CC BY
52
Вестник ПСТГУ I: Богословие. Философия
2006. Вып. 15. С. 83-96
К ТЕМЕ родства в Новом Завете Е.Я. Федотова
(ББИ)
Традиционно отрывок Мф 12. 46-50 (и пар.) толкуют в рамках биографического жанра - как поучение Иисуса, основополагающее для христианской концепции familia Dei, и в то же время - как пример поведения ученикам, данный Учителем. В настоящей работе рассмотрены основания для интерпретации отрывка в соответствии с жанром «типологической экзегезы» - как мессианской аллюзии на Втор 33. 8-11, а именно:
1) приведены доводы в пользу того, что христианская традиция могла связывать Святого мужа из пассажа Втор 33. 8-11 с образом Моисея, который в христианской же традиции есть типологический прообраз Христа; 2) исследование структуры определенных единиц текста синоптических Евангелий показывает выделенность и мессианскую значимость эпизода Мф 12. 46 слл. и пар.; 3) привлечены свидетельства святоотеческой, раннехристианской и кумранской традиций о возможной взаимообусловленности безродности, отказа от семьи - и особой предназначенности к высшему служению. Предлагаемая интерпретация не отменяет, но скорее дополняет традиционный комментарий на Мф 12. 46 слл.
«И начав от Моисея, из всех пророков изъяснял им сказанное о Нем во всем Писании» (Лк 24. 27)
Иисус возвестил приоритет духовного родства над узами крови и указал на необходимость повиноваться воле Небесного Отца, чтобы войти в новую, духовную семью - так единодушно толкуют комментаторы1 пассаж Мф 12. 46-50, где в ответ на известие о приходе родственников Иисус задает вопрос: «...кто Матерь Моя? и кто братья
1 См.: Кузнецова В.Н. Евангелие от Матфея: Комментарий. М., 2002. С. 280281; (см. также: она же. Евангелие от Марка: Комментарий. М., 2000. С. 81-82); Luz U. Das Evangelium nach Matthaus: 2. Teilband Mt 8-17. Band S. D sseldorf, 1996. S. 285-90; Nineham D.E. The Gospel of St.Mark. L., 1963. P. 118-25; France R.T.The Gospel of Mark: A Commentary on the Greek Text. Carlisle, 2002. P. 177-80; Nolland J. Luke (1 -9. 20). Dallas (Texas), 1989. P. 107-108. (Word Biblical Commentary; W.35A); Bovon F. Luke the Theologian: Thirty-three Years of Research (1950-1983). Pensilvania, 1987. P. 82-83; idem. Luke 1: A Commentary on the Gospel of Luke 1. 1-9. 50.
Мои?» И, указав на учеников, говорит: «...вот матерь Моя и братья Мои; ибо, кто будет исполнять волю Отца Моего Небесного, тот Мне брат, и сестра, и матерь» (см. также Мк 3. 31-35; Лк 8. 19-21).
Смысл, который придают словам Иисуса, лежит на поверхности. Однако внимательное чтение и сопоставление определенных ветхозаветных и новозаветных текстов наводят на мысль о другой возможности истолкования, не отмеченной комментаторами.
Если взять тему родства в Новом Завете несколько шире, то можно почувствовать какое-то особое напряжение, идущее по линии этой темы. Иисус заявляет, что «пришел разделить человека с отцом его...» и «враги человеку — домашние его» (Мф 10. 35-37); «всякий, кто оставит домы, или братьев, или сестер. ради имени Моего, получит во сто крат и наследует жизнь вечную» (Мф 19. 29); в другом отрывке Иисус не позволяет Своим последователям даже похоронить отца или проститься с ближними (Мф 8. 21-22; Лк 9. 59-62). В свою очередь и родственники проявляют непонимание: не верят в Его особое предназначение (Мк 6. 1-6; Мф 13. 54-58), считают потерявшим рассудок (Мк 3. 21). Помимо прочего, такие пассажи воспринимаются как намек на близость мессианских времен2, когда все перевернется, семья разделится, «предаст же брат брата... и отец — сына.» (Мф 10. 21). В Евангелиях немало эпизодов, которые свидетельствуют, что Иисус принимал как норму обычные родственные отношения, но это только подчеркивает эсхатологическое звучание предсказаний о разрушении семьи. Эсхатологическая ситуация, как правило, содержит намек на мессианскую роль Иисуса.
В целом комментарии, а также ссылки на параллельные места вовлекают в общий круг все евангельские пассажи, имеющие отношение к теме отказа от семьи. Эпизод Мф 12. 46-50 иногда трактуют как пример, который Иисус подает ученикам, показывая, что служитель Бога призван отказаться даже от родителей. Указывали на ветхозаветный прецедент такого отречения от родства ради высшего служения — пассаж Втор 33. 93. Круг замыкается утверждением Иисуса: «Кто любит отца или мать более, нежели Меня, недостоин Меня.» (Мф 10. 37). Эти слова ставят Иисуса на место Того, Кому следует служить. Пример отказа от семьи подает Тот, ради Которого надо оставить семью.
Взятое вместе, все это наводит на мысль, что и Мф 12. 46-50 пред-
Minneapolis, 2002. P. 315-16. («Hermeneia» Series); Hagner D. A. Matthew 1-13. Dallas (Texas), 1993. P. 358-360. (Word Biblical Commentary; V.33a).
2 См.: Эванс К. Ветхий Завет в Евангелиях || Иисус и Евангелия: Словарь | Под ред. Дж. Грина и др. М., 2003. С.80-88.
3 См.: Hagner D.A. Op. cit. P. 292.
полагает более тесный мессианский контекст, чем того требует простое поучение или благой пример ученикам. Цель появления в Евангелиях этой сцены может быть иной.
Мы вправе думать, что евангелисты не писали биографии Иисуса; вероятно, они отбирали для включения в свое повествование эпизоды, с их точки зрения - знаковые, то есть подтверждающие мысль автора. Но основное содержание Евангелий - это благая весть о приближении Царства, предшествовать которому должен приход Мессии. Напряженные мессианские ожидания, вообще очень характерные для определенных течений межзаветного иудаизма, были составной частью - если не сердцевиной - жизни и учения раннехристианских общин.
Представления о Мессии не были постоянными на протяжении истории и единообразными в различных группах и течениях иудаизма4. Скорее можно сказать, что разные группы в разные времена конструировали собственные, адекватные потребностям момента, образы Мессии - богоизбранного Спасителя и Помазанника, и не всегда в такой картине присутствовали эсхатологические коннотации. Однако конструкции собирались, образно говоря, из одних и тех же деталей — в первую очередь это черты многих, по большей части неэсхатологических спасителей, описанных в книгах Ветхого Завета как праведники, посланники и избранники Бога, спасающие Израиль в катастрофической ситуации. Среди таких избранников Адам, Енох и в еще большей степени - Моисей, поскольку думали, что последний спаситель должен быть похож на первого. Чаще всего мессианскую парадигму представляют Моисей и Давид5. Мессианские верования складывались также под влиянием образов Мелхиседека книги Бытия, страдающего Отрока Господа из книги пророка Исайи, собирательного образа ветхозаветного пророка, трансцендентного Сына Человеческого, шествующего по облакам, из книги пророка Даниила и др. В книгах Еноха представлен Метатрон - заместитель Бога, обладающий Божественными функциями, а кумраниты полагали, что
4 Schweid E. Jewish Messianism: Metamorphoses of an Idea. // Essential papers on Messianic Movements and Personalities in Jewish History / M.Saperstein, ed. N.-Y; L., 1992. P. 53-70; Smith M. Messiahs: Robbers, Jurists, Prophets and // ibid. P. 73-82; Sa-perstein M. Introduction // ibid. P. 1-34; The Messiah: Developments in Earliest Judaism and Christianity / J. Charlesworth J., ed. Minneapolis, 1992; Judaisms and Magicians Their Messiahs / J. Neusner, W Green, J.Z. Smith, eds. Cambridge, 1987; Тантлевский И.P. Книги Еноха. М.; Иерусалим, 2002. С. 63-99; Книга Еноха // Ветхозаветные апокрифы. СПб., 2001. С. 19-118; Заветы двенадцати патриархов // Там же. С. 275-285.
5 Klausner J. The Source and Beginnings of the Messianic Idea // Messianism in the Talmudic Era / L. Landman, ed. N.-Y, 1979. P. 15-18, 31-33.
Мессия должен совмещать функции царя Давида и первосвященника из дома Аарона6.
Несомненно, развитие христианского самосознания, которое кристаллизовалось вокруг мессианской идеи, не могло не сопровождаться созданием собственных представлений о Мессии, и можно предположить, в свете вышесказанного, что целью (или хотя бы одной из главных целей) евангелистов-синоптиков было представить общине верных образ Иисуса, в котором узнавались бы мессианские черты великих деятелей ветхозаветной истории — Моисея, Давида, Мелхиседека, страдающего Отрока, Пророка, Сына Человеческого и Носителя Божественных функций. На самом деле, евангелисты практически постоянно «доказывают» мессианское достоинство Иисуса, но не логическими аргументами, а ссылками и аллюзиями на ветхозаветные тексты - в соответствии с авторитетным характером традиции. В Евангелиях обычно ссылки на Ветхий Завет имеют вид либо прямых цитат, либо разнообразных по форме намеков на определенный ветхозаветный текст. В той среде, где почти каждый знал наизусть хотя бы основные тексты Священного Писания, достаточно было слова или намека на ситуацию, чтобы в уме читателя возникла нужная автору параллель.
Как кажется, такую ключевую роль в пассаже Мф 12. 46-50 играет риторический вопрос: «Кто матерь Моя? и кто братья Мои?», который может означать только одно: «Я не знаю этих людей. Вот, сидящие здесь ученики - это и есть Моя истинная семья. А эти люди - не знаю, кто они». Не вспоминался ли первым читателям Евангелий в связи с этой сценой тот самый текст Втор 33. 8-11, который задает первоначальную парадигму отказа от семьи?
(Моисей благословляет колено Левия):
8И о Левии сказал: «Туммим Твой и урим Твой на святом муже Твоем, которого Ты искусил в Массе, с которым Ты препирался при водах Меривы, 9который говорит об отце своем и матери своей: «я на них не смотрю», и братьев своих не признает, и сыновей своих не знает; ибо они (левиты) слова Твои хранят и завет Твой соблюдают, 10учат законам Твоим Иакова и заповедям Твоим Израиля, возлагают курение пред лице Твое и всесожжения на жертвенник Твой; 11благо-слови, Господи, силу его и о деле рук его благоволи, порази чресла восстающих на него и ненавидящих его, чтобы они не могли стоять.»
Приведенный здесь синодальный перевод отрывка сделан с еврейского Масоретского текста, однако, по-видимому, с учетом неко-
6 См.: Тантлевский И. Р. Указ. соч. С. 63-76.
торых оттенков смысла, присутствующих, скорее, в Септуагинте (о чем ниже). Несмотря на ряд темных мест в обоих текстах, обсуждать которые нам нет необходимости, не вызывает сомнений, что речь идет о вполне определенной фигуре. Если пользоваться только тем, что совпадает в МТ и ЬХХ, то фигуру можно вкратце описать следующим образом: прежде всего, она представляет левитов, которые в книге Второзакония приравнены к священникам (это не везде так в Ветхом Завете). Более того, фигура носит на себе туммим и урим -знаки первосвященнического сана. В некотором смысле обладателя этих предметов можно назвать пророком и, косвенно - судьей, ибо с их помощью узнавали волю Бога и в соответствии с ней производили суд (ср. Исх 28. 30; Числ 27. 21). Муж, о котором идет речь, - по меньшей мере праведен; он соблюдает Божественный закон. Сделан не совсем определенный намек на некоторое испытание, которому подвергся муж у Массы и Меривы (МТ) или у «вод пререкания» (ЬХХ -дословный перевод еврейских топонимов). Обязанности священника и учителя закона, по-видимому, заставляют праведного мужа отодвинуть свои семейные привязанности на второй план.
Сказанного достаточно, чтобы угадать в портрете мужа черты Моисея или (менее вероятно) Аарона. В пользу Моисея говорит совместное упоминание Массы и Меривы в МТ (см. Исх 17. 1-4, где выступает один Моисей, в отличие от пассажа Числ 20. 1-7, в котором действуют Моисей и Аарон вместе, зато Масса не упомянута).
Есть еще интересная деталь. В МТ муж только праведный (слово И 8 ё святости не предполагает). В ЬХХ использовано слово оотод, которое можно перевести как «благочестивый, праведный», но и как «святой, священный». Синодальный переводчик выбирает значение «святой» - то есть ту коннотацию греческого слова, которая отсутствует в еврейском. Не означает ли это, что переводчик увидел в греческом тексте намек на Моисея и перенес намек в перевод? На самом деле, при всей неясности, текст выстроен таким образом, что в самом построении видится указание на Моисея. Построение текста можно было бы назвать «пирамидальным»: в основании «пирамиды» находится народ (ст. 11 может относиться к народу); выше располагаются, как представители народа, левиты - учителя и охранители закона (ст. 10). Вершина «пирамиды» - верховный представитель левитов (и в конечном итоге - народа), Моисей (ст. 8-9). Хотя такой «вершиной», в принципе, может быть и Аарон (что не отменяет возможной аллюзии на Первосвященника), но выбор слова «святой» в синодальном переводе говорит за то, что в христианской традиции муж из пассажа Втор 33. 8-11 осмыслялся, скорее всего, как Моисей.
Кроме того, поскольку гл. 33 считается поздней вставкой в книге Второзакония, то ее содержание должно лежать в русле общих идей Девтерономической редакции7. Но в центре Девтерономической идеологии стоит (как образец и недостижимый идеал) фигура Моисея — величественный образ, совмещающий признаки богоизбранного вождя и первосвященника, пророка и судьи, посредника между Богом и людьми, заступника за народ, учителя и охранителя закона.
И. Шифман в своих комментариях к переводу прямо называет «благочестивого мужа» Моисеем8, опираясь, видимо, на христианскую традицию, потому что традиция средневекового еврейского комментария9, сама сложившаяся в ситуации сильнейшего противостояния христианству, отказывается видеть в пассаже Втор 33. 8-11 намек на какую-либо персону и предлагает трактовать «благочестивого мужа» как образное представление всего колена Левия, при этом ст.9 толкуется в связи с пассажем Исх 32. 26-29, где описано, как левиты, по призыву Моисея, вершили беспристрастный суд над вероотступниками, не делая различия между родственниками и чужаками.
Все перечисленное дает некоторое основание думать, что евангелисты воспринимали пассаж Втор 33. 8-11 как прообразный намек на Христа, и сцена отказа от семьи у синоптиков призвана образно соединить Иисуса с мессианской фигурой Моисея. Не исключено также, что традиционное сознание подразделило странный текст Второзакония на части, относящиеся к Моисею, левиту вообще и всему Израилю в целом, а затем совместило эти образы, каждый из которых имеет мессианские коннотации, в единый обобщенный образ Мессии.
Можно отметить, что хотя в Евангелиях часто встречаются параллели между Иисусом и различными пророческими и мессианскими фигурами Ветхого Завета, но аллюзия на Моисея, по-видимому, излюбленная и самая важная для евангелистов. Обычно Иисус представлен как новый Моисей, превосходящий во всех отношениях великого пророка древности. Сюда относятся, например, такие важные параллели, как пребывание в Египте; композиционное сходство речей Иисуса и Моисея, учения которых изложены в текстах, имеющих пятичленное строение; избавление от голода и жажды в пустыне; многочисленные исцеления; преображение на горе и, наконец, общая тема искушения в пустыне.
7 См.: Blenkinsopp J. The Pentateuch. N.-Y et al., 1992. P. 346-358.
8 Учение: Пятикнижие Моисеево / И.Ш. Шифман, пер., введ. и комм. М., 1993. С. 333.
9 Пятикнижие и Гафтарот / Й. Герц, комм. М.; Иерусалим, 2001. С. 13391340.
В числе прочих доводов в пользу возможной аллюзии на Моисея в пассаже Мф 12. 46-50 отметим высокую авторитетность текста Второзакония. Подавляющее большинство мессианских пророчеств и прообразов, используемых евангелистами, находится у пророков или в псалмах, что и неудивительно. Однако авторитетность этих текстов в иудейской традиции несоизмерима с авторитетностью Торы, поэтому для евангелистов, несомненно, во многом находившихся в русле иудейской традиции, должно было быть очень важным найти прообраз Христа в Торе. Тем более, что именно во Втор 18. 15-18 содержится обещание Господа восставить Израилю пророка, подобного Моисею, «из братьев его». Вместе с тем, вся девтерономическая редакция библейских книг строится вокруг тезиса, что «не было более у Израиля пророка такого, как Моисей, которого Господь знал лицем к лицу» (Втор 34. 10). Моисей - это глава, основание и недосягаемая вершина всего пророческого движения. Однако если обещание неложно, то еще можно ждать Того, Кто не только подобен Моисею, но и превзойдет его.
Остается посмотреть, в какой контекст помещают синоптики сцену с родными Иисуса. Ключом к пониманию смысла может служить сама композиция.
Учитывая это, рассмотрим интересующий нас эпизод Мф 12. 4650 вместе с прилегающими к нему (предыдущими и последующими) отрывками текста. В качестве ограничения удобно взять пассажи, повествующие об Иоанне Крестителе Мф 11. 2-14 и Мф 14. 1-12. Наш эпизод находится почти точно посередине между пассажами об Иоанне.
Для начала отметим, что Иоанн представлен Предтечей. Сам Иисус прямо называет его Илией (11. 14).
Далее (11. 15-24) Иисус обличает «род сей» и возвещает суд городам - вполне в духе ветхозаветного пророчества.
В ст. 25-30 Иисус представляет Себя Сыном Бога, Которому дана особая власть. Упоминание о кротости может быть аллюзией на Моисея (см. Числ 12. 3).
В 12. 1-4 фарисеи упрекают Иисуса в том, что Его ученики нарушали субботу, срывая колосья на поле. В ответ Он сравнивает Себя с Давидом; сама ситуация отсылает читателя к установлениям Втор 23. 25.
В ст. 5-6 Иисус сравнивает Себя со священником и говорит о том, что Он больше храма. Это явное утверждение Им Своего мессианского достоинства.
Ст. 7 содержит ссылку на Ос 6. 6. В более широком контексте (см. Ос 6. 5-7) цитата дает намек на право Иисуса говорить и обличать от имени Бога - по меньшей мере, как одного из пророков.
Ст. 8. Объявляя Себя «господином субботы», Иисус утверждает за Собой права Законодателя, но это также признанное право Мессии.
Ст. 9-15 — исцеление сухорукого и всех, кто последовал за Иисусом, указывает на Его роль Целителя, что, среди прочего, тоже может быть функцией Мессии как Представителя Божественной власти (ср. Исх 15. 26). Сравнение больного с попавшей в яму овцой намекает на Пастыря, спасающего своих овец. Собственно, и фарисеи уже поняли, как легко связать с мессианством все, что делает и говорит Иисус; именно поэтому они хотели бы устранить Его (ст. 14).
Ст. 16-21. Здесь явная цитата из Ис 42. 1-4, проводящая параллель между Иисусом и Отроком Господа.
Ст. 22-23. Еще исцеление, так что народ начал явно говорить: «Не это ли Христос, сын Давидов?»
Ст. 24-37. Эти стихи содержат развернутое доказательство того, что Иисус действует силой Духа Божьего, а не веельзевула.
Ст. 38-42. Иисус дает намек на «знамение Ионы пророка» - Свое воскресение в третий день после смерти, и снова утверждает, что Он больше Ионы и Соломона.
Ст. 43-45. Притча о злых духах связана с обличением и угрозой: «так будет и с этим злым родом». Перед нами опять пророк ветхозаветного типа.
Как видим, весь текст, без исключения, представляет собой тщательную подборку доказательств (в духе традиции) мессианского достоинства Иисуса. Не естественно ли заключить всю подборку самым сильным доказательством? И она заключается — сценой демонстративного отказа Иисуса от Матери и братьев. Отец не упомянут. На это также обращали внимание комментаторы, причем некоторые делали вывод, что Иосиф, по-видимому, к тому времени уже умер10. Но ведь на самом деле ссылка есть - на Отца. Это может быть последним и самым сильным аргументом, указанием не только на необходимость исполнять волю Отца Небесного, но и на то, Чей Он Отец. Не «нашего Отца» нужно исполнять волю, говорит Иисус, но — «Моего».
Вслед за этим рядом стихов очевидного мессианского звучания следует гл.13 - геометрический и смысловой центр всего Евангелия от Матфея. Она включает примерно столько же стихов, сколько их уже было рассмотрено до сцены отказа Иисуса от родных, и содержа-
10 Кузнецова В. Н. Евангелие от Матфея... С. 281.
ние этой главы - притчи о Царстве. Но кто же может учить о Царстве, как не Тот, Кто знает об этом лучше всех? Ряд притч заканчивается - вполне симметрично - своеобразным отказом родных от Иисуса (13. 54-58), которые «соблазнялись о Нем», не веря в Его мессианское служение. Далее рассказ о смерти Иоанна Предтечи (14. 1-12) завершает обрамление рассмотренного отрывка, в центре которого стоит наш эпизод (12. 46-50).
Перед нами единица текста с четкой структурой, завершенная и целенаправленная. В ней нет ни одного стиха, который не имел бы целью продемонстрировать, подчеркнуть, осветить мессианскую роль Иисуса. Можно ли допустить мысль, что в центре такого отрывка будет стоять незначительный сам по себе эпизод, не связанный с целями всего текста? В ветхозаветных книгах часто центральное положение текста указывает на его центральное значение11. Как бы то ни было, срединное положение эпизода Мф 12. 46-50 трудно признать случайным. Очень возможно, что он, по меньшей мере, призван еще раз указать на мессианство Иисуса - и указать самым энергичным образом.
В тексте Марка так же можно выделить завершенную, и тематически, и структурно, единицу текста 1. 4 - 6. 29, в которой эпизод с родными Иисуса занимает почти точно центральное положение, и не просто геометрически: эпизод играет роль своеобразного «центра симметрии», вокруг которого симметрично располагаются другие эпизоды, несущие сходную тематическую нагрузку.
Действительно, границами отрывка служат пассажи об Иоанне. В
1. 4-11 Иоанн приходит как Предтеча, в 6. 27-29 Иоанн обезглавлен, то есть его служение завершается.
В начале этого отрывка (гл. 1 и 2) заявлен ряд тем, которые как будто «эхом» отдаются и переосмысляются к концу.
Мк 1. 14-15 - Иисус после искушения в пустыне (аллюзия на Моисея) идет на проповедь Царства (подчеркивая этим роль Иоанна как Предтечи).
Соответственно, (6. 7-13) - Иисус посылает на проповедь и служение Двенадцать (это опять может быть аллюзией на Моисея, который, как известно, поставил в помощь себе 70 старейшин (см. Исх 18).
Тема эта настолько важная, что она обозначена еще и в центре, прямо рядом с эпизодом, касающимся родных Иисуса - (3. 11-19).
В самом начале служения Иисуса начинает звучать важнейшая тема отказа от семьи: (1. 19-20) - Иаков и Иоанн Зеведеевы по при-
11 ЫгпЫторр I. Ор. сй. Р. 101-106.
зыву Иисуса тотчас оставляют своего отца и следуют за Иисусом. Это начало великих дел, начало Церкви. Противоположным образом поступает Ирод в (6. 22). Он не слушает Божьего гласа (то есть голоса совести), который говорит ему, что Иоанн - великий праведник. Он слушает родню - но даже не отца своего, а падчерицу - предел падения. Делает все, что просит девочка - в результате выходит зло и великий грех.
После упоминания о призыве учеников описаны (1. 23 - 3. 12) многочисленные исцеления, совершенные Иисусом, которые также напоминают деяния Моисея (и более того: целительство - функция Самого Яхве; см. Исх 15. 26). Симметрично расположен рассказ о великих исцелениях гл. 5: гадаринского бесноватого, кровоточивой и воскрешении дочери Иаира.
4. За исцелениями следуют поучения, которые представляют Иисуса «имеющим власть» поучать, законодателем, как Моисей, хотя Его учение - «новое вино»; таким образом, Он - больше Моисея, Он - до Моисея (не напрасно Иисус сравнивает Себя с Давидом -
2. 23-28).
Поучения симметричны притчам о Царстве в центральном разделе нашего большого отрывка; здесь Иисус выступает как Посредник, толкующий людям волю Божью - также подобно Моисею.
Сам эпизод с родными Иисуса, расположенный, как отмечено, в центре всей единицы текста, подразделяется у Марка на два пассажа
3. 21 и 31-35; между ними помещены притчи Иисуса, которые призваны показать, что Он действует силой Духа Божьего, а не веельзевула. Обрамлением для этого рассуждения величайшей важности служат два сообщения о приходе Матери и братьев. Первое сообщение (3. 21) связано с обвинением Иисуса в помешательстве; вслед за этим (3. 22) фарисеи обвиняют Его в колдовстве. Он должен ответить на оба обвинения, показать, Кто Он на самом деле. Поэтому речения о Духе и веельзевуле - ответ фарисеям, а вопрос: «кто матерь Моя и братья Мои?» - по логике построения должен быть ответом Матери и братьям, и не только им, но и всем, кто еще не понял служения Иисуса. Как древних пророков не слушал народ, как Моисея не понимали и сопротивлялись ему (включая его собственную родню - ср. Числ 12. 2) - так и нового Моисея «не может вместить» «род сей».
Эта тема тоже отдается эхом в 6. 1-6, где Иисус вынужден с горечью признать: «...не бывает пророк без чести, разве только в отечестве своем и у сродников и в доме своем».
Остается рассмотреть, какую роль играет в контексте соответствующий эпизод Лк 8. 19-21.
С одной стороны, Луку считают вторичным по отношению к Марку; с другой стороны, признано, что этот автор в высшей степени творчески перерабатывал свой материал. Евангелие от Луки ориентировано больше на читателя с эллинистическим менталитетом, но в то же время отмечают его серьезную связь с Ветхим Заветом, особенно с книгой Второзакония. К. Эванс обращает внимание на то, что центральный раздел Евангелия от Луки (гл. 9-19) построен так, что его материал перекликается с центральной частью книги Второзакония (гл. 12-26)12. Действуя тем же способом, что и в предыдущих случаях, поищем какой-либо завершенный в смысловом отношении участок текста вокруг интересующего нас эпизода Лк 8. 19-21. Такой смысловой единицей текста вполне можно считать гл.8, которая, кстати, вплотную примыкает к центральному разделу Лк 919.
Эпизод с родными Иисуса оказывается почти точно в середине гл. 8. До него (Лк 8. 1-18) Иисус проповедует, поучает, «говоря притчами». На фоне этого сам эпизод выглядит неким поучением. Иисус как бы воспользовался приходом Матери и братьев для того, чтобы сказать еще одно поучение13: «Матерь Моя и братья Мои суть слушающие слово Божие и исполняющие его». Вопрос «кто матерь Моя и братья Мои?» отсутствует, нет и особого напряжения между Иисусом и Его родственниками: они просто пришли поговорить с Ним и не смогли подойти из-за стечения народа. Однако явно присутствует -если не отрицание родства, то отодвигание его на второй план по отношению к служению; собственно, это же подразумевается и в пассаже о левитах Втор 33. 8-11.
Текст после эпизода Лк 8. 19-21 до конца главы представляет собой описание чудес, причем из числа самых удивительных, совершенных Иисусом: запрещение бури, гадаринское чудо, воскрешение дочери Иаира и, попутно, — исцеление кровоточивой, то есть безнадежно больной.
Смысл всей главы в целом не вызывает сомнений: Иисус - Мессия. Он имеет право учить, потому что повелевает стихиями, духами и самой смертью. В таком контексте срединное положение эпизода с родными Иисуса так же нельзя признать случайным, как и в отрывке Мф 11. 2 - 14. 12. Скорее можно заподозрить, что автор намеренно использовал его мессианское звучание.
12 См.: Эванс Х.Указ. соч. С. 80-88.
13 См.: Bovon F. Luke the Theologian... P. 80.
Итак, интересующий нас эпизод особым образом выделен у всех трех синоптиков, хотя у каждого по-своему, и это тем более многозначительно, что и Матфей, и Лука в этом пассаже, как полагают, вторичны по отношению к Марку. Тем самым повышается вероятность того, что каждый евангелист сознательно отвел сцене с родными Иисуса особое место, где она выглядит как своего рода аргумент в цепи доказательств мессианства Иисуса - и аргумент весьма сильный, что подчеркнуто срединным положением эпизода. По этой причине, мне кажется, было бы весьма естественно рассматривать сам эпизод как аллюзию на пассаж Втор 33. 8-11, проводящую параллель между Иисусом и мессианской фигурой ветхозаветного отрывка. Иначе трудно понять, каким образом это незначительное происшествие может быть так тесно связано с мессианством Иисуса.
У нас нет прямых свидетельств в пользу предлагаемого понимания. На первой стадии исследования можно отметить только вербальные и образные параллели между отрывками из Нового Завета и пассажем Втор 33. 8-11, а также проанализировать структуру окружающего повествования, надеясь найти здесь ключ к его осмыслению. Однако намеки делаются для того, чтобы их понимали, и это дает нам надежду. Ключом к смыслу должен быть сам текст. Если евангельское повествование в целом понимается как весть о мессианстве Иисуса, то нет трудностей и с нашим пассажем, как я пыталась показать. Но со временем к Евангелиям стали относиться как к чему-то вроде био -графии Иисуса, а в таком контексте первоначальный смысл мог и потеряться. Сцена стала восприниматься как странный, немного шокирующий биографический эпизод, требующий непрямого объяснения, иначе неясно, для чего он вообще приведен в столь неподходящем окружении.
Отыскать следы первоначального понимания - может стать темой дальнейших исследований. Попытки проследить истоки традиции должны были бы, прежде всего, вывести нас на писания святых отцов. Однако отцы Церкви по большей части обходили библейский пассаж молчанием. ЫЪИа Ра^Иса дает единственный случай цитации Втор 33. 9 - священномучеником Иринеем Лионским14, но в очень интересном контексте. Священномученик Ириней использует ссылку и аналогию с левитами, чтобы доказать священнический чин апостолов: они священники, ибо, подобно левитам, «оставили отца и мать и отказались от всех близких своих ради Слова Божия и завета Его». Прямой ссылки на Иисуса нет, но подобное употребление вет-
14 Ириней. Против ересей IV. 8. 3 // Сочинения св. Иринея, еп. Лионского. / Пер. прот. П. Преображенского. Сергиев Посад, 1900. С. 335-336.
хозаветной цитаты может указывать на то, что традиция, по меньшей мере, уже установила связь между отказом от родства и священническим саном.
Важно отметить, что кумраниты, по-видимому, наделяли ситуацию Втор 33. 8-11 мессианским смыслом, о чем свидетельствует само включение этого отрывка в сборник мессианских цитат 40 Твяйтота, наряду с четырьмя другими ветхозаветными цитатами, каждая из которых, в определенном смысле, предлагает свой штрих к портрету ожидаемого Мессии. Подобными сборниками, как полагают15, могли пользоваться (или каким-то образом учитывать их) и авторы синоптических Евангелий. Кумранская цитата, сверх того, содержит важное разночтение с МТ в ст. 9 («не знаю тебя» - вместо «не смотрю на него»), которое существенно усиливает впечатление намеренного отказа от ближайших родных.
Отметим еще одну любопытную параллель, показывающую, что ранние христиане могли понимать безродностъ как особый признак мессианства. С очень раннего периода христианская традиция сближает Иисуса с мессианской фигурой Мелхиседека, загадочного «царя Салима, священника Бога Вышнего» (Быт 14. 18-20). Иисус сделался «Первосвященником навек по чину Мелхиседека» (Евр 6. 20; ср. Пс 110 [109]. 4). В Послании к евреям (гл. 7) Мелхиседек, «не происходящий от рода» левитов, сравнивается с ними, так как «получил десятину», и превосходит их - так как получил десятину как бы от самого Левия, «находящегося в чреслах» Авраама, когда тот встретил Мелхиседека. Это рассуждение ставит последнего выше левитов и оправдывает «перемену священства», которое, в свою очередь, ведет к «перемене закона» и завета - ветхого на новый.
Но вот какую характеристику дает автор Мелхиседеку: «...без отца, без матери, без родословия, не имеющий ни начала дней, ни конца жиз -ни, уподобляясь Сыну Божию, пребывает священником навсегда» (Евр 7. 3). Очевидно, тема нового священства тоже не свободна от мотива безродности, и выделение этого мотива в нужном месте, как кажется, могло входить в намерения повествователей евангельского рассказа.
Автор благодарит М.Г.Селезнева и Я.Д.Эйделькинда за участие в обсуждении работы и полезные критические замечания.
15 См.: Allegro, J.M. Further Messianic References in Qumran Literature, JBL, (1956) 75, № 3, p.174-187. Амусин, И.Д. Тексты Кумрана, 1. Наука; М., 1971, с.306-307, 312. Амусин, И.Д. К 4Q Testimonia. - Письменные памятники и проблемы истории и культуры народов Востока. Вып.6, 1970, Л., с.36-39.
The Topic of Kinship in the New Testament
E. Ya. Fedotova
Traditionally the excerpt from Matthew 12. 46-50 (paral.) is interpreted in terms of biographical genre as Christ’s teaching essential to Christian concept of familia Dei and at the same time as a role model given by the Teacher to His pupils. The article deals with the reasons for interpretation of the excerpt according to the genre of “typological exegesis” as a messianic allusion to Deuteronomy 33. 8-11, that is to say: 1) there are arguments testifying that Christian tradition might have related a holy man from the passage, Deuteronomy 33. 8-11, to character of Moses, who is the typological prototype of Christ in Christian tradition; 2) author examines the structure of certain units of the text from the synoptic Gospels and shows the outstanding nature and messianic significance of the excerpt Matthew 12. 46 ff. and paral.; 3) the article contains evidence from the writings of Fathers of the Church, early Christian and Qumran traditions, revealing relations between lack of kinship, abnegation from family and predestination to higher ministry The interpretation offered here does not rule out the traditional commentary to Matthew 12. 46 ff. completely, but offers an additional way of interpreting the episode.
