CC BY
737
УДК 94:329.17(450)«19» ББК 63.3(4ИТА)62-3
ИЗ ИСТОРИИ ИССЛЕДОВАНИЙ ИТАЛЬЯНСКОГО ФАШИЗМА И ГЕРМАНСКОГО НАЦИЗМА: РЕЖИМ, ОБЩЕСТВО И ПРОБЛЕМА
СОГЛАСИЯ*
Роберта Пергер,
доктор истории, ассистент профессора департамента истории Индианского университета в Блумингтоне (США)
rpergher@indiana.edu Джулия Апьбанезе,
научный сотрудник Падуанского университета (Италия)
giulia.albanese@unipd.it
Перевод с английского М.В. Землякова
Аннотация. В статье рассматривается историография истории фашистской Италии. Основное внимание сосредоточено на оценках учеными отношений между режимом и людьми. В центре исследования находится проблема согласия - о том, как, когда и почему историки усматривали соглашение и взаимодействие между итальянским населением и режимом Муссолини. В начале статьи излагаются общие соображения относительно концепции согласия и ее актуальности применительно к изучению тоталитарных режимов. Затем рассматриваются сдвиги, произошедшие в историографии Италии, когда историки пересмотрели свои прежние интерпретации, и вместо темы принуждения и насилия на первый план была выдвинута проблема консенсуса. События, повлиявшие на процесс осмысления фашистской Италии, сопоставляются с изменениями научных интерпретаций истории нацистской Германии. Авторы статьи считают, что ученые, заявившие о существовании в муссолиниевской Италии парадоксального силового поля, в котором согласие и принуждение были неразрывно связаны между собой, в наибольшей степени приблизились к истине.
Ключевые слова: согласие, сравнительные исследования фашизма, фашистская Италия, нацистская Германия, историография.
WRITING THE HISTORY OF ITALIAN FASCISM AND GERMAN NAZISM: REGIME, SOCIETY, AND THE QUESTION OF CONSENT
Roberta Pergher, Assistant Professor, Department of History, Indiana University Bloomington, United States of America Giulia Albanese, Researcher in Contemporary History, University of Padua, Italy
Abstract. The article examines the historiography on Fascist Italy, focusing on the way in which the relationship between regime and people has been portrayed. The question of consent - of how, when, and why historians have seen an agreement and a synergy between the Italian population and Mussolini's regime -is at the center of the inquiry. The article starts with a general reflection on the concept of consent and its relevance in totalitarian regimes. It then traces historiographical shifts in Italy, where historians have moved from an interpretation that foregrounded coercion to one that emphasized consent. The article juxtaposes these historiographical developments in Italy to changing scholarly interpretations in relation to Nazi Germany, thus showing how two different scholarly traditions have over time dealt with their countries 'not too distant dictatorial
* Данная статья является расширенной версией совместно написанного нами предисловия к изданной нами книге In the Society of Fascists: Acclamation, Acquiescence and Agency in Mussolini's Italy (New York: Palgrave 2012).
past. The piece advocates for a scholarship that examines the paradoxical force field in which assent and coercion were inextricably interwoven.
Key words: consent, comparative fascism, Fascist Italy, Nazi Germany, historiography.
Принуждение или согласие?
На протяжении 1950-х и 1960-х годов (и даже в 1970-е годы) многие исследователи, описывая межвоенный период, были предельно однозначны: диктаторские режимы, возникшие тогда в Европе, управлялись «железной рукой». В наибольшей степени подобная трактовка была характерна для сложившейся в годы «холодной войны» концепции тоталитаризма, в рамках которой и описывался дьявольский политический механизм, полностью подчинённый воле лидера и контролировавший общество снизу доверху. Теоретики тоталитаризма не были единодушны при оценке того, чем определялось тогда поведение населения: страхом или гипнозом. Однако даже последнее не исключало наличия свободы воли. При этом ситуация в Италии обычно не ставилась на одну доску с наиболее бесчеловечными тоталитарными режимами. Но даже в этом случае исследователи разделяли точку зрения, согласно которой режим и здесь насаждал свою волю силой [1].
Однако со временем историкам, занимавшимся исследованием фашизма, пришлось обратиться к оценке признаков консенсуса - в том числе там, где ранее виделся только террор. В отношении фашистской Италии такой поворот, инициированный в 1960-х годах новаторской книгой историка Рен-цо ди Феличе, пришедшего к выводу, что фашизм располагал широкой поддержкой [2], произошёл относительно рано. Об этом же свидетельствовал довоенный курс лекций Пальмиро Тольятти, трактовавшего фашизм не только как средство жестокого угнетения народных масс, но и, в не меньшей степени, как реакционное массовое движение и соответствующий ему режим [3].
В отношении нацистской Германии данный поворот был не столь резким и, как мы увидим, мог быть рассмотрен как реакция на многочисленные внешние интеллектуальные и этические конструкции [4, 5]. Однако и здесь представление о том, что нацистам удалось создать нечто вроде «единства нации» и установить определенную форму «общественного согласия», стало доминирующим в среде нового поколения историков Третьего рейха.
Названные перемены стали ценным инструментом, облегчившим понимание значимости массового участия в диктатурах межвоенного периода. Разумеется, было бы неправомерным рисовать в этой связи воображаемую картину «послушной», «готовой на все» массы. Она исказила бы противо-
речивые и менявшиеся отношения между тогдашними политическими режимами и народами.
Ни в одной стране того времени не существовало равновесия между ограничением и свободой воли, между угнетением и борьбой, между преданностью и непокорностью, между высокопарной риторикой и суровой реальностью в такой степени, как в фашистской Италии. Эта противоречивая и переменчивая основа и привлекала историков на протяжении более чем полувека.
Данная статья призвана рассмотреть научное направление, в рамках которого были изучены взаимоотношения итальянского правящего режима и общества и намечены пути, на которых возникали новые вопросы и разнообразные ответы на них. Мы поставили перед собой цели, которые бы отражали как уже имевшийся научный интерес к данной теме, так и новые моменты, вызванные изменившимся послевоенным политическим и нравственным климатом. Наша позиция формировалась и в сопоставлении с другими национальными историографическими направлениями. В статье, по сути, дается сравнение итальянского опыта и немецкой исторической школы с целью продемонстрировать способы взаимодействия между режимом и людьми, которые существовали на одной территории, но не обязательно в одно и то же историческое время. Однако прежде, чем вступить на путь историографических дебатов, в статье приводится рассуждение о том, что означает сама постановка вопроса о согласии.
В конце 1960-х - начале 1970-х годов, когда в публичное пространство впервые вошло представление о том, что фашистский политический режим характеризовался своего рода солидарностью, начались острые споры, инициированные массой новых работ. Авторы этих исследований стремились проверить тезис Де Феличе о том, что итальянский народ (и в частности, средние слои) длительное время поддерживали фашизм, рассматривая его в качестве надёжной и многообещающей альтернативы и либерализму, и социализму [6]. С этого момента и в историографии, и в общественном мнении идея о «единодушии народа» стала основным инструментом анализа отношений между режимом Муссолини и населением Италии. Отчасти это случилось потому, что исторические исследования, народная память и современное политическое манипулирование фашистским прошлым настолько всё запутали, что концепт согласия оказался перегруженным множественными и противоречивыми смыслами.
Особенно часто в итальянских общественных дебатах и научных работах подчёркивалась идея «нормативизации» фашизма: раз население как бы следовало за этим режимом, то логично было предположить, что он «был не так уж и плох» [7]. В случае с Германией использовался другой подход. Там современная наука приняла нацистские смертоносные расовые законы как данность и пыталась понять, в какой мере идеология и практика умерщвления были поддержаны простыми немцами. В случае же Италии представление о «мягком» фашизме сделало его вполне приемлемым для политиков и интеллектуалов, апеллировавших к фашистскому наследию и в то же время изображавших себя респектабельными игроками на политической арене [8].
Парадоксально и то, что представление о сложившейся в то время «народной общности» привело не к публичному признанию соучастия населения в диктатуре, как это было в случае с Гер -манией, но к обелению самого режима. Оно, в свою очередь, вызывало к жизни образ вымышленного «успешного и удовлетворенного общества». Характерно однако, что даже самые ярые приверженцы такого подхода не трактовали категорию «консенсуса» буквально [9]. Большинство из них признавало, что в действительности многие люди, которые, возможно, и могли поддерживать режим в каких-то конкретных обстоятельствах нередко высказывали немалое недовольство его деятельностью.
Подобное использование концепта «консенсуса» в диктаторских режимах XX в. свидетельствует о его характере. Возможности выбора были ограничены, оппозиция жестоко подавлялась. Определенному давлению подвергались даже те, кто так или иначе получали выгоды от правительственной политики.
Разумеется, фашистские режимы были способны выдвинуть на поверхность лидера, который был в состоянии привести к согласию если не все общество, то, по крайней мере, некоторые его группы. Однако не менее очевидно и то, что любой существующий общественный консенсус может быть понят только в сочетании с насилием. Даже публичная поддержка политического режима нередко бывает следствием не искреннего энтузиазма масс, а навязанного им выбора.
Следует подчеркнуть, что вопрос о согласии является одним из тех, которые ставятся историками в отношении диктатур XX в., но не абсолютных монархий XVIII в. Мы ставим его по отношению к Италии, находившейся под властью Муссолини, но не Франции Людовика XIV отчасти потому, что фашисты претендовали на представительство
интересов народа и подкрепляли эту претензию срежиссированной ими же массовой поддержкой. Выдвигая проблему согласия, мы отдаем себе отчет в том, что в эпоху «массовой политики» народы чувствуют себя способными либо оказать поддержку правящему режиму, либо воздержаться от нее. Это особенно справедливо для Италии и Германии, поскольку еще до прихода к власти Муссолини и Гитлера их народы уже достигли определённого уровня общественного развития [10].
По контрасту с демократией в диктатурах наблюдается полное отсутствие открытых выборов, инакомыслия и дискуссий, что препятствует формированию политических группировок, противоречий и несогласия, а также и одобрению, которое является квинтэссенцией демократического режима. Это и выводит нас на вопрос о «согласии».
Понятие «согласия» балансирует между «социальной интеграцией» и «социальной исключительностью». Что может подразумеваться при таких обстоятельствах под терминами «согласие» и «единодушие»? Историки констатируют недостаток достоверных сведений о мыслях, чувствах и надеждах людей, живших в условиях политических систем, имевших карательный характер. Нам неизвестно, насколько искренними были проявления лояльности. Поэтому нам так сложно дать оценку таким феноменам, как молчание и покорность режиму.
Проблема заключается в том, что историкам непросто определить не только идею «согласия», но и объяснить сам этот термин [11]. Часто «согласие» отождествляется с «консенсусом». И действительно, итальянское слово consenso соединяет в себе оба значения [12]. Тем не менее, два английских слова [consensus и consent. - прим. перев.] вмещают в себя несколько отличные друг от друга «уровни одобрения» режима народом. Слово consent подразумевает поддержку режима, которая может варьироваться от сдержанной до восторженной, однако в любом случае остаётся волеизъявлением, требующим реального внутреннего или внешнего акта поддержки. Consensus означает в большей степени пассивное состояние. Однако этот термин глубже, чем просто «согласие», разъясняет сущность «общественного договора». Таким образом, оба термина дают возможность для известных вариаций.
Использование обоих понятий, однако, не позволяет объяснить влияние народа на политический режим. Хотя «согласие» предполагает более активное единение с политическим руководством, чем «консенсус», оно в большей степени подразумевает одобрение народом действий и обещаний режима, чем влияние общества на политику диктатуры.
74
Подобная терминологическая неясность ставит перед нами вопрос о функции консенсуса на службе диктаторского режима. Можно предположить, что его могущество и длительность существования были прямым следствием народной поддержки. Однако нельзя отрицать, что успешными становились и те политические режимы, которые оставляли возможность выражения недовольства и протеста или каким-то образом переводили недовольство с фигуры лидера на окружающие его властные круги (например, на партию). Необходимость согласия должна была, с одной стороны, сдерживать, а, с другой, - легитимизировать политический режим, ограничивая рамки его действия. Те режимы, которые были способны мобилизовать партийный аппарат и игнорировать общественное мнение, имели гораздо большую свободу действия. Иными словами, сложная динамика властных отношений и неустойчивые границы между режимом и обществом неизбежно выходили за рамки бинарной формулы «насилие согласие».
Несомненно, что историографические школы двух политических режимов (Италии и Германии) не были одинаковы. Исследователи трактовали их деятельность по-разному. Часто высказываемое мнение о том, что литература об итальянском фашизме «следует» за историографией национал-социализма, иногда является верным. Но в целом оно не охватывает ряда исторических проблем и интерпретаций. Это определяется не только различной политикой этих двух политических режимов, но и неодинаковым наследием прошедшей эпохи.
В представленном вниманию читателя кратком обзоре историографии итальянского фашизма будет показано, что всё это время в ней не было единого подхода к самому понятию «консенсус». Его идеи, особенно в том виде, в каком они были сформулированы Де Феличе в 1960-х - 1970-х гг., оказали немалое влияние на авторов, писавших об итальянском обществе периода господства фашизма. И это несмотря на немалые расхождения между теми, кто уделял основное внимание различным сторонам проводимой «политики кнута и пряника».
Некоторые авторы фокусировали внимание на «выстраивании согласия», которое осуществлялось как государственными и партийными институтами, так и деятелями идеологии и культуры. Другие ставили во главу угла социальное содержание фашистского движения и исследовали составлявшие общество страты и их реакцию на действия режима. Третьи - явно либо скрыто - оспаривали саму идею единодушия, концентрируя внимание на насильственном, расистском и милитаристском характере режима в Италии, который, как они считали, лишь
в малой степени отличался от своего германского союзника.
Итоги этих изысканий отчетливо проявились в последние десятилетия в резком членении двух исследовательских траекторий. Одна из них была сосредоточена на анализе политики насилия и войны с акцентом на репрессиях и культивировании страха как ключевых компонентах фашистского порядка. Историки, относящиеся к этому лагерю, концентрировали свое внимание в большей степени на собственно политическом процессе, чем на его социальных последствиях. Представители другого историографического направления делали упор на проблематику социального согласия, уделяя углубленное внимание менее репрессивным сферам воздействия на общество: идеологии и культуре.
Подобного раздвоения в историографической традиции мы не увидим в исследованиях нацистской Германии, которые лишь позже обратилась к проблематике массовой поддержки режима. И это несмотря на то, что с 1990-х гг. перед ней все более остро вставала необходимость признания вины нации за осуществление политики насилия и расового террора.
Теория тоталитаризма и участие народа в поддержке диктатуры
После падения фашизма и нацизма обе школы вначале уклонялись от анализа вопроса о народном участии в поддержке обоих режимов. Одна из известных историографических тенденций сравнивала нацистскую Германию и Советский Союз и изображала обе системы как форму тотального надзора, подавлявшего любое проявление воли общества. В рамках теории тоталитаризма общество фигурировало не как народ, отдающий симпатии утвердившемуся режиму с полным осознанием своей ответственности, а скорее как аморфная масса.
Консервативные исследователи, как и приверженцы взглядов Ханны Арендт, предлагали читателям вывод, согласно которому нацисты, добиваясь власти, воспользовались уязвимостью современного «массового общества», мобилизуя в качестве избирателей «банду», не имевшую определенных социальных корней, а придя к власти, находили опору в «ликующей толпе». В основе этого подхода лежало представление, что народные массы незрелы, а следовательно неспособны к осознанному согласию. Чем интенсивнее становилась «холодная война», тем больший упор приобретала ставка на осуществляемые сверху контроль и насилие.
Итальянский фашизм всегда играл меньшую роль в теории тоталитаризма. Ханна Арендт наиболее рельефно выразила свое представление о том,
что диктатура Муссолини не может служить идеальным образцом тоталитаризма. По ее мнению, эта диктатура обрела тоталитарный характер только с провозглашением расовых законов в 1938 г. [13].
Большинство итальянских историков предпочло не ставить пример своей страны в один ряд с печально известными образцами нацистской Гер -мании. Историки левого толка не вписывали режим Муссолини в тоталитарную парадигму по политическим мотивам, а исследователи прочих убеждений (от либералов до радикалов) не желали проводить параллели между тем, что случилось в их собственной стране, и тиранией и насилием за ее рубежами.
Некоторые итальянские историки были убеждены в том, что Муссолини считал своё государство тоталитарным, и задавались вопросом, насколько были реализованы его амбиции. Однако согласно Альберто Аквароне, цель тоталитарного режима Муссолини - «полное единение общества в рамках государства» - никогда не была достигнута полностью [14]. Де Феличе также был убеждён, что случай Италии не может быть соотнесён с категорией тоталитаризма, и описывал фашизм как «несостоявшийся тоталитаризм» [15]. Только совсем недавно многие итальянские историки пришли к необходимости выделения характерных тоталитарных черт в фашизме, на что повлияли прежде всего труды Эмилио Джентиле.
Отмежевание итальянских историков от теории тоталитаризма однако не означало, что они представляли фашизм как систему, ориентированную на консенсус, или стремились доказать участие общества в управлении фашистской Италией. Единственное исключение составляет оценка ими позиции населения на ранних этапах становления фашистского движения [16], особенно той, которая фиксировалась на местном уровне [17]. Во многих ранних работах подчёркивалась жестокая и авторитарная форма прихода фашистского движения к власти [18]. При этом, размышляя о характере поддержки, оказанной тогда фашистам, историки вели речь лишь об отношениях режима с католической церковью и капиталистическими предприятиями.
В первоначальных исследованиях, посвященных истории церкви, утверждалось, что Латеран-ские соглашения 1929 г. укрепили режим, мобилизовав католиков на его поддержку. Авторы этих работ осуждали церковь за отсутствие реакции на расовые законы 1938 г. [19]. Возлагая на крупную буржуазию ответственность за поддержку фашистского режима, историки, стоявшие на марксистских позициях, рассматривали итальянское общество как объект притеснения или манипуляции [20]. Общественное
поведение за пределами сферы действия крупного капитала они изучали лишь для того, чтобы выявить проявления открытого политического сопротивления [21].
Наиболее ярким исключением из этой ведущей тенденции были работы Пальмиро Тольятти, который в числе первых обратился к оценке роли рядовых итальянцев в деле поддержки фашистского режима. Эта точка зрения стала наиболее влиятельной ввиду длительного и тесного сотрудничества Тольятти с Антонио Грамши, хотя первый и склонялся к более ортодоксальному марксистскому направлению [22]. Оба настойчиво пытались понять, почему массы сочли возможным поддержать политику, противоречившую их классовым интересам. В частности, в рамках этих размышлений Грамши пришел к осмыслению феномена, который он определил как «культурную гегемонию», позволяющую понять, как и почему взгляды отдельных людей могут постепенно превращаться в норму и, символизируя «здравый смысл», привести, в конечном итоге, к поддержке власти [23].
В своем критическом анализе итальянского фашизма Тольятти уделил особое внимание отношениям политической партии и государства, а также проблемам стабильности режима. В знаменитом «Курсе лекций», прочитанном в 1935 г. в Москве в Ленинской школе*, он предложил трактовку фашистского движения, в соответствии с которой особое внимание надлежит уделять «организации фашизма, опирающейся на [народные] массы», и раскрытию взаимоотношений между режимом, с одной стороны, и мелкой и крупной буржуазией, а также рабочими - с другой. Тольятти был уверен, что уяснение отношений этих групп с фашизмом имеет фундаментальное значение для понимания силы и устойчивости его режима и для выработки программы борьбы с ним. Его мысли стали основой последующих, часто повторявшихся интерпретаций фашистского строя как «реакционного массового режима». В силу того, что эти выводы не совпадали с точкой зрения руководства Коминтерна, Тольятти никогда их не публиковал. Слушатели его лекций также воздерживались от пропаганды идей Тольятти.
В 1969 г. работа Тольятти стала, наконец, известна общественности Италии и вызвала там серьезный научный отклик [24]. В то время была
* Записи этих лекций находятся ныне в Российском государственном архиве социально-политической истории (РГА-СПИ): Ф. 527. Оп. 1. Д. 12. «Лекции, прочитанные Эрколи в Ленинской школе о враждебных партиях, 16.01-10.04.1935 г.» («Эрколи» - один из партийных псевдонимов Тольятти). -Прим. перев.
76
также опубликована книга Де Феличе, которая, в свою очередь, способствовала широкому переосмыслению сущности фашистской диктатуры. Уже в первых двух томах биографии Муссолини, по-свящённых приходу к власти и организации фашистского государства до 1929 г., в центр концепции фашизма, предложенной Де Феличе, была поставлена роль среднего класса [25]. В третьем томе своей работы, озаглавленной «Муссолини-вождь: годы согласия, 1929-1936», Де Феличе пошёл ещё дальше, утверждая, что после консолидации диктатуры во второй половине 1920-х гг. режим, по меньшей мере до середины 1930-х гг., пользовался растущей поддержкой как населения в целом, так и особенно средних слоев [26].
При всем этом использование им для анализа понятия «консенсус» оставалось не очень определенным, поскольку применялось для описания как состояния общества, так и пропагандистских усилий режима. Зачастую Де Феличе оказывался не в состоянии провести различие между образом консенсуса, сконструированным пропагандой, и реальными общественными отношениями [27].
Некоторое время спустя, после публикации первых двух томов, Де Феличе, стремясь подкрепить свою аргументацию, доказывал в своём «Интервью о фашизме», что при фашистском режиме средний класс воспринимал себя как ту социальную силу, которая «стремится к самоутверждению, к закреплению своего положения в обществе, своей собственной культуры и политического влияния - в противовес буржуазии и пролетариату. Другими словами, он склонялся к революции» [28]. Таким образом Де Фе-личе, по сути, ассоциировал свои взгляды с установками фашистского движения о себе как о «третьей силе», наряду с капитализмом и коммунизмом, и как о «революции среднего класса».
Своеобразным итогом книги Де Феличе стало то, что общественная и научная дискуссии сконцентрировали свое внимание на проблеме участия среднего класса в деятельности фашистского режима. На протяжении многих лет споры на эту тему отражали позиции различных политических группировок, а следовательно, и поляризацию оценки ими исторических явлений. Однако впоследствии изучение эмпирического материала стало размывать идеологическую нагрузку. Представители разных идейных направлений признали, что для выработки адекватной позиции необходимо более глубокое изучение деятельности режима по мобилизации населения, его усилий, направленных на объединения различных социальных и экономических сил, и, что наиболее важно, откликов и реакции различных мелкобуржуазных групп [29].
Изучение проблематики «выстраивания согласия» в 1970-х гг.
Самая первая и жёсткая реакция на концепцию Де Феличе была высказана в книге «Фашизм и итальянское общество», опубликованной в начале 1970-х гг. под редакцией Гвидо Квадза [30]. Хотя авторы не заявляли о себе как о марксистах, это издание отражало классическую марксистскую точку зрения на фашизм, выдвигавшую на первый план отношения между ним и итальянскими элитами (включая крупную буржуазию, армию, католическую церковь и судебную власть). Изображая фашистский режим как реакционный продукт «позднего капитализма»*, авторский коллектив обращал основное внимание на репрессивную сущность фашизма. В частности, по мнению Квадза, находящийся в центре исследований анализ отношений фашизма и среднего класса мог отодвинуть на второй план такие проблемы, как практика насилия и репрессий, а также слабая поддержка фашизма населением на выборах начала 1920-х гг.** - единственных, когда население голосовало относительно свободно.
Анализ Квадза имел очевидные слабые места. Рассмотрев поддержку фашистского режима могущественными государственными структурами, он не коснулся ряда аспектов, рассмотренных Де Феличе и посвященных широкой социальной опоре фашизма (в частности, его поддержке средним классом). Более того, при освещении перехода от либерального к фашистскому государству Квадза упустил многие инновации режима Муссолини.
Ясно то, что авторы монографии оказались в сложной ситуации, отвечая не только на вызов, брошенный работами Де Феличе, но также оппонируя концепции Тольятти. Принимая во внимание несогласие Квадза с подходом Тольятти, утверждение первого, что во многих отношениях определение фашистского господства как «реакционного массового режима» «может быть принято», звучало неискренне [31].
В действительности любой историк марксистской ориентации принимал брошенный Де Феличе вызов, хотя итальянская марксистская историография всегда была разнородна и отказывалась от догматизма. В частности, в работах Эрнесто Раджонье-ри, вышедших в 1929-1934 гг., были в полной мере
* Термин «поздний капитализм» был предложен Э. Ман-делом для характеристики того экономического строя, который получил развитие после промышленной революции. - Прим. перев.
** Имеются в виду выборы мая 1921 г., на которых Муссолини поддержал премьер-министра Джованни Джолитти. -Прим. перев.
вскрыты взаимоотношения государства и общества (основанные на договоре государства и церкви), реорганизация национальной экономики и рынка труда под влиянием экономического кризиса, важная роль массовых организаций, а также харизматического лидерства Муссолини [32].
В тот же период вышло исследование британского историка Адриана Литтелтона о приходе фашизма к власти и о первых годах его правления. Эта работа стала одной из первых англоязычных публикаций, содержавших анализ как насилий режима, так и тех структурных изменений, которые требовал средний класс [33]. Рассматривая значение массовых организаций на первоначальном этапе существования фашистского режима, Литтелтон показал также приверженность режима к насилию и принуждению, продолжавшуюся значительно дольше первоначальной фазы укрепления его власти. Эти наблюдения историки начинают сейчас подкреплять дальнейшими исследованиями.
В то время, как Раджоньери и Литтелтон попытались очертить круг применения насилия, с одной стороны, и распространения согласия - с другой, в 1970-х гг. появились первые работы по анализу социального консенсуса, который базировался на использовании фашизмом массовой культуры как средства мобилизации населения в своих интересах. В этих исследованиях рассматривались методы, используя которые, фашистский режим добивался народной поддержки.
В книге «Производство согласия», которая была опубликована в 1975 г. с предисловием Де Феличе, Филипп Каннистраро утверждал, что при фашистском режиме понятия «культура» и «пропаганда» стали неразделимы [34]. Анализируя работу министерства культуры и СМИ, он показал способность режима насаждать свою культуру среди социальных групп, не затронутых элитарной культурой либералов, и включать интеллектуалов в диалог с массами. Он с полным основанием указывал, что, хотя распространение массовой культуры можно было наблюдать в межвоенный период по всей Европе, однако в диктаторских режимах (таких, как фашизм) с их отсутствием свободы слова и печати и жёстким контролем над всеми средствами массовых коммуникаций национальная культура становилась средством прославления диктаторов и отождествления народа с режимом. Вместе с тем Каннистраро расценивал консенсус в итальянском обществе как в большей степени результат пропаганды, нежели отражение активной включенности населения.
Прочие работы, вышедшие в то же время, также анализировали роль интеллектуалов в куль-
турных и научных организациях и их участие в пропагандистских программах, выработанных по инициативе режима. Эти работы пересекались с исследованиями степени участия среднего класса в становлении фашизма и выступали в качестве стороны в дискуссиях о том, существовала ли особая фашистская культура. Их на протяжении десятилетий вели исследователи не только исторического, но и современного фашизма, поскольку культура и участие народа в политическом процессе тесно переплетены друг с другом [35]. И в этом случае исследование итальянского фашизма во многих отношениях опережало историографию о нацистской Германии, где работы о вовлечении научной и интеллектуальной элиты в поддержку режима начали появляться только в 1990-е гг.
Исследуя эту тему, Марио Исненги различал «воинствующую» и «лояльную» интеллигенцию [36]. В то время, как многие историки оспаривали сам факт существования фашистской культуры, он сделал упор на таких её аспектах, как самобытность и жизнестойкость. Он продемонстрировал не только значимую роль интеллектуалов в функционировании режима, но и их способность приспособиться к нему. Исследование Исненги выявило также тесные отношения, складывавшиеся в этой связи между «высокой» культурой академической среды и «низкой» культурой народных масс, главными «носителями» которой были журналисты.
1970-е - начало 1980-х гг. были временем, когда особым объектом изучения стала университетская профессура как пропагандист фашистских ценностей [37]. Роль и влияние интеллигенции и образованной элиты в целом в фашистском государстве продолжают оставаться важным объектом изучения до сих пор наряду с анализом конструирования самосознания и механизмов, при помощи которых фашизм ставил себе на службу надежды и страхи носителей творческих профессий [38].
Бремя прошлого: сравнительный взгляд на изучение нацистской Германии
В 1960-х - начале 1970-х гг. наблюдались серьёзные сдвиги и в историографии нацистской Германии. Однако здесь исследовательская среда гораздо медленнее шла к признанию широкого общественного участия в установлении диктаторского режима. Когда же западногерманские исследователи стали всерьез заниматься нацистским режимом, сразу же возникли споры о том, насколько самостоятельно планировал и контролировал события сам Гитлер. Структуралистские интерпретации (иногда соотносившиеся с функциональными), противостоящие общепринятым «гитлероцентрич-
78
ным» взглядам, исходили из того, что ключ к пониманию нацизма следует искать не столько в его общественном устройстве, сколько во властной структуре. В этом они были в некотором роде даже категоричнее, нежели их «интернационалистски» ориентированные коллеги.
Структура нацистского режима являлась для подобных «ревизионистов» чем угодно, только не простой иерархической моделью классической теории тоталитаризма. Напротив, они вроде бы отличались неупорядоченной и конкурентной организацией, которую сплотил харизматик Гитлер. Поскольку им не хватало элементов современного демократического режима, способных стабилизировать и легитимизировать систему, нацистское государство было обречено на растущую радикализацию и утрату единства.
Вместе с тем для структуралистов, как и для «интернационалистов», главными действующими лицами режима были всё же те, кто находился на вершине иерархии, - только в данном случае это были не Гитлер и его ближайшее окружение, а их полномочные представители на местах, соперничавшие в борьбе за власть. В этих построениях, если и фигурировал социальный консенсус, то он представлялся производным от дефицита регулируемых процессов общественной легитимации [39], чем-то несущественным с точки зрения тенденции ко всё большей радикализации государства.
Конечно, в 1960-е гг. росло и число исследований, в которых рассматривались социальные и национальные корни нацизма, особенно те, которые стали впоследствии выглядеть как его мелкобуржуазные истоки [40]. Подобно итальянским исследованиям, появлявшимся в 1950-х годах, эти работы не были посвящены изучению социального поведения в условиях диктатуры и не ставили вопроса о том, кто привёл нацистов к власти. Правда, Сеймур Мартин Липсет испытывал влияние Де Фе-личе с его концепцией фашизма как «центристской революции»* и указанием на роль среднего класса в ее осуществлении. Однако в то время, как Де Фе-личе писал о становлении среднего класса, Липсет и другие исследователи нацизма считали, что потеря статуса, благосостояния и убеждений вела к радикализации лишь пограничных элементов этого слоя, прежде всего мелких предпринимателей -группы, которая практически голосовала за возврат к прошлому и была разочарована стратегическими действиями нацистского правительства [41].
Усиление народного недовольства и взгляды нацистской верхушки, долгосрочные планы которой всё заметнее расходились с чаяниями избирателей, приведших ее к власти, стали важными темами на-
учных трудов, написанных несколько позже, в конце 1960-х - 1970-х гг. [42]. Для Тима Мейсона, приводившего доводы, отражавшие позиции сторонников марксизма, воздействие на режим, приведшее к его радикализации, явилось результатом широкого народного недовольства нацистами. Мейсон считал, что нацистская Германия шла к войне потому, что не могла удерживать верхнюю планку налогового бремени каким-либо иным способом [43].
В целом первые целенаправленные усилия по изучению поведения населения Германии в условиях нацистского господства, пришедшиеся на 1960-е - 1970-е гг., в отличие от итальянского варианта, делали упор в большей степени на оппозицию нацистскому режиму, чем на процесс выработки согласия народа и режима. Доминирование теоретического спора «структуралистов» и «интернационалистов» не помешало появлению возраставшего числа работ, посвященных сопротивлению режиму и росту репрессивных акций [44]. Новаторское исследование, проведённое в Институте новейшей истории (Мюнхен), «Бавария в эпоху национал-социализма», первый том которого был опубликован в 1977 г., предложило более точную терминологию, объяснявшую различие между оппозицией, активным сопротивлением и пассивным несогласием; данная терминология широко используется и поныне.
Но только в 1980-х гг., более чем через 10 лет после того, как сходные понятия проникли в итальянскую науку, упор на оппозиционность и нонконформизм сменился осознанием масштабов нацистской социальной опоры. Было показано, что нацисты сумели добиться успеха даже среди тех общественных слоёв, которые первоначально составляли лишь незначительную часть их избирателей (например, рабочих) [45]. В исследованиях как несогласия, так и поддержки нацистского режима, относившихся к более позднему времени, главенствующую роль в большой степени заняла «история повседневности», демонстрировавшая множественность уровней несогласия с режимом, а также и то, что многие из действий нацизма одновременно вызывали сочувствие [46].
Запоздалое - по сравнению с исторической наукой Италии - осознание западногерманской историографией «проблемы единения» частично явилось результатом различной интеллектуальной
* Дословно авторы передают этот термин английским словосочетанием centrist revolution, которое не вполне точно отражает его содержание, поскольку оно пересекается с определением «сталинской революции» в том виде, в котором оно давалось итальянской левой фракцией КПИ (Sinistra Italiana) в начале 1930-х гг. - Прим. перев.
атмосферы в этих двух странах. После 1968 г. научные круги столкнулись с «новым возрождением» марксистской мысли, которая стала уделять всё больше внимания понятию и природе фашизма. При этом дискуссии вокруг рассматриваемой темы были первоначально в высшей степени теоретическими и абстрактными [47]. В Италии марксистская наука всегда выступала более гетерогенно и менее догматично, особенно после выхода в свет курса лекций Тольятти. В результате исследователи имели возможность трактовать фашизм по-разному. В Италии было легче признать согласие общества с фашистским режимом, который по сравнению с нацизмом однозначно выглядел «меньшим злом» [48]. Ведь здесь речь шла о системе, которая не стала столь абсолютно неконтролируемой, подобно германскому нацизму. А это облегчало разведение в политической и психологической плоскостях умеренного (итальянского) и радикального (германского) фашизма, а, следовательно, и разговор о возможности «общественного консенсуса» в первом.
Действительно, утверждение Де Феличе о народной поддержке итальянского фашизма оборачивалось в его трактовке преуменьшением преступлений итальянского фашизма, отрицанием его уподобления нацистской Германии и своего рода признанием его революционного и преобразовательного потенциала. При этом то, что Италия парадоксальным образом «не сошла с рельсов», подобно Германии, могло восприниматься как ссылка на пределы возможностей фашизма по мобилизации итальянского общества.
Как это ни парадоксально, но свою роль в этом подходе сыграла героическая история двухлетней борьбы итальянского Сопротивления с остатками фашизма* и его германскими союзниками. Именно потому, что итальянцы все же боролись против фашизма (в отличие от немцев, которые прошли вместе с ним путь вплоть до окончательной развязки), делало для них гораздо менее сложным признание прежней поддержки диктаторского режима. Множество исследований антифашистского движения Сопротивления, опубликованных в 1950-х -1960-х гг., убедительно показало, что сложившаяся в стране несгибаемая оппозиция сохранила «коллективный дух» Италии. Это особенно важно теперь, когда фашизм кажется кому -то «прагматичным режимом», противостоявшим различным вызовам своего времени. Между тем в Западной Германии 1970-х гг. все ещё не существовало сопоставимой с итальянской школы изучения Сопротивления и оппозиции. Ей еще только предстояло возникнуть [49].
Изучение общественной мобилизации в 1970-х - 1990-х гг.
В середине 1970-х гг. итальянские исследователи сосредоточили свое внимание на изучении влияния фашизма на рабочий класс [50]. В то время считалось, что пролетариат являлся лишь объектом массовых репрессий. Однако новые работы этого направления выявили и значительную эффективность фашистской мобилизацию рабочих. Подобно ранним исследованиям истоков фашизма, многие из этих работ были обращены к локальному уровню. Подходящим объектом изучения стал для них Турин как город с глубоко укоренёнными традициями рабочего движения [51].
Особое значение в рамках этого исследовательского направления приобрела «Устная история» рабочего класса Турина, изданная Луизой Пассерини в 1980-х гг. Труды этого автора (как и работы ряда других историков) показали, что после быстрого и жесткого натиска на организационные структуры рабочего движения фашизм выбил почву из-под левых сил, пригласив трудящихся к участию в собственных благотворительных и общественных организациях. Тот факт, что многие представители этого социального слоя охотно приняли эти приглашения, свидетельствовал о немалых возможностях режима по мобилизации различных социальных групп путем перехвата с помощью внешне аполитичных институтов традиционной повестки рабочего движения по экономическому обновлению и социальной трансформации.
Как утверждал Сальваторе Лупо, фашистский политический режим открыл множество новых возможностей для низших слоёв общества. Не подразумевая большей свободы и не предлагая участия в политическом процессе, они тем не менее по-новому устанавливали связь низших классов с государством и с обществом в целом [52].
Мысль о том, что фашистский режим создавал новые пространства и возможности для бывших ранее маргинальными групп и тем самым обеспечивал их разрыв с прошлым, возникла в результате исследований массовых фашистских организаций. Фундаментальное значение в числе этих работ приобрело исследование Виктории Де Грациа об организации отдыха «Борро1ауого» [53]. Изучая ее деятельность, она особо вычленила стремление режима к модернизации общества и включению в свой преобразовательный проект основной массы обычных граждан. При этом, рассмотрев реакции итальянцев на эти действия, Де Грациа иницииро-
* Т.е. с Итальянской социальной республикой, или республикой Сало на Севере Италии. - Прим. перев.
вала дискуссию о выборах в условиях диктаторского режима, показав, в частности, что методы вовлечения народных масс, применявшиеся режимом, менялись в зависимости от возникавших проблем, социального статуса и географических особенностей региона. Многие выводы Де Грациа были подтверждены серией последовавших исследований социальной адаптации молодёжи другими организациями (включая саму Национальную фашистскую партию), занимавшимися внедрением фашистской идеологии в массы [54].
Многочисленные научные труды о женских, молодёжных и правительственных организациях, несмотря на различия в позициях их авторов, подчеркивали также значимость модернизационных импульсов, поступавших от режима и имевших целью «преобразование общества» и включение рядового человека в проекты трансформации личности.
Установка на анализ деятельности массовых организаций перекликалась в 1980-е гг. с растущим вниманием к тем способам, с помощью которых фашизму удалось, по словам Марьючче Сальвати, «сделать общественное частным, а частное - общественным». Как подчеркивала Сальвати, фашизм коренным образом отличался от предшествовавших ему либеральных режимов тем, что он вторгался в те сферы жизни, которые ранее были ограждены от воздействия общества, и видоизменял их [55].
В своём новаторском исследовании о положении женщин в годы фашистской диктатуры Де Гра-циа также показала, что вмешательство государства в сферу частной жизни могло побудить женщин воздерживаться от общественной деятельности и со временем устраниться из неё полностью [56]. Вместе с тем те процессы, которые включали женщину в общественное пространство, зачастую были характерны не только для фашизма, но являлись следствием более широкого развития модернизации и быстрого распространения массовой культуры.
В начале 1990-х гг. Симона Коларици предприняла углублённое изучение итальянского общественного мнения в условиях фашистского режима. Сосредоточившись на исследовании тех методов убеждения, которые использовали фашисты, Ко-ларици проанализировала механизмы, с помощью которых фашистская диктатура изначально пыталась установить контроль над тем, о чем думали итальянцы. В результате ей удалось получить представление о трансформации установок людей на протяжении 1930-х гг. вплоть до падения Муссолини. Согласно её взглядам, первоначальная стадия насилия и подавления оппозиции расчистила дорогу для последующей фазы, стартовавшей в 1929 г. и характеризовавшейся приспособленче-
ством и конформизмом, когда большинство антифашистов предпочло перетерпеть и пережить режим. Только в 1943 г. становится очевидным недовольство низов фашистским режимом [57].
В конце 1990-х гг. Патриция Дольяни создала первый обобщающий труд об итальянской диктатуре, который включал как более ранние исследования различных социальных группировок, так и обзор современной для того времени политической, социальной и экономической истории фашизма [58]. Нарисованная ею картина свидетельствовала о противоречивости режима, который, с одной стороны, осуществлял политику, стремившуюся к охвату все большего числа людей (а в идеале - всех итальянцев), а с другой - представлял собой закрытую иерархию. Пропаганда и принуждение работали в тесной связке, воздействуя на жизнь итальянцев разнообразными путями. Однако даже у Дольяни единогласие, рассматриваемое ею как возникшее снизу, выступало прежде всего как цель официальной политики.
Ликующая толпа и добровольные палачи?
Исследования нацистской Германии, начиная с 1990-х гг.
До начала 1990-х гг. исследователи как нацистской Германии, так и фашистской Италии сосредотачивали свои усилия в большей степени на анализе конкретных возможностей и средств, навязанных режимом: деятельности службы безопасности, контроля над передвижениями и проведением досуга и т.д. - чем на выявлении более глубокой общности мировоззрения и культуры, характерной для фашистских движений. Безусловно, имелись и исключения. В этой связи можно назвать, например, Джорджа Мосса с его особым вниманием к феномену «огосударствления масс», созданию «новой политики» и преобразовательному потенциалу нацистской идеологии в деле создания «нового человека» [59].
Преувеличенно пристальное внимание большинства немецких историков к проблематике повседневных интересов стало причиной того, что в тени оказалась тематика, рассматривавшая восприятие народными массами новых специфических особенностей фашистской идеологии, особенно таких ее составляющих, как насилие и расизм. При таком подходе народ как бы не разделял ответственности за наиболее бесчеловечные и жестокие деяния режима. Вместо этого работы, посвящённые достижению консенсуса, характеризовали реакцию населения на режим как сложную смесь приятия, воодушевления и одновременно сдержанности.
Однако на протяжении последних десяти лет историческая германистика проявила больший ин-
терес к изучению проблемы соучастия населения в реализации нацистской диктатуры [60]. Историки стали рассматривать народную поддержку как неотъемлемый фактор всех видов деятельности режима. Михаэль Вильдт признавал, что национальное единение стало реальностью, созданной нацистским режимом, сумевшим добиться как длительной и широкомасштабной народной поддержки, так и того, что немцы стали осознавать себя частью «национальной общности». Это осознание подразумевало не только связь и общность судеб с соотечественниками, но и представление о разделительной линии между ними и другими «отверженными» народами.
Нацистская диктатура стала рассматриваться как система, опиравшаяся на народную легитимность; по словам Франка Байора - как «диктатура одобрения» [61]. Роберт Геллатели подчеркивал, что гестапо в гораздо большей степени опиралось на готовность населения доносить на соседей, нежели на разрастание полицейского аппарата [62]. Точно так же другие историки поражались степенью активного соучастия населения в реализации нацистской расовой системы - от восприятия нацистской риторики (которую нетрудно обнаружить в дневниковых записях немцев) до участия в позорных расистских уличных процессиях, от поразительной готовности терпеть и «не замечать» смертоносную расовую политику до согласия с тем, что «народная общность» в действительности ковалась с помощью геноцида [63].
Все эти обвинения могут быть оспорены [64]. Однако несомненно, что в научной оценке активного привлечения немецкого населения к поддержке специфической политической повестки нацизма произошёл существенный сдвиг.
В свою очередь итальянские исследователи внимательно следили за эволюцией взглядов своих немецких коллег. В 1990-е гг. итальянские историки идеологии и культуры вновь обратились к изучению стремления фашизма установить тотальный контроль над общественной сферой. Весьма влиятельным в этом отношении слыл Эмилио Джентиле [65]. Основываясь на множестве идей, высказанных Моссом и другими историками в отношении Германии, Джен-тиле доказывал, что фашизм был в высшей степени эффективен в деле выработки массовой политики не в последнюю очередь за счёт создания разновидности «политической религии» и формирования «нового человека» [66].
Значительное число исследований итальянских историков сфокусировано ныне на итогах усилий фашистских режимов, имевших целью создание «нового человека». В их работах обычно
подчёркивается тоталитарный характер фашизма и его попыток превратить своих молодых граждан в убежденных фашистов, используя для этого многочисленные молодежные организации [67-68]. В некоторых из них рассматриваются фашистские социальные институты и прежде всего та интенсивность, с которой режим пытался трансформировать жизнь своих граждан [69]. В частности, был осуществлен анализ отношений, складывавшихся между Национальной фашистской партией и государством. Особый интерес представляла в этой связи документация, в какой-то степени повлиявшая на исход прежних споров между «структуралистами» и «интернационалистами» [70].
Правда, во многих случаях даже тогда, когда в фокусе рассмотрения находился местный уровень, главное внимание уделялось не столько восприятию обществом порядков, установленных фашистской диктатурой, сколько структуре государственных институтов, разработке и проведению в жизнь политического курса. Важное исключение из этого ряда составляли монографические труды, посвященные экономической политике, в которых были по-новому оценены взаимные уступки различных эшелонов фашистской власти и непростые отношения между многочисленными институтами итальянского общества. При этом, как было показано в этих исследованиях, единство взглядов достигалось лишь в результате сложных переговоров и уступок с обеих сторон. Режим не выступал выразителем непосредственных интересов экономических элит, но и не пытался прямо навязывать им свою волю [71].
К этому времени наряду с исследовательскими направлениями, изучавшими ход разработки тоталитарной культуры и идеологии, стали все чаще появляться и работы, переключившиеся на изучение фашистских репрессий и насилия, ограничений свободы слова и передвижения. В этом плане особую важность приобрели исследования секретной полиции фашистов*, проведенные историками Мауро Канали и Миммо Францинелли. Они опровергли мнение, что режим Муссолини со временем становился «более мягким», доказав, что насилие неизменно оставалось одним из базовых элементов фашистского правления. Применение насилия цементировало фашистские группировки и способствовало их поддержке некоторыми слоями общества, в первую очередь - молодёжью. Работы Канали и Францинелли продемонстрировали также
* ОВРА - Organo di Vigilanza dei Reati Antistatali - орган надзора за антигосударственными проявлениями. - Прим. пе-рев.
82
особую роль, которая отводилась сети информаторов, составлявшей существенный дополнительный канал контроля режима над населением [72].
Общей характерной чертой современных исследований фашистского режима стало всё большее сосредоточение на выявлении не столько жертв насилия, сколько его форм и исполнителях. Одной из групп, привлекших более пристальное внимание, были итальянские евреи [73]. Анализ обрушившихся на них бед показал, что фашистский расизм был гораздо продолжительнее, а расовая политика режима пользовалась гораздо большей поддержкой населения, чем это считалось изначально. Острые споры вызвала при этом оценка степени связи католической культуры с антисемитской сущностью фашизма и ролью священников (особенно папы Пия XII) в годы действия расовых законов [74].
И всё-таки в целом изучение в Италии степени поддержки населением фашистского режима стало ныне гораздо слабее, чем в немецкой исторической науке.
В последнее время исследования фашистского расизма во всех его проявлениях существенно продвинулись [75]. Расизм более не рассматривается как германское «нововведение» или как неожиданный поворот в иной по своей сути прагматичной политике Муссолини. Наоборот, идеология и практика расизма видятся теперь как неотъемлемая часть фашизма. Особый интерес стало вызывать изучение колониальных захватов фашизма. Были вскрыты насилия и зверства фашистов, но также показаны и популярность колониальных войн, и их роль в выработке социального консенсуса (хотя и лишь до тех пор, пока колониальная экспансия не привела к многочисленным жертвам) [76]. В целом исследование войн, в которые был вовлечен итальянский фашизм, способствовало упрочению в обществе взглядов на войну не как на случайность, но как на неотъемлемую часть фашистского проекта с самого его начала [77].
Таким образом, изучение итальянского фашизма, начиная с 1990-х гг., позволило глубже понять сущность созданного им режима и правящей в нем партии и взглянуть изнутри на механизмы его действий, цели и интеллектуальное прикрытие.
Менее охотно современные исследователи, за некоторым исключением, обращаются к проблеме участия общества в действиях рассматриваемого режима и его отношения к фашизму. Новейшие работы по идеологии и культуре, а также о насилии и войнах фашистского режима неохотно обращаются к этим проблемам, во-первых, потому, что их авторы зачастую не готовы рассматривать население в качестве действующего субъекта политики, считая его простым объектом воздействия, а во-вторых,
потому, что привыкли уделять основное внимание узкому кругу персонажей, приближённых к фашистскому режиму. Эта констатация, естественно, не исключает признания того, что в научной среде всегда присутствовало стремление к комплексному изучению взаимодействия режима и общества.
Примечания:
1. Наиболее важные позиции были обозначены Бе-недетто Кроче, который рассматривал фашизм как досадное «отступление» на пути к модернизации Италии, Пьеро Гобетти, который видел в нём наивысшее воплощение недостатков демократии, свойственных Италии, и ортодоксальными марксистами, которые теоретически обосновывали фашизм как реакционное движение, поддерживаемое классом капиталистов.
2. De Felice, R. Mussolini il fascista. La conquista del potere 1921-1925. - Turin, 1966; Idem. L'organizzazione dello stato fascista 1925-1929. -Turin, 1968. В дальнейшем, в публикации 1969 г., Де Феличе выдвинул на первый план собственную интерпретацию «революции среднего класса», в которой он рассмотрел, в каком ключе и современники, и историки послевоенного периода воспринимали фашизм: De Felice, R. Il fascismo. Le interpretazioni dei contemporanei e degli storici. - Rome-Bari, 1998.
3. Togliatti, P. Corso sugli avversari. Le lezioni sul fascismo / Ed. F.M. Biscione. - Turin: Einaudi, 2010. Пальмиро Тольятти был одним из основоположников Итальянской коммунистической партии в 1921 г. Он был генеральным секретарём ИКП большую часть времени, пока фашисты были у власти (на протяжении этих лет он жил в эмиграции в Советском Союзе) и после падения их режима (19441964 гг.). Он был ведущей фигурой в Коминтерне.
4. Различные интеллектуальные, политические и моральные основания нацизма в Германии будут раскрыты далее в тексте. О дискуссии вокруг «защитной реакции» Германии на обвинения в массовых преступлениях в 1950-х гг. и о тех способах, при помощи которых историки старательно придерживались представления о «хороших сторонах» в 1960-х - 1970-х гг., см.: Frei, N. 'Volksgemeinschaft'. Erfahrungsgeschichte und Lebenswirklichkeit der Hitler-Zeit // Idem. 1945 und wir. Das Dritte Reich im Bewußtsein der Deutschen, 2. Auflage. - München, 2009. - S. 121-124.
5. См.: Wildt, M. Volksgemeinschaft als Selbstermächtigung: Gewalt gegen Juden in der deutschen Provinz 1919 bis 1939. - Hamburg, 2007; и: Bajohr, F. Die Zustimmungsdiktatur: Grundzüge nationalsozialistischer Herrschaft in Hamburg // Hamburg Im "Dritten Reich" / Hrsg. von J. Schmid. - Göttingen, 2005. - S. 69-131. Также см. сборник статей: Volksgemeinschaft. Neue Forschungen zur Gesellschaft des Nationalsozialismus / Hrsg. von F. Bajohr und M. Wildt. - Frankfurt, 2009; и следую-
щую статью: Süß, W.; Süß, D. 'Volksgemeinschaft' 13 und Vernichtungskrieg. Gesellschaft im nationalsozialistischen Deutschland // Das "Dritte Reich." Eine Ein-führung / Hrsg. von W. Süß und D. Süß. - München, 2008. - S. 79-102. В качестве критического осмысления подобной линии аргументации см. работу: Kershaw, I. 'Volksgemeinschaft'. 14 Potenzial und Grenzen eines neuen Forschungskonzepts // Vierteljahrshefte für Zeitgeschichte. - 2001. - Jg. 59. 15 - S. 1-17.
6. По поводу этих споров см.: Kim, Y. W. From 'Consensus Studies' to History of Subjectivity: Some Considerations on Recent Historiography on Italian Fascism // Totalitarian Movements and Political Religions. - 2009. - Vol. 3-4. - 16 P. 327-337; Roberts, D. Myth, Style, Substance and the Totalitarian Dynamic in Fascist Italy // Contemporary European History. - 2007. - Vol. 1. - P. 1-36; Cardoza,
A.L. Recasting the Duce for the New Century: Recent 17 Scholarship on Mussolini and Italian Fascism // The Journal of Modern History. - 2005. - Vol. 77. - P. 722737; Bosworth, R.J.B. The Italian Dictatorship: Problems and Perspectives in the Interpretation of Mussolini and Fascism. - New York, 1998; Gentile, E. Fascism in Italian Historiography: In Search of an Individual Historical Identity // Journal of Contemporary History. - 1986. -Vol. 21, No. 2. - P. 179-208.
7. См. работу: Corner, P. Italian Fascism: Whatever Happened to Dictatorship? // The Journal of Modern History. - 2002. - Vol. 74. - P. 325-351. Работа Корнера оказалась полезной при выявлении недостатков , свойственных парадигме общественного кон -сенсуса и её воздействия на общественную память и легитимацию текущей политики.
8. Данное мнение было особенно верным сразу после падения «первой республики» в Италии в начале 1990-х гг., находящей основу не в наследии Сопротивления.
9. Даже Де Феличе, который является признанным автором этой идеи, допускал гораздо больше нюансов во взгляде на согласие, нежели многие из тех, которые, ссылаясь на свои находки, убеждают нас просто в них поверить.
10. Дискуссия об уровне демократии, достигнутом в Италии перед началом подъёма фашизма, весьма обширна. Несмотря на возможность точной аргументации того, что в социальном и политическом отношении Итальянское королевство после Первой 18 мировой войны едва ли было демократией, всё же имело место продвижение по пути демократической трансформации и вовлечение народа в политику на разных уровнях.
11. В качестве обзора дискуссии о «единодушии» в общественных науках см. статью Маурицио Кот -ты, озаглавленную Consenso, в работе: Enciclopedia delle Scienze Sociali. - 1st ed. - Rome, 1992. 19
12. Morgan, Ph. The years of consent? Popular Attitudes and Forms of Resistance to Fascism in Italy // Opposing Fascism: Community, Authority and Resistance in Europe / Eds. by T. Kirk and A. McElligott. -Cambridge, 1999. - P. 163-179.
Arendt, H. The Origins of Totalitarianism. (i95i; repr.)
- New York, i960. - P. 25б-257. Ценный исторический анализ использования и политического наполнения термина «тоталитаризм» содержится в книге: Traverso, E. Le totalitarisme: le XXe siècle en débat. - Paris, 200i.
Aquarone, A. L'organizzazione dello Stato totalitario. -1965; repr. - Turin, i995. - P. 290. De Felice, R. Mussolini il Duce. Lo Stato totalitario 1936-1940. (mi; repr). - Turin, 1996. - P. 3-i4. В развитии взгляда Де Феличе на тоталитаризм см. работу: Gentile, E. Renzo de Felice. Lo storico e il personaggio. - Rome, 2003.
Alatri, P. Le origini del fascism. - Rome, 1962; Vaini, M. Le origini del fascismo a Mantova i9i4-i922. - Rome, 1961; Valeri, N. Da Giolitti a Mussolini. Momenti della crisi del liberalismo. - Milan, 1967. Исследование локальной специфики фашизма продолжает двигаться в сторону создания «лаборатории» инновационного анализа. Одними из первых и до сих пор сохраняющих своё влияние работ о местных корнях фашизма были монографии: Arbizzani, L. L'avvento del fascismo nel Bolognese, i920—1922 II Movimento operaio e socialista. - 1964.
- No. 2-4; Colarizi, S. Dopoguerra e fascismo in Puglia (1919-1926). - Rome-Bari, i97i; Cavandoli, R. Le origini del fascismo a Reggio Emilia i9i9-i923. -Rome, i972; Corner, P. Fascism in Ferrara, i9i5-i925.
- London, i975; Piva, F. Lotte contadine e origini del fascismo: Padova-Venezia i9i9-i922. - Venice, i977. В качестве раннего обзора см.: Granata, I. Storia nazionale e storia locale: alcune considerazioni sua problematica del fascismo delle origini (i9i9-i922) II Storia contemporanea. - m0. - Vol. Xl. - P. 503-544. В отношении диалектической связи между «местным» и «национальным» в итальянской истории также см. введение и заключение в книге: Baris, T. ll fascismo in provincia. Politica e società a Frosinone (i9i9-i940). - Rome-Bari, 2007. Безусловно, не все исследования были так подробно сосредоточены на исключительности местного уровня. Например, см. следующие значимые работы: Salvatorelli, L.; Mira, G. Storia d'ltalia nel periodo fascista. - Turin, тб и Santarelli, E. Storia del movimento e del regime fascista. - Roma, 1967.
Не все исследования рассматривали насилие и социальный консенсус как взаимоисключающие категории. В качестве примера раннего осмысления взаимосвязи между ними см. прежде всего статью: Colarizi, S. Dopoguerra e fascismo in Puglia...; Corner, P. Fascism in Ferrara ... иAquarone, A. Violenza e consenso nel fascismo italiano II Storia contemporanea. - i979. - Vol. i. - P. i45-i55. См.: Ferrari, F.L. L'azione cattolica e il regime. -Florence, i95S и Rossi, E. ll manganello e l'aspersorio. L'uomo della provvidenza e Pio Xl (i95S; repr.). -Milan, 2000. В качестве более детального исследования см. работу: Jemolo, A.C. Chiesa e Stato in ltalia negli ultimi cento anni. - Turin, i94S. - P. 5S9-6S6.
20. См.: Rossi, E. I padroni del vapore. - Bari, 1955; Guerin, D. Fascismo e gran capitale. - Milan, i956; Fascismo e capitalismo I Ed. por N. Tranfaglia. -Milan, i976; Melograni, P. Gli industriali e Mussolini: rapporti tra la Confindustria e Mussolini dal i9i9 al 1929. - Milan, 1972.
21. На самом деле в этот ранний период увидели свет некоторые из воспоминаний выдающихся антифашистов, а также и деятелей фашистского режима. Для уяснения взгляда антифашистов см.: Zangrandi, R. Il lungo viaggio attraverso il fascismo: contributo alla storia di una generazione. - Turin, 1948 и Fascismo e antifascismo: lezioni e testimonianze. -Milan, 1962. В числе множества мемуаров, опубликованных фашистами в первые годы после либерализации, см.: Rossi, C. Mussolini com'era. - Rome, 1947; Pini, G. Filo diretto con palazzo Venezia. -Rocca San Casciano, 1950; Anfuso, F. Roma, Berlino, Saló. - Milani, 1950.
22. Daniele, C. Togliatti editore di Gramsci. - Rome, 2005. Когда Тольятти читал свои лекции в Москве, он ещё не был знаком с тюремными записями Антонио Грамши. Однако два лидера итальянского коммунистического движения были близкими друзьями, обмениваясь своими идеями и оказывая влияние на мировоззрение друг друга. Грамши был одним из основателей Итальянской коммунистической партии и её генеральным секретарём. В 1926 г. фашистские власти арестовали лидера коммунистов. Он был приговорён к 20 годам тюремного заключения и умер в 1937 г. [от болезней, будучи уже отпущен на свободу. - Прим. перев. ]. Помимо своего политического влияния Грамши широко известен благодаря своему интеллектуальному наследию; его «Тюремные тетради» являются фундаментальным трудом в интеллектуальной истории XX в.
23. Gramsci, A. Prison Notebooks. - New York, 1992.
24. Об истории создания и публикации этих лекций см. статью: Biscione, F.M. Togliatti, il fascismo, la guerra civile europea II Togliatti, P. Corso sugli avversari ... -P. 277-343.
25. De Felice, R. Mussolini il fascista. La conquista del potere 1921-1925. - Turin, 1966; Idem. L'organizzazione dello stato fascista 1925-1929. -Turin, 1968.
26. De Felice, R. Mussolini il duce. Gli anni del consenso 1929-1936. - Turin, 1974. Современную критику работ Де Феличе см. в статье: Santomassimmo, G. Il fascismo degli anni Trenta II Studi storici. - 1975. - V 16.
27. В качестве одного из множества критических отзывов на исследования Де Феличе см. введение Джу-лио Сапелли к его собственной монографии: La classe operaia durante il fascismo I Ed. por G. Sapelli. - Milan, 1981.
28. De Felice, R. Intervista sul fascismo I Ed. por M.A. Ledeen. - Rome, 1975. - P. 32.
29. Особый интерес в этом отношении представляет книга: Salvati, M. Il regime e gli impiegati: la nazionalizzazione piccolo-borghese nel ventennio fascista. - Rome, 1992.
30. Fascismo e societá italiana / Ed. por G. Quazza. -Turin, 1973.
31. Quazza, G. Introduzione. Storia del fascismo e storia d'Italia // Fascismo e societá italiana ... - P. 12.
32. Ragionieri, E. Storia d'Italia. Dall'unitá ad oggi, tomo 3, vol. 4, La storia politica e sociale. - Turin, 1976. О взглядах Раджонери см.: Garin, E. Ernesto Ragionieri // The Journal ofModern History. - 1980. - Vol. 52, No. 1. - P. 85-105 и Detti, T.; Gozzini, G. Ernesto Ragionieri e la storiografia del dopoguerra. - Milan, 2001. Работы Раджонери относятся к устойчивой (хотя зачастую и обособленной) традиции неортодоксальной марксисткой интерпретации, которая получила наибольшую подпитку в сочинениях Грамши. Некоторые из тем, охваченных Раджонери, в частности отношения между экономической политикой, корпоративистской идеологией и «фашизацией» общества, были отвергнуты в последующие годы; однако сегодня они находятся в центре ряда новых исследований. В отличие от книг Раджонери курс лекций Тольятти продолжал оказывать влияние на общую интерпретацию режима. Спустя несколько лет после Раджонери историк-марксист Джорджо Канделоро, опираясь на выводы Тольятти, представил фашизм в качестве реакционного режима нового типа, в котором массовые организации и техника достижения общественного согласия стали основополагающими элементами в деле пересмотра взаимоотношений государства и общества: Candeloro, G. Storia dell'Italia moderna. 9. Il fascismo e le sue guerre, 1922-1939. - Milan, 1981.
33. Lyttelton, A. The Seizure of Power: Fascism in Italy, 1919-1929. - London, 1973. Также см.: Idem. Fascism and Violence in Post-War Italy: Political Strategy and Social Conflict // Social Protest, Violence and Terror in 19th and 20th c. Europe / Eds. by G. Hirschfeld and W.J. Mommsen. - New York, 1982. Литтелтон находился в числе первых авторов, которые представили фашизм англоговорящей аудитории не как выражение итальянского фольклора, а как явление, вырастающее из структурной слабости страны.
34. Cannistraro, P.V. La fabbrica del consenso: fascismo e mass media. - Rome, 1975; а также: Idem. Burocrazia e politica culturale nello stato fascista: il ministero della cultura popolare // Storia Contemporanea. - 1970. -V. 1. - P. 273-298.
35. См.: Turi, G. Il progetto dell'Enciclopedia Italiana: l'organizzazione del consenso fra gli intellettuali. - Rome, 1972; Mangoni, L. L'interventismo della cultura. Intellettuali e riviste del fascismo. - Rome, 1974; Gentile, E. Le origini dell'ideologia fascista. -Rome, 1975 и Turi, G. Il fascismo e il consenso degli intellettuali. - Bologna, 1980.
36. Isnenghi, M. Intellettuali militanti e intellettuali funzionari. Appunti sulla cultura fascista. - Turin, 1979.
37. Об образовании в фашистском государстве см.: Isnenghi, M. L'educazione dell'Italiano: il fascismo
e l'organizzazione della cultura. - Bologna, 1979; Ostenc, M. La scuola italiana durante il fascismo. -Rome-Bari, 1981; Betti, C. L'Opera Nazionale Balilla e l'educazione fascista. - Florence, 1984; De Fort, E. La scuola elementare dall'Unita alla caduta del fascismo.
- Bologna, 1996; Chernitzky, J. Fascismo e scuola. La politica scolastica del regime (1922-1943). - Florence, 1996.
38. В этом отношении блестящей работой является: Ben-Ghiat, R. Fascist Modernities. Italy, 19221945. - Berkeley, 2001. См. также: Turi, G. Lo Stato educatore. Politica e intellettuali nell'Italia fascista. -Rome, 2002.
39. Roseman, M. Beyond Conviction? Perpetrators, Ideas, and Action in the Holocaust in Historiographical Perspective // Conflict, Catastrophe and Continuity: Essays on Modern German History / Ed. by F. Biess, M. Roseman, H. Schissler. - New York, 2007. - P. 83103.
40. Lipset, S.M. Political Man. The Social Bases of Politics.
- Garden City, N.Y., 1960; Turner Jr., H.A. Fascismus und Anti-Modernismus // Idem. Faschismus und Kapitalismus in Deutschland. Studien zum Verhältnis zwischen Nationalsozialismus und Wirtschaft. -Göttingen, 1972. - S. 157-182. Кроме того, см.: Winkler, H.A. German Society, Hitler and the Illusion of Restoration 1930-1933 // Journal of Contemporary History. - 1976. - Vol. 11, No. 4. - P. 1-16.
41. Lipset, S.M. "Social Stratification" and 'Right-Wing Extremism' // British Journal of Sociology. - 1959. -Vol. 10, No. 4. - P. 346-382.
42. Ральф Дарендорф утверждал, что нацисты не только отреклись, но даже окончательно уничтожили собственные консервативные основы, которые привели их к власти, и тем самым создали базис для демократического общества в послевоенный период: Dahrendorf, R. Society and Democracy in Germany. - Garden City, N.Y., 1967.
43. Mason, T. The workers' opposition in Nazi Germany // History Workshop Journal. - 1981. - Vol. 11. - P. 120-137; Idem. Social Policy in the Third Reich. The working class and the '"National Community'". -Providence, RI, 1993.
44. Klotzbach, K. Gegen den Nationalsozialismus; Widerstand und Verfolgung in Dortmund 1930-1945; Eine Historisch-Politische Studie. - Hannover, 1969; Steinberg, H.-J. Widerstand und Verfolgung in Essen, 1933-1945. - Hannover, 1969; Bludau, K. Gestapo, geheim!: Widerstand und Verfolgung in Duisburg 1933-1945. - Bonn-Bad Godesberg, 1973; Broszat, M.; Fröhlich, E.; Wiesemann, F. Bayern in der NS-Zeit. - München, 1977.
45. Монография Детлефа Пойкерта: Volksgenossen und Gemeinschaftsfremde: Anpassung, Ausmerze und Aufbegehren unter dem Nationalsozialismus. - Köln, 1982, в которой подзаголовок на немецком языке делает акцент на слове Anpassung (адаптация), а не на словах Ausmerze (искоренение) Aufbegehren (не-
повиновение), стала в этом смысле важной вехой. См. перевод на английский язык: Peukert, D. Inside Nazi Germany: Conformity, Opposition, and Racism in Everyday Life. - New Haven, 1987.
46. В числе наиболее влиятельных исследований находятся: Luedtke, A. Eigensinn: Fabrikall-tag, Arbeitererfahrungen und Politik vom Kaiserreich bis in den Faschismus. - Hamburg, 1993 и Niethammer, L. Die Jahre weiss man nicht, wo man die heute hinsetzen soll: Faschismuserfahrungen im Ruhrgebiet: Lebensgeschichte und Sozialkultur im Ruhrgebiet 1930 bis 1960. - Berlin, 1983.
47. Herbert, U. Vernichtungspolitik. Neue Antworten und Fragen zur Geschichte des 'Holocaust' // Nationalsozialistische Vernichtungspolitik, 19391945: Neue Forschungen Und Kontroversen / Hrsg. von U. Herbert. - Frankfurt am Main, 1998. - S. 9-66.
48. По этому вопросу см.: Ben-Ghiat, R. A lesser evil? Italian fascism in/and the totalitarian equation // The Lesser Evil: Moral Approaches to Genocide Practices / Ed. by Helmut Dubiel and Gabriel Gideon Hillel Motzkin. - New York, 2004).
49. Восточногерманская историография гораздо раньше сконцентрировалась на изучении Сопротивления, основываясь на убеждении в том, что немецкое общество в своей массе не приняло нацистского режима. С другой стороны, в Западной Германии историки были склонны отвергать обвинения в «коллективной ответственности». См.: Frei, N. 'Volksgemeinschaft'. Erfahrungsgeschichte und Lebenswirklichkeit der Hitler-Zeit // 1945 und wir. Das Dritte Reich im Bewußtsein der Deutschen, (2005; repr.). - München, 2009. - S. 121-124.
50. Среди прочих см. работы: Cordova, F. Le origini dei sindacati fascisti. - Rome, 1974; Bertolo, G. Operai e contadini nella crisi italiana del 1943-1944. - Milan, 1974; La classe operaia durante il fascismo / Ed. por Sapelli. - Milano, 1981. О том импульсе, который оказывал подъём фашизма на рабочий класс на отдельных территориях, см.: Luciano Casali et al. Movimento operaio e fascismo nell'Emilia Romagna 1919-1923. - Rome, 1973; Sapelli, G. Fascismo, grande industria e sindacato: il caso di Torino, 19291935. - Milan, 1975. По поводу особенно глубокой дискуссии по вопросу о «единодушии» в среде рабочих и историографических спорах вокруг этой тему см.: Passerini, L. Work Ideology and Consensus under Italian Fascism // History Workshop. - 1979. -No. 8. - P. 82-108.
51. Passerini, L. Fascism in Popular Memory: The Cultural Experience of Turin Working-Class. - Cambridge-New York, 1985. Первое издание на итальянском языке увидело свет в 1984 г.: Gribaudi, M. Mito operaio e mondo operaio: spazi e percorsi sociali a Torino nel primo Novecento. - Turin, 1987.
52. См. по этой проблематике более новые работы: De Bernardi, A. Operai e nazione: sindacati, operai e stato nell'Italia fascista. - Milan, 1993; Willson, P.
86
The Clockwork Factory: Women and Work in Fascist Italy. - New York, 1993; Piva, F. Azienda e partito: gli operai del Poligrafico dello Stato nel periodo fascista.
- Rome, 1998.
53. De Grazia, V. The Culture of Consent: Mass Organization and Leisure in Fascist Italy. - Cambridge, 1981.
54. Koon, T.H. Believe, Obey, Fight. Political Socialization of Youth in Fascist Italy, 1922-1943. - Chapel Hill, 1985.
55. Salvati, M. L'inutile salotto. L'abitazione piccolo-borghese nell'Italia fascista. - Turin, 1993.
56. De Grazia, V. How Fascism Ruled Women. Italy 19221945. - Berkeley, 1993.
57. Colarizi, S. L'opinione degli italiani sotto il regime. -Rome, 1991.
58. Dogliani, P. L'Italia fascista, 1922-1940. - Milan, 1999, а также отредактированное и дополненное переиздание: Idem. Il fascismo degli italiani: una storia sociale. - Turin, 2008.
59. Mosse, G. The Nationalization of the Masses; Political Symbolism and Mass Movements in Germany from the Napoleonic Wars through the Third Reich. - New York, 1975.
60. Goldhagen, D. Hitler's Willing Executioners: Ordinary Germans and the Holocaust. - New York, 1996. О спорах вокруг этой книги и о её восприятии см.: The "Goldhagen effect": History, Memory, Nazism -Facing the German Past / Ed. by G. Eley. - Ann Arbor, 2000; Geschichtswissenschaft und Öffentlichkeit: der Streit um Daniel J. Goldhagen / Hrsg. von J. Heil und R. Erb. - Frankfurt am Main, 1998 и Ein Volk von Mördern?: die Dokumentation zur Gold-hagenKontroverse um die Rolle der Deutschen im Holocaust / Hrsg. von J.H. Schoeps. - Hamburg, 1996.
61. Bajohr, F. Die Zustimmungsdiktatur ...
62. Gellately, R. The Gestapo and German Society: Enforcing Racial Policy, 1933-1945. - New York, 1990.
63. Zur Nieden, S. Alltag im Ausnahmezustand.
Frauentagebücher im zerstörten Deutschland 1943 bis 1945. - Berlin, 1993; Wildt, M. Volksgemeinschaft als Selbstermächtigung ...; Dörner, B. Die Deutschen und der Holocaust: Was niemand wissen wollte, aber jeder wissen konnte. - Berlin, 2007; Kühne, T. Belonging and Genocide: Hitler's Community, 1918-1945. -New Haven, 2010.
64. См. примечание 71.
65. Gentile, E. La via italiana al totalitarismo: il partito e lo Stato nel regime fascista. - Rome, 1995.
66. Gentile, E. Il culto del littorio. La sacralizzazione della politica nell'Italia fascista. - Rome, 1993 и Idem. Le religioni della politica: fra democrazie e totalitarismi.
- Rome, 2006.
67. Berezin, M. Making the Fascist Self: The Political Culture of Inter-war Italy. - Ithaca, 1996; Spackman, B. Fascist Virilities: Rhetoric, Ideology and Social Fantasy in Italy. - Minneapolis, 1996; Benadusi, L. Il nemico dell'uomo nuovo. - Milano, 2003.
68. См.: La Rovere, L. Storia dei Guf. Organizzazioni, politica e miti della gioventù universitaria fascista (1919-1943). - Turin, 2003.
69. См.: Melis, G. Due modelli di amministrazione tra liberalismo e fascismo. - Rome, 1988; Melis, G. Lo Stato negli anni trenta. - Bologna, 2008 и Giorgi, C. La previdenza del regime: storia dell'Inps durante il fascismo. - Bologna, 1994.
70. Lupo, S. Il fascismo. La politica in un regime totalitario.
- Rome, 2000; Lo Stato fascista / Ed. por M. Palla.
- Florence, 2001; Germino, D.L. Il partito fascista italiano al potere: uno studio sul governo totalitario.
- Bologna, 2007; Di Nucci, L. Lo Stato-partito del fascismo: genesi, evoluzione e crisi: 1919-1943. -Bologna, 2009.
71. См.: Gagliardi, A. Il corporativismo fascista. - Rome, 2010; Pasetti, M. Tra classe e nazione: rappresentazioni e organizzazione del movimento nazional-sindicalista (1918-1922). - Rome, 2008; Santomassimo, G. La terza via fascista: il mito del corporativismo. - Rome, 2006.
72. Franzinelli, M. Delatori: spie e confidenti anonimi. L'arma segreta del regime fascista. - Milan, 2001 и Canali, M. Le spie del regime. - Bologna, 2004. Также весьма важной является новая книга Майкла Эбнера: Ordinary violence in Mussolini's Italy. - New York, 2011.
73. Классикой в этой теме считается: De Felice, R. The Jews in Fascist Italy: A History (1961; transl.). -New York, 2001. В качестве более новых работ см.: Storia della Shoah in Italia / Eds. por M. Flores et al.
- Turin, 2010 и Sarfatti, M. The Jews in Mussolini's Italy: From Equality to Persecution (2000; transl.). -Madison, 2006.
74. См.: Miccoli, G. I dilemmi e i silenzi di Pio XII.
- Milan, 2000; Kertzer, D. The Popes against the Jews: The Vatican's Role in the Rise of Modern Anti-Semitism. - New York, 2001; Fattorini, E. Pio XI, Hitler e Mussolini. La solitudine di un papa. - Turin,
2007 и Ceci, L. Il papa non deve parlare. Chiesa, fascismo e guerra d'Etiopia. - Rome, 2010.
75. См.: Cassata, F. "La difesa della razza": politica, ideologia e immagine del razzismo fascista. - Turin,
2008 и Idem. La menzogna della razza: documenti ed immagini del razzismo e dell'antisemitismo fascista. -Bologna, 1994.
76. Dominioni, M. Lo sfascio dell'Impero. Gli italiani in Etiopia 1936-1941. - Rome-Bari, 2008; Rodogno, D. Il nuovo ordine mediterraneo: le politiche di occupazione dell'Italia fascista 1940-1943. - Turin, 2002. Обзор фашистской колониальной политики и размышления о достижении с её помощью согласия см. в книге: Labanca, N. Oltremare: storia dell'espansione coloniale italiana. - Bologna, 2002. - P. 220-224.
77. Il ventennio fascista: la seconda guerra mondiale / Ed. por M. Isnenghi, G. Albanese. - Turin, 2009; Rochat, G. Le guerre italiane 1935-1943. Dall'impero d'Etiopia alla disfatta. - Turin, 2005.
