CC BY
165
С. В. Стрельников
К ИЗУЧЕНИЮ ИСТОЧНИКОВ ВКЛАДНЫХ КНИГ ХУ1-ХУИ вв.: ВКЛАДНЫЕ ГРАМОТЫ
Изучение внутримонастырского делопроизводства иногда позволяет существенно пополнить наши представления об актовом источниковедении, а акты помогают лучше выявить предназначение некоторых разновидностей монастырской документации. Так, одним из вопросов, почти не затрагиваемым в русской дипломатике, является проблема соотношения средневековых данных и вкладных грамот и их предназначения. Если относительно первых в литературе существует устоявшееся мнение как о грамотах, выдаваемых дарителем одаряемому для фиксации передачи какого-нибудь дара (деньги, имущество, земля и т. д.), то со вторыми дело обстоит сложнее. В основном принято считать, что если в документе содержится клаузула «дал... вкладом» («дал... вкладу», «дал... вклада» и т. п.), то под «данной» также понимается и вкладная. Получалось, что вкладные грамоты — это разновидность данных. Часто исследователи весьма произвольно относили грамоты к вкладным. Ярким примером историографического штампа является так называемая «вкладная Варлама Хутынского», хотя в самом тексте грамоты слово «вклад» отсутствует. С. Н. Валк при переиздании отнес ее к данным грамотам1, что гораздо вернее. Однако и сам С. Н. Валк при публикации «Грамот Великого Новгорода и Пскова» не удержался и отнес к вкладным грамотам не только собственно вкладные, но и часть данных грамот (и даже одну духовную)2. Более того, в большинстве изданий при составлении легенд к актам «вкладными грамотами» зачастую обозначались данные грамоты и наоборот, вкладным грамотам давались наименования других документов. Правда, в литературе предпринимались попытки иного толкования вкладных грамот. А. С. Лаппо-Данилевский ввел определение «соотносительных актов», в которых отражался двусторонний характер заключаемых сделок. Исследователь предлагал выделять вкладную от светского лица и вкладную запись от монастыря, данную от светского лица и данную запись от монастыря и т. п.3 Мнение А. С. Лаппо-Данилевского разделила и М. С. Черкасова4.
Такая неопределенность во взглядах, вероятно, связана с тем, что и сами современники не всегда четко производили разделение грамот на данные и вкладные. Однако уже при обращении к монастырским вкладным книгам это разделение становится очевидным. Само название «вкладные книги» указывает на связь этого источника с вкладными грамотами. Попробуем проследить их взаимосвязь на примере вкладных книг ряда монастырей. Так, во вкладной и кормовой книге Ростовского Борисоглебского монастыря имеется ряд интересных записей, содержащих сведения о вкладных грамотах:
«Лета 7138-го февраля в 15 день дал вкладу в дом Пречистые Богородицы и великим Христовым страстотерпцом Борису и Глебу князь Александр Данилович Ростовской При-имков за свое здравье и по своем брате по князе Юрье Даниловиче Ростовском, и по своих сродникех — написати в сенадики — дватцать рублев денег, и в тех денгах вкладная дана ему за игуменскою и за братцкими руками»5.
© С. В. Стрельников, 2008
Как явствует из приведенной записи, вкладчик за вкладные деньги получает вкладную грамоту — по сути, расписку с рукоприкладствами игумена и монастырских старцев. То, что расписку давали вкладчику, подтверждают и другие записи книги. Например:
«Того же месяца в 28 день привез оносовской свещенник Микита Ондреев в дом Пречистой Богородице и великим Христовым страстотерпцом Борису и Глебу вкладу по Иване Дмитриевиче Селунском десять рублев денег. И за тот ево вклад написали имя ево Ивана и род ево в сенаники в наследие вечных благ, а вкладная дана в том вкладе на Аврамьево имя Дмитреевича Селунсково»6.
Интересно, что фраза последней записи, начинаемая со слов «а вкладная.», сделана другими чернилами и, следовательно, является позднейшей припиской. Итак, можно констатировать, что вкладные грамоты являлись формой монастырских расписок, выдаваемых вкладчикам за сделанные вклады.
Сохранились ли сами вкладные грамоты (расписки), о которых упоминается во вкладных книгах Ростовского Борисоглебского монастыря? Ведь если получателем расписки был вкладчик, то вряд ли она могла оставаться в монастырском архиве. К сожалению, монастырский архив Борисоглебского монастыря практически не сохранился. Однако обращение к актовым архивам других монастырей позволяет ответить на этот вопрос утвердительно. В составе архива Иосифо-Волоколамского монастыря имеется интересный документ 1591-1592 гг., дошедший в подлиннике:
«Лета 71. году. дал в дом Пречистые Богородицы в Осифов монастырь Василей Михайлович Ржевской при игумене Иосафе да при старце Мисаиле Безнине, да при старце Измаиле Сназине, да при старце Никифоре Марине, да при келаре старце Венедикте Зазир-кине, да при казначее старце Паисее Мичюрине, да при старце Герасиме Нелединском, да при старце Германе Чеглокове, да при старце Никандре Туркове, да при старце Тихоне Ржевском, да при старце Леониде Недовескове вкладу пятьдесят рублев. И мне, игумену, Иосафу з братьею, докуле Василей жив, молити за него Бога соборне на молебне. А Бог пошлет по его душю и нам его написати в вечные сенаники и в повседневные и в литейные списки по манастырскому обычаю, докуле и манастырь Пречистые стоит. А из повседневных списков и из сенаников вечных его не выгладити. К сей вкладной памяти игумен Иосаф печать монастырьскую приложил.
На обороте: К сей вкладной келарь Венедихт руку приложил. Сидел, досматреть и розабрать по делам»7.
Итак, перед нами подлинный документ, самоназвание которого «вкладная» или «вкладная память», заверенный игуменом и келарем. Вкладные книги монастырей также упоминают о выдаче вкладчикам монастырских отписей (расписок), называемых «вкладными», «вкладными памятями», «памятями», «записями» и собственно «отписями».
К схожему мнению параллельно, на примере крепостной казны Троице-Сергиева монастыря, пришла и М. С. Черкасова8. Впрочем, ссылки на упомянутые вкладные грамоты содержатся также в делопроизводстве других монастырей: Кирилло-Белозерском, Иосифо-Волоколамском, Соловецком, Суздальском Спасо-Евфимиевом, Тихвинском Успенском, Вологодском Арсениево-Комельском, Чудовом и др. Как отмечает М. С. Черкасова, в Троице-Сергиевом монастыре наиболее ранние вкладные возникли в сфере поземельных отношений в 30-40-х гг. XVI в., а денежно-вещевые лишь во второй половине XVI в.9 Возможно, состав крепостной казны Троице-Сергиева монастыря и позволяет сделать подобный вывод, однако архив Палеостровского монастыря фиксирует вкладные за денежные вклады уже во второй половине XV в.:
«По благословению преосвященнаго архиепископа богоспасаемого Великаго Нова-города и Пскова владыки Ионы. Се вложись игумен Игнатей Рождества святей Богородицы и вси старцы Рождества святей Богородицы с Пальяострова кь святому Спасу в Нередици вецным вкладом и даша десять рублев при игумене при Митрофане и при старчах, при Леонтеи, и при Ермоле, и при Серапионе, и при Арсении, и при вкладщиках... и при. и при всих вкладщиках. А имати им хлеб и соль, как че [р] нци и вкладники в монастыре емлют в доме святей Богородици в векы, а во иное им ни во что не вступати. А на то послух печать святаго Спаса»10.
Приводим текст и другой грамоты:
«По благословению господина преосвященнаго архиепископа Великого Новагорода и Пьскова владыки Ионы. Се вложись игумен Игнатей из дому святей Богородици Палья острова с всею братьею в дом святаго Спаса в Русу в вечный хлеб и дасть шестьнатцать рублев. И хто ни будеть игумень по нем, имать игумену Игнатью и всим старъцем дому святей Богородици хлеб и соль, как иныи пустыникы емлють. При игумене при Феогна-сте, при попех при Никони и при Авраме, при диаконе Григорьи, при келаре Варьсонофье и при всех старцах святаго Спаса»11.
Как видим, обе грамоты являются вкладными, т. е. расписками, хотя самоназвания у них еще нет. Грамоты дошли до нас в подлинниках на пергамене. При публикации грамот были неверно составлены заголовки к ним12. На самом деле, они являются вкладными Спасского монастыря Палеостровскому, а не наоборот. Об этом говорит и сам текст грамот, и наличие свинцовых печатей «Святого Спаса». К тому же сами грамоты дошли из архива Палеостровского монастыря. Итак, перед нами не упоминания о вкладных грамотах, а документы. Правда, наибольшее количество вкладных и упоминаний о них относится к XVII в., хотя самые ранние, как мы видим, встречаются и в XV в.
Как правило, вкладная, адресованная вкладчику, составлялась от имени и с рукоприкладствами игумена и монастырских старцев и зачастую заверялась монастырской печатью. Такая вкладная содержала в себе обязательства монастыря перед вкладчиком: запись в синодики для поминовения, определение кормов, пострижение в монахи и т. д. Вклад мог даваться землями, деньгами, людьми, зерном, скотом, церковною утварью, книгами, документами, вещами, работой и пр.
М. С. Черкасова указывает на развитость форм монастырского делопроизводства в Троице, где составлялись «черные» и «белые» вкладные отписи. «Белые» получали светские контрагенты, а «черные» оставались в монастырской казне «в столпу дел»13. Следует заметить, что о составлении «белых» и «черных» вкладных известно не только из архива Троице-Сергиева монастыря, но и из архивов других монастырей. При этом черновик вкладной не только составлялся в монастыре, как полагает М. С. Черкасова, но и согласовывался со вкладчиком для выработки окончательного варианта. Так, между 1581 и 1591 гг. вотчинник Степан Тарбеев направил в Иосифо-Волоколамский монастырь челобитную, адресованную игумену Левкею и соборным старцам, с просьбой выслать ему вкладную грамоту. Вкладчик указывал на то, что не получил вкладной:
«.Да дал я, господа, в дом пречистые Богородицы и чюдотворца Иосифа платно золотое по брате по своем, по Семене, с вотчины, с села с Ывашкова, сь его половины, чем я владел. И вы, господа, хотели мне дать вкладную. И вы с Москвы съехали, со мною не видевся, и вкладной мне не дали. И вас со мною в том Бог судит. И я, господа, послал к вам с Москвы нароком человека своего Тимоху для вкладной. И вам бы, господа, пожаловать, дать вкладная человеку моему, как и прочим вкладчиком даетя.
Да и черную вкладную я к вам послал с тем же человеком, какову вы ко мне на Москве прислали. И вам бы дать нынеча такову ж. А человека моего не задерживать. А потом вам сдам своим много.»14.
Иногда вкладной могла предшествовать память, служившая предварительной распиской вкладчику, в случае, если оговоренный вклад поступал не полностью:
«Память Клоновскаго манастыря свещенику Митрофану да келарю старцу Нафанаилу да старцу Кондратью, да старцу Варламу, да старцу Феодору, да старцу Феофану и всей братии Клоновского монастыря. Положил вкладом Пречистые Богородицы Похвалы да Николы чюдотворцу в Клоновской монастырь Петр Отуфьев сын Щенкурского стану Поцкие волостки седло да кафтан за пол-третья рубли, да денег пол-четверта рубли, а достали донести четыре рубли. А как тот Петр донесет досталь, и нам ему дати вкладная, а память у нево выняти. В том ему и паметь дали.
А паметь писал манастырской дьячек Семейка Онисимов лета 7126, марта в 13 день.
На обороте: К сей памяти черной поп Митрофан и в детей своих духовных место и в братии всей руку приложил»15.
А. С. Лаппо-Данилевский, комментируя память Клоновского монастыря, отмечал, что «память о вкладе здесь, как видно, противополагается в качестве предварительного акта (снабженного уже, впрочем, подписью самого вкладопринимателя) вкладной, которая должна была иметь значение окончательного удостоверительного акта»16. При окончательном поступлении вклада вкладчику давали вкладную, а память возвращалась в монастырскую казну. Скорее всего, память служила своего рода сохранной распиской за имущество, переданное в монастырь и не до конца оформленное документально. Очень показательно, насколько тщательно велся в монастырях документооборот по финансовоматериальным вопросам между вкладчиками и монастырскими властями. О контроле за финансовыми средствами и имуществом монастыря говорят и монастырские отписные книги, фиксировавшие передачу дел от одного игумена другому. Отсюда такое внимание к порядку оформления документов между контрагентами.
Монастырские власти очень внимательно осуществляли ревизию поступавших вкладов, отсекая сомнительные. Так, в 1569-1578 гг. некий Петр из «Порье-губы» предложил Соловецкому монастырю земельный вклад: «.а рад есмя вам служити головою своею своим государем, ис Порье губы. А будет, государь, угодно мое угодье, и вы вкладную дайте»17. Монастырь отверг вклад, убедившись, что земля поступила ранее от другого вкладчика, давшего в монастырь данную грамоту18.
Наблюдение о вкладных грамотах как о монастырских расписках позволяет откорректировать и наше представление о монастырских вкладных книгах. Действительно, если вопрос о происхождении вкладных книг в литературе ставился неоднократно (С. Б. Веселовский, А. Г. Маньков, Л. И. Ивина, Н. А. Казакова, Е. Н. Клитина, Н. В. Левицкая, А. И. Алексеев и др.)19, то вопросу об их предназначении уделялось сравнительно меньше внимания. Основное предназначение вкладных книг исследователи видели либо в хронологической фиксации вкладов, либо в поминовении усопших, либо в их юридической значимости для обоснования прав собственности, или же для согласования синодиков и кормовых книг.
Однако для самих вкладчиков условием вклада могло быть как занесение в синодики, так и в кормовые книги. О вкладных книгах в духовных и данных грамотах, как правило, речи не шло. Между тем, для целой категории вкладных книг формуляр
записей содержит два непременных условия: имена людей, по которым делался вклад, и обязательство монастыря перед вкладчиком. Эти же два условия есть и во вкладных грамотах. Более того, формуляр записей во вкладных книгах зачастую совпадает с формуляром вкладных грамот20.
Можно предположить, что вкладные грамоты заносились во вкладные книги в пересказе, иногда почти полностью. При изложении этих расписок во вкладных книгах опускались рукоприкладства. Так, во вкладной и кормовой книге Ростовского Борисоглебского монастыря имеется запись вклада 1636 г., судя по всему, скопированная с вкладной грамоты, поскольку изложение записи ведется от первого лица: «И мне, игумену Корнилью, з братьею, или кто по нас иный игумен и братия в монастыре будут, великого государя блаженныя памяти святейшаго Филарета Никитичя патриарха Московского и всея Росии за тот вклад поминать.»21.
Логически напрашивается вывод о том, что вкладные книги являлись копийными книгами (сборниками) вкладных грамот или их аннотаций. Отсюда сам термин — вкладные книги. Особенно интересна запись во вкладной книге Борисоглебского монастыря:
«165-го августа в 6 день дал вкладу в дом Пречистые Богородицы и великим Христовым страстотерпцем Борису и Глебу государев стряпчей конюх Андрей Андреев дват-цать рублев денег для своего здравия, а как время его придет, и за тот ево вклад постричь в Борисоглебском монастыре»22.
Рядом с этой записью, на правом поле листа, позднее (поскольку другими чернилами) была сделана приписка: «Во 170-м году по государеву указу денги 20 рублев выданы назад и вкладная взята»23. Следовательно, если вклад из монастыря забирался, то в монастырскую казну возвращалась расписка («вкладная»).
Под 12 марта 1625 (7133) г. Василий Кривский дал в Борисоглебский монастырь жеребца. За этот вклад его постригли в монахи под именем Варлама, но, как следует из приписки к записи, через некоторое время: «И тот вклад старцу Варламу выдан, та же лошедь, а он за непослушанье выслан из монастыря»24. То есть договор был расторгнут.
Если же монастырь отказывался выполнять условия договора, отраженного во вкладной, то истец имел возможность обратиться в высшую судебную инстанцию. Так, сохранилось несколько устюжских посадских челобитных, адресованных царю Алексею Михайловичу. Вкладчики жаловались на Ивановский монастырь, выдавший за вклады вкладные грамоты, но не выполнявший условий по их содержанию25.
Следовательно, если вкладные грамоты были монастырскими расписками, то вкладные книги являлись сборниками, содержащими пересказ расписок (в пространной либо краткой форме) и служившими для фиксации выдаваемых вкладчику расписок-обязательств. Так, в 1625 г. архиепископ Сибирский и Тобольский Макарий при передаче Томского Успенского монастыря от игумена Евстратия игумену Феодосию потребовал не только проведения переписи монастырского имущества, но и наведения порядка в делах, касающихся отношений с вкладчиками:
«И велети б есте в том прокликати бирючю: хто в тот Успенской монастырь вкладчиков, и тех вкладчиков велети б есте ставити с Еустратьем на лицо с очей на очи и их рас-просити, хто что в тот монастырь вкладу давал денег и платья и пашней и сенных покосов и рыбных ловель и лошадей и коров и всяких угодей, и есть ли у них вкладные, и те их вкладные в книги записать, и тому всему взяти у Еустратия книги, и что хто про какой вклад скажет, и в том во всем по книгам Еустратия велети сщесть, где он те вклады девал и на какой монастырский расход; и будет Еустратий по книгам монастырским вкладом
отчету не даст, и то на нем по книгам доправить, а доправя отдати в монастырь. А будет Еустратий книг у себя не скажет, и вам бы, господа, тех вкладчиков велети про вклады распрашивать, и хто что скажут вам, то велети записывати и по их скаском велети тако Еустратия доправити, а доправя отдати игумену Феодосею с братьею в монастырскую казну, и тем велети монастырь строити и пашни заводити. И велети б игумену Феодо-сею завести в монастыре сенадик, вседневную литею, и вписати государские родители и вкладчитцкие. А что хто вклады давали, и тем вкладчиком велети игумену Феодосию вкладные подавати. А будет у которых вкладчиков нет вкладных за его игуменскою рукою и за печатью, и те вкладные велети б есте писати в монастырские книги для памяти»26.
Хотя «монастырские книги» здесь и не названы вкладными, но с большой долей уверенности можно предположить, что в приведенном фрагменте речь идет о необходимости ведения специальной документации по фиксации вкладов и вкладных грамот, т. е. собственно вкладных книг. Судя по всему, подобная задача ставилась и составителями вкладной книги Тихвинского Большого Успенского монастыря 1653-1664 гг., озаглавленной «Книги Пречистые Богородицы Тихвина монастыря с приезду архимарита Иосифа со 161-го году месяца июня з 14 числа, а в них записка вкладным, у ково что взято в монастырьскую казну вкладу и вкладная дана»27. Формуляр записей во вкладной книге Тихвинского монастыря близок формуляру записей приходной книги 1653-1654 гг. того же монастыря. Сравним записи в книгах за 12 августа 1653 г.:
Вкладная книга 1653-1664 гг.
«Месяца августа в 12 день взято вкладу у тихвинца у Агея Данилова денег двенатцать рублев, и вкладная ему дана»28.
Обе записи, написанные одним почерком, текстологически близки. Во вкладной книге запись лишь дополняется упоминанием о выдаче вкладной. Подобные текстологические совпадения в упомянутых книгах можно наблюдать и далее. Сама клаузула «взято» указывает на происхождение вкладной книги от приходно-расходной документации Тихвинского монастыря. На данную тенденцию при составлении вкладных книг указывает и вкладная книга Вологодского Арсеньево-Комельского монастыря: «Лета 7125-го сентября в 8 день выбрал игумен Антонеи тое же Арсеньевы пустыни ис книг ис приходных казначеиских. А преж того в тои пустыне вкладных книг не бывало. Все писали в приходных монастырьских книгах»30. Вкладная книга Устюжского Михаило-Архангельского монастыря 1585-1617 гг. говорит о том, что ее составлением ведал денежный сборщик монастыря: «Книги вкладные Архангельскаго монастыря денежново зборщика старца Александра»31.
Следует заметить, что вкладные книги, зачастую являвшиеся рабочими документами, могли функционировать десятки лет, и в них заносились дополнительные записи о вкладах, редактировались прежние и вычеркивались утратившие значение.
Первоначально копия вкладной грамоты либо ее пересказ (в пространной или краткой форме) записывался на отдельных тетрадях или тетрадных листах. Такие тетради или тетрадные листы с записями вкладов дошли до нас из архива Иосифо-Волоколамского монастыря32. По прошествии какого-то времени эти тетради переписывались в книги либо сшивались. На тетрадный характер ведения вкладных книг указывает и вкладная книга Кирилло-Белозерского монастыря 1602-1618 гг.:
Приходная книга 1653-1654 гг.
«В 12 день взято в казну вкладу у посадцкого человека у Агея Данилова двенатцать рублев»29.
«Память которому старцу приказана будет сия книга вкладная держати и тою службою печися, и что было в сей книги бумаги привязано порозжия и та бумага вся исписалася и были тетрати позахирены и иныя писмо плохо, и те тетрати переписаны с лета 7088-го, 89-го, 90-го, 101-го, 102-го, 103-го, 104-го, 105-го и до лета 126-го году. Те лета все переписаны, а списаны в новыя тетрати перечнем которые христолюбцы давали хлебом или платьем, или деньгами, или всякою рухлядию, и к спору досмотрити в старых тетратех. А те старыя тетрати привязаны к старой книги, а та книга лежит у того же старца с крепостьми вместе»33.
Как видим, в случае претензий вкладчика к монастырю предусматривалось «.к спору досмотрити в старых тетратех». Сами книги находились вместе с крепостной казной.
Самые ранние вкладные дошли до нас в виде отписей. Обычно расписки в источниках назывались «отписями». Большая часть сохранившихся отписей затрагивала вопросы долгового, финансового характера. И вероятно, в силу сложившихся традиций ранние вкладные грамоты назывались отписями. Наиболее ранние упоминания самоназвания «вкладные» применительно к отписям относятся к 60 -70-м гг. XVI в.34 Необходимость отделения отписей по вкладам от долговых отписей и привела к возникновению нового обозначения таких отписей — «вкладная», «вкладная память». Вероятно, рост числа выдаваемых монастырем «вкладных» отписей и привел к возникновению самих монастырских вкладных книг.
1 ГВНП. № 104. С. 161, 162.
2 ГВНП. № 255, 283, 308, 309, 315, 337.
3 Лаппо-Данилевский А. С. Очерк русской дипломатики частных актов. Пг., 1920. С. 171, 172.
4 Черкасова М. С. Крупная феодальная вотчина в России конца XVI-XVII веков (по архиву Троице-Сергиевой Лавры). М., 2004. С. 46.
5 ОР РНБ. Титов. 4520. Л. 80 об. Учитывая низкое археографическое качество издания вкладных книг Ростовского Борисоглебского монастыря, предпринятое А. А. Титовым (См.: Титов А. А. Вкладные и кормовые книги Ростовского Борисоглебского монастыря в XV, XVI, XVII и XVIII столетиях. Ярославль, 1881), ссылки даются по листам рукописи.
6 Там же. Л. 92 об.
7 АФЗХ. Ч. 2. № 436. С. 492.
8 Черкасова М. С. К вопросу о научной реконструкции архива Троице-Сергиевой лавры XVI-XVII вв.: внутривот-чинные и крепостные акты // Региональные аспекты исторического пути православия: архивы, источники, методология исследований / Историческое краеведение и архивы. Вып. 7. Вологда, 2001. С. 154, 155.
9 Там же. С. 154.
10 ГВНП. № 308. С. 301. Грамоты № 308 и № 309 датированы С. Н. Валком 1459-1470 гг. По датировке
B. Л. Янина — 1460-1466 гг. (См.: Янин В. Л. Новгородские акты XII-XV вв. Хронологический комментарий. М., 1990. С. 251).
11 ГВНП. № 309. С. 301.
12 «Вкладная Палеостровского монастыря Спасскому Нередицкому монастырю на 10 рублей» (См.: ГВНП. № 308. С. 301) и «вкладная Палеостровского монастыря Спасскому монастырю в Русе на 16 рублей» (ГВНП. № 309.
C. 301).
13 Черкасова М. С. К вопросу о научной реконструкции архива Троице-Сергиевой лавры XVI-XVII вв.: внутри-вотчинные и крепостные акты. С. 155.
14 АФЗХ. Ч. 2. № 384. С. 431.
15 РИБ. Т. 14. СПб., 1894. Стлб. 323-324.
16 Лаппо-Данилевский А. С. Указ. соч. С. 25.
17 Акты социально-экономической истории Севера России конца XV-XVI вв. Акты Соловецкого монастыря 1479-1571 гг. Л., 1988. № 342 (1).
18 Там же. № 342 (2).
19 Наиболее полный список литературы см.: Кузьмин А. В., Стрельников С. В. Вкладные книги // Православная энциклопедия. М., 2004. Т. 8. С. 613-617.
20 Ср.: Вкладные и записные книги Иосифова Волоколамского монастыря XVI века и упраздненные монастыри и пустыни в Ярославской епархии // Титов А. А. Рукописи славянские и русские. М., 1906. Вып. 5. № 300. С. 65; АФЗХ. Ч. 2. № 379. С. 424.
21 ОР РНБ. Титов. 4520. Л. 6.
22 ОР РНБ. Титов. 4520. Л. 100.
23 Там же. Л. 100.
24 Там же. Л. 77.
25 РИБ. Т. 25. № 233, 235.
26 Миллер Г. Ф. История Сибири. М.; Л., 1941. Т. II. № 229. С. 322, 323.
27 СПб ИИ РАН. Ф. 132. Оп. 2. № 150. Л. 1.
28 СПб ИИ РАН. Ф. 132. Оп. 2. № 150. Л. 2 об.
29 СПб ИИ РАН. Ф. 132. Оп. 2. № 148. Л. 6 об.
30 Государственный архив Вологодской области. Ф. 883. Оп.1. № 52. Л. 2.
31 Шляпин В. П. Акты Велико-Устюжского Михаило-Архангельского монастыря. Великий Устюг, 1913. Ч. II.
С. 150.
32 СПб ИИ РАН. Колл.115. № 1034, 1043
33 РНБ. Кир.-Бел. собр., 78/1317. Л. 1-1 об. Несколько некорректно Т. И. Шаблова приводит выдержку из этой «памяти»: «.. .те лета вся переписаны, а написаны в новыя тетрати перечнем... и к спору досмотрити в старой книге, а та книга лежит у того же старца с крепостьми (грамотами) вместе». См.: Шаблова Т. И. Предисловие. С. 58. Прим. 65.
34 Акты социально-экономической истории Севера России конца XV-XVI вв. Акты Соловецкого монастыря 1479-1571 гг. № 342 (1). Так, еще под 1565/66 гг. в Иосифо-Волоколамском монастыре упоминается отпись, выданная вкладчику. См.: Вкладные и записные книги Иосифова Волоколамского монастыря XVI века и упраздненные монастыри и пустыни в Ярославской епархии. № 300. С. 65.
L
