CC BY
35
ции женщиной приемов на себе или на учебном муляже молочной железы.
Интересно в этом отношении сравнить технику и качество выполнения самообследования после обучения через 6, 12 и 24 мес по данным анкетирования 1988—1989 гг. На протяжении 2 лет регулярного проведения СОМЖ у женщин значительно снизился навык осмотра молочных желез перед зеркалом (всего 12 % проводили осмотр) и направленной самопальпации (всего 10 % женщин проводили СОМЖ по спирали или радиально), только несколько больше половины женщин использовали при пальпации подушечки пальцев, однако сохранялся навык самопальпации всей молочной железы и даже повысился — ощупывание подмышечной области. Все указанные выше изменения статистически достоверны.
При изучении обращаемости к врачу по поводу заболевания молочных желез в течение года после обучения СОМЖ и включения в контрольную группу за истекшие годы в целом выявляется, что обращаемость за консультацией к врачу почти в 2 раза выше в группе женщин, обученных само-обследованию.
Таким образом, на основании представленных данных можно считать, что используемая система обучения женщин методике СОМЖ и последующего побуждения их к регулярному следованию этой методике дает удовлетворительные результаты и обеспечивает достаточно качественное выполнение приемов СОМЖ у 59,1 % опрошенных в разные сроки женщин.
При изучении отдаленных результатов предполагается, что при условии регулярного проведения самообследования в группе женщин, заболевших РМЖ, будет достигнуто снижение 5-летней смертности на 20 % по сравнению с заболевшими женщинами контрольной группы.
Полученные в действительности результаты станут основанием для внедрения СОМЖ в широ-кую практику или отказа от этого метода.
ЛИТЕРАТУРА
1. Macmahon В., Lin Т., Lowe С. et al. // Бюл. ВОЗ.— 1971.— Т. 42, № 2,— С. 185—194.
2. Михайлов Э. А., Сагайдак В. Н., Ременник J1. В. и др. // Вопр. онкол.— 1986.— № 7.— С. 82—85.
3. Сагайдак В. И., Михайлов Э. А. // Там же.— 1985.— № 1.— С. 88—92.
4. Семиглазов В. Ф., Моисеенко В. М. // Бюл. ВОЗ.— ‘ 1987,—Т. 65, № 5.—С. 115—118.
5. Семиглазов В. Ф., Моисеенко В. М., Бавли Я■ Л. и др. // Вопр. онкол.— 1988.— № 8.— С. 969—974.
6. Yuasa S., Macmahon В. // Бюл. ВОЗ.— 1971.— Т. 42, № 2,— С. 196—206.
7. Eddy D. // Bul. WHO.— 1986.—Vol. 64, N 3.- P. 68—77.
8. Ewertz M. ¡I Acta oncol.— 1988.— Vol. 27, N CB.— P. 787—792.
9. Feldman J., Carter A., Nicastri A et al. // Cancer.— 1981,— Vol. 47,— P. 2740.
10. Foster R., Constanza M.'// Ibid.— 1984.— Vol. 53.— P. 999.
11. Gastrin G. Breast cancer control: an early detection programme.— Stockholm, 1981.— P. 48—63.
12. Huguley C., Brown R. // Cancer.— 1981.—Vol. 47;— P. 989.
13. Moskowitz М. Ц Ca.— 1983.—Vol. 33.—P. 26—39.
Поступила 22.09.90
ВОСПОМИНАНИЯ, МЕМУАРЫ
© Е. Е. ПОГОСЯНЦ, 1991 .
УДК 575(091)
Е. Е. Погосянц
ИЗ ИСТОРИИ ЛАБОРАТОРИИ ЦИТОГЕНЕТИКИ ВОНЦ АМН СССР
НИИ канцерогенеза
Цитогенетика — раздел генетики, изучающий видимый под микроскопом генетический аппарат клетки — ее хромосомы. Набор хромосом, так называемый кариотип, является характерным видовым признаком всех растений и животных, включая и человека.
Известно, что нарушения кариотипа сопровождаются изменением различных морфологических и физиологических признаков на уровне клеток и организма.
Еще в начале нашего века было замечено, что в опухолях кариотип, как правило, изменен. Однако методы получения хромосомных препаратов в те годы не позволяли точно определить нарушение числа хромосом, их размеров и формы. Лишь в 50-х годах появились методические возможности для такого анализа, а в-70-х годах были разработаны методики так называемого дифференциального окрашивания хромосом, позволяющие узнавать «в лицо» каждый элемент набора.
История создания лаборатории цитогенетики — первой в Советском Союзе такого профиля — сама по себе достаточно интересна. Она была организована в феврале 1963 г., т. е. в период, когда «мичуринская биология» была еще в полной силе.
А началось все так. В 1960 г. я вернулась из Женевы, где проработала год в качестве руководителя только что созданного отдела рака ВОЗ. Тогда он состоял всего лишь из меня
и секретаря. Позднее отдел расширился, и его в разное время- возглавляли А. В. Чаклин, Н. П. Напалков, А. М. Гарин и др.
Во время командировок по линии ВОЗ я побывала в ряде стран, где познакомилась с работой разных онкологических институтов. Посетила ученых, ведущих цитогенетические исследования, и посмотрела хромосомные препараты опухолей, поразившие меня своим высоким качеством. Когда я занималась цитогенетикой, будучи в конце 30-х годов студенткой и аспиранткой кафедры генетики МГУ, таких препаратов делать еще не умели. Прогресс начался лишь в 50-х годах.
И вот, вернувшись из Женевы, я обратилась к Н. Н. Блохину с предложением организовать у нас лабораторию цитогенетики рака. Он согласился сделать это через президиум АМН СССР, и такая лаборатория была создана на базе лаборатории опухолевых штаммов, которой я руководила с 1952 г. Группа, непосредственно занимавшаяся поддержанием опухолевых штаммов, стала отдельным подразделением института; Ю. М. Васильев, проработавший в лаборатории опухолевых штаммов 9 лет, организовал в 1960 г. свою лабораторию. Лаборатория цитогенетики была укомплектована частично за счет прежних, а частично за счет вновь поступивших сотрудников.
Задачи новой лаборатории, так же как и вообще лаборатории такого профиля, кратко можно сформулировать так. Это изучение изменений числа и структуры хромосом в клетках различных опухолей и лейкозов и попытка определения их роли в процессах канцерогенеза, т. е. при возникновении и прогрессии злокачественных новообразований. Там, где это касается человека, необходимо установление связи обнаруженных генетических изменений с клинико-морфологическими особенностями заболевания.
Самой сложной проблемой при организации лаборато--рии цитогенетики было укомплектование ее специалистами.
Таковых в те годы попросту не было. Поэтому и прежним моим сотрудникам (Е. Л. Пригожиной, О. И. Соковой, Г. М. Платоновой, А. А. Ставровской, А. И. Чудиной) и новым (А. Ф. Захарову, Н. И. Еголиной, Е. С. Какпаковой и др.), являвшимся либо медиками, либо биологами, пришлось овладевать совершенно новой для них областью. Это было в кратчайшие сроки с успехом сделано. Сотрудники не только сами активно включились в работу, но вскоре же стали учить приготовлять и анализировать хромосомные препараты из нормальных и опухолевых клеток лиц, обращающихся к нам за помощью из других учреждений. В лаборатории появились аспиранты и новые сотрудники. Особенно ценным было появление у нас Е. В. Флейшман — гематолога-цитогенетика из лаборатории покойного И. А. Кассирского. Она и Е. Л. Пригожина составили ядро группы, успешно разрабатывавшей проблему цитогенетики гемобластозов человека.
Исследования лаборатории развивались в нескольких направлениях на разных объектах. В рамках данной статьи я могу лишь весьма кратко сказать об основных направлениях и результатах.
Мы начали с изучения цитогенетических особенностей перевиваемых опухолей и лейкозов животных как методически наиболее легких и доступных объектов. Результаты этих исследований в настоящее время представляют лишь исторический интерес.
Специальное внимание было с первых же лет уделено получению новых экспериментальных моделей для цитогенетических исследований. Так как мыши, крысы и другие лабораторные животные обладают сложным для анализа набором хромосом, я решила в 1965 г. начать работу с джунгарским хомячком, получив 2 пары зверьков от ленинградских зоологов.
У этого вида число хромосом (2п=28) значительно меньше, чем у человека и лабораторных грызунов; он хорошо размножается в неволе.
О. И. Сокова провела большую работу по изучению биологии хомячка в лабораторных условиях, подробно описала его кариотип сначала на обычных, а затем на дифференциально окрашенных препаратах. Эксперименты О. И. Соковой и других сотрудников позволили охарактеризовать спектр чувствительности этого животного к некоторым химическим бласто-могенным веществам и онковирусам. Хомячок оказался удобным объектом для цитогенетических и экспериментально-онкологических исследований и часто использовался в работе нашей и некоторых других лабораторий.
Для цитогенетических работ необходимо было распола- -гать коллекцией различных поддерживающих in vitro клеток человека и животных.
Группа А. Ф. Захарова (Н. А. Еголина, Е. С. КакПакова) провела серию интересных работ по клонировании клеток и По изучению процессов кариотипической изменчивости и отбора на клетках китайского хомячка, полученных нами из США. Оригинальные данные по функциональной морфологии хромосом послужили основой предложенной А. Ф. Захаровым методики их дифференциальной окраски. Перейдя в 1970 г. в Институт медицинской генетики АМН СССР, он разработал эту методику применительно к хромосомам человека и его доклад на Международном конгрессе по медицинской генетике в 1971 г. в Париже вызвал большой интерес.
Работы по клонированию и получению новых клеточных линий позволили начать гибридизацию соматических клеток. Проблема соматической гибридизации стала в те годы усиленно разрабатываться. Появились методические возможности проведения генетического анализа на уровне не организма, как обычно в генетике, а на уровне соматических, в том числе опухолевых, клеток.
В нашей лаборатории Е. С. Какпаковой, Е. М. Малаховой и др. были проведены опыты по гибридизации клеток разного происхождения. Наиболее интересные результаты получены при слиянии нормальных и опухолевых клеток джунгарского хомячка. Анализ сегрегации хромосом гибридов и их прививаемости выявил, какие именно хромосомы связаны с проявлением признака злокачественности у этого животного.
Основным направлением работ лаборатории являлось цитогенетическое изучение злокачественных новообразований человека. До начала 70-х годов, т. е. до внедрения методов дифференциальной окраски хромосом; мы изучили особенности кариотипа семином, тератокарцином, опухолей яичка и некоторых гемобластозов. Несмотря на довольно большой материал, кроме описаний изменчивости числа хромосом по группам кариотипа и различных маркерных хромосом,'каких-либо специфических изменений кариотипа выявить не удалось. Гомогенная окраска хромосом, применявшаяся в 60—70-е годы, не позволяла заметить небольшие изменения их структуры или определить происхождение маркербв.
Гораздо более интересные результаты получены с применением методов дифференциальной окраски хромосом. Это касается прежде всего гемобластозов, клетки которых в отличие от тканей солидных опухолей легче поддаются сложным процедурам получения хромосомных препаратов. Е. Л. Пригожиной и Е. В. Флейшман с сотрудниками собран к 1986 г. большой материал, включающий свыше 450* проанализированных случаев разных хронических и острых лейкозов взрослых и детей, лимфом и некоторых других форм гемобластозов. Выявлены неслучайные нарушения кариотипа, которые включают как транслокации при хроническом миелоид-ном лейкозе и другие, уже описанные в литературе, так и новые, обнаруженные впервые у нас. Это транслокация между хромосомами 4 и 11 при остром лимфатическом лейкозе и транслокация между хромосомами 6 и 9 при остром нелимфатическом лейкозе. Обнаружение характерных для разных форм лейкозов хромосомных нарушений имеет как диагностическое, так и прогностическое значение. Поэтому для уточнений диагноза и прогноза различных форм гемобластозов клиницисты нередко обращаются к цитогенетикам.
Клиническое значение особенностей кариотипа разных гемобластозов обсуждается на регулярно проводящихся международных совещаниях. Результаты, полученные в нашей лаборатории, вошли в материалы некоторых из этих совещаний и получили там высокую оценку. В первую очередь именно благодаря работам по цитогенетике гемобластозов наша лаборатория получила международное признание. Этому способствовало также и осуществлявшееся в 70-е годы сотрудничество нашего Центра по вопросам генетики и цитогенетики рака с США, Венгрией и Чехо-Словакией.
Что касается цитогенетики солидных опухолей, то они оставались гораздо менее изученными, чем гемобластозы. Попытки получения хороших хромосомных препаратов из ткани рака желудка, молочной железы и некоторых других опухолей, как правило, были неудачными.
Неожиданно хорошие препараты стали получаться из клеток ретинобластомы — опухоли, имеющей четко выраженные наследственные формы. В содружестве с нашей детской клиникой и Узбекским научно-исследовательским институтом онкологии и радиологии Минздрава Узбекской ССР (Ташкейт) мы провели работу, включившую к 1985 г. 24 случая ретино-бластом.
При анализе кариотипа этой опухоли нами впервые в 1982 г. была выявлена специфическая маркерная хромосома, так называемая изо-бр. Такие же данные вскоре были сообщены зарубежными авторами. Ими к 1985 г. было проанализировано 47,случаев. Цитогенетическое изучение этой опухоли оказалось интересным и в других отношениях, на которых в рамках данной статьи я останавливаться не имею возможности.
Другое направление работ лаборатории в 60—70-х годах связано с проблемой параллелизма между мутагенезом и канцерогенезом. В те годы вопрос о роли мутаций в канцерогенезе был, как известно, спорным. Если бы был доказан параллелизм в канцерогенном и мутагенном действии одного и того же вещества, это послужило бы существенным аргументом в пользу мутагенного механизма малигнизации. Однако в методическом отношении работы по сопоставлению мутагенеза и канцерогенеза, как правило, не выдерживали критики. Так, канцерогенное действие обычно определяли на мышах, а мутагенное — в опытах на дрозофиле и микроорганизмах.
Исследования, проведенные в нашей лаборатории, включали сравнение мутагенных и канцерогенных воздействий (лучевых и химических) по возможности на одной и той же модели. Здесь я коснусь только некоторых из наших исследований.
В 1966—1968 гг. А. П. Чудина провела серию работ по радиочувствительности хромосом лимфоцитов периферической крови здоровых людей и детей с синдромом Дауна. Их кариотип содержит добавочную хромосому 21 (3 вместо 2 в норме). Эти больные, как известно, обладают повышенной склонностью к заболеванию лейкозами. Опыты А. П. Чудиной показали, что в клетках больных статистически достоверно повышено число индуцированных радиацией поломок хромосом групп О, И и О по; сравнению с теми- же группами хромосом здоровых доноров, что позволило автору прийти к логическому заключению о существовании связи повышенной ломкости хромосом с предрасположением к ма-
* Количество материалов, полученных из клиники для цитогенетического анализа, значительно превышает эту- цифру, но не во всех случаях получаются пригодные для анализа препараты.
лигнизации. Эта интересная и принципиально важная работа вскоре была подтверждена чехо-словацкими и японскими исследователями.
Сравнение мутагенного и канцерогенного действий ряда веществ проводилось на клетках мыши, джунгарского хомячка и человека. Изучение мутагенного и канцерогенного действия уретана и N-гидроксиуретана на клетках легкого мыши in vitro (хромосомные поломки) и in VÍVO' (число аденом в легких) четко выявило корреляцию обоих эффектов этих веществ (Г. М. Платонова). Так, мыши линии А были чувствительными и к мутагенному, и к канцерогенному дейст-i вию этих веществ, тогда как мыши С57 черные оказались; резистентными к обоим этим воздействиям. Более того, воздействие предшественника ДНК тимина, снижающего при определенных условиях мутагенный эффект этих веществ1 в опытах in vitro, снижало и их канцерогенное действие
в опытах in vivo. Эти данные явились хорошим подтвержде-
нием представления о мутационном механизме малигнизации.
Т. П. Стромская использовала в опытах по мутаге-,
незу клетки мышей с хромосомной меткой, что позволяло в одном и том же материале из селезенки и костного
мозга мышей с привитым лейкозом сравнивать чувствительность нормальных и лейкозных клеток к действию препаратов. На этой модели хромосомы лейкозных клеток мышей AKR оказались чувствительнее к мутагенному действию рубо-мицина С, чем хромосомы нормальных клеток.
О. И. Сокова и Г. М. Волгарева (1976—1978) провели большую серию опытов на джунгарском хомячке с препаратами фторафур и 5-фторурацил. В опытах in vitro эти вещества сильно повреждали хромосомы опухолевых клеток и не повреждали хромосомы нормальных фибробластов. Аналогичная картина наблюдалась при воздействии in vitro этими веществами на нормальные лимфоциты человека и клетки P3j (лимфома Беркитта). Для понимания механизма повреждающего хромосомы действия изучаемых веществ были проведены опыты с тимидином. Последний при определенных условиях снимал действие фторафура и 5-фторурацила. Это говорило в пользу высказанного в литературе тех лет предположения о том, что в основе мутагенного эффекта этих веществ лежат нарушения репликации ДНК, вызванные дефицитом тимидиловых нуклеотидов.
Мутагенное действие химических веществ А. А. Ставровская с сотрудниками (Е. П. Копнин, Т. П. Стромская) изучали и на примере геномных мутаций (анеуплоидия, полиплоидия), известных как типичная черта клеток многих опухолей. Однако механизмы возникновения этих мутаций были почти не изучены. Митостатики (колхицин, колцемид и др.) — вещества, повреждающие микротрубочки веретена деления. Авторы показали, что воздействие этими веществами индуцирует геномные мутации в клетках грызунов и человека.
В то же время в процессе этих работ был обнаружен феномен приобретенной резистентности клеток к митостатикам и другим веществам. Специально проведенные опыты (с так называемым флуктуационным тестом) показали, что резистентность не связана с генными мутациями. Нестабильность резистентности, ее постепенная утрата в условиях культивирования без селективного агента также говорила против представления о мутационном механизме возникновения этого признака. Опыты А. А. Ставровской с сотрудниками по изучению накопления колхицина и других веществ клеткой показали, что резистентность определяется проницаемостью цитоплазматической мембраны.
Феномен резистентности клеток представляет интерес и для клиники в связи с хорошо известными фактами наступления резистентности при химиотерапии злокачественных новообразований.
В эксперименте изучение резистентных линий клеток оказалось весьма интересным еще и потому, что оно привело к новой проблеме — проблеме амплификации (умножения) генов, вставшей перед цитогенетиками и молекулярными генетиками в конце 70-х годов.
При цитогенетическом изучении полученных резистентных линий джунгарского хомячка сначала были обнаружены цитологические признаки амплификации в виде появления в клетках дополнительных необычно красящихся хромосом
и их участков (так называемые гомогенно окрашенные области) и внехромосомных структур — мелких хроматиновых образований. Б. П. Копнин совместно с А. В. Гудковым провел большую серию весьма интересных работ по цитогенетическому и молекулярно-генетическому анализу амплификации генов в клетках джунгарского хомячка, мыши и человека. Работы Б. П. Копнина обобщены в его докторской диссертации, защищенной в 1985 г. уже в новой лаборатории. Не имея возможности излагать здесь эти интересные работы, скажу только, что, как показали и Б. П. Копнин, и зарубежные исследователи, амплификация генов лежит в основе лекарственной устойчивости, а также играет роль в прогрессии опухолей и вообще в процессах онкогенеза. Приступив в 1986 г. к руководству лабораторией цитогенетики, Б. П. Копнин продолжает изучение амплификации генов.
Здесь я должна закончить рассказ о научных достижениях лаборатории цитогенетики и сказать о тех структурных изменениях, которые она претерпела в начале 80-х годов.
В 70-е годы в мировой (и нашей) общей генетике опреде-\ лилось новое направление — генетика соматических клеток, изучающая основные генетические феномены (мутации, действие и взаимодействие генов и др.) не на хромосомном, а на ген-| ном уровне. Это направление имеет большое значение и для разработки онкологических проблем, так как опухоли развиваются как раз из соматических клеток.
По моему ходатайству из нашей лаборатории была выделена группа сотрудников во главе с А. А. Ставровской и соз-; дана новая лаборатория — генетики опухолевых клеток.
К организации такой лаборатории мы готовились заранее, овладев методиками получения генных мутаций в соматических клетках, клонирования клеток, их гибридизации и анализа сегрегации признаков у соматических гибридов и т. п. Между прочим проблема, по которой в 70-х годах проводилось у нас сотрудничество с США, так и называлась: «Генетика-соматических клеток и проблема рака».
Далее, поскольку генетические исследования в онкологии не ограничиваются только хромосомным и генным уровнями, а связаны с изучением роли наследственных факторов на уровне организма и популяции, мне казалось необходимым (о чем я писала в ряде докладных дирекции Центра) создание у нас лаборатории клинической генетики рака. Наша огромная клиника является незаменимой и ценной базой для такого рода исследований.
В развитие этой идеи Н. Н. Трапезников направил ко мне двух окончивших мединститут молодых медиков — Л. В. Акуленко и Р. В. Рятсеп (Жордания) для прохождения аспирантуры по клинической онкогенетике. В то же время из Института медицинской генетики АМН СССР к нам перешла канд. мед. наук Е. Н. Сотникова. Она вместе с Р. В. Жордания успешно организовала в детской клинике генетическую работу, в первую очередь по нефробластоме. Л. В. Акуленко под руководством А. П. Чудиной занялась генетическим изучением рака яичников. Обе аспирантки успешно закончили свои диссертации и перешли в Институт -клинической онкологии, где была организована сначала группа, а позднее лаборатория клинической онкогенетики. Кстати, замечу, что всего в лаборатории цитогенетики было защищено 19 кандидатских и 5 докторских диссертаций. Ряд сотрудников из других институтов выполняли свои диссертации при нашем руководстве, а также получили консультации или обучались на рабочих местах. Таким образом, лаборатория цитогенетики явилась как бы ветвью, от которой «отпочковались» еще 2 лаборатории генетического профиля, успешно работающие в нашем Центре.
Заканчивая, хотелось бы отметить, что на протяжении свыше 20 лет исследования в лаборатории цитогенетики развивались в разных направлениях. Иногда они давали начало новым поискам, иногда на каком-то этапе заканчивались. Основным направлением работ лаборатории остается хромосомный анализ гемобластозов и опухолей, имеющий наряду с теоретическим и непосредственное клиническое значение. За последние годы это основное направление обогащается молекулярно-генетическими методами анализа, без чего невозможно развитие современной цитогенетики рака.
