CC BY
68
УДК 008.2
А.В. Проскурина К ВОПРОСУ О ГЕНЕЗИСЕ МОДЕРНИЗАЦИОННЫХ ТЕОРИЙ
Начиная с эпохи Петра Первого, когда стало очевидно катастрофическое отставание России от Европы, страна систематически предпринимает попытки модернизации. Настоящее время не является исключением. Сегодня Россия, достигнув точки бифуркации, напряженно вырабатывает возможные векторы модернизацион-ного процесса. Государство и общественность, обсуждая стратегию модернизации, предлагают различные ее варианты. В 2003 году президент В.В. Путин обозначил стратегию национальной модернизации как достижение конкурентоспособности страны в мире. «Конкурентоспособным должно быть все — товары и услуги, технологии и идеи, бизнес и само государство, наука и культура...» [7, с. 8]. Таким образом, Путин имел в виду модернизацию в самом широком понимании.
В 2009 году президент Д.А. Медведев отметил, что технологическое отставание и зависимость России от сырьевого экспорта продолжают нарастать и в долгосрочной перспективе это ведет не только к падению уровня жизни граждан и упадку инфраструктуры, но и к прямой опасности потери обороноспособности страны в XXI веке. Конкретное проявление косности социально-экономической модели страны, по мнению президента, заключается, в частности, в том, что Россия сегодня по-прежнему полуаграрная страна, в которой значительная часть населения привязана к земле. Медведев видит в модернизации России в первую очередь обновление технологий и отраслей промышленности, а также формирование нового общественного консенсуса, исходящего из осознания необходимости перемен. Технологический прорыв планируется осуществить путем создания инновационной площадки «Сколково». Один из ее разработчиков В. Кульчицкий в интервью для газеты «Время» заявил, что «модернизация — это всегда один-единственный проект. В данном случае это создание российского инновационного центра, где будут разрабатываться новейшие технологии, формироваться инновационная
культура и реализовываться научная инициатива. Прецедент уже есть — это индийский "Бангалор". Технологии позволят постепенно улучшить условия жизни людей» [1, с. 6]. Таким образом, официальная позиция относительно российской модернизации сводится к технологическому прорыву посредством создания единого центра инноваций.
Однако модернизацию нельзя ограничить только технологическими аспектами. Она предполагает качественные сдвиги во всех сферах жизни общества, тем самым выступая основанием универсального социального прогресса. Целью данной работы является анализ подходов к содержанию понятия «модернизация».
Термин «модернизация» (в переводе с английского — осовременивание) введен в научный оборот в середине 1950-х годов. Он относился к целой связке кумулятивных и взаимно усиливающихся социальных процессов, которые затрагивали все сферы жизнедеятельности, трансформировали ткань социальной структуры и влияли на социальные характеры и человеческие биографии (формирование капитала и мобилизация ресурсов, развитие производительных сил и повышение продуктивности труда, технологические изменения в организации производства и секуляризация норм и ценностей, урбанизация, изменение структур влияния и власти, форм политического принуждения и политической активности, формирование национальных идентичностей и развитие городских форм жизни и формального школьного образования, распространение индивидуализма и мотивации успеха, утверждение разума и науки и т. д. [13, с. 8]. Модернизация, таким образом, понималась как достижение современности, процесс превращения дотехно-логического общества, по мере его трансформации, в общество, для которого характерны машинная технология, рациональные отношения, а также высокодифференцированные социальные структуры.
Одновременно в 50-60-х годах ХХ века в западной социальной науке начинает оформляться
и теория модернизации как результат осмысления сдвига от традиционного общества к инновационному, который был ускорен европейской мировой экспансией. Представители теории модернизации видели в ней инструмент для решения нескольких основных задач. Во-первых, в ее рамках происходило объяснение логики развития западной цивилизации от древней эпохи к современности — «модерну»; во-вторых, теория утверждала идею универсальности движения обществ в направлении современного состояния и, следовательно, в-третьих, в условиях послевоенного времени вопрос о перспективах развития мира модернизационная концепция решала вполне определенно: Запад оказался более эффективным, лидером мира и ориентиром для других обществ.
Идейные предпосылки теории модернизации обозначены в европейской социально-философской мысли ХУШ—Х1Х веков (в работах Г. Гегеля, Г. Спенсера, К. Маркса, М. Вебера, Э. Дюркгейма и др.). Так, Гегель использовал понятие модерна как понятие «новый мир». Этот мир открыт будущему, порождает новое из себя самого, непрерывно осуществляет обновление и разрыв с прошлым. Для модерна имеют действительное значение прогресс, эмансипация, развитие, революция [4, с. 6]. Модерн утвердил принципы новой жизни. Гегель относил к ним принцип субъективности. Она проявляла себя в индивидуализме, в праве на критику и автономию действия. Второй принцип — это актуальность настоящего, которому непозволительно искать самосознание в преодоленной эпохе. И, наконец, автономизация сфер знания, веры и вкуса. Модерн складывался в процессе общественной модернизации по мере того, как разрушалось староевропейское крестьянско-ремесленное пространство и обесценивался опыт предшествующих поколений [13, с. 17]. Ключевыми историческими событиями для осуществления модерна, с точки зрения Гегеля, были Реформация, Просвещение и Французская революция, направившие социальные ожидания на идею прогресса.
В работах по теории социальной эволюции Г. Спенсер анализировал взаимосвязанные процессы (возрастание интеграции, увеличение дифференциации и движение к определенности), способствовавшие переходу обществ
от простых к сложным и двойной сложности. Простые общества Спенсер охарактеризовал как военные с низким уровнем дифференциации, сложные общества и социумы двойной сложности, по мнению мыслителя, — это современные промышленные социальные организмы (общества модерна). Им свойственны дифференцированная социальная структура, разделение труда, отделение права от традиций и религии, демократичное и децентрализованное управление, рост сфер научного знания [12, с. 295]. Дифференциация и интеграция явились основными процессами, посредством которых происходило осовременивание обществ, т. е. модернизация.
М. Вебер связывал переход к модерну (современности) с возрастанием рационализации жизни. Под ней он понимал формализацию отношений, вытеснение аффективных действий, замену внутренней приверженности привычным нравам и обычаям планомерным приспособлением к соображениям интереса, калькулируемость, т. е. учет количественных и качественных затрат на реализацию конкретных прагматических стратегий, повышение производительности труда с помощью научно обоснованного расчленения производственного процесса, способствующего устранению органического предела, установленного природой [3, с. 22—23, 40]. В качестве «рационального» он описывал также процесс демифологизации, который привел к распаду религиозных картин мира. По Веберу, внутреннее отношение между модерном и тем, что он называл рационализмом, было само собой разумеющимся. Вебер отмечал, что обмирщение культуры и институ-ционализация целерационального хозяйственного и управленческого действия разрушали традиционные жизненные формы и формировали современные общества.
Модернизация жизненного мира определена не только структурами целевой рациональности. На взгляд Э. Дюркгейма, рационализированные жизненные миры создаются посредством: рефлексии традиций, утративших свою самобытность; универсализации норм действия; перехода от механической солидарности к органической, а также посредством образцов социализации, форсирующих индивидуацию подрастающего поколения. Это и есть тот образ
модерна и модернизации, который рисовали классики теории общества. Нетрудно увидеть, что теоретические корни концепции модернизации формировались на эмпирическом материале западных обществ. Модернизация рассматривалась как процесс, порожденный уникальными условиями европейской жизни, но в то же время делалась посылка переноса модерна в плоскость всемирно-исторической тенденции.
Представители модернизационной концепции 1950-х—1960-х годов продолжали разрабатывать «западную модель» модернизации. Значительный вклад в ее развитие внесли К. Керр, Т. Парсонс и др. Они рассматривали модернизацию как образец социального развития, связанный с контекстом западной цивилизации. Был провозглашен тезис о том, что современный тип общества возник в естественной эволюционной зоне — на Западе, представляющем собой часть Европы к северу от Средиземного моря. Именно западный христианский мир послужил отправной точкой, из которой «взяло начало то, что называется системой современных обществ» [9, с. 11—12].
Распространение системы современных обществ за пределы Европы осуществлялось либо путем колонизации, либо посредством заимствования западной модели. Об ее успешности свидетельствует тот факт, что современные европейские общества, осуществив модерниза-ционный скачок, занявший несколько столетий, стали обладать наиболее высокой степенью адаптивной способности, что позволило им занять лидирующие позиции в мире. По замечанию Парсонса, в возрастании этой способности и заключается суть модернизационного процесса. Авторы, придерживающиеся «западной линии», видят в основании модернизацион-ной магистрали несколько условий. К ним относятся христианство, феодальное общество, Ренессанс и Реформация. Христианство оказалось той религией, которая, возникнув, порвала с религиозно-этнической общиной. Христианином мог стать любой человек независимо от этнической и социальной принадлежности. Это имело решающее значение для утверждения принципа добровольной ассоциации, характеризующего современность. Следующим важным обстоятельством было то,
что церковная организация постепенно достигла высокой степени «бюрократической независимости» и институционально дифференцировалась. Институциональная дифференциация есть неотъемлемая черта современных обществ. Церковь стала совершенствовать христианскую догматику, опираясь на рациональную основу.
Римское правовое наследие и принцип ассоциации, находящийся в основе жизни городских общин, были «структурным мостом» к современности, а Ренессанс положил начало высокоразвитой секулярной культуре, опиравшейся на античные образцы и средневековую схоластику. Реформация стала радикальной культурной переменой. Она вывела на первый план индивидуалистический компонент христианства. За человеком, который стал рассматриваться как единое душевно-телесное существо, было закреплено право общаться с Богом без посредников. Это означало легитимацию личной моральной ответственности. Посредством такой трактовки модернизационных условий утверждался органичный, естественный характер западной модели модернизации. Органичность в данном контексте означала способность целого (европейского общества) порождать из себя свои собственные части и инновационные процессы.
Представители «западного» подхода, анализируя динамику модернизации, выделяют в ней ряд этапов. Первый, датируемый XVI— XVII веками, обозначил переход к ранней современности, характеризовавшейся началом процесса секляризации и развитием рыночно-частнособственнических отношений. На втором этапе (XVIII век) промышленная и демократическая революции закрепили секуляризацию, институциализировали светскую культуру и дифференцировали экономическую и политическую системы. Основная фаза западной модернизации пришлась на XIX — начало XX века. В этот период экономика переживала технологические трансформации и усложнение рынков. Претерпевала изменения стратификационная модель, которая стала характеризоваться высокой степенью социальной мобильности. Происходило закрепление принципа добровольных ассоциаций, гражданственности, представительства власти и избирательных процедур. В результате западные общества
вступили в развитое состояние модерна. Новейший этап модернизации — ХХ век — отличался развитием академического комплекса и каналов применения научных разработок, принципом равенства возможностей [9, с. 144]. Ю. Хабер-мас отмечает, что на этом этапе прогрессивная общественная модернизация привела в действие функциональные законы экономики и государства, техники и науки, которые как бы соединились в единую систему [13, с. 8].
Таким образом, западная модернизация рассматривается не только как органический процесс, но и как первичный, т. е. выступающий в качестве образца. Это дает основание представителям концепции выделить другую модель модернизации, получившую название «вторичной», или «догоняющей», осуществляемой при наличии «эталона». Часто такая модернизация понимается как вестернизация, т. е. процесс заимствования (или насаждения) западноевропейской модели модернизации практически без учета специфики условий модернизирующейся страны, ее исторических традиций и культуры. В таком контексте модернизация представляет собой процесс вытеснения локальных, местных типов культуры и социальной организации «универсальными» (западными) формами современности. Вторичная модернизация нередко характеризуется «неорганичностью», так как она, не имея внутренних оснований, являет собой вынужденный ответ на внешний вызов со стороны более развитых стран и совершается путем заимствования чужой технологии, приглашения специалистов, обучения за рубежом, инвестиций. Соответствующие изменения происходят в социальной и политической сферах: меняется система управления, вводятся новые социальные институты, меняется система ценностей и т. д. Неорганическая модернизация начинается не с культуры, а с экономики и политики. Иными словами, если органическая модернизация происходит «снизу», то неорганическая — «сверху».
Опираясь на противопоставление традиции («традиционное общество») и современности («современное общество»), классическая теория модернизации также закрепляет понимание модернизации как революционного процесса вытеснения традиции. Последняя, за
редким исключением, трактовалась как тормоз в истории, как исключительно консервативная сила, которая противостоит нововведениям и которую, следовательно, необходимо преодолеть и сломать с тем, чтобы обеспечить условия для внедрения всего нового [5, с. 3]. Революционный характер модернизации объяснялся тем, что переход от традиции к современности означал коренные, радикальные изменения в моделях социальной жизни, во всех без исключения областях человеческой мысли и поведения. Эти изменения являлись системными, глобальными, длительными и необратимыми, прогрессивными. Системность отражалась в том, что изменения в одной сфере обязательно вызывали изменения и в остальных сферах; глобальность связывалась с тем, что зародившись в Европе ХУ—ХУ1 веков, модернизационный процесс с течением времени охватил все страны мира. Длительность полагалась как протяженность во времени модернизационного процесса, причем его темп рассматривался как ускоряющийся; необратимость означала, что направление изменений для всех типов обществ будет одним и тем же (идея единства общественной эволюции). Прогрессивное значение модернизации представители теории видели в том, что она способствует улучшению материального и культурного благосостояния человека и т. д.
Однако уже в 60-х—70-х годах ХХ века стала нарастать критика «западноцентристской» теории модернизации, постепенно подорвавшая большинство положений, выдвигавшихся в ней. Критика была направлена против дихотомии «традиция — современность». Причиной этому послужили успехи модернизации в Японии и в некоторых странах Восточной Азии, которые, не опираясь на западные образцы, осуществили модернизацию в рамках национальной традиции. В 1970-х годах критика идеи модернизации продолжалась как с эмпирической точки зрения, поскольку многие ее утверждения противоречили очевидным историческим фактам, так и в теоретическом плане. В первую очередь это было связано с тем, что оказались неудачными модернизационные процессы в странах третьего мира, несмотря на возможность заимствований с Запада. Отмечалось, что попытки модернизировать общество чаще всего не приводит к обещанным результатам. Масштабы
нищеты в отсталых странах увеличились, вместе с тем наблюдались и другие многочисленные побочные эффекты. Уничтожение традиционных институтов и жизненных укладов нередко влекло за собой социальную дезорганизацию, хаос и аномию, рост девиантного поведения и преступности [5, с. 3]. Критики указывали на ошибочность прямого противопоставления традиции и современности и приводили примеры преимуществ в некоторых областях. Не только современные общества включают в себя многие традиционные элементы, но и традиционные общества нередко обладают чертами, обычно считающимися современными. Кроме того, модернизация способна усиливать традицию (С. Хантингтон, З. Бауман). Традиционные символы и формы лидерства могут оказаться жизненно важной частью ценностной системы, на которой основывается модернизация (Дж. Гасфилд). Такой взгляд на модернизацию позволил выявить ее характеры: сплошной и частичный. Суть частичной модернизации сводится к тому, что «формирование новых институтов и современных организационных принципов не обязательно приводит к целостному обновлению общества, а может даже сопровождаться укреплением традиционных систем через влияние новых форм организации [15, с. 473].
Оппоненты теории модернизации поставили под сомнение и строгую последовательность стадий модернизации: «Те, что пришли позднее, могут быстро модернизироваться благодаря революционным средствам, а также опыту и технологиям, которые они заимствуют у своих предшественников. Таким образом, весь процесс может быть сокращен. Предположение о строгой последовательности фаз (предварительное состояние, начальная фаза, переход к зрелости и т. п.), которые должны пройти все общества, похоже, ошибочно» (С. Хантингтон, Д. Белл).
Еще одним фокусом критики стала неспособность теории объяснить разнообразие переходных обществ, присущей им внутренней динамики, а также возможности самостоятельного развития современных дифференцированных политических и экономических комплексов. Ш.Эйзенштадт отмечает: «Критика привела к утверждению нескольких важных аспектов
вариативности институциональных сторон модернизации. Следует признать системную жизнеспособность переходных обществ» [15, с. 471]. Все это способствовало пересмотру концепции в направлении признания «муль-тилинейности» модернизации, т. е. такой ее модели, для которой характерно сохранение национальной культуры без жесткого навязывания обществу западных ценностей (А. Турен, Ш. Эйзенштадт и др.). Были выделены такие типы модернизации, как вестернизация без модернизации и модернизация без вестернизации (Египет, Филиппины), где модернизация происходит на основе национальных культурных ценностей (Япония, новые индустриальные страны). Сторонники мультилинейности отмечают, что реальный ход модернизации опроверг либерально-рационалистический универсализм, полагавший, что модернизация продвигается самим разумом, наукой, технологией, развитием системы образования. Но на смену приходит не партикуляризм — «вера в особый путь» для каждой страны, а синтез универсализма и партикуляризма. Поиски такого синтеза стали главной проблемой стратегии развития многих стран, поскольку нарушение равновесия между современностью и традиционностью ведет к неудаче преобразований и острым социальным конфликтам. По мнению Турена, судьба мира зависит от того, будет ли наведен мост между Разумом и культурами, современностью и национально-культурной идентичностью народов, между развитием как универсальной целью и культурой как ценностным выбором, экономическим развитием и социальными преобразованиями [5, с. 4].
С 80-х годов ХХ века интерес к теории модернизации усиливается в связи с распадом социалистической системы обществ и их переходом на капиталистический путь развития. В это время были выдвинуты «теория неомодернизации» (Э. Тирикьян), «теория постмодернизации» (Дж. Александер) и др. Пересмотренная модернизационная концепция с учетом опыта посткоммунистического мира видоизменила и смягчила свои ключевые понятия. С точки зрения неомодернизации модернизация рассматривается как исторически ограниченный процесс, узаконивающий институты и ценности современности:
демократию, рынок, образование, разумное администрирование, самодисциплину, трудовую этику и т. д. [14, с. 184]. Р. Инглхарт, отмечая в качестве ключевых аспектов модернизации индустриализацию, урбанизацию, рост профессиональной специализации и повышение уровней формального образования в любом обществе, считает, что в последние десятилетия зрелые индустриальные общества вышли в своем развитии на поворотную точку и стали двигаться в новом направлении, которое можно назвать «постмодернизацией». Согласно его мнению, постмодернизация меняет характер базовых норм политической, трудовой, религиозной, семейной, половой жизни. «И тем не менее этот термин имеет важное значение, — пишет он, — поскольку в нем заложен определенный концептуальный смысл, согласно которому процесс, называющийся модернизацией, уже не является самым последним событием в современной истории человечества и социальные преобразования развиваются сегодня совершенно в ином направлении» [8, с. 268]. По мнению исследователей, постмодернизация предусматривает отказ от акцента на экономическую эффективность, бюрократические структуры власти и научный рационализм, которые были характерны для модернизации, и знаменует переход к более гуманному обществу, где самостоятельности, многообразию и самовыражению личности предоставляется большой простор.
В настоящее время немаловажное место в совокупности модернизационных теорий занимает теория экологической модернизации, зародившаяся в рамках социально-экологической традиции в 80-х годах ХХ века. В ней экологический фактор рассматривается как играющий определяющую роль в современном общественном развитии. Представитель данной теории Э. Гидденс полемизирует с теми, кто считает, что современное общество постмодернистское или другое «пост», что современная эпоха — это радикализированный или универсализированный модерн и за ним может последовать постмодерн, который будет нечто отличное от того, как его представляли ученые до Гидденса. Автор выделяет три основные черты, отличающие характер современного общества от досовре-менного: это во много раз возросшая скорость
изменения социальных процессов, особенно скорость изменения технологии; втягивание социально и информационно различных районов мира во взаимодействие друг с другом, что в конечном счете выразилось в процессе глобализации; изменение внутренней природы современных институтов [8, с. 101—122].
Согласно теориям экологической модернизации, изменение технологии и техники вызывает ускорение уже не только социальных процессов, но и экологических. Природа перестает быть естественной рамкой для социальных систем, т. е. больше не может рассматриваться как «окружающая среда», превращаясь в «сотворенную среду» обитания и жизнедеятельности человека. Современная эпоха приходит к «концу природы» в смысле, что она утрачивает свойство внешности по отношению к человеку и социуму, а все больше превращается в систему, структурированную человеком и подчиненную в своем развитии требованиям социальной организации и социального знания. Таким образом, согласно Гидденсу, в контексте позднего модерна разделение на естественную и социальную среды теряет смысл. Общество со всеми его системами — экономической, политической, семейной культурной — нельзя воспринимать автономным от среды. Экологические проблемы становятся не проблемами окружающей среды, в своем генезисе и последствиях это целиком общественные проблемы. Учитывая этот факт, современный модернизационный процесс должен стать управляемым и содержательно направленным на гармонизацию взаимодействия общества и природы.
Со второй половины 80-х годов ХХ века в научной литературе осуществляется корректировка концепции модернизации через негативный анализ этого процесса, что нашло отражение в появлении терминов «антимодернизация» и «рефлексивная модернизация». Первый означает открытое противодействие модернизации, второй — ее самоотрицание. Эти изменения связаны с утратой оптимизма в отношении результатов модерна. На его место приходят сдержанность и критические оценки современности. Она характеризуется неустойчивостью общества, возрастанием угроз, связанных с массовой безработицей, усилением
социального неравенства, «новой бедностью». «Складывающаяся социальная реальность является двойственной и противоречивой. Она сочетает в себе рост экономической эффективности и расширение слоя привилегированных, с другой стороны, экономическую стагнацию для непривилегированного большинства и ухудшение социально-экономического положения наименее защищенных [11, с. 4]. Ускоряется процесс отказа от идеалов и ценностей эпохи Просвещения. Становится очевидным, что прогресс разума не определяет прогресс человечества. В современном обществе человек становится ресурсом наравне с другими. Здоровая конкуренция превращается в экономическую войну, которая безжалостна к слабым.
Ряд исследователей (У. Бек, Ж. Бодрийяр, Ж. Женере) полагают, что наметившийся в обществе модерна раскол позволяет увидеть очертания новой эпохи общества — общества риска. Развитие технологий есть основной фактор перехода к нему. В процессе производства и использования технологий высвобождаются такие деструктивные силы, которые недоступны человеческому воображению. Они выступают в форме рисков, объективных и неподвластных человеку. «Они недоступны для непосредственного восприятия органами чувств. Риски скорее коренятся в химико-физических формулах (содержатся в пище в виде ядов, выступают как радиоактивная опасность). Они ведут к долговременным последствиям у растений, животных и человека» [2, с. 24—25]. Риски проявляются в нарастании социально опасных ситуаций. В данном случае под риском понимается производство глобального социального неравенства между лидерами и странами третьего мира. В обществе возникает социально-политический потенциал катастроф. Риски также связаны с логикой развития большого бизнеса. Он производит запросы, которые невозможно удовлетворить. И из этой бездонной бочки потребностей извлекается максимальная экономическая выгода, но для общества и человека это чревато перманентным чувством неудовлетворенности. Увеличение рисков свидетельствует о том, что модернизация изжила себя. Она переходит на логику рефлексии, т. е. становится сама для себя проблемой и аккумулирует в себе потенциал для
самоотрицания (теория рефлексивной модернизации). Модернизационный проект оказался исчерпанным. Главной чертой наступающей эпохи являются утрата определенности развития и плюрализм рисков.
Распространение модернизационных теорий в российской науке и политике относится к концу ХХ века. Это было во многом обусловлено тем, что значительный интеллектуальный сегмент отечественной общественной мысли был готов к их восприятию. В 1990-х годах был отменен марксизм, в том числе его составная часть — теория общественно-экономических формаций, но сохранились стиль мышления и методология однолинейного прогрессизма, поэтому модернизационная концепция легко вписалась в отечественный интеллектуальный контекст [7, с. 90]. В настоящее время с помощью теории модернизации, с одной стороны, объясняют российскую историю и современность, а с другой — в ней получают отражение различные политические проекты модернизации России.
Совокупность вопросов, связанных с проблемой модернизации, разрабатывается в современной отечественной науке и философии такими исследователями, как А.С. Ахиезер, А. Кара-Мурза, В.А. Красильников, В.И. Пан-тин, В.Г. Федорова, В. Хорос и др. Авторы используют понятие модернизации в самых разных значениях. В духе классической теории Красильников видит в модернизации всеобщий универсальный процесс обновления по западному образцу. Он отмечает, что модернизация — это процесс изменения в направлении тех типов социальной, экономической и политической систем, которые сложились в обществе Западной Европы и США с XVII по XIX век. В социальной области — это разделение функциональных ролей и развитие формальных отношений, в экономике — применение технологий, научно-рационального знания, развитие рынков и углубление общественного и технического разделения труда и т. д. В политической сфере укрепляются принцип разделения властей, демократия, происходит включение широких масс в общественно-политическую жизнь [6, с. 40]. Модернизацию в странах второго эшелона (к которым относятся Россия, Турция, Греция и др.) автор характеризует как догоняющую. Ахиезер рассматривает
модернизацию как переход от традиционной цивилизации к либеральной. Содержание этого перехода он видит в преодолении системы воспроизводства на основе статичного образца и установлении принципа эффективной деятельности. Через дихотомию «статичность—динамика» и принцип раскола он рассматривает проблемы российской модернизации [10, с. 4]. В.Г. Федорова разрабатывает теорию национальной модели модернизации применительно к России. Она отмечает, что национальный проект модернизации предполагает три составляющие: освоение западных достижений (в первую очередь научно-технологических), решение собственных проблем своими методами и, главное, учет культурных особенностей и традиций в процессе осовременивания [7, с. 55].
Таким образом, анализ модернизационной концепции позволяет увидеть некоторые существенные перемены в развитии ее содержания, выделить этапы генезиса и обозначить возможности и перспективы самих модернизирующихся обществ. Неизменным остается тезис о том, что модернизация представляет собой постоянный поток изменений социальной реальности, охватывающий все сферы жизни общества
и означающий переход общества от состояния «домодерна» к модерну и к постмодерну. Модернизация может происходить как в форме постепенного изменения, так и в форме скачка. Она не ведет автоматически к однородности обществ и не носит характер одновременности, но предполагает вариативность модернизационных моделей. Плюрализм вариантов свидетельствует о невозможности механического воспроизведения опыта развитых обществ. Здесь немаловажную роль играет внутренний потенциал модернизируемого общества. Примером может послужить успешный опыт модернизации Японии и «новых индустриальных стран», которые заставили заговорить о «модернизации без вестернизации» и о «модернизации на почве собственных национальных традиций». Успех модернизации зависит, таким образом, не от интенсивности реформ или заимствований, которые порой пересаживаются на традиционную почву, еще не готовую их воспринять, а от формирования структурированного синтеза смыслов, ценностей, норм и институтов, в котором возможно конструктивное взаимодействие традиционных и современных, эндогенных и заимствованных ценностей.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Анненков, А. «Сколково» — закваска для модернизации [Текст] / А. Анненков // Время. — 2010. — 14 июля.
2. Бек, У. На пути к другому модерну. Общество риска [Текст] / У. Бек. — М.: Прогресс-Традиция, 2000. - 384 с.
3. Вебер, М. Протестантская этика и дух капитализма [Текст] / М. Вебер // Избр. произв. — М.: Прогресс, 1990. — 808 с.
4. Гегель, Г.В.Ф. Феноменология духа [Текст] / Г.В.Ф. Гегель. — СПб.: Наука, 1992. — 444 с.
5. Ермаханова, С.А. Теория модернизации: история и современность [Электронный ресурс] / С.А. Ермаханова. — Режим доступа: http: / www.econom.nsc.ru
6. Красильников, В.Ф. Модернизация и Россия на пороге XXI века [Текст] / В.Ф. Красильников // Вопр. филос. — 1993. — № 7.
7. Модернизация России и Европа [Текст]: сб. мат./ под ред. С.В. Кортунова. Т. 1. — Ростов н/Д: Изд-во Рост. ун-та, 2005. — 368 с.
8. Новая постиндустриальная волна на Западе [Текст]: антология / под ред. В.Л. Иноземцева. — М.: Academia, 1999. — 640 с.
9. Парсонс, Т. Система современных обществ [Текст] / Т. Парсонс. — М.: Аспект Пресс, 1997. — 270 с.
10. Российская модернизация: проблемы и перспективы [Текст]: мат. «круглого стола» // Вопр. филос. - 1993. - № 7.
11. Силичев, Д.А. Социальные последствия перехода от индустриализма и модерна к постиндустриализму и постмодерну [Текст] / Д.А. Силичев // Там же. - 2005. - № 7.
12. ^енсер, Г. Синтетическая философия [Текст] / Г. Спенсер. - Киев: Ника-Центр, 1997. - 512 с.
13. Хабермас, Ю. Философский дискурс о модерне [Текст] / Ю. Хабермас. - М.: Весь мир, 2008. - 416 с.
14. Штомпка, П. Социология социальных изменений [Текст] / П. Штомпка. - М.: Аспект Пресс, 1996. - 416 с.
15. Эйзенштадт, Ш. Новая парадигма модернизации [Текст] / Ш. Эйзенштадт // Сравнит. изучение цивилизаций: хрестоматия. - М., 1998.
