CC BY
46
© 2011
Т. Е. Абрамзон
ИЗ ИСТОРИИ СЛОВА МЕЦЕНАТ (МАТЕРИАЛЫ К ЭНЦИКЛОПЕДИЧЕСКОМУ СЛОВАРЮ «М. В. ЛОМОНОСОВ»)
В статье рассматриваются условия и механизмы заимствования имени собственного «Меценат». Главным проводником этого слова в русскую культуру явился М. В. Ломоносов, который присвоил имя римского покровителя искусств российским государственным деятелям. Слово меценат, вобравшее в себя значения «любителя прекрасного», «судьи художественного творчества», «просителя за науки перед высшей властью», стало обусловливать социокультурное поведение определённого слоя русской властной элиты.
Ключевые слова: культура XVIII в., история слова, меценат, М. В. Ломоносов, И. И. Шувалов.
Слово меценат было импортировано в русский язык в первой трети XVIII века, составив конкуренцию таким словам, как покровитель, благодетель, рачитель, защитник, заступник и др. Точкой отсчёта в российской истории слова меценат исследователи называют время правления Анны Иоанновны: И. М. Се-чихин предварил свой перевод физиогномического трактата «Анфроскопия» (1732) обращением к влиятельному вельможе, назвав его «Мецена благородный», «патрон великодушный» [Николаев 1996: 138-139; Кочеткова 2008: 89]. Не зафиксированное в обширном и обстоятельном Словаре Академии Российской (17891794) слово меценат достаточно активно функционировало в культурном обиходе века Просвещения, о чём свидетельствуют статьи в лексиконах конца столетия.
В известном, выдержавшем более десятка переизданий «Словаре пиитико-исторических примечаний» (1781) Аполлоса (А. Д. Байбакова) читаем: «МИЛОСЕРДЫЕ: Дидона, Александр великий, Тит, Меценат к наукам» [Аполлос 1781: 26]. Данный словарь прояснял русским читателям смысл мифологических и исторических имен и одновременно служил подспорьем начинающим поэтам, осваивавшим античный «поэтический реквизит». Схожее значение указано и во французско-русском словаре, составленном И. Татищевым: «Mécène, s. m. Меценат, покровитель наук» [Полный французский и российский лексикон 1798: 107]. Формулировки конца XVIII века почти дословно совпадают с современным определением: «Меценат. Богатый покровитель наук и искусств. Умел он [Ломоносов] за себя постоять и не дорожил ни покровительством своих меценатов, ни своим благосостоянием, когда дело шло о чести или о торжестве его любимых идей. Пушкин. Путешествие из Москвы в Петербург <...>» [БАС, 10, 2008: 146]. Следует подчеркнуть, что дефинициям XVIII-XX вв. присуща некоторая абстрактность. Неясно, напр., в чём именно заключаются «милосердие» и покровительство мецената российского по сравнению с римским; каковы социокультурные условия, приведшие к заимствованию слова меценат, а также каковы механизмы адаптации этого слова в русском языке и наполнения его специфическими смыслами.
Абрамзон Татьяна Евгеньевна — доктор филологических наук, профессор кафедры русской классической литературы Магнитогорского государственного университета. E-mail: ate71@mail.ru
Русская рецепция имени знаменитого римлянина Меценат, уже через сто лет после смерти его обладателя ставшего апеллятивом [Гаспаров 1997: 77], по нашему мнению, связана с разносторонней деятельностью Ломоносова, в свою очередь обусловленной особенностями «вдруг» появившейся новой культуры России. Стремительное развитие наук и светского искусства опережало адаптацию к ним в обществе: вельможи терялись в догадках, как следует реагировать на присланные им литературные произведения; чиновники не знали, как приспособить «Табель о рангах» (1722) к академической службе, не предусмотренной петровским законоположением. Несинхронность этих процессов породила такую черту русской культуры того времени, как переплетение «социального», научного и художественного творчества, слияние нескольких общественных «ролей» (художника, учёного, организатора) в одной фигуре — в полигисторе М. В. Ломоносове. Он не только выдвигает научные гипотезы и доказывает их, но и создаёт условия, социальные и культурные институции, в рамках которых результаты трудов всех академиков были бы востребованы.
Для достижения научных целей и решения административных вопросов он использует различные способы. Так, в попытке решить вопрос о рангах для академических служащих М. В. Ломоносов подавал президенту Академии графу К. Г. Разумовскому официально оформленную «челобитную» от имени «всех профессоров» (12 июля 1748 года) [Ломоносов, 9, 1957: 801]. Об этом же М. В. Ломоносов просит и в письме 1748 года (июля 12 — сентября 3) к тому же адресату: «Ваше сиятельство <...> имеет случай <...> сделать два великие дела, то есть, исходатайствовать нам ранги, умножить в российском народе почтение и охоту к наукам, а себе тем приобрести вечную славу <. > ваше сиятельство долее не попустит, чтобы мы почитались в одних рангах с теми, которые с адъюнктами нашим учением сравниться не могут, каковы Морской академии учинители» [Ломоносов, 9, 1957: 458]. Но двадцатилетний Президент Академии этому делу «попустил»: ходатайство удовлетворено не было, «бескуражие» академических служащих продолжилось. Не помогла и написанная М. В. Ломоносовым двумя годами спустя идиллия «Полидор», где патрон Академии и новый гетман Украины был назван «многоодаренным».
Этот пример демонстрирует не только сложности с государственной легализацией новой для России академической отрасли, но и испробованные М. В. Ломоносовым способы влияния на сильных мира сего: официальный (челобитная); полуофициальный, дружеский (письмо), рассчитанный на милость и личное участие («милостивое предстательство») вельможи; художественный (стихотворный комплимент с новым «поэтическим именем» К. Г. Разумовского).
М. В. Ломоносов, пытаясь вписать академиков в новую систему, которая работала бы органично, без внешних усилий и постоянных прошений, как бы предлагает президенту Академии модель патронно-клиентских отношений. За милость — присвоение академическим занятиям статуса государственной службы и тем самым признание пользы наук для Отечества, обеспечение учёным людям безбедного существования и определённого положения в обществе — М. В. Ломоносов обещает К. Г. Разумовскому «вечную славу». Такой «духовно-материальный обмен» становится впоследствии традиционной схемой в отношениях М. В. Ломоносова (и других деятелей наук и искусств) с его покровителями, при-
чём эта слава на века (или «неподвижное счастье») материализуются «чрез звуки лиры и трубы». Конечно, необходимо было подобрать авторитетное «имя» для этих новых отношений власти и искусства, и Ломоносов позаимствовал необходимый прообраз из авторитетной римской истории.
Практика бескорыстного добровольного покровительства наукам и художествам была связана там с именем богатого римского патриция Гая Цильния Мецената (Maecenas) (74/64-8 гг. до н. э.), друга императора Августа и покровителя целой группы римских поэтов, среди которых знаменитые Вергилий и Гораций. Известно, что кружок Мецената стал центром литературной жизни в Риме того времени [Fougnies 1947; Andre 1967; Гаспаров 1997: 49-82]. Благородное происхождение, высокое положение при дворе и значительное состояние, богатство позволили Меценату защищать от давления Августа людей неродовитых, но талантливых, а также субсидировать творчество покровительствуемых им поэтов (Вергилию Меценат «оказал помощь против насилий со стороны одного центуриона и хлопотал о возвращении ему отнятого у него имения, о чем поэт рассказывает в своих "Geórgica". Горацию он подарил свое сабинское поместье» [Брокгауз, Эфрон 1890-1907 http]).
Из арсенала имён, предоставляемых античной культурой, сложно было бы найти более точное «имя» для главного ломоносовского покровителя — Ивана Ивановича Шувалова, фаворита императрицы Елизаветы, государственного деятеля, обладавшего к тому же «мусическим вкусом». Удивительно, но в письмах М. В. Ломоносова слово «меценат» отсутствует: обращения к влиятельным персонам чаще всего представляют собой либо официальные эпистолярные формулы с титулами адресатов («милостивый государь», «сиятельнейший граф», «ваше превосходительство», «ваше сиятельство»), либо традиционные русские обращения от «низшего» к «высшему», включающие в себя уточнение о науках: так, Шувалов — это «милостивый покровитель», «милостивый государь и отец», «милостивейший защитник и несравненный благодетель», «штиля <...> судья» [Ломоносов, 9, 1957: 473, 495, 505]; граф Воронцов — «истинный о благополучии наук рачитель», «благодетель и отец», «истинный ученых покровитель» [Ломоносов, 9, 1957: 489, 497, 499]. «Меценатом» же Ломоносов величает Шувалова (и других покровителей) лишь в торжественном риторическом дискурсе, используя это имя в качестве максимально свёрнутого знака исторического прецедента, а именно дружеской бескорыстной помощи поэтам со стороны богатого патриция, приближённого к императору.
Прообраз покровительства римского происхождения Ломоносов проецирует на современную ему ситуацию в российском обществе, неоднократно обращаясь к знаменитым словам Марциала «Sint Maecenates, non deerunt, Flacce, Marones» («Были бы Меценаты: не будет, Флакк, недостатка и в Маронах»). Перелицованная на российский манер, эта модель отношений благодетеля и поэта присутствует и в «Предисловии о пользе книг церковных в российском языке» (1758) («Как не быть ныне Вергилиям и Горациям? Царствует Августа Елисавета; имеем знатных и Меценату подобных предстателей, чрез которых ходатайство ея отеческий град снабден новыми приращениями наук и художеств»); и в «Материалах к Российской грамматике» («Как я радуюсь тем, что имел вас <Шувалова> издавна друга, а ныне еще сверх того благодетеля, не токмо мне, но и всем ученым
общаго Мецената. Как не быть Виргилиям и Горациям, когда имеем Мецената») [Ломоносов, 7, 1952: 592, 659]; и в черновом варианте «Слова благодарственного <...> Императрице Елизавете Петровне <...> 1760 года» («1. Подвигнется Европа; ученые, возвращаясь в отечество, станут сказывать: мы были во граде Петрове, гроб его видели, мы видели Елисаветы, мы видели чудныя дела Божия и Петровы, мы видели там Августово время, Меценатов. При дворе как любят учоных?») [Ломоносов, 8, 1959: 684].
Непосредственное соотнесение римских и российских деятелей имело своей целью со стороны Ломоносова не только комплиментирование высоких персон путём присвоения им знаменитых древних имён, но и выстраивание отношений между представителя науки и власть предержащими. Тип римского патронажа, закреплённый в крылатой фразе Марциала, предусматривал двух участников: богатого и влиятельного деятеля, не жалеющего личных средств для развития искусства, и талантливого бедного художника. М. В. Ломоносов расширяет и дополняет эту историко-культурную модель («император Август — Гай Цильний Меценат — Гораций, Вергилий») третьим персонажем — главным лицом государства: «императрица Елизавета — Шувалов — Ломоносов». Кроме того, устремления Ломоносова не сводятся к достижению личных выгод и привилегий, но направлены на распространение наук и художеств в масштабе всей России, на их узаконивание в государственной системе.
Наибольшей многозначностью слово Меценат обладает в поэтических текстах М. В. Ломоносова.
1. Меценат как посредник между учёным и императрицей Елизаветой. Финальные стихи (426-440) дидактической поэмы «Письмо о пользе Стекла» (1752) обращены к адресату послания — И. И. Шувалову: «А Ты, о Меценат, предста-тельством пред Нею / Какой наукам путь стараешся открыть <...> Мои посильные и малые труды / Коль часто перед Ней (Елизаветой. — Т.А.) воспоминаешь ты!» [Ломоносов, 8, 1959: 522]. «О Меценат» (в первом издании «Мой Меценат») — это такая же риторическая фигура, «поэтическое имя» Шувалова, как и «наш Пиндар» применительно к самому М. В. Ломоносову, «российский Расин» — к Сумарокову, «Минерва» — к Елизавете Петровне или Екатерине II. Главной функцией российского мецената М. В. Ломоносов считает его посредническую роль между учёным миром и высшей властью роль «предстателя» муз перед императрицей Елизаветой.
Действительно, благодаря хлопотам И. И. Шувалова императрица подписала указ о создании бисерной фабрики Ломоносова на выгодных условиях; благодаря протекции М. И. Воронцова, еще одного мецената Ломоносова, за «Оду на день восшествия на престол Ея Величества Государыни Императрицы Елизаветы Петровны 1748 года» поэт получил неслыханное вознаграждение: «две тысячи рублёв». Эта сумма в два с половиной раза превышала годовой оклад Ломоносова и способствовала преодолению его финансовых проблем после заграничной учёбы [Ломоносов, 8, 1959: 946]. Однако нам неизвестны факты личных субсидий ломоносовских проектов со стороны Шувалова или Воронцова: в отличие от римского, меценатство российское заключалось в том, чтобы добиться «милости» императрицы для поэта-учёного.
2. Меценат как любитель прекрасного. В двенадцатистрочной, чисто комплиментарной миниатюре «Надпись на маскарад 24 числа октября 1754 года в доме Его Превосходительства действительнаго камергера и кавалера Ивана Ивановича Шувалова» Ломоносов восхищается празднеством, устроенным Шуваловым. В надписи Меценат предстает главным образом как эстет (<Я вижу скачущи различны красоты, /Которых, Меценат, подвигл к веселью Ты») и как щедрый человек; правда, щедрость его отнесена Ломоносовым к области идеальной («Отраду общую своею умножаешь / И радость внутренню со всеми сообщаешь») [Ломоносов, 8, 1959: 567]. Но и в этом небольшом произведении М. В. Ломоносов не забывает сказать об императрице.
3. Меценат как обладатель художественного вкуса, судья трудов и помощник в творчестве. В адресованном И. И. Шувалову вступлении к героической поэме «Пётр Великий» (1760) М. В. Ломоносов разнообразит обращения к своему патрону, в результате чего несколько поэтических имён, синонимичных Меценату, дополняют друг друга. Шувалов — «Предстатель Муз», который любит «Российско слово», «споспешник» в сочинении поэмы и «судья» ломоносовского труда («Тобою поощрен, в сей путь пустился я: / Ты будешь онаго споспешник и судья» [Ломоносов, 8, 1959: 696]). Как когда-то Гай Цильний Меценат и император Август подвигли Вергилия на сочинение поэмы «Энеида», которая должна была стать мифологической предысторией в генеалогии императора, так и И. И. Шувалов заказывает М. В. Ломоносову поэму о Петре Великом, просит поэта «сделать этот опыт для императрицы» [Ломоносов, 8, 1959: 1125]. Не будет безосновательным предположить, что именование И. И. Шувалова Меценатом определило, пусть отчасти, его реальное социокультурное поведение, став российским прообразом меценатства для следующих поколений.
Таким образом, в середине XVIII в. имя собственное Меценат, заимствованное из римской истории, функционирует как художественный комплимент в торжественной риторической словесности М. В. Ломоносова, обретая при этом конкретно-исторические смыслы. М. В. Ломоносов формирует новую для России социокультурную парадигму. В ней он отводит себе место труженика-учёного, а влиятельному, близкому к Её Величеству меценату — роль защитника искусств. Отсутствие социальных механизмов, позволяющих решать каждодневные задачи и претворять в жизнь долговременные проекты, научные оппоненты и личные недоброжелатели — всё это инициировало к жизни такой культурный феномен, как «меценатство по-российски», одним из первых проектеров которого был М. В. Ломоносов.
ЛИТЕРАТУРА
Аполлосъ I. <Байбаков А. Д.> Словарь пштико-историческихь прим^чанш. — М.: Университет. тип., у Н. Новикова, 1781. — 51 с.
БАС: Большой академический словарь русского языка: в 20 т. — М.; СПб.: Наука, 2008. — Т. 10. — 573 с.
Брокгауз Ф. А., Ефрон И. А. Энциклопедический словарь: в 86 т. с илл. и доп. материалами. — СПб., 1890-1907. [Электронный ресурс]. URL: http://www.vehi.net/brokgauz/ index.html (дата обращения: 25.03.2011).
Гаспаров М. Л. Поэт и поэзия в римской культуре // М. Л. Гаспаров. Избр. тр. — М.: Яз. рус. культуры, 1997. — Т. 1. О поэтах. — С. 49-82.
Кочеткова Н. Д. Образ мецената в представлениях русских писателей XVIII в. // А. М. Панченко и русская культура. Исследования и материалы / отв. ред. С. А. Кибальник и А. А. Панченко. — СПб.: Пушкин. Дом, 2008. — С. 87-97.
ЛомоносовМ. В. Полное собрание сочинений: в 10 т. — М.; Л.: АН СССР, 1950-1959.
Николаев С. И. Литературная культура Петровской эпохи. — СПб.: Дмитрий Буланин, 1996. — 151 с.
Полной французской и россшской лексиконъ, съ посл^дняго издашя Лексикона Французской Академш на Россшской языкъ переведенный. 2-е изд., испр. и доп. И. Тати-щевымъ. — СПб.: Императ. тип., у И. Вейтбрехта, 1798. — Т. 2 (L-Z). — 839 с.
Andre J. M. Mécène. Essai de biographie spirituelle. — Besançon: Les Belles Lettres, ALUB (86), 1967. — 170 p.
FougniesA. Mécène. Ministre d'Auguste, Protekteur des Lettres. —_7 série № 83. — Bruxelles: Office de Publicité, Collection Lebègue, 1947. — 68 р.
ETYMOLOGICAL BACKGROUND OF THE WORD МЕЦЕНАТ (MAECENAS) (FOR THE ENCYCLOPEDIC DICTIONARY "M. LOMONOSOV')
T. Ye. Abramzon
The article considers conditions and mechanisms for borrowing the proper name of Maecenas. It was M. Lomonosov who introduced the word into Russian culture. He assigned the name of Roman patron of art to Russian statesmen. The word Maecenas, having incorporated the meaning of a lover of the beautiful, of artistic creation judge, of a petitioner for sciences, began to determine socio-cultural behavior of Russian ruling elite stratum.
Key words: 18th c. culture, word etymology, maecenas (patron), M. Lomonosov, I. Shuvalov.
