CC BY
27
ISSN 0321-3056 IZVESTIYA VUZOV. SEVERO-KAVKAZSKII REGION. SOCIAL SCIENCES. 2018. No. 4
УДК 947.06/08 (470.6) DOI 10.23683/0321-3056-2018-4-54-59
К ВОПРОСУ О ПРИЧИНАХ РОССИЙСКО-СЕВЕРОКАВКАЗСКИХ ПРОТИВОРЕЧИЙ В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XIX ВЕКА И СПОСОБАХ ИХ ПРЕОДОЛЕНИЯ
© 2018 г. Е.А. Гурова а
а Армавирский государственный педагогический университет, Армавир, Россия
TO THE QUESTION OF REASONS OF THE RUSSIAN AND NORTH-CAUCASIAN CONTRADICTIONS IN THE FIRST HALF OF THE 19th CENTURY AND WAYS OF THEIR OVERCOMING
E.A. Gurova а
а Armavir State Pedagogical University, Armavir, Russia
Гурова Евгения Александровна -
аспирант, директор
Центра археологических исследований,
Армавирский государственный
педагогический университет,
ул. К. Маркса, 49, г. Армавир, 352901, Россия.
E-mail: gurova. evgenija@mail. ru
Evgenia A. Gurova -
Postgraduate, Director,
Centre of Archaeological Investigations,
Armavir State
Pedagogical University,
K. Marksa, 88, Armavir, 352901, Russia.
E-mail: gurova.evgenija@mail.ru
Раскрываются причины вооружённого противостояния, возникшего между Российской империей и частью горского населения Северного Кавказа в первой половине XIX в. Анализируются социально-экономические, политические и культурные предпосылки конфликта, как объективная реакция автохтонных жителей края на закрепление в регионе России и распространение здесь державных порядков. Показаны неприемлемые для русской стороны особенности горского миропорядка, устранение которых стало одной из ключевых задач, решаемых империей в крае. Речь идёт о набеговой практике, получившей распространение на Северном Кавказе в исследуемый период. Рассматриваются способы и методы, которые использовались имперской администрацией, стремящейся выстроить диалог с местными сообществами и отдельными лидерами. При всей глубине имеющихся противоречий русско-северокавказское историческое партнёрство имело серьёзные предпосылки для позитивного и выгодного взаимодействия. Но реализовать этот потенциал можно было лишь после прекращения вооружённой борьбы. Добиться этого удалось, понеся существенные людские потери и материальные затраты, а потому произошедшие события до сих пор весьма болезненно воспринимаются в общественном сознании.
Ключевые слова: кризис, администрация, военные действия, набег, знать, политика, власть, традиция.
The work discovers the reasons of the armed contradiction, aroused between the Russian Empire and part of the mountain population of the Northern Caucasus in the first half of the 19th century. It analyses social, economic political and cultural prerequisites of the conflict, which became the objective reaction of autochthonal inhabitants of the region to the strengthening and spreading of the imperial orders there. The unacceptable for the Russian side peculiarities of the highland interpretation of the world the removal of which became one of key tasks, solved by the Empire in the region, are shown. It is a matter of the raid practice, which spread in the Northern Caucasus in the researching period. Ways and methods, used by imperial administration, trying to build the dialogue with local societies and some leaders, are examined. In spite of deep contradictions, the Russian and North-Caucasian historical partnership had serious prerequisites for the positive and profitable interaction. But it was possible to realize this potential only after the armed struggle. The achievement of this became possible due to essential human losses and material expense and that's why these events are felt keenly in the social consciousness till now.
Keywords: crisis, administration, military actions, raid, nobility, politics, power, tradition.
В качестве альтернативы определению «Кавказская война» в отечественном кавказоведении начинают применять формулировку «северо-
кавказский кризис» [1]. Речь идёт о вооружённом противостоянии, пик которого пришёлся на первую половину XIX в. Не оспаривая целесо-
ISSN 0321-3056 IZVESTIYA VUZOV. SEVERO-KAVKAZSKII REGION. SOCIAL SCIENCES. 2018. No. 4
образность выделения военно-политического фактора, отметим, что кризис был куда более разносторонним явлением. Он коснулся хозяйственного уклада, культурных установок, распространённых в горской среде. А потому российская администрация наряду с брутальными способами воздействия не преминула использовать и социокультурные механизмы влияния на местные народы.
Какие же противоречия затрудняли процесс интеграции региона в состав империи? Прежде всего речь должна идти о недопустимости тех особенностей социализации местного юношества, которые были присущи значительной части обществ Северного Кавказа. Стать полноправным и уважаемым членом горского сообщества молодые люди могли, лишь доказав свою удаль в набеговом промысле.
Мерилом молодечества и состоятельности становилась добыча. «Ты даже не смог похитить черноморскую корову», - могли передать презрительное обвинение девушки тому молодому человеку, который был неудачлив во время набега [2, с. 59]. «Кто не хищничал, тот не пользовался уважением в народе, молодёжь его преследовала насмешками, а женщины его презирали. Черкешенки любили славу и доблесть: молодость мужчины, его красота и богатство -это такие качества, которые ровно ничего не значили в глазах девушки, если с ними не соединялись храбрость, красноречие и громкое имя. Девушка, не задумываясь, предпочитала седого удальца юноше богатому и красивому» [3, с. 97].
К тому же это была ещё и разновидность «престижной экономики», занятие которой в случае успеха могло поправить материальное благосостояние и даже повысить статус удачливого воина. Остриё набегов было направлено преимущественно на соседей, а потому горский социум оказался весьма «неудобным» историческим партнёром, и выстраивать диалог с ним было непросто.
Кроме того, отсутствие централизованной власти не позволяло найти партнёра для выполнения взаимных обязательств, а это делало горский мир недоговороспособным. Заключённое соглашение с одним из обществ не давало гарантии, что его будут соблюдать соседи. К тому же имела место серьёзная внутренняя конкуренция, и диалог с одним лидером мог стать причиной враждебного отношения со стороны его соседей-соперников.
Обеспечив внешнеполитическую безопасность и прежде всего нейтрализовав неблагоприятный крымский фактор, российская власть рассчитывала, что её северокавказские подданные подчинятся тем законам, которыми руководствовались и все остальные подданные империи. Однако на практике оказалось, что автохтоны готовы использовать блага, которые даёт им российская держава, но отнюдь не стремятся мириться с тяготами обязательств перед нею. Собственные традиции и обычаи им казались самыми разумными и доказавшими свою состоятельность исходя из многовекового опыта предков. Это неминуемо порождало конфликты, хотя царская администрация и старалась весьма гибко относиться к особенностям горской жизни. В этой связи примечательным видится высказывание императора Павла I, отметившего, что местные народы скорее в «вас-сальстве российском, нежели в подданстве» [цит. по: 4, с. 170].
России было далеко не просто разобраться в тех социальных реалиях, которые существовали на Кавказе. Местные этносы имели свою специфику, которая, несмотря на определенную схожесть с соседями, обладала неповторимой самобытностью, требовала индивидуального подхода. По мере близкого знакомства с краем оказалось, что наиболее иммунными к внешнему воздействию были народы, проживающие в горных частях региона. Неудивительно, что «очаги» так называемой Кавказской войны, весьма спорного и неоднозначно трактуемого явления, сосредоточились именно в горных районах Дагестана, Чечни и Северо-Западного Кавказа. Здесь проживали «вольные» и «демократические» общества, чья общественно-политическая организация стала камнем преткновения в ходе осуществления замысла Российской империи по интеграции этих сообществ в свой состав [5].
На эти аспекты в своё время обратил внимание М.М. Блиев, отмечавший, что нужно «поставить возникновение и эволюцию Кавказской войны в зависимость не только от политики России и её военных успехов на Кавказе, но и от характера социальных сдвигов в "вольных" обществах Дагестана, тайпах Чечни и "демократических племенах" СевероЗападного Кавказа...» [6, с. 37]. В этом скрывались, как представляется, главные трудности, мешавшие обеим сторонам исторического диалога достичь взаимопонимания и пойти на взаимоприемлемые уступки.
ISSN 0321-3056 IZVESTIYA VUZOV. SEVERO-KAVKAZSKII REGION. SOCIAL SCIENCES. 2018. No. 4
Для российской администрации главную роль играла лояльность местной элиты, а потому долгое время она не вмешивалась в традиционный уклад, если он не нёс для неё угрозу. В обязанности представителей власти входило прежде всего наблюдение за ситуацией, а вмешательство предусматривалось лишь в крайнем случае. Регулятором для горских обществ служили положения обычного права - адата, либо нормы исламского права - шариата [7, с. 61]. Пожалуй, никто в начале XIX в. не решился бы определить время, когда российские законы стали бы главенствовать в крае. Этот вопрос откладывался на далёкую перспективу и полностью зависел от того, как будут складываться русско-северокавказские отношения.
В определённой степени местная власть имела «зональный» характер. Те, кто контролировал равнинные земли, получали преимущества перед своими горскими сородичами. На плоскости быстрее формировались феодальные отношения, хотя процесс их окончательного складывания ещё не завершился. Тем не менее именно здесь появилась властная вертикаль, с которой можно было пытаться выстраивать диалог, так как она казалась более понятной и похожей на привычные для России социальные конструкции [8, с. 191]. В этой связи выглядит вполне закономерной попытка царской администрации привлечь местных владельцев на свою сторону путём раздачи чинов, наград, денежного содержания и т.п.
Долгое время своеобразной «экспериментальной» площадкой была Кабарда, где процесс феодализации зашёл гораздо дальше, нежели у их соседей. Следует вспомнить, что связи с кабардинцами имели давние исторические традиции и уходили во времена Ивана IV, который даже породнился с одним из князей-пши [9, с. 16]. Но такой подкуп не гарантировал твёрдости в политической ориентации этих людей, а потому имперские власти то и дело сталкивались с переходом феодалов на сторону противника, что раздражало и приводило к обвинениям в «порочности».
Представляется, что таким образом горские владельцы подстёгивали к себе интерес со стороны российской администрации, заставляли считаться с собственными целями и при этом могли получить неплохую материальную выгоду, фактически продавая собственную лояльность. Чрезмерная верность российскому престолу грозила им «потерей лица» у собственных
подданных, тем более власть над ними была не абсолютной и попытка запретить им заниматься набеговым промыслом, как того требовали русские, могла закончиться весьма плачевно. Да и сами владельцы не желали отказываться от привычного образа жизни, как того хотели в Петербурге. Для местной знати «молодчество» (т.е. то, что русские интерпретировали как «хищничество») являлось частью статусной привилегии. Без него они лишались славы, а это фактически означало потерю власти и своего привилегированного положения [10, с. 96-98].
Относительно этой стороны горской жизни не лишены основания выводы о наездничестве как части духовной культуры местных народов. По словам А.С. Мирзоева (Марзея), «ключ к пониманию этого явления невозможно найти, если искать его только в сфере материального интереса, без учёта других факторов, находящихся скорее в области этикетных ценностей, господствовавших в черкесском обществе. Два качества у адыгов давали мужчине-рыцарю вес и уважение, возможность прославиться - храбрость и щедрость. Захватывая добычу, наездник имел возможность проявить свою доблесть; раздавая её - свою безграничную щедрость. Отсюда и двойственное отношение к добыче: с одной стороны - жажда её приобретения, так как она является символом, знаком воинской доблести, а с другой - полное к ней пренебрежение» [10, с. 276].
В то же время понятны и мотивы русского населения и властей, которые не различали, ради каких («низменных», т.е. материальных, или «возвышенных», т.е. духовных) мотивов они были ограблены или захвачены в плен. Отсюда и непреклонность сторон, отстаивавших свои взгляды на организацию отношений друг с другом. Одна из сторон неминуемо должна была поступиться своим образом жизни и отказаться от привычного уклада.
Но куда большие проблемы доставляли не столько «равнинники» с их «аристократическим» укладом, сколько их «вольные» и «демократические» соседи, чья старшинская верхушка обладала ещё меньшими возможностями оказать воздействие на своих сородичей. Здесь в основе социального устройства находилась сельская община, являвшаяся главной ячейкой (военной, административной, экономической) общества [7, с. 65-66]. Это не раз приводило к тупику в попытках повлиять на них путём политики «ласканий» и не оставляло для империи
ISSN 0321-3056 IZVESTIYA VUZOV. SEVERO-KAVKAZSKII REGION. SOCIAL SCIENCES. 2018. No. 4
иных способов, кроме применения силы армии для «умиротворения» непокорных.
Военные способы межкультурной коммуникации, как это ни кажется на первый взгляд парадоксальным, оказались понятны и близки горцам. Их маскулинная культура была основана на почитании военных ценностей. Лишь воин мог считаться полноправным членом общества, и его голос учитывался соплеменниками, если он подкреплялся примерами личной доблести. Из мужчин формировалось ополчение, численность которого могла достигать десятков тысяч воинов. Но такие крупные формирования собирались редко, так как снабжение продовольствием традиционно оставалось «ахиллесовой пятой» подобных объединений. Сказывалось и нежелание признавать власть одного предводителя, который должен был являться исключительно харизматичной личностью, чтобы его власть на время похода подчинила себе эту неукротимую вольницу.
До присоединения к России разрушительную мощь массовых горских вторжений испытала на себе Грузия, жителей которой практика лекиа-нобы (так называли набеги лезгин) чуть не поставила на грань физического уничтожения [11, с. 25-28]. Стремление грузин получить покровительство России во многом зиждилось именно на желании обрести защиту от горского разорения. Лишь войдя в состав империи, Грузия получила долгожданный мир, и, по словам М.Ю. Лермонтова, «...божья благодать сошла / На Грузию! Она цвела / С тех пор в тени своих садов, / Не опасаяся врагов, / За гранью дружеских штыков» [12, с. 595].
Сам факт присутствия России на Северном Кавказе стал причиной серьёзных социальных деформаций. Потребность содержать собственную, весьма затратную военную силу в лице дружин феодализирующейся знати уже был не столь актуален. Россия, ликвидировав угрозу крымских набегов, наглядно продемонстрировала свою способность обеспечить безопасность местным народам. Это был сильный удар по местным владельцам, авторитет которых во многом базировался на предоставляемых ими военных услугах. Столкновения с регулярной российской армией, как правило, заканчивались для них неудачно.
Имперская администрация настойчиво и целенаправленно искореняла их права начинать войны, совершать набеги, облагать данью подвластные общества, пресекала практику аталы-
чества, если они давали присягу на верность русскому государю. Всё это происходило на фоне быстро усиливающихся горских общин, где из числа старшинской верхушки формировались собственные владельцы. «Старая» знать постепенно вытеснялась из политической практики и в попытке сохранить свой статус шла на союз с царской властью, стремясь укорениться в имперской иерархии. В силу военной специализации выходцы из этой среды нередко делали армейскую карьеру - как в пределах региона, так и в заграничных походах. Это будет ещё одной причиной недовольства со стороны рядовых общинников, обвинявших их в «измене». Зачастую не желая подобного исхода, Россия окажется втянута в местные социальные дрязги, которые станут формировать из неё образ врага, направляя протестную энергию на внешнего противника в лице русских.
В глазах царской администрации новоявленные горские лидеры выглядели как нелегитимные узурпаторы, пример которых мог разрушительно сказаться на мировоззрении прочих подданных империи. Отсюда и поддержка прежней знати, хотя и с ограничением их власти российским правом. У назначаемых властями приставов была задача следить за их лояльностью, а при необходимости поддерживать военной силой. Для старшинской верхушки это был ещё один сильнейший раздражитель, который провоцировал непримиримую борьбу, вскоре получившую религиозную окраску. Неподчинение российским порядкам стало подаваться как война против неверных, а набеги помимо прежней идеологической нагрузки и материальной основы получили ещё и религиозное звучание. Те, кто хотел добиться рая, должен был заслужить его под сенью сабель. Такое поэтичное определение взяла себе в качестве названия своей книги об имаме Шамиле английская писательница Лесли Бланш [13].
Подведём итоги. Включив Грузию в свой состав, Россия вынуждена была обеспечить надёжные связи с новой территорией, а для этого понадобилось распространить свою власть и на земли Северного Кавказа. И без того неоднозначные отношения с местными сообществами ещё больше осложняются. Горские народы, охотно воспользовавшись теми преимуществами, которые им давала империя, отнюдь не стремились иметь по отношению к ней какие-либо обязательства. Тем более не могло идти речи об отказе от своего привычного образа
ISSN 0321-3056 IZVESTIYA VUZOV. SEVERO-KAVKAZSKII REGION. SOCIAL SCIENCES. 2018. No. 4
жизни, элементы которого, как уже говорилось, были неприемлемы для российской власти. Нарастание противоречий и вооруженные столкновения были лишь вопросом времени. Наметилось два наиболее конфликтных очага противостояния - Чечня и Дагестан на северо-востоке и Закубанье на западе региона, где военное противоборство с разной степенью интенсивности будет происходить до 1864 г.
Завершение активных боевых действий ознаменовало собой изживание того кризиса, в котором пребывали русско-северокавказские отношения в первой половине XIX в. Это не значит, что были сняты все взаимные претензии и преодолены имеющиеся противоречия. Но теперь можно было перейти к конструктивному межкультурному диалогу, который до этого сдерживали неблагоприятные военно-политические факторы.
Сам кризис объяснялся не столько фатальной непримиримостью империи к иноэтничной окраине, сколько теми процессами, которые переживали горские сообщества, где шёл процесс смены элит и господствовала набеговая традиция как важнейшая составляющая социализации юношества. Нельзя сбрасывать со счетов и материальную заинтересованность в добыче как средстве поправить собственное имущественное положение, а заодно и повысить свой статус в глазах соплеменников.
Всё это сопровождалось ростом градуса враждебности, которую следовало перенаправить на внешнюю силу. Россия в данном случае выступала как удобный раздражитель, с одной стороны ускорявший те социальные процессы, которые переживали горские племена, а с другой - преподносившийся в качестве образа врага, на которого можно было направить имеющееся недовольство.
В свою очередь для империи горцы были весьма неудобным историческим партнёром, договороспособность которого вызывала вполне оправданный скепсис. Смириться с воинственным укладом местных народов Россия не могла, а избежать силовых способов воздействия на них зачастую не получалось. Сказывалась неблагоприятная внешнеполитическая конъюнктура и отсутствие понимания того, что скрывается за непримиримостью в борьбе за сохранение права на «дикую вольность». Лишь силой сломив сопротивление поборников архаики, власти смогли преодолеть наметившийся тупик.
Литература
1. Виноградов В.Б. Северокавказский кризис XIX века (раздумья о генеральных перспективах познания и преодоления последствий) // Современные аспекты российского кавказоведения (мозаика новейших публикаций). М.; Армавир, 2007. С. 6-10.
2. Спенсер Э. Путешествие в Черкесию / пре-дисл., пер. и ком. Н. Нефляшевой. Майкоп : Адыгея, 1994. 153 c.
3. Дубровин Н. Ф. Черкесы (адыге) // Документы и материалы из истории адыгов. Нальчик, 1991. Вып. 1. С. 3-248.
4. Смирнов Н.А. Политика России на Кавказе в XVI - XIX веках. М. : Изд-во соц.-экон. лит-ры, 1958. 244 с.
5. Блиев М.М. Кавказская война: социальные истоки, сущность // История СССР. 1983. № 2. С. 54-75.
6. Блиев М.М., Дегоев В.В. Кавказская война. М. : Росет, 1994. 592 с.
7. Северный Кавказ в составе Российской империи. М. : Новое литературное обозрение, 2007. 460 с.
8. Карпов Ю.Ю. Россия и этносоциальные процессы на Северном Кавказе в Новое и Новейшее время // Россия и Кавказ - сквозь два столетия. Исторические чтения. СПб. : Звезда, 2001. С. 190-202.
9. Клычников Ю.Ю. Из истории формирования российского Северного Кавказа во второй половине XVI - XVIII веке / под ред. и с предисл. В.Б. Виноградова. Пятигорск, 2008. 136 с.
10. Мирзоев (Марзей) А.С. Черкесское наездничество «Зеюуэ» (Из истории военного быта черкесов в XVIII - первой половине XIX в.). Нальчик : Эль-Фа, 2004. 302 с.
11. Гамрекели В.Н. Вопросы взаимоотношений Восточной Грузии с Северным Кавказом в XVIII в. : автореф. дис. ... д-ра ист. наук. Тбилиси, 1972. 46 с.
12. Лермонтов М.Ю. Соч. : в 2 т. / сост. и ком. И.С. Чистовой; вступ. ст. И.Л. Андроникова. М. : Правда, 1988. Т. 1. 720 с.
13. Бланш Л. Сабли Рая / пер. с англ. И. Дорониной // Дружба народов. 2008. № 5. URL: http:// magazines.russ.ru/druzhba/2008/5/bl15.html; № 6. URL: http://magazines.russ.ru/druzhba/2008/6/bl15.html (дата обращения 03.09.2018).
References
1. Vinogradov V.B. [North Caucasus Crisis of the 19th Century (Thoughts about the General Perspectives of Cognition and Overcoming the Consequences)]. Sov-remennye aspekty rossiiskogo kavkazovedeniya (mozaika noveishikh publikatsii) [Modern Aspects of the Russian
ISSN 0321-3056 IZVESTIYA VUZOV. SEVERO-KAVKAZSKII REGION. SOCIAL SCIENCES. 2018. No. 4
Caucasian Studies (Mosaic of the Latest Publications)]. Moscow, Armavir, 2007, pp. 6-10.
2. Spenser E. Puteshestvie v Cherkesiyu [Travelling to Cherkessiya]. Intrl., Tr. and Com. by N. Neflyasheva. Maikop: Adygeya, 1994, 153 p.
3. Dubrovin N. [Cherkesses (Adygs)]. Dokumenty i materialy iz istorii adygov [Documents and Materials from the History of Adyge]. Nalchik, 1991, pp. 3-248.
4. Smirnov N.A. Politika Rossii na Kavkaze vXVI -XIX vekakh [Russia's Policy in the Caucasus in the 16th -the 19th Centuries]. Moscow: Izd-vo sots.-ekon. lit-ry, 1958, 244 p.
5. Bliev M.M. Kavkazskaya voina: sotsial'nye istoki, sushchnost' [Caucasian War: Social Origins, Essence]. Istoriya SSSR. 1983, No. 2, pp. 54-75.
6. Bliev M.M., Degoev V.V. Kavkazskaya voina [Caucasian War]. Moscow: Roset, 1994, 592 p.
7. Severnyi Kavkaz v sostave Rossiiskoi imperii [The Caucasus as Part of the Russian Empire]. Moscow: No-voe literaturnoe obozrenie, 2007, 460 p.
8. Karpov Yu.Yu. [Russia and the Ethnosocial Processes in the North Caucasus in the New and the Newest Time]. Rossiya i Kavkaz - skvoz' dva stoletiya [Russia and the Caucasus - Through Two Centuries]. Historical Readings. Saint Petersburg: Zvezda, 2001, pp. 190-202.
9. Klychnikov Yu.Yu. Iz istoriiformirovaniya rossi-iskogo Severnogo Kavkaza vo vtoroi polovine XVI -XVIII veke [From the History of the Formation of the Russian North Caucasus in the Second Half of the 16th -18th Centuries]. Ed. and Intr. by V.B. Vinogradov. Pyatigorsk, 2008, 136 p.
10. Mirzoev (Marzei) A.S. Cherkesskoe naezdnich-estvo «Zekiue» (Iz istorii voennogo byta cherkesov v XVIII - pervoi polovine XIX v.) [Circassian Horsemanship "Zekiue" (From the History of the Military Life of Circassians in the 18th - First Half of the 19th Century)]. Nalchik: El'-Fa, 2004, 302 p.
11. Gamrekeli V.N. Voprosy vzaimootnoshenii Vos-tochnoi Gruzii s Severnym Kavkazom v XVIII v.: avtoref. dis. ... d-ra ist. nauk [Relationships Between Eastern Georgia and the North Caucasus in the 18th Century]. Tbilisi, 1972, 46 p.
12. Lermontov M.Yu. Soch. [Works]: in 2 vol. / Com. and Comm. by I.S. Chistova; Intr. Art. by I.L. Androni-kov. Moscow: Pravda, 1988, vol. 1, 720 p.
13. Blansh L. Sabli Raya [Sabers of Paradise]. Tr. from Engl. by I. Doronina // Druzhba narodov. 2008, No. 5. Available at: http:// magazines.russ.ru/druzhba/2008/ 5/bl15.html; No. 6. Available at: http:// magazines.russ.ru/ druzhba/2008/6/bl 15.html (accessed 03.09.2018).
Поступила в редакцию / Received 8 октября 2018 г. / October 8, 2018
