CC BY
93
УДК 93(45).084.8
ИВАН АМОЗОВ: ОТ СОВЕТСКОГО ФУНКЦИОНЕРА ДО СВЯЩЕННИКА-КОЛЛАБОРАЦИОНИСТА
Б.Н.Ковалев
IVAN AMOZOV: FROM A SOVIET PARTY FUNCTIONARY TO A PRIEST-COLLABORATOR
B.N.Kovalev
Санкт-Петербургский институт истории РАН, [email protected]
Рассматривается биография авантюриста и мистификатора Ивана Амозова. В 20-е годы XX века ему был посвящен специальный раздел в Новгородском музее. Он представлялся как один из активных революционеров, борцов за Советскую власть. В середине 30-х годов был разоблачен и осужден. Наказание отбывал на Колыме. В 1941 году представился немцам как репрессированный священник и стал одним из руководителей Псковской православной миссии.
Ключевые слова: Великая Отечественная война, Северо-Запад России, Псковская православная миссия, оккупационный режим
The focus of the article is on the biography of the adventurer and hoaxer Ivan Amozov. In the 1920s there was a special section in the Novgorod Museum that presented him as one of the active revolutionaries and fighters for the Soviet power. In the mid 1930s he was exposed and condemned. He served his sentence in the Kolyma region. In 1941 he introduced himself to the Nazis as a repressed priest and became one of the leaders of the Pskov Orthodox mission.
Keywords: Great Patriotic War, World War II, North-West of Russia, Pskov Orthodox mission, occupation regime
Любые революционные потрясения являются питательной средой для всякого рода авантюристов. Пользуясь нестабильностью общества, они пытаются заполучить различные материальные и моральные блага.
В Новгородском музее в начале 20-х годов XX века была развернута экспозиция, посвященная герою гражданской войны, кавалеру ордена Боевого Красного Знамени, участнику революционного движения в Новгороде в предреволюционные годы Ивану Амозову.
Этот человек себя характеризовал следующим образом: «Перед революцией скитался по чужим пас -портам, с волчьим паспортом (в дореволюционной России документ, паспорт с отметками, свидетельствующими о неблагонадежности его обладателя и ли -шающий его каких-либо прав — Б.К.). В 1914 вступаю в ряды царской армии добровольно. Удостоверение о благонадёжности получаю в Новгороде, где я поступил на работу агентом по продажам в компанию швейных машин Зингер. На самом же деле я вёл про -паганду и имел намерение взорвать дом губернатора Иславина» [1, Л. 24].
В главной красноармейской газете «Красная звезда» о нем был опубликован очерк «Страна должна знать своих героев»: Тов. Амозов, Иван Васильевич происходит из крестьян Олонецкой губернии, сын ссыльного батрака, родился в 1887 году...
Работая у частных лиц и на заводах, он неоднократно подвергался преследованиям за политиче -ские убеждения и агитацию, жил на нелегальном по -ложении, отбывал тюрьму и ссылку. В 1910 году вступил в РСДРП(б)...
В февральские дни принял активное участие в революции, нес обязанность начальника караула при аресте Николая II с семьей в Царском Селе.
При возвращении В.И.Ленина в Россию одним из первых имел счастье встретить его в Териоках и отдать ему рапорт во время его следования в Ленинград.
В октябрьские дни дрался на улицах Ленинграда, был организатором Красной Гвардии и командиром отряда Красной Гвардии при занятии Выборга.
За время боевых операций был четыре раза ранен и два раза контужен. На почве ранения головы тов. Амозов подвергался операции — трепанации черепа и сделался инвалидом.
Тов. Амозов И.В. за боевые отличия награжден орденом Красного Знамени (приказ РВСР, от 1922 г., за № 171) и представлен ко второму ордену» [2].
Жизнь этого человека как бы состоит из не -скольких этапов. Причем совершенно разных. От простого авантюриста к влиятельному партийному функционеру — «старому большевику», от заклю-
ченного лагеря — к одному из руководителей Псковской православной миссии на оккупированной нацистами территории. И в конце жизни снова арест и длинное покаянное письмо 1955—1956 года «В Президиум Партийного Съезда КПСС».
Столь сложные перипетии его судьбы можно объяснить двумя историческими событиями в России: большевистской революцией 1917 года и Второй мировой войной. Ведь именно в условиях нестабильности у авантюристов любых мастей появляется возможность придумать себе героическую биографию.
Иван Амозов до 1917 года бывал в Новгороде неоднократно. То ли в качестве паломника, то ли бродячего певчего, то ли псаломщика. Февральская революция всколыхнула русское общество. Пусть все еще шла Первая мировая война, а в свободном Петрограде в это время восторженные люди ходили с красными бантами, пели Марсельезу и били полицейских. Иван Амозов, покрутившись среди депутатов четвертой Государственной Думы, объявил себя их представителем и отправился в Олонец убеждать горожан от имени депутатов Государственной Думы «всемерно поддержать Временное правительство».
За февралем 1917 года пришел Октябрь. Вместе с большевистским переворотом ушло и Временное правительство. Гражданская война — это не простое деление на красных и белых. Имелись тогда и другие оттенки политической палитры.
Иван Амозов на одном месте долго не задерживается. То он представляется уполномоченным из Центра, то чекистом, то красным командиром. В Симбирске, на родине Ленина, он вступил в партию большевиков. Двойку переправил на единицу и поэтому получилось следующее: «состоит членом партии с 1910 года» [1, Л. 64].
Выждав определенное время, Амозов в 1922 году подал ряд писем и заявлений в Общество старых большевиков, на основании которых и был зачислен в «ветераны революции». В этом статусе он стал орденоносцем — получил орден Боевого Красного Знамени, а также особый паек. За выдуманные заслуги появились подлинные награды. Эту удачу можно было использовать по максимуму. В 1922 году он становится комиссаром санатория в Кисловодске, в 1925 году занимает пост секретаря комитета партии в гараже ВЦИКа. Осенью 1928 года его направили в театр Мейерхольда на должность секретаря партийной ячейки и заместителя директора, через полгода Амо-зов уже в кресле секретаря Государственного объединения музыкальных, эстрадных и цирковых предприятий.
Позднее ему была назначена персональная пенсия, что по тем временам позволяло жить более чем комфортно. 5 мая 1931 года Амозов получил право на ношение наградного жетона «Честному воину Карельского фронта».
25 августа 1928 года пьяный Амозов совершил тяжкое преступление. После скандала в новгородской гостинице он стал приставать к военнослужащему Кузьмину. Тот пригласил Амозова для объяснений в свой номер. Здесь Амозов в хмельном угаре застрелил «обидчика».
Дебош и убийство сошли ему с рук, поскольку Амозов объявил Кузьмина троцкистом, а себя инвалидом-орденоносцем, совершившим данные поступки «в состоянии невменяемости».
В начале 30-х годов XX века газеты «Звезда», «Ленинская правда», «Свирская правда», «Октябрьская правда» публикуют о нем статьи как о борце за установление советской власти. Но к середине 30-х годов XX века отношение к старым большевикам со стороны власти стало несколько меняться. Многие из них оказались репрессированы за различные «уклоны», а революционные заслуги, даже подлинные, перестали быть «индульгенцией» за любые поступки. При попытке занять место начальника одного из отделов ленинградской милиции в начале 1936 года аферист, наконец, был разоблачен. Его судили за «мошенничество, имевшее своим последствием причинение убытка государству или общественному учреждению». На пять лет местом его нового жительства стала Колыма, откуда его освободили летом 1941 года. Вчерашний заключенный отправился в родные края. Будущее не сулило ему ничего хорошего.
Но авантюризм вновь пришел ему на подмогу, и его жизнь в очередной раз круто поменялась. На допросе в военной прокуратуре Ленинградского военного округа 7 июня 1956 года он так представил свое поведение в первые недели войны: «По отбытии наказания я до сентября 1941 года работал на Колыме в качестве вольнонаёмного, после чего приехал в Москву с намерением пойти в Красную Армию, но прежде приехать в Ленинград, чтобы увидеть жену и сына. Из Москвы в сентябре 1941 года по пропуску, полученному в НКВД, я доехал до Калинина, затем добрался до Бологое, а затем Малой Вишеры.
Далее, вследствие близости фронта, поезда не ходили, и я пошёл в Ленинград пешком. В последних числах сентября или в первых числах октября в 5 км от дер. Липка я был взят пленным немцами. Попав в плен к немцам, я выдал себя за священника. Обязанностей священника я не знал, но в раннем детстве от своей бабушки я знал много молитв и некоторый порядок богослужения, а позднее, находясь в скитаниях, я некоторое время в 1910 году выполнял обязанности псаломщика» [1, Л. 660].
Заявление Амозова о том, что он являлся советским разведчиком в тылу врага, не вызывает доверия: «Поэтому, пробираясь в Ленинград, я имел намерение в силу своих возможностей быть полезным Родине, но, попав в плен, я вынужден был переоблачиться в священнослужителя, ибо, если бы немцы узнали мою истинную биографию, то они бы меня расстреляли.
Специальное задание от органов НКВД получил в селе Троицком, где я был в сентябре 1941 года, примерно в течение 5 дней в беседах с должностными лицами НКВД. Их фамилии я не знаю, в разговоре со мной они говорили, что если не удастся пройти в Ленинград, то можно выдать себя за священника и у немцев проводить работу в пользу Советского Союза» [1, Л. 661].
На самом деле Амозов заявил немцам, что он является священником Русской Православной Церк-
ви, страдальцем, почти все годы советской власти, больше 15 лет, сидевший в различных советских лагерях: от Соловков до Колымы. Его рассказы были настолько впечатляющими, что псковский отдел СД предложил ему выступить по радио. Дважды Амозов рассказывал радиослушателям о трагедии православия в СССР, о своем «мученическом пути в Советском Союзе».
Ставка на образ священника была практически беспроигрышной. Ведь своего негативного отношения к церкви и ее служителям большевики никогда не скрывали. На протяжении 20—30-х годов шел процесс насильственной атеизации населения. Хотя Конституция СССР 1936 года гарантировала свободу совести, в повседневной жизни это практически никогда не соблюдалось. Борьба с «религиозными пережитками» проводилась самыми жесткими и безнравственными способами. В стране осуществлялась планомерная политика физического и морального уничтожения, как религиозных памятников, так и религиозного духа.
Перед войной во Пскове не осталось ни одного действующего храма. Последнее прибежище верующих, маленькую кладбищенскую Дмитриевскую церковь, располагавшуюся за городом, закрыли в апреле 1941 года и передали под склад [3].
К 1941 году священников Русской Православной Церкви почти не осталось на свободе. Их начали арестовывать еще в 20-е годы XX века. Советская власть видела в них своих потенциальных противников. Немногие оставшиеся на свободе были вынуждены работать конюхами, счетоводами, сторожами. Но даже смена деятельности бывших духовных лиц не являлась для НКВД препятствием для репрессий против них.
Закрытие храмов часто сопровождалось действиями, которые должны были преднамеренно оскорбить и унизить чувства верующих. Церкви приспосабливались для складов, конюшен и хлевов, иконы сжигались, на предметы культа испражнялись, священнические ризы надевались на свиней и собак [4, Л. 12].
Всё это оскорбляло и унижало чувства тысяч верующих. Русское население, в особенности проживающее в сельской местности, к 1941 году оставалось в большинстве своем религиозным, а священники пользовались огромным уважением и доверием. Начавшаяся война ещё сильнее обострила это чувство.
Гитлеровцы возлагали на духовный коллаборационизм особую надежду. Если советская власть считала Церковь и священнослужителей своими врагами, нацисты рассматривали их как своих потенциальных союзников. Они рассчитывали на всестороннюю помощь со стороны духовенства при осуществлении своей оккупационной политики на территории СССР.
В циркуляре Главного управления имперской безопасности от 16 августа 1941 года «О церковном вопросе в оккупированных областях Советского Союза» перед нацистскими спецслужбами ставились три основные задачи: поддержка развития религиозного движения (как враждебного большевизму),
дробление его на отдельные течения, во избежание возможной консолидации «руководящих элементов» для борьбы против Германии, и использование церковных организаций для помощи немецкой администрации на оккупированных территориях [5, с. 140].
На Северо-Западе России была образована так называемая «Православная миссия в освобождённых областях России». В своём первом обращении к верующим она призвала всех «возрадоваться своему освобождению». Одной из первых задач данной пропагандистской структуры стала подготовка и рекомендация тем для проповедей церковнослужителей. Наиболее частыми летом 1941 года были выступления, посвящённые «надругательству большевиков над церковью, о несправедливости коммунистического режима, о том, что теперь русский народ сможет спокойно жить, работать и молиться Богу» [6, Л. 49].
Органы СД, подчинив всю практическую деятельность «Православной миссии» интересам своей контрразведывательной работы, вели через церковь активную борьбу против Советского Союза.
Амозов стал одним из руководителей Псковской православной миссии. В 1944 году, когда его допрашивали советские чекисты, он рассказал следующее: «В январе 1942 года по указанию немецкого коменданта я из Лезье под конвоем был направлен в г. Псков в «Православную миссию в освобождённых областях России» для проверки и сдачи экзаменов на права несения службы как священник. По дороге в Псков, на ст. Сиверская, в комендатуре я встретился со священником Шенрок, которого раньше я не знал. В разговоре с Шенроком, как в последующем со всеми духовными и другими лицами на оккупированной территории, я выдавал себя за священника. После беседы с Шенроком меня без конвоя направили во Псков.
В г. Пскове в комендатуре меня зарегистрировали по моему паспорту, выданному мне в Магадане, и по справке, что я отбыл наказание до 1941 года. Эта справка мне и в дальнейшем помогала находить к себе расположение как якобы репрессированного священника советскими органами. Во Пскове, познакомившись с начальником «миссии» Зайцем и другими членами «миссии», прошёл проверку и был направлен через несколько дней как священник в село Ушани Тосненского района, где служил до лета 1942 года [1, Л. 661].
Именно поэтому его судьба, в которой приняли непосредственное участие немецкие спецслужбы, связала его дальнейшую жизнь с Псковской православной миссией. Члены Управления Миссией позднее вспоминали, что появившийся в начале 1942 года в Пскове Амозов произвел на них самое хорошее и благоприятное впечатление: «Это впечатление было настолько велико и положительно, что Амозова как примерного священника направили в город Ригу для представления митрополиту Сергию, а затем поручили ему заведывание целым прифронтовым округом у Ленинградского фронта и районы: Тосненский, Лю-банский и другие» [7, л. 713].
В исполнении своих новых обязанностей бывший коммунистический функционер проявил неви-
данную ревность и энергию: объезжал деревни и приходы вверенного ему округа, открывал церковные школы и одновременно являлся инспектором этих школ.
В структуре Псковской православной миссии отец Иоанн (как теперь его величали) являлся пастырем весьма строгим, даже карающим. Те деревенские батюшки, которые, по его мнению, запятнали себя «непротивлением проклятому большевизму», наказывались им без всякой жалости. Он неоднократно заявлял, что имеет на это полное право. «С неимоверной жестокостью стал обращаться с подчиненным ему духовенством, ругался, неистовствовал. Глубокого старца игумена Кирилла заставил стать на колени и каяться, что он без хиротонии, так как у него нет документов. Несчастный старец по простоте своей только кланялся и одно лишь твердил: "Я посвящен, я настоящий игумен". Подобным издевательствам подвергались и другие клирики (например, гатчинский старец Серафим и другие)» [8, с. 358].
Можно отметить совершенно одинаковую линию поведения этого человека и в 20-е годы, и в 40-е годы XX века: напористость, наглость, самоуверенность и при этом раболепство и заискивание перед теми, кто по мнению Амозова, мог выступать в качестве его начальства. Но здесь хотелось бы отметить не только поступки этого самозванца, а реакцию на них его руководства. Его ценили за готовность безукоризненно исполнять предписания немецкой администрации и СД.
Те люди, которые по мнению Амозова, вели себя по отношению к нему непочтительно, или обладали какими-нибудь материальными ценностями, становились потенциальными жертвами. Сохранились его многочисленные доносы с обвинениями в политической неблагонадежности, просоветских настроениях, нелюбви к Гитлеру, которые он писал в СД как на светских членов церковных двадцаток, так и на духовных лиц. Как правило, сами доносы писались в корыстных интересах. Он занимался шантажом, запугивал людей, вымогая у них деньги и вещи. У иеромонаха Афиногена (Агапова) из Тосно Амозов требовал 300 рублей, угрожая в противном случае упрятать его в тюрьму. Но это все были мелочи. По доносу Амозова были арестованы, а затем расстреляны как агенты НКВД гатчинский протоиерей Александр Петров и орлинский священник Иоанн Суслин [8, с. 358].
Весной 1943 года Амозова перевели поближе к Пскову. В своих доносах, адресованных в Псковское СД, он обвинял прихожан в нежелании исполнять предписания немецкого командования, в политической неблагонадежности, в растрате церковных сумм и, наконец, произведенным на него (Амозова) покушении. Однажды в приходе Камно он получил удар в голову кирпичом за то, что сообщил в СД о неблагонадежности волостного старшины и церковного старосты. Рассматривая этот случай, руководство Псковской православной миссии было вынуждено признать: «Крестьяне, очевидно, ценили этих сельских работников, не изменивших большевизму, о чем они, конечно, знали» [9, с. 407].
Поток доносов от Амозова насторожил даже сотрудников немецких спецслужб, тем более, что всю информацию, поступающую от клеветника в рясе, псковский отдел СД перепроверял. В конце концов, терпение гитлеровцев закончилось. Сотрудники псковского СД прислали в Управление Миссии запрос относительно личности самого Амосова, его адекватности, который заканчивался вопросом: «Что Миссия намерена с ним делать?» [10, л. 116].
Сведения о скандальном поведении Ивана Амозова дошли и до митрополита Сергия. Однако его «наказание» для доносчика было весьма оригинальным: он распорядился перевести отца Иоанна из деревни ... в Псковский кафедральный собор, «чтобы члены Управления Миссии могли контролировать дальнейшие его действия» [8, л. 360].
Пробыв при соборе пару недель, Амозов впал в тяжелый запой. В итоге митрополит Сергий своим указом запретил ему служить в церкви. Продолжая пьянствовать и писать различные доносы в СД, Амо-зов скитался по Пскову и его окрестностям, пока не заболел, больше месяца проведя в постели. После этого он решил, что пора вновь изображать из себя мученика, страдальца и жертву обстоятельств. В этом вопросе ему на помощь традиционно пришли средства массовой информации. В псковской газете «За родину» журналист Сергей Климушин посвятил Ивану Амозову большую проникновенную статью «Пути идеологии» [11].
Осенью 1943 года Амозов пришел в Управление Псковской миссией «с покаянием». Начальник Миссии Кирилл Зайц из жалости «к жертве коммунистического режима» простил его поведение и обратился с ходатайством к экзарху Сергию, который полностью восстановил лжебатюшку в правах священнослужителя [8, с. 360].
1943 год стал во многом переломным для взаимоотношений Русской Православной Церкви и советского государства. 8 сентября 1943 г. в Москве состоялся Архиерейский собор для избрания патриарха и образования при нем Священного Синода.
Архиерейский собор принял подписанную всеми его участниками декларацию об осуждении изменников веры и Отечества, направленную против коллаборационистов из духовенства и мирян, запятнавших себя сотрудничеством с оккупационными властями и одновременно посягнувших на учинение расколов.
Этот акт был направлен не против тех священнослужителей, кто, находясь на оккупированной территории, вынужден был вступать в контакты с немецкими властями по вопросам, связанным с открытием церквей, епархиальной и приходской жизнью, контролировавшийся немецкой администрацией. Это касалось священнослужителей, откровенно перешедших на сторону фашистов [12, с. 85-86].
Советские органы государственной безопасности арестовали Ивана Амозова 26 октября 1944 г. Он был приговорен военным трибуналом войск НКВД Ленинградского Округа 15 января 1945 г. на 20 лет лишения свободы. Реабилитирован 19 октября 1954 г. Последние годы своей жизни он проживал вместе с
одной из своих жен в Ленинграде, добиваясь восстановления всех привилегий, которые он имел до 1936 года.
Эксперт-филолог, сделавший анализ его «Письма к партийному съезду», пришел к следующему выводу: «Данный текст даёт нам представление о человеке малограмотном, однако общительном, предприимчивом, склонном к авантюризму и претендующем на особое место в жизни» [13].
Работа выполнена при поддержке Российского гуманитарного научного фонда (проект № 14-1153003).
1. Архив Управления ФСБ РФ по Псковской области. Д. 75661.
2. «Красная звезда». 26 июля 1924.
3. «За Родину» (Псков). 1942. 7 ноября.
4. Государственный архив Новгородской области, Ф. Р -1244, Оп. 1, Д. 432.
5. Шкаровский М.В. Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве. М., 1999. 400 с.
6. Государственный архив новейшей истории Новгородской области. Ф. 260. Оп. 1. Д. 191.
7. Архив Управления ФСБ РФ по Псковской области, Д. 10676 (Псковская православная миссия), Т. 3.
8. Обозный К.П. История Псковской Православной Миссии. 1941—1944. М., 2008. 607 с.
9. Шкаровский М.В. Церковь зовет к защите Родины, СПб., 2005. 621 с.
10. Архив Управления ФСБ РФ по Псковской области, Д. 10676 (Псковская православная миссия), Т. 1.
11. «За Родину» (Псков). 1943. 3 июля.
12. Якунин В.Н. Укрепление положения Русской православ-
ной церкви и структура ее управления в 1941-1945 годы // Отечественная история. 2003 . № 4. C. 83-93.
13. Личный архив Ковалева Б.Н.
References
1. Arhiv Upravlenija FSB RF po Pskovskoj oblasti, D. 75661. [The FSB Archive of the Pskov region. File 75661].
2. "Krasnaja zvezda", 26 ijulja 1924. [Red Star. July 26, 1924].
3. "Za Rodinu" (Pskov). 1942. 7 nojabrja. [For the Motherland (Pskov). November 7, 1942].
4. Gosudarstvennyj arhiv Novgorodskoj oblasti, F. R - 1244, Op. 1, D. 432. [The State Archive of the Novgorod region. Fond R - 1244, Inventory 1, File 432].
5. Shkarovsky M.V. [Russian Orthodox Church under Stalin and Khrushchev]. Moscow, 1999. 400 p.
6. Gosudarstvennyj arhiv novejshej istorii Novgorodskoj oblasti. F. 260. Op. 1. D. 191. [The State Archive of Contemporary History of the Novgorod region. Fond 260, Inventory 1, File 191].
7. Arhiv Upravlenija FSB RF po Pskovskoj oblasti, D. 10676 (Pskovskaja pravoslavnaja missija), T. 3. [The FSB Archive of the Pskov region. File 10676 (Pskov Orthodox mission), Volume 3].
8. Obozny K.P. [History of the Pskov Orthodox Missio,1941— 1944]. Moscow, 2008. 607 p.
9. [Shkarovsky M.V. The Church calls us to defend the homeland]. Saint Petersburg, 2005. 621 p.
10. Arhiv Upravlenija FSB RF po Pskovskoj oblasti, D. 10676 (Pskovskaja pravoslavnaja missija), T. 1. [The FSB Archive of the Pskov region. File 10676 (Pskov Orthodox mission), Volume 1].
11. "Za Rodinu" (Pskov). 1943. 3 ijulja. [For the Motherland (Pskov). July 3, 1943].
12. Yakunin V.N. [Strengthening the position of the Russian Orthodox Church and the structure of its management in 1941—1945]. National history, 2003, no. 4, pp. 83-93.
13. Lichnyj arhiv Kovaleva B.N. [Personal Archive of B.N.Kovalev].
