CC BY
177
УДК 35
МН. Корчагова к СТОЛЕТИЮ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ.
ЗАМЕТКИ Ф.А. СТЕПУНА (ЛУГИНА) О ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЕ
Аннотация. В статье раскрываются важные проблемы военного времени по воспоминаниям видного общественного деятеля русского зарубежья Ф.А. Степуна. Взгляды Ф.А. Степуна на происходящие события времен Первой мировой войны отличаются от общепризнанных в официальной отечественной историографии. В статье рассматриваются вопросы взаимоотношений власти и общества в годы войны в оценке Ф.А. Степуна.
Ключевые слова: война, душа, Бог, судьба, государственная власть, культура, свобода, публицистика, сострадание, молитва, ответственность.
Marina Korchagova ON THE CENTENARY OF THE FIRST WORLD WAR.
NOTES F.A. STEPUN (LUGIN) OF THE FIRST WORLD WAR
Abstract. In article important problems of a wartime on memoirs of the eminent public figure of the Russian abroad F.A. Stepun reveal. Views F.A. Stepun on occurring events of times of World War I differ from conventional in an official domestic historiography. In article questions of relationship of the power and society in the years of war in an assessment F.A. Stepun are considered.
Keywords: War, the soul, God, fate, government, culture, freedom, journalism, compassion, prayer, responsibility.
Первая мировая война - переломное событие ХХ в. Она кардинально изменила карту Европы, уничтожив некогда могущественные империи и дав жизнь новым национальным государствам. Историю Первой мировой войны изучают по сей день различные историографические направления и школы. Одним из таких наименее исследованных направлений является эмигрантское. После Первой мировой войны многие из ее участников оказались за рубежом, в эмиграции, и оттуда делились своими воспоминаниями, наблюдениями со стороны, которые долгое время в советской стране мало кому были известны по причине недоступности материалов. Одним из очевидцев событий Первой мировой войны был Федор Августович Степун (Лугин) (1884-1965 гг.).
Философ, литератор, историк и социолог культуры, родился в имении Кондрово Калужской губернии в семье главного директора известных на всю Россию писчебумажных фабрик. Выходец из Восточной Пруссии, где Степуны владели большими земельными угодьями между Тильзитом и Мемелем, отец Федора Августовича, «несмотря на свое происхождение, отнюдь не был «пруссаком» в общепринятом тогда в России смысле этого слова. По своей мягкости, скромности, по душевной беспечности и неделовитости, по своему поэтическому мироощущению, по своей вспыльчивости и отходчивости он был скорее славянином, чем «германцем». По настоянию отца дети поступили в реальное училище Святого Михаила в Лефортове. Проявив интерес к философии, после окончания училища Ф. Степун был принят в Гейдельбергский университет в Германии. Защитив там докторскую диссертацию по философии в 1910 г., вернулся в Россию. Работал в «Бюро провинциальных лекторов», разъезжал по провинции с лекциями об истории греческой философии и эстетике возрождения.
С началом Первой мировой войны был призван в армию, получив назначение в г. Иркутск в 5-ю батарею прапорщиком. Первая книга, которую он написал о войне, называлась «Письма прапорщика-артиллериста». Отрывки из нее были опубликованы в 1919 г. в петербургском журнале «Северные записки». В основу книги легли подлинные письма Ф.А. Степуна, адресованные матери, жене, друзьям. Спустя несколько лет Федор Августович был выслан из России на знаменитом «корабле философов» в Германию.
С 1914 г. Степун находился в действующей армии. Он был прапорщиком 5-ой батареи 12-й Сибирской стрелково-артиллерийской бригады. Бригада формировалась в Иркутске, затем он воевал в Галиции, под Ригой. Под Ригой Степун получил ранение ноги, после чего находился в течение 11 месяцев на лечении в госпиталях Риги, Пскова, Москвы, Ессентуков.
© Корчагова М.Н., 2014
В своих заметках о войне Ф.А. Степун показывает эмоционально-психологическое состояние людей в рамках фронтовой повседневности на передовой, в тылу, в госпиталях. К войне Ф.А. Степун подходил с позиций христианского учения. Осмыслить войну под знаком трагического миросозерцания, по Степуну, означало «услышать, собрать и явить миру» духовный опыт тех, «в ком темные ночи в окопах и тюрьмах оживили глубины метафизической памяти», воплотить «опыт последних противоречий души человеческой, опыт сращения в ней зверя и Бога, опыт нравственно обязательного греха и спасительной силы молитвы, упоения боем и сохранения трезвого сознания в бою, легкомысленной отдачи себя восторгу и ужасу позвавшей минуты и глубочайшего знания бренности всех восторгов, ужасов и минут...» [5, с.81].
Раскрывая сущность происходящего на войне с религиозно-мистической точки зрения, Ф.А. Степун проводит аналогию с библейским адом (голая земля, спустившееся на землю небо, столбы огня и дыма, вопли обезумевших людей). В письме к матери от 20 июня 1915 г. он писал: «Мы бежали сквозь кромешный ад. Вокруг нас все время пылали громадные костры поджигаемых и нами и немецкими снарядами городов и селений. Разрывы тяжелых непрерывно скидывали к небу сотни пудов черной земли, издали казалось, что всюду плещутся грандиозные нефтяные фонтаны. Пехота гибла без счета; много людей выбывало убитыми и ранеными, но гораздо значительнее были потери отстававшими, сдававшимися в плен, забивавшимися в халупы и утонувшими при переходах через реки. Когда мы уже отдали Сан, к нам начало поступать пополнение. Но было уже слишком поздно. Маршевые роты, скверно обученные, сразу же как мясо в котлетную машинку попадал в атаку, и гибли - без счета, без смысла и без пользы» [3, с.85].
Ф.А. Степун, описывая события войны, ставил много разных проблем связанных с ней: об ответственности за начало войны, о немцах и русских как врагах и не врагах, о разном отношении к войне солдат и офицеров, о средствах массовой информации, освещающих военные события революции 1917 г. и многие другие. Его подход к освещению этих проблем неординарен, отличается от официальной историографии тех лет коренным образом. Касаясь историографии Первой мировой войны Ф.А. Степун отмечал: «Чем исключительнее авторы заняты войной, тем их книги - как общее правило - хуже и тенденциознее. Чем больше они заняты жизнью, всею жизнью, в ее военном преломлении, тем их книги правдивее и духовно свободнее» [2, с.414].
Будучи мастером литературного слова, обладая незаурядными познаниями в области христианского учения, философии, истории, театрального искусства Ф.А. Степун раскрывается в своих письмах как мыслитель и патриот своей страны. В его письмах присутствуют зарисовки из жизни не только фронтовой, но и обычной, повседневной, связанной с человеческими чувствами, судьбами людей, красотой русской природы. Зарисовки эти полны смысла. Приведем лишь отдельные из них: «Безумно мечтать о победе над страной, в которой есть Сибирь и Байкал.» [3, с.8]. «Жизнь - это тоже профессия, которая требует и своего вдохновения и своего мастерства» [4, с.55]. Или про Новый год. «Я знаю, что с чувством нового года в душе нельзя стареть и невозможно умирать. Им опозорится старость и обессмыслится смерть. Новый год единственный совсем не религиозный, а если хочешь, чисто философский праздник. В нем не прославление какого-либо метафизического события. Новый год трансцендентален: в нем утверждается всего только касание формы времени с бесформенной вечностью» [3, с.35].
Заметки Ф.А. Степуна, сделанные им более 100 лет тому назад и сегодня не потеряли смысла, глубины, актуальности. Говоря об ответственности народов за войну, Ф.А. Степун писал: «Вильгельм воюет по воле народа. А немецкий народ воюет во имя великого государства и во славу Вильгельма. В сознании Германии ответственность за войну падает на Россию и Англию. В сознании России и Англии - на Германию. Войска калечатся и умирают потому, что этого требует от них народ, как нация. А нация как мирный народ, отрицает войну и жаждет мира. Все эти противоречия восстают на мир сплошным безумием, а умные люди услужливо оправдывают войну, во-первых, потому, что ум по своей природе услужлив, а во-вторых, потому, что ум не переносит безумия. Безумие же спокойно царствует в мире, прикидываясь высшею мудростью и Божием Судом» [3, с.46].
Для России Первая мировая война была испытанием, к которому страна не была готова. Об этом подробно пишет Ф.А. Степун. Плохие коммуникации, недостаточно развитая индустрия, малограмотная масса основного населения и пр. и пр. «Не располагая ни воздушной
разведкой, ни тяжелой артиллерией, с пехотой, растаявшей до четверти нормального состава дивизии, мы немощно посыпали немецкую мощь «сахарною пудрою» наших трехдюймовых снарядов, зная и чувствуя, что все зря, что все усилия тщетны, что дело безнадежно проиграно» [3, с.87].
Словами батарейного командира Ивана Владимировича, Ф.А. Степун повествует о реальной картине положения дел на фронте, где воюют больше с начальством, чем с немцами; где требуют от наблюдательных пунктов никому не нужных отчетов, где не хватает ни продовольствия, ни фуража, где у кадровых офицеров от всего этого беспредела просто опускаются руки [3, с.143]. То же и в тылу. «Земгусар - интеллигент, либерал и защитник войны до конца; внешность под офицера, душа под героя. Звенит шпорами и языком, а на самом деле всего только дезертир, скрывающийся от воинской повинности и общественной организации» [3, с.159].
Что же касается простых солдат, - пишет, сострадая им, Ф.А. Степун, то после лазаретов они наткнутся на черствость чиновников во врачебной комиссии «где благополучные тыловики встретят их, как прикидывающихся ловчил и вымогателей казенных субсидий» [3, с.120]. Ф.А. Степун заключает: «одним словом, все то же беспросветное хамство русской государственной власти, которое меня так возмущало в Москве» [3, с.139].
Как свидетельствуют письма, Ф.А. Степун тяжело переживал государственную неподготовленность России к войне, но еще большую боль он испытывал от внезапно сказавшейся в России духовной неподготовленности к оправданию и принятию войны. За победу над немцами ратовали московские славянофилы, петроградские кадеты, поэты, присяжные поверенные, светлые личности и вся «свора разных, но узколобых борзых нашей публицистики» считая, что разгром Германии необходим во имя культуры, свободы и прочного мира. Откуда - ставит вопрос в письмах Ф.А. Степун - эта националистическая и антинациональная вера в разрешение огнем и мячом вопросов духа и жизни [3, с.54]. Причем ненависть же к врагу реально чувствуют лишь в тылу: корреспонденты газет, для которых она хлеб насущный, мечтательные гимназистки и институтки, добровольцы, не побывавшие на фронте, ренегаты из русских немцев, бойкотирующие немецкие фирмы, и все те, которые в войне и немцах нашли причину и выход своим беспричинным и безвыходным лично -корыстным страданиям и немощам.
На фронте же ненависти нет. Все действительно ведущие войну, - пишет Ф.А. Степун, - объединены чем-то более важным, чем вражда. Сущность этого объединения состоит в том, что каждый человек, поставленный перед ликом смерти, испытывает одно и то же. Наблюдая, как наш солдат беседует с проходящим пленным, «я вижу как они глубоко и быстро понимают друг друга, и вижу, что это понимание основано на том, что, стремясь одновременно «снять» друг друга с передовых постов, они переживали каждый в своей одинокой душе одно и то же страшное и тайное» [3, с.42].
Официальная версия войны вызывает у Степуна отвращение и негодование. Средства массовой информации отражают лицемерие государственной идеологии, делают неуловимым смысл происходящего. Анализируя прессу, освещающую положение дел на фронте, он отмечает ее главные черты - «страшная штампованность мыслей и слов», а так же «публицистическая нечестность». Ф.А. Степун приходит к убеждению, что все, кто пишут о войне, решительно ничего в ней не видят и не понимают. Помимо курьезов, которых в каждой газете содержатся десятки (к примеру, журналисты не видят разницы между гранатой и шрапнелью, или дистанционной трубкой и подзорной трубой) [3, с.74]. Ф.А. Степуна больше всего раздражают даваемые журналистами оценки войны. «Война за освобождение угнетенных народностей», «Война за культуру и свободу», «Отечественная война» [3, с.75].
Журналисты на страницах периодической печати порой изображали фронтовую жизнь в розовых тонах, что, по мнению Ф.А. Степуна, не отвечало действительному положению дел. «Читали мы тут тоже, - пишет он, - как русские солдатики ухаживают за юными добровольцами, как берегут им лучшие порции, как покрывают их ночью всяким тряпьем, чтобы не мерзли хрупкие тельца. На самом же деле мы видели нечто совсем другое. В нашей же батарее было семь юных добровольцев (теперь ни одного не осталось, все «поутекали» обратно), что явились к нам с лозунгом «Или грудь в крестах, или голова в кустах». Солдаты все, как один, относились к ним с решительным недоброжелательством, а подчас и с явным презрением и ругали их самыми отборными словами. Я ни минуты не хочу сказать ничего скверного о наших солдатах. Прекрасные люди, нежные души. У меня с ними исключительно
хорошие отношения. Но, прекрасные люди, они, прежде всего настоящие реалисты, и им глубоко противно все зрящее и показное. Добровольцев они презирают потому, что добровольцы пришли в батарею «зря», потому что они ничего «настоящего» все равно делать не могут, потому что их привела в ряды защитников отечества не судьба, а фантазия, потому что для них театр военных действий в минуту отправления на него рисовался действительно всего только театром, потому, наконец, что добровольцы эти бежали от того глубоко чтимого солдатами священного, полезного и посильного им домашнего труда, который после их побега остался несвершенным на полях и в хозяйствах» [3, с.75].
Ф.А. Степун показывает разницу в восприятии войны между солдатами и офицерами русской армии. Настроение последних, «призванных к «наивысшему подвигу» сынов России, по его мнению, трагически похоже на настроение изгнанных из России студентов-эмигрантов и политических беглецов. Та же стонущая тоска в настоящем, то же лирическое настроение, как основной душевный колорит, та же поэтизация прошедшего, та же возносящая и развращающая, спасительная и тлетворная мечтательность. Отсюда и наш граммофон, и гитара, и Вяльцева, и Панина, и все застольно русское, грустно-цыганское, надрывно самовлюбленное, себя уязвляющее и свои раны лелеющее, все то, к чему привыкли, что так любим, что знаем с ранней юности, как типично русское настроение всякой студенческой комнаты, что все не раз переживали, слушая затянутую хоровую песню, во что влюблялись в чеховских постановках Художественного театра, что и Федю Протасова завлекло и завертело, заставив признаться, что любит он не Бетховена какого-нибудь, а вот ее, цыганку Машу, с гортанными звуками ее песни и передергиванием плеч, что с таким изумительным совершенством воспринял и выразил Александр Блок в своих мистических кабацких стихах. Но разве это настроение, если его даже взять в его мистическом, а не в его кабацком смысле, есть настроение героев и воинов? Разве можно воевать с такою лирическою растопленностью в душе, не превратив для себя лично войны в каторгу? Разве можно каторжанам быть строителями свободы и всемирного освобождения? Разве можно с дрожайших струн рокочущей гитары спускать в сердца врагов отравленные стрелы? При этом подчеркиваю, что описанное мною настроение есть, без сомнения, одно их самых высоких настроений, что ныне владеют нашим офицерством. Выше всего подымаются лишь немногие действительно героические личности, - ниже его, все те тупицы и карьеристы, которые бьют и ругательски ругают низших чинов, а себе устраивают смотря по вкусу, чины, награды или тыловые места» [3, с.78].
Солдаты поголовно мыслят войну как испытание и искушение, ожидая с часа на час правды и замирения. Они отлично понимают, что война, хотя и очень тяжелая субъективно вещь, по существу обман и наваждение; важно же в объективном смысле совсем другое, а именно их личное оставленное домашнее дело: луга, пашни, скот, недостроенные избы. В родной земле и в привычном труде они соборно и согласно чувствуют настоящую, высшую правду - реальность, а в войне они ее не чувствуют и войны поэтому не уважают [3, с.78].
Ф.А. Степун с любовью пишет о русских солдатах, порой удивляясь «рабьей долготерпимости», доброте, отходчивости, неприхотливости в быту и на полях сражений. Сравнивая австрийские окопы с окопами русских, автор заметок пишет, что австрийцы укрепляться - мастера великие. В три дня у них любая местность превращается в полевую крепость. «А наши, о Господи, ничего-то им не надо. Выроют себе, как куры в пыли, по ямке, бросят на дно охапку соломы, и ладно. Спрашивал я их сколько раз: «Отчего, ребята, не окапываетесь как следует?» - отвечают: «Нам, ваше благородие, не к чему. Ен оттого и бежит, что хороший окоп любят. Из хороших-то окопов больно неохота в атаку подыматься. А из наших мы завсегда готовы». Вот и пойми, где тут смешок, где лень, где святость» [3, с.52].
Ф.А. Степун поднимает проблему памяти жертвам Первой мировой войны. Как известно, жертвы, принесенные Россией против общего врага, долгое время предавались забвению. До сих пор это проблема не решена ни в нашей стране, ни в странах Антанты. Ф.А.Степун пишет о самопожертвовании русских солдат в Восточной Пруссии в 1914, на юго-западном фронте. Он приводит примеры героического мужества раненных, которые перед лицом смерти не только не теряли самообладания, но и поддерживали других. Находясь в госпитале, Ф.А. Степун поражался тому, что привязанность к фронту жива была даже в душах умирающих. Он вспоминает, как заходил в палату к одному красивому молодому поручику, который умирал тяжелой смертью (был прострелян позвоночник), но о фронте поручик говорил без ненависти, без проклятья, как о лучших, отлетающих днях, совсем не связывая их почему-то со своим увечьем и с неизбежною скорою смертью. Ф.А. Степун по этому поводу
писал: «Есть очевидно, в позиционной жизни нечто значительное и большое, нечто, за что душа остается по гроб жизни благодарной судьбе, но к чему сознательно стремиться, чего хотеть у нас не хватает душевных сил и духовной значительности» и далее думается мне, что дело в том, что фронт перекладывает ось нашей жизни из положения горизонтального в вертикальное, превращая все обыкновенное в необычайное» [4, с.53].
Среди героических личностей в заметках содержатся удивительные портреты людей на войне. К примеру, командира бригады Рыбакова. Ф.А. Степун называет его капитаном с детскими глазами, детскою душою и детским смехом, представителем простонародной России. Солдаты в нем души не чаяли. Степуна восхищала его героическая преданность войне и долгу. Он не понимал национальной вражды, поэтому не злобствовал на врага. Или портрет русского немца Вильзара, в котором были соединены лучшие черты германского и славянского начал. Быть русским означало для него, прежде всего, служить Германии. Быть немцем - означало, прежде всего, служить России. По-существу, он воплощал в себе человека нового времени, и в многообразии национальных индивидуальностей служил единому человечеству, которого он с немногими другими был тихою, прекрасною зарей. В нем, по мнению Ф.А. Степуна, было так много благородной формы и строгой красоты. Не понимая вражды и не признавая войны, Вильзар воевал как герой, как герой он и умер [3, с.105, 107].
Критикуя защитников войны с национально-культурной точки зрения, Ф.А. Степун приходит к убеждению, что если бы хоть один из них взял бы на себя личную ответственность за погубленные жизни, то в мире не нашлось бы ни одного защитника войны. Война и происходит от того, что ее ужасы никем не переживаются, как ужасы, причиняемые мною -тебе.
Давно сказано, что «все понять значит все простить, но это верно только для разума; нравственно же верно обратное: «все простить, значит ничего не понять» [3, с.160].
Главная мысль, которая проходит через все письма прапорщика-артиллериста -неприятие самой вражды немцев, австрийцев, русских. Война как безумие - главное содержание его заметок. Ориентированный на христианские ценности Ф. Степун осмысливал мировую катастрофу в соответствии с собственными религиозно-мистическими представлениями, видя в ней катастрофический «порог», возмездие и искупление. «От войны осталась в душе молитва, чтобы в страшный час последнего боя со смертью Бог даровал бы мне силу и самую непобедимую смерть ощутить залогом бессмертия» [1, с.369].
Сопоставляя взгляды Ф.А. Степуна на войну в ранние годы с 1914 по 1918, можно видеть, как они изменялись от поэтизации войны до полного ее неприятия и определения как безумия. Если в первые месяцы пребывания на фронте ему кажется, что жизнью и смертью «ведает мудрая судьба», то позднее он чувствует, что весь он «всецело во власти какой-то идиотической случайности». Раньше свист шрапнели будил во мне метафизическую мысль о человеческой судьбе, возмездии, загробной жизни; - теперь он приводит мне на память запах гнойных бинтов, стоны и крики в перевязочных [5, с.214]. В 1916 г. Ф.А. Степун с фронта был переведен в тыловое военное подразделение. Одной из причин было то, что война перестала его внутренне интересовать, перестала обогащать существенными переживаниями, перестала представлять собой своеобразную духовную ценность; «я испытывал к ней в последнее время инстинктивное и почти идеологическое отвращение», - подчеркивал он в одном из своих писем [3, с.153].
При всех ужасах Первой мировой войны, по признанию Ф.А. Степуна в ней было много человеческого, высокого, героического... Уже позже, в эмиграции он писал: «конечно и война 1914 г. была величайшим преступлением перед богом и людьми, но она была преступлением вполне человеческим. Лишь с нарождением сверхчеловека появилась в мире та ужасная бесчеловечность, которая заставляет нас тосковать по тому уходящему миру, в котором человеку было еще чем дышать, даже и на войне» [1, с.361].
Одухотворенность приводимых заметок Ф.А. Степуна ставит его работы в один ряд с классиками русской культуры, литературы. К сожалению, они мало известны российскому читателю. Духовное наследие Ф.А. Степуна пережило столетие и хотелось бы верить, будет востребовано и далее не только профессионалами-историками, занимающимися историей Первой мировой войны, но так же и всеми духовно обогащающимися гражданами.
В преддверии 100-летнего юбилея Великой войны актуальным остается вопрос о включении российского опыта в общеевропейский контекст. В этом смысле заметки
Ф.А. Степуна имеют непреходящее значение для истории и занимают особое место в историографии Первой мировой войны.
Библиографический список
1. Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. Т.1. - Н-Й, 1956.
2. Степун Ф.А. Германия // Современные записки. - 1930. - №42.
3. Степун Ф.А. Из писем прапорщика-артиллериста. - Томск, 2000.
4. Степун Ф.А. Спасение Германии в России, спасение России в Германии. // Родина. - 1993.
- №8-9.
5. Фоминых Т.Н. Первая мировая война в русской прозе 1920-1930-х гг.: историография и поэтика. - Пермь, 2000.
