CC BY
159
УДК 81'367
К ВОПРОСУ О КАТЕГОРИИ ОДУШЕВЛЕННОСТИ - НЕОДУШЕВЛЕННОСТИ
У НЕКОТОРЫХ ПОНЯТИЙ
© 2010 г. А.В. Минасян1, А.В. Арданова2
1 Ростовский технологический институт сервиса и туризма 1Rostov Technological Institute of Service Южно-Российского государственного университета and Tourism of South Russian State University экономики и сервиса, of Economics and Service,
ул. Варфоломеева, 215, г. Ростов-на-Дону, 344018, Varfolomeev St., 215, Rostov-on-Don, 344018,
fef@rostinserv. ru fef@rostinserv. ru
2 Группа компаний «Вектор», 2Group of Companies «Vector», Ленинские горы, 1, корп. 46, г. Москва, 119991 Leninskie gory, 1, build. 46, Moscow, 119991
Раскрывается проблема несогласованности морфологической и семантической категории одушевленности- неодушевленности. Показано, что с точки зрения морфологической понятия, обозначающие неродившегося человека, немотивированно относятся к неодушевленным именам существительным, в то время как анализ синтаксических связей наглядно демонстрирует, что слова «зародыш», «плод», «эмбрион» активно взаимодействуют с одушевленно-маркированными глаголами и понимаются носителями языка как одушевленные.
Ключевые слова: одушевленность, неодушевленность, морфологический анализ, синтаксический анализ, категории возможности и действительности.
The article is dedicated to the problem of non-coordination of morphological and semantical categories of animation - inanimation. The examples show that by the point of morphological view the notions which nominate non born person are the unanimated nouns which seems not to be motivated. At the same time the analysis of syntactical links show that the nouns germ, embryo coordinate very well with the animated verbs and are understood as animated nouns by the language's speakers.
Keywords: animation, inanimation, morphological analysis, syntactical analysis, category of possibility and impossibility.
В любом языке имеют место прецеденты исторического переосмысления и перестановки в оппозиции категории одушевленности - неодушевленности. Это, безусловно, является следствием изменения языковой нормы в направлении большего соответствия ее картине мира, складывающейся в каждую определенную эпоху для носителей языка. Свидетельством того, что данная проблема живо интересует и не оставляет равнодушными рядовых носителей русского языка, является, в том числе, дискуссия в Интернете [1], где обсуждаются вопросы одушевленности - неодушевленности таких терминов, как покойник, труп, кукла и др. Характерно, что в представлении любого человека данные примеры рассматриваются в качестве неодушевленных, но их грамматическое выражение отвечает критериям одушевленных существительных. Следует в связи с этим отметить важность анализа предпосылок трансформации таких элементов языка, которые в своей основе имеют изначальную недоопре-деленность понятий.
В современном русском языке вопросами одушевленности - неодушевленности занимались многие лингвисты. Л. Ельмслев провел сопоставительный анализ пар категорий личности-неличности и одушевленности - неодушевленности [2], В.А. Ицкович рассмотрел нормы и тенденции развития категорий одушевленности - неодушевленности [3]. В работе Г.Г. Кор-бетт подробно изучена проблема расхождения между
синтаксисом и семантикой у одушевленных слов [4]; О.В. Драгой исследует влияние категории одушевленности на синтаксис [5]; Г. Гочев проанализировал категории одушевленности - неодушевленности у местоименных существительных [6]; И.Г. Милослав-ский [7] рассмотрел данную оппозицию в рамках изучения морфологических категорий русского имени. Среди новейших исследований этого аспекта лингвистики необходимо отметить работы А.Г. Наруше-вича, посвященные вопросам категории одушевленности-неодушевленности [8]. Все вышеприведенные авторы считают, что в русском языке семантическая оппозиция одушевленности - неодушевленности не всегда соответствует грамматическому выражению, что и порождает некоторые несоответствия, крайне интересные для исследования. При кажущейся простоте и очевидности категория одушевленности - неодушевленности в русском языке постоянно обнаруживает большое количество вопросов и неоднозначных явлений. Актуальность и значимость сохраняет проблема одушевленности - неодушевленности слов, у которых нет однозначного совпадения между морфологическим и семантическим выражением вышеуказанной категории. Следует признать, что в этой области имеется достаточно «белых пятен». Некоторые предполагается устранить в данной статье, посвященной вопросу категории одушевленности -неодушевленности у понятий нерожденного человека,
к которым в русском языке относятся такие лексические единицы, как эмбрион, плод и зародыш.
Для русского языка проблема одушевленности-неодушевленности является более значимой, чем, например, для французского и английского языков, так как в русском имеются строгие морфологические различия между одушевленными и неодушевленными существительными. И вследствие такой определенной языковой строгости возникают противоречия, которые имплицитно заложены в самой этой оппозиции.
К одушевленным существительным относятся названия живых существ, к неодушевленным - названия предметов, явлений реальной действительности, не причисляемых к живым существам. Данное различие берет свое начало в дорефлексивных представлениях человека о мире, имеющих зачастую интуитивное происхождение. Но помимо этого вненаучного различия в русском языке существует четкое правило разграничения одушевленных и неодушевленных существительных в системе грамматики. В учебнике под редакцией Д.С. Светлышева дается следующее определение: «Различие существительных одушевленных и неодушевленных грамматически выражается в том, что при склонении во множественном числе винительный падеж у имен существительных одушевленных совпадает с формой родительного падежа (вижу мальчиков, девочек), а у имен существительных неодушевленных - с формой именительного падежа (вижу дома, улицы)» [9]. Наряду с четко одушевленными существительными, такими как женщина, мужчина, у которых обнаруживается полное совпадение семантического и грамматического представлений, и с четко неодушевленными, такими как камень, стол, существует обширная группа существительных, совмещающих в своих значениях семантические компоненты, отражающие признаки и живого, и неживого. А.Г. Нарушевич называет такие слова промежуточными и предлагает классификацию, состоящую из 6 групп:
«1) мыслимый как бывший живым (мертвец, покойник, усопший и др.);
2) мыслимый как будущий живым (эмбрион, зародыш, плод);
3) мысленно представляемый живым (русалка, леший, вампир, киборг и др.);
4) мыслимый как подобие живого (кукла, пупс, валет, ферзь и др.);
5) мыслимый как совокупность живого (народ, толпа, стая, стадо и др.);
6) мыслимый как часть живого (рука, нога, голова и др.)» [8].
Предметом настоящего исследования являются термины второй группы.
Все на свете женщины, которые хоть раз задумывались о своем будущем ребенке, воспринимали его как живого человека. И неважно, был ли это ребенок двух недель после зачатия, нескольких месяцев или перед самым рождением. Для любой матери ребенок, которого она носит, - это человек, наделенный душой, чувствами и, естественно, правом на жизнь.
А.А. Зализняк исследует проблему с морфологической точки зрения и распределяет данные слова по схемам ударения. Слово зародыш он относит к группе 4а, что означает в винительном падеже (далее в.п.) форму зародыши, а в родительном падеже (далее р.п.) форму зародышей; термин плод относит к группе 1b, согласно которой во множественном числе винительный и родительный падежи совпадения не обнаруживают: в.п - плоды, р.п. - плодов. Термин эмбрион относится к группе 1а: в.п. - эмбрионы, р.п. - эмбрионов [10]. Морфологический разбор терминов однозначно указывает на их неодушевленность. Г. Гочев считает, что категория одушевленности-неодушевленности «...непосредственно связана с особенностями коммуникативного акта» [6]. Так, неодушевленные существительные номинируют предметы, не способные к коммуникации (дерево, камень), им противопоставлены одушевленные существительные, т. е. имеющие способность совершать коммуникативный акт (мальчик). Согласно данной классификации, выделяются следующие группы: одушевленные существительные, не обладающие способностью совершать коммуникативный акт, но наделенные такой воображаемой способностью (марионетки, драконы); одушевленные существительные, имевшие такую способность, утерявшие ее, но по-прежнему воспринимающиеся в ретроспективе как имеющие такую возможность (покойник, мертвец); по каким-либо причинам не реализующие свои коммуникативные способности (человечество, студенчество). Из данной классификации логично вытекает неодушевленность существительных, обозначающих нерожденного человека, так как способностью к коммуникативному акту он, безусловно, еще не обладает.
На синтаксическом уровне на первый план выдвигается необходимость рассмотрения взаимодействия существительного с контекстом, несущим информацию об актуализации конкретного значения слова: с какими существительными, прилагательными, глаголами и как оно сочетается. Анализ работ из различных областей научного знания и культуры (медицинской, психологической, социологической, философской, культурологической, журналистской и проч.), посвященных состоянию беременности у женщины, показывает, что слова эмбрион, плод, зародыш сочетаются как с неодушевленно-маркированными, так и с одушевленно-маркированными глаголами. Первые, образуя с анализируемыми словами словосочетания, подчеркивают неодушевленность и не вызывают противоречия. Больший интерес представляют те примеры, в которых неодушевленные с морфологической точки зрения существительные сочетаются с одушевленно-маркированными глаголами. К ним можно отнести следующие примеры: «эмбриончик присасывается», «у зародыша появилось много сил», «эмбрион плавает», «плод уже активно двигается, может сжимать и разжимать кулачок», «плод способен периодически опорожнять мочевой пузырь», «плод больно начинает толкаться», «у эмбриона уже бьется сердце», «у зародыша появилось много сил, и он стал расти»
[11]. Такие примеры указывают на характеристику данных слов как одушевленных, более того, здесь однозначно говорится о процессах жизнедеятельности. Это определяется в большой степени тем фактом, что, когда речь заходит о будущем ребенке, все статьи, книги, посвященные этому вопросу, в основном концентрируют внимание именно на таких процессах.
Таким образом, небольшое количество примеров позволяет сделать вывод, что синтаксические средства выражения указывают на то, что нерожденный ребенок - существо одушевленное. В данном случае мы имеем дело со случаем «...семантического рассогласования - наличия в пределах синтагмы компонентов несовместимых с точки зрения реальных предметных отношений и предполагают либо нарушение нормы, либо переосмысление одного из членов словосочетания» [8].
Кроме того, следует отметить, что в представлении о мире у носителей языка очень прочно заложено, что «будущий живым» уже живой и одушевленный, именно поэтому, видимо, в качестве синонимов медицинских терминов плод, эмбрион, зародыш встречаются такие слова, как ребенок, малыш, кроха, и другие лексические обозначения маленького человека. Например: «Эмбрион стал плодом, теперь его можно называть младенцем». «Малыш растет. С этого времени будущего кроху врачи называют плодом». «Однако при всех неудобствах для мамы, движения ребенка - один из важнейших признаков его нормального развития.». «На 24-й неделе ребенок выглядит и ведет себя почти так же, как перед рождением». «Маленький человечек чутко реагирует на мамино настроение, слышит громкие крики из того шумного мира, в котором он окажется довольно скоро, и даже может испугаться этих звуков». «Крошка может кашлять и икать - это ощущается как легкое постукивание внутри вас» [11]. Такая замена вполне логична, поскольку говорить о будущем ребенке как о чем-то неодушевленном представляется неестественным. В связи с этим носители языка ищут подходящие одушевленные имена существительные для выражения своего представления о будущем человеке, как об уже живущем.
Возникает закономерный вопрос, почему в языке сложилась такая ситуация, что имена существительные, обозначающие будущего, еще нерожденного человека являются неодушевленными? Одним из вариантов можно было бы считать объяснение, которое предлагает В.А. Ицкович, анализируя неодушевленность в номинации деревьев и растений: «.под живым предметом, по-видимому, понимается предмет, способный к самостоятельному передвижению.» [3]. Однако под таким углом рассмотрения все термины, характеризующие нерожденного человека, попадают под категорию одушевленности. Возможно, объяснение следует искать в древнейших представлениях человека о существе одушевленном как о ком-то, способном к самостоятельному выживанию. Именно с этим связан тот удивительный факт, что в английском языке, например, живые маленькие существа счита-
ются неодушевленными. В русском языке ситуация с терминами, характеризующими новорожденного, как было показано, неоднозначна. Но в любом случае налицо тот факт, что языковая ситуация не отражает реальной картины мира. Видимо, все эти экстралингвистические факторы и привели к тому, что слова зародыш, эмбрион и плод в русском языке в большой степени соответствуют критериям неодушевленности. Между тем в русском языке известны факты изменения или колебания категории одушевленности-неодушевленности имени существительного. В.А. Ицкович отмечает множество случаев подобной вариативности. Например, у слов, номинирующих разнообразные дары моря, которые первоначально были известны в виде экзотических блюд или консервов и только спустя некоторое время вошли в сознание русскоговорящих людей как живые существа. Этим объясняется разница в употреблении: есть/любить устрицы/устриц, мидии/мидий, креветки/креветок, крабы/крабов. Такие же колебания форм встречаются у терминов, обозначающих различные микроорганизмы, вирусы и т.д. Одушевленность -неодушевленность термина робот варьируется в зависимости от содержания, вкладываемого в него авторами. Как герои литературных произведений, думающие, говорящие и чувствующие, они всегда одушевленные. Упоминаемые в качестве техники, они становятся неодушевленными именами существительными. Это позволяет говорить о том, что категория одушевленности - неодушевленности не является незыблемой в языке, и «.наблюдаются, еще частные, в значительной мере периферийные факты, которые указывают на тенденцию к изменениям, приближающим противопоставление "одушевленность - неодушевленность" к современному языковому сознанию» [3]. Кроме того, это свидетельствует, что категория одушевленности - неодушевленности напрямую не связана со способностями сознания или духовности.
Представляется, что анализ проявившей себя языковой неопределенности рассматриваемой категории одушевленности - неодушевленности требует использования методов и подходов, выходящих за рамки лингвистики. В связи с рассматриваемой в настоящей статье ситуацией представляется, что существующая проблема может получить свое объяснение через призму взаимоотношений философских категорий возможности и действительности, которые в данном случае представляют собой концепты базового уровня категоризации. Важно подчеркнуть, что в докантов-ской философии категория возможности рассматривалась в отрыве от реальности. Гегель показал, что следует различать реальную возможность, абстрактную возможность, абстрактно-формальную возможность и невозможность [12]. Согласно его учению, реальная возможность есть то, что существенно для действительности. Но она существенна таким образом, что есть вместе с тем только возможность. Если обратиться к классификации, предложенной Наруше-вичем, то можно без труда увидеть, что первая группа «мыслимый как бывший живым» представляет собой
пример функционирования языка с опорой на психологические механизмы, - нежеланием мириться с утратой человека, с памятью об особенностях его судьбы и биографии, с внутренним неприятиям живущими смерти и т.д.
Вторая группа «мыслимый как будущий живым» прототипической категорией имеет реальную возможность. Зародыш, эмбрион, плод - это уже действительность, но одновременно - это есть реальная возможность перехода в другое качество, в другую действительность. Третья и четвертая группа - «мысленно представляемый живым» и «мыслимый как подобие живого» - прототипической категорией имеют абстрактную возможность, которая в отличие от реальной возможности не рождена данным состоянием развития действительности, не имеет непосредственных корней и предпосылок в действительности, а есть фантазия или мечта. Что касается абстрактно-формальной возможности, то здесь на память приходит сюжет «Сказки о царе Салтане....» А.С. Пушкина о злом подвохе ткачихи, поварихи и сватьи бабы Ба-барихи, пославших царю известие следующего содержания: «Родила царица в ночь не то сына, не то дочь; не мышонка, не лягушку, а неведому зверюшку» [13], ибо под абстрактно-формальной возможностью понимается то, что формально возможно, но фактически никогда не осуществимо. Так, царица родила в срок, следовательно, родиться у нее мог только маленький человечек, но никак не зверюшка.
Таким образом, Гегель, критикуя бытующее утверждение «все возможно», четко различает реальные и «пустые», формальные возможности. Только реальная возможность переходит в действительность, в то же время любое существующее в действительности явление есть реализованная возможность. Познание должно четко определять различные аспекты возможности, а язык - соответствующие им прототипические категории. Возвращаясь к рассматриваемой классификации, следует подчеркнуть, что только вторая из рассмотренных групп имеет в качестве прототипиче-ской категории реальную возможность, реализация которой при определенных условиях превращает ее в действительность - рождение нового живого человека. Действительность одушевленного является, таким образом, реализованной возможностью живого. Рожденный младенец, о котором мы говорим как об одушевленном, между тем еще не обладает ясным сознанием, духовностью, способностью к самостоятельному выживанию. Все эти особенности представляют собой внутренние реальные возможности уже ставшей новой действительности, нового явления, что говорит о том, что действительность, являясь реализованной возможностью, опять же заключает в себе возможность как свою тенденцию развития. Так что с точки зрения такого анализа содержательного противопоставления между еще нерожденным человеком и новорожденным человеком нет.
Безусловно, невозможно в одночасье изменить веками складывавшиеся языковые нормы и правила, изменив морфологические средства выражения оду-
шевленности - неодушевленности у слов зародыш, эмбрион, плод. Тем более что устоявшаяся принадлежность этих слов к неодушевленным именам существительным в целом и не требует изменения. Можно лишь выдвинуть гипотезу, что принадлежность изучаемых слов к категории неодушевленных имен существительных повлияло на мировоззрение и отношение людей. Однако это будет всего лишь гипотеза, неподкрепленная научными доказательствами. Важность проблемы одушевленности - неодушевленности возникает тогда, когда эти имена существительные выступают в качестве терминов юридической терминологии. И в случае употребления этих слов как юридических терминов в определенном контексте вопрос одушевленности - неодушевленности может оказаться значимым. Эта проблема была обозначена А.В. Дорожинской и А.В. Минасян, подробно проанализировавшими историю развития отношения права к нерожденному человеку [14].
В юридическом отношении в гораздо большей степени, чем в языке, важно, с какого момент будущий человек воспринимается законом как собственно человек (т. е. является одушевленным живым существом). Считать ли началом физической личности момент рождения младенца или относить начало ее к моменту зачатия, так как в связи с этим может, например, измениться состав преступления, если таковое совершено против беременной женщины.
«Тот, кто будет человеком, уже человек», - писал Тертуллиан на рубеже II и III вв. [15]. Об этом говорили уже в древности. Стоит ли оспаривать предположения древних ученых, если современные науки генетика и эмбриология доказывают многочисленными опытами, что человеческая жизнь начинается с момента оплодотворения яйцеклетки. Этот факт подтверждается и тем, что при оплодотворении создается неповторимая генетическая единица - человеческая индивидуальность.
Однако юриспруденция не имеет четкого взгляда и законов, касающихся прав нерожденного человека. Так, например, и сегодня дети, появившиеся на свет с 22 по 28 неделю беременности и весящие менее 1000 г, считаются поздними выкидышами. Получается, что все эти глубоко недоношенные дети, рожденные в указанный промежуток, лишаются права на жизнь просто потому, что у медиков нет инструкции, обязывающей их бороться за жизнь этих деток. А надо сказать, что часто дети, рожденные в этот период, жизнеспособны, и их жизни могут быть при должном уходе сохранены.
В Уголовном кодексе есть предпосылки для защиты эмбриона. Пока только косвенно признается право на защиту эмбриона, поскольку есть статья, определяющая беременных женщин как отдельную категорию лиц, защищаемую законом. Исходя из этого, следует вывод, что защищается не только жизнь женщины, но и плода, которого она носит. Преступления против беременной женщины квалифицируются как преступления с отягчением. Это еще раз подтверждает, что жизнь эмбриона все же защищается законом.
Что касается Гражданского права, то в нем еще больше прав эмбриона. Как и раньше в дореволюционной России, так и сейчас признаются некоторые права нерожденных, а именно: наследование, право на стандартные налоговые вычеты, обеспечение по страхованию. Кроме того, запрещено использовать органы и ткани плода для трансплантации [14].
Определение правового статуса эмбриона или плода - это дело правоведов в каждой отдельной стране. И в этом случае будут браться за основу не только факты, предоставленные генетикой, эмбриологией и другими науками, но и менталитетом народа, проживающего в той или иной стране, правовыми обычаями и судебной практикой. Следует отметить, что не последнюю роль в этом процессе играет и язык, как один из определяющих факторов менталитета и совокупности представлений и понятий, согласно которым живет тот или иной этнос и народ. Новые достижения естественнонаучных дисциплин могут служить основой для пересмотра языковых норм и нашего законодательства в отношении категории одушевленности и неодушевленности.
Литература
1. Коллективный блог «Ботинок» [Электронный ресурс]. URL: http://botinok.co.il/node/60894 (дата обращения: 20.10.2009).
2. Ельмслев Л. О категориях личности - неличности и одушевленности - неодушевленности // Принципы типологического анализа языков различного строя. М., 1972. С.114 - 152.
3. Ицкович В.А. Существительные одушевленные и неодушевленные в современном русском языке (норма и тенденции) // Вопросы языкознания. 1980. № 4. С. 85 - 96.
Поступила в редакцию
4. Корбетт Г.Г. Одушевленность в русском и других славянских языках: пример расхождения между синтаксисом и семантикой // Новое в зарубежной лингвистике. М., 1985. Вып. 15. С. 388 - 406.
5. Драгой О.В. Влияние категории одушевленности на разрешение синтаксической неоднозначности // Вестн. Москов. ун-та. Сер. 9. Филология. 2007. № 1. С. 35 - 48.
6. Гочев Г. Категория одушевленности-неодушевленности русских местоименных существительных [Электронный ресурс]. URL: http://www.russian.slavica.org/article641. html (дата обращения: 01.11.2009).
7. Милославский И.Г. Морфологические категории современного русского языка. М., 1981. С. 254.
8. Нарушевич А.Г. Функционально-семантическое поле одушевленности - неодушевленности [Электронный ресурс]. URL: http://www.egf.tsure.ru/egf_files/11_438.doc (дата обращения: 10.02.2010).
9. Современный русский язык / под ред. Д.С. Светлыше-ва. М., 1986. С. 139.
10. Зализняк А.А. Грамматический словарь русского языка. М., 1977. С. 39 - 40.
11. Календарь беременности // Беременность & роды. 2007. Вып. 5. С. 10 - 29.
12. Гегель Г. Энциклопедия философских наук. Т. 1. Наука логики. М., 1974. С. 312 - 317.
13. Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: в 10 т. Л., 1977. Т.4. С. 315.
14. Дорожинская А.В., Минасян А.В. Медико-правовые основы правосубъектности эмбриона человека // Сев.-Кавк. юрид. вестн. 2009. № 3. С. 93 - 98.
15. Основы социальной концепции Русской православной церкви [Электронный ресурс]. URL: http://www.coe.int/ Bioethics (дата обращения: 30.04. 2009).
19 апреля 2010 г.
