К вопросу о диалектической связи революционных процессов и ограничений прав и свобод человека и гражданина Текст научной статьи по специальности «Право»

СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ

ТЕРРИТОРИЙ

Минаев

Кирилл Александрович

Аспирант кафедры теории государства и права ФГБОУ ВПО «Саратовская государственная юридическая академия» e-mail: K.A.Minaev@yandex.ru

Kirill Aleksandrovich Minayev

A post-graduate student of the department of theory of the state and law of the Saratov State Law Academy e-mail: K.A.Minaev@yandex.ru

УУДК 340

К вопросу о диалектической связи революционных процессов и ограничений прав и свобод человека и гражданина

About the Issue of Dialectical Relationship of Revolutionary Processes and Restrictions of the Human and Citizens' Rights and Freedoms

Статья посвящена исследованию юридической природы ограничений субъективных прав человека и гражданина в контексте революционных процессов в обществе. В статье приводятся доводы об их соотношении, производятся обоснованные выводы.

Ключевые слова и словосочетания: ограничения прав и свобод, юридическая легализация, легитимация, революция.

The article is devoted to the research of the juridical essence of restrictions of the human and citizens' rights and freedoms in the context of revolutionary processes in the society. The article explains their relationships and provides substantiated conclusions.

Key words and word-combinations: restrictions of the rights and freedoms, juridical legalization, legitimization, revolution.

В советской литературе под революцией зачастую понималась смена общественно-экономических формаций, основанная на кризисе общественных отношений [14, с. 289]. Анализ современной обстановки в мире с произошедшими в нем в последнее десятилетие социальными конфликтами побуждает к новому методологическому обоснованию феномена революции. Точки бифуркации в современном обществе могут быть связаны с внутренними противоречиями в экономической, политической и правовой составляющих [11, 20]. В этом свете можно согласиться с мнением профессора О.А. Андреевой, полагающей, что, по всей видимости, время «классических» революций, основанных только на борьбе интересов различных классов, прошло [10, с. 2, 4].

Так или иначе, но революционные процессы связаны с определенными социальными преобразованиями. И право как инструмент регуляции общественных отношений играет здесь далеко не последнюю роль. Более того, взаимообусловленность правовых и социальных изменений настолько высока, что говорить о ней как о единичном явлении не приходится. В данный процесс включены различные аспекты, среди которых важное значение имеет связь социальных революций и легализации правовых ограничений.

В теории права под правовыми ограничениями, в наиболее общей интерпретации этой категории, следует

liieiäöü einoööiäiö iäöäiefia i'öääiäiäi öääöëeöiääíey, öaöäeoäöefö^üee eiieöäoiüä efüyoey e? i'öääiäiäi noaoona ^äëiääëä e äöä^ääieiä löe iäiäöiäeiinöe öliöyäi^äiey iäuänöäänüö iöii0aiee e iääiiöuäiey произвола со стороны уполномоченного лица по отношению к другим субъектам правоотношений. Речь, безусловно, идет о легализованных ограничениях, т.е. таких изъятиях из правового статуса человека и гражданина, которые легально закреплены.

Применяя определение юридической легализации, данное А.Н. Коневым [13, с.10], изменяя и дополняя его применительно к рассматриваемому предмету исследования, можно констатировать, что юридическая легализация представляет собой акт волеизъявления уполномоченного на то субъекта, прежде всего, правотворческой деятельности, закрепляющий результат проведенной процедуры признания правомерности ограничения прав и свобод.

Стоит отметить, что связь революционных процессов и правовых ограничений можно представить сразу в нескольких плоскостях. Во-первых, стоит сказать о том, что сами социальные волнения и перемены могут быть результатами ограничения прав и свобод, различий в объеме прав субъектов правоотношений. Достаточно вспомнить лишь тот факт, что, в отличие от восточных стран, так называемый «классический тип развития государства» предполагает постоянную борьбу с неравенством в отношении соблюдения равных прав. Так было и в Древнем Риме, где плебеи боролись за права с патрициями и в результате этой борьбы система права «jus civile» сменилась «jus praetorium». Так было и в эпоху буржуазных революций, когда

в результате осмысления трудов просветителей относительно доктрины договорной теории происхождения государства и равенства в естественных правах, поднялся на борьбу за признание своего равноправия с родовой наследственной знатью класс буржуазии. Подобное было и в Российской Империи, где права крестьянства были намного уже прав помещиков и дворянства. И так происходит в современном мире, когда ограничения прав и свобод (в том числе легально закрепленные) становятся не средством упорядочения общественных отношений, а инструментом угнетения. Безусловно, нельзя исключать и иных факторов (к примеру, психологический фактор, когда группа «заинтересованных лиц» намеренно разжигает социальные конфликты, прикрываясь формальными призывами к поддержке равноправия). Однако последнее является совершенно иной проблемой, требующей не столько юридической, сколько социологической и политологической оценки.

Выводом из вышесказанного может быть следующий тезис: правовые ограничения при их недостаточной легитимации теми субъектами, на которых они распространяются, могут стать краеугольным камнем преткновения интересов различных групп общества и вызвать социальные волнения. Именно поэтому юридическая легализация ограничений должна быть поддержана их легитимацией. Однако, в контексте ограничений прав и свобод, с общественным признанием могут возникнуть серьезные затруднения. Ведь признать необходимость ограничений своих прав зачастую может только та часть социума, которая обладает высоким уровнем правосознания. Именно поэтому легитимность - весьма относительная категория. Выход видится в согласованности юридических и социальных процессов. Та консолидация общественного мнения, о которой говорит большинство теоретиков, характеризуя право и юридические нормы, несмотря на всю свою интерпретационность, все же не должна быть номинальной. В этом свете, выражаясь фигурально, весь груз ответственности ложится на законодательный процесс. Учет мнения различных общественных и политических объединений, организация открытого правотворческого процесса может снять социальную напряженность. Ведь не случайно революция 1917 года в России стала следствием нерешенности многих социальных вопросов, одним из которых было отсутствие в стране истинно представительного органа власти. После досрочного роспуска Государственной Думы I и II созывов, а также необоснованного изменения избирательной системы 3 июня 1907 г. [3], по сути, в нарушение Царского Манифеста 17 октября 1905 [1] и редакции Основных законов Империи 1906 гг. [2], говорить о легитимности правотворческого процесса не пришлось. Печальный итог для страны, ставший следствием этих событий, известен всем, и необходимость дополнительно говорить о нем представляется совершенно излишней.

Другой стороной «взаимодействия» правовых ограничений и революционных процессов являются особенности механизма правового регулирования, непосредственно связанные с революцией. Речь идет об ограничениях, вводимых в ходе таких революционных процессов, т.е., по сути, об ограничениях прав и свобод в условиях особых правовых режимов.

Как известно, революция порождает значительные политические, экономические и социальные изменения. Нередко революцию сопровождают кровавые противоборства, вплоть до гражданской войны. В этих условиях начинает действовать «чрезвычайное законодательство». Так действие Habeas Corpus Act в Великобритании

Социально-экономическое развитие территорий

более 20 раз приостанавливалось. А среди обстоятельств, влекущих такое приостановление, назывались и внутренние волнения в государстве [17, с.97]. В ходе гражданской войны в нашей стране применялась массовая депортация как «средство борьбы с политической ненадежностью» [9, с. 25], устанавливались определенные ограничения процессуальных прав подсудимых в Реввоентрибуналах, а сами суды наделялись практически неограниченной властью [7] и т.д.

Необходимо отметить, что устанавливать подобные ограничения может только законная власть в соответствии со всеми формальными процедурами, предусмотренными законодательством. Однако вся сложность заключается в том, что сама по себе революция противозаконна, так как происходит насильственное свержение правящей власти, что признается преступлением практически во всех странах мира. И, тем не менее, не можем же мы признать все принятые «новой» властью нормативно-правовые акты незаконными. Если следовать этой логике, то, к примеру, акты О. Кромвеля, советские Декреты и другие нормативные акты какого-либо органа, пришедшего к власти благодаря революции, можно признать незаконно принятыми, что само по себе абсурдно.

Необходимо сказать о том, что сама власть, издающая такие нормативные акты, должна быть легитимирована и легализована, чтобы быть полномочной принимать общеобязательные решения. Так, к примеру, первым нормативно-правовым актом «новой власти» в 1917 году стал Декрет об образовании самого Рабочего и Крестьянского правительства [4], т.е. был проведен легализационный процесс, придавший законный статус новому органу публичной власти. Процесс легализации в этом свете представляется основой для проведения грани между «правовым» и «внеправовым» (незаконным) явлениями и процессами.

Конечно, можно вести дискуссии относительно синергетических возможностей права к самоорганизации и, следовательно, его независимости от политики и экономики. В соответствии с этой теорией бифуркация, происходящая в системе права, не зависит от воли конкретных лиц. Право претерпевает изменения без внешнего участия только тогда, когда в этом есть потребность. Однако, весьма интересным в этом свете представляется мнение профессора К.Е. Сигалова, который ставит риторический вопрос: возможна ли такая закономерность, которая позволила бы быть элементам права отлаженным часовым механизмом, не зависящим от воли «часовщика»? [19, с.13] Увы, право - это инструмент политики. Именно поэтому правовые ограничения, применяемые в ходе революции и гражданских войн, будут законными, если они хотя бы соответствуют формальным признакам, необходимым для их установления, то есть, если они прежде всего имеют легальное закрепление. Хотя, безусловно, проблемы данный тезис не снимает. А она гораздо шире рассматриваемых ограничений, вводимых в результате произошедшей революции и их формальной легализации. Так многие страны до сих пор не признали независимости Южной Осетии и Абхазии и, следовательно, их суверенного законодательства [8; 18], так Япония до сих пор не признает юрисдикции России на Курильские острова [16, с.7-9] и т.д.

Таким образом, затронутая проблема носит скорее не правовой, а политический характер и опирается не только и не столько на юридическую легализацию, сколько на легитимацию со стороны мирового сообщества.

Третьим аспектом, характеризующим заявленную тему, является установление правовых ограничений post factum - когда революция уже произошла и требуется укрепить ее «достижения». Доминирующей целью (пусть под разными предлогами) здесь является недопущение новых социальных преобразований -революционных настроений, исходящих со стороны других сообществ, укрепления прежних позиций только что свергнутой власти и т.д. В этом свете рождается сразу целый ряд юридических ограничений. Так после революции 1917 года были значительно ограничены политические, экономические и личные права значительного круга лиц. В частности, при обсуждении уголовной политики и судебной реформы СССР в 20-х годах, один из ее авторов Н.В. Крыленко призывал ограничить в правах лиц, обвиняемых в контрреволюции, поскольку, по его мнению, эти преступления были опаснее других, даже самых тяжких [15, с. 1458]. Закреплялось безвозмездное изъятие помещичьей собственности [5], ограничивалась свобода печати [6] и др. Так «молодое государство» укрепляло свой внутренний суверенитет с помощью легализации ограничений прав и свобод.

Безусловно, представленная в статье «трехаспектная» классификация видов взаимодействия революционных процессов и правовых ограничений не является его полным отражением, однако призвана и способна передать некоторую специфику такого взаимодействия. В целом же ограничения прав и свобод, несмотря на всю свою неоднозначность, остаются действенным правовым средством в недопущении юридического произвола и злоупотреблений своими правами, упорядочения общественных отношений и установления юридического равенства. Однако только соблюдение всех процедур их оформления (легализации) способно предостеречь общество от социальных конфликтов.

Библиографический список:

1. Манифест «Об усовершенствовании государственного порядка» от 17.10.1905 // Алексеев А.С. Манифест 17 октября 1905 года и политическое движение, его вызвавшее. Отд. оттиск из журн. «Юридический вестник», 1915, кн. IX (III). М., 1915.

2. «Основные Высочайше утвержденные государственные законы» от 23 апреля 1906 г. // ПСЗРИ. Собр. III. Т. XXVI: 1906. Отд-ние 1-е. - СПб., 1909. - Ст. 27805

3. Манифест 3 июня 1907 «О роспуске Государственной думы, о времени созыва новой Государственной думы и об изменении порядка выборов в Государственную думу» // Полный свод законов, Собрание третье, Т, XXVII, № 29240

4. Декрет 2 Всероссийского Съезда Советов «Об образовании Рабочего и Крестьянского правительства» от 26 октября (8 ноября) 1917 г. // Выверено по изданию: Декреты Советской власти. Т. I. М.: Гос. изд-во полит. литературы, 1957.

5. «Декрет II Всероссийского съезда Советов о земле» от 26 октября (8 ноября) 1917 г. // Выверено по изданию: Декреты Советской власти. T.I. - М.: Гос. изд-во полит.литературы, 1957.

6. «Декрет о печати» от 27 октября (9 ноября) 1917 // Выверено по изданию: Декреты Советской власти. T.I. - М.: Гос. изд-во полит.литературы, 1957.

7. Инструкция Наркомюста РСФСР от 23.07.1918 // Собрание Узаконений и Распоряжений Рабочего и Крестьянского Правительсва РСФСР. 1918. №53 Ст. 547

8. Reaction to Russia's recognition of rebels // BBC News [электронный ресурс], URL: http://news.bbc.co.uk/ 2/hi/europe/7582367. stm

9. Абдрахманов А.И. Роль НКВД в регулировании миграционных процессов в 1917- начале 1920-х годов // История государства и права, 2012, №12.

10. Андреева О.А. Феномен революции в истории государства и права // История государства и права, 2010, №19.

11. Васильев А.М. Арабские революции и протестные движения. Причины. Движущие силы. Результаты // Официальный сайт ФГБУН «Институт Африки Российской Академии Наук» (ИАфр РАН) [электронный ресурс], URL: http://www.inafran.ru/sites/default/files/news_file/nauchnoe_soobshchenie_29.10.2013.pdf

12. Иванов А.В. Острова преткновения // История государства и права. - 2010. - №13.

13. Конев А.Н. Юридическая легализация (теория, практика, техника): Автореф. дисс. ... канд. юр. наук

- Владимир, 2012.

14. Краткий словарь по философии / Под общ. ред. И.В. Блауберга, И.К. Пантина - 4-е изд. - М.: Политиздат, 1982.

15. Крыленко Н.В. К проекту нового УПК // Еженедельник советской юстиции. - 1927. - №47.

16. Курицын В.М. Проблема Курильских островов // История государства и права. - 2010. - №13.

17. Пчелинцев С.В. Проблемы ограничения прав и свобод граждан в условиях особых правовых режимов

- М.: Норма, 2006.

18. Россия признала независимость Абхазии и Южной Осетии // Интернет-газета «Лента.ру» [электронный ресурс], URL: http://lenta.ru/news/2008/08/26/medvedev/

19. Сигалов К.Е. Бифуркация в праве // История государства и права. - 2012. - №10.

20. Устюгова А.Г. Арабские революции 2011 года: причины, сущность, перспективы // Электронная библиотека Гродненского ун-та им. Янки Купалы [электронный ресурс], URL: http://elib.grsu.by/katalog/164614-359941.pdf