CC BY
6
Вестник ПСТГУ
Гравин Артём Андреевич, канд. техн. наук, ст. науч. сотрудник НИУ ВШЭ, ст. науч. сотрудник СИ РАН — филиала ФНИСЦ РАН
Серия I: Богословие. Философия.
Религиоведение.
2023. Вып. 109. С. 69-85
DOI: 10.15382/sturI2023109.69-85
Россия, г. Москва [email protected]
https://orcid.org/0000-0003-3357-6412
К ВОПРОСУ О ПЕРСОНАЛИЗМЕ ЛИНГВОФИЛОСОФИИ
отца Павла Флоренского:
СОВРЕМЕННЫЕ РЕЦЕПЦИИ
Аннотация: В статье рассмотрены некоторые положения философии языка (и шире — философии символа) отца Павла Флоренского в свете ее рецепций в современных историко-философских и лингвофилософских исследованиях. Показано, что проблематизация вопроса о персоналистичности или имперсо-налистичности философии Флоренского может быть осуществлена в нескольких перспективах: критической, апологетической, творческой реконструкции. В качестве примера критической рецепции были рассмотрены работы С. С. Хо-ружего, отмечавшего отсутствие в символистском дискурсе Флоренского развитой антропологии и оценивавшего его философию символа как имперсона-листическую. В статье показано, что категоричность оценки Хоружего требует корректировки в перспективе более подробного анализа понятия намерения в философии Флоренского. В работе также была рассмотрена апологетическая рецепция С. М. Половинкина, выявившего персоналистическое содержание философии (в том числе философии языка) Флоренского на основании рассмотрения присущего ей единства субъекта и объекта, а также утверждения принципиальной значимости волевого аспекта («стремливости») в осуществлении связи человека и познаваемой им объективной действительности (сим-волотворчества). В качестве примера творческой реконструкции были рассмотрены работы Л. А. Гоготишвили, где предложено акцентировать внимание на статусе «я» говорящего в лингвофилософии Флоренского с двух точек зрения: с одной стороны, как условие выражения трансцендентного смысла в имманентных формах; с другой стороны, как залог коммуникативных интенции и аттенции, связующих личное «я» со словом и образом. Такая реконструкция идей Флоренского обозначалась Гоготишвили термином «"круглый" дискурс». Показано, что рецепция Гоготишвили является новационной и развивающей идеи Флоренского в лингвофилософской перспективе. В заключение было выдвинуто предположение, что концепция «круглого дискурса» Гоготишвили и возможность коммуникативной интерпретации лингвофилософии Флоренского заключается в его гносеологии, связанной с идеей персонализации познаваемой действительности. Сделан вывод о том, что отсутствие подробного осмысления проблематики коммуникативности и интенциональности в фило-
© Гравин А. А., 2023.
* Исследование осуществлено в рамках Программы фундаментальных исследований
А. А. Гравин
НИУ ВШЭ.
софском дискурсе Флоренского, с одной стороны, являет его уязвимость перед критикой (обвинение в имперсонализме), с другой стороны, позволяет осуществить творческую реконструирующую рецепцию, связанную с актуализацией не всегда явных потенций персонализма мысли Флоренского.
Ключевые слова: лингвофилософия, символизм, коммуникативность, интер-претативность, интенциональность, свящ. Павел Флоренский, С. С. Хоружий, С. М. Половинкин, Л. А. Гоготишвили.
Введение
Начало XX в. было ознаменовано активными поисками в поле философии языка и языкознания. Феномен «поворота к языку» стал своего рода трендом европейской культуры. При этом научные исследования в этом направлении могли сочетаться с художественным творчеством и мистическими практиками. Так, подобный синтетизм проявил себя в отечественной культуре начала XX в. в виде двух развивавшихся параллельно, но со временем обретших плотную связь явлений — русском символизме и имяславии. Философская и богословская апология последнего в постреволюционное время volens nolens вобрала в себя интуиции символизма и оформилась в виде нескольких версий философии имени1. Несмотря на малую востребованность в советской и зарубежной науке XX в., концептуальные находки теоретиков символизма и апологетов имяславия последние десятилетия вызывают всё больший интерес исследователей и философов.
Несомненно, одной из самых дискуссионных фигур описываемого направления мысли является отец Павел Флоренский, для которого исследования в области языка стали одним из фундаментальных оснований общего философского дискурса. Его работы по философии языка поддерживались и подвергались критике как с богословских, так и с лингвистических позиций. В целом в восприятии лингвофилософских концепций Флоренского мы можем выделить две основные тенденции — обозначим их как имперсоналистическую и персо-налистическую.
В рамках данной работы мы рассмотрим ряд положений философии Флоренского в одной из фундаментальных ее перспектив — лингвофилософии, обозначим наиболее важные ее оценки в современных исследованиях (в первую очередь в работах С. С. Хоружего и С. М. Половинкина), а также представим особенности рецепции идей Флоренского в лингвофилософской реконструкции Л. А. Гоготишвили, представившей, с одной стороны, оригинальную интерпретацию идей Флоренского и, с другой стороны, предложившей их концептуальное применение в рамках собственной лингвофилософии.
Проблема (им)персонализма
Исследования языка отца Павла Флоренского имели два вектора — философское осмысление мистического опыта (в широком смысле) и философская
1 Подробнее см.: Гравин А. А. Осмысление имяславия в современной отечественной лингвофилософии // Платоновские исследования. 2022. Т. 16. № 1. С. 266—285.
апологетика имяславия. Оба вектора связаны с выявлением онтологического статуса языковых явлений, рассмотрением структуры языковых единиц и критикой позитивистской лингвистики начала XX в.
Методологически Флоренский отталкивался от гумбольдтианства, однако его рецепция этого направления мысли претерпевала эволюцию2, постепенно выявляя общую для творчества Флоренского тенденцию к символическому и персоналистическому пониманию языка. При этом последнее из указанных пониманий нередко упускается исследователями ввиду отсутствия его специальной акцентированности в работах Флоренского, а также ввиду особенностей развиваемой им философии имени.
Символическое понимание языка Флоренским подразумевало нетривиальное (даже для апологетов имяславия) утверждение «жесткой» онтологической связи внешнего (звукового и формального) и внутреннего (смыслового) измерений слова, не предполагающих какого-либо конвенционализма: «имя вещи — не только "пустая" кличка объекта, не "звук и дым", не условная и случайная выдумка ex consensu omnium, с согласия всех, а полное смысла обозначение его. Короче, имя вещи есть опознанная или могущая быть опознанной суть вещи»3.
Повышение онтологической значимости звуковой оболочки слова и привязка ее к значению (при всём антиконвенционализме и антипозитивизме) неоднозначно воспринималось не только оппонентами, но и близкими для Флоренского апологетами имяславия4. Характерным примером здесь является несогласие иеросхим. Антония Булатовича по вопросу онтологического статуса звукового измерения имени Бога. В отличие от Флоренского, Булатович склонялся к фонетическому конвенционализму5.
Представления Флоренского о слове также подвергались богословской критике как близкие к языческому и каббалистическому миропониманию. Так, объединение различных измерений слова в цельный организм, «самостоятельный центр сил, — как бы живое существо»6, «самозамкнутый мирок»7 не могло не вызывать подозрений со стороны православных богословов.
Из критических исследований подобного рода следует выделить богословские работы прот. Георгия Флоровского и теоретические работы С. С. Хоруже-го, пытавшегося обосновать принципиальный имперсонализм философии Флоренского8 (и, в том числе, его лингвофилософии).
2 Подробнее см.: Biriukov D. S., Gravin A. A. Palamism, Humboldtianism, and Magicism in Pavel Florensky's Philosophy of Language // Religions. 2023. Iss. 14. Vol. 197.
3 Флоренский П., свящ. Из истории античной философии. М., 2015. С. 95.
4 Тем не менее в среде его сторонников были и серьезные теоретические разработки вроде концепции «магических имен» А. Ф. Лосева.
5 См.: Булатович А., иеросхим. Иеросхимонах Антоний (Булатович) — Флоренскому 2 декабря 1912 г. // Архив священника Павла Александровича Флоренского. Вып. 2. Переписка с М. А. Новоселовым. Томск, 1998. С. 78.
6 Флоренский П., свящ. Общечеловеческие корни идеализма // Сочинения: в 4 т. М., 2000. Т. 3 (2). С. 158.
7 Флоренский П., свящ. Магичность слова // Там же. Т. 3 (1). С. 246.
8 Интерес к философии Флоренского возник у Хоружего еще в рамках его раннего сочинения «Миросозерцание Флоренского» и продолжился в ряде более поздних статей. При этом за собственно историко-философским исследованием у Хоружего скрывалась богослов-
Рассматривая онтологию Флоренского, Хоружий отмечал ее пансимволизм, подразумевающий бытие как объединяемую в рамках культа иерархию символов9, каждый из которых представляет собой безличную10 смысловую модель11. При этом в этой онтологической системе практически не находится места антропологии, и, в частности, в богообщении — отсутствует синергия. Роль человека в системе Флоренского представляется Хоружему минимальной: «человек есть существо, отправляющее культ»12. Окружающие человека вещи, образы, имена (элементы культа) в этой схеме оказываются пронизанными «оккультными» энергиями13, а деятельность человека сводится к намерению участвовать или не участвовать в культовом действе. Таким образом, личность здесь оказывается малозначимой «песчинкой» на фоне всеобъемлющего символического бытия14, предопределяющего все ее возможные действия15.
Малая роль антропологии и монергизм системы Флоренского отмечается практически всеми критиками его концепции (см. работы иеромон. Авеля (Плахтия), Н. К. Бонецкой16 etc.). Однако подобные оценки встречаются и среди «сочувствующих» Флоренскому исследователей. Так, Н. Н. Павлюченков отмечает «минимальную роль» человеческого сознания в религиозно-философской системе Флоренского: «...во всем этом процессе (духовной практике. — А. Г.) человеческому сознанию и воле может принадлежать самая минимальная роль. Одного только произволения человека произнести Имя Божие достаточно для того, чтобы Бог уже присутствовал в произносимых звуках»17. Следует отметить, что указанное Павлюченковым достаточное условие для мистической действен-
ская подоплека. Так, с точки зрения религиозной идентификации философии Флоренского Хоружий пытался обнаружить аналогии элементов его философии в языческой мистике (орфизм) и дать догматическую оценку его учения в качестве еретического (монофизитство) (см.: Хоружий С. С. Философский символизм П. А. Флоренского и его жизненные истоки // П. А. Флоренский: pro et contra / сост., вступ. ст., примеч. и библиогр. К. Г. Исупова. СПб., 20012. С. 537, 541).
9 См.: Там же. С. 528.
10 См.: Там же. С. 540.
11 См.: Там же. С. 526.
12 Там же. С. 535.
13 См.: Там же. С. 539.
14 Следует отметить, что Хоружий склонен в духе противников имяславия противопоставлять личный опыт и онтологию (см.: Хоружий С. С. Имяславие и культура Серебряного века: феномен Московской школы христианского неоплатонизма // Опыты из русской духовной традиции. М., 2018. С. 291).
15 В этом смысле деятельность человека оказывается предсказуемой (что, с точки зрения Хоружего, неприемлемо для христианства — Хоружий С. С. Философский символизм. С. 544), а свобода сводится исключительно к намерению.
16 См. о «моменте обращения к Богу»: Плахтий А. иеромон. (С. В.) Мировоззрение священника Павла Флоренского как основание его философии имени // Вестник Екатеринбургской духовной семинарии. 2022. № 37. С. 45; Бонецкая, Н. К. Между Логосом и Софией (Работы разных лет). М.; СПб., 2018. См. также: Павлюченков Н. Н. «Философия имени» священника Павла Флоренского в контексте имяславческой полемики начала XX в. // Вестник ПСТГУ. Сер. I: Богословие. Философия. 2008. № 2 (22). С. 86; Он же. Антропология священника Павла Флоренского: критические оценки и исследования // Вестник ПСТГУ. Сер. I: Богословие. Философия. 2011. № 3 (35). С. 68-82.
17 Павлюченков Н. Н. «Философия имени». С. 84.
ности слова не является предельным с точки зрения роли человека — уровень произволения (намерения, интенции) может быть разным.
Приведем отрывок из работы Флоренского «Магичность слова»: «Магически мощное слово не требует, по крайней мере на низших ступенях магии, непременно индивидуально-личного напряжения воли, или даже ясного сознания его смысла»18. Фраза представляется важной, если учитывать присущую символизму Флоренского типологию символов, отличающихся «энергетической организацией»19 и, соответственно, характером взаимодействия с ними20. Низшие ступени, согласно цитируемой работе Флоренского, — это «магия черная», практически бессознательное общение с безблагодатными силами природы. Высшей же ступенью, по Флоренскому, являются личные имена (в пределе — Имя Бога), требующие уже осознанного человеческого намерения: «...нет надобности входить в спор, производят ли свои действия самые имена, взятые in abstracto, или пути действия здесь сложнее и приводят к своим завершениям только чрез посредство слов. Самый вопрос этот в такой альтернативе был бы поставлен неправильно, ибо слово должно быть сказано или написано, а это невозможно без некоторой общественной среды (то есть без коммуникации. — А. Г.)»21; «Имя управляет мной, хотя на это требуется мое соизволение»22.
Ввиду наличия иерархии символов (отличающихся по «энергетической мощи»), такое представление о символе Флоренского не предполагает, на наш взгляд, двузначности в смысле наличия или отсутствия взаимодействия-синергии человека и познаваемого предмета (в духовной практике — Бога), но подразумевает разную ее степень, напрямую зависящую от уровня намерения человека.
Вопрос о синергийности/монергийности символизма Флоренского особенно остро встает в контексте использования им паламитской терминологии. Как показывает Д. С. Бирюков23, это применение было не совсем корректным по отношению к историческому паламизму. На это обращает внимание и Хоружий, полагающий, что философская система Флоренского принципиально неадекватна паламизму: детерминированные тварным миром «оккультные» энергии, по Хоружему, обеспечивают автоматический характер воздействия на человека (~ монергию) и, как следствие, возможность сущностного обожения всего твар-
18 Флоренский П., свящ. Магичность слова. С. 248.
19 Павлюченков Н. Н. «Философия имени». С. 80.
20 «.раз заговор произносится, тем самым высказывается, тем самым устанавливается и наличность соответствующей и н т е н ц и и, — намерения произнести их. А этим контакт слова с личностью установлен, и главное дело сделано: остальное пойдет уже само собою в силу того, что самое слово уже есть живой организм, имеющий свою структуру и свои энергии» (Флоренский П., свящ. Магичность слова. С. 249).
21 Там же. С. 241-242.
22 Флоренский П., свящ. Об Имени Божием // Сочинения: в 4 т. М., 2000. Т. 3 (1). С. 360.
23 См.: Бирюков Д. С. «Синэнергетическое откровение реальности»: Наблюдения о предыстории, источниках и содержании понятий «символ», «синергия», «энергия» у П. А. Флоренского в контексте рецепции паламизма в русской мысли начала XX в. // Вопросы философии. 2020. № 6. С. 103-115.
ного мира24. Тем не менее отмеченный выше акцент Флоренского на человеческом намерении не позволяет в полной мере поддержать тезис Хоружего25.
В другой работе26 мы (в соавторстве с Д. С. Бирюковым) рассмотрели два аспекта магичности (~ действенности) слова в лингвофилософии отца Павла Флоренского: автономный и интенциональный. Первый аспект по своей сути близок к хоружевскому пониманию символа Флоренского, а второй — расширяет его в перспективе интенциональности, то есть с учетом намерения субъекта, произносящего слово. Нам удалось выяснить, что оба аспекта обусловлены лингвистической схемой строения слова, развиваемой Флоренским в разных работах. Так, в лекциях, изданных под заголовком «Из истории античной философии», он изображает слово как слоистую структуру27, ядром которой является фонема и морфема (в других работах морфема выделяется в отдельный слой «над» фонемой), на него (то есть на ядро) «наслаивается» этимон, а «обнимает» всю конструкцию семема. При этом семема являлась для Флоренского наиболее значимым действенным измерением слова и полем для коммуникации между говорящим и воспринимающим (в случае мистической практики — синергий-ного богообщения28): «В прослойках семемы слова хранятся неисчерпаемые залежи энергий, отлагавшихся тут веками и истекавших из миллионов уст...»29; «...каждый из нас придает пластичной семеме слова свое, сообразное потребности данного случая значение.»30 Таким образом, слово в своем динамическом измерении — семеме — заключает универсальное значение и подразумевает его зависимость от намерения (интенции) говорящего.
Рассмотрим далее «апологетическую» рецепцию идей Флоренского, утвер-жающую персоналистический характер его лингвофилософии. В этом смысле одним из наиболее последовательных оппонентов С. С. Хоружего31 был С. М. По-ловинкин32. В работе «Христианский персонализм священника Павла Флоренского», по большей части построенной на цитировании текстов Флоренского, в нескольких разделах («Личность», «Слово», «Символ», «Имя», «Культ», «Магия» etc.) Половинкин выявляет персоналистическое содержание его философской системы в целом, и, в том числе, его лингвофилософии.
24 См.: Хоружий С. С. Имяславие и культура Серебряного века... С. 291.
25 На наш взгляд, в значительной степени дело здесь в терминологии: так, строгое различение последователем о. Павла Флоренского А. Ф. Лосевым понятий энергии и энергемы позволяет избежать выводов о возможности сущностного обожения твари.
26 Biriukov D. S., Gravin A. A. Op. cit.
27 См.: Флоренский П., свящ. Из истории античной философии. С. 103—104.
28 См. также: Флоренский П., свящ. Об Имени Божием. С. 355—356.
29 Флоренский П., свящ. Магичность слова. С. 246.
30 Флоренский П., свящ. Строение слова // Сочинения: в 4 т. М., 2000. Т. 3 (1). C. 229.
31 Следует отметить, что Хоружий смягчал свою критическую риторику относительно философии Флоренского. Так, в предисловии к переизданию работы «Миросозерцание Флоренского» читаем: «.узнав полней сделанное им, ближе его почувствовав — а главное, войдя сам в лета иные, — я отошел от ригоризма и резкости, кой-где слышных в книге, — и как прежде негодование, так сегодня скорей мне пришлось бы сдерживать восхищение им.» (Хоружий С. С. Миросозерцание Флоренского. Томск, 1999. С. 5).
32 Среди апологетически-настроенных исследователей и мыслителей следует выделить также иг. Андроника (Трубачева), О. Т. Ермишина etc.
Согласно интерпретации Половинкина, личность у Флоренского не ограничивается человеческой индивидуальностью (предстоящей объективному бытию), но предполагает причастность многоличностным универсалиям33 (личностям разных порядков) — семье, нации, Церкви34 etc. Также личность, по Половинкину, не предстоит символическому бытию (самостоятельным символам) и не подавлена им, но сама в какой-то мере им является: она объединяет в себе трансцендентное и имманентное измерения бытия35, осуществляет символотворчество, воплощая трансцендентное откровение в имманентных формах36, представляет собой совокупность слов37, обладает «именным телом»38 и сама порождает слово39. При этом сами символы представляют собой живое единство изображаемого и изображающего40, что подразумевает объективное (самостоятельное «живое существо») и субъективное (символотворчество) измерения41. В каком-то смысле человек здесь не ограничивается индивидуальностью и «продолжается» в окружающих его объектах42, соединяясь с ними посредством культа43 и присущих ему предметов44. При этом Половинкин подчеркивает определяющее значение волевого аспекта в рамках культового общения (сочетание благодатной воли Бога45 и воли переживающего мистическое общение человека46).
Такая синтезирующая онтологию и антропологию интерпретация символизма Флоренского распространяется Половинкиным на разные аспекты его наследия: богословие (персонализм), философия математики (понятие монады), философская эстетика (идея творчества), лингвофилософия. Подчеркивая словесный (в широком смысле47) характер всякого символа, он указывает на наличие в слове наряду с автономным (имя как самостоятельная единица бытия48) аспектом субъективного волевого аспекта: воля говорящего в слове достигает определенности49. При этом полем для взаимодействия субъектив-
33 См.: Половинкин С. М. Христианский персонализм священника Павла Флоренского. М., 2015. С. 14-15.
34 См. критику Половинкиным тезиса прот. Георгия Флоровского о нецерковном характере философии Флоренского: Там же. С. 159.
35 См.: Там же. С. 76.
36 См.: Там же. С. 229.
37 См.: Там же. С. 235.
38 См.: Там же. С. 242.
39 См.: Там же. С. 237.
40 См.: Там же. С. 226.
41 Символ, никогда не являемый субъекту в полной мере, всегда для него «больше самого себя» (см.: Там же. С. 227).
42 См.: Там же. С. 276.
43 См.: Там же. С. 255.
44 См.: Там же. С. 120.
45 См.: Там же. С. 257.
46 См.: Там же. С. 274.
47 То есть не сводящимся к «звучащему слову» (см.: Там же. С. 231). Звук здесь предстает как возможное воплощение смысла (см.: Там же. С. 242).
48 См.: Там же. С. 239.
49 См.: Там же. С. 278.
ной человеческой воли и объективного бытия оказывается внутренняя форма слова50.
Таким образом, слово в данной интерпретации с необходимостью предполагает наличие субъективного намерения, синтезирующегося с объективным смыслом (символом). Кроме того, Половинкин отмечает «стремливость»51 как самое «личное свойство личности», по Флоренскому, однако непосредственно тематику интенциональности в применении к лингвофилософии Флоренского Половинкин подробно не развивает. Эта перспектива была исследована и разработана в виде своеобразной реконструкции Л. А. Гоготишвили.
Интенциональный аспект
Рецепция философии языка Флоренского в работах Гоготишвили была неоднородной и оказывалась связанной с постепенным выявлением коммуникативно-интенционального аспекта слова.
Так, в работе «Лингвистический аспект трех версий имяславия»52 Гоготиш-вили частично солидаризуется с Хоружим в восприятии идей Флоренского и отмечает акцент на чувственно-материальном измерении слова. Для Хоруже-го этот акцент был связан с оценкой характера символизма Флоренского как «архаичного»53 (то есть связанного с архаичной дохристианской религиозностью). Такое понимание символа подразумевает равноценность и слияние его чувственного и смыслового измерений.
Для Гоготишвили подобный акцент был связан с иной задачей: отличить «версию имяславия» Флоренского от «версий» Булгакова и Лосева по критерию соотношения говорящего слово, смысла слова и языковой формы слова.
Несмотря на утверждение жесткой связи смыслового и чувственного измерений слова, интерпретация Гоготишвили не является имперсоналистической: отдельно исследуя онтологический статус «я» говорящего, она представляет личность («я») необходимым условием выражения смысла в языковых формах. Собственно, выражение здесь осуществляется ввиду наличия ритмической адеква-ции (термин Гоготишвили) между внутренней «жизнью»54 личности и семантической/синтактической структурой языкового выражения. Обозначая слабый коммуникативный потенциал «версии» Флоренского (при высоком онтологическом статусе чувственного измерения языка), Гоготишвили оставляет без ответа вопрос об онтологической связи «я» говорящего и высказываемого им слова.
50 См.: Половинкин С. М. Указ. соч. С. 232. Отметим, что Половинкин в цитируемой работе не рассматривает подробно специфику магического действия слова на человека и схему этого взаимодействия, заключающихся, на наш взгляд, в особенностях понимания Флоренским семемы (о роли семемы в лингвофилософии Флоренского см.: Biriukov D. S., Gravin A. A. Op. cit.).
51 Половинкин С. М. Указ. соч. С. 76.
52 Гоготишвили Л. А. Лингвистический аспект трех версий имяславия (Лосев, Булгаков, Флоренский) // Лосев А. Ф. Имя: Избранные работы, переводы, беседы, исследования, архивные материалы. СПб., 1997. C. 580-614.
53 Хоружий С. С. Философский символизм П. А. Флоренского... С. 534.
54 Гоготишвили Л. А. Лингвистический аспект. С. 610.
Данный вопрос разрешается Гоготишвили в ее более поздних флоренско-ведческих исследованиях, составивших два раздела55 книги «Лестница Иакова: архитектоника лингвофилософского пространства». Здесь Гоготишвили (на основании гносеологической корреляции процесса говорения/слушания слова и сотворения/созерцания образа) уточняет свою «раннюю» интерпретацию, отмечая коммуникативность и интенциональность в качестве базовых аспектов лингвофилософии Флоренского. Гоготишвили показывает, что, по Флоренскому, в художественном образе и в слове наличествуют два измерения — явленное (чувственное) и неявленное (сверхчувственное). При этом неявленное может быть обнаружено в образе/слове исключительно в интенциональном акте коммуникации между двумя личностями: созерцающим/слушающим56 и образом/ словом (то есть изображающим/говорящим).
Для обоснования этого тезиса Гоготишвили прибегает к следующей схеме. На примере анализа обратной перспективы в иконописи57 и процесса речепо-рождения в лингвистике она описывает ряд коррелирующих между собой антиномий, связанных с чувственно-явленным и неявленным измерениями образа и слова: внешнее и внутреннее, статичное и динамичное, номинативное и про-цессуальное58.
Внешнее/статичное/номинативное связывается Гоготишвили с аттенцио-нальностью59 (изменяемостью фокуса внимания) и множественной интерпре-тативностью60 слова и образа61. В то же время внутреннее/динамичное/процессуальное связывается Гоготишвили с интенциональностью62 (необходимым наличием намерения), подразумевающей коммуникацию с неявленным смыслом слова или образа. Это расширяет «раннюю» интерпретацию в смысле уточнения статуса «я» говорящего: теперь оно предстает не только условием выражения смысла в языковых формах, но и активным участником (и даже важнейшей непосредственной частью) этого процесса.
Лингвофилософские построения Гоготишвили представляют собой творческую реконструкцию взглядов Флоренского и в определенной мере выявля-
55 Речь идет о работах: Гоготишвили Л. А. Теория П. А. Флоренского о корреляции между изобразительными и языковыми приемами (обратная перспектива и «круглый» дискурс) // Лестница Иакова: архитектоника лингвофилософского пространства / сост. И. Н. Фридман. М., 2021. С. 135—150; Она же. Номинативность и процессуальность в философии языка Павла Флоренского (именование и дискурс в обратной перспективе) // Там же. С. 327—382.
56 См.: Гоготишвили Л. А. Теория П. А. Флоренского. С. 145—146.
57 Гоготишвили акцентирует внимание на иконичных образах с обратной перспективой (как наиболее характерном примере) ввиду их принципиальной «обращенности» к наблюдателю и необходимого подразумевания апофатического первообраза.
58 Данные пары соотносятся с гумбольдтианским противопоставлением энергии и эр-гона, усвоенным и переосмысленным Флоренским: Cassedy S. Pavel Florenskij's Philosophy of Language: Its Contextuality and Its Context // The Slavic and East European Journal. 1991. Vol. 35. No. 4. P. 537-552.
59 То есть при определенном фокусе внимания.
60 То есть при потенциальном множестве точек зрения (см.: Гоготишвили Л. А. Теория П. А. Флоренского. С. 136).
61 См.: Там же. С. 143, 149.
62 См.: Там же. С. 352, 355.
ют теоретический «скелет» имяславского понимания молитвы: сказанное слово оказывается полем для взаимодействия двух намерений (объективного и субъективного, божественного и человеческого)63. Тем не менее Гоготишвили в своих флоренсковедческих исследованиях не допускает перехода в сферу богословия и концентрируется на философской проблематике интенциональности. Залогом интенциональности здесь выступает неявленное процессуальное измерение слова. При этом Гоготишвили не рассматривает связь этого положения с приведенной выше трехчастной (фонема—морфема—семема) схемой слова Флоренского, но, судя по всему, процессуальность здесь заключена в динамической и коммуникативной семеме, объединяющей сказанное слово и сказавшего его.
Для Гоготишвили данная рецепция идей Флоренского не порывает с ее же «ранней» рецепцией, но скорее расширяет. В контексте книги «Лестница Иакова» она представляет собой одну из адеквационных стратегий64 (способов достижения адекватного выражения смысла), отличающуюся тем, что интенцио-нальное созерцание смысла здесь необходимым образом включает в себя аттен-циональное восприятие чувственных слов65. Таким образом, утверждаются два определяющих положения лингвофилософской схемы Флоренского: онтологическая значимость чувственного измерения слова и принципиальная личност-ность бытия слова.
Данная реконструкция идей Флоренского обозначается Гоготишвили как «"круглый" дискурс», включающий в себя положения об обращенности «я» на себя самого (внутренний «интенциональный» круг66) и о сменяющихся «по кругу» точках зрения и, как следствие, интерпретациях слов (внешний «аттенцио-нальный» круг). Оба круга «вводят» «я» в пространство языка, сокращая какой-либо зазор между ними до минимума.
Творческая рецепция Гоготишвили представляется нам смелой и новацион-ной. При этом, на наш взгляд, она коррелирует с персоналистической рецепцией Половинкина (в акцентировании намерения и воли) и находит свои основания в гносеологии Флоренского.
Так, Флоренский утверждал, что в процессе познания «я» экстатически «выходит» из себя и «входит» в познаваемый предмет67. В лекции «Знание как система актов различения» курса по истории античной философии он выстраивает схему, включающую в себя «безразличие субъекта и объекта, тождество Я и не-Я»68. При этом познавательный акт здесь подразумевает коммуникативный
63 Ср. с замечанием С. М. Половинкина об утверждении Флоренским непосредственной «проникнутости» молитвы энергией Божией: Половинкин С. М. Указ. соч. С. 139.
64 См.: Там же. С. 342.
65 Гоготишвили приводит ряд примеров чувственного выражения процессуального смысла, среди прочего отсылая к двуголосому слову М. М. Бахтина (Там же. С. 370).
66 Богословская ассоциация с исихастской молитвенной практикой, на наш взгляд, не будет случайной и лишь подтверждает имяславское происхождение лингвофилософских рассуждений Гоготишвили.
67 См.: Половинкин С. М. Указ. соч. С. 214.
68 Флоренский П., свящ. Пределы гносеологии (Основная антиномия теории знания) // Сочинения: в 4 т. Т. 2. М., 1996. С. 49. Работа «Пределы гносеологии» представляет собой расширенную и видоизмененную редакцию 12-й лекции курса «Введение в историю античной философии».
аспект: «в акте познания я делаюсь причастным и всякому другому переживающему ту же реальность. Следовательно, познавая, я познаю не чрез себя только, а чрез всечеловеческий разум — приобщаюсь надындивидуальной разумной сущности»69. Таким образом, процесс познания необходимым образом индивидуализирует (персонализирует) познаваемую действительность70. Здесь Флоренский также представляет познание в виде схематичных кругов — эмпирического, рационального и мистического. На наш взгляд, эта схематика имеет определенные параллели со схематикой интерпретации Гоготишвили.
Внешний и внутренний «круги» из рецепции Гоготишвили (концепция круглого дискурса) коррелируют с тремя круговыми схемами Флоренского из упоминаемого лекционного курса. Внешний аттенциональный круг согласуется с первым двумя (ил. 1): перемещения по точкам зрения и фокусам внимания (ат-тенциям) осуществляется через формирование знания посредством дедуцирования объекта из субъекта (эмпиризм) или дедуцирования субъекта из объекта (рационализм).
Ил. 1. Схема теоретико-познавательных «путей» из работы отца Павла Флоренского «Пределы гносеологии (Основная антиномия теории знания)»11
Упоминаемый Флоренским (но не изображенный наглядно) третий «путь», «к которому должно обратиться лишь после неудачи на этих двух путях» и который «существенно связан с требованием новой действительности, а потом должен быть путем к преображению действительности и, следовательно, уже не может
69 Флоренский П., свящ. Из истории античной философии. С. 140.
70 Ср. с рассуждением С. М. Половинкина об индивидуализации Флоренским «лоскутов» пространства (Половинкин С. М. Указ. соч. С. 205).
71 Флоренский П., свящ. Пределы гносеологии. С. 35. Пояснение к схеме: первый «путь» (слева) подразумевает признание непосредственной данности объекта О и предлагает уточнять знание о нем (О' ^ О'' ^ ... ^ 0е), формируя субъективное представление 8; второй «путь» (справа) подразумевает признание возможности познания субъектом 8 и предлагает формировать субъективное знание (8' ^ 8'' ... ^ 8а), достигая корреляции с объективной действительностью О.
считаться только теоретическим», представляет собой мистическую молитвенную практику, необходимым образом заключает в себе коммуникативное измерение и коррелирует с внутренним интенциональным «кругом» рецепции Гоготишвили.
Приведенное обоснование является предварительным, и можно утверждать, что творческая рецепция Гоготишвили требует более подробного исследования (с привлечением большего количества источников) с точки зрения оценки ее адекватности философии Флоренского.
Заключение
Кратко обозначим основные выводы данной работы.
Утверждение отцом Павлом Флоренским «жесткой» онтологической связи внешнего (звукового и формального) и внутреннего (смыслового) измерений слова, а также представление о слове как самостоятельном онтологическом объекте стали причиной критики его концепции символа с философских и богословских позиций. Одна из наиболее последовательных критических рецепций концепции Флоренского изложена в работах С. С. Хоружего, основным положением которых являлось вменение (лингво)философии Флоренского отсутствия антропологического измерения, т. е. наличие имперсонализма.
Тем не менее в цитируемых Хоружим (и другими критически-настроенными исследователями) текстах Флоренского обнаруживается значимость понятия намерения (и аналогичных ему понятий воли, произволения, соизволения, интенции etc.), что позволяет не согласиться с категоричной критикой и рассмотреть концепцию символа (и слова) Флоренского в двух перспективах: автономном и интенциональном. Обе перспективы оказываются выводимыми из лингвофи-лософской схемы Флоренского, где динамический слой — семема — заключает в себе универсальное значение слова и предполагает его зависимость от намерения субъекта, произносящего слово.
Отчасти это обуславливает возможность апологии идей Флоренского и выявления их персоналистического характера. Так, обосновывая персонализм философии Флоренского, С. М. Половинкин утверждает личность не исключительно как субъект, но как субъект-объектное единство, не предстоящее символу или слову, но объединяющееся с ними личностным намерением. Половинкин распространяет данное понимание личности на интерпретацию практически всех направлений творчества Флоренского. Однако специально проблематику интенциональности в творчестве Флоренского Половинкин не выявляет и не анализирует.
Творческая рецепция философии языка Флоренского Л. А. Гоготиш-вили оказывалась связанной с постепенным выявлением коммуникативно-интенционального аспекта слова и образа. Анализируя тексты Флоренского, Гоготишвили последовательно приходит к идеям: 1) личности («я» говорящего) как необходимого условия выражения смысла в слове (концепция ритмической адеквации); 2) коммуникативной интенции личности как определяющего фактора бытия внутреннего (сверхчувственного) измерения слова и образа (концепция «круглого» дискурса).
Интенциональное измерение лингвофилософии Флоренского находит свое обоснование в его гносеологии, предполагающей предельным телосом субъект-объектное единство, стремление к которому связано с намеренной персонали-зацией познаваемой действительности.
Тем не менее отсутствие развернутого и систематического осмысления проблематики коммуникативности и интенциональности в философском дискурсе Флоренского, с одной стороны, являет его уязвимость перед критикой (обвинение в имперсонализме), с другой стороны, позволяет осуществить творческую реконструирующую рецепцию, связанную с актуализацией не всегда явных потенций персонализма мысли Флоренского72.
Список литературы
Бирюков Д. С. «Синэнергетическое откровение реальности»: Наблюдения о предыстории, источниках и содержании понятий «символ», «синергия», «энергия» у П. А. Флоренского в контексте рецепции паламизма в русской мысли начала XX в. // Вопросы философии. 2020. № 6. С. 103-115. Бонецкая, Н. К. Между Логосом и Софией (Работы разных лет). М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив. 2018. 576 с. Булатович А., иеросхим. Иеросхимонах Антоний (Булатович) — Флоренскому 2 декабря 1912 г. // Архив священника Павла Александровича Флоренского. Вып. 2: Переписка с М. А. Новоселовым. Томск: Водолей. Издание А. Сотникова, Центр изучения, охраны и реставрации наследия священника Павла Флоренского, 1998. С. 77-79. Гоготишвили Л. А. Лингвистический аспект трех версий имяславия (Лосев, Булгаков, Флоренский) // Лосев А. Ф. Имя: Избранные работы, переводы, беседы, исследования, архивные материалы. СПб.: Алетейя, 1997. С. 580-614. Гоготишвили Л. А. Номинативность и процессуальность в философии языка Павла Флоренского (именование и дискурс в обратной перспективе) // Лестница Иакова: архитектоника лингвофилософского пространства / сост. И. Н. Фридман. М.: Изд. дом ЯСК, 2021. С. 327-382. Гоготишвили Л. А. Рецепция символизма в гуманитарных науках (лингвофилософский аспект) // Литературоведение как литература: сб. в честь С. Г. Бочарова. М.: Языки славянских культур; Прогресс-традиция, 2004. С. 148-175. Гоготишвили Л. А. Теория П. А. Флоренского о корреляции между изобразительными и языковыми приемами (обратная перспектива и «круглый» дискурс) // Лестница Иакова: архитектоника лингвофилософского пространства / сост. И. Н. Фридман. М.: Изд. дом ЯСК, 2021. С. 135-150.
72 Рассмотрение богословской перспективы выходит за рамки данного исследования. Тем не менее предварительно можно говорить о том, что концепция символа Флоренского в определенной мере коррелирует с присущим Ареопагитскому корпусу представлением, включающим в себя концепции символа как места «"встречи" иерургии и теургии» (то есть намерения человека и действия Бога) и человека, способного «интериоризировать» символ и быть вовлеченным в теургию (подробнее см.: Курдыбайло Д. С. О диалектике символа в Арео-пагитическом корпусе // Вопросы философии. 2017. № 10. С. 169-181). По теме Флоренский/ Ареопагитский корпус см.: Горячев Д. А., свящ. Именуемость Бога: апофатический и антиномический подходы // Вестник ПСТГУ. Сер. I: Богословие. Философия. Религиоведение. 2023. Вып. 106. С. 9-24; Хондзинский П., прот. Мистическое богословие отца Павла Флоренского в контексте Corpus Areopagiticum // Русско-Византийский вестник. 2023. №1 (12). С. 51-62.
Горячев Д. А. свящ. Именуемость Бога: апофатический и антиномический подходы // Вестник ПСТГУ. Сер. I: Богословие. Философия. Религиоведение. 2023. Вып. 106. С. 9-24.
Гравин А. А. Осмысление имяславия в современной отечественной лингвофилософии //
Платоновские исследования. 2022. Т. 16. № 1. С. 266-285. Курдыбайло Д. С. О диалектике символа в Ареопагитическом корпусе // Вопросы философии. 2017. № 10. С. 169-181. Павлюченков Н. Н. «Философия имени» священника Павла Флоренского в контексте имяславческой полемики начала XX в. // Вестник ПСТГУ. Сер. I: Богословие. Философия. 2008. № 2 (22). С. 75-88. Павлюченков Н. Н. Антропология священника Павла Флоренского: критические оценки и исследования // Вестник ПСТГУ. Сер. I: Богословие. Философия. 2011. № 3 (35). С. 68-82.
Плахтий А. иеромон. (С. В.) Мировоззрение священника Павла Флоренского как основание его философии имени // Вестник Екатеринбургской духовной семинарии. 2022. № 37. С. 31-55.
Половинкин С. М. Христианский персонализм священника Павла Флоренского. М.: РГГУ, 2015.
Флоренский П., свящ. Из истории античной философии. М.: Академический проект, 2015.
Флоренский П., свящ. Магичность слова // Сочинения: в 4 т. М.: Мысль, 2000. Т. 3 (1). С. 230-249.
Флоренский П., свящ. Об Имени Божием // Сочинения: в 4 т. М.: Мысль, 2000. Т. 3 (1). С. 352-362.
Флоренский П., свящ. Общечеловеческие корни идеализма // Сочинения: в 4 т.
М.: Мысль, 2000. Т. 3 (2). С. 145-168. Флоренский П., свящ. Пределы гносеологии (Основная антиномия теории знания) //
Сочинения: в 4 т. М.: Мысль, 1996. Т. 2. С. 34-60. Флоренский П., свящ. Строение слова // Сочинения: в 4 т. М.: Мысль, 2000. Т. 3 (1). C. 212-230.
Хондзинский П., прот. Мистическое богословие отца Павла Флоренского в контексте
Corpus Areopagiticum // Русско-Византийский вестник. 2023. № 1 (12). С. 51-62. Хоружий С. С. Имяславие и культура Серебряного века: феномен Московской школы христианского неоплатонизма // Опыты из русской духовной традиции. М.: Институт святого Фомы, 2018. С. 274-292. Хоружий С. С. Миросозерцание Флоренского. Томск: Водолей, 1999. Хоружий С. С. Философский символизм П. А. Флоренского и его жизненные истоки // П. А. Флоренский: pro et contra / сост., вступ. ст., примеч. и библиогр. К. Г. Исупова. СПб.: РХГИ, 20012. С. 521-553. Biriukov D. S., Gravin A. A. Palamism, Humboldtianism, and Magicism in Pavel Florensky's
Philosophy of Language // Religions. 2023. Iss. 14. Vol. 197. Cassedy S. Pavel Florensky's Philosophy of Language: Its Contextuality and Its Context // The Slavic and East European Journal. 1991. Vol. 35. No. 4. P. 537-552.
Vestnik Pravoslavnogo Sviato-Tikhonovskogo
gumanitarnogo universiteta.
Seriia I: Bogoslovie. Filosofiia. Religiovedenie.
2023. Vol. 109. P. 69-85
DOI: 10.15382/sturI2023109.69-85
Artem Gravin, Candidate of Sciences in Technology, Senior Researcher, National Research University Higher School of Economics Moscow, Russia [email protected] https: //orcid.org/0000-0003-3357-6412
The Problem of Personalism in Linguophilosophy of Revd. Pavel Florensky: Modern Receptions*
A. Gravin
Abstract: This paper considers some aspects of Revd. Pavel Florensky's philosophy of language (and, more broadly, philosophy of the symbol) from the perspective of its reception in contemporary historical-philosophical and linguophilosophical studies. It is shown that the question of personalistic/imperpersonalistic nature of Florensky's philosophy can be dealt with in several perspectives, e.g. critical, apologetic, constructiv-ist. As an example of critical reception, I have studied the theses of S. S. Khoruzhy, who noted the absence of a developed anthropology in Florensky's symbolist discourse and evaluated his philosophy of the symbol as impersonalistic. It is shown that Khoruzhy's critical assessment requires correction in the perspective of a more detailed analysis of the concept of intention in Florensky's philosophy. The paper also looks at the apologetic reception of S. M. Polovinkin, who revealed the personalistic content of Florensky's philosophy (including the philosophy of language) by considering the inherent subject-object unity and asserting the fundamental importance of the volitional aspect (Rus. cmpeMAueocmb, i.e. 'drift', 'drive') in the realisation of the connection between man and objective reality (cuMeoAomeopnecmeo 'making symbols'). As an example of creative reconstruction, I have used the works of L. A. Gogotishvili, who proposed to consider the status of "ego" in Florensky's linguophilosophy from two points of view: on the one hand, as a condition for expressing transcendental meaning in immanent forms; on the other hand, as a guarantee of communicative intention and attention, connecting the personal "ego" with the word and image. This reconstruction of Florensky's ideas was labelled by Gogotishvili with the term "round discourse". It is shown that Gogotishvili's reception is innovative and that it develops Florensky's ideas in the linguophilosophical perspective. In conclusion, it was suggested that Gogotishvili's concept of the "round discourse" and the possibility of communicative interpretation of Florensky's linguophilosophy is rooted in his epistemology, which is related to the idea of personalisation of knowable reality. The absence of a detailed comprehension of the problems of communicativity and intentionality in Florensky's philosophical discourse, on the one hand, reveals his vulnerability to criticism (accusation of imperson-
* The study was carried out as part of the Programme for Fundamental Studies at the National Research University Higher School of Economics.
alism), and, on the other hand, allows for a creative reconstructive reception associated with the actualisation of not always obvious potentialities of personalism in Florensky's thought.
Keywords: linguophilosophy, symbolism, communicativity, interpretativity, intentio-nalism, Florensky, Khoruzhiy, Polovinkin, Gogotishvili.
References
Biriukov D., Gravin A. (2023) "Palamism, Humboldtianism, and Magicism in Pavel Florensky's Philosophy of Language". Religions, iss. 14, vol. 197.
Biriukov D. (2020) ""Sinenergeticheskoe otkrovenie real'nosti": nabliudeniia o predystorii, is-tochnikakh i soderzhanii poniatii "simvol", "sinergiia", "energiia" u P. A. Florenskogo v kon-tekste retseptsii palamizma v russkoi mysli nachala XX v." ["Synenergetic revelation of reality": observations on the background, sources and content of the concepts "symbol", "synergy", "energy" by P. A. Florensky in the context of the reception of Palamism in Russian thought at the beginning of the 20th century]. Voprosyfilosofii, no. 6. pp. 103—115 (in Russian).
Boneckaya N. K. (2018) Mezhdu Logosom i Sofiej (Raboty raznyh let). [Between Logos and Sophia (Works of different years)] Moscow; Saint-Petersburg.: Centr gumanitarnyh iniciativ. (in Russian).
Cassedy S. (1991) "Pavel Florenskii's Philosophy of Language: Its Contextuality and its Context". The Slavic and East European Journal, vol. 35, no. 4, pp. 537—552.
Florensky P. (1996—2000) Sochineniia [Works]. Moscow (in Russian).
Florensky P. (2015) Iz istoriiantichnoi filosofii [From the history of Ancient philosophy]. Moscow (in Russian).
Gogotishvili L. (2004) "Retseptsiia simvolizma v gumanitarnykh naukakh (lingvofilosofskii aspekt)" [Reception of Symbolism in the humanities (linguistic and philosophical aspect)], in Literaturovedenie kak literatura [Literary criticism as literature], Moscow, pp. 148—175 (in Russian).
Gogotishvili L. (2021) Lestnitsa Iakova: arkhitektonika lingvofilosofskogo prostranstva [Jacob's Ladder. Architectonics of linguo-philosophical space]. Moscow (in Russian).
Gogotishvili L. (1997) "Lingvisticheskii aspekt trekh versii imiaslaviia (Losev, Bulgakov, Florensky)" [Linguistic aspect of three versions of Onomatodoxy (Losev, Bulgakov, Florensky)], in A. Losev. Imia. Izbrannye raboty, perevody, besedy, issledovaniia, arkhivnye materialy [Name. Selected works, translations, conversations, studies, archival materials], St. Petersburg, pp. 580-614 (in Russian).
Goriachev D. (2023) "Imenuemost' Boga: apofaticheskii i antinomicheskii podkhody" [The naming of God: apophatic and antinomic approaches]. Vestnik Pravoslavnogo Sviato-Tikho-novskogo gumanitarnogo universiteta. Seriia I: Bogoslovie. Filosofiia. Religiovedenie, vol. 106, pp. 9-24 (in Russian).
Gravin A. (2022) "Osmyslenie imiaslaviia v sovremennoi otechestvennoi lingvofilosofii" [Understanding Onomatodoxy in Modern Russian linguistic philosophy]. Platonovskie issledovaniia, vol. 16, no. l, pp. 266-285 (in Russian).
Khondzinskii P. (2023) "Misticheskoe bogoslovie ottsa Pavla Florenskogo v kontekste Corpus Areopagiticum" [Mystical theology of Pavel Florensky in the context of Corpus Areopagiti-cum]. Rossiisko-vizantiiskii vestnik, vol. 1 (12), pp. 51-62 (in Russian).
Khoruzhii S. (2001) "Filosofskii simvolizm P. A. Florenskogo i ego zhiznennye istoki" [Philosophical symbolism of P. A. Florensky and its sources in life], in P. A. Florensky:pro et contra, St. Petersburg, pp. 521-553 (in Russian).
Khoruzhii S. (2018) "Imiaslavie i kul'tura Serebrianogo veka: fenomen Moskovskoi shkoly khristianskogo neoplatonizma" [Onomatodoxy and the Silver Age Culture: phenomenon of Moscow school of Christian Neoplatonism], in S. Khoruzhii. Opyty iz russkoi dukhovnoi traditsii [Essays on the Russian spiritual tradition], Moscow, pp. 274-292 (in Russian).
Khoruzhii S. (1999) MirosozertsanieFlorenskogo [Worldview of Florensky]. Tomsk (in Russian).
Kurdybailo D. (2017) "O dialektike simvola v Areopagiticheskom korpuse" [On the dialectic of the symbol in the Corpus Areopagiticum]. Voprosy filosofii, vol. 10, pp. 169-181 (in Russian).
Pavliuchenkov N. (2008) ""Filosofiia imeni" sviashchennika Pavla Florenskogo v kontekste imi-aslavcheskoi polemiki nachala XX v." [Revd. Pavel Florensky's "Philosophy of the Name" in the context of the Onomatodoxy controversy of the early 20th century]. Vestnik Pravoslavnogo Sviato-Tikhonovskogo gumanitarnogo universiteta. Seriia I: Bogoslovie. Filosofiia. Religiovedenie, vol. 2 (22), pp. 75-88 (in Russian).
Pavliuchenkov N. (2011) "Antropologiia sviashchennika Pavla Florenskogo: kriticheskie otsen-ki i issledovaniia" [Revd. Pavel Florensky's anthropology: critical perspectives and research]. Vestnik Pravoslavnogo Sviato-Tikhonovskogo gumanitarnogo universiteta. Seriia I: Bogoslovie. Filosofiia. Religiovedenie, vol. 3 (35), pp. 68-82 (in Russian).
Plakhtii S. (2022) "Mirovozzrenie sviashchennika Pavla Florenskogo kak osnovanie ego filosofii imeni" [The worldview of Revd. Pavel Florensky as a basis of his philosophy of name]. Vestnik Ekaterinburgskoi dukhovnoi seminarii, vol. 37, pp. 31-55 (in Russian).
Polovinkin S. (2015) Khistianskiipersonalizm sviashchennika Pavla Florenskogo [Revd. Pavel Flor ensky's Christian personalism]. Moscow (in Russian).
Sotnikov A. (1998) Arkhiv sviashhennika Pavla Aleksandrovicha Florenskogo. Vyp. 2. Perepiska s M. A. Novoselovym [Archive of Revd. Pavel Alexandrovich Florensky. Pt. 2. Correspondence with M. A. Novoselov]. Tomsk (in Russian).
Статья поступила в редакцию 08.08.2023
The article was submitted 08.08.2023
