CC BY
409
Актуальные проблемы адвокатской практики
Тарасов А.А.
к вопросу о процессуальном статусе лица, в отношении которого осуществляется уголовное преследование
цель: Рассмотрение содержания процессуального статуса лица, в отношении которого осуществляется уголовное преследование.
методология: Автором применялся историко-правовой метод, сравнительно-правовой метод, формально-юридический метод, метод включенного наблюдения.
результаты: В статье проанализированы ведущиеся в последние годы научные дискуссии об оптимизации процессуального статуса лица, подвергающегося уголовному преследованию. Подчеркивается условность употребления в законе любых терминов и необходимость приоритета содержательного, правозащитного смысла нормативных предписаний в сравнении с их формальным выражением.
новизна/оригинальность/ценность: Работа представляет высокую научную ценность, поскольку является попыткой комплексного переосмысления вопросов о содержании правового статуса лица, в отношении которого осуществляется уголовное преследование.
Ключевые слова: подозреваемый, обвиняемый, право на защиту, права человека, презумпция невиновности, назначение уголовного судопроизводства, предъявление обвинения, уведомление о подозрении, привлечение в качестве обвиняемого.
Tarasov A.A.
to a question of the procedural status of the person concerning which criminal prosecution is carried out
purpose: Consideration of the contents of the procedural status of the person concerning which criminal prosecution is carried out.
Methodology: The author applied a historical and legal method, a comparative and legal method, a formal legal method.
Results: In article the scientific discussions which are conducted in recent years about optimization of the procedural status of the person which is exposed to criminal prosecution are analyzed. The convention of the use in the law of any terms and need of a priority of substantial, human rights sense of standard instructions in comparison with their formal expression is emphasized.
Novelty/originality/value: Work is of the high scientific value as is attempt of complex reconsideration of questions of the maintenance of legal status of the person concerning which criminal prosecution is carried out.
Keywords: suspect, accused, the right for protection, human rights, a presumption of innocence, purpose of criminal legal proceedings, brining a charge, the notice of suspicion, attraction as the accused.
В действующем российском уголовно-процессуальном законе процессуальные фигуры подозреваемого и обвиняемого строго разграничены, и их появление в уголовном деле фиксируется путём составления процессуальных документов, которые соответствуют определенным процессуальным действиям, прямо названным в УПК РФ. Часть этих действий универсальна для обеих форм предварительного расследования - предварительного следствия и дознания, как в общей, так и в сокращённой форме, часть характерна только для одной из этих форм. При любой форме предварительного расследования подозреваемый появляется в случае возбуждения уголовного дела в отношении конкретного лица с указанием фамилии, имени и отчества этого лица в постановлении о возбуждении уголовного дела (п. 1 ч. 1 ст. 46 УПК РФ). При любой форме предваритель-
ного расследования конкретное лицо может быть задержано по подозрению в совершении преступления с оформлением протокола задержания (п. 2 ч. 1 ст. 46 и ст. 91-92 УПК РФ) и приобрести статус подозреваемого. При этом уведомление о подозрении (п. 4 ч. 1 ст. 46 и ст. 223.1 УПК РФ) предусмотрено только для дознания, а применение меры пресечения до предъявления обвинения (п. 3 ч. 1 ст. 46 и ст. 100 УПК РФ) фактически возможно только на предварительном следствии, поскольку собственно «предъявление обвинения» как отдельное от окончания расследования процессуальное действие предусмотрено только для предварительного следствия. Фигура обвиняемого возникает в досудебном производстве независимо от формы предварительного расследования в момент принятия одного из прямо названных в ч. 1 ст. 47 УПК РФ процессуальных решений,
названия которых, в свою очередь, дифференцированы в зависимости от формы расследования (постановление о привлечении в качестве обвиняемого, обвинительный акт либо обвинительное постановление). Законодательное разграничение процессуальных статусов подозреваемого и обвиняемого сочетается с теоретическим представлением о том, что подозреваемый - некая промежуточная, временная фигура в уголовном процессе, это тот, в отношении которого, хотя и есть какие-то сведения о совершении им преступления, но этих сведений недостаточно для предъявления обвинения. Такое представление считается классическим, никем в литературе не оспаривается. С принятием УПК РФ в 2001 году не оспаривается и то, что подозреваемый не может быть ограничен в праве на защиту, независимо от степени обоснованности подозрений по его поводу и от факта временности его пребывания в этом статусе.
Сомнения в литературе вызвало другое обстоятельство - есть ли необходимость сохранять в законе оба процессуальных статуса лица, подвергающегося уголовному преследованию. Б.Я. Гав-рилов, один из наиболее известных специалистов в теории и практике реформы отечественного предварительного расследования, настойчиво предлагает отказаться от института предъявления обвинения на предварительном следствии, ставшего, по его мнению, «правовым анахронизмом» [2, с. 329-335; 3, с. 20-21]. Б.Я. Гаврилов выдвигает целую систему разноплановых аргументов: этого института с 2001 года нет на дознании, что не привело, по его мнению, к снижению качества расследования; в 2007 году на дознании введена и апробирована вполне адекватная замена -«уведомление о подозрении»; в пореформенном русском уголовном процессе института предъявления обвинения не было вплоть до 1887 года, и без него легко на практике обходились. В советские годы к отдельному процессуальному действию - предъявлению обвинения - были привязаны случаи более раннего участия защитника по некоторым уголовным делам, но в современных условиях такая необходимость отпала, поскольку адвокат с 4 марта 2013 года может быть приглашен для оказания квалифицированной юридической помощи уже на стадии возбуждения уголовного дела. В таких условиях, по мнению Б.Я. Гаврилова, предъявление обвинения утрачивает свой правозащитный смысл, но требует неоправданных затрат от следственного аппарата [2, с. 329, 330, 334; 3, с. 20].
Статья Б.Я. Гаврилова с колоритным названием «Институт предъявления обвинения: пра-
вовые реалии и мифы» по иронии судьбы была опубликована в том же сборнике 2010 года, что и статья Л.В. Макарова и Ю.А. Портнова с не менее красноречивым названием «Подозреваемый в уголовном судопроизводстве - наследие прошлого или осознанная необходимость?» [7, с. 189-194]. В работе авторы столь же настойчиво и остроумно доказывают, что вовсе не обвиняемый, а подозреваемый, как минимум, - спорный, как максимум, - лишний участник российского уголовного процесса. Любопытно, что некоторые аргументы в пользу этого, противоположного, по сути, вывода совпадают с приведенными выше аргументами Б.Я. Гаврилова: при дознании подозреваемый -это тот же обвиняемый, а правомочия подозреваемого и обвиняемого по действующему УПК РФ идентичны [7, с. 189, 191-192]. Отдельного внимания заслуживает другой аргумент Л.В. Макарова и Ю.А. Портнова, связанный с утилитарно-прагматическим удобством фигуры подозреваемого для органов расследования: к нему можно применять «принуждение при неуверенности» [7, с. 191]. Авторы, в частности, отмечают: «Водоразделом» подозреваемого и обвиняемого является, по нашему мнению, и система ведомственной отчетности, и сложившаяся традиция правоприменительной практики, требующая «соблюдения законности при расследовании дела», поэтому не допускающая его прекращения после предъявления обвинения и снисходительно относящаяся к задержанию подозреваемого с последующим его освобождением в связи с неподтвердившимися основаниями задержания» [7, с. 191-192]. Авторы не приводят эмпирических данных, подтверждающих эту мысль, но выявленная многими исследователями, в том числе и автором настоящей статьи, традиция предъявлять обвинение в последний момент, непосредственно перед окончанием предварительного следствия, позволяет считать, что они, скорее всего, правы. К сожалению, статистическими данными не подтверждается и авторская мысль о «снисходительном» отношении практики к необоснованным задержаниям, а её справедливость вызывает сомнения. Сам факт появления в уголовном деле фигуры подозреваемого при его задержании в случае последующего прекращения уголовного дела по реабилитирующим основаниям порождает право этого лица на реабилитацию (п. 3 ч. 1 ст. 133 УПК РФ), чего правоохранительные органы всегда старались избежать.
Вопрос о том, как называть человека, в отношении которого осуществляется уголовное преследование, может показаться сугубо лингвисти-
ческим, порожденным богатством русского языка, которое, разумеется, не могло не отразиться на законодательной терминологии. Мало в каких языках можно провести чёткую грань между «экспертом» и «специалистом», между «следствием», «расследованием» и «дознанием», а российский законодатель такие грани провёл, дав почву для многолетних дискуссий в уголовно-процессуальной науке о том, как отличить одно от другого. Применительно к участию лица, подвергающегося уголовному преследованию, полагаем, что ему самому и его близким безразлично, называют ли его подозреваемым или обвиняемым, однако при условии предоставления и обеспечения права на защиту во всех его составляющих. При объективно необоснованном подозрении или обвинении и то, и другое одинаково обидно, при объективно обоснованном возникает потребность в целенаправленной защите, которую государство обязано обеспечить, чтобы иметь основания называться правовым. Это с позиций обыденного сознания и здравого смысла. С точки зрения уголовно-процессуальной науки вопрос выглядит несколько сложнее, ибо приобретает вовсе не лингвистическое и не статистическое, а содержательное свойство. Есть ли необходимость в дубляже идентичных процессуальных фигур? Обеспечиваются ли принятые в современном мире стандарты справедливой судебной процедуры применительно к каждой из них? Какой из них отдать предпочтение, если законодателю пришлось бы делать выбор?
Прежде чем сформулировать собственное видение ответов на перечисленные вопросы, обратимся к ещё одной статье А.П. Кругликова, название которой созвучно двум приведенным ранее: «Обвиняемый: нужен ли такой участник в уголовном процессе современной России?», опубликованной в 2014 году [5, с. 106-112]. Автор решительно утверждает, что обвиняемый в уголовном процессе России - это тот же подозреваемый, поскольку до вступления в законную силу обвинительного приговора суда он не может считаться обвиняемым в соответствии с принципом презумпции невиновности [5, с. 106-107]. В соответствии с этим А.П. Кругликов предлагает использовать в законе слово «подозреваемый» в отношении сегодняшних подозреваемых, обвиняемых и подсудимых, что, по его мнению, способствовало бы устранению из российского правосудия обвинительного уклона. Судья, как считает А.П. Кругликов, зная, что на скамье подсудимых сидит только ещё подозреваемый в совершении преступления, будет исходить из равной возможности как обвинения его, так и оправдания [5, с. 107, 109, 110].
Поскольку автор использует лингвистическую аргументацию, полагаем необходимым затронуть вопрос о корректности обращения к русским переводам иностранных законов и иноязычных международно-правовых документов в спорах по поводу русской юридической терминологии. Поиск сугубо русских слов «подозрение», «подозреваемый», «обвинение» и «обвиняемый» в англоязычных и франкоязычных оригиналах международно-правовых документов сам по себе представляется малопродуктивным занятием. Правы Л.В. Макаров и Ю.А. Портнов, отмечающие трудность лингвистического разграничения между этими словами даже в родном русском языке [7, с. 192]. А.П. Кругликов, ссылаясь на изданный в Красноярске в переводе на русский язык учебник уголовно-процессуального права ФРГ Вернера Бойльке, пишет о разных степенях подозрения в совершении преступления в УПК ФРГ - предположение, начальное подозрение, достаточное подозрение и сильное подозрение. В контексте этих размышлений А.П. Кругликов называет участника процесса, в отношении которого имеются «достаточное» и «сильное» подозрения, не иначе как «обвиняемым» [5, с. 108]. Это и понятно: действующее лицо, субъект правоотношений должен быть в законе как-то назван.
В германском уголовно-процессуальном законе использовано четыре термина для обозначения лица, подвергающегося уголовному преследованию на разных этапах производства по делу: Verdächtiger, Beschuldigter, Angeschuldigter, Angeklagter. В этом перечне наименования участников процесса приведены по мере возрастания степени доказанности их причастности к преступлению и в соответствии с теми процессуальными решениями, которые в отношении них приняты. Verdächtiger - это лицо, в отношении которого имеется названное А.П. Кругликовым «предположение» о причастности к преступлению, но ещё не ведётся уголовное преследование, то есть официальная, урегулированная уголовно-процессуальным законом обвинительная деятельность. Именно поэтому в наименовании участника присутствует корень -dächt-, изначально происходящий от одной из форм глагола denken (dachte, gedacht - думать). Русское слово «подозреваемый» точно также изначально происходит от слова «зрить», то есть «видеть», «смотреть». Стало быть, немецкий Verdächtiger - это всего лишь «тот, на кого подумали», подобно тому, как русский подозреваемый - это тот, кого «узрили» в чём-то. Лингвистическая разница, как видим, невелика: предположительный характер первона-
чальных сведений о виновности в обоих случаях очевиден.
Разница начинается по мере накопления сведений о причастности к преступлению. Тому, что в процитированном учебнике В. Бойльке названо Anfangsverdacht (буквально - «начальное подозрение»), предшествует ещё и dringender Tatenverdacht (буквально - срочное подозрение в деянии (деле, действии)). Следует за ним также названное выше достаточное подозрение hinreihender Tatenverdacht (буквально) [4, с. 125]. Лицо, в отношении которого до суда ведется уголовное преследование - деятельность, направленная на собирание доказательств, достаточных для hinreihender Tatenverdacht, называется Beschuldigter; тот, в отношении кого прокурор выдвинул обвинение перед судом, до начала судебного заседания называется Angeschuldigter. Заметим, что в обоих этих наименованиях присутствует корень -schuld-, который имеет единственный пригодный для этого контекста перевод на русский язык - «вина» (второе значение - «долг», которое для уголовно-процессуальных текстов не характерно). В связи со сказанным все размышления о том, что в германском уголовном процессе до приговора суда существует лишь подозреваемый, лишены лингвистических и правовых оснований. Более того, лицо, в отношении которого суд уже открыл судебное заседание, именуется достаточно нейтральным словом Angeklagter, происходящим от слова «Anklage», которое переводится на русский язык как «уголовное преследование», «обвинение» и даже как «жалоба» или «иск». Вот здесь, как представляется, и заложено главное содержание правосудия - представ перед судом, человек является тем, в отношении кого лишь выдвинуто обвинение, то есть обращённая к суду просьба о признании правоты органов уголовного преследования, которая в равной степени может быть и удовлетворена, и отклонена. Названия вторичны по отношению к сути.
В англоязычном оригинале текста Европейской конвенции при обозначении в п. 3 ст. 6 минимального набора прав лица, «обвиняемого в совершении уголовного преступления», обусловленных международными стандартами прав человека и правосудия, используется словосочетание «charged with a criminal offence», что дословно именно это и означает. Однако в англоязычной правовой литературе для обозначения обвиняемого именно как «стороны в уголовном процессе» используются совсем другие слова -«accused», «defendant», «indicted». Полагаем, что это даёт достаточные основания утверждать, что
в тексте Конвенции слово, которое мы привыкли переводить как «обвиняемый», означает вовсе не уголовно-процессуальный статус, привязанный к конкретным процессуальным действиям и к конкретным властным решениям, оформляемым какими-то конкретными документами. Речь в Конвенции идёт о физическом лице, в отношении которого государственные органы осуществляют уголовное преследование, то есть деятельность, направленную на уличение этого лица в совершении преступления. Как бы ни называлось это лицо в национальном законодательстве и независимо от того, был ли процессуальный статус такого лица хоть как-то документально оформлен, оно должно быть «незамедлительно и подробно уведомленным на понятном ему языке о характере и основании предъявленного ему обвинения», «иметь достаточное время и возможности для подготовки своей защиты» и так далее, - всё перечисленное в п. 3 ст. 6 Конвенции и в других её статьях. В литературе отмечается, что в современном уголовно-процессуальном законе Франции лицо, подвергающееся уголовному преследованию, до осуждения именуется «лицом, привлеченным к рассмотрению» [5, с. 108]. По мнению Л.В. Головко, французский законодатель намеренно избегает употребления для его обозначения слов с корнем «вина», последовательно отстаивая принцип презумпции невиновности, а А.П. Кругликовым это расценивается как дополнительный аргумент для отказа от процессуальной фигуры обвиняемого в пользу подозреваемого в российском уголовном процессе [5, с. 108]. Считаем необходимым подчеркнуть в этом контексте условность всех употребляемых в законе терминов, конкретность вкладываемого в каждый из них смысла. Так, во франкоязычном оригинале Европейской конвенции лицо, подвергающееся уголовному преследованию, названо словом «accusé», которое на русский язык переводится и как «обвиняемый», и как «подсудимый» (ст. 268 УПК Франции во всех доступных русских переводах). Это слово созвучно английскому «accused», которое в английском праве традиционно используется для обозначения стороны в уголовном процессе, противостоящей обвинению. При всей кажущейся однозначности констатации факта «обвинения» в отношении этого участника процесса общий смысл Европейской конвенции и всех её отдельных положений не оставляет сомнений в её последовательной приверженности презумпции невиновности.
Использование в законе термина «лицо, привлеченное к рассмотрению», или других ему по-
добных едва ли можно считать удачным. Такой термин не позволит выделить среди всех «привлечённых к участию в уголовном деле» лиц ни стороны обвинения и защиты, ни свидетелей, ни экспертов, ни кого бы то ни было другого в силу абсолютной неопределенности характера участия конкретного субъекта правоотношений и его процессуальной роли. Между тем определенность эта необходима, как минимум, для предоставления и обеспечения возможности защищаться именно тому, кто в этой защите действительно нуждается.
При соблюдении сложившихся в мировой практике стандартов справедливого правосудия необходимость в дублировании процессуального статуса подозреваемого и обвиняемого может отпасть. Однако думается, что единый статус лица, подвергающегося уголовному преследованию, может быть сформирован вовсе не путём законодательного выбора между имеющимися процессуальными фигурами подозреваемого и обвиняемого, а путём суммирования всех прав, присущих обоим статусам. Так, возможность как можно раньше обратиться за квалифицированной юридической помощью (в момент фактического задержания подозреваемого) и воспользоваться правом хранить молчание должна сочетаться с возможностью получить максимально полные объяснения представителя власти по поводу имеющихся у государства претензий к этому человеку (здесь мы сознательно избегаем обоих процессуальных терминов - «подозрение» и «обвинение»), а также об основаниях этих претензий. Оптимизация любых процессуальных институтов должна ориентироваться на правозащитное назначение уголовного судопроизводства. Тогда конкретные термины будут вторичны по отношению к правовому содержанию обозначаемых ими категорий.
В литературе иногда склонны отождествлять «предъявление обвинения» и «привлечение в качестве обвиняемого», что не вполне корректно само по себе и способно подменить предмет дискуссий. Так, например, неточным представляется уже упоминавшееся утверждение Б.Я. Гаврилова об отсутствии предъявления обвинения на дознании [2, с. 329; 3, с. 20]. Ознакомление обвиняемого и его защитника с обвинительным актом (обвинительным постановлением) и материалами уголовного дела в соответствии с ч. 2 ст. 225 (ч. 4 ст. 226.7) УПК РФ - это тоже предъявление обвинения, хотя и с известными ограничениями права на защиту, характерными для дознания в целом.
Традиционно предъявление обвинения рассматривается как часть института предвари-
тельного следствия (только одна из форм предварительного расследования) под названием «привлечение в качестве обвиняемого». Привлечение в качестве обвиняемого - это комплекс процессуальных действий, состоящий из вынесения постановления о привлечении в качестве обвиняемого (п. 1 ч. 1 ст. 47 и ст. 171 УПК РФ), предъявления этого постановления конкретному лицу, приобретшему статус обвиняемого с момента вынесения постановления (ч. 1-5 ст. 172 и ст. 47 УПК РФ), и разъяснения этому лицу его прав, именно как прав обвиняемого, с вручением копии постановления (ч. 8 ст. 172 УПК РФ).
Очевидно, что все действия, образующие институт привлечения в качестве обвиняемого, производятся гораздо позднее, чем начинается собственно уголовное преследование как процессуальная деятельность, направленная на изобличение конкретного человека в совершении преступления. Однако официальный статус у этого лица иной - либо подозреваемый, либо свидетель, либо вообще никто в конкретном уголовном деле. В литературе момент возникновения права на защиту у лица, подвергающегося уголовному преследованию, привязывают не столько к процессуальному статусу этого лица и даже не столько к каким-то конкретным процессуальным действиям, которые в отношении него производятся, а прежде всего к моменту распространения на него обвинительного тезиса от имени государства, в чём бы этот тезис ни выражался формально [1, с. 62]. Основания для такого подхода дала целая серия решений Конституционного Суда России, самое известное из которых - это Постановление по жалобе Маслова от 27 июня 2000 года № 11-П. После существенной корректировки в марте 2013 года положений ст. 144 УПК РФ о способах проверки сообщения о преступлении вопрос о моменте возникновения права на защиту ещё до появления статуса подозреваемого перестал быть дискуссионным [3, с. 20].
Содержательная сторона предъявления обвинения определяется, на наш взгляд, вовсе не названием соответствующих процессуальных действий и документов, а тем значением, которое имеет институт предъявления обвинения в системе уголовно-процессуального регулирования. В литературе это значение традиционно и наиболее подробно определяется применительно к привлечению в качестве обвиняемого на предварительном следствии в связи с обеспечением права лица, подвергающегося уголовному преследованию, на защиту от него. Привлечение в качестве обвиняемого решает три основные задачи: 1) вводит в процесс
нового участника - обвиняемого с новым комплексом прав, объём которых превосходит объем прав любого другого участника процесса, не наделённого властью; 2) определяет предмет и объём обвинения, давая возможность активно и целенаправленно защищаться от него уже в досудебном производстве; 3) определяет пределы будущего судебного разбирательства по этому уголовному делу, если оно будет направлено в суд (ст. 252 УПК РФ). В литературе справедливо именно к этому моменту привязаны и новые возможности в применении процессуального принуждения к новому участнику, и новые обязанности следователя по обеспечению его прав [10, с. 312].
Ранее, согласно УПК РСФСР, с моментом привлечения в качестве обвиняемого было принято связывать возможность вступления в дело профессионального защитника по отдельным категориям уголовных дел (о преступлениях несовершеннолетних или лиц, которые в силу физических недостатков не могут самостоятельно защищаться, и другие случаи, прямо указанные в ст. 49 УПК РСФСР, в которых по действующему закону участие защитника признано обязательным, независимо от желания самого обвиняемого). Однако в настоящее время этот аспект процессуального значения названного института утратил свою актуальность в связи со смещением возможности пригласить адвоката на существенно более ранний этап - с момента осуществления любых процессуальных действий с участием лица, которое впоследствии может приобрести статус подозреваемого или обвиняемого (ч. 1 ст. 144 УПК РФ в ред. Федерального закона от 4 марта 2013 г. № 23-ФЗ). Б.Я. Гаврилов, отмечая это, называет его «лицом, в отношении которого проводится проверка сообщения о преступлении» [3, с. 20]. Думается, что такая формулировка несколько сужает смысл сказанного в законе. Сообщение о совершённом или готовящемся преступлении не всегда содержит информацию о лице, которое, по мнению заявителя, совершило или готовит преступление, а право пользоваться помощью адвоката должно быть предоставлено любому, кто привлекается к проверке.
В Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод институт привлечения в качестве обвиняемого по понятным причинам не обозначен. С точки зрения международных стандартов прав человека, «каждый обвиняемый в совершении уголовного преступления» (цитата из ст. 6 Конвенции) - это любое лицо, подвергающееся уголовному преследованию, и оно может называться в национальном законодательстве как
угодно, и какими угодно могут быть процедурные формы придания ему процессуального статуса. Важно, чтобы это лицо было наделено тем минимумом прав, которые обозначены в п. 3 ст. 6 Конвенции, и чтобы эти права были реально обеспечены.
В соответствии с международными стандартами действие, которое условно обозначается как «предъявление обвинения» (в соответствии с подпунктом «а» п. 3 ст. 6 Европейской конвенции), может в российском законодательстве с равными основаниями быть распространено и на «уведомление о подозрении», и на традиционное привлечение в качестве обвиняемого (которое в советские годы осуществлялось и на дознании по делам, по которым предварительное следствие не проводилось), и на вручение копий итоговых обвинительных документов (обвинительного заключения, обвинительного акта или обвинительного постановления). Главное, чтобы и то, и другое, и третье обеспечивало право «быть незамедлительно и подробно уведомленным на понятном ему языке о характере и основании предъявленного ему обвинения» и «иметь достаточное время и возможности для подготовки своей защиты» (соответственно подпункты «а» и «Ь» пункта 3 ст. 6 Европейской конвенции). Отсутствие самостоятельного института привлечения в качестве обвиняемого на дознании (как в общем порядке, так и в сокращенном) с вынесением именно такого постановления не означает отсутствия института предъявления обвинения как такового.
О том, в какой степени каждый из вариантов отечественного «предъявления обвинения» отвечает этому содержательному международно-правовому требованию, имеет смысл говорить отдельно для каждого из них. Если постановление о привлечении в качестве обвиняемого выносится одновременно с окончанием предварительного следствия, что на практике встречается не так уж редко, то роль института привлечения в качестве обвиняемого в обеспечении возможности целенаправленно защищаться сводится к минимуму, сравнимому с тем, что обеспечивается при ознакомлении с материалами законченного следственного производства. И напротив, своевременно врученное и достаточно подробное «уведомление о подозрении» на дознании способно обеспечить целенаправленную защиту и полноценное участие стороны защиты в собирании доказательств ещё на предварительном расследовании. Ни действующая нормативная регламентация названных действий, ни реальная практика их производства не позволяет отдать
предпочтение никакому из них с точки зрения соответствия международным стандартам прав человека, хотя теоретически классический вариант «привлечения в качестве обвиняемого» выглядит как наиболее надёжная форма обеспечения права на защиту.
Четкое разграничение институтов привлечения в качестве обвиняемого и предъявления обвинения позволяет более точно обозначить процессуальный документ, которым определяются пределы судебного разбирательства, привязанные законодателем к «предъявленному обвинению» (ч. 1 ст. 252 УПК РФ). По поводу точности этой формулировки закона в литературе высказаны критические суждения в связи с тем, что однозначно она может быть отнесена только к постановлению о привлечении в качестве обвиняемого, которое, заметим, присуще только предварительному следствию и по закону предъявляется обвиняемому до окончания предварительного следствия. Возможность распространить эту формулировку на обвинение, содержащееся в итоговом процессуальном документе предварительного расследования, направленном в суд, вызывает сомнения у авторов, считающих, что этот вариант обвинения в привычных формах обвиняемому может и не предъявляться [9, с. 571].
Б.Я. Гаврилов, ссылаясь на Постановление Конституционного Суда РФ от 16 мая 2007 г. № 6-П, в котором указано, что «пределы судебного разбирательства должны определяться обвинением, сформулированным в обвинительном заключении (обвинительном акте)», настаивает на исключении из УПК РФ института предъявления обвинения, но указывает в скобках статьи, регулирующие привлечение в качестве обвиняемого на предварительном следствии, - со ст. 171 по ст. 175 УПК РФ [3, с. 20]. Такое отождествление представляется некорректным по рассмотренным ранее причинам: на дознании, при котором нет привлечения в качестве обвиняемого, регулируемого указанными статьями, «предъявленное обвинение» есть, оно выражено в обвинительном акте или обвинительном постановлении, с которыми знакомится обвиняемый перед направлением дела в суд.
На смешении двух несовпадающих институтов - привлечения в качестве обвиняемого и предъявления обвинения - основано, как представляется, и противоположное суждение, которое выглядит излишне категоричным. В.А. Лазарева, В.В. Иванов и А.К. Утарбаев считают предложение Б.Я. Гаврилова «упразднить институт привлечения лица в качестве обвиняемого»
неприемлемым [6, с. 111]. Заметим, что эти авторы ссылаются здесь на упоминавшуюся ранее статью Б.Я. Гаврилова «Институт предъявления обвинения - правовые реалии и мифы», в которой он называет «правовым анахронизмом» именно предъявление обвинения, а не привлечение в качестве обвиняемого.
Смысл этих, на первый взгляд, сугубо лингвистических упражнений состоит в следующем. Своевременное, подробное предъявление обвинения на языке, понятном лицу, подвергаемому уголовному преследованию, - это признанный международным сообществом и прямо закрепленный в ст. 6 Европейской конвенции стандарт обращения государства с человеком, в отношении которого осуществляется уголовное преследование в любых его процессуальных формах, предусмотренных национальным законодательством. Это сущностная, содержательная часть взаимоотношений человека и преследующего его государства. В свою очередь, привлечение в качестве обвиняемого - сугубо национальный российский процессуальный институт, используемый даже в самой России не в каждом случае осуществления уголовного преследования. Это формальная, процедурная оболочка предъявления обвинения, без которой, в принципе, можно обойтись, если фундаментальные права человека будут обеспечены. Заметим, что предусмотренное в ст. 171 УПК РФ постановление о привлечении в качестве обвиняемого не содержит перечня доказательств, на которых основано обвинение. В этом смысле оно уступает всем итоговым процессуальным документам (обвинительному заключению, обвинительному акту, обвинительному постановлению) с точки зрения права обвиняемого «быть подробно уведомленным об основании предъявленного ему обвинения», как того требует Европейская конвенция (п. 3«а» ст. 6). Это же сближает постановление о привлечении в качестве обвиняемого с уведомлением о подозрении (ст. 223.1 УПК РФ), в котором доказательства для подозрения тоже не указываются. На принципиальном сходстве институтов подозрения и обвинения основано употребление в новой, введенной в УПК РФ Федеральным законом от 8 марта 2015 года № Зб-ФЗ, статье 25.1 неизвестного ранее термина «привлечение в качестве подозреваемого», законность и обоснованность которого должен проверять суд при рассмотрении жалобы на действия органов уголовного преследования.
Возьмём на себя смелость утверждать, что озабоченность лингвистической стороной дела - это, судя по всему, сугубо российская черта. В.А. Се-
менцов, например, верно подчёркивая необходимость особой осторожности при возбуждении уголовного дела в отношении конкретного лица, ссылается на утверждение Т.Н. Москальковой, критикующей саму возможность такого возбуждения уголовного дела, поскольку эта возможность, по мнению автора, не согласуется с принципом уважения чести и достоинства личности. Т.Н. Москалькова в 1992 году, то есть в самом начале судебной реформы, предлагала установить в уголовно-процессуальном законе правило о возбуждении уголовного дела только «по факту» преступления [8, с. 280]. Принятый в декабре 2001 года УПК РФ по этому пути не пошёл, привязав возникновение статуса подозреваемого к факту возбуждения уголовного дела в отношении конкретного лица. Впоследствии Пленум Верховного Суда РФ специально указал в п. 2 постановления от 10 февраля 2009 г. № 1 «О практике рассмотрения судами жалоб в порядке статьи 125 УПК РФ» на право обжалования постановления о возбуждении уголовного дела в отношении конкретного лица и отнёс это процессуальное решение к числу тех, которые «способны причинить ущерб конституционным правам и свободам участников уголовного судопроизводства». Сегодня правильность такого подхода уже ни у кого не вызывает сомнений, однако известно, что так было не всегда. В историческом постановлении Конституционного Суда РФ от 23 марта 1999 г. № 5-П по делу о проверке конституционности положений статьи 133, ч. 1 ст. 218 и ст. 220 УПК РСФСР решение органов расследования о возбуждении уголовного дела вообще не было отнесено к числу тех, что могут быть обжалованы в суд, без оговорок относительно оснований возбуждения дела. Тогда именно по этому вопросу было три особых мнения судей А.Л. Кононова, Н.В. Витрука и Т.Г. Морщаковой. Предметом разногласий как раз и был вопрос о том, ограничивает ли чьи-либо конституционные права сам факт возбуждения уголовного дела.
В контексте рассуждений о процессуальном статусе лица, подвергающегося уголовному преследованию, приведённые сведения имеют несколько иное значение: с точки зрения международных стандартов справедливой процедуры судебного разбирательства, предпочтителен возможно более ранний этап «подробного уведомления» конкретного человека о том, какие претензии к нему имеет государство в лице правоохранительных органов. Полагаем, что своевременно приобретенная возможность защищаться от конкретного обвинения (здесь условно используется термин из Европейской конвенции вне
связи с терминологией УПК РФ) весомее любых переживаний, которые человек может испытывать от того, что его называют подозреваемым или ещё как-то.
Для иллюстрации приведём пример из личной адвокатской практики автора. Врач анестезиолог-реаниматолог М. в 2005 году обратился к автору за юридической помощью в связи с возбуждением уголовного дела «по факту смерти» пациента в лечебном учреждении, в котором работал М. Пациент был доставлен в медико-санитарную часть машиной «скорой помощи» с тремя проникающими ножевыми ранениями в область грудной клетки, каждое из которых было несовместимо с жизнью. Больного срочно прооперировали и провели реанимационные процедуры, в результате которых он пришёл в себя на непродолжительное время, но вскоре после этого от внезапно открывшегося внутреннего кровотечения скончался от механической асфиксии вследствие перекрытия верхних дыхательных путей кровью. Уголовное дело было возбуждено «по факту» при отсутствии у следователя сомнений в том, что смерть могла наступить в результате медицинских манипуляций конкретных врачей, участвовавших в проведении операции и последующих реанимационных процедурах. Именно поэтому по возбужденному уголовному делу сразу же была назначена судебно-медицинская экспертиза профессиональной медицинской деятельности с целью выяснения того, чьи именно действия могли привести к смерти пациента. Думается, нет необходимости объяснять, какое значение для защиты М., как и любого из его коллег, имело участие в назначении и производстве этой экспертизы, тем более что М. имел не только 20-летний врачебный опыт, но ещё и опыт судебно-медицинского эксперта по уголовным делам. Первоначально в ознакомлении с постановлением о назначении экспертизы, не говоря уже о предусмотренном в ст. 198 УПК РФ присутствии при её производстве, М. и его защитнику было категорически отказано ввиду отсутствия у М. статуса подозреваемого, а значит и прав, предусмотренных для этого статуса в ст. 46 и в главе 27 УПК РФ. По этому делу стоило немалого труда доказать со ссылками на постановления Конституционного Суда РФ наличие у М. фактического статуса подозреваемого. В результате ходатайство защитника о допуске к назначению и производству экспертизы было удовлетворено. Грамотные и подробные объяснения М., которые он дал экспертам в соответствии с п. 5 ч. 1 ст. 198 УПК РФ, существенно повлияли на выводы экспертов и на
евразийская
> 2(15) 2015 <
адвокатура
то, что М. не был привлечён в качестве обвиняемого по рассмотренному делу. В судебном разбирательстве М. участвовал в качестве свидетеля, а повторная экспертиза, назначенная судом, впоследствии дала основания для прекращения уголовного преследования в отношении всех врачей, поскольку смерть пациента, изначально обречённого на неё от имевшихся у него ножевых ранений, не находилась в причинной связи с действиями врачей, пытавшихся этого пациента спасти. Есть все основания утверждать, что М. на момент начала производства по описанному уголовному делу было решительно всё равно, как его называли - подозреваемым, обвиняемым, «заподозренным» или ещё как-то. Но для него было принципиально важно участвовать в назначении и производстве судебно-медицинской экспертизы, которая имела решающее значение для судьбы как самого врача М., так и его товарищей.
Сущностный международно-правовой смысл «предъявления обвинения» и «обеспечения права на защиту» должен превалировать над формально-документальным их выражением и в части нормативной регламентации, и в части практической реализации. Если каждый человек, в отношении которого осуществляется властная правоприменительная деятельность, гарантирован от злоупотреблений конкретных должностных лиц, не рискует оказаться в самой критической ситуации без квалифицированной юридической помощи или без знания языка, на котором ведётся расследование, если он гарантирован от уголовной ответственности в случае своей невиновности и имеет реальную возможность доказать свою невиновность, то становится абсолютно не важно, как называется его процессуальный статус и какими документами оформляется его участие в уголовном деле. К сущностным характеристикам «предъявления обвинения» в их международно-правовом понимании относятся: 1) момент возникновения такой обязанности у государства; 2) степень конкретизации имеющегося в отношении данного лица обвинительного тезиса на момент возникновения такой обязанности; 3) степень доказанности оснований обвинительного тезиса на момент его предъявления и объём информации об этих основаниях, которую государственный орган обязан предоставить лицу, подвергающемуся уголовному преследованию, в момент ознакомления с обвинительным тезисом. В этом, сущностном, смысле «обвинение» (как обвинительный тезис) может предъявляться по одному делу неоднократно, с разной степенью конкретизации и обоснованности.
Пристатейный библиографический список
1. Ведерников А.Н. Актуальные проблемы участия защитника на стадии предварительного расследования в период начала современной судебно-правовой реформы. - Томск: Изд-во Томского ун-та, 2008.
2. Гаврилов Б.Я. Институт предъявления обвинения: правовые реалии и мифы // Актуальные проблемы современного уголовного процесса России: Межвуз. сб. науч. трудов / Под ред. проф. В.А. Лазаревой. - Самара: Самарский университет, 2010. - Вып. 5.
3. Гаврилов Б.Я. Перспективы совершенствования уголовно-процессуального законодательства в XXI веке // Актуальные проблемы права и государства в XXI веке: Материалы Международной научно-практической конференции. г. Уфа, 17-18 апреля 2014 г. / Под общ. ред. Ф.Б. Мухаметшина. - Уфа: УЮИ МВД РФ, 2014.
4. Головенков П., Спица Н. Уголовно-процессуальный кодекс Федеративной Республики Германия -Strafprozessordnung (StPO): Научно-практический комментарий и перевод текста закона со вступительной статьёй профессора Уве Хелльманна «Введение в уголовно-процессуальное право ФРГ». - Потсдам: Universitätsverlag Potsdam, 2012.
5. Кругликов А.П. Обвиняемый: нужен ли такой участник в уголовном процессе современной России? // Вестник Самарского государственного университета. -2014. - № 11/2 (122).
6. Лазарева В.А., Иванов В.В., Утарбаев А.К. Защита прав личности в уголовном процессе России: Учеб. пособ. для магистров. - М.: Юрайт, 2011.
7. Макаров Л.В., Портнов Ю.А. Подозреваемый в уголовном судопроизводстве - наследие прошлого или осознанная необходимость? // Актуальные проблемы современного уголовного процесса России: Межвуз. сб. науч. трудов / Под ред. проф. В.А. Лазаревой. - Самара: Самарский университет, 2010. - Вып. 5.
8. Семенцов В.А. Обеспечение права на защиту лицу, в отношении которого возбуждается уголовное дело // Семенцов В.А. Избранные статьи по уголовному процессу. - Краснодар: Просвещение-Юг, 2013.
9. Уголовно-процессуальное право Российской Федерации / Отв. ред. Ю.К. Якимович. - СПб.: Издательство Р.Арсланова «Юридический центр Пресс», 2007.
10. Шейфер С.А. Привлечение в качестве обвиняемого. Предъявление обвинения // Уголовный процесс: Учебник / Коллектив авторов; под ред. В.А. Лазаревой. - М.: Юстиция, 2015.
References (transliterated)
1. Vedernikov A.N. Aktual'nye problemy uchastija zashhitnika na stadii predvaritel'nogo rassledovanija v period nachala sovremennoj sudebno-pravovoj reformy. -Tomsk: Izd-vo Tomskogo un-ta, 2008.
2. Gavrilov B.Ja. Institut pred#javlenija obvinenija: pravovye realii i mify // Aktual'nye problemy sovremen-nogo ugolovnogo processa Rossii: Mezhvuz. sb. nauch. trudov / Pod red. prof. V.A. Lazarevoj. - Samara: Samar-skij universitet, 2010. - Vyp. 5.
3. Gavrilov B.Ja. Perspektivy sovershenstvovanija ugolovno-processual'nogo zakonodatel'stva v XXI veke //
Aktual'nye problemy prava i gosudarstva v XXI veke: Ma-terialy Mezhdunarodnoj nauchno-prakticheskoj konferen-di. g. Ufa, 17-18 aprelja 2014 g. / Pod obshh. red. F.B. Mu-hametshina. - Ufa: UJuI MVD RF, 2014.
4. Golovenkov P., Spica N. Ugolovno-processual'nyj kodeks Federativnoj Respubliki Germanija - Strafprozessordnung (StPO): Nauchno-prakticheskij kommentarij i perevod teksta zakona so vstupitel'noj stat'joj professora Uve Hell'manna «Vvedenie v ugolovno-processual'noe pravo FRG». - Potsdam: Universitätsverlag Potsdam, 2012.
5. Kruglikov A.P. Obvinjaemyj: nuzhen li takoj uchast-nik v ugolovnom processe sovremennoj Rossii? // Vestnik Samarskogo gosudarstvennogo universiteta. - 2014. -№ 11/2 (122).
6. Lazareva V.A., Ivanov V.V., Utarbaev A.K. Zashhita prav lichnosti v ugolovnom processe Rossii: Ucheb. posob. dlja magistrov. - M.: Jurajt, 2011.
7. Makarov L.V., Portnov Ju.A. Podozrevaemyj v ugolovnom sudoproizvodstve - nasledie proshlogo ili osoznannaja neobhodimost'? // Aktual'nye problemy sovremennogo ugolovnogo processa Rossii: Mezhvuz. sb. nauch. trudov / Pod red. prof. V.A. Lazarevoj. - Samara: Samarskij universitet, 2010. - Vyp. 5.
8. Semencov V.A. Obespechenie prava na zashhitu licu, v otnoshenii kotorogo vozbuzhdaetsja ugolovnoe delo // Semencov V.A. Izbrannye stat'i po ugolovnomu processu. - Krasnodar: Prosveshhenie-Jug, 2013.
9. Ugolovno-processual'noe pravo Rossijskoj Fed-eracii / Otv. red. Ju.K. Jakimovich. - SPb.: Izdatel'stvo R.Arslanova «Juridicheskij centr Press», 2007.
10. Shejfer S.A. Privlechenie v kachestve obvinjaemogo. Pred#javlenie obvinenija // Ugolovnyj process: Uchebnik / Kollektiv avtorov; pod red. V.A. Lazarevoj. - M.: Justicija, 2015.
московская городская коллегия адвокатов «московская гильдия адвокатов и юристов»
Moscow city Bar collegium's «Moscow Guild of lawyer and legal advisers»
осуществляет квалифицированную юридическую помощь по следующим направлениям:
- правовое обслуживание бизнеса (представление интересов предпринимателей в арбитражных судах всех инстанций; защита чести, достоинства и деловой репутации; защита права собственности, владения; арендные отношения с федеральными и муниципальными органами власти; претензионное производство; досудебное урегулирование споров на этапе переговоров; правовое сопровождение антикризисных процедур);
- уголовное право, ведение уголовных дел различной категории, защита на предварительном расследовании и в суде (более 100 успешно проведенных дел: прекращение на стадии расследования, условное осуждение, мировые соглашения), защита прав потерпевших от преступлений; условно-досрочное освобождение (неоднократно добивались положительных результатов);
- гражданское право (бракоразводные процессы, раздел имущества, определение порядка общения с ребенком; признание права собственности на квартиру, долю в квартире, выселение; споры с ТСЖ; споры со страховыми компаниями (ОСАГО, КАСКО)).
Вы можете обратиться к нам по адресу:
Юридический адрес: 115404, Россия, г. Москва, ул. Бирюлевская, д. 5, корп. 2, оф. 402.
Адрес для корреспонденции: 121601, г. Москва, Филевский бул., д. 37, оф. 88.
Телефоны: +7(926) 189-50-90, +7(903) 125-28-55 Веб-сайт коллегии: www.mos-guild.com
