CC BY
181
УДК 130.2
К вопросу о типологии практик памяти в Казахстане1
Медеуова Кульшат Агибаевна
доктор философских наук, профессор кафедры философии Евразийского национального университета имени Л.Н. Гумилева. Республика Казахстан, 010000 Астана, ул. Янушкевича, 6, каб. 219. E-mail: mkulshat@mail.ru
Аннотация. Исследовательская задача связана с типологией практик памяти в Казахстане, с вопросом о том, какие критерии могут оказаться наиболее релевантными для образных, метафорических, интеллектуальных и поведенческих сюжетов памяти, конституирующих представления об идентичности в Казахстане. При написании статьи использовались новые данные, полученные в ходе полевых исследований по региональным музеям и местам памяти Казахстана.
Ключевые слова: память; коммеморация; практики памяти; идентичность; ландшафты культуры.
В Казахстане за годы независимости были инициированы государственные программы по сохранению культурного наследия, реализации культурной политики, в то же время не проводились специальные исследования по коммеморативным практикам. Основной акцент в государственных программах делается на фактологической стороне вопроса, где содержание понятия памяти зачастую раскрывается в категориях либо этнографического и артефактного характера, либо в понятиях письменного наследия. В тоже время в мировой гуманитарной практике содержание понятия памяти за последние 50 лет прошло определенную методологическую эволюцию, когда оно из понятия, описывающего субъективные состояния, стало интерпретироваться как понятие, коррелированное логическими и объективными процессами, а также из понятия, описывающего индивидуальные состояния, оно перешло в разряд понятий, включающих в себя коллективные действия. В данной статье не рассматриваются сами практики памяти, но делается теоретический обзор работ по коммеморации для задачи определения критериев, по которым можно будет проводить дальнейшую дескрипцию практик памяти в Казахстане.
Когда в науках о культуре в исследовании идентичности используются концепты «память», «забвение», «ностальгия», «архив», «канон», «рессентимент», «места памяти», «ландшафты культуры», то все это в целом называется исследованием памяти (Memory Studies) или коммеморативными исследованиями, которые уже достигли определенного уровня теоретико-методологической полноты.
Пьер Нора отмечает, что волны популярности исследований памяти определенным образом связаны с постимперскими, постколониальными, а также и постсоветскими трансформациями геополитической карты мира. Отмечая, что процессы локального нациостроительства предполагают рефлексии над различными видами поисков национальной идентичности, он использует противопоставление истории и памяти, считая, что между этими понятиями есть фундаментальное различие.
П.Нора связывает память с эмоциональным переживанием настоящего, тогда как историю он называет интеллектуальной реконструкцией прошлого.
1 Статья выполнена в рамках проекта «Актуальные практики памяти: концептуализация прошлого и конструирование идентичности в современной культуре Казахстана» (грантовое финансирование Министерства науки и образования Республики Казахстан по приоритету «Интеллектуальный потенциал страны» (2015-2017 годы).
Проблему он видит в том что за «последние 30-50 лет как история, так и коллективная память претерпели глубокие изменения, связанные с общим развитием человеческого общества. Жестокие потрясения ввергли мир в водоворот радикальных перемен и способствовали резкому ускорению субъективно воспринимаемого времени» (Nora 1999).
Изменение взглядов на прошлое неразрывно с изменением и эпистемологической оптики, так П.Нора отмечает, что когда «на периферии независимость новых наций вторглась в историческое время обществ, уже разбуженных от своего онтологического сна колониальным насилием. И этот же самый порыв вызвал внутреннюю деколонизацию, деколонизацию всех малых народов, групп, семей, всех тех, кто обладал сильным капиталом памяти и слабым капиталом истории; конец обществ-памятей, как и всех тех, кто осуществлял и гарантировал сохранение и передачу ценностей, конец церкви или школы, семьи или государства; конец идеологий-памятей, как и всего того, что осуществляло и гарантировало беспрепятственный переход от прошлого к будущему или отмечало в прошлом все то, что было необходимо взять из него для изготовления будущего, будь то реакция, прогресс или даже революция. Более того - сам способ исторического восприятия, благодаря средствам массовой информации, постепенно распался, подменив память, ограничивавшую свое наследие самым сокровенным, эфемерной фотографией актуальности» (Filipova 2001).
П.Нора считает, что память - это «жизнь, носителями которой всегда выступают живые социальные группы, и в этом смысле она находится в процессе постоянной эволюции, она открыта диалектике запоминания и амнезии, не отдает себе отчета в своих последовательных деформациях, подвластна всем использованиям и манипуляциям, способна на длительные скрытые периоды и внезапные оживления» (Filipova 2001, P.76).
Память в этом понимании и коммеморация отличаются друг от друга. Коммеморация используется для описания ситуации, когда прошлое используется, сохраняется, корректируется для определенных целей настоящего. Так зачастую память в идеологических фреймах может восприниматься как то, что «кристаллизирует» политический синтез наций.
Эти теоретические проработки французского историка и классика коммеративных исследований Пьера Нора задают определенную планку для текущей работы по типологизации современных практик памяти в Казахстане. Совершенствование культурной политики, сохранение культурного наследия через воспроизводство в коллективной памяти общества является важной составляющей стратегического развития современного Казахстана. В этом процессе активно участвуют регионы, которые инициируют программы развития как местного туризма, так и программы, направленные на поддержание культуры, сохранение и реставрацию культурного наследия. В тоже время участниками являются не только республиканские, региональные власти и специализирующиеся на этом институции, акторами процессов коммеморации являются также и местные сообщества, в том числе бизнес структуры и представители общин (казахских родов), этнокультурных объединений, религиозных конфессий. Здесь есть явные и неявные тенденции, лакуны, которые могут коммерционализироваться, как это происходит в ряде регионов с паломническим, религиозным и сакральным туризмом. Здесь также есть ниши, которые требуют своего дальнейшего теоретического осмысления.
Несмотря на мировой тренд расширения методологии и увеличения количества исследований по практикам памяти, подобных специальных
исследований в Казахстане практически не проводилось. Проект «Актуальные практики памяти: концептуализация прошлого и конструирование идентичности в современной культуре Казахстана» стал одним из первых комплексных теоретико-методологических исследований в данной сфере. В течение двух лет в рамках проекта исследовательской группой проводился сбор эмпирических данных в 8 регионах Казахстана, были посещены 46 музеев и 60 мест памяти. Поскольку последнее является конвенциональным понятием, то на этапе проверки рабочих гипотез, мы остановились на таком понимании мест памяти как реальных мест (географически локализованных), в ореоле которых происходят события, связанные с местными сообществами. Первоначально, под влиянием дискурсов об эмансипации религиозных практик в постсоветских регионах, мы определяли места памяти как места, связанные с паломническим туризмом. В ходе проведения полевых работ стало ясно, что палитра возможных мест памяти шире, чем объекты религиозного характера. П. Нора обращал внимание на этот факт, что важной характеристикой мест памяти является то, что они могут нести разные значения и что это значение может меняться.
У П.Нора крайней формой коммеративного сознания являются места памяти, он считает, что на развитие дискурса о местах памяти повлияла «деритуализация» мира в целом - «это то, что скрывает, облачает, устанавливает, создает, декретирует, поддерживает с помощью искусства и воли сообщество, глубоко вовлеченное в процесс трансформации и обновления сообщество, которое по природе своей ценит новое выше старого, молодое выше дряхлого, будущее выше прошлого. Музеи, архивы, кладбища, коллекции, праздники, годовщины, трактаты, протоколы, монументы, храмы, ассоциации - все эти ценности в себе - свидетели другой эпохи, иллюзии вечности. Отсюда - ностальгический аспект проявлений почтения, исполненных ледяной патетики. Это ритуалы общества без ритуалов, преходящие святыни десакрализирующего общества, верность партикулярному в обществе, которое отвергает партикуляризм, фактические различия в обществе, принципиально стирающем их, знаки признания и принадлежности к группе в обществе, которое стремится распознавать только равных и идентичных индивидов» (Filipova 2001).
Общая логика проекта построена на работе с концептами памяти для выявления образных, метафорических, интеллектуальных и поведенческих сюжетов, конституирующих представление казахстанцев о своей идентичности. В настоящем исследовании мы отталкиваемся от утверждения, что наиболее релевантными будут исследования памяти как динамических процессов.
Теоретическая часть связана с необходимостью анализа междисциплинарных подходов к проблемам памяти и выстраивания исследовательской стратегии релевантной для казахстанского поля. Концепт памяти является одним из самых востребованных и продуктивных для исследований, сфокусированных на современных состояниях культуры, если под культурой понимать не нормативные и директивные предписания, но реальные, в том числе и повседневные практики, способы адаптации к вызовам глобального характера, а также локальные стратегии идентификации и самоописания.
Для того, чтобы преодолеть теоретический эссенциализм, достаточно часто встречаемый в исследованиях памяти, мы сфокусировались на понятии практики памяти, которое начиная с 80-х годов ХХ века, используют в различных методологических проекциях, в первую очередь как понятие «нового
теоретического консенсуса», при помощи которого преодолевается субъектно-объектный подход в философии, в антропологии и шире в гуманитарных науках в целом. Практику, в интерпретации Пьера Бурдье, можно понимать как «более богатую, насыщенную» субъективность. Американский антрополог Шерри Ортнер (Ortner 1984) считает, что актуальность антропологических исследований повышается, если переосмысление основных базовых понятий культуры делается через переосмысление актуальных практик, существующих реально в этом пространстве и времени. Этот антиэссенциалистский подход в исследовании культуры базируется на тезисе, что для повышения релевантности исследования необходимо выходить за рамки уже устоявшихся (действующих) теоретических концепций практики, и искать новые действительно актуальные, то есть происходящие в этот период времени.
Теоретические референсы и критерии практик памяти. Существует большой корпус междисциплинарных текстов, где понятия практики и памяти, поисков и конструирования идентичности пересекаются под разными углами анализа, представляющими интерес для целей текущей работы - обоснование критериев для типологизации актуальных практик памяти, актуализированных процессами модернизации культурной политики в Республике Казахстан.
Так работы Мориса Хальбвакса (Halbwachs 2005, 2007), Пьера Нора (Nora 1999), Мишель де Серто (Certo), Поля Рикера (Ricoeur 2004), Алейды и Ян Ассман (Asmann, Asmann), Александра Эткинда (Etkind 2013) и других авторов, которые считаются классическими, базовыми для исследований памяти, коллективных практик, связанных с культурной и социальной памятью, создают общие эпистемологические рамки исследования того, как происходит концептуализация и реактуализация прошлого. Наши исследовательские задачи, связаны с выявлением того, как и через какие практики памяти конструируется идентичность в Казахстане. Общий подход заключается в том, что исследование памяти (Memory Studies) по преимуществу является междисциплинарным направлением современной науки и как в любом междисциплинарном проекте от характера доминирующей дисциплины зависят исследовательские ракурсы. На особенность Memory Studies могут оказывать влияние исторические, политические, культурные контексты. Например, понятие культурной памяти преимущественно используется в немецкой традиции, в частности, у Яна и Алейды Ассман, в то время, как во французской традиции используется больше понятия социальной и коллективной памяти как в случае Мориса Хальбвакса и Пьер Нора.
Кроме собственно эпистемологических рамок междисциплинарных исследований следует обратить внимание на контекстуальные философские референсы, которые также влияют на исследовательскую оптику, связанную с изучением памяти. В данной работе мы опираемся в качестве философских референсов на идеи: Джона Серлья (Searle 1990), который использовал понятие фоновых практик как совокупности принятых в культуре способов конституирования и воспроизводства идентичности; Людвига Витгенштейна (Wittgenstein 2009) о том, что язык в действительности функционирует на фоне актуальных практик, действующих в этой культуре, и наиболее важные вещи могут быть скрыты из-за своей простоты и повседневности; Мартина Хайдеггера (Heidegger 1997) о том, что социальное можно исследовать как «усредненную повседневность», при этом рутинизированные способы поведения, которые сопровождают в нашей жизни «незаметные и нерефлексируемые» символические структуры, в методологическом плане дают возможность видеть определенные действия как осмысленные; Мишеля
Фуко (Foucault), о власти и отношении интеллектуалов к власти и производству доминирующих дискурсов; Пьера Бурдье (Bourdieu 2005) о культурном капитале и способах его воспроизводства; Вальтера Беньямина (Benjamin 1997) об аффектах культурного и исторического воображения, символических (визуальных) проявлений культурной традиций.
По мнению последнего, память не дает никакого преимущества в интерпретации прошлого, но дает преимущество иного рода, а именно -личный опыт присвоения и интерпретации исторического прошлого. Переживание прошлого всегда опирается на символические формы, поэтому в такого рода исследованиях много от того, что В. Беньямин называл воображаемыми реконструкциями.
Объемы исследований памяти за последние десятилетия выросли, также происходит миграция исследовательских фреймов на новые территории, государства, общности, где эти уже ставшие классическими теоретико-методологические траектории пересекаются, дополняются, обогащаются.
В нашем случае для исследования, проводимого в Казахстане, выбраны те параметры, которые отражают особенности местных практик памяти, доминантные способы социального фреймирования памяти и способы концептуализации памяти профессиональными сообществами.
Так, анализ региональных музейные практик показал, что на существование специфических фильтров памяти могут влиять не только идеологические, но и контекстуальные фреймы как то музейное подвижничество, региональные особенности, в том числе туристический потенциал или напротив экономическая деградация регионов, спонсорство заинтересованных лиц, активность общественных объединений, зависимость от республиканского или местного бюджетов.
Поэтому первый критерий для определения пространственных и временных границы коллективной памяти был определен через метафору музейного фронтира. Понятие фронтира необходимо для того, чтобы показать как происходит соседство в музеях старых и новых фреймов; в чем проявляются различия в экспозиционных практиках музеев, возникших в советский и постсоветский периоды; как сохраняется дидактика советских музейных просветительских практик, и то как она декодируются в новых идеологических форматах. Советская практика «самодовлеющей закрытости», которая возникла из понимания коллективной памяти как однородного (идеологического) единства, сохраняется по прежнему в региональных музеях. Сюзан Сонтаг (Sontag 2013) отмечает, что своеобразные соглашения о коллективной памяти формируются за счет активного использования таких категорий, как - мы, народ, нация. Именно это «соглашение» в целом создающие имплицитную структуру совместных забот, ценностей, переживаний, нарративов доминантно присутствуют в практиках региональных казахстанских музеев.
Методологическая позиция различения истории памяти как воспоминания и как рефлексии исторического опыта, позволила выявить второй критерий -язык самоописания или культурный капитал. Этот критерий необходим для работы с понятиями глубинны и широты культурной памяти.
Отечественные историки признают, что современное состояние исторической науки представляет собой сложный процесс. С одной стороны, это профессиональная история с практиками академических споров и аргументаций, которая переживает процесс освобождения от догматизированных советской идеологией методологий, и переходом к
широкому полю постколониальных исследований. С другой стороны, это история, которую условно можно назвать историей вне академии, то есть история, которая работает как идеологический концепт в палитре массмедийных практик. Наконец, это альтернативная история, которая создается и пишется энтузиастами. Это могут быть практики составления шежире (родословных), мемуарно-биографические легитимации советского культурного капитала, реинтерпретация основных нарративных сюжетов, связанных с батырами, войнами, столкновениями, эмиграцией и последующими возвращениями в Казахстан больших сообществ.
Третий критерий выбран для исследований стратегий брендирования регионов, использования потенциала культурных памятников - это меритерий культурной географии или потенциал места. В плане сравнительных исследований сакрального паломничества интересны результаты, полученные центром Айгине из Кыргызстана. В течение нескольких лет проводилась дескрипция, протоколирование сакральной географии кыргызских регионов, и по полученным новым данным с более чем тысячи мест были предложены основные признаки и варианты классификации. Места паломничества в Кыргызстане предлагают классифицировать на основе происхождения, выполняемых функций, духовных покровителей, связи с историей, эпосом Манас, религией. Исследователь Гульнара Айтбаева, анализируя оппозицию двух ключевых терминов «кыргызчылык» и «мусулманчылык», обращает внимание, что, не смотря на то, что официально таких терминов нет, население их использует в собирательном значении как совокупность определенных свойств и качеств. Места паломничества становятся своеобразными призмами идентификации. Так, термин кыргызчылык вобрал в себя палитру семантических характеристик, начиная от «отсталости» до ассоциативного ряда с «тенирчилик» и такими понятиями как «особая система мировосприятия», «особый путь», «система идей и ценностей, присущая только кыргызам» (Aytpaeva Nd).
Сравнивая данные этого исследования с данными, полученными в ходе собственных полевых работ, видим только относительное совпадение того, что называется сакральным паломническим туризмом. Казахстанский материал дает иные параметры. Так, например, в разных регионах имеется разный градус коммерциализации паломничества. Если в Жамбылской области один мавзолей Айша Биби позволяет создавать до 40 рабочих мест в летний туристический сезон, то в глубинках торгайского региона мазары не являются такими объектами коммерциализации.
Опыт исследования сакральной географии и практик паломнического туризма - важный, ключевой для систематизации практик памяти в Казахстане, но не единственный. Казахстанский исследователь Юлия Шаповал обращает внимание на роль концепта травмы при анализе стратегии выживания и сохранения этнической идентичности у депортированных в Казахстан народов. Исследуя как польские сообщества интегрировались в казахстанскую историю, через какие трудности и лишения им как депортированным пришлось пройти, Шаповал показывает как патерны религиозного и этнического формируют свои сюжеты, связанные с памятью. В случае с польскими сообществами религия стала «одной из стратегий выживания поляков как этнической группы со своим языком, этнической культурой, религией ... на современном этапе вместе с процессом возвращения памяти, который позволяет преодолеть травму депортации, возвращается и актуализируется вновь католическая вера у
поляков Казахстана» (Shapoval 20162). Это возвращение к вере, к возможности открытого исполнения ритуалов приводит к появлению новых практик памяти как создание музеев, посвященных католическим священникам, умершим в лагерях КАРЛАГа и периоду, который ныне они воспринимают как период травмы. Для работы с исследованием массовых стратегий памяти, таких как забывание, преодоление травмы, репрезентации и референсы - мы используем четвертый критерий - рутинизированные практики и пятый -вызовы модернизации.
Темы политических репрессий также влияют на общие дискурсы памяти в Казахстане. В этой связи следует отметить работы Арайлым Мусагалиевой (Musagalieva 2012), которая активно занимается вводом ранее закрытых, архивных материалов о репрессиях в научный оборот. Среди казахстанских исследователей представляет особый интерес работы Аширбека Муминова (Muminov 2011) как ведущего исследователя исламского наследия Центральной Азии, и как исследователя эпиграфики на кулыптасах и религиозных культурных памятников. В своей книге «Родословное древо Мухтара Ауэзова» Муминов пишет, что в советский период практически невозможно было комплексное исследование мусульманской культуры казахов, более того, под влиянием политических, идеологических фреймом произошло разделение в понимании целостности традиционных, модернизационных и духовных процессов. По его мнению, идеологические трансформации коснулись тех научных практик, которые разделили «местные исторические источники» на две группы: «достоверные («полезные») и недостоверные («вредные)». Поэтому большой пласт устной истории, мифологии сознательно игнорировался в официальной науке, но активно репродуцировался отдельными сообществами. Именно на эти моменты также обращает внимание Улан Бигожин, который исследует не просто культурную географию аулие -святынь, мазаров, феномены зиярата и ширка, но и особые сообщества, которые в казахской культуре связаны с родом кожа, именуемые в английском языке как sacred lineages.
В обилии различных исследовательских ракурсов, есть две доминирующие позиции: понимание памяти как преимущественно национального, связанного с конкретным государством и контекстом текущей идеологической программы; и понимание памяти как инструмента, который работает вне дидактики государственной идеологии, но охватывающего местные, локальные практики. В данном исследовании мы остановились на подходе, согласно которому феномен коммеморации (коллективной памяти) понимается как возникающий в ситуации центрирования, объединения некого сообщества для различных социальных целей. Таким образом, мы понимаем, что не может быть единой истории коллективной памяти, что коллективная память - это скорее сложный процесс культурного производства и потребления, в котором есть определенные противоречия, возникающие между специфическими стратегиями репрезентации и широкой палитрой контекстов восприятия.
Позиция, в которой память рассматривается не как исторический феномен, а как социальный, акцентирует внимание на общественном характере и
2 Шаповал Ю.В. Этничность и религия у депортированных народов (на примере поляков в Казахстане). В печати.
одновременно на индивидуальных, локальных культурных практиках памяти, на том, как они воплощаются в речи, популяризируются в средствах массовой информации. Это позволяет использовать понятие практик памяти не только как действие, но и как дискурс.
Эдебиеттер ^3ímí/ Список литературы
1. Айтпаева Г., Молчанова Е. «Кыргызчылык: поиск между духовностью и наукой» [Электронный ресурс] // Айгине - культурно-исследовательский центр. URL: http://aigine.kg/images/ Publications/article5.PDF (дата обращения: 08.09.2016).
2. Ассман Я. Длинная тень прошлого: Мемориальная культура и историческая политика. - М.: Новое Литературное Обозрение, 2014.
3. Ассман Я. Культурная память. Письмо, память о прошлом и политическая идентичность в высоких культурах древности. - М.: Языки славянской культуры, 2004.
4. Беньямин В. Московский дневник. - М.: Ad Marginem, 1997.
5. Бурдье П. Социология социального пространства. - М.: Институт экспериментальной социологии, 2007.
6. Витгенштейн Л. Логико-философский трактат / Пер. с нем. Добронравова и Лахути Д.; Общ. ред. и предисл. Асмуса В.Ф. - М.: Наука, 1958 (2009).
7. Зонтаг С. О фотографии. - М.: Ад Маргинем Пресс, 2013.
8. Муминов А. К. Родословное древо Мухтара Ауэзова. - Алматы «Жибек жолы», 2011.
9. Мусагалиева А. К^аза^станньщ ортальщ жэне жерплкт мурагаттар ^орлары ^ужаттары саяси репрессиялар тарихыныц дерек raßi (1917-1956 жж.). - 2012.
10. Нора П. и др. Проблематика мест памяти // Франция-память / П.Нора, М.Озуф, Ж.де Пюимеж, М.Винок. - СПб.: Изд-во С.-Петерб. Ун-та, 1999. - С. 17-50.
11. Рикер П. Память, история, забвение / Пер. с фр. И.И. Блауберг и др. - М.: Изд-во гуманитарной литературы, 2004.
12. Серл Дж. Р. Метафора // Теория метафоры. - М., 1990.
13. Филипова Е. История и память в эпоху господства идентичностей. (Интервью с действительным членом Французской Академии историком Пьером Нора) // ЭО. - 2011. - №4. -С. 75-84.
14. Фуко М. Интеллектуалы и власть: статьи и интервью, 1970-1984: - М.: Праксис, 2002.
15. Эткинд А. Внутренняя колонизация. Имперский опыт России. 2-е изд. - М.: Новое литературное обозрение, 2013.
16. Хайдеггер М. Бытие и время / Пер. с нем. В.В. Бибихина. - М.: Ad Marginem, 1997. [Переизд.: СПб.: Наука, 2002; М.: Академический проект, 2010.]
17. Хальбвакс М. Социальные рамки памяти. - М.: Новое издательство, 2007.
18. Хальбвакс М. Коллективная и историческая память // Неприкосновенный запас. - 2005. - Т. 2. - №. 2-3. - С. 40-41.
19. Certo M. T. et al. Coupling endonucleases with DNA end-processing enzymes to drive gene disruption // Nature methods. - 2012. - Т. 9. - №. 10. - P. 973-975.
20. Ortner S. Theory in Anthropology since the Sixties // Comparative Studies in Society and History. -1984. - Vol. 26. - P. 126-166.
Reference
Ajtpaeva, Molchanova Nd - Ajtpaeva, G, Molchanova, E Nd, «Kyrgyzchylyk: poisk mezhdu duhovnost'ju i naukoj», Ajgine - kui'turno-issiedovatei'skij centr. retrived 08 September 2016, <www.aigine.kg/images/Publications/article5.PDF>. (in Rus). Assman 2014 - Assman, Ja 2014, Diinnaja ten' proshiogo: Memoriai'naja kui'tura i istoricheskaja
poiitika, Novoe Literaturnoe Obozrenie, Moscow. (in Rus). Assman 2004 - Assman, Ja. Kui'turnaja pamjat'. Pis'mo, pamjat' o proshiom i poiiticheskaja
identichnost' v vysokih kui'turah drevnosti, Jazyki slavjanskoj kul'tury, Moscow. (in Rus). Ben'jamin 1997 - Ben'jamin, V 1997 - Moskovskij dnevnik, Ad Marginem, Moscow. (in Rus). Burd'e 2007 - Burd'e, P 2007, Socioiogija sociai'nogo prostranstva, Institut jeksperimental'noj sociologii, Moscow. (in Rus).
Certo 2012 - Certo, MT 2012, Coupling endonucleases with DNA end-processing enzymes to drive
gene disruption, Nature methods, T.9, №10, P.973-975. (in Eng). Filipova 2011 - Filipova, E 2011, Istorija i pamjat' v jepohu gospodstva identichnostej. (Interv'ju s dejstvitel'nym chlenom Francuzskoj Akademii istorikom P'erom Nora), EO, №4, P. 75-84. (in Rus). Fuko 2002 - Fuko, M 2002, Inteiiektuaiy i viast': stat'i i interv'ju, 1970-1984, Praksis, Moscow. (in Rus).
Hajdegger 2002 - Hajdegger, M 2002, Bytie i vremja / Per. s nem. V.V. Bibihina, Ad Marginem,
Moscow, 1997. [Pereizd.: SPb.: Nauka, 2002; M.: Akademicheskij proekt, 2010.] (in Rus). Hal'bvaks 2007 - Hal'bvaks, M 2007, Social'nye ramki pamjati, Novoe izdatel'stvo, Moscow. (in Rus). Hal'bvaks 2005 - Hal'bvaks, M. Kollektivnaja i istoricheskaja pamjat', Neprikosnovennyj zapas, T. 2, №. 2-3, P.40-41. (in Rus).
Jetkind 2013 - Jetkind, A 2013, Vnutrennjaja kolonizacija. Imperskij opyt Rossii. 2-e izd., Novoe
literaturnoe obozrenie, Moscow. (in Rus). Muminov 2011 - Muminov, AK 2011, Rodoslovnoe drevo Muhtara Aujezova, «Zhibek zholy», Almaty, 2011. (in Rus).
Musagalieva 2012 - Musagalieva, A 2012, K^aza^stannyH, ortalyц zhene zhergilikti myrarattar цorlary
Kyzhattary sajasi repressijalar tarihynyH derek kezi (1917-1956 zhzh.) (in Kaz). Nora 1999 - Nora, P 1999, Problematika mest pamjati, Francija-pamjat' / P.Nora, M.Ozuf, Zh.de
Pjuimezh, M.Vinok, Izd-vo S.-Peterb. Un-ta, Saint-Petersburg, P.17-50. (in Rus). Ortner 1984 - Ortner, S 1984, Theory in Anthropology since the Sixties, Comparative Studies in Society
and History, Vol.26, P.126-166. (in Eng). Riker 2004 - Riker, P 2004, Pamjat', istorija, zabvenie / Per. s fr. I.I. Blauberg i dr., Izd-vo gumanitarnoj
literatury, Moscow, 2004. (in Rus). Serl 1990 - Serl, DzhR 1990, Metafora, Teorija metafory, Moscow. (in Rus).
Vitgenshtejn 1958 - Vitgenshtejn, L 1958, Logiko-filosofskij traktat , Per. s nem. Dobronravova i Lahuti
D.; Obshh. red. i predisl. Asmusa V.F., Nauka, Moscow, 1958. [2009]. (in Rus). Zontag 2013 - Zontag, S 2013, O fotografii, Ad Marginem Press, Moscow. (in Rus).
Казакстанда жад тэжiрибелерiнщ типологиясы туралы мэселе хакында
Медеуова Кульшат Агибаевна
философия гылымдарыньщ докторы, Л.Н. Гумилев атындагы Еуразияльщ улттьщ университеттщ философия кафедрасыныц профессору. Казахстан Республикасы, 010000 Астана, Янушкевич кешеа, 6, каб. 219. E-mail: mkulshat@mail.ru.
Тушн. Зерттеу мiндетi Каза^стандагы жад тэжiрибелерiнщ типологиясымен, Каза^стандагы бiрегейлiк жайлы тYсiнiк беретш жадтыц бейнелi, метафорикалыщ, зияткерлiк жэне ммнез-^улы^ты бейнелерi Yшiн ^андай критерийлер анагурлым релевантты деген сауалдармен байланысты. Макала жазуда айма^тыщ муражайлар жэне Казакстанныц естелiк орындары бойынша далалыщ зерттеулер барысында алынган жаца мэлiметтер пайдаланылды.
Туйiн сездер: жад; коммеморация; жад тэжiрибелерi; у^састыщ; мэдениет ландшафттары. On the issue of memory practices typology in Kazakhstan
Medeuova Kulshat Agibaevna
Doctor of Philosophy, Professor of the Department of Philosophy, L.N. Gumilyov Eurasian National University. 010000 Republic of Kazakhstan, Astana, 6 Yanushkevicha str., Office 219. E-mail: mkulshat@mail.ru.
Abstract. The research problem is related to the typology of memory practices in Kazakhstan, with the question of what criteria might be the most relevant to the figurative, metaphorical, intellectual and behavioral memory themes that constitute the idea of identity in Kazakhstan. In the article, the new data obtained during the field research of the regional museums and places of memory in Kazakhstan were used.
Keywords: memory; commemoration; memory practices; identity; cultural landscapes.
