся
К вопросу о взаимовлиянии русской и испанской литератур...
внутри него. Реальный Дон Сандальо, человек-тень из смутного зеркала казино, умер. Умер и Дон Сандальо-шахматист - образ-мираж, придуманный героем. Да и существовал ли он вообще, мог ли умереть? - сомневается в его смерти герой.
Представляется небезынтересным обратиться к характерным особенностям концепции исторического романа Мигеля де Унамуно, прежде всего это акцентуация, историко-документальная компонента, интраисторическое видение событий, антропоцентризм.
Испанский писатель предвосхитил в своих романах многие художественные изобретения европейского искусства: «...благородная задача разрушения традиций, основанных на фальши или утративших уже искренность, способствует - среди положительного - укреплению новых традиций, так как без них жизнь благородная и возвышенная невозможна. Возвышает, облагораживает, укрепляет и одухотворяет народы отнюдь не суеверное сохранение старых традиций, но укрепление новых, на основе старых или любых других»12. Одновременно маэстро выступает противником чисто технического формотворчества и хранителем традиций - вопрос о традициях решается неоднозначно. Поиск новых форм для Унамуно не самоцель. «Хорошее дело - изучать с любовью все традиции, но только чтобы воспользоваться ими в кузнице вечной традиции, ежедневно создаваемой, ниспровергаемой, воссоздаваемой - процесс этот непрерывен, - живущей вместе с нами, пока мы живы»13.
Попытки изобретения новых форм, сопряжение традиции со смелым экспериментом предпринимались с целью раскрытия личности, ибо коренные проблемы истинного искусства, по Уна-муно, - движение души, отношение личности к другой личности, к обществу в целом, ко времени, космосу, науке, знанию, вере. Маэстро создает философию личности, в его работах вызревает персонализм. Сотворенный им новый жанр и основывается на предельной искренности в раскрытии души человеческой.
В своих эссе («Цивилизация и культура», 1898; «Вглубь!», 1900 и др.) Унамуно обосновывает позицию преимущественного интереса к глубине духа, жизни души человека - вечного творения истории, персонифицированной идеи, предостерегает от свойственного историческому материализму недооценивания духовного начала в уникальном, единственном и неповторимом человеке, ибо мы люди, а не числа. Целительность самоуглубления, укрывания в самом себе; не сознание своей незначительности, но решимость попытаться стать всем, не допуская, однако, самозамыкания в башне из
Т.К. Гусева
слоновой кости, таящего априори опасность дегуманизации, - вот основа концепции испанского писателя и философа.
Маэстро воспринимает роман, «самый плодотворный способ преподнесения идей, форму искусства, наиболее свободную и подвижную, подходящую и соответствующую полету духа»14, как вершину жанровой иерархии, «высший литературный жанр, интегрирующий, вобравший в себя эпическое, лирическое и драматическое, с одной стороны, научное и художественное - с другой; жанр, более других способный сделать искусство научным и науку - художественной»15.
Унамуно подразделяет романы на два типа: настоящий роман, роман сам по себе - основа исторических, автобиографических, философских рассуждений, в котором «сам роман как таковой, рассказ, то, что называется, сюжет - малая песчинка»16, и чистый роман, средство развлечения, «называемый иногда романическим, плод исключительно голого вымысла, роман фантастический и эмоциональный»17, «роман ради самого романа, рассказ ради рассказа»18.
Тенденцию развития современного романа испанский теоретик связывает напрямую с наукой. Отделение искусства от науки и их взаимовлияние имеют в эстетике Унамуно важное значение. Искусство - интуитивное познание, «графическое», представляющее человеку реальности, которые наука, познание «алгебраическое»19, оперирующая лишь абстрактными понятиями, не в силах определить. Искусство - как природа, оно находит в человеке непосредственное отражение, это вдумчиво толкуемые знания. Наука образовывает и совершенствует глаз, дабы он видел лучше то, что мы должны чувствовать.
Научное исследование не должно подменять поэтическое вдохновение, точно так же и дидактические, морализаторские или пропагандистские цели не должны затмевать цели художественные. Однако наука не вредит искусству как таковая, она ему вредит лишь внешняя, «неинтегрированная, не вплавленная в дух его»20 - такие произведения искусства истощены, под их худым покровом легко угадывается концептуальная часть или абстрактный научный остов.
Общий поддерживающий момент науки и культуры, прежде всего, - воображение. Процесс дифференциации всегда сопровождается интеграцией, и наиболее совершенная интеграция разделившегося предполагает завершение прогрессивного развития: «Чувство и мысль произрастают из одного и того же источника, они
К вопросу о взаимовлиянии русской и испанской литератур...
оба суть грани одного действа. Чувствовать науку и думать в искусстве - хороший путь думать в науке и чувствовать искусство»21.
Дон Мигель проводит грань прежде всего между историей и романом, разделяя и сопоставляя их. «Роман - современный жанр. а История - старинный, классический. роман - жанр временный, а История - непреходящий. Роман. едва лишь имел опыт робких попыток в античности, его сменила эпопея»22.
Исторический роман и романическая история оба стремятся к совершенному возвышенному творению, в котором наука и искусство соединятся, сплавленные воедино, а не поставленные лишь рядом. Идеал, извечная мечта Унамуно - взаимное пропитывание, прорастание искусства и науки друг в друга, пока не сольются они воедино, ибо будут они двумя сторонами одной неделимой реальности, - «чем прогрессивнее и совершеннее наука, тем она литературнее и художественнее; и чем более прогрессирует литература, тем ближе она, в определенном смысле, к науке»23. То, о чем умалчивают сухие хроники и документы, нам показывает литература - каждодневную жизнь прошлого, интраисторию.
История в самом строгом смысле производит эстетический эффект романа, если к реальности внешней присоединяется реальность внутренняя, к преходящему - постоянное: мы приближаемся к внутренней тождественности правды и красоты и к пониманию того, каким образом красота является отражением правды. Таким образом, «роман и история имеют тенденцию к взаимному сближению»24: «.по мере того как роман становится более историческим, другими словами, более документальным, история в определенном смысле становится романичнее, то есть в нее привносится все больше воображения.»25.
Кредо творческого метода Унамуно - стремиться к изображению верности человеческой души, внутренней реальности; герои, чтобы стать настоящими персонажами, должны «выявить себя полностью, .обнажить свою душу»26, превратиться в кого-то исторически конкретного, соответствовать какой-либо реальной личности, живущей, действующей, обладающей биографией, как и поступает со своими героями Унамуно.
Унамуно стремился следовать своим принципам в романе «Мир во время войны» (1897) - сплавить, а не просто сложить историческое и романическое, рассказать историю изнутри и вплести вымысел в оболочку, скрупулезно выверенную документально. Роман базируется на разработанной Унамуно концепции интра-истории, глубинной истории народной жизни - люди занимаются
Т.К. Гусева
делом, любят, идут на войну, гибнут, подчиняясь своим внутренним воззрениям о справедливости и унаследованным от предков заповедям и не помышляя даже о государственной, официальной -внешней - истории, политике, которой вызвана гражданская война.
Автор прямо указывает в предисловии ко второму изданию, что его творение - плод сопряжения истории и искусства, исторический роман или романизированная история, и едва ли найдется какая-либо самая малая деталь, которую он не мог бы документально подтвердить. Однако Унамуно верен себе: ориентирование на личное, на свое эго отличает даже и его исторический роман с сильной документальной компонентой - он помнит, как взрывались бомбы карлистов, чувствует запахи - его окружают воспоминания детства.
На связь с русским писателем прямо указывает уже название романа. Ориентируясь на Толстого, Унамуно воссоздает широкомасштабную картину жизни народа в течение более чем шести десятилетий начиная с 1812 г. (рождение одного из главных героев), военных действий на севере Испании - в стране басков, прежде всего в Бильбао и Наварре, а также периода Карлистских войн, революционных беспорядков - до 1874 г.
Унамуно проживает жизнь испанской семьи в мирное и военное время, однако ему не удается достичь эпохальности, свойственной Толстому. История Педро Антонио Итурриондо, уроженца Бильбао, владельца шоколадной лавки, типична для испанца того времени и неотделима от истории своего народа. На танцах он знакомится с доброй девушкой Хосефой Игнасией и по совету дяди хочет жениться - когда умирает Фернандо VII и вспыхивает кар-листский мятеж. «Святой муж, солдат веры» возвращается с Семилетней войны, и начинается его мирное, монотонное счастье с «серыми днями и моросящим дождем, .дружескими вечеринками»27 и. отзвуками великой революционной бури 1848 г. - «социализм поднимал голову». Игнасио, своего позднего сына, Педро Антонио и Хосефа Игнасия воспитывают в старом испанском стиле, в католической суровости, с обязательным первым причастием в 11 лет, чтением «Песни о моем Сиде». Мальчик не любит улицу, а любит горы (автобиографическая черта Унамуно). Вера его проходит через испытания (грех сладострастия, сопровождающийся жалостью к проститутке - жертве обстоятельств), но Игнасио остается целомудрен в вере - и вера его упрочивается.
Автор параллельно выводит на сцену семью лучшего друга Игнасио Хуана Араны, чей отец из либералов и не ходит по воскресеньям в церковь, и образ приятеля Игнасио Франсиско Сабаль-
К вопросу о взаимовлиянии русской и испанской литератур...
диде, круглого сироты с семи лет, выращенного дядей Хоакином. Мальчик обожает Страстную неделю, буквально «проглатывает» книги из библиотеки дяди и усердно работает над своей верой. Пачико Сабальбиде, томимый экзистенциальной тревогой, - аго-нист, Дон Кихот, борющийся с метафизической безысходностью, это второе я автора.
В повествовании переплетаются, чередуются мирные и военные эпизоды: сентябрьская революция (1867), прокламации, бегство королевы из Сан Себастьяна во Францию, лозунги «Да здравствует свобода!», «Долой Бурбонов!», карлистское движение, 70-й год, пропитанный историей, весна 71-го, «мимолетное виденье» Игна-сио в горах баскской девушки, «дочери ветров, воды и солнца»28, не знавшей по-кастильски. В 1872 г. после воззвания к восстанию с лозунгами «Да здравствует Испания! Да здравствует Карлос VII!» добровольцы после мессы уходят на войну. 22 апреля со словами «остановись, пуля» мама провожает Игнасио на войну.
Исторический компонент в романе присутствует в намного большей степени, нежели это обычно бывает в исторических романах, так как автор, по его собственному признанию, и стремился к тому, чтобы история гражданской войны была не только лишь внешней атмосферой, фоном развития вымышленного действия. Художественно сплавить в романе психологическое с социологическим - такова основная задача автора, и по сути это и есть специфичное слияние самого романа с историей.
Взгляд на войну Унамуно во многом совпадает с позицией Толстого. Война, по его мнению, это хаос, противоречивые вести, бесконечный отупляющий путь из деревни в деревню, с горы на гору без отдыха по пыльной дороге, провозглашение республики, стирка в ледяной воде, приход в славную восстанием Моньяриу, вспыхивающая искра жизни на деревенских танцах в момент привала, убегающая от врага змеящаяся ста кольцами разношерстная толпа -«остановись, пуля, Иисус со мной»; болезнь Игнасио, когда все, как в тумане, стало казаться сном, а война - лишь сказкой, странный его импульс - желать присутствовать при чем-то новом и серьезном; грустная ночь 28-го - «вповалку спали живые и мертвые, пока воронье слеталось на холмы»29; слезы, молитвы и недовольство домашних бездействием правительства, канонады, «нескончаемая боль бомбежек»30, жадное чтение номеров «Войны», смерть людей во время осады и вход освободительных войск в Бильбао.
Несколько особняком стоит и является чрезвычайно важным для понимания образ священника дона Мануэля, единственного
Т.К. Гусева
настоящего военачальника во главе добровольцев, перед которым все равны - одинаковое оружие и одинаковая же работа. Солдаты боялись и посмотреть на него - с абсолютным спокойствием отдавал он приказы о расстреле. Автор так комментирует подвиги отца Мануэля, шагавшего со знаменами Пресвятой Девы и гимном святому Игнатию: «Нет, нельзя воевать, как богомолец из Лисарраги! Надо беречь свою кровь и не жалеть чужую. Горький урок! Если они не расстреляют, будут расстреляны сами. И священник был прав. И давал он еще полчаса приговоренному - на примирение с Господом»31. Дон Мануэль заботился о своих солдатах - они «шли по дорогам войны, и хорошо шли. Хорошо ели, пили. В деревнях находили хлеб, вино, мясо. Иногда Дон Мануэль устраивал им и кофе, и сигары, и ликер, и ежедневные десять реалов - пока мог»32. Автором создается образ священника, растворившегося в народе, кожей чувствующего интраисторию. Позднее Унамуно напишет повесть об агонисте «Святой Мануэль Добрый, мученик» (1931).
Вслед за Толстым Унамуно ввел в свой исторический роман голос автора, чье видение мира несоизмеримо обширнее взгляда персонажей, - он размышляет, комментирует, философствует, обращается к документам, уточняет экзистенциальную сущность человека. Подобно Толстому, улавливающему «кажущуюся неуловимой жизнь народа», Унамуно, в его терминологии, постигал интраисторию.
Война - бессмысленная жертва, жестокость - во имя пустоты. «Это было жутко и очень неразумно, чрезвычайно неразумно. Они себя убивали за кого-то. Дабы ковать себе цепи. Они не знали даже, почему убивают друг друга. Было лишь два вражеских войска - и ничего более. Враг был врагом - вот и все. Тот, что напротив - враг. Война для них была - обязанность, дело, поставленная задача»33.
«Только в недрах мира истинного и бескрайнего возможно понять и найти оправдание войне. Военный поход за правду, единственное вечное утешение, становится священным; именно тогда и прозреваешь путь - устранить, сократить, свести войну к святому труду. Не вне войны, но внутри нее - вот где надо искать мир, мир в самой войне»34.
По пришествии родителям известия о смерти Игнасио звучит излюбленный мотив Унамуно о целительности самоуглубления, самопогружения, индивидуальной уникальности и неповторимости каждой человеческой души, ведущей внутренний бой, агонизирующей.
К вопросу о взаимовлиянии русской и испанской литератур...
«Правда была в том, что внутренняя жизнь - такая разная, никогда не устанешь погружаться в нее. Вся эта война, волнующая других, - что это, в сравнении с внутренним боем души. твоей души? Рядом с суровой борьбой души человеческой, поддерживаемой милосердно - вопреки искушениям, - чего стоят те битвы, рассказами о которых пестрят газеты?»35
Замысел русского писателя об объединяющем, очищающем, возвышающем в нравственном отношении воздействии войны, тяжкой проверки для всего народа, в произведении испанском утрачивает внутреннюю значимость, становится слабее, незначительнее. Унамуно подчеркивает континуальность жизни, а также ее цикличность, преходящий характер всего сущего:
Мир возвратился, как здоровье к выздоравливающему. Отец Игнасио плакал - незнакомые цветущие девушки, не понимая, смеялись над ним.
Вхождение национальных войск в Бильбао. Мальчишки, что раньше бежали за карлистами, теперь так же бегут за либералами. Да здравствует мир!36
Очищение войной в «Мире во время войны» означает не духовное преображение, слияние с судьбой народной, но, прежде всего, яркое и признательное восприятие дарованной нам мирной повседневной жизни, красоты окружающего мира.
Примечания
Unamuno M. de. Paz en la guerra // Unamuno M. de. Obras completes. V. 2. Madrid: Afrodisio Aguado S.A., 1951. P. 196. (Здесь и далее перевод наш. - Т. Г.) Э. Пардо Басан, Мигель де Унамуно, Хуан Рамон Хименес, Федерико Гарсиа Лорка, Хосе Ортега-и-Гассет и другие.
Так, в 1606 г. Лопе де Вега создает драму о событиях Смутного времени «Новые деяния Великого князя Московского», оказавшую влияние на более поздние драмы - «Преследуемый государь - несчастливый Хуан Басилио» (1651) А. Морето и Каванья; А. Мартинеса де Менесеса; Л. де Бельмонте Бермудеса; анонимный «Русский двойник» конца XVII в. Перу Сервантеса принадлежит «северная повесть» «Странствия Персилеса и Сихисмунды» (1616); Энрике Суарес де Мендоса и Фигероа пишет «Московскую повесть об Эвсторхио и Клорине» (1629). В «Час воздаяния...» (1636) Кеведо включает новеллу «Великий князь Московский и подати». «Русская» тема возникает в драме «Жизнь есть сон» (1636), комедиях «Порывы ненависти и любви» (1658?), «Граф Луканор» (изд. в 1661) Кальдерона. О русской реке Волге
2
3
Т.К. Гусева
упоминает Гонгора в поэме «Полифем» (1612), о «стенах Московии» - Мира де Амаскуа в драме «Раб дьявола» (1613). Испанский поэт Мануэль Рейна называл Пушкина среди своих учителей. Примеры эти, которые могут быть умножены, говорят о развитии взаимосвязей русской и испанской культур на протяжении долгого времени.
4 Испания привлекала внимание, например, А.С. Пушкина. Среди его книг были обнаружены сочинения испанских писателей на языке оригинала или во французском переводе, поэт изучал испанский язык, занимался даже переводами. Во многих произведениях русского поэта присутствует Испания, ее настоящее и прошлое. Так, облик Испании возникает в стихотворениях «Генералу Пущину» (1821), «Ночной зефир» (1824), «К вельможе» (1830), «Я здесь, Инезилья...» (1830), «Пред испанкой благородной...» (1830), «На Испанию родную...» (1835), «Родерик» («Чудный сон мне Бог послал...») и др. - в целом сочинения А.С. Пушкина с испанской тематикой создают яркий историко-национальный образ Испании, ставший классическим в русской литературе и способствовавший укоренению национального мифа и представлений о героической истории, национальном укладе и интеллектуальных богатствах испанского народа.
5 Характерный факт: Бенито Перес Гальдос, Кларин, Мигель де Унамуно, по их признанию, впервые прочли сочинения русских авторов во французских переводах.
6 Unamuno M. de. La novela de Don Sandalio, jugador de ajedrez // Unamuno M. de. Obras completes. P. 1235.
7 Ibid. P. 1234.
8 Ibid. P. 1241. Ibid. P. 1256. Ibid. Ibid.
Unamuno M. de. Más sobre la crisis del patriotismo // Unamuno M. de. Algunas consideraciones sobre la literatura latinoamericana. Madrid, 1957. P. 27.
13 Ibid. P. 28.
Unamuno M. de. La novela contemporánea y el movimiento social // Unamuno M. de. Obras completas. V. IX. Madrid, 1966. P. 851.
15 Ibid. P. 846.
Unamuno M. de. Historia y novela // Unamuno M. de. Ensayos. Vol. 2. Madrid, 1958. P. 1206.
Unamuno M. de. El porvenir de la novela // Unamuno M. de. Obras completas. V. 5. Madrid, 1958. P. 835.
Unamuno M. de. Historia y novela. P. 1206.
Unamuno M. de. Notas sobre el determinismo en la novela // Unamuno M. de. Obras completas. V. IX. Madrid, 1966. P. 771.
14
16
К вопросу о взаимовлиянии русской и испанской литератур..
20 Unamuno M. de. El porvenir de la novela. P. 846.
21 Unamuno M. de. Introducción. Unamuno en sus cartas // Unamuno M. de. Ensayos. P. 34.
22 Unamuno M. de. Historia y novela. P. 1207.
23 Unamuno M. de. El porvenir de la novela. P. 846.
24 Unamuno M. de. Historia y novela. P. 1206.
25 Unamuno M. de. El porvenir de la novela. P. 834.
26 Unamuno M. de. Tres novelas ejemplares y un Prólogo. Madrid, 1958. P. 19-20.
27 Unamuno M. de. El porvenir de la novela. P. 846.
28 Unamuno M. de. Paz en la guerra. P. 95.
29 Ibid. P. 252.
30 Ibid. P. 180.
31 Ibid. P. 121.
32 Ibid.
33 Ibid. P. 260.
34 Ibid. P. 327.
35 Ibid. P. 305.
36 Ibid.
